Текст книги "Двойники идут на дело"

Автор книги: Мария Жукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Что я не могу знать?

– Лера – я не ошибся с именем? – Лера, зачем вам наши политические страсти? У вас своих в России предостаточно. Как и проблем. Больше, чем у нас, кстати. И, простите, если я дам вам совет… Пару советов. Забудьте о том, что тут видели сегодня ночью. Уезжайте. Уезжайте как можно скорее. Не показывайтесь никому на глаза. Вы же, наверное, знаете, что человеческая жизнь сейчас практически ничего не стоит. Ничья. Вы – молодая красивая женщина. И у вас, кажется, есть ребенок? Вы привезли его с собой? Немедленно, прямо сегодня ночью, берите ребенка и уезжайте. Не задерживайтесь ни одной лишней минуты.

Пока врач говорил, он периодически бросал взгляды в угол карцера, где Янис продолжал что-то обсуждать с бородатым.

– И второе, Лера, – продолжил врач свою речь.

Я вопросительно посмотрела на него. Он снизил голос до шепота и сказал:

– Может, я лезу не в свое дело…

Я попросила его закончить, раз уж начал, предполагая, что он хочет что-то сказать об Аньке. И оказалась права.

– Я рекомендовал бы вам поменьше общаться с вашей… подругой? Или кто она вам?

– Считаете, ее своей потенциальной клиенткой? – усмехнулась я.

На губах мужчины появилась легкая улыбка.

– Да нет, – ответил он. – Психически она абсолютно нормальна. Более чем. Любая комиссия признает ее вменяемой. Но…

Я ждала продолжения.

– Как бы объяснить это попроще? Я считаю, что у нее совершенно нет тормозов. Вы понимаете, что я имею в виду? У каждого человека должны быть тормоза, которые его сдерживают в той или иной ситуации. Сдерживают выплески эмоций, порывы – как благородные, так и противоположные им, а она себя сдержать не может. Да и не хочет. Она привыкла не сдерживаться. Она этого просто не умеет! Наверное, она всю жизнь делала только то, что хотела, не считаясь с интересами остальных?

Я кивнула. По-моему, именно так Анька всегда и жила. Но неужели врач смог это определить, понаблюдав за ней меньше часа? «С другой стороны, он же профессионал, – подумала я, – или его не стали бы держать в этой клинике».

– Корни всех психических заболеваний, отклонений от нормы, комплексов надо искать в детстве. И рубить хвосты, как мы говорим. Ну, например, вам не купили какую-то куклу, которую вы страшно хотели иметь. Это для вас было исключительно важно – тогда. Например, года в четыре. Сейчас вы об этом уже не помните, это можно выяснить только под гипнозом или в процессе медитации. Сами вы не вспомните. Но обида на родителей – или кого-то одного из них – глубоко засела в душе. И у вас теперь могут не складываться с ними отношения. А первопричина – в той детской обиде. Я сейчас говорю очень упрощенно. Но вы, надеюсь, понимаете, что я пытаюсь до вас донести?

Он что, ясновидящий? Или умеет читать мысли? Почему он заговорил со мной об отношениях с родителями? Почему привел этот пример? Он не может этого знать. Он никогда в жизни меня не видел. Сама я не помнила никакой куклы, но ведь отношения с родителями у меня не складываются… Я постоянно на них злюсь, не хочу видеть. А может, была кукла? Или мишка, зайка, лисенок?

– Я вижу, что вы о чем-то задумались, Лера, – продолжал врач с легкой улыбкой. – Но это был только очень-очень простой пример. Или вот еще один. Вы боитесь оставаться дома одна?

Я покачала головой.

– А многие взрослые боятся. Или могут только при включенном во всех комнатах свете. Или сразу же отворачиваются, когда по телевизору показывают фильм ужасов. Их пробирает дрожь, хотя они точно знают, что это грим, куклы, но ничего не могут с собой поделать. Их сковывает страх. А может, их в детстве часто оставляли одних дома. Родители работали и думали в первую очередь о зарабатывании денег, считая, что с ребенком, запертым в квартире, ничего не случится.

