Текст книги "Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918"

Автор книги: Мария Барятинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

После пребывания в Пломбьере герцог де Шартр уехал в Копенгаген, где рассказал всю эту историю моему свекру и другим, и все хорошо позабавились.

Из Пломбьера мы отправились в Италию, где нас застала печальная весть: великий князь Георгий, брат царя и предполагаемый наследник престола, скончался. Хотя все знали, что его дни сочтены, поскольку у него была последняя стадия туберкулеза, он тем не менее ускорял приближение своей кончины, пренебрегая советами врачей и носясь повсюду на большой скорости на автомобиле. Доктор говорил ему, что его легкие слишком слабы, чтобы вынести давление потока врывающегося в них воздуха, и случай доказал, что предупреждения врачей были обоснованны, потому что во время своей последней поездки, двигаясь на большой скорости, он вдруг рухнул от сердечной слабости и скончался на месте.

Смерть великого князя Георгия стала ужасным ударом для его матери, вдовствующей императрицы. С того времени, как умер ее любимый царственный супруг, император Александр III, она обычно много месяцев проводила со своим сыном на Кавказе, где вынуждало их жить его здоровье. Влажный, холодный, туманный климат Санкт-Петербурга считался для него особенно опасным. Она изо всех сил старалась сохранить ему жизнь, насколько это было возможно. У него был мягкий, приятный характер, его поразительная красота была какого-то утонченного типа, но самая главная его привлекательность таилась в изумительных, но грустных глазах. Услышав о его смерти, вдовствующая императрица отправилась в Крым, чтобы встретить тело своего любимого сына, потому что его останки были доставлены с Кавказа по морю, на борту русского военного корабля.

По приезде в Санкт-Петербург мой муж был послан императором на российскую пограничную станцию Вержболово, чтобы встретить принца Вольдемара Датского, брата вдовствующей императрицы. Он спросил меня, не соглашусь ли я сопровождать его, поскольку ему было скучно путешествовать одному, и я ответила, что сделаю это с большим удовольствием Когда мы приехали на станцию, у меня сложилось представление о степени, с которой тогда Россия помогала прокормиться другим странам Конкретные формы экспорта, которые я увидела впервые, состояли из поразительного количества живых гусей, которых везли в Германию; это просто ошеломило меня. Ими были набиты целые составы, а шум, который они создавали, как можно представить, был просто оглушающим. Россию обычно называли «житницей Европы», и такой она и была на самом деле.

Но взгляните на нее сейчас – не хватает еды, чтобы уберечь от голодной смерти свое собственное нищее население, маленькие дети тысячами умирают от голода. А ведь еще во время войны и даже после у нас было всего в изобилии, а продуктов – прежде всего.

Но вернемся к моей истории. Я была свидетельницей прибытия принца Вольдемара (в час ночи) с почтительного расстояния. Строго говоря, я не имела права сопровождать своего мужа, который был официально делегирован и включен в личную свиту принца. Я вернулась в двухместной карете одна, и никто не знал, что я была там. Муж поехал встречать принца, который, разумеется, не имел представления о моем присутствии, и королевский салон был тут же прицеплен к нашему поезду. Мы тронулись, но во время поездки поезд неожиданно остановился посреди ночи. Я проснулась от толчка и чуть не упала со своей полки.

Потом муж постучал в дверь моего купе и сказал: «Вагон принца загорелся, и нам пришлось остановиться и переселить его в купе».

Поскольку дело было ночью, все купе уже были заняты, поэтому мужу ничего не оставалось, как устроиться у меня. Наутро, рассчитывая найти моего мужа, в наше купе вошел принц Вольдемар, но застал меня мирно читающей книгу, потому что Толи уже ушел в вагон-ресторан на завтрак.

Его первое восклицание: «Это купе князя Барятинского?» – «Да, – ответила я и, видя, насколько он был озадачен, добавила: – А я его жена».

