Текст книги "Куриный Бог (сборник)"

Автор книги: Мария Галина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Майя, – повторил он неуверенно.

Она отстранилась и прошла мимо него в комнату.

– Мне пришлось сойти у торгового центра, – говорила она на ходу, – за мной, кажется, следили. А там через запасной выход. Рамирес – он готов на все, ты же знаешь.

Ну да, Эдик читал фантастику: это происки инопланетного разума, и она никакая не Майя, подделка. Кто-то прочел его мысли и воссоздал Майю как она есть – белый луч морщинки, косой зуб, запах раскаленного песка, чужих цветов. Если ее ударить – потечет кровь, но это будет не настоящая кровь.

Или, скажем, мощный гипноз. Кто-то стоит у нее за спиной, кто-то скрывается за наведенным образом, темный, страшный.

– Постой-ка… – Она скользнула к окну. Длинные узкие пальцы ухватили шторы за края и сдвинули их, потом она осторожно выглянула на улицу сквозь оставшуюся узкую щель и вновь обернулась к нему: – Слава богу! Кажется, оторвалась.

– Майя, – повторил он как заведенный.

– Проголодалась ужасно! – Она бегло улыбнулась и кивнула ему, словно в подтверждение. – Я умыться, а ты свари кофе, ага? И бутербродик.

– Ага, – шепотом сказал он.

Как только за ней захлопнулась дверь в ванную, Эдик торопливо натянул еще сырые ботинки, мокрую куртку и побежал к двери.

Обычно он запирался изнутри на ключ – ему казалось, что так надежнее и спокойнее, – но сейчас дверь была заперта, а ключ в замке отсутствовал, хотя Эдик точно помнил, что, когда раздался звонок и он открыл, ключ оставался в замке… Или не оставался? Может, он так растерялся, что сунул ключ в карман?

Он пошарил по карманам, осмотрел прихожую, приподнял лежащее на галошнице черное блестящее пальто. Но ключа не было и там, зато из кармана пальто выпал посадочный талон «Люфтганзы».

Если они подделали человека, что им стоит подделать посадочный талон?

На ручке стоящей в углу дорожной сумки белела наклейка ручного багажа. Дно сумки было забрызгано грязью – наверное, запачкалось, когда Майя убегала от агентов Рамиреса. Но ведь это чушь. Нет никакого Рамиреса. Нет никакой наркомафии. В смысле наркомафия-то есть, но наркомафия сама по себе, а он, Эдик Беленький, сам по себе.

Он заперт в квартире с чудовищем, принявшим облик человека.

Вызвать милицию? Позвонить, пока эта плещется там, в ванной, и вызвать милицию?

Ну и что он им скажет? Что придуманная им женщина приперлась на ночь глядя и утверждает, что еле отвязалась в торговом центре от преследований агентов наркомафии?

Где он после этого окажется?..

Позвонить маме? Сказать, чтобы приехала?

Во-первых, она разволнуется, и у нее будет сердечный приступ. Во-вторых, почему он полагает, что, если сам не сумеет справиться с чудовищем, справится мама? Ну да, на какой-то миг он именно так и подумал, вспомнив, как гоняла мама обижавших его во дворе больших мальчишек.

Хлопнула дверь ванной – Майя вышла в его махровом купальном халате. Длинные босые загорелые ноги, длинные руки, торчащие из закатанных рукавов. Эдик вспомнил, как она хладнокровно, прищурив один глаз, целилась в припавшего к ветке ягуара.

Проклятие, этого же не было! Ни Майи, ни ягуара, ни папы профессора.

Сказать ей: «Пошла вон, я тебя выдумал!»?

– А где кофе? – спросила она дружелюбно.

– Сейчас, Майечка, – заторопился Эдик и бросился отмывать турку с застывшей гущей.

Майя тем временем деловито обследовала внутренности холодильника, достала докторскую колбасу и соорудила себе бутерброд с колбасой и луком.

Ну да, подумал Эдик, она любит то, что люблю я.

– Не называй меня Майечкой. – Она вонзила белые зубы в ломоть. – Ты же знаешь, терпеть не могу. Осторожней, у тебя сейчас кофе убежит.

Он ухватил турку – пена все-таки пролилась, и если бы Майя была галлюцинацией, она бы испарилась в кофейных парах, но Майя только дружелюбно кивнула ему и продолжила уминать колбасу.