Я мгновенно вспомнила Костика. Как он там сейчас, один, в гостинице? Боже, чем это может обернуться в дальнейшем?! Я дала себе слово больше не оставлять ребенка одного – что бы он сам мне ни говорил.

– Ну а ваша… подруга… Давайте будем называть ее подругой. Она не может сдержать ни эмоций, ни порывов. Как я считаю, она воткнет нож в сердце не угодившему ей человеку – сразу, не раздумывая, если этот нож окажется под рукой, а потом будет рыдать над трупом, искренне сокрушаясь. Минутный порыв, а человека уже нет.

– Вы считаете, что ее нужно изолировать от общества?

Он пожал плечами.

– Я посоветовал бы гипноз, – сказал врач и посмотрел на меня. – Но нужен высококлассный специалист. Ни в коем случае не обращаться к кому попало. В ее случае, – он кивнул на дверь в коридор, – можно довольно быстро добиться хороших результатов.

Я вопросительно посмотрела на мужчину. Он кивнул.

– Она, например, слушается вас. Вы можете заставить ее вести себя по-другому. Значит, ей можно без особого труда внушить на подсознательном уровне другую линию поведения.

– Она никогда не согласится на лечение, – заметила я.

– Во-первых, это будет не лечение, а коррекция, – поправил меня врач. – Зомби же из нее никто делать не собирается.

– Собирались, – вздохнула я. – С этого-то все и началось.

Врач внимательно посмотрел на меня. Я кивнула.

– И она воспротивилась? Начала войну? И подрядила вас себе помогать?

Я улыбнулась в ответ.

– Ей крупно повезло, что вы были рядом. Иначе она могла бы такого наворотить… Вы оказываете на нее сдерживающий эффект. Только зачем вам это нужно?

– Пойдемте дальше, – голос Яниса прервал нашу беседу.

Мы вышли из карцера вдвоем с врачом, за нами следовали Янис, его подчиненный и бородач, по-моему чувствовавший себя счастливым, как никогда, по крайней мере с его лица не сходила улыбка, и он что-то непрерывно радостно лопотал по-латышски, периодически хлопая по плечам двух своих освободителей.

Анька внимательно оглядела бородача, а потом попросила Яниса представить их друг другу. Бородач вылупился на Аньку, потом опять посмотрел на меня, снова на Аньку.

– Сестры? – спросил он.

– Двойники, – в который уже раз пояснила Анька. – Ты, мужик, кстати, всю жизнь должен быть мне благодарен. Потом мы с тобой еще поговорим об этом.

Бородач вопросительно посмотрел на Яниса, тот принялся за объяснения – и снова на родном языке. Анька заорала, требуя, чтобы говорили по-русски. Янис не обратил на нее никакого внимания. Тогда Анька дернула за рукав Мартыньша и велела переводить. Тот не знал, что ему делать, и в панике смотрел то на Яниса, то на Аньку. Поликарпова в очередной раз завелась и впилась ногтями Мартыньшу в физиономию. Ее стал оттаскивать подчиненный Яниса, его она хорошенько лягнула между ног, заявив, что очень надеется, что у парня никогда не будет детей. Он дико взвыл, глаза у него полезли из орбит, Анька врезала ему еще, парень рухнул на бетонный пол и теперь катался по нему, держась руками за самое дорогое. Янис не вступался за своего подчиненного, грудью заслоняя политика. Неужели этот бородач так важен, что можно спокойно смотреть, как калечат подчиненных?! Это из-за него устроили штурм клиники, задействовав такие резервы? Я внимательно оглядела вызволенного из заточения пленника, чтобы хорошенько запомнить. Может, потом узнаю на фотографии в прессе, смогу хвастать перед знакомыми, что лично встречалась… Расскажу своему политически активному родителю. А папаша мне пояснит, что делается в Латвии и каких дров успел наломать этот бородач. Или он, наоборот, – персонаж глубоко положительный? Кстати, а такие бывают в политике?

Но нет, лучше никому не говорить об этом. Врач правильно советовал мне забыть об увиденном сегодня ночью.