Таким образом я представилась принцу, так как поняла, что нахожусь в присутствии принца Датского, и объяснила, каким образом я оказалась в этом поезде. Но он только рассмеялся. Он был исключительно дружелюбен, в нем не было ничего показного, и всякий, кто с ним встречался, был очарован его простотой и любезностью. Скоро мы очень подружились с его адъютантом, капитаном Эверсом, ныне адмиралом (его сын – морской атташе при датском посольстве в Лондоне). Он оставался в петергофском дворце вместе с моим мужем, пока принц находился со своей сестрой, вдовствующей императрицей, в ее личной резиденции в Александрии, недалеко от Петергофа. Он был ей очень предан и старался утешить ее в огромном горе.

День похорон великого князя Георгия выдался нестерпимо жарким, и солнце просто палило. В православной церкви пастве, кроме старых и немощных, не положено сидеть во время богослужения. Мы стояли в церкви Петропавловской крепости, казалось, часами, а в этот день церемония была необычно долгой и торжественной, потому что ее вел митрополит и другие церковные иерархи, и казалось, что она никогда не закончится. Жара была такой неодолимой, что я была полностью без сил. Вечером примерно в одиннадцать часов мы (мой свекор, наш друг, капитан Эверс, и я) на лодке отправились подышать свежим воздухом на Неве и переплыли ее. Когда, однако, мы подумали о возвращении домой, то обнаружили, что все мосты разведены и никаких лодок для переправы не найти. Мы посмотрели друг на друга в смятении и сели на берегу реки, где и просидели почти до четырех часов утра следующего дня.

Летом в Санкт-Петербурге ночами почти так же светло, как и днем, и их называют белыми ночами. Мы наблюдали за судами, плывшими по реке, и, в конце концов, добрались до дому вскоре после четырех часов утра. Мой муж ночь проводил в Зимнем дворце с принцем Вольдемаром и, позвонив моему свекру, чтобы узнать обо мне, с удивлением услышал, что никого из нас нет дома, и никак не мог понять, куда мы все запропастились. Как легко представить, мы все проголодались и сели за завтрак в самое необычное время.

Эти маленькие случаи хранят в себе печально-сладкую память. Увы, теперь нам домой не вернуться. Хотя мы, русские беженцы, ничего, кроме гостеприимства и симпатии, от Англии не получили, мы все еще испытываем естественное чувство ностальгии.

Я верю, что эти события в моей жизни будут интересны моим читателям, поскольку они иногда связаны странными совпадениями и сценами, достойными описания. Я могу авторитетно говорить о них, потому что сама была очевидцем событий, о которых рассказываю.

Несколько лет назад мой муж был по долгу службы в Англии. Мы только недавно поженились и в то время не имели детей, поэтому я поехала вместе с ним. Нас осаждали приглашениями, и мы побывали на многих вечеринках. Один из наших визитов был нанесен леди Z., которая пригласила нас к себе в замок в Шотландию на выходные. Наш поезд прибыл в четыре часа, и вскоре после этого мы уже быстро катили по проселочной дороге в роскошном автомобиле по живописному и очаровательному ландшафту, и дорога привела нас в великолепный старый замок. Погода была несколько облачная, и казалось, вот-вот хлынет дождь.

По нашем приезде был накрыт чай в зале, где, хотя было еще начало августа, уже ярко пылал огонь. У большого камина собралось большое количество женщин в изысканных туалетах и мужчин в охотничьей одежде. Мы почувствовали некоторое смущение, потому что практически никого здесь не знали.

Леди Z. поспешила мне навстречу и приветствовала меня вопросом: «Динни приехал с вами? Где он?»

Я хотела было поинтересоваться, кто это такой – Динни, но она уже отошла. Я расслышала, как она пробормотала про себя: «Он определенно скоро будет здесь!» Я обратила внимание, что, когда было произнесено имя «Динни», одна из дам (очень смуглая, худощавая и симпатичная, в оранжевом платье с золотистой каймой) слегка покраснела.

