Текст книги "Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918"

Автор книги: Мария Барятинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Семья мужа проводила нас из Санкт-Петербурга в Москву, где мы пересели на поезд, следовавший по Транссибирской магистрали. Когда я увидела на перроне две тележки, полные всякого мелкого багажа, я воскликнула: «Да как же все это войдет в наш вагон!» А человек, стоявший рядом, улыбнулся. И в самом деле, вагон был таким большим, что туда легко сложили не только наш багаж, но и вещи других пассажиров.

Поезд Транссибирской магистрали отличался великолепным сервисом: огромные обеденные комнаты, читальные и ванные комнаты… И все это в поезде!

Первые дни были не очень интересными. Пейзаж был весьма заурядный, и мы впервые пришли в возбуждение, когда увидели большой столб с надписью «Европа – Азия». За Уралом мы оказались в настоящей Сибири с ее черными могучими лесами. Для обеспечения безопасности нашей поездки мой свекор послал с нами телохранителя – слугу-кавказца по имени Али, дикого с виду парня, но он, несомненно, был для нас настоящей защитой. Он не позволял никому к нам приближаться и был причиной очень частых скандалов, вызванных его излишним рвением.

В Иркутске, столице Сибири, нам пришлось сделать пересадку, потому что в то время международные поезда не ходили. Поскольку перед Иркутском наш паровоз пришел в негодность, нам пришлось прошагать две версты пешком до станции. Термометр показывал 32 R (Реомюра), и было ужасно скользко. Я очень боялась, что моя малышка простудится, и какой-то бывший с нами офицер предложил свою помощь понести девочку, на что я с радостью согласилась.

Мой свекор телеграфировал в Иркутск, где мы должны были заночевать, заказав для нас закрытую коляску на станции и несколько комнат в гостинице, чтобы мы чувствовали себя комфортно. Но когда мы прибыли на вокзал и справились, ожидает ли нас закрытая коляска, то обнаружили всего лишь обычные сани с тентом. Уже было темно, и стоял ужасный туман, а так как нам сказали, что город находится вдалеке от станции, а дорога опасна, наши перспективы были совсем не радостными. Наконец, мы добрались до гостиницы и там нашли всего лишь один маленький номер, а все другие были забронированы для конференции акционеров золотодобычи.

В одной спальне я устроила свое дитя и двух английских нянь. А мне самой с горничной отвели комнату в частном доме с окнами на ресторан, а под ними всю ночь играл исключительно громкий оркестр. Это было просто ужасно.

На следующий день мы продолжили свою поездку по Маньчжурии. Меня невероятно заинтересовали методы, которые используют китайские полицейские, если кули не подчиняются их приказаниям, – они просто бьют их маленькими палками по макушкам! Мне очень понравились корейцы. Я все удивлялась, как они умудряются оставаться в чистоте в своих одеждах из белой хлопковой ткани, а их маленькие черные в форме пагоды шляпы очень привлекательны.

Наконец, на семнадцатый день мы доехали до Владивостока, уставшие и измученные тряской в вагоне. У меня постоянно кружилась голова. Ночью мы были почти не в состоянии что-либо видеть, потому что освещение было очень скудным. И тут выяснилось, что дом наш еще необитаем, так что нам пришлось довольствоваться двумя нищенскими номерами в жуткой гостинице, где постояльцы были набиты как упакованные селедки в банке.

На следующий день мы совершили прогулку по городу. Главная улица оказалась длинной, на ней было несколько хороших магазинов, принадлежавших немецкой фирме «Кунст и Альберт». Вид на залив Золотой Рог был очень красив и напоминал своего тезку в Константинополе, а по другую сторону города находился Амурский залив.

Улицы не были целиком мощеными, лишь кусками здесь и там. Частных домов почти не строили, но возвели большие казармы, потому что гарнизон был велик. Помимо этой военной детали, в городе нельзя сказать чтобы было много русских, но полным-полно китайцев, японцев и корейцев.

Я пришла в отчаяние при виде нашего будущего дома – малюсенького четырехкомнатного каменного домика без фундамента, и моей малышке пришлось жить со своими нянями во флигеле в трех маленьких комнатах. Там не было ванной, и кругом было холодно и неудобно. И за это мы платили 6000 рублей в год.