А Анька бушевала, теперь уже осыпая ударами Мартыньша, тот слабо защищался – против Аньки ему было не потянуть. Артур спокойно стоял, сложив руки на груди и подпирая спиной стену. Мы с врачом шли первыми, так что пока оставались вне пределов Анькиной досягаемости и особо не беспокоились.

– Вы видите прямое подтверждение того, что я вам говорил, – сказал он мне тихо, прямо в ухо. – Чуть что не так, как ей хочется, – и вот вам взрыв.

– Хотите, чтобы я попыталась ее успокоить?

– Пожалуй, больше некому, – он улыбнулся мне.

Я обогнула Яниса с бородачом и, оказавшись за Анькиной спиной, рявкнула, чтобы она оставила Мартыньша в покое. Он ей еще понадобится. Анька практически сразу же перестала его лупить, оглядела плоды приложения своих рук и заявила, что я, наверное, права. Мы снова тронулись в путь по коридору.

Мартыньш утирал с лица кровь, но молчал. Что за мужики пошли, с бабой справиться не в состоянии? И чуть ли не как должное принимают Анькины выходки. Или Мартыньшу за помощь Поликарповой обещаны такие деньги, что он готов все вытерпеть, только бы не отказалась выплатить гонорар? И ведь, скорее всего, именно Мартыньш вывел ее на Яниса… Что же Анька пообещала ему за услуги?

Подчиненный Яниса не присоединился к нам, оставшись на полу, правда, он сумел принять сидячее положение. Янис ему что-то сказал, парень кивнул. Бородач смотрел на Аньку полными ужаса глазами. Артур невозмутимо замыкал шествие.

Я поинтересовалась у врача, почему между карцерами такое большое расстояние. Он сказал, что, во-первых, подземный этаж по площади значительно меньше, чем наземные, – проходы были выкопаны не под всем зданием, а во-вторых, между карцерами встроены разные системы. Я спросила, что они собой представляют. После объяснений врача мне захотелось называть карцеры камерами пыток. Да они и предназначались для этого – в них «ломали» поступающих клиентов.

В помещении можно было установить практически любую температуру – от леденящего холода до изнуряющей жары, повысить или понизить влажность и давление, сделать так, что свет, причем разной яркости, будет включаться и выключаться через определенные промежутки времени. Было еще множество мелких ухищрений, о которых врач просто не успевал мне рассказать, да и, откровенно говоря, слушать о них у меня не было ни малейшего желания.

И вот мы прибыли ко второму занятому карцеру. Оттолкнув врача, Анька сама открыла оконце, мужчина только зажег лампочку.

Из Аньки полился такой поток матерных выражений, что даже у окружавших нас мужчин на лицах появилось выражение удивления.

Я тоже взглянула в оконце. В этой камере не было даже матраса – узник спал на холодном бетонном полу. Чапая мне довелось видеть только один раз, во время посещения его дворца по приглашению хозяев, но, похоже, это был он… Да и на Аньку в данном случае можно было положиться.

Врач быстро вставил в замок вначале один ключ, потом второй. Как я заметила, использовались те же ключи, что и в первом случае.

Анька влетела в карцер и бросилась к отцу.

Мы все стали свидетелями трогательной встречи.

На этот раз в коридоре оставались Янис с бородачом и Мартыньш, а в карцер зашли врач, Артур и я. Анька с Чапаем обнимались, целовались, он осыпал ее ласковыми словами, называл ангелом-хранителем, единственной, в кого он верил, кто пошел в него самого. В общем, это была умилительная сцена встречи любящего отца с любящей дочерью, этакого добродушного старикана, души не чающего в своей ласковой дитятке. Но вскоре Чапай стал меняться – нет, не в отношении к Аньке, изменился весь его облик.

