Текст книги "Волчья звезда"

Автор книги: Мария Галина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Только они у меня не очень аккуратные получились. Но со временем…

– У тебя нет этого времени, – сказал он. Я слышала, как он с кряхтением нагнулся и почувствовала, как лезвие ножа просунулось между веревкой и руками. Потом поняла, что могу опустить руки.

– Уходи, – сказал он.

– Но… куда я пойду? Ни один порядочный Дом меня не примет.

– Это правда, – он вздохнул. – Тебе нужно идти к Звездным Людям, пока они еще здесь. Мне почему-то кажется, что они тут недолго задержатся.

Я задумалась.

– Может, они тоже меня выгонят?

– Не думаю. То, что с тобой сделали, отчасти на их совести. Можешь так им и сказать. Что бы наши о них ни говорили, у Звездных тоже есть свое представление о чести. Они тебя примут.

Я спросила:

– А что будет с тобой. Хранитель? Если они не найдут меня, то возьмутся за тебя – кто-то им обязательно нужен.

– Да, – сказал он, – да, наверное. Но я уже старик. Все мы умрем рано или поздно, знаешь ли. Так чего мне бояться? А тебя я не могу позволить им убить – другого ученика у меня уже не будет.

Я все еще стояла у столба, и тогда он толкнул меня в спину.

– Ступай.

– Но я…

– Ступай, а то этот паршивый мальчишка опять что-нибудь унюхает. Они его так расхваливали, что он теперь из кожи вон лезет, чтобы выслужиться.

– Но…

– Тут и моя вина. Не нужно было мне отдавать тебя им в обучение. Я должен был знать, чем это может кончиться. Да, Выпь… А… что ты там написала?

– Да ничего особенного, старший. Я написала: „Я – Выпь. Я живу в Доме. Я училась у Звездных Людей, теперь учусь у Хранителя“. Вот и все. Еще я хотела написать, как тебя зовут, но места не хватило. Можно про все так писать – про то, как у нас не было дождя, например.

– Надо же… – задумчиво сказал он. – Получается так, что…

Но тут какая-то птица закричала в кустах, и он вновь толкнул меня в спину так, что я не удержала равновесие и упала на четвереньки, а сам начал карабкаться вверх по склону. Он старался двигаться бесшумно, но все равно было слышно, как мелкие камни скатываются у него из-под ног, ударяясь о другие камни. Я постояла еще немного, потом тоже двинулась в путь – только в другую сторону. Впереди была почти вся ночь, а дорогу я уже знала. Если я подойду к этим их стенам, которые воют и мигают огнями, они меня впустят, подумала я, а разбираться будут потом – они не из тех, кто действует по первому порыву. Там видно будет. Только теперь мне не за кого было просить – разве что за себя саму.

* * *

Ночь была очень темной, безлунной, а звездного света не хватало на то, чтобы различить окоем, не говоря уж о выбоинах и трещинах под ногами. И все же заблудиться было невозможно – над поселением Звездных, постепенно растворяясь в черном небе, разливалось все то же мягкое сияние. И я бы дошла туда еще до рассвета, но вдруг что-то изменилось: неяркий, но ровный свет, разливавшийся вдали, подобно тому полупрозрачному зареву, что стоит над морем в жаркие августовские дни, вдруг погас, потом в небо ударил столб огня – он хлестал, пульсируя, точно кровь раненного насмерть животного, потом вновь погас, и над степью пронесся душераздирающий вой; нечеловеческий вой, будто вопил поверженный великан, разбрасывая вокруг себя обломки скал и выворачивая деревья. Слышать его было невозможно – он разрывал череп изнутри. Я повалилась на землю, заткнула уши руками, но все равно чувствовала его – сама земля подо мной стонала и тряслась, словно пыталась сбросить меня, и я откатилась в какую-то яму, чье дно поросло густым бурьяном.

Это меня и спасло. Всадники пронеслись мимо – мне, из своего убежища, они показались огромными; черные мохнатые фигуры на фоне черного неба, на фоне звезд, на фоне зарева. Я подумала тогда, что их тысячи, хотя, наверняка, это было не так, но земля тряслась от топота их коней, гиканье и свист то ли перекрыли тот чудовищный вой, то ли он сам стал тише, начал прерываться, словно там, вдалеке, раненый гигант захлебывался собственной кровью.