Как у себя дома, подумал он.

– Меня, конечно, тревожит, что нет вестей от папы, – говорила она, прихлебывая кофе, – но ты знаешь, он и не из таких передряг выкарабкивался. Он с виду ну совершенно не от мира сего, но таким всегда везет.

– Я тоже надеюсь, что все будет хорошо, Майечка, – робко сказал Эдуард и, встретив ее яростный взгляд, поправился: – Майя.

– Но это не значит, что мы должны сидеть сложа руки. Ты скачал те последние материалы по письменности инков? Молодец. – Она отставила чашку и быстро поцеловала его в щеку пахнущими луком губами. Отстраниться он не успел. – Пойдем! – Она схватила его за руку и потянула из кухни. – Нужно торопиться. Если мы сумеем расшифровать пиктограмму…

– Но я не специалист, Майя, – жалобно сказал Эдуард, – это же…

– Зато я специалист, – она бегло улыбнулась, – шесть лет в Сорбонне. Ну-ка… Какой же ты молодец, это то, что нужно!

Она сосредоточенно уставилась в монитор, губы ее чуть шевелились, как у ребенка, недавно научившегося читать «про себя».

– Теперь можно хотя бы приблизительно установить, куда папа направился. – Она обернулась к нему, блестя глазами. – И если мы успеем раньше этих мерзавцев, мы… Ты представляешь, что это значит для всего сообщества мезоамериканистов? Это же… ну, не Нобелевка, но уж медаль королевского общества наверняка!

И конечно, все лавры достанутся папе, подумал Эдик кисло, но тут же одернул себя, какому такому папе?

– Майя, – он облизал пересохшие губы, – послушай…

Она резко откатилась вместе с компьютерным креслом, вскочила, подбежала к дорожной сумке и стала рыться в ней, напоминая деловитого терьера.

– Ага, – она резко выпрямилась, – вот!

– Что это?

– Билеты, конечно, – она сунула ему в руку распечатку, – авиабилеты. Восемь тридцать пять по местному, регистрация за полтора часа до вылета, пересадка во Франкфурте, двадцать три часа – и на месте. У тебя же паспорт не просрочен? Вот и отлично.

– Но виза…

– На месте проштампуют. В аэропорту будет ждать машина. Педро еще верен нам. Ну помнишь, тот туземец, которого ты спас от каймана? Они не забывают добра, ты же знаешь.

Телефон на столике в углу зазвонил так внезапно, что Эдик вздрогнул.

– Не отвечай, – быстро сказала Майя.

– Но…

– Это может быть Рамирес!

– Откуда Рамирес знает мой телефон?

– У него везде информаторы. – Она насторожилась. – Я боюсь, что…

Эдик, тем не менее поколебавшись миг, протянул руку к трубке. Рамирес, информаторы… Господи, какой бред!

– Да, – выдавил он, – слушаю.

– Эдик? Почему у тебя такой голос? Ты что, еще выпил? Тебе нельзя много пить, ты же знаешь. У тебя клапан.

– Я не пил, мама, – сказал он терпеливо.

– Надеюсь. Послушай, сыночка… я забыла тебе сказать, ты купи завтра венорутон. И еще корвалол закончился.

– Да, – отозвался он, – корвалол. Хорошо.

– Скажи ей, что ты не сможешь, – прошипела Майя ему в ухо, – ты же улетаешь! Она же будет волноваться… Или нет, просто позвони ей из аэропорта. Да, наверное, так лучше.

– С кем ты разговариваешь, Эдик? – подозрительно спросила мама.

– Это компьютер, мама… кино такое.

– А мне показалось, у тебя там женщина.

– Нет… никакой женщины. Это… на работе подарили. «Лара Крофт: Расхитительница гробниц». – Он торопливо положил трубку на рычаг.

Билеты? Зачем билеты? Куда? Куда эта авантюристка его тащит? На другой конец земли… Какая-то тайная организация, похищающая людей на органы? Чушь, кому он нужен со своим митральным клапаном?!

– Майя, – пробормотал он растерянно, – я не могу вот так, сразу… Это… Послушай, ты ключей не видала? А то я что-то никак…

– Где-то видела, – сказала она рассеянно, – погоди… Почему я не сказал маме, что у меня неприятности?

Чего побоялся? Что она решит, я безумен?.. Лучше пускай она решит, что я безумен, чем вот это… Сейчас я позвоню ей и скажу. Только не поворачиваться спиной.