Почему-то у меня возникла ассоциация с коброй, которая вдруг оказалась в углу карцера. Кобра стала подниматься и надуваться, обвела собравшихся людей прищуренными глазками, а потом прошипела:

– Ну я им всем покажу, этим сукиным детям! Никому не будет пощады! Сто раз проклянут тот день, когда родились на свет, а еще тысячу – тот, когда пошли против меня. Меня не утопишь! – шипение перешло в визг, почти лысый череп покраснел. – Меня не сгноишь! Что мне ШИЗО? Тьфу! – Чапай сплюнул на бетонный пол. – Для меня тюрьма – дом родной. И не в таких покоях спал! Видали?

И Чапай рванул рубаху на груди. Нашим взорам представилась татуировка – Божья Матерь с младенцем.

– Все видели? – повторил Чапай.

Позднее Анька объяснила мне, что сие творение неизвестного художника означает на блатном жаргоне как раз то, о чем говорил ее отец: «Тюрьма – мой дом родной». А особняк в стиле Растрелли еще ничего не значит…

Затем Чапай внимательно уставился на мужчину в белом халате, стоявшего рядом со мной, глазки его еще сильнее прищурились, хотя, казалось, больше некуда.

– Это ты, гнида, меня здесь гноил?! – Врач пододвинулся поближе ко мне. – Сейчас буркалы выколю!

И Василий Иванович сделал шаг вперед. Врач залепетел что-то на латышском.

– Чего? Чего? – взревел Анькин отец. – Это ты по-каковски лопочешь?

Артур понял, что врача нужно срочно спасать, и заслонил его своим телом, встав между ним и Чапаем.

Казалось, Василий Иванович только теперь заметил огромного негра, находившегося с ним в одном помещении. Хотя вроде бы всех обводил своим змеиным взглядом?

– А это кто такой? – спросил он у Аньки. – Ты его знаешь?

– Да, папа. Это наш человек. Он приехал вместе со мной спасать тебя.

– Тогда ладно, – дал добро Чапай и протянул Артуру руку, глядя на него снизу вверх. – Ты по-нашему говоришь?

– По фене ботаю, – выдал Артур, а я поразилась, откуда он вообще знает такие слова – я лично последнее слышала впервые. Но Василий Иванович, для ушей которого предназначалась реплика, понял Артура прекрасно и расплылся в улыбке, тут же начав рассуждать, где можно найти применение такому кадру. Интересно, а как отнесется ко всему этому Артур? Пока я ничего не могла прочитать по выражению его черного лица.

К счастью, рассуждая о потенциальном использовании негра-гиганта, Чапай забыл про врача, который решил этим воспользоваться и выскользнул в коридор.

– Кто там ноги делает? – тут же завопил Чапай – ну прямо как это делала Анька. Ясно, в кого пошла доченька. – А ну подвинься! – Он попытался сдвинуть Артура с места, но не тут-то было.

Чтобы отвлечь внимание бывшего узника от врача, я вышла из-за спины Артура, за которой тоже пряталась. Чапай уставился на меня выпученными глазами, потом повернулся на стоявшую в углу Аньку, снова вылупился на меня. Закрыл глаза, открыл, протер их, опять посмотрел назад, снова на меня и выдал:

– Двойни у меня не было. Или в роддоме кинули?

– Я старше вашей дочери на три года, – подала голос я. – Меня зовут Лера.

– Это ж значит, какой тогда год был? – Чапай что-то прикинул в мозгу. – Нет, не может быть. Я тогда в зоне парился. Откуда ж ты взялась?

– А мы с вами разве не встречались? – спросила я, не найдя ничего лучше. Он что, уже забыл, что ли? Или ему тут успели вколоть какую-то дрянь, частично отшибающую память? Или Инесса что-то подмешивала в пищу?

Но вместо Чапая мне ответила Анька, заявившая, что встречалась я не с ее отцом, а с ее троюродным, если не четвероюродным дядей, до недавнего времени проживавшим где-то в Сибири. Дядю нашла Инесса, внешне он был очень похож на Чапая, в его случае даже не потребовалась пластическая операция, только нанятый Кальвинскене известный гример дал несколько рекомендаций, а по росту и комплекции дядька подходил идеально. Инесса, конечно, долго готовила его, чтобы никто не заметил подмены, а потом, использовав момент, претворила в жизнь свой давно вынашиваемый план. Но все детали Анька объяснит мне позже. Сейчас не до этого. И вообще нам пора. Чапай хотел что-то спросить у дочери, но та резко оборвала его:

– Потом, папа. У нас еще много дел. Успеем наговориться, когда вернем себе все украденное этими ворюгами. И Лера нам в этом поможет.