Они мчались в ту сторону, откуда я только что пришла, катились по степи, точно сокрушительная волна, после которой уже ничего не остается.

Я еще какое-то время пролежала неподвижно, затаившись в своем убежище. Волна схлынула, пришла другая – эта катилась медленней, я слышала, как всадники перекликаются у меня над головой резкими птичьими голосами, как скрипят тяжело груженые телеги – им некуда было торопиться, это был последний отряд, двигавшийся оттуда – из поселения Звездных. Свет факелов мелькал в сухой траве на краю моей ямы, то освещая ее, то отбрасывая в тень, и я изо всех сил вжалась в землю. Потом и они смолкли вдали – голоса и смех, и конский топот, и на землю упала тишина, опустошенная тишина, какая бывает после бури; даже сверчки смолкли.

Какое-то время я лежала неподвижно, ожидая, что кто-то из отставших проедет мимо, но больше никого не было – ночью конский топот слышен издалека, если прижаться ухом к земле он отзывается в ней мерным гулом, но вокруг и впрямь было тихо. Тогда я осторожно выглянула наружу, раздвинув растущие на краю ямы заросли лебеды.

Рассвет наступал как-то нерешительно, словно не желал разглядывать скрытое во тьме, похолодало, с моря потянуло сырым ветром. Небо стало лиловым, и все вокруг – тоже и в этом лиловом неверном свете я увидела, что высящееся на холме поселение Звездных Людей изменило свой облик.

Издали было видно плохо, но по мере того, как я к нему приближалась, стало понятно, в чем дело. Поселение казалось вымершим, нежилым, но самое главное – контур его заметно изменился; купола Домов пропали, лишь стена, окружающая холм по-прежнему темнела в медленно розовеющем небе. Я подождала еще немного – опасаясь увидеть снующие в тумане юркие тени, но там, похоже, было пусто. Совсем пусто. По мере того, как небо светлело, стало видно, что ворота распахнуты – оказывается, они могли открываться очень широко и во многих местах сразу; эта стена, наверное, сама как-то знала, где и на какую ширину ей расступаться, но на этот раз она ошиблась; грунт в проемах был изрыт сотнями копыт, дерн выворочен, по нему проползала тележная колея – след был глубокий, груженая повозка тяжело вдавилась в землю. Я заглянула внутрь.

От Домов Звездных не осталось почти ничего; груда оплавленных обломков, бесформенных, точно куски обгорелой плоти.

Чудовищная сила раскидала их веером, будто из земли бил, разлетаясь во все стороны, огненный вихрь, понять ничего уже было нельзя.

Несколько тел лежали среди обломков – почерневшие, обугленные, они казались такими маленькими, – скрючившись, точно младенцы только что из утробы матери. Пахло опаленной человеческой плотью и еще чем-то; чужеродный резкий запах оплавленных незнакомых материалов и еще один – острый, как после грозы. Кожу у меня закололо точно иголками, и волоски на руках стали дыбом.

Еще несколько тел валялись у ограды; в груди у одного – он, видно, пытался выбежать наружу в этой суматохе, не понимая, что происходит, торчала оперенная стрела; этот был мне незнаком, но еще один лежал у самой стены, лицом вниз; под ним натекла лужа черной крови. Я перевернула его, и меня замутило – рана раскрылась у него на шее, точно черный зияющий рот – ему перерезали горло, да так, что в глубине раны проглядывали шейные позвонки. Лицо было изуродовано, но эти раны уже не кровили, они были нанесены после. Я с трудом узнала Лагранжа.

Какая-то тень зашевелилась в развалинах; я вздрогнула и отскочила, но даже отсюда было видно, что человек, кем бы он ни был, еле держится на ногах; ему приходилось подолгу останавливаться и он шарил вокруг себя руками в поисках опоры.

Я подошла почти вплотную и только тогда узнала его.

– Улисс!

Он вздрогнул и спросил:

– Кто здесь?

– Это я. Выпь.

– Что ты тут делаешь?