После чая нас провели в наши комнаты. Я так устала, что уснула в мягком кресле. Вдруг я проснулась от ощущения, что кто-то находится в комнате, и так оно и было, потому что это пришла леди Z. сказать мне, что обед будет подан в половине девятого, так как поезд Динни прибывает как раз перед восемью часами.

«Вы не представляете, княгиня, что за приятный, очаровательный и добродушный этот юноша. Он страстно любит леди Q., высокую симпатичную женщину в оранжевом платье – вы ее, возможно, заметили. Ведь она очаровательна, не так ли?» – «О да! – ответила я. – Но почему она выглядит такой печальной?» – «Она – вдова, американка по рождению; ее муж был много старше ее, и ее замужняя жизнь была не очень счастливой. Она хотела бы выйти замуж за Динни, который, как я говорила, очень ее любит, но этот брак не воспринимается благоприятно ни его, ни ее семьями. Он живет со своими родителями недалеко отсюда. Я знаю ее с детства, и она часто оставалась у меня; фактически комната, в которой вы находитесь, – ее гостиная, которую из-за нехватки места я была вынуждена «одолжить».

Она попрощалась со мной и снова умчалась, как стрела, пущенная из лука. И все-таки до сих пор я не имела представления о фамилии этого удивительного Динни.

Я подошла к окну, чтобы распахнуть его, и передо мной открылся прекрасный вид. На верху холма было нечто вроде древнегреческого храма, отделенного от замка изумительно ухоженным парком, бросавшимся в глаза своим многообразием цветов и редких деревьев, из которых он состоял. Время от времени до меня доносился аромат цветов, и я наслаждалась всем этим до глубины души.

Прозвенел звонок, приглашающий переодеться к обеду, оторвав меня от размышлений. Я оделась к обеду – на мне было изящное серебристо-белое платье. Чувствовалось, что необходимо выглядеть элегантно в такой толпе симпатичных и экстравагантно одетых женщин.

Мы спустились по лестнице вниз и вошли в обеденный зал. Леди Z. сидела недалеко от меня, и мне было слышно, как она произнесла: «Я просто возмущена этим Динни – наверняка что-то случилось!»

После обеда почти все танцевали, кроме тех, кто играл в бридж. Я не танцевала, поскольку у меня болела голова, и леди Q., симпатичная смуглая женщина, на которой сейчас было черное платье, казалось, была поглощена наблюдением за дорогой. Темнело, ночной ветерок тихо проникал в комнаты, неся с собой аромат цветов, – все было идеально. И все-таки леди Q. выглядела печальной, и я знала, что ее задумчивое настроение связано с загадочным Динни.

Я ушла рано, сославшись на головную боль, и скоро уснула, но лишь для того, чтобы меня разбудил чей-то голос, сказавший: «Не пугайся, моя дорогая! Это всего лишь я!»

Я поспешно зажгла свечу. Передо мной стоял высокий симпатичный молодой человек – абсолютно мне незнакомый. Он вздрогнул и быстро убежал. Неудивительно, что он испугался до смерти! Тут не было парикмахера, и мне пришлось накрутиться на папильотки. Я разразилась хохотом. Вся сцена была так нелепа!

Рано утром муж вошел в мою комнату с телеграммой. В Лондоне нуждались в его услугах, а потому нам предстояло немедленно покинуть леди Z. Когда я рассказала ему о ночном приключении, он смеялся до упаду так же, как и я.

Мы поспешили на завтрак, и среди гостей я признала моего ночного визитера. Он сидел рядом с леди Q., которая вся светилась от счастья и совершенно не была похожа на вчерашнюю погруженную в думы женщину.

Леди Z. представила его мне, добавив: «Динни приехал очень поздно. Я на него очень сердита, но он все равно славный! Очень сожалею, что вам приходится уезжать».

Так вот какой он, Динни! И теперь я узнала его фамилию.