На следующий вечер я отправилась на бал в клуб полка, где служил муж. Меня оглядывали с таким любопытством, что я чувствовала себя весьма неловко, тем более что со всех сторон слышала замечания.

Я, однако, стала привыкать к жизни во Владивостоке, все же очень интересной. Все были с нами обходительны и изо всех сил старались, чтоб нам здесь понравилось. В гавани стояла большая эскадра, и некоторые офицеры и их жены оказались очень приятными людьми. Вечера, которые проводили в клубе, тоже были очень приятными.

Летом 1907 года на рейде бросали якорь различные иностранные эскадры. Первыми были англичане под командой обаятельного адмирала сэра А. Мура, а следующим по чину был капитан Турсби, еще один наш друг. Нас принимали на борту самым восхитительным образом, и даже мою малышку мы брали с няней утром на борт адмиральского флагмана «King Alfred». Однажды она перепугалась до смерти, когда какой-то офицер предложил поместить ее в адмиральскую шлюпку.

После этого прибыли немцы, а с ними наш друг граф Цеппелин, племянник изобретателя знаменитых дирижаблей, чья мать была родом из Прибалтийского края, так что его можно было считать наполовину русским.

Эти развлечения были одной стороной картины. Однако жизнь на Дальнем Востоке в этот период была очень тяжелой, рискованной, потому что там кишмя кишели китайские головорезы, беглые заключенные с сахалинской каторги и другие нежелательные элементы. Как-то ночью совсем рядом с нашим домом китайскими хунхузами была уничтожена целая семья. На меня саму однажды напали, когда я возвращалась из лагеря, раскинутого в двадцати верстах от города. Я была в коляске и проезжала мимо тюрьмы – любимое место злодеев для прогулок, – когда на меня набросилась какая-то банда и попыталась вырвать из моих ушей жемчужные серьги. К счастью, вовремя подоспели кавалеристы, которых мой муж послал сопровождать меня.

Следующей весной (1908 года) во Владивосток приехал генерал-адъютант Пантелеев, чтобы от имени императора поблагодарить доблестные войска сибирского гарнизона. Перед ним на параде прошло тридцать шесть тысяч человек – и из каких отличных солдат укомплектованы эти сибирские полки!

Император был шефом 1-го Сибирского полка, цесаревич – 12-го, а императрица Александра Федоровна – 21-го. 11-й полк, чье мужество принесло ему такую известность во время Японской войны, был недоволен тем, что не имеет такого отличия, и настаивал на том, чтобы вдовствующая императрица стала его шефом. Поэтому мой муж в письме спросил своего отца, можно ли попросить императора назначить вдовствующую императрицу на 11-й полк. От свекра в ответ пришла лаконичная телеграмма: «22 июля. Никому ни слова». За этой телеграммой пришло письмо, в котором мой свекор писал: «Ты знаешь, что я никогда ни о чем не прошу. Но ради моего начальника (он всегда так именовал вдовствующую императрицу) я с готовностью отправился к императору. Его величество был в восторге от идеи и поблагодарил меня, но попросил не говорить никому об этом».

22 июля, должна сказать, были именины вдовствующей императрицы, и велика была радость 11-го полка, когда желанная новость достигла солдат в этот день.

Тем временем мы в мае 1908 года покинули Владивосток и уехали в Европу, так как мне предстояла серьезная операция. По дороге я имела возможность насладиться видом озера Байкал во всей его весенней красе – это наверняка одно из самых живописных мест в целом мире. А во время прогулок, когда поезд останавливался на станциях, как чудесны были эти деревья и цветы, особенно лилии в долинах, такие высокие, похожие на крупные колокольчики, и как приятно было вдыхать их чистый аромат, разлитый повсюду!

Мы провели лето вплоть до августа в деревне в России, а потом я поехала показаться профессору Ландау в Берлин. В России, особенно в Санкт-Петербурге, в то время свирепствовала холера, и было ужасно видеть, как все эти грубо сколоченные деревянные гробы, пахнущие дегтем, свозились на кладбища в больших фургонах. В Германии запрещался въезд лицам, не прошедшим карантин. Но в конечном итоге 9 сентября мне была сделана операция. В ходе нее я чуть не умерла, и потом мне пришлось оставаться в постели целых четыре месяца. И только тогда моему мужу было разрешено приехать ко мне и привезти малышку, чтобы повидаться со мной. Переживания были ужасными.