Он озирался по сторонам, хотя ясно было, что он почти ничего не видит – брови и ресницы у него были опалены и он все время щурился, как человек, внезапно вышедший на яркий свет – хоть на самом деле холм захлестывали серые рассветные сумерки. Я спросила:

– Вы ранены?

– Нет, – сказал он, – нет. Просто оглушен. Во время взрыва я был в аппаратной; меня отбросило в сторону… Больше всего досталось глазам, но это уже проходит. Ты знаешь, что случилось?

Я кивнула, потом подумала, что он еще плохо видит, и сказала:

– Да.

– Они отключили силовой шит, сигнализацию, все… и пропустили своих, – он помотал головой. – Даже подорвали энергостанцию. Никогда не думал, что такое возможно.

– Не дураки же они, – сказала я. А что тут скажешь?

– Почему они это сделали? – он все еще сохранил способность удивляться. – Мы же не хотели им ничего плохого.

– Когда-то вы их оскорбили. Забрали к себе, точно скот. Они будут помнить такое, даже если солнце взойдет на западе. Но если этого и не было бы – всегда есть причина. Вы были сильны, а они – нет; теперь вы слабы, а они станут еще сильнее. Вот и все.

– Вот так и пала Троя, – пробормотал он. Я решила, он сошел с ума. Но он, столкнувшись со мной взглядом, пояснил:

– Эта история, помнишь?

– Ох, да оставьте вы свои истории! – Я трясла его за плечо, не замечая этого, только потом поняла, потому, что у него голова моталась из стороны в сторону. – Вы, сукины дети, что же вы натворили? Пока вас не было, все шло хорошо. Кто вас просил вмешиваться? Из-за вас убили Скарабея! Вы, со своими безумными начинаниями, натравили на нас кочевых! Посмотри! Посмотри туда!

Наших Домов отсюда видно не было, понятное дело, но оттуда, с холмов, к небу поднимался черный столб дыма, и еще один – левее, и другой, на северо-востоке…

– Мы же, – сказал он беспомощно, – хотели как лучше. Мы думали…

– Думали? Что вы все знаете лучше всех? Ну и что с того? Что от вас осталось? С вашими машинами? Так вам и надо.

Он молчал, отряхивая ладони – на них уже ничего не было, ни грязи, ни крови, а он все отряхивал.

– Ты не видела кого-нибудь? – спросил он наконец. – Лагранжа?

Я сказала:

– Видела, Улисс, только он…

– Понятно, – сухо сказал он. Я опять разозлилась.

– Еще не видел, что они с ним сделали? Ты посмотри, посмотри хорошенько! То же, что и с нашими убитыми – отрезанные уши, вот мера их доблести! Это с ними вы хотели породниться? Это их вы выучили? Они лучше нас? Так?

– Помолчи, пожалуйста.

Я замолчала, но он и сам не выдержал. Подождал немного и спросил:

– Что же теперь делать? Куда теперь идти? Он растерялся, как оказавшийся в темноте ребенок, мне даже стало его жаль.

– Ты говорил, есть еще одно ваше поселение, так?

– Да, есть одно в горах, но оно далеко. И связаться с ним теперь нельзя – запросить помощи… Ты же видела, во что превратилось все оборудование…

Он устало потер лицо.

– Они увезли Диану, ты знаешь?

– Нет. Но среди мертвых я ее не видела. „Хотя, – подумала я, – те тела, которые оказались в самом пекле – не поймешь, кто это был“.

– Для нее это – гибель.

– Ну уж, гибель. Они всегда уводят молодых здоровых женщин. Кто-то возьмет ее к себе, вот и все. По крайней мере, ее не искалечат, как пленных мужчин. Верно, ей тяжело придется, на нее падет вся грязная работа, а старшие жены наверняка будут ее бить, но это не самое страшное.

– Нет, – сказал он, – ты не понимаешь. Я… мне трудно это объяснить. Она долго не продержится, в таких-то условиях.

– Вы на самом деле слабый народ, верно?

Он сидел, спрятав лицо в ладони, потом сказал:

– На самом деле, да. Ну что ты тут поделаешь?

Я спросила:

– А где стоят другие ваши Дома?