Он осторожно потянулся к телефону, и телефон, словно отвечая на прикосновение, тут же зазвонил.

– Мама?! – крикнул он, косясь на Майю, которая вновь уткнулась в экран. – Мама…

– Дон Эдуардо, – голос был зловещ и в нем слышался заметный акцент, – вы, кажется, собрались в путешествие? Это не есть безопасно для вас и вашей женщины.

– Что? – Эдик Беленький чуть не выпустил трубку из взмокшей разом ладони. – Вы кто такой? Как вы смеете мне угрожать?!

Майя подвинулась к нему длинным телом и тоже прижалась ухом к трубке. Темные глаза ее расширились.

– Рамирес! – прошептала она.

– Какой еще Рамирес? Послушайте, вы, там… хватит хулиганить.

Это заговор, подумал Эдик в отчаянии, какие-то авантюристы, актеры… Но что им от меня нужно?

– Ты, каброн, – сказал очень мужской, очень агрессивный голос где-то далеко, – не лезь не в свое дело… Профессор скоро есть в наших руках, а если твоя мучача поднимет шум, мы вырвем ей сердце. Ясно тебе, ико де пута? Так и передай ей, буэно?

– Откуда вы…

Но страшный голос в трубке уже сменился короткими гудками.

Майя кусала тонкие пальцы.

– Это Рамирес, – сказала она безнадежно, – сам Рамирес. Ох, что же делать? От него не уйти. Он способен на все.

– Откуда он знает мой телефон?

– Знает. – Майя покачала головой, белая морщинка между бровями стала глубже. – У него везде информаторы. Он знал, куда я пойду… Куда же мне было еще идти, как не к тебе? – Она заметалась по комнате, собирая вещи и заталкивая их в сумку. – Нам надо уходить. Немедленно. Хотя нет, он бы не позвонил, если бы… Мы уже у него в руках!

– Майя, что-то я хотел… ах, да. Где ключи?

– Черт, я же только что их видела. Сейчас!

– Майя… – Он заставил себя вдохнуть-выдохнуть. – Если бы мы были у него в руках, он бы не звонил и не угрожал. Угрожают, когда ничего не могут сделать. Откуда, кстати, он знает русский?

– Но у него же отец… ты же знаешь, цыганский барон. Он откуда-то отсюда, то ли из Молдавии, то ли… в общем, отсюда. Рамирес – человек с темной биографией.

– Это я уже понял, – сказал он устало.

– Может, он… Ты знаешь, я не подумала. Он просто старается нас запугать. Или выманить на улицу. Заставить бежать. Чтобы схватить без помех. Здесь мы в безопасности, ты прав.

Она вновь заметалась по комнате. Тень прыгала по стенам, по мебели. Эдик смотрел и думал: она точь-в-точь как настоящая. Как это у них получилось? Почти настоящая, но не совсем. Подделку всегда видно. Разыграно как по нотам: этот Рамирес мне угрожает, она уводит меня из дома – и что? Неужели все из-за жилплощади? Из-за квартиры? Какая-то чудовищная афера. Но тогда им придется устранить маму… Бедная мама! Надо предупредить ее. Пускай она думает, что я ненормальный, все что угодно. Пускай срочно звонит тете Кате. У тети Кати сын адвокат. Или нотариус. В общем, что-то в этом роде.

Зазвонил телефон.

Разыграно как по нотам. Звонки, звонки… Это чтобы окончательно выбить меня из колеи.

Он не знал, что лучше – брать трубку или нет. Потом решил все-таки взять.

– Эдуард Борисович? – спросил другой, деловитый мужской голос.

– Да, – нервно ответил он.

– Майор Сергеев, ФСБ. Вам только что угрожали по телефону.

– Да. То есть…

– Этот человек сейчас у нас. Мы его давно ведем. По документам Рамирес Козо. Знаете такого?

– Первый раз слышу, – сказал Эдик с отвращением.

– Все же мы хотели бы выяснить, почему он звонил именно вам. Завтра утром, к десяти ноль-ноль, будьте готовы, за вами заедут.

– В десять ноль-ноль – повторил Эдик механически, – хорошо.

– Что? – Майя опять стояла рядом, придерживая его за плечо смуглой ладонью с тонкими крепкими пальцами. – Что он сказал?