Анька посмотрела на меня. Я ничего не ответила, развернулась и вышла из карцера. Остальные последовали за мной.

Еще не был осмотрен последний карцер.

– А зачем нам туда? – спросила Анька, обращаясь ко всем одновременно и ни к кому конкретно.

– Мы должны здесь все осмотреть, – подал голос бородач.

– Слушай, тебя выпустили, я батяню нашла, кто вам тут еще нужен?

– Там тоже заперт человек! – рявкнула я на нее, кивая в сторону уходящего дальше коридора. – Которого тут держат, как держали твоего отца и его. – Я показала на бородача. – Человек, понимаешь ты это? И не для всех тюрьма – дом родной. – Я посмотрела на Василия Ивановича.

Бородач тут же закивал и стал сокрушаться о, возможно, загубленном здоровье, которое теперь неизвестно сколько времени нужно будет поправлять.

– Тебя чего, тоже гноили? – Чапай оглядел другого пленника с ног до головы. – А ты кто такой? Почему не знаю? Чего, «на командировке», что ли, ни разу не был?

– Я… – бородач явно хотел представиться, гордо расправив плечи и изобразив недовольную мину на лице оттого, что его не узнали, но Янис что-то быстро сказал ему по-латышски. – Мы с вами вращаемся в разных кругах, – сказал мужчина вместо того, что хотел вначале. – И вообще мы граждане разных стран.

– Каких таких стран? – не понял Чапай. – Чего ты несешь? Погоняло у тебя есть? Ну, кличка!

– Мы сейчас в Латвии, папа, – тихо произнесла Анька за спиной Чапая.

Глаза Василия Ивановича от удивления вылезли на лоб, и он спросил, как сюда попал. Анька заметила, что на этот вопрос может ответить только Инесса Кальвинскене и кто-то из ее приспешников.

Стоявший рядом со мной врач явно хотел что-то сказать, но не решался в этой компании. Я тихонько взяла его за руку, и мы отошли в сторону, пока Анька, Чапай, Янис и бородач что-то там выясняли между собой. Наверное, им было что обсудить.

– Потом вы сможете объяснить своей подруге… – начал врач и рассказал мне историю своего заведения.

Изначально клиника, подобная той, в которой мы находились, функционировала в Литве, но потом те, кто ею заведовал, пришли к выводу, что им хватит пациентов, которых можно просто лечить – зачем лишние проблемы с законом? И так достаточно денег. Но несколько врачей, ранее работавших там, решили, что, если есть возможность зарабатывать очень большие деньги, надо их зарабатывать. Тем более спрос на всякие психотерапевтические услуги и услуги из сопредельных с психиатрией областей сейчас непомерно велик. Можно работать по одному, а можно объединиться, найдя еще нескольких коллег, готовых за деньги на все, финансирование обеспечат те, кто будет поставлять клиентов.

Врач не знал организационных деталей. Ему лично просто предложили работу за очень хорошие бабки. Раньше он работал в одном из наркологических диспансеров в Риге. Сейчас не те времена, чтобы отказываться, да и сумма была такой, от которой трудно отказаться – в любые времена. Все, что делалось в клинике, знают только два человека, остальные отвечали за свои участки работы – и закрывали глаза на творившееся на других. Мой собеседник просто не хотел всего знать. Лишних вопросов не задавал. Это здесь не приветствовалось, да и вообще, меньше знаешь – спокойней спишь. Он, конечно, слышал обрывки разговоров, что-то видел, о чем-то догадывался.

Здесь в самом деле вылечивали людей от алкоголизма и наркомании, «вправляли головы на место», как сказал мой собеседник, если такое было еще возможно, но также выполняли и противоположную работу – если того требовал заказчик и очень хорошо платил.

Я посмотрела ему в глаза.