Он неопределенно мотнул головой куда-то на запад.

– Далеко?

Он сказал:

– Да. Далеко. То есть… раньше это казалось неважным, ты же понимаешь.

„Да, – подумала я, – если они и впрямь пришли со звезд (а я до сих пор не склонна была этому верить), то здешние пространства им должны были казаться совсем незначительными, маленькими – пока у них не отобрали все эти их машины и способность говорить на расстоянии“. Я сказала:

– Все равно. Мы придем туда и все им расскажем – что они, с кочевыми не справятся? У них же тоже есть летающие лодки и все эти ваши штуки? Они всех поубивают, и вы заберете свою Диану – если она еще жива.

Он тупо повторил:

– Ты не понимаешь…

Я сказала:

– Конечно, куда уж мне.

– Никто из наших не будет мстить вашему народу. Это во-первых.

– Это не мой народ.

– На самом деле особой разницы нет, – возразил он.

Он сидел тут, на развалинах, рядом с мертвыми и еще ухитрялся меня оскорблять – походя, не думая…

– Во-вторых, – продолжал он, словно не слыша моих слов, – мы просто не успеем. У нас нет на это времени. Понимаешь?

– Нет.

– Тогда тебе придется мне просто поверить.

– Да что вы так переживаете из-за какой-то одной бабы? Она что, ваша женщина?

Он сказал:

– Вовсе нет. Но она мой друг. А потом… Мы уже стольких потеряли… Неужто тебе самой не жалко? С каждым из наших гибнет частица и вашего былого величия.

– Опять эти ваши глупости. Нет никакого величия. Ничем вы не лучше нас. Посмотрите вокруг – куда вы все годитесь? На корм червям разве что.

Он вздрогнул, как будто я его ударила. Потом спросил:

– Как вы хороните своих мертвых?

– Сажаем их лицом к Закатной скале. Потом поджигаем хворост. Потом…

– Этого, наверное, достаточно, – сказал он.

– Отчищаем кости и укладываем их в похоронную пещеру.

– Тут нет похоронных пещер. Если мы их просто закопаем?

Я сказала:

– Почему бы вам не оставить все, как есть, Улисс? Они обидятся не на нас – на кочевых. Неупокоенные духи будут преследовать их и требовать отмщения – если уж у ваших живых настолько кишка тонка.

Он сухо ответил:

– Я читал о чем-то в этом роде. Но даже если ты и права – пусть покоятся с миром. Мы не будем мстить. Это же бесполезно, как ты не понимаешь?

Я почему-то не понимала. Если тебя оскорбили, а ты ничем не хочешь отплатить, кто ты после этого? Все равно, что животное. Но спорить с ним не стала – может, у него после всего, что случилось, с головой не в порядке.

Почва тут была сухая, копать трудно, да еще тем железным обломком (он, правда, был каким-то не совсем железным), который хоть отдаленно напоминал лопату, но земля почти повсюду была разворочена, кое-где даже камни вырваны из своих гнезд и Улиссу удалось вырыть общую могилу – одну на всех. Но когда подошло время укладывать туда мертвых, тех, что оставались на пепелище, он не выдержал – прислонился к уцелевшему остатку стены и закрыл глаза. Пришлось мне самой управляться. Жар высушил их тела, они были не тяжелее ребенка. Я стащила их в яму за ноги, попутно упрашивая не обижаться на такое обращение; в конце концов мы-то хотели как лучше. Лагранжа и остальных, чьи тела пострадали меньше всего, он снес сам – молча, потому что, похоже, ему было стыдно за свою слабость.

Потом мы присыпали яму землей и навалили сверху камни; плохая могила, но все же лучше, чем никакой. Я уже хотела отойти, чтобы помыться и попить – вода тут была, она била из земли, заполняя выбоину в грунте, но он сказал:

– Погоди.

Я спросила:

– Ну, что еще?

– Нужно что-то сказать, верно?

– Чего тут говорить? Если вы не собираетесь за них отомстить, то что такого вы им можете сказать?

Он вздохнул.

– Слова прощания. Это не только для мертвых. Это и для меня, если хочешь.

Помолчал, потом произнес:

– Ага, вот.

