Текст книги "Фора хочет жить"

Автор книги: Мария Бунто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Совершенно верно. – Фора сиял изнутри. Он был переполнен чувствами, которые наверняка испытывает каждый, кто хоть раз представлял на обозрение собственное творчество, будь то рисунок, подделка, стихотворение, первые вычисления или самостоятельно испеченный пирог. – Это арбалет с натянутой, готовой к полету стрелой.

– Обалдеть…– выдохнула Мейро. – Но. Как это? Здесь…Все иначе! Цвет. Цвета преимущественно коричневые, желтые, бежевые, мягкие такие…А техника такая воздушная, больше напоминает…– Мейро забыла слово и снова закусила ноготь.

– Акварель. – подсказал Фора.

– Да! – словно пушечный выстрел прогремел в комнате ее возглас. – Акварель! Точно! Слушай, Фора. – Мейро повернулась и схватила друга за плечи, она была высокой дамой, но мужчина все же был выше нее и руки спустились на часто вздымаемую грудь. – Это гениально! Правда. Это…Да, я понимаю у нас полно имитаций, разных программ и эффектов, но…Ты придумал картину…Которая такая вот. Многослойная сама в себе. Я даже не знаю, как это объяснить. ..Я просто не ожидала. – женщина крепко обняла друга, а он нежно обнял ее.

– Это еще не все. – тихо прошептал Фора. – У нас еще четвертый круг остался. Будем смотреть?

– Конечно! – и Мейро помчалась на последнюю зону «четыре». Этот темно зеленый круг, как и первый, находился точно посередине относительно картины, однако расстояние составляло около четырех метров. Мейро смотрела в пол разминая ноги, словно готовилась к марафону. – Ну, что? Я смотрю?

– Смотри.

– Смотрю! – Женщина вскинула голову и замерла приоткрыв рот. Форе, конечно, понимал, что она как друг, просто преувеличивает свою реакцию, но в глубине души он гнал эти мысли, ибо знал, что техника исполнения, как и сама идея были на удивление отличными.

– Это Эиа…Так древнейшие хетты изображали Древо жизни. – тихо объянил Фора.

– Да…Я что-то читала об этом очень давно…Хеттское виденье жизни…Эиа или ива в привычном для нас звучании, так кажется?

– Именно так.

– Это удивительно…Сколько точности и нежности в этом дереве…Оно такое. Такое красивое. – Мейро почувствовала, как скатывается слеза и пристойно выругалась. – Этого нельзя!!! – прошипела она. – Ненавижу. Дай мне успокоительное! – резко скомандовала она.

– Зачем? – искренне удивился Фора, но подруга была резка, и он немедленно извлек из нагрудного кармана капсулы с трамозолом. – Зачем ты это пьешь?

– Надо так. – грубо ответила женщина, руки которой охватила мелкая дрожь.

– Ты больна?

–Нет. Дай мне шнапс. Быстро. – и этот приказ Фора выполнил мгновенно. Мейро выпила две капсулы бреннивина и откинулась на кресле, слабо расплескав руки по всему пространству. Фора озадаченно смотрел на подругу, но решил сразу не нападать с допросом, выждав с пятнадцать минут, пока пройдет иллюзия опьянения. Женщина открыла глаза.

– Прости. – вяло отозвалась она. – Мне жаль, прости.

– Все хорошо…Просто я не совсем понимаю твои действия. – признался мужчина сев рядом на стул вытянув травмированную ногу, которая на удивление самого ее обладателя не тревожила его с момента презентации картины.

– Это…Это эмоции, которые могут вызывать некоторые явления. – пространно ответила Мейро. – И они неблагожелательны.

– Это как?

Женщина протерла уже не трясущимися руками красивое, очерченное волевыми линиями лицо. – Это…Это когда ты, например, смотришь на рассвет. Да? Или на небо…Стоишь у края горы и видишь всю мощь и великолепие пространства. Эта красота и грандиозность природы врывается в твои тело и сознание так стремительно и властно, что может попросту сшибить всю твою эмоциональную стабильность. Понимаешь? И вот когда ты в близи всего монументального и обширного…Например в близи гор, лесов или просто стоишь у реки…Ты такой слабый, и при этом очень, очень мощно ощущаешь прилив эмоций. Ведь так?

– Да, пожалуй. – в полголоса согласился Фора прилежно силясь понять о чем пытается сказать его подруга.

– И когда тебя переполняет естественный восторг, – осторожно продолжала женщина, – ты невольно…Можешь подумать о током…О чем нельзя думать.

– Не понял.

– Ох. – Мейро очень громко выдохнула. – Смотри, Фора…Все наши прошитые сердца…Они ведь не просто так прошиты? Они помогают нам жить. По крайней мере так нам говорят в комитете…Таким образом все наши состояния, эмоции, чуть ли не мысли видны и фиксируются в центре эмоционального здравоохранения. Так?

– Да.

– Вот. Мы, полностью систематизированы. У нас отличное управление, мирное государство, удобное и качественное обслуживание жизнедеятельности. Это прекрасно! Но есть одно но. О котором все знают…Нам… нельзя …думать, испытывать и тем более произносить в слух определенное имя и определенное чувство … Ведь так?

– Да, конечно. А зачем тебе это? – Фора искренне не понимал ход мыслей своей давней подруги.