– Рамирес арестован, – проговорил Эдик без выражения, – сидит в КГБ. Тьфу, в ФСБ. В общем, сидит.

Она всплеснула руками, обернув к нему нежное узкое лицо:

– Папа всегда говорил: у тебя счастливая звезда! Когда ты с нами, все получается, все удается! Какое облегчение, господи, какое облегчение!

– Да, – вяло сказал он, – да. Майя, послушай, где ключи?

– И нам не надо выбираться сейчас под этот ужасный дождь. Я так устала, Эдуардо, я так устала. Я стараюсь быть сильной – ради папы, ради тебя, но…

– Но…

– Хоть какая-то передышка. Конечно, ни на какую очную ставку ты не идешь. В пять утра вызываем такси, едем в аэропорт. Пока они не спохватились. Но время еще есть. Слава богу, время еще есть! – и она обняла его.

Чем она душится таким сладким?

– Куда ты дела ключи? – спросил он сквозь зубы.

– Ах, да! – Она слегка оттолкнула его ладонью и бросилась в коридор. – Куда же я их… Я была не в себе, совершенно не в себе…

Эдик видел, как она, склонившись, роется в карманах плаща. Не отрывая взгляда от ее спины, затянутой в пушистый халат, он на цыпочках прошел в кухню и взял с подоконника тяжелый кругляшок керна. Каменный столбик уютно лег в руку. Почему-то керн был теплый. Странно.

Один удар, – подумал Эдик, – всего один удар. Тело завернуть в палас и вытащить на пустырь. Сумку с вещами туда же. Черт, где ключи? А то я окажусь запертым в одной квартире с трупом.

– Вот! – Майя обернулась, блестя улыбкой. Ключи она держала на ладони как драгоценный трофей. – Я их в потайной карман сунула, представляешь? Вот растяпа. Ты не сердишься?

Он завел за спину руку, сжимающую розово-серый камень.

– Нет, не сержусь. – Свободной рукой он взял ключи и затолкал их в карман тренировочных.

Или лучше самому выскочить и запереть ее снаружи. Побежать к этому майору Сергееву, он сейчас на дежурстве, рассказать все. Пускай выясняет, кто они такие на самом деле. Если только этот Сергеев тоже с ними не в сговоре.

От страха и тоски Эдик почти потерял способность соображать.

– Завтра, – сказала Майя и мечтательно прикрыла глаза, – завтра мы сядем в «боинг». Полетим над океаном. Я так люблю летать над океаном. Он кажется неподвижным. Застывшим. И только пятна света. И крохотные суда. Как игрушечные. Рядом с тобой. Какое счастье. С утра до вечера вместе, и никто нас не потревожит.

– Да, но… – Он переложил поудобнее тяжелый керн. Если размахнуться… Ну, может, не убивать? Просто вырубить? А вдруг она оживет? Или под кожей блеснет металл? Или там зеленая слизь?

– Папа – он немножко аутист, ты же знаешь, но тебя любит как родного. Когда мы в последний раз с ним виделись… он сказал, согласен.

– Согласен? На что?

– Глупый! – Майя дернула пояс халата, и он упал к ее загорелым длинным ногам.

Она, оказывается, все это время расхаживала совершенно нагишом, ну, в смысле, под халатом.

Она была в точности как Эдик воображал: длинноногая, с выступающими острыми тазовыми косточками, со смуглым впалым животом и нежной полоской золотистой шерстки, сходящей на нет у пупка.

– Я так ждала, – она подошла к нему совсем близко, дыхание ее отдавало бутербродом с луком и кофе, – так ждала. Всю эту долгую дорогу, в этом ужасном кресле, где и ноги как следует не вытянешь. Я смотрела в иллюминатор и думала о тебе.

Она держала его за плечи, прижималась темными острыми сосками к его груди, и он никак не мог размахнуться.

– Нет, – сказал он хрипло, – нет!

Он осторожно отодвинул ее от себя. Ему пришлось уронить базальтовый кругляшок, и тот со стуком упал и покатился по ламинату, но Майя не заметила, она смотрела на Эдика расширившимися темными глазами.

– Не сейчас. – Он подумал немного и осторожно поцеловал ее в лоб. – Когда твой отец в такой опасности… я… мы не должны!

– С папой ничего не случится, – сказала она, часто дыша, – то есть… ты прав, конечно. Я эгоистка. Ты такой хороший, Эдуардо!