Похоже, это опять было из какой-то давней истории; он знал ее на память, потому что, прикрыв глаза, почти без запинки проговорил нараспев:

„Ибо душа моя насытилась бедствиями и жизнь моя приблизилась к преисподней.

Я сравнялся с нисходящим в могилу; я стал, как человек без силы.

Между мертвыми брошенный, – как убитые, лежащие во гробе, о которых

Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты.

Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые восстанут и будут славить Тебя?

Разве во мраке познают чудеса Твои, и в земле Забвения – правду Твою?

Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы.

Но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей.“

Потом сказал, уже нормальным голосом:

– Да, я думаю, это подойдет. Как тебе кажется?

По-моему, смысла тут было немного, все что я поняла, что он больше сам жаловался, чем оплакивал мертвых, но у каждого свои обычаи, и потому я сказала, чтобы его не обидеть:

– Звучит красиво, А разве у вас нет готовой похоронной речи? У нас есть.

Он покачал головой.

– Не для насильственной смерти. С таким мы еще не сталкивались.

Никогда не поймешь, где у них правда, где ложь – ну как такое может быть? Впрочем, сейчас меня это меньше всего беспокоило.

– Ну ладно, а дальше что? Тут оставаться опасно. Не знаю, кто приходит за кочевыми на такие вот пепелища, но кто-то же приходит. Ходят слухи, что за ними двигаются совсем уж дикие люди, которые даже убивать толком не умеют – подбирают остатки.

– Я иду за Дианой, – сказал он упрямо. – А ты как знаешь.

Это обычное сволочное поведение старших – кажется, будто они оставляют тебе выбор, но на самом деле, нет.

– А разве в том, другом вашем поселении нет Небесного Глаза?

– Есть, – сказал он, – ну и что?

– Они позовут вас, а вы не ответите. Тогда они разве не захотят посмотреть, что тут делается?

– Да, – сказал он, – да, наверное. Но если нам нельзя оставаться здесь, какая разница, куда мы пойдем? Не знаешь, куда ее увели?

– Они не любят оставаться на одном месте – тем более после таких больших набегов. Постараются отойти как можно дальше.

– Ну, так мы пойдем следом, – твердо сказал он. – Послушай, ведь они могли увезти и кого-нибудь из ваших. Почему ты не надеешься, что можно спасти их?

– Потому что это бесполезно. Они калечат мужчин, – выкалывают им глаза, вы знали? Доить скот и делать сыр они и так могут, безглазые, да и передвигаться – тоже, а вот бежать – нет. А женщины наверняка под присмотром других женщин. Даже если мы до них и доберемся, они все равно не согласятся бежать.

– Вот этого я не понимаю, – удивился он.

– А куда им бежать, Улисс? На пепелище?

На самом деле я полагала, что и до этой своей Дианы он вряд ли доберется, а если и доберется, толку будет мало, но он отказывался слушать, это я уже поняла.

Он поднялся, с тоской оглянулся по сторонам, и сказал:

– Ладно. Пойдем.

Тут я окончательно поняла, что он не в себе и мне стало по-настоящему страшно. Тащиться невесть куда, да еще с человеком, которому последние мозги отшибло!

– Как вы собираетесь идти? Без ничего? – И, как маленькому, пояснила: – Мы же не выживем – с пустыми руками.

– Хорошо, – сказал он устало, – что нужно? Будь он младше меня, я бы дала ему по шее, но он был все-таки старше, потому я начала терпеливо перечислять.

– Флягу для воды. Нож. Ту штуку, которая умеет разжигать костер – я её у вас как-то видела. Потом эти ваши банки с едой – что мы есть-то будем, по крайней мере первое время?

– По-моему, – сказал он, – все разграблено. Ладно, пойдем, посмотрим.

Тот Дом, где располагался склад Предметов, пострадал меньше всего, но внутри все было перевернуто – пол усыпан какими-то осколками, которые хрустели под ногами; не будь на мне ноговиц, я бы изрезала ступни в кровь. Там же блестели какие-то лужи, одна красивого ярко-синего цвета; экран, такой же, как тот, за которым я когда-то сидела, был разбит и стало видно, что внутри он черный и пустой. Еще одна лужа, в которую я нечаянно ступила, была липкой и маслянистой, но в общем разгром ничем не отличался от любого хранилища Предметов, на которое удавалось набрести; Улисс все возмущался, до чего, мол, варварски его любимцы расправились с бесценным оборудованием, но в конце концов это было его право, возмущаться – его Предметы, не мои.