Машина ждала нас у дверей; мы сердечно распрощались со всеми и покинули нашу очаровательную хозяйку. Было очевидно, что Динни не узнал меня, но, когда мы пожимали руки, я чуть не выдала себя взрывом хохота.

Машина понеслась на вокзал через восхитительный парк с его изящными деревьями и красивыми цветами. Я была почти одурманена ароматом цветов.

Настоящая Шотландия воистину очень красива – первородный пейзаж со всеми возможными оттенками листвы живописен до крайней степени.

И еще раз я увидела Динни. Это произошло через несколько лет на московском вокзале.

Моя трехлетняя дочь с ее двумя нянями и я – все мы как раз отправлялись Транссибирской магистралью с огромным количеством багажа, двумя собаками и клеткой с птицами в путешествие до Владивостока, где в то время находился мой муж. Был ужасно холодный декабрьский день, и, пока наши вещи в спешке заносили в вагон, мой слух уловил голос, который я слышала раньше. Человек говорил по-английски: «Смотри, дорогая, да тут целый зверинец собирается в дорогу! Никогда не видел столько чемоданов!»

Я быстро узнала Динни и снова была вынуждена расхохотаться. Он обращался к леди, так плотно укутанной, что ее лица просто не было видно. Похоже, он меня не узнал, ведь прошло восемь лет, как мы встречались, да и то в спешке. Однако в ходе поездки мы стали лучшими друзьями.

Динни ехал в Японию, куда получил назначение на дипломатическую работу. Его сестра сопровождала его на Дальний Восток, где у ее мужа были важные дела. Оба они были чудесными людьми. Я заметила на столике в их купе фотографию симпатичной леди Q. Я сказала ему, что, кажется, знаю эту женщину, но он ответил, что это вряд ли может быть, потому что она пробыла в Англии очень короткое время. Сейчас она с мужем находится в Америке, добавил он с некоторым волнением.

Я не сочла, что настал подходящий момент, чтобы рассказать Динни, как и где я впервые встретилась с ним.

Мы приехали во Владивосток. Динни и его сестра оставались в нашем доме двадцать четыре часа, а потом отплыли на корабле в Японию.

Прощаясь с Динни перед тем, как он ступил на палубу корабля, я произнесла: «Не пугайся, дорогая! Это всего лишь я!»

Я взглянула ему в лицо – на нем было написано глубочайшее изумление.

Но больше я уже не могла ничего добавить – убирали трап.

Глава 7
Монте-Карло и Рим

Осенью 1899 года я пережила тяжелую пневмонию и долго не могла избавиться от постоянного кашля. И это было не удивительно, ведь с детства я привыкла к мягкому климату Ниццы, а во влажной и холодной атмосфере севера России очень мучилась. Мне не хотелось покидать мужа, а он из-за своих обязанностей не мог поехать на юг; однако он получил краткосрочный отпуск, чтобы проводить меня до Ниццы, так как доктора предписали мне более теплые места, очень опасаясь за мое здоровье. Но поскольку мне не стало лучше, мы переехали в Hotel de Paris в Монте-Карло, так как этот город гораздо уютнее. Тут я, к сожалению, простудилась и заболела гриппом, что вынудило меня оставаться в номере в течение нескольких недель. Многие из моих друзей жили в этом же отеле, и некоторые навещали меня и старались подбодрить. Конечно, разговоры, как правило, были сосредоточены на игре. Поэтому неудивительно, что мне на эту тему приснился странный сон.