Она нагнулась, чтобы подобрать сброшенный халат. Аккуратный темноволосый затылок казался хрупким и беззащитным. Сейчас!

Эдик огляделся – чертова чушка откатилась к самой стенке и теперь лежала рядом с плинтусом.

– Ничего, – она уже выпрямилась и теперь завязывала пояс, – скоро у нас будет много времени! Если папа и впрямь нашел тот заброшенный город… у нас есть фора – Рамирес арестован, его люди без него ни на что не способны. Папа, конечно, захочет передать сокровища властям, но с условием, чтобы его сделали куратором национального музея. Тур по всему миру. Слава. И все благодаря тебе, Эдуардо, все благодаря тебе… – Она зевнула, точно кошка; он на миг увидел изогнутый свод неба. – Ты прав, любимый. Нет, не прав, но все равно. Надо отдохнуть. Завтра тяжелый день.

Она, в свою очередь, поцеловала его в лоб и села на тахту, подобрав под себя ноги. Миг спустя она уже дремала, откинувшись на подушки, – густые ресницы отбрасывали тень на чуть впалые щеки, белая морщинка на круглом лбу разгладилась, и лицо стало совсем детским.

Она не боится его? Вот так просто заснула – и все? Или притворяется? Притворяется спящей, чтобы заставить его действовать?

Он подобрал керн и взвесил его на ладони. Осторожно, чтобы не потревожить Майю, положил его на компьютерный стол. Засунул руку в карман тренировочных и сжал в кулаке ключи. На цыпочках прошел в ванную, прихватив с собой все еще мокрые брюки и свитер. Переоделся, зашнуровал кроссовки и все так же на цыпочках выскользнул в коридор.

Сгустился туман, вокруг фонарей расплывались тусклые световые пятна, черные ветки отбрасывали размытые тени, повисшие прямо в плотном тумане. Эдик Беленький шел, внимательно глядя под ноги, на трещины в асфальте, к которым кое-где были приляпаны мокрые листья. Шел и видел вспышки света в зеленой мутной воде, ярких крохотных птиц, неподвижно парящих над цветами, себя, загорелого, в рубашке с распахнутым воротом, с легкой ношей за плечами. Майя шла впереди, и он видел ее затылок, тонкую шею, белый лепесток воротника. Путь был нелегок, но прекрасен и обещал чудесные приключения, и любовь, и дружбу, и славу, и миг ожидания был так же прекрасен, как миг свершения.

Эдик Беленький все шел и шел – куда-то к окраине и дальше, далеко-далеко, туда, где город перестает быть, переходя в заросшую колючей проволокой по хребту промзону, и еще дальше, туда, где мокрые рельсы принимают в себя печальные синие огни.

За его спиной, там, где висела в черном воздухе его квартира, громоздясь на другие такие же квартиры сонных и несчастливых людей, светилось окно. Потом погасло.

Куриный Бог

Этот мир отделился не так уж давно по астрономическим меркам, но успел обзавестись своей причудливой фауной – пока он размышлял, идти сразу в поселение или разбить палатку у речного обрыва (так, на всякий случай), толстая, мясистая, длиной в руку розовая лента высунулась на миг из сырого песка, быстро втянулась обратно и пропала там. Он так и не понял, кто это был – змея или гигантская многоножка.

Оставалось только надеяться, что в поселении такие не водятся.

Ограда из сосновых кольев была крепкой – самый настоящий форт; впрочем, колья не заостренные, без фанатизма.

Он поправил рюкзак, куда уместились палатка, спальник и все необходимое, и двинулся вдоль ограды в поисках ворот.

Нашел почти сразу – к воротам вела широкая гусеничная колея. След смазанный, разбитый, скорее всего за трактором на волокуше тащили бревна. Неподалеку он видел лесопилку.

Ни свалки, ни даже кучи мусора с внешней стороны ограды он не заметил. Хороший знак.

Ворота были распахнуты – чуть поодаль обнаружились и трактор, и рассыпанные бревна. Два деловитых человека в брезентовых куртках и сапогах стаскивали их в штабель.

Он сказал:

– Эй!

Они аккуратно положили бревно на землю и обернулись одновременно. Одинаково крепкие, обветренные, со светлыми глазами на кирпично-красных лицах. Потом они одновременно улыбнулись.