Так или иначе, выглядело все безнадежно. Но на всякий случай я спросила.

– Они хранятся только тут – ваши Предметы?

– Хранились. В то числе и те, что предназначались для вас – ножи, гарпуны, наконечники для стрел… это они забрали в первую очередь. Остальное частью забрали, частью уничтожили – ты же видишь.

И правда, тут не было ничего мало-мальски полезного. Я переворачивала опрокинутые пустые ящики в поисках ножа, пусть самого плохонького – мог же хоть один заваляться, но ножа не было.

Он спросил:

– Что ты ищешь?

– Нож. Может, где-нибудь еще посмотреть? Там, где вы разделываете мясо?

– Мы не разделываем мясо.

Ну что ты тут скажешь?

Времени у нас было не так уж и много – сюда могли вернуться кочевые, посмотреть, не осталось ли чего полезного – в темноте можно и недоглядеть; а может, и кое-кто похуже, из тех, кто приходят на свежие развалины. Я-то сама таких ни разу ни видела, но всякие неприятные истории рассказывали. Потому я прекратила копаться в обломках Предметов и вышла наружу – в Доме я чувствовала себя, как в ловушке.

В свете наступающего утра развалины уже успели приобрести тот заброшенный вид, каким обычно отличаются все вымершие, опустевшие поселения – раньше, когда я приходила сюда, мне казалось, что их Дом полон чудес; но сейчас все эти чудеса куда-то испарились, а самого необходимого тут не было. У стены лежала летающая лодка – на боку, точно вытащенная из воды рыба.

Я обернулась к Улиссу.

– Она может двигаться? Он покачал головой.

– Нет. Взрыв сопровождался мощным электромагнитным импульсом – он разрушил всю систему управления.

Я не очень-то поняла, что там такое с ней случилось, но ясно было, что она тоже стала просто грудой бесполезного барахла.

– Может, там есть что-то толковое? Вы разве не берете с собой ничего самого необходимого? Он сказал:

– О, Господи!

Ящик, который был у нее на корме, никак не хотел открываться – Улисс подцепил дверцу какой-то гнутой железякой и просто выломал ее. На землю посыпалась какая-то непонятная утварь, но кое-что явно могло сгодиться – плоская фляга на ремне; нож, чье лезвие само собой уходило в желобок рукоятки; какой-то круглый, закрытый сосуд – Улисс взвесил его на руке и спросил:

– Знаешь, что это?

Я сказала:

– Да. Он выпускает какую-то гадость, от которой либо чихают, либо спят. Лучше бы у вас были луки и стрелы – все больше толку.

Он поднял еще один Предмет – с рукояткой, которая удобно ложится в руку, но в остальном совершенно ни на что не похожий.

– Вот это тебе подойдет?

Он стреляет огнем.

– Если у вас были такие штуки, о чем вы раньше думали?

Он сказал:

– Это на крайний случай. Мы сюда не воевать прибыли. Да и этот долго не протянет; аккумуляторы теперь не подзарядишь.

Теперь, когда мы отыскали все необходимое, медлить было незачем. Я обернулась к Улиссу, который явно нервничал – то ли боялся здесь оставаться, то ли ему не терпелось кинуться выручать свою бабу.

– Ладно, пошли. Вы точно знаете, что те, в другом поселении смогут нас отыскать?

Он сказал:

– Да. Много времени им для этого не понадобится. Надеюсь, они нагонят нас, когда мы будем в пути.

– Как они нас найдут? Откуда им известно, куда смотреть своим Небесным Глазом?

– Есть специальная поисковая система. Надо же – столько всяких мудреных приспособлений, а сами беспомощны, хуже детей малых!

– Пусть они убьют кочевых. Чего проще?

Он холодно сказал:

– Это не мне решать. И я не думаю, что они займутся истреблением целого племени. Это же бессмысленно. Убитых не вернешь.