Как-то я дремала после обеда, а температура была достаточно высокой. Муж приписал мое сновидение этой причине. Как бы там ни было, во сне мне привиделось число 36, окруженное красным пламенем, а сбоку от него располагались часы, стрелки которых показывали пять часов. Я сказала мужу: «Если будешь играть сегодня днем, поставь свои деньги в пять часов на номер 36». Он только рассмеялся, но пошел в казино и сделал ставки на нескольких столах, как я предлагала, и, конечно, в пять часов на каждом из них выпало число 36! Он был не один, с ним было несколько человек – граф Гендриков, граф Карло Дентичи-Фраско и другие. Поначалу они не были намерены ставить на мой номер, но, когда он стал выпадать снова и снова, они стали играть с огромным успехом. Этот маленький случай был темой дня в разговорах и всех интересовал. За ужином в тот вечер мужу приходилось то и дело отвечать на один и тот же вопрос: «Почему ты не сказал мне о своем счастливом номере?»

Я постепенно стала выздоравливать. Я еще не раз переболела пневмонией, но ни одна из них, к сожалению, не проходила с таким успехом – я так и не увидела другого «числа 36».

В Монте-Карло в то время находился русский доктор из Варшавы, производивший сенсации своими колоссальными выигрышами за игорными столами. Говорили, что он выиграл несколько миллионов франков по изобретенной им системе и, вероятно, финансировался каким-то синдикатом. Он считал свою систему непогрешимой, но, похоже, не принимал во внимание тот факт, что ставки в банке были ограничены. После почти невероятной полосы удач, в которой он выиграл более трех миллионов франков, он, наконец, начал проигрывать; толпы народу наблюдали, как он делал одну за другой ставки в 12 000 франков, а безжалостная лопаточка крупье каждый раз сгребала эту ставку. Так все деньги, вложенные синдикатом (а это около четырех миллионов франков), были проиграны.

Но без какого-либо уныния он вернулся в Варшаву, получил еще денег и вернулся к столам. Удача, казалось, вновь покровительствовала ему, и снова стали слышаться возгласы «Браво! Доктор опять выиграл!». Он отыграл все, что потерял, и значительно перекрыл проигрыш, который объяснял так: «Я проиграл, потому что в моей системе была маленькая ошибка! Я ее исправил и сейчас не боюсь никаких проигрышей».

Ничто так не достигает цели, как успех, и он много заработал в Монте-Карло.

На следующий год доктор опять был в проигрыше, и казино пришлось оплатить ему обратный билет домой и дать денег на дорогу – le viatique(дорожные), как их называют во Франции. И вот много лет спустя, во время Русско-японской войны мой муж опять столкнулся с этим доктором, на этот раз разорившимся молчаливым человеком, который никогда не упоминал о Монте-Карло. Однако после войны он опять испытал свою удачу, но результат был катастрофическим, и некоторое время спустя он покончил жизнь самоубийством.

Я была в депрессии оттого, что рождественские праздники мне пришлось проводить в постели. Моя печаль усилилась при звуках церковных колоколов – я была вдали от родины, от дома и к тому же больная. В таком меланхолическом состоянии духа я обратилась к сочинительству, надеясь найти в этом какое-то отвлечение, а также потому, что не выносила одиночества в компании грустных мыслей. Моей первой попыткой была рождественская сказка для детей. Когда пришел доктор, он обругал меня и заявил, что я не должна утомляться; тогда я показала ему, что я пишу, и он забрал листочки с собой. Несколько недель спустя я получила экземпляр небольшого французского журнала, в котором появилась моя сказка в полном виде. Это была моя первая попытка. Данная книга – вторая попытка. Поначалу я писала ради удовольствия, для того чтобы отвлечься, окруженная всевозможным комфортом и чувствуя себя в полной безопасности. Сейчас же я пишу в силу необходимости.

Когда я выздоравливала, мы с мужем ходили обедать в ресторан в гостинице; иногда, ощущая слабость, я спрашивала хозяина, нельзя ли принести ип bоп verre d'Oporto(стаканчик портвейна). «Конечно же да, мадам княгиня!» – отвечал месье Флери. Недалеко от нашего стола сидел весьма плотный, очень светловолосый господин, который улыбнулся, когда я попросила портвейна. Потом мы выяснили, что это был герцог Порту, брат умершего короля Португалии, и он, вероятно, считал, что я узнала его, а поэтому подшучивала над ним. Но я имела удовольствие спустя несколько дней встретиться и познакомиться с ним, и он был достаточно любезен, прислав мне бутылку очень старого «Опорто» с надписью «line Oporto d'un Oporto» («бутылка опорто от одного Опорто») и шикарный букет цветов, когда я жила в Hotel de la Paix в Ницце после того, как мужу пришлось вернуться в Санкт-Петербург для несения службы.

