Текст книги "Третья стихия"

Автор книги: Мария Симонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Когда шестерка окончательно воздвиглась над снегами, тот из них, что был человеком, качнул своим оружием и приказал громко на межгалактическом:

– Руки вверх!

«Поздновато он что-то про руки вспомнил. Пока они тут эффектно воздвигались, можно было уже раз десять в носу поковыряться», – думал Михаил, поднимая одновременно вверх свои окоченевшие руки. Остальные его спутники также подчинились команде, даже обе руки Бола всплыли из его теплых глубин, где они, наверное, грелись, и установились рядышком, как ушки на вершине у круто замешенного «зайчика». Михаил обратил, кстати, внимание, что кисти поднятых рук Илли были белыми и с синевой, почти как окружающий снег, и лицо ее на фоне сугробов почти не выделялось. «Эх, вот кого надо бы погреть! Обморозится же девчонка!..» – подумал Михаил, но соображений о том, как ее можно согреть, тем более – в сложившейся ситуации, так и не возникло.

– Подойти, встать на подъемник! – донеслась следующая команда от человека с резаком. Михаил, прежде чем двинуться через сугробы, оглянулся на аппарат: нельзя его было оставлять здесь так, открытым – присвоят ведь эти васильки! Но аппарат, оказывается, уже успел самостоятельно закрыться; снаружи он выглядел как непроницаемая зеркальная капля, висящая в нескольких сантиметрах над снежным настом. Поди-ка такую умыкни! Она от тебя мало того, что улетит, да еще на прощание обстреляет чем-нибудь. В том, что обстреляет, можно было не сомневаться, хотя на первый взгляд капля выглядела совершенно безобидно.

Они пошли по сугробам до платформы. Сугробы оказались глубокими, снег по дороге немилосердно набивался Михаилу в ботинки – то ли дело памятная манна! – впрочем, онемевшим ногам было уже почти все равно. Подошли к большому квадратному участку, свободному от снега, на котором стоял интернациональный отряд местных сторожей, и встали на него рядом с ними, как было приказано. Тут их первым делом с пристрастием обыскали, у Петра и Рейчел, само собой, сразу конфисковали лазерники. Не тронули одного только Бола, ограничившись пристальным совместным просмотром своеобразного «зайчика», наивно, видимо, полагая, что имеют дело с человеком (или кем там он был по их понятиям), которого можно пронзить взглядами насквозь.

Платформа тем временем пошла вниз, опуская своих пассажиров в шахту с каменными стенами. Стены эти сплошь были покрыты выпуклыми изображениями вроде фресок. Вверх уходили одна за другой настоящие картины, где присутствовали горы, моря, леса и разные животные – чудные и не очень. Имелись на картинах и изображения людей – самых обычных, как это ни странно, хомо сапиенсов, выписанных с большим мастерством и даже в некотором объеме. Створки наверху медленно сходились. Безоружные люди, вооруженные нелюди и окружающие их каменные картины погружались постепенно во мрак. Через несколько секунд после того, как темнота вокруг стала полной, подъемник остановился. А в следующий момент в глаза арестованным внезапно хлынул дневной свет и одновременно раздался грохот, сопровождаемый металлическим лязгом – как будто где-то рядом разматывались длинные железные цепи. Благодаря свету почти сразу стала ясна причина лязга и грохота: платформа стала теперь частью пола в большом помещении все с теми же каменными фресками на стенах; единственная стена без росписей, находившаяся прямо перед ними, как раз в данную минуту откидывалась наружу с помощью цепей; эта стена, оказывается, не ограничивалась потолком, а была гораздо длиннее, так как являлась перекидным мостом, соединяющим эту комнату с центральной башней крепости. Но это было только первое открытие шестерых добровольных – практически – пленников замка. Второе же заключалось в том, что вооруженная охрана, взявшая их в плен, исчезла, оставив пленников одних, ускользнув каким-то образом из помещения без единой двери – за исключением, разумеется, откидной стены-моста. И еще – третье: здесь хозяйничал все тот же дьявольский холод.

– Надо идти туда, – проговорила Илли слабым с голосом, кивнув на башню, и, обхватив себя руками, села на корточки. Кажется, она начала всерьез замерзать. Михаил, похерив к чертям все субординации, присел с ней рядом, обхватил за плечи и принялся тереть их ладонями. Она даже не противилась – совсем закоченела. С другой стороны к ней придвинулся Бол Бродяга и тоже частично окутал Илли собою, отдавая ей свое тепло. Как ни странно, но Карриган стоял все это время, словно самый отмороженный, уставясь неподвижным взглядом на открывшуюся перед ними зловещую башню, как если б она была Вавилонской. Петр и Рейчел не реагировали на мороз вовсе, даже не ежились в своих летних нарядах – Михаил что-то слышал о технике внутреннего самообогрева, очевидно, их в разведке и этому научили. Сам он в данную минуту просто забыл о холоде, его даже в жар бросило – так он испугался, что она замерзает здесь, прямо на его глазах. Вот тебе и вся техника самообогрева – страх, настоящий страх за другого, дорогого тебе человека.

– Штурман, у тебя есть еще энергоконцентратор? – оглянулся Михаил на брата, впервые называя его не по имени, а профессиональным прозвищем. Тот тряхнул головой отрицательно:

– К черту! Хватай ее и пошли в башню! Все равно здесь больше некуда деваться!

Михаил вдруг понял, что не одному ему эта башня внушает безотчетный ужас: сразу ведь было ясно, что отсюда их путь лежит теперь только в башню, но ни Петр, ни Рейчел, ни даже Карриган не торопились ступать на ведущий туда мост.

Михаил подхватил Илли на руки и первым пошел на мост. «К черту! Мы еще посмотрим, кто кого! И нас не так-то просто укокошить!» Оставаться здесь, искать других выходов – ни на что уже не было времени, потому что она замерзала прямо у него на руках. Когда он проходил мимо Карригана, тот наконец очнулся от своего столбняка, молча наклонился к Илли и, взяв ее руки в свои, дунул поочередно ей в обе ладони, не удосужившись объяснить Михаилу смысла своих действий. Затем ступил вместе с Михаилом на мост.

13. ЧЕЛОВЕК ЗВЕРЯ

Они опять вернулись ни с чем. Силы уже на исходе, скоро он уже не сможет подняться с трона. Но он даст им еще один шанс – последний. Это значит, что вновь предстоит ждать. Дни, быть может, недели. Если и на этот раз они прилетят без добычи, он отдаст их Зверю. Всех. Этих уже не жалко. Они стали слабыми, перестали приносить добычу. Раз так, то они годятся только в пищу Зверю. А значит – и ему. Зверь как всегда поделится с ним частью свежей силы, даст очередную порцию бессмертия. Его долю. И тогда он сам, как уже не раз бывало, отправится в путь. За новыми слугами – молодыми и сильными, за настоящими добытчиками для Зверя. Потому что иначе Зверь возьмет его. Силы, что ни день, тают, он почти уже не встает, и все потому, что Зверь голоден. Но последний шанс он им все-таки даст. И тогда уже скормит Зверю. Жаль, что в слуги годится не каждый. Иначе он никогда не выходил бы отсюда. Жил бы здесь вечно вместе со Зверем. Это единственное, чего он хочет. Жить. Жить вечно. Таково их соглашение. Заключенное слишком давно, чтобы стоило вспоминать о тех временах. Единственное, что он помнил отчетливо, – в это свою мечту о бессмертии и как он получил его, сумев вызвать Зверя и заключить с ним соглашение. Ведь только Великому дано было стать союзником Зверя. Зверь сделал его вечным. Он стал единственным Вечным Хранителем, которому не нужны наследники для передачи своего дара. Правда, существовала еще опасность, что Зверь в конце концов когда-нибудь пожрет и его самого… А в состоянии ли он его пожрать? Быть может, Зверь его просто запугивает – боится, как бы Хранитель не отправил его обратно в адскую тьму? Интересная идея! Давно уже не было таких свежих мыслей! Откуда они сегодня? Что-то творится за стенами башни. Да-да, что-то там приближается, и он это чувствует! Но хочет ли он этого?.. Да, хочет! И главное – этого хочет Зверь! Оно войдет сюда, чтобы никогда уже больше отсюда не выйти. Они объединятся, и сила Зверя удвоится, учетверится, она станет неиссякаема! Это будет уже не просто сила, это будет реальная власть!.. Над чем? Неважно! Зверь знает – над чем, он разберется. А значит, узнает и он, и он получит свою долю власти, иначе нельзя, ведь они со Зверем – одно, а скоро, быть может, и вовсе сольются в единое целое! Остается только немного подождать. Совсем немного…

14. ДВЕ СТИХИИ

Илли встала на ноги, когда за их спинами упала с гулким грохотом, словно погребальная плита, кованая дверь. Но зашевелилась она еще на мосту, примерно на его середине, где у Михаила возник спонтанно мысленный разговор с Карриганом. Именно тогда Михаилу пришло в голову, этот человек мог бы посодействовать в освобождении его альтер эго – Проводника, попавшего в плен на заповедной дороге. И еще он подумал, что как был по жизни безнадежным отморозком, так и остался, потому что разговор об этом надо было заводить гораздо раньше. А Карриган неожиданно взял да и ответил:

– Тебе и самому ничего не стоит освободиться из этой клетки. Дерзай, Проводник. Как говорят у вас – повышай квалификацию.

А теперь Илли, совсем уже живая и теплая, встала на ноги. Вот и осуществилась его мечта, хотя и с точностью до наоборот: он-то мечтал спасти ее, унеся на руках от опасности, а вместо этого сам принес туда, где даже воздух казался настоянным на тягучем ужасе, густеющем с каждым новым вздохом, потому что опасность эта была неведомой.

Они стояли у самой двери, не решаясь шагнуть вперед, и оглядывались: помещение, куда их так навязчиво пригласили, являлось чем-то вроде огромной прихожей. Здесь было значительно теплее, чем снаружи, на стенах горели факелы, и обязательные стенные росписи как будто неуловимо двигались, отчего сам небольшой зал казался живым, дышащим и источающим угрозу. Факелы горели и у перил широкой каменной лестницы, ведущей наверх, к впечатляюще помпезной двустворчатой двери.

– Там, – уронила Илли, делая первый шаг к лестнице и глядя, как загипнотизированная, вверх – на эту массивную дверь, словно та ее притягивала. Михаил никакого притяжения не ощущал, совсем наоборот: хотелось оказаться отсюда за тридевять земель, и по возможности немедленно. Но она уже шла вперед, и он шагнул вслед за ней, а вместе с ним и остальные.

«Погибать, так свободными!» – решительно подумал Михаил и прямо на ходу сделал попытку вызволить своего Проводника из базового плена. Все вокруг как будто вибрировало, сочилось опасностью, и, хотя они пришли сюда не для того, чтобы от этой опасности бежать, а скорее затем, чтобы с ней бороться и, разумеется, победить, но что они будут делать, если враг начнет одолевать?.. А в том, что за дверью притаился враг, не возникало сомнений. Бол не сможет увести всех. На Карригана надежда шаткая – у него какие-то глобальные конфликты с мировой предопределенностью. Значит, он, Проводник, должен быть в этот момент свободен!

Итак, пока ноги Михаила медленно отсчитывали ступени, сам он уже вошел в контакт с Проводником и оказался одновременно стоящим там, на базовой дороге, в окружении сияющей клетки из лезвий. Но воля к тому, чтобы сломать эту клетку, мгновенно съежилась в песчинку и юркнула куда-то в почки, а оттуда проследовала в мочевой пузырь. Потому что Оно было здесь, совсем рядом, Оно уже припало на брюхо, готовясь к прыжку, и выжидало только каких-то последних, отмеренных им заранее шагов и мгновений. Крохотным, еще не сожранным страхом уголком сознания Проводник только и смог, что поставить своим верхним и нижним конечностям диагноз «паралич». И в этом параличе бессилия, разлитом по жилам первобытным ужасом, он услышал где-то вдали слова Карригана, сознавая, что предназначаются они для Илли:

– Ты должна достать иглу, что заткнута у него сзади за воротом. Ты подойдешь к нему и обнимешь – он не будет противиться, он этого ждет. Поцелуй его и вытащи иглу.

Михаил пытался и все никак не мог вникнуть в смысл подслушанной фразы. Как вдруг его окатило грандиозным валом – определенно мистических помоев: глаза и разум застлало душным всплеском неизмеримо чужой, черной и страшной ярости. Оно тоже услышало. И Оно бросилось.

Он шарахнулся обратно в свое тело, такое маленькое и беззащитное, ступавшее, оказывается, в этот момент на очередную ступеньку. И успел еще засечь последнюю, самую краткую долю того мига, когда черное Нечто метнулось на них со всех сторон, словно таилось здесь в каждой щели и трещине, сливаясь над ними, наваливаясь и поглощая мир. И уже не сам он ускользнул в базовую реальность, а это Нечто вытянуло его туда, чтобы выпить, растворить в себе не только его физическое тело, но и того, кто в этом теле жил, любил, мечтал и коченел от страха, того, кто уводил это тело и умел уводить других в иные реальности.

Здесь оно выглядело как отвратительное бордово-красное желе, навалившееся, дрожа и жадно чавкая, со всех сторон на его клетку, куда оно же его и выдернуло насильно из реального мира. Его тюрьма превратилась неожиданно в крепость, и эта дрянь почему-то никак не могла в нее просочиться. Остальные оказались здесь же, но только за пределами клетки: справа сжался в комок Петр, слева Бол делал отчаянные попытки сгруппироваться, чтобы желе его не растащило, за ним чуть поодаль бессильно дергалась Рейчел. Не было в бордовом океане только Илли и Карригана – возможно, он успел как-то защититься и защитить ее – только на это Михаилу и оставалось надеяться. Остальных теперь спасать было некому. Кроме него, Михаила, Проводника. А он… Он заключен, не в силах сделать ни одного движения, он пленник, опутанный своей тесной режущей клеткой, как муха паутиной…

Паутиной! Клетка – это паутина. Только он не муха, а паук. В своей паутине! Которой он может опутать все, что ему заблагорассудится! Михаил растопырил руки. Их почему-то было много. И ног тоже было много, так что он перестал отличать одно от другого. Все правильно, так и должно быть. И сеть, вот она, его серебряная сеть рвется, послушная, под его мохнатыми лапами, и кусок ее уже летит на Бола, окутывает и собирает воедино расплывающиеся части. А этот обрывок для Петра. Братец, где ты, куда тебя унесло? Ага, вон ты где. Щас вернем.

Шея растет, вытягивается, голова достигает Петра, хватает его зубами и тащит вниз. Вот так, сюда давай. Да что ж ты так сжался, не бойся, это я – твой брат Миша! Значит, так, сеточка, тебе руководящая директива – этих двоих вынести за пределы красного живоглота и там отпустить! Теперь Рейчел…

Бордовая масса давит со всех сторон, мнет лапы, хочет сожрать. Сети мало… Мало? Да он же – генератор сети, ее производитель, сетевой магнат! Он весь набит сетью!!! Вот она, вот, моя родимая, ткись, сама ткись, мне некогда!

Желе что-то не на шутку разволновалось, забурлило и вдруг распалось на множество разновеликих кусков. Каждый обратился в прозрачного бордового урода. Михаил-паук оказался в окружении жаб, циклопов, скорпионов, горгон и прочего в том же духе, для чего в человеческом языке просто не имелось названий, хотя пауки среди них тоже имелись и в большом количестве (а куда ж без них?). Все они полезли на Михаила, он оказался в самом центре страшной кучи-малы. Но первоначального ужаса в душе как не было – враг перестал быть неведомым, он находился теперь перед ним, во плоти всего своего военного потенциала и оказался смутно знакомым, чем-то напоминающим порождения Кляксы.

Вместо того, чтобы испугаться – на что эта скотина наверняка рассчитывала, Михаил-паук вошел в боевой раж: он стал закидывать врагов сетями с ловкостью профессионального факира, благо рук у него теперь было много, и глаза умели глядеть сразу во все стороны.

«Вот так, правильно, раздвигай, захватывай, жми, зажимай с того края, окружай, спрессовывай в студень, а где у нас эта ведьма Рейчел?.. Не вижу. Побежал искать. А ты, сеточка, работай, стискивай, пошла! А я по пути еще материальчика подкину!»

Сеть ткалась где-то в тылах с неимоверной быстротой целыми одеялами, тесня бордового живоглота, стягивая, уминая и заключая его постепенно под узорчатый мелкоячеистый купол. Михаил побежал вдоль этого купола, ловко перебирая своими восемью лапами по лодбиту – да, кстати, это был лодбит, потому что он так хотел! По пути ног у него стало опять две, и рук тоже – опять же по его желанию. Но больше всего он хотел сейчас найти эту стерву Рейчел, а ее-то как раз нигде не вырисовывалось. Зато в проклюнувшемся базовом тумане нарисовались Петр с Болом: оба они стояли впереди и что-то делали с сетевым куполом – похоже, что безуспешно пытались его прорвать.

Михаил сначала решил, что Петр замыслил какой-то хитрый план уничтожения Бола и пытается как раз сейчас его осуществить. Но тут он увидел Рейчел. Там, под сетью, что-то висело в красной массе, неестественно скрученное и какое-то не вполне целое, но все еще напоминающее Рейчел, и видно было, как от нее отделяются, расплываясь во все стороны, мелкие частицы. Процесс уже пошел – тварь расщепляла ее, приступив к перевариванию.

Михаил как врос с разбегу по эту сторону сети. Это была его сеть! Его! Отодвинув двумя руками в разные стороны Петра и Бола, он ударил кулаком в звено, и оно послушно разошлось. Схватив за волосы то, что раньше было Рейчел, он протащил ее наружу через звено – она прошла, как газовая шаль через игольное ушко: лишние деформации вряд ли могли повредить тому, что от нее осталось. Взяв это на руки, он приказал своей сети: «Сожмись насколько сможешь и затвердей!» Потом, прихватив последним усилием воли Петра и Бола, шагнул обратно в реальность.

Он стоял на верхних ступенях лестницы, залитой словно расплавленным варом. Черная масса доходила ему до щиколоток, шипела и пузырилась, однако не обжигала ног. «Что, хреново? То-то. Будешь в следующий раз выбирать, на кого кидаться. Впрочем, о следующих разах можешь забыть».

На руках у него лежала Рейчел – с виду целая и довольно-таки тяжелая. Но вряд ли живая.

Двери впереди оказались, распахнуты, за ними открывался тронный зал – в самом деле тронный, ведь в другом его конце стоял на постаменте золотой трон, обтянутый малиновым бархатом. Михаил собирался обернуться к Петру с Бродягой, но увиденное в зале мигом вышибло из него тревогу за попутчиков, заставив даже забыть об адском поединке, из которого он вышел только что победителем. Там перед троном седой мужчина в коричневом с золотом балахоне обнимал Илли и тянулся к ее губам, а она отклоняла голову все дальше назад, крепко обхватив его за шею. Наконец он влепился в ее губы.

Михаил с горловым рыком:

– Ах ты!.. (дальше он просто задохнулся), – сорвался с места. Но события в зале продолжали развиваться: позади старого охальника соткался призраком ревнивого мужа Владимир Карриган с кинжалом в руке. И ударил им сластолюбца между лопаток. Тот закричал, выпустил Илли и стал медленно оборачиваться назад, оседая уже на полобороте. И рухнул мешком к ногам Карригана и Илли. Она отступила на шаг, вытирая рот запястьем. И тоже упала.

Владимир Карриган, сделав свое черное дело, перешагнул через коричневое тело с торчащим в спине ножом и заботливо склонился к Илли.

Вся драма длилась секунды. В это время Михаил бежал к ним, уронив где-то по дороге Рейчел. Он опустился возле Илли вместе с Карриганом. Она пребывала в сознании: глаза хоть и были полузакрыты, но взгляд их оставался осмысленным, ресницы подрагивали. Она глядела на Карригана. Губы ее тоже вздрагивали, пытаясь что-то сказать ему.

– Не надо, – уронил он.

Но она все-таки сказала:

– Как ты… Мог?.. Зачем?.. – напряглась, пытаясь приподняться, но лишь чуть оторвала голову от пола и выговорила отрывисто: – Там… Не было… Иглы…

Михаил подложил руку под ее упавшую голову. В это время Карриган потянулся к ее кисти, повернул ее ладонью вверх и произнес удовлетворенно:

– Ты взяла Стихию.

Михаил перевел взгляд на ее ладонь, осторожно ; перевернул вторую кисть и так и оставил ее в своей – ее ладонь и пальцы были изрезаны и все в крови. Она продолжала непонятный разговор с Карриганом:

– Но почему?..

– Потому что для этого тебе было достаточно слиться с ним в поцелуе, а мне – убить его в этот самый прекрасный миг в его жизни. Больше ему просто незачем было жить. Хотя сам он вряд ли это понял…

От двери стали доноситься шаги и голоса. Михаил поглядел через плечо – там Петр пытался привести в чувство Рейчел. Значит, она еще жива – иначе б не старался. Бол находился рядом с ними – на первый взгляд в полном составе. «Все целы!» Повернувшись обратно к Карригану, Михаил спросил у него мысленно: «А ты часом не надеялся, что сегодня еще кое-кого убьют?»

«Надеялся, а как же? Но не сомневался, что с этим ты справишься и без меня».

Илли вновь напряглась, и Михаил почувствовал, что она все силится и никак не может пошевелить даже рукой.

– Что со мной?..

– Человеку не дано удержать две Стихии, – ответил Карриган. – Одну тебе необходимо отдать… Мне. И немедленно. Иначе это будет стоить тебе жизни.

– Но, если я умру, как же тогда… Стихии?..

– Тогда нам придется стать посредниками между тобой и твоими ближайшими родственниками. Такое в истории уже бывало. Выбор небогатый. Отдать одну или потерять обе – вместе с жизнью. – Он помолчал в ожидании ответа. Не дождавшись, наклонился пониже: – Так ты согласна?..

Она не отвечала. Михаил понял: еще мгновение – и он коснется ее губ.

– Нет. – Рука ее в ладони Михаила шевельнулась.

– Ты, – сказала она.

Карриган резко выпрямился, взглянув в упор на Михаила. «Ну что ж… Ты ведь давно мечтал об этом. Считай, что тебе фантастически повезло. Единственному из всех ныне живущих». Михаил невольно покосился на труп: «Не единственному. Одному уже сегодня повезло…»

«Единственному. Потому что ты останешься жить и будешь помнить».

Михаил взглянул на Илли. О том, чтобы поцеловать ее, он бросил мечтать с той ночи, когда прослушал последние земные новости. Раньше – да, мечтал. Но сделать это он предпочел бы не при Карригане и не в ритуальных целях. И все же придется. Потому что из их разговора определенно выходило, что это должно спасти ей жизнь.

– Нет, – опять сказала она и чуть заметно усмехнулась. – Не надо… Меня целовать… Сними медальон… У меня с шеи…

Выпустив ее руку, он провел пальцами по ее шее под воротом, нащупал цепочку и осторожно снял, стараясь не уронить ей голову. Медальон был совсем темным, треугольным, с белой звездочкой посредине. Не вызывало сомнений, что он очень старинный.

– Положи его… Мне в руку… И накрой… Своей… Он выполнил и эту ее просьбу. Подозревая, что волей обстоятельств совершает в своей жизни какой-то немаловажный шаг, но даже близко не догадываясь о его значении.