Мой муж уехал заранее, чтобы приготовиться к нашему новому приезду во Владивосток, а позже мы поехали вслед за ним. Теперь мы подыскали новый дом возле полковых казарм – маленькое деревянное строение, настолько плохо построенное, что нам пришлось затыкать щели между столбами и досками, чтобы в доме не гулял ветер, и все-таки было ужасно холодно! Жилье для нашей маленькой девочки и ее нянь было найдено в соседних казармах.

Тем летом 1909 года во Владивосток нанес еще один визит английский флот под командованием адмирала сэра Хедворта (ныне Мекс), который был очень любезен к нам, так что мы еще раз испытали на себе гостеприимство на нашем старом друге «King Alfred».

Нашим следующим гостем стал мистер Тафт, военный министр Соединенных Штатов Америки. Как-то октябрьским утром по пути со службы в гарнизоне мой муж получил официальное извещение от генерала Ирмана, коменданта города, в котором ему приказывалось немедленно встретить мистера Тафта и остаться в его распоряжении. Из Санкт-Петербурга телеграфом были переданы специальные указания приветствовать военного министра США на русской земле от имени императора и правительства. Хотя телеграмма была послана заблаговременно, она так задержалась по пути, что была получена лишь в день, когда должна была состояться эта церемония.

«Кто такой мистер Тафт?» – поинтересовалась я. «Насколько я знаю, – ответил муж, – это один из наиболее заметных министров в Соединенных Штатах. Но времени мало, мне надо быть при полной форме, и я не могу терять ни минуты».

Я заметила вдали две черные точки, которые быстро превратились в линкор, сопровождаемый крейсером. Крепостные пушки тут же начали отдавать салют, и спустя несколько минут американские корабли бросили якоря в заливе.

В полевой бинокль я наблюдала, как полубаркас моего мужа ринулся стрелой, чтобы встретить линкор. Теперь была очередь американцев салютовать России. Как только мой муж поднялся на борт, его провели в каюту мистера Тафта для приветствия.

Мистер Тафт принял его самым сердечным образом, с распростертыми объятиями и выразил удовольствие от «дружеского приветствия этой бескрайней и великой страны». Он объяснил, что только что побывал на Филиппинах, где инспектировал войска Соединенных Штатов, и предложил поехать напрямик через Владивосток по Транссибирской магистрали, чтобы отдать дань уважения императору и посетить Санкт-Петербург, Москву и еще один-два других русских города, представляющие особый интерес. Он был заядлым путешественником.

Тут он представил моего мужа миссис Тафт, которая была в каюте со своим мальчиком одиннадцати лет, своему персоналу и адмиралу американского флота на Дальнем Востоке.

Когда мой муж покидал этих приятных людей, мистер Тафт поинтересовался, смог бы он купить в городе несколько меховых шкур для себя и своего маленького сына, потому что время было зимнее, а в Сибири было очень холодно. «Конечно! – ответил мой муж. – Если хотите, я сам поеду в главный магазин и буду вашим переводчиком. Там вы сможете купить лучшие меховые шубы, какие есть в нашей местности». Их поездка за покупками была весьма забавной, потому что мальчик мерил каждую шубу, которая попадалась ему на глаза, и не переставал восклицать: «Разве я не похож на медведя?» Они сделали несколько удачных покупок мехов.

В тот же вечер комендант Владивостока генерал Ирман дал ужин, на котором я была в числе гостей. Поскольку никто из присутствующих, кроме моего мужа, не говорил по-английски, меня посадили между мистером Тафтом и адмиралом Эвансом. Миссис Тафт сидела по правую руку от генерала Ирмана и напротив мистера Тафта. А мой муж сидел рядом с генералом, чтобы у него была возможность переводить. Военный министр США был настолько общительным и естественным, а его речь была столь блестящей и многогранной, с такими блестками ума и оригинальности, что говорить с ним было одно удовольствие. Рядом с ним я сразу же почувствовала себя как дома.