В Hotel de Paris были и некоторые наши старые русские друзья, и как-то они пригласили нас к себе в номер, где собирались устроить небольшой музыкальный вечер. Когда мы пришли, какой-то господин играл на скрипке, и тут вошел еще один господин – невысокий пожилой человек с небольшой седой бородкой и в очках. Он прошел прямо к роялю и сел играть, сказав, что делает это «по пути». Он сыграл романсы Тости, некоторые из которых были совсем новыми в тот момент, фактически еще не были опубликованы. Я сказала ему: «Как прекрасно вы играете музыку Тости!» Он как-то странно посмотрел на меня и произнес: «Я наверняка должен хорошо ее играть!» – и рассмеялся. Потом нам сообщили, что на следующий день ему надо возвращаться в Лондон, где он живет, и я сказала, что очень жаль, что он так быстро нас покидает. Наутро я получила маленький свиток, а открыв его, нашла там романс, который он нам играл, в виде четкой рукописи, на которой было написано «Княгине Барятинской, «Последний романс» от композитора». Очень скоро после этого он стал так популярен, что люди распевали его музыку повсюду на улицах.

В то время года Монте-Карло было очень элитным и модным местом, и все прибывающие с головой уходили в море развлечений. Оглядываясь назад сквозь года, я думаю, что счастье тех дней мы не до конца оценивали, потому что именно в то время там не было никаких признаков страшных несчастий, ожидавшихся в будущем.

Мы встречали много достойных людей, и среди них был покойный король Эдуард, тогда принц Уэльский – всегда учтивый, всеми обожаемый и здесь исключительно популярный. Вечерами в казино можно было увидеть русских великих князей и великих княгинь и нередко монархов и членов королевских семей Европы, а в театре – интересных мужчин и женщин из всех стран. Великий князь Алексей – хорошо известный русский завсегдатай Монте-Карло – тоже бывал там, и, кроме того, великий князь Владимир, великая княгиня Мария Павловна, великий князь Михаил и графиня Торби, у которой в Каннах была резиденция – вилла «Казбек», – названная в честь этой кавказской горы.

Из Канн в Монте-Карло приезжала великая княгиня Анастасия Михайловна (вдова герцога Мекленбурга-Шверина по прозвищу Принц Шарман) – очень красивая и величественная женщина, хорошо известная на Ривьере.

Часто приезжал из Ниццы кронпринц Румынии со своей женой, красавицей принцессой Марией, и по одному случаю великий князь Борис пригласил нас на обед, а после этого мы побывали на выступлении старого Кокелена в «Сирано де Бержераке», всегда великолепного в этой роли. Он был самым удивительным актером своего времени. В Международном Средиземноморском клубе был дан большой бал-маскарад, на который принцесса надела свой национальный костюм и была так прекрасна, что находилась в центре всеобщего внимания.

Позднее в этот же период впервые появилась мадам Режан, в «Madame Sans Gene»она непревзойденно сыграла главную роль. Актриса жила в нашем отеле вместе с сыном, мальчиком двенадцати лет, была очень привязана к нему и позволяла ему делать все, что его душе угодно. Вечером мальчик сидел со своим гувернером, а она в это время одевалась для выступления. На нем был смокинг, рядом на стуле покоился складной цилиндр, и он обсуждал меню с метрдотелем с видом гурмана. Его манеры были отвратительны, и он никогда не переставал ковыряться в зубах зубочисткой.