– Кречет был прав. У вас нет чести. Ладно, мстить вы не хотите; но Диану они сумеют оттуда вывести?

– Надеюсь, – сказал он.

– Усыпить всех, как вы тогда наших усыпили, и порядок. А потом я сама перережу им глотки, если у вас кишка тонка.

– Господи, – сказал он, – ну и кровожадность!

Солнце поднималось все выше; похоже, день обещал быть жарким, очень жарким, запах дыма и гари над развалинами стал явственней. Мы начали спускаться с холма в лощину – справа от нас стояло море, тусклое, тяжелое, упираясь в небо, точно стена; колеи, прорезанные гружеными повозками глубоко вдавались в землю, а вся трава вокруг была вытоптана лошадиными копытами. Конский помет был еще свежий – основная масса налетчиков, обремененная пленными и награбленным скарбом, передвигалась медленно, но мы рисковали в любой миг нарваться на какой-нибудь отряд, рыскавший поблизости. Я сказала:

– Нужно пересидеть где-нибудь. По крайней мере, до темноты.

Улисс уперся. Он готов был тащиться по жаре, среди бела дня, рискуя нарваться на стрелы кочевых – мне неожиданно пришло в голову, что он воспринимает все происходящее, точно одну из этих историй, которые они так любили; не совсем всерьез. У них всегда с головой было плохо, у Звездных.

– Они за это время уйдут далеко, – возразил он, – и что мы тогда?

– Они, в отличие от нас, передвигаются только днем. На ночь они остановятся. А мы выйдем, когда стемнеет. Только…

– Да?

– Это бесполезно, Улисс. Если придет помощь, другое дело, но вдвоем нам ее не вытащить. Лагерь наверняка охраняется. Потом, у них собаки, они поднимут шум.

Он упрямо ответил:

– Я же сказал, я пойду один.

Потом посмотрел на меня и смягчился.

– Ладно, посмотрим. Где, ты говоришь, можно укрыться? Я сказала:

– На берегу есть развалины.

– А, – сообразил он, – старый город. Мы были там – проводили раскопки. Но почему ты думаешь, что мы там будем в безопасности?

– Туда никто не ходит – только Хранители. Да и то, по возвращении они должны неделю оставаться в одиночестве, даже пищу из рук им запрещено передавать – ее просто оставляют и уходят. Такой порядок.

– Это что, запретное место?

– Для Хранителей – нет. Для остальных – да.

– А как же мы?

– Раньше, когда вы туда ходили, вы же никого не спрашивали? А потом – я думаю, в округе больше не осталось ни одного Хранителя.

Я не стала говорить ему, что в этом отчасти и его вина – вернее, его соплеменников. Он и так убивался – хотя и опять не из-за того, из-за чего следовало бы; начал что-то толковать о своде знаний и о культурном потенциале… К этому времени мы уже спустились с холма – тут, как всегда в низинах, трава была выше, да еще рос довольно густой кустарник. Кочевые здесь не проходили; слишком крутые склоны – лошадь запросто может сломать ногу, а они своих лошадей жалеют, что верно, то верно.

Улисс все еще продолжал сокрушаться об утраченном уровне образования, когда я велела ему заткнуться; развалины Звездного Поселения плыли над нами в дрожащем мареве, и мне показалось, что там мелькают какие-то тени.

Я шепотом сказала:

– Мы вовремя ушли.

На его измученном лице вспыхнула надежда, и он сказал:

– Вдруг это наши?

– С чего это ваши будут ходить на четвереньках? Не знаю, кто это. Знаю только, что они всегда приходят на развалины – на запах крови, как стервятники. У нас их называют Люди Ночи… Но увидеть их трудно – они ни за что не подпустят к себе человека.

– Они не могут напасть на нас?

– Живых они не трогают. Боятся.

Тем не менее, мы старались придерживаться зарослей, хотя надумаю, что это спасло бы нас от теней, шнырявших на верхушке холма, если бы те, кем бы они ни были, захотели на нас напасть. Нюх у них еще лучше, чем у кочевых. Порою я гадала – как выглядит окружающий мир для таких, как они? Или, скажем, для собаки – столько разных запахов и каждый что-то значит. А остальное – лишь смутные тени.