– Ты что, с материнки? – спросил один, который был чуть постарше.

– Ну как бы… да.

– Пешком? – спросил младший и хихикнул.

– Промахнулись, как всегда. – Он поддернул лямку рюкзака. – Пришлось вот идти.

– Лесом?

– Да, лесом. А начальство тут у вас какое-нибудь есть?

Они одновременно кивнули. Такие Труляля и Траляля. Ни в повадке их, ни в интонациях не чувствовалось никакой фальши.

– Захар на карьер уехал, – сказал старший, – там крепь обвалилась. Да нет, все в порядке, никто не пострадал. Но мороки много. Мы тут, видишь, строимся сейчас. Птицеферма, оранжерея… мастерские. Вон там, видишь? Там будет школа. И больница. – Он держался с достоинством человека, который не имеет причин заискивать перед пришельцем. – Хлебопекарня… – Труляля явно не нуждался в одобрении, ему просто нравилось перечислять – мол, вон сколько всего сделано.

И поскольку похвала лишней не бывает, он сказал:

– Угу. Здо́рово.

– Ты бы, друг, устроился пока. – Старший спохватился, что расхвастался и позабыл о правилах гостеприимства. – Вот там клуб, видишь? – Он указал подбородком на длинное двухэтажное строение, приземистое и добротное. С самого начала строили его с таким расчетом, чтобы надолго, подумал он.

– Спасибо.

Клуб, надо же…

– Ты все ж кто, инспектор? – крикнул Труляля ему в спину. А может, это был Траляля…

Он оглянулся:

– Да.

Но они уже вернулись к своим бревнам.

К клубу недавно пристроили веранду (стружки еще валялись повсюду, завитые, точно локоны красавицы) – судя по размеру, будущий танцпол. Свежеструганные светлые доски приятно пахли, он вообще любил резкий, свежий запах дерева. Но сейчас веранда была пуста. Вообще, народу, если не считать Труляля и Траляля, он не видел. Все заняты делом? Или, напротив, сидят по домам и не делают ничего?

Свет с сырого неба лился серый, тусклый, перила почти не отбрасывали тени. В просторном зале было еще темнее, хотя у них наверняка есть солнечные батареи и все эти ионные лампы… к тому же, кажется, ветровая электростанция – он видел ветряки у кромки воды… Видно, кому-то просто нравилось сумерничать.

На стенах резные деревянные панно, сработанные неуклюже, но старательно: трогательная попытка украсить суровый быт чужого мира.

В зале в дождливые дни тоже наверняка устраивали танцы, дело молодое, но сейчас тут была просто столовая – массивные, зато удобные скамьи, скатертей на столах нет, ну и не надо; дерево столешницы мягко блестит, отражая льющийся из окон тихий свет.

К столовой примыкает наверняка такая же просторная кухня; оттуда доносились приятные запахи и звяканье посуды.

Он откашлялся и постучал костяшками пальцев о косяк; звук получился неубедительный – дерево слишком сырое. Тем не менее из кухни выглянула крупная русоволосая женщина со скуластым, чуть сонным лицом. Не его тип.

– Гость, – сказала она, – надо же! Я вас в окно видела. Да вы садитесь.

Он отодвинул тяжелую скамью и сел. Столешница вся в мелких царапинах, словно по ней скребли жесткой мочалкой. Так оно и было, наверное.

– У нас давно не было гостей, – женщина чуть пожала круглыми плечами, – года три. Нет, меньше, вру – экспедиторы приезжали, когда перебрасывали технику. Помогали налаживать. А как вас зовут, гость?

– Ремус, – он привстал и слегка поклонился, – Павел Ремус. А вас?

– Ханна. – Она коротко кивнула, словно подтверждая.

Ну да, фамилий тут нет. Зачем фамилии?

– Так вас всегда звали? – спросил он зачем-то.

– Нет.

Голос чуть напрягся, подбородок чуть выпятился. Есть прошлое, которое хочет забыть? С другой стороны, здесь многие так.

– Будете есть? Или подождете, пока все соберутся? – Она вновь расслабилась, посмотрела на него с умеренным любопытством. Здесь ее территория, она – королева супов и каш, владычица еды, а он – пришелец, бродяга. Никто.

– Я голоден вообще-то, – честно сказал он.

– Ох! – она улыбнулась бегло и виновато. – Извините.