Зрелище, которое представало перед вами при входе в Hotel de Paris, трудно поддается описанию. Это было похоже на волшебную сказку. Теперь мне нелегко было бы узнать Монте-Карло, настолько он отличался от прежнего. Это совершенно другой мир. Исчезло, умерло или было убито так много людей, что русского общества уже не существует.

Теперь уже нет таких людей, как покойный мистер Гордон Беннетт, владелец «New York Herald». Он действительно был осью, вокруг которой вращалось все в Монте-Карло. У него была отличная яхта под названием «The Namouna».

Я хорошо помню тот день, когда приехал наш знаменитый русский бас Шаляпин и впервые пел в «Дон Кихоте» Массне. Это было настоящее событие в истории Монте-Карло. Все билеты были проданы заранее, и все говорили только о нем. Его карьера была самой экстраординарной. Он пел в монастырском хоре в Казани, когда его услышал один молодой офицер, которого я знала (он жил на одно жалованье), и был так поражен этим чудесным голосом, что увез певца в Санкт-Петербург, где им заинтересовались несколько зажиточных семей. Шаляпин сразу же пошел в Консерваторию, чтобы получить музыкальное и сценическое образование, и за невероятно короткое время достиг вершины в своей профессии.

Он был всего лишь крестьянином и не знал никакого языка, кроме русского, поэтому стал изучать французский и итальянский; через несколько лет он пел перед самой придирчивой публикой в Европе. И вот теперь он – один из величайших и наиболее популярных артистов на оперной сцене, главным образом потому, что его игра так же хороша, как и его пение. За билеты платят баснословные деньги. Один из моих друзей заплатил 1000 франков – огромная по тем временам сумма – за единственное место. Но деньги стоили мало в те дни, когда луидор ценился не дороже булавки. За дирижерским пультом был композитор Массне. Шаляпин был в исключительном голосе и поражал как великолепной игрой, так и костюмом. Успех был огромным, царил беспредельный энтузиазм.

На этот раз наша любимая Россия, похоже, была в апогее своего величия; ее гражданам, а особенно ее артистам, были открыты двери по всему миру, и все процветало. Кто бы мог тогда подумать, что через совсем немного лет там будет такой крах, такое стремительное падение, крушение! Вместе с падением царя рухнуло величие России. Мы вновь увидели Шаляпина несколько недель назад в «Альберт-Холле» в Лондоне, мы услышали тот же красивый голос, которому шумно аплодировали десять тысяч человек, но его волосы седеют, а на лице отчетливо написана тревога. Это наверняка могло быть оттого, что его семья находится в Москве, и его неопределенность в отношении ее должна быть мучительна…

В газетах сообщалось, что Шаляпин пел перед комиссарами во вторую годовщину большевистской революции и будто бы сказал, что никогда не был так счастлив, как в минуты, когда выступал перед вождями народной республики, и как он горд оттого, что поет им. Если это правда, то все так ужасно, когда подумаешь о прошлом! Только за несколько лет до этого я была в опере, когда он пел в «Борисе Годунове» Мусоргского перед императором. Он выглядел и, я уверена, былтогда счастлив, но я не могу понять, какова может быть у него сейчас причина для счастья, если он еще помнит прошлое и сравнивает его с настоящим – императорская ложа пуста, император и его семья зверски убиты, а на их месте – что? Грубые, вульгарные, жестокие люди, разрушившие Россию и превратившие в пыль ее славу.

Одна сцена из того выступления перед императором была особенно патетической – Шаляпин преклонил колено перед его величеством на сцене, когда названивали церковные колокола, и все хоры пели славную мелодию российского национального гимна; публика была поднята на ноги гигантской волной патриотических чувств, было заметно, что сам царь охвачен этим чувством. Когда все закончилось, император послал за Шаляпиным и тепло поблагодарил его в любезной форме, что сейчас, как видно, позабыто.

Потом Шаляпин поехал в Америку, где ему сопутствовали один за другим артистические триумфы.