Мой другой сосед был тоже восхитителен. На нем были большие очки в черепаховой оправе, и поэтому я придумала ему прозвище Дедушка Лис. Он воспринял это без какой-либо обиды, а потом подарил мне свою фотографию с надписью «Адмирал Эванс, Дедушка Лис». Это его очень позабавило. Сам ужин и обслуга, однако, оставили желать много лучшего. За столом прислуживали солдаты, настолько плохо обученные, что делали одну ошибку за другой. Когда мы вовсю были заняты супом, я заметила, что у мистера Тафта нет даже тарелки. «Вы не любите суп?» – спросила я его. Он мягко улыбнулся и ответил: «Я наказан. Никто мне вообще его не предлагал». Я возмутилась этим проявлением забывчивости и сказала вестовому: «Это просто дурно!»

Одним из следующих блюд была серая куропатка с клюквенным вареньем. Подававший ее официант, возможно стремясь продемонстрировать свое рвение после моего выговора, был так неловок, что вылил соус на белоснежную манишку бедного мистера Тафта, и на этом месте возникло большое красное пятно. Пострадавший ничего не сказал, а просто вытер его. Я была в смятении, понимая, что могут подумать наши гости об этих постоянных ляпсусах и отсутствии уважения.

Во время ужина мистер Тафт поднял свой бокал за здоровье императора и произнес яркую речь. Он был не только самым обворожительным мастером беседы, но и красноречивым оратором.

Потом генерал Ирман, не говоривший ни по-французски, ни по-английски, поднялся с ответным тостом и поблагодарил мистера Тафта за его любезные слова. Он попросил моего мужа перевести то, что он хотел сказать, затем стал шептать какие-то фразы на ухо моему мужу, и по выражению лица Толи я поняла, что сказано было что-то не то, потому что он был весьма удивлен. Муж, однако, быстро взял себя в руки и начал говорить быстро и свободно, заявив, как мы рады иметь в своей среде такую выдающуюся личность. К неудовольствию моего мужа, генерал Ирман упорно продолжал говорить повышенным голосом и визгливо, как петух, произнеся несколько неразборчивых слов по-русски. Правда, к нашему счастью, почетные гости их не поняли; он был настолько бестактен и неразумен, что мы были очень рады тому, что американцы не знают русского языка. Хотя генерал лично отличился в Русско-японской войне и был настоящим солдатом, он не сумел приучить себя к приличному поведению в обществе и не отдавал отчета в своих промахах в этом отношении.

Мадам Ирман, как и ее муж не говорившая и не понимавшая ни слова по-английски, была очень простой женщиной. Ее мысли неизменно возвращались к ее дому, детям и огороду, и она засыпала миссис Тафт серией вопросов, которые попросила меня перевести: «В Америке такие же овощи, как и в России? Всходят ли они очень рано весной? Можно ли оттуда получить какие-нибудь семена? Есть ли у миссис Тафт огород и что там растет?» Потом она дотронулась до платья миссис Тафт и опять начала: «Сколько вы платите за свои платья?»

Я, честно говоря, не могла переводить такие глупые вопросы и поэтому просто сказала: «Мадам Ирман выражает свое восхищение по поводу вашего визита, и ей очень нравится ваше платье».

К счастью, в этот момент появился мистер Тафт и вызволил меня из неловкой ситуации. «Давайте потанцуем», – предложил он. «Как здесь можно танцевать?» – спросила я. Но, невзирая на мои протесты, он обхватил меня за талию, и мы станцевали бостон. Хоть он и был очень плотным, но танцевал великолепно и очень легко двигался.

Мистер и миссис Тафт пригласили нас к себе на следующий день на обед. Во время еды играл какой-то оркестр; исполнителями были негры из Манилы, которые использовали всевозможные курьезные музыкальные инструменты – курьезные, так сказать, для того времени, но сейчас они стали модными и общеизвестными. Они наигрывали оживленный и шумный кекуок (танец), как вдруг мистер Тафт встал из-за стола, говоря: «А не станцевать ли нам кекуок вокруг стола?» Все повскакали с мест и последовали нашему примеру, и мы резвились, пританцовывали вокруг стола, пока оркестр не закончил мелодию, и мы продолжили свой обед так, как будто мы от него никогда и не отрывались.

На другой день, когда мы уходили, моему мужу было дано распоряжение, чтобы он вместе со мной проводил мистера Тафта на станцию. Мы с удовольствием посмеялись над этим странным указанием. Однако мы его выполнили. Я рассталась с нашими американскими друзьями с огромной сердечностью.