И торопливо исчезла в огромной кухне – он слышал, как мягкие подошвы шаркают по половицам, – потом вернулась с дымящейся миской. Миску она держала в больших ладонях, словно та не была горячей. Потом вновь убежала и вернулась с нарезанной горкой теплого ржаного хлеба.

– Спасибо. – Он придвинул миску. – Посидите со мной, Ханна.

Она уселась напротив – не слишком близко и не слишком далеко.

Он зачерпнул варево. Капуста, крупа, грибы. Грибницу всегда возят с материнки, она быстро разрастается. Вообще, вкусно.

Ханна сидела, поставив локти на стол и обхватив плечи руками. Она смотрела в окно – чуть тяжеловатый лоб, чуть коротковатый нос, круглый подбородок на фоне серого светящегося неба.

– Вы тут всегда работаете, в столовой?

– Нет, что вы! – удивилась она. – Мы дежурим. Просто эта неделя – моя. Холостяки предпочитают здесь столоваться. Иначе так и будут лопать всухомятку.

– Везет им. Вы хорошо готовите.

– Спасибо. А вы правда инспектор?

– Правда. – Он поскреб ложкой дно и вытащил последнюю порцию грибных ломтиков.

– Вам, наверное, к Захару.

– Да, к Захару. Но он в каменоломне. Пускай придет пообедает… отдохнет. Мне не к спеху. Послушайте, а добавки можно?

– Да, – обрадовалась она, – да, конечно! – Она забрала миску и вышла, чтобы заменить ее полной. – Может, хотите отдохнуть? – Теперь она стояла, вежливо ожидая, пока он начнет есть и ей можно будет вернуться к плите. – Там, наверху.

– А что там?

– Комнаты для холостяков. Ну и так, на всякий случай – кто-то поссорится с женой, или вот когда экспедиторы приезжали…

– Значит, тут можно остановиться? У вас?

– Конечно. Собственно… любая семья примет вас с радостью, но я так думаю, что тут вам будет удобнее. Свободнее.

– Тогда… можно ключ?

– Там открыто, – сказала Ханна, – у нас не запирают двери. Просто занесите вещи, и все.

* * *

– Прямо с материнки?

Крупный и краснолицый Захар в домотканой рубахе с расстегнутым воротом походил на подрядчика или прораба. С рабочими такие ладят, с начальством – как когда. Штормовка висела в углу и была влажной – на улице моросило.

– Да. Ну… я бывал в разных местах. Но сейчас – да. Оттуда.

– И… как там все?

– Сперва хорошие новости или плохие? Хорошая вот: Пакистанский конфликт урегулирован. Южно-Китайская республика подписала пакт с Севером…

Захар кивал, но глаза выдавали его – они были равнодушны. Он и спросил, скорее, для порядка, из вежливости. Материнка для него – отрезанный ломоть. Его больше занимало, как получше укрепить обвалившийся свод каменоломни.

– Мадридский протокол подтвержден. Я, собственно…

– Потому и тут, – кивнул Захар. – Ну что ж… Мы готовы отчитаться. Весь семенной фонд использован согласно предписаниям. Еще год-два, и мы готовы вернуть заем на материнку. Дальше зерно пойдет в товарных количествах. Остальные культуры… в смысле, ну, о насекомоопыляемых здесь говорить не приходится. Совсем другая биота, вы понимаете…

– Понимаю.

На рукавах и воротнике Захара были заметны грязные разводы, он то ли не успел переодеться, то ли у него было не так уж много сменных рубах и он ждал, пока эта запачкается окончательно.

– А вот рапс хорошо пошел. И другие самоопыляемые. Ну, то есть еще не в промышленных количествах… Нам бы себя обеспечить.

В меру услужлив, но не заискивает. Бумаги держит в порядке. Вероятно, ожидал инспектора.

– Я возьму образцы, – сказал он, – на генконтроль. Тут вообще почвы как?

– По микробиологическому составу эквивалентны земным, – прораб ни на миг не задумался, – по химическому – тоже… Азотофиксирующих бактерий своих нет, пришлось вносить культуру. Вроде успешно.

– Вредители?

– Вредители… ну, тут почти нет вредителей. Мало насекомых. Летающих насекомых вообще нет, представляете?

– Дикие животные?

– Дикие животные есть, в основном в лесу. В чаще. Тут, собственно, почти везде леса. Идеальное место для подсечного земледелия, ага?