Как я уже упоминала, в Монте-Карло я болела, а потом отправилась в Ниццу, все еще продолжая курс лечения. Мой муж уехал в Санкт-Петербург, чтобы попробовать получить разрешение покинуть полк, хотя и хотел сохранить свою должность флигель-адъютанта. Я была так больна, что он не мог оставлять меня на продолжительное время, чтобы исполнять свои обязанности в полку. Император со своей обычной добротой с готовностью удовлетворил его просьбу, и муж смог сразу же приехать ко мне в Ниццу. Через несколько дней мы поехали в Рим, где провели чудесную зиму.

Я с трудом могла поверить в происходящее, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. И все-таки мы были в самом деле в поезде, идущем в Рим. Мечта всей моей жизни – увидеть и отдать дань уважения Вечному городу. К тому же я только что прочла чудесный, хотя и довольно многословный роман Золя под названием «Рим» и находилась под впечатлением, которое город оказал на юного Аббе; оно полностью овладело мною и наполнило меня энтузиазмом еще до того, как я увидела Рим.

Я обожествляла искусство с самого детства, помешавшись на красоте, и Рим был для меня источником чего-то возвышенного, настоящим властителем мира благодаря своему абсолютному величию, судьбоносной истории, а теперь, во времена вырождения, стал стражем-хранителем всех шедевров искусства любого этапа его развития. Я была буквально наэлектризована зрелищем Рима из окна нашего вагона. Когда мы подъезжали к городу, было туманное утро, все как будто было окрашено одной серой краской и выглядело унылым и заброшенным. Железнодорожный вокзал располагался в новом и весьма пестром районе, и «Гранд-отель», в котором нам предстояло остановиться, был там же. Тут были такие же безликие здания, какие можно найти в любом большом европейском городе, с дорогами в их обычном плохом состоянии.

Должна признаться, что была очень разочарована. Обернувшись к мужу, не смогла удержаться от восклицания: «И это город городов? А где же его удивительная красота?» – «Ты скоро изменишь свое мнение, – ответил он, – если запасешься терпением изучить и рассмотреть его, и тогда ты сможешь лучше оценить многие его необычайные красоты». И он в самом деле был прав. Я изменила свое мнение, и очень быстро. Мне достаточно было пройтись по городу и увидеть Форум, Палатинский холм и походить по Яникульскому холму, с которого Рим перед тобой как на ладони, где можно ощутить его величие, суметь увидеть все сокровища, которые он содержит.

Ярко-зеленые зонтики пиний, выделяющиеся на фоне неба – синего, как у Паоло Веронезе, – были очень живописны, а богатство нежнейших оттенков, которыми солнце украшало каждый купол и архитектурную деталь, притягивали и удерживали взгляд, так что только с усилием и неохотно можно было вернуться к обычной жизни. Но я должна на этом остановиться, иначе превращусь в отголосок Бедекера, а я не имею желания вступать в соперничество с этим искушенным мастером-экскурсоводом.

Через несколько дней после нашего приезда в «Гранд-отель», в котором мы остановились, прибыли фельдмаршал, великий князь Михаил Михайлович со своим сыном, великим князем Георгием и их свита. Их приезд не ожидался, и, поскольку отель был заполнен до предела, для старого князя не нашлось ни одной гостиной. Не зная, что делать, управляющий обратился ко мне. «Княгиня, – сказал он, – пожалуйста, не сочтите за оскорбление, но я не знаю, что делать. Мне очень не хочется просить вас, но не будете ли вы против того, чтобы уступить вашу гостиную великому князю? Мне очень бы хотелось, чтобы он остановился у меня в отеле». Я ответила, что буду рада это сделать, и комната была ему предоставлена в тот же день. Великий князь пришел навестить меня и поблагодарить. «Вы молоды и главным образом бываете на воздухе, – сказал он, – а я стар и вынужден сидеть в помещении».