– Вы хотите, чтобы я сказал, что мне стыдно? Да, меня иногда мучила совесть, в особенности вначале. А потом… Ведь если бы этого не сделал я, сделал бы кто-то другой. У меня семья, дети… Я не хочу оправдываться, Лера, но если бы жизнь можно было повторить сначала, я сделал бы то же самое.

– А что будет теперь? – спросила я его. – Клинику закроют? Вас… – я не решалась продолжить.

– Я не думаю, что клинику закроют, – легко усмехнулся он. – Сменится хозяин, охрана, часть заказчиков, часть врачей. (То есть как я и предполагала? И как говорила Анька?) Остальных оставят. Здесь подобраны очень хорошие специалисты – из всех Прибалтийских государств, есть два шведа, но они появляются только время от времени, несколько русских. Вообще у нас тесные контакты со Швецией. У них есть подобная клиника. Нет, конечно, без подвального филиала, – врач улыбнулся. – Но мы часто проводим обмен опытом, наши специалисты ездят туда, они – сюда. Они помогли приобрести кое-что из оборудования, помогают с лекарствами. Сюда были вложены очень большие деньги. А сейчас и в Латвии, и в России есть люди с деньгами, нуждающиеся в услугах, предоставляемых нами. Кстати, лечение здесь обходится гораздо дешевле, чем в Швеции, – я имею в виду настоящее лечение, не эти карцеры. И персонал говорит по-русски. В шведскую клинику нельзя принять русских пациентов просто потому, что возникает языковой барьер. Почему же не использовать специалистов такого класса, как те, что собраны у нас? Тем более каналы поставки препаратов налажены, оборудование, помещения – все есть. Н. (мой собеседник назвал фамилию бородача) – очень неглупый человек. Он прекрасно поймет, какие тут кроются возможности… Даже не исключаю, что оставит все, как есть.

– Вы хотите сказать, что политика – вообще грязная вещь?

Врач легко усмехнулся.

– Вся наша жизнь сейчас грязная, – вздохнул он, потом сунул руку в карман рубашки под халатом, достал оттуда крохотный блокнот и ручку. – Я запишу вам свои телефоны, Лера. На всякий случай. – Врач улыбнулся. – Я думаю, что останусь здесь работать. В особенности, после этой экскурсии по подземелью.

Он протянул мне листок с тремя телефонными номерами, я опустила бумажки в карман штормовки, думая о том, кому же сейчас можно вообще верить… Вот этому врачу я бы, например, не доверила сделать себе никакой укол… Но, с другой стороны, человек приспосабливается к жизни в этом мире так, как может. И кто я такая, чтобы кого-то осуждать? Сама хороша. А ведь я должна быть примером сыну…

Затем мы направились к последнему занятому карцеру. Анька, Чапай, Янис, бородач и Артур уже стали лучшими друзьями и что-то оживленно обсуждали, следуя за нами по коридору. К ним присоединился и подчиненный Яниса (отошел?), правда, он все время с опаской поглядывал на Аньку. Они с Мартыньшем держались позади всех, не вступая в беседу.

Врач открыл оконце, зажег свет внутри и предложил мне взглянуть. Я не поверила своим глазам. Забившись в угол и дрожа всем телом, на тоненьком матрасе сидел Стасюс Кальвинскас.

Как только врач открыл дверь, я вошла. Стасюс поднял глаза и в ужасе шарахнулся от меня.

– Здесь мыши, – сообщил он. – Только серые.

Я повернулась и посмотрела на врача.

– Очень может быть, – сказал он. – Мыши у нас водятся.

В это мгновение в карцер ворвалась Анька, услышавшая последнюю фразу врача.

– Ой, Лерка, – заорала она, – мы же про мышей забыли! Они же в шкафу стоят! У Лехи есть ключ от твоей квартиры? Надо звонить, чтобы хоть покормил их! Сдохнут же твари! Жалко!

– Не надо мышей, – пролепетал Стасюс из угла. – Не надо кормить! Убить надо!

– Что за бодяга? Какие мыши? – подал голос Чапай, зашедший вслед за Анькой. – У тебя крыша дымится, паря.