Море все приближалось – я слышала его шум, вялый и неуверенный, точно оно ворочалось во сне. Заблудиться тут было невозможно – мы шли вдоль береговой линии, но двигаться было нелегко; берег исчерчен оползнями, рухнувшими пластами красной глины, которая годится только на то, чтобы путники ломали на ней ноги; корни рухнувших деревьев торчали из земли, но потом мы вышли на остаток старой дороги – она тоже была вся в трещинах, но ровная, и идти по ней было удобно.

Стали попадаться развалины – время так стерло их, что они почти не отличались от глиняных обвалов, лишь иногда сквозь нагромождения камней проглядывали, оплетенные вьюнком, слишком уж правильные очертания. Я сказала:

– Надо же! И впрямь поселение.

Улисс удивился.

– Разве ты тут никогда не была? Это же лежит в пределах одного дня пути!

– Я же сказала – нет. И никто тут не был, кроме Хранителя.

Теперь небо, наверное, нашлет на нас страшную кару. С другой стороны – на меня и так уже обрушилось столько всего… Одной бедой больше, одной меньше…

Развалины частично поглотило море – волны лизали траченые плесенью камни и далеко, под воду, уходили гигантские ступени; все было слишком большим, неправильным, словно и не для людей вовсе.

Я обернулась к Улиссу.

– Кто тут жил? Они были великанами, эти люди Золотого века?

– Нет, – ответил он, – совсем нет. Просто было принято так строить. Ведь людей тогда было гораздо больше. В таких городах жило очень много народу.

– Куда же они все делись?

Он мрачно сказал:

– Вот и я спрашиваю… Достигуть такого технического уровня, таких духовных вершин… избавиться от войн, от болезней, заселить чужие миры – и кануть в небытие!

Я терпеливо сказала:

– Это просто сказки, Улисс. Люди есть люди – когда хорошие, когда дурные, да вы и сами знаете. А если то, что вы говорите, все-таки правда, то это и не люди были – кто-то другой.

– Именно они, – отрезал он, – и были настоящими людьми.

В том, как он это произнес, было что-то обидное, словно все, что окружало его сейчас, он отбрасывал, точно ненужный хлам. Может, что бы он там ни толковал насчет бесполезности мести, в глубине души он не мог простить, что его так обвели вокруг пальца – но наши-то при чем?

Солнце уже поднялось высоко и израдно припекало, но здесь, в развалинах, было прохладно и сумрачно; камни напитались вековой сыростью, точно корни деревьев. В выбоинах шевелились многоножки, на изломах белел помет чаек, которые отдыхали на каменных осыпях в штормовую погоду. Неподалеку, наполовину засыпанный песком, точно останки морского зверя, чернел остов какого-то большого Предмета, чем-то напоминающего летающую лодку Звездных, но с выпотрошенными внутренностями. Я спросила:

– Они тоже умели летать по воздуху и все такое?

Он устало ответил:

– Я же тебе рассказывал.

– Мало ли что рассказывают!

– Умели. Но дело даже не в этом – сама видишь, эти ваши кочевники освоились с оборудованием просто с невероятной скоростью; из них бы вышли толковые инженеры. Они были способны создавать вечные ценности. То, что никогда не умирает.

– Вот этого уж точно не бывает.

Он покосился на меня.

– Совершенно необъяснимое упрямство! Ведь ты должна гордиться – ты же сама и есть потомок тех, кто полетел к звездам. Кто создал великие произведения искусства, написал великие книги. Тех, кто мечтал о Золотом веке.

Он говорил как по-писанному, меня это уже начало раздражать.

– Так это же и был Золотой век!

Он уныло сказал:

– Выходит, что так.

– Ну и что с того? Кем бы они ни были, посмотрите вокруг! Куда все делось?

Он разглаживал рукой песок около себя; постепенно проступала каменная кладка; камни, гладкие, точно отполированные прикосновениями бесчисленного множества ладоней, были плотно пригнаны друг к другу – даже лезвие ножа не просунешь.

– Куда бы оно ни делось, – сказал он, – что-то все же осталось. Память.