– Милый друг. – печально улыбнулась Мейро и нежно взяла его за руку вглядываясь в холодные глаза фисташкового цвета. – Порой. У меня вспыхивают такие сильные чувства, которые я не могу контролировать. Эти всплески фиксируются в центре эмоционального здравоохранения, после чего мне приходится неделями проходить тесты и постоянно подтверждать свой статус пригодности, понимаешь. Это очень утомительно!

– Что именно у тебя вспыхивает?

– То о чем говорить и думать нельзя…Когда видишь, что-то прекрасное, когда полон восхищения и счастья! Невольно хочется закричать прямо таки орать на весь свет о том о чем нельзя даже думать. Благодарить неистово из самого сердца того, чье имя под запретом.…Но, подумай хорошенько, как жить, если когда ты счастлив, а благодарность выказать некому? А воздать свои чувства первопричине, фатально запрещено. Это как же так? – Фора отпрянул от женщины, словно его ущипнули. – Не бойся, Фора! Пожалуйста! Я…Я не причиню тебе вреда! Это просто слова! Прошу тебя! – Мейро схватила его за рукав, притянув ближе. – Успокойся. Я отлично знаю. Что если я это скажу вслух… или даже очень сильно подумаю – я умру. Моментально и безвозвратно! Я это знаю!... Поэтому не переживай!!! Пожалуйста.

– Это глупо! – возразил художник, не встречаясь взглядом с малахитовыми глазами странной теперь для него женщины.

– Это естественно! – возразила женщина. – Но мы, больше не будем об этом. Я просто хотела тебе объяснить, что подобные эмоции я подавляю успокоительным и алкоголем…Именно так я научилась обходить систему…И да…Об этом знаешь только ты…А твоя работа. Вызвала во мне этот всплеск. По этому. Пиши, пожалуйста. Ибо это прекрасно!

– Не уверен. – Фора неуклюже встал издали, смотря на картину. – Это может быть опасно…О чем я думал?

– Нет! Это не опасно! Это полезно! Пожалуйста. Пиши дальше! – женщина встала и сняла с крючка свое пальто. – Я завтра улетаю на один остров. У меня там специальный репортаж. Меня не будет около полугода. Я вернусь, и очень хочу побывать на твоей выставке. Не прощаюсь. Пиши.– Мейро суетливо собралась уходить.

– Береги себя. Ты мне дорога. – крикнул вслед Фора жадно провожая взглядом родной и дорогой сердцу силуэт странной подруги.

5

Все государственные учреждения в городе, как правило, отличались строгим исполнением, незамысловатой архитектурной постройкой, их было легко узнать по специфическому аспарагусовому цвету. В одно из подобных зданий зашел Фора, неспешно хромая на левую ногу. Это был комитет управления семьи. На пятом этаже, его уже ждала женщина выше понимания среднего возраста с ухоженной аккуратно возложенной по центру седой прядью в пепельных волосах. Консультант, как и прочие представители порядка, отличалась сдержанной учтивостью, с максимально подавленной эмоциональной кривой, которая если рассмотреть в приложении биоэнергетических волн, скорее всего, находилась в стадии прямой.

– Виро Фора Йохгюнсон, не скрою того, что совершенно не рада вас снова видеть у нас. – начала консультант, рассматривая сложные комбинации из цветных линий, столбцы и цифры на прозрачном мониторе перед собой. – Что на этот раз помешало вашему соединению с виро Хельгой Вигдисдоттир? Как я вижу, общие показатели свидетельствуют о вашем положительном слиянии. Генетически и физиологически ваш общий союз дал бы отличный результат. Однако эмоциональная нестабильность, а точнее затухание со стороны вашей системы, противоречат предварительному анализу. Что не так? – женщина с седой прядью говорила четко и равнодушно, не выказывая ни негодования, ни заботы.

– Как вы верно выразились, я просто потерял интерес к данной личности. – Фора говорил тихо, но вполне уверено. Он не испытывал страха или неловкости перед зрелой женщиной, которая по сути была ему совершенно безразлична. – Наши отношения в согласии обоюдного расторжения прекратились больше месяца назад. Никоем образом, как мне кажется, я не обидел виро Хельгу. Она не предъявляла мне ни каких обвинений. Это очень добрая и справедливая женщина. Однако, я не вправе контролировать свои чувства. Посему не видя смысла с точки зрения энергетического и полового обмена, мы решили…– Фора осекся и перефразировал свою речь, – я решил остановить дальнейшие встречи, дабы не занимать время благородной женщины. Мы с ней не друзья, но и не враги. – зачем-то добавил мужчина. На последнюю реплику консультант вскинула бровь и вернула свой прозрачно зеленый взгляд на монитор.

– К мужчинам у вас нет интереса. – констатировала консультант читая в непонятных для Форы диаграммах таинственные данные. – Иными отклонениями вы не страдаете. Работа предстательной железы в норме. Содержание холестерина и сахара в норме. Это не может не радовать. Однако. – женщина с седой прядью слегка наклонилась к монитору увеличивая некий отрезок состоящий из бесчисленных формул. – На днях у вас наблюдалась активность гипоталамуса и аритмия, резкий сбой нейрогуморальной регуляции, повышенное состояние катехоламинов... Что