– Цветные, папуль. Такие красавицы, ну просто прелесть. Нам с тобой надо завести. Это Леркин сосед разводит. И экспериментирует на них. Мужик – класс! Такие вещи делает! Я его обожаю!

«Это она про кого? – подумала я. – Про Лехиного отца?»

– Лера, скажи папе, – повернулась ко мне Анька. – Мы трех мышек оставили в банке у Лерки в квартире. А Стасик их теперь везде ловит. Да, пупсик?

И Анька широко улыбнулась Кальвинскасу.

Стасик слушал Аньку очень внимательно и переводил взгляд с нее на меня и обратно. В основном, правда, он смотрел на Аньку, которая оживленно рассказывала всем собравшимся историю про свою последнюю встречу с Кальвинскасом. А я, стоя в сторонке, наблюдала за ним. Взгляд его становился все более и более осмысленным. И менялся… Я очень не хотела бы, чтобы на меня кто-то так когда-нибудь смотрел… Недавно я наблюдала магические превращения в облике бородача, теперь – в Кальвинскасе. Только Чапай сразу же принял свое освобождение, как нечто в порядке вещей. И ему, наверное, было легче всех перенести заточение, хотя в последние годы он и привык к комфорту. Ведь за свою бурную жизнь ему неоднократно приходилось жить и выживать в таких условиях, о которых латышский политик и сын Инессы знали только понаслышке.

Анька, продолжая свое сольное выступление, стояла спиной к Стасюсу и не заметила, как Кальвинскас поднялся в своем углу. Он кинулся на нее, словно орел на мышь, и стал лупить руками и ногами куда попало. Чапай бросился на помощь дочери. Янис тоже решил поучаствовать – возможно, следуя благородному порыву помочь женщине. Или просто отрабатывал деньги? Он-то от Аньки тоже наверняка что-то получил. Артур быстро схватил меня за руку и вытащил в коридор, куда уже успел выскочить врач. Подчиненный Яниса и Мартыньш в карцер не заходили, слушая Анькино выступление из коридора.

В карцере продолжалась драка – или избиение? Я не заходила туда больше, только слышала дикие крики, от которых возникало желание заткнуть уши. Что там происходит? Но идти туда, вступаться за кого-то желания не было. Разберутся без меня. Хотя Стасюса вообще-то было жалко.

Я не знаю, сколько прошло времени. Кажется, я настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, когда звуки борьбы в карцере стихли. Кто-то плотно закрыл дверь изнутри. Ни Анька, ни кто-либо другой оттуда пока не вышли. Что произошло? Я вопросительно посмотрела на Артура, потом на врача.

– Подождем здесь, – сказал Иванов.

– Но что там…?

– По-моему, они что-то обсуждают, – предположил врач. – Я считаю, что это не наше дело, раз нас не пригласили, не так ли?

Мы все молча согласились.

Прошло минут двадцать. Затем из комнаты вышли Анька, Чапай и Янис. Одежда на всех была окровавлена и порвана, вид компания имела несколько потрепанный.

– Уходим, – сказала Анька, обращаясь к нам с Артуром, и первой пошла по коридору вместе с отцом.

Мы с Артуром последовали за ними. Шествие замыкали латыши, переговаривавшиеся на своем языке. Мы с Ивановым периодически переглядывались, но лишних вопросов не задавали. У меня было одно желание: поскорее уехать и из клиники, и из Латвии. Предполагаю, что Артуру хотелось того же самого.

В клинике мы больше не задерживались. В какой-то момент я хотела спросить, не забыла ли Анька про свою мать – ведь она собиралась познакомиться с ее историей болезни, да и с похоронами надо что-то решить? – но предпочла не высовываться. Или Чапай уже ответил дочери на все вопросы?

Врач тепло попрощался со мной, Янис, его подчиненный и бородач холодно кивнули. Анька с отцом сели в мою «Тойоту», нас с Артуром попросили устроиться в машине Мартыньша.

Приведя себя в порядок в гостинице, мы, забрав Костика, тронулись в обратный путь.