– Ага. А… чужие?

– Не смешите мои тапочки, – сказал Захар.

Он не был в тапочках. Он был в кроссовках.

Это была такая немножко стыдная игра – а вдруг хотя бы в одном из смежных миров кто-то однажды наткнется на чужих. Не обязательно гуманоидов – в конце концов, даже птицы потенциально достаточно разумны, чтобы построить свою цивилизацию. Или, скажем, какая-то запутавшаяся в сетях пространства-времени ветвь ящеров, почему нет? Передвигаются на двух ногах, да еще эти маленькие передние ручки… Но по какой-то странной причуде разум возник только на материнке, на исходной Земле… Остальные миры – сотни, тысячи, возможно, миллионы одновременно похожих и непохожих друг на друга вариативных Земель, заросшие лесами, омытые теплыми и холодными морями, где плескалась рыба и величаво играли в радужных столбах брызг огромные синие киты, были пусты. С другой стороны, кто поручится, подумал он, что, встретив разум, мы опознаем его?

Он подтянул к себе папку с бумагами.

– А образцы я подготовлю, – сказал Захар.

Он отметил про себя, что тот не сказал: «Распоряжусь подготовить», и мысленно поставил Захару еще один плюс.

– Когда вы отбываете?

Он машинально взглянул на хронометр. Хороший механический хронометр – электроника не выдерживала переброску.

– Портал откроется через двое суток и семь часов. Плюс-минус двадцать минут. В случае неприбытия на место повторно через… это не важно. Я прибуду на место.

– Да, – согласился Захар. – Хотя… в одиночку, по лесу. Я дам вам сопровождающих, ага?

Хочет убедиться, что я убрался отсюда?

Руки Захара спокойно лежали на столешнице. Руки прораба – здоровенные, мозолистые, пальцы лопаточками, с короткими, но чистыми ногтями. На безымянном – кольцо. Не обручальное, а с каким-то камешком. Невзрачным. Местным, скорее всего. Символическое обручение с землей. Патриоты, надо же!

– Скажите, а как вы себя называете?

– Прошу прощения?

– Ну, там, глава координационного комитета? Мэр? Губернатор?

– Председатель координационного совета, – сказал Захар.

Всегда так. Либо комитет, либо совет. Совет все ж таки лучше. Тонкости лингвистики. Они же семантики.

– А совет-то есть?

– А то, есть. Только там совмещенные должности. Медицина, образование, полевые исследования – это Василь, охрана порядка – Ханна, а я… ну, я все остальное. Сельское хозяйство, строительство, планирование, распределение. Помощники еще есть. Эксперты. Толковые, но как бы это сказать… без административной жилки.

Значит, Ханна – местный шериф? Ну и ну.

– Должности выборные?

– Выборные, – равнодушно кивнул Захар.

– И когда ваш срок кончается?

– А когда надоем. – Захар чуть привстал, как бы намекая, что разговор ему не интересен. – Тут всякими властными играми не увлекаются. Других дел хватает. А зачем вам все это?

– Для отчетности. – Он тоже встал.

– Ну так отчитывайтесь. – Захар доброжелательно кивнул. – Все, что надо, обеспечим. А мне еще с агрономами поговорить надо. Чтобы собрали образцы. Вы это… устроились уже?

– Да, спасибо. В клубе.

– А, ну хорошо. Думаю, Ханна уже и воду согрела. Двадцать каэм лесом, надо же… За сколько?

– За восемь часов пятнадцать минут. Нас хорошо тренируют.

Он взял папку и направился к двери.

* * *

Тут отовсюду пахло свежей стружкой. И эта чистая, розовая, прекрасная древесина, тесаные перила веранд, грубо сработанные кресла-качалки, массивные столы – все такое прочное, все рассчитано на несколько поколений, на большие, дружные семьи. Чтобы собирались по вечерам все вместе…

Так, наверное, было на Диком Западе. С той только разницей, что тут нет никаких индейцев, подкарауливающих по лесам с томагавками. Да и лампы, освещающие загорелые лица поселенцев, все-таки не керосиновые – открытие техники переброса оказалось настоящим катализатором новых технологий: поселенцам требовались экономные светильники, мощнейшие и легкие аккумуляторы, термоизолирующие ткани, и все – легкое, как можно более легкое, поскольку каждый миллиграмм был на счету. И никакой цифры.