Когда мой муж потом был в Санкт-Петербурге и имел аудиенцию у императора, его величество с похвалой отозвался о мистере Тафте, и было очевидно, что он оказался во власти чар американца.

В Санкт-Петербурге рассказывали необычную историю о военном министре США, заключавшуюся в том, что, когда он ехал на большой официальный обед, у него лопнула некая важная часть его одежды, а поэтому он здорово опоздал. Я спросила мистера Тафта, когда встретила его в прошлом году, правда ли это. И он, смеясь, признался, что да.

Осенью 1909 года мы вдоволь наслушались агитационных речей революционеров на нашем флоте, а также в инженерных полках в армии. В штабе генерала Ирмана была созвана большая конференция, и были намечены некоторые шаги по подавлению кампании недовольства. Тем не менее вскоре после этого в саперных частях действительно вспыхнул мятеж. Для исправления ситуации был послан батальон 10-го полка, но бунтовщики напали на офицеров, убив одних и ранив других. Видя, что это подразделение недостаточно сильно для того, чтобы удержать саперов под контролем, один вольноопределяющийся, смертельно раненный, дополз до телефона и послал свое предсмертное обращение к 9-му полку: «Спасите нас!» Этот призыв спас ситуацию.

На следующее утро в 7.00 генерал дивизии моего мужа прибыл ко мне, чтобы предупредить об опасности. «Готовьтесь к худшему, княгиня! – сказал он. – На флоте начинается мятеж». Рапорт коменданта порта, барона Ферсена, был на самом деле неверен.

В 8.00 на всех кораблях взвились флаги. Моего мужа послали в госпиталь, чтобы узнать о раненых и составить немедленный отчет для передачи императору. Когда он проезжал мимо артиллерийских казарм, он заметил устремленные на него мрачные взгляды и вынул револьвер, приготовившись отразить нападение.

К своему ужасу, я увидела из нашего дома, из которого открывался прекрасный вид на гавань, два корабля (крейсер и эсминец) под красными флагами. Потом, когда эсминец направился на выход из гавани, разгорелся настоящий морской бой. Мятежные корабли обстреливали город, и особенно активный огонь вели легкие орудия эсминца. К счастью, верные сибирские стрелки не стали терять времени и срочно прибыли по призыву умирающего вольноопределяющегося. Они ответили огнем, используя наши большие орудия, и потопили эсминец. Благодаря расторопности и стойкости 9-го полка сибирских стрелков через два часа весь бунт был подавлен. Не подоспей вовремя эти войска, чтобы открыть артиллерийский огонь, нас сегодня не было бы в живых и я не смогла бы рассказать эту историю. Поздно вечером мы узнали, что были убиты многие морские офицеры, наши друзья, которых предательски закололи свои же матросы.

Во главе восстания стоял какой-то юнец двадцати лет, а на борту одного из кораблей находилась его сестра, такой же главарь, как и он сам. Она была убита, когда один из снарядов попал в котел, а когда ее тело понесло волнами на берег, наши разъяренные солдаты пытались выловить его, чтобы отомстить брату. На следующее утро, находясь на обедне в госпитале, я увидела убитых и раненых, и заблудшая девушка была среди них. На шее, как это ни странно, она носила образок, хотя была еврейкой.

Решением военно-полевого суда семьдесят солдат и матросов были казнены. Один из самых опасных мятежников, матрос по фамилии Черепанов, сбежал из тюрьмы очень необычным образом за день до назначенной ему казни. Ему удалось забраться в огромную бочку с отходами, которую выносили из камеры, его так и вынесли вместе с ней. В конце концов он добрался до Японии, откуда и написал о своем спасении.

После первой телеграммы, сообщавшей императору о мятеже, наша связь с Россией прервалась на три дня, так как коммуникации с Владивостоком были полностью разорваны. Наконец, новости стали передавать через Японию. Его величество прислал чудесную телеграмму благодарности своим верным сибирским стрелкам, а в знак признания геройства, проявленного умиравшим вольноопределяющимся, посмертно произвел его в офицерский ранг и назначил его вдове специальную пенсию.

Такова история мятежа во Владивостоке во время нашего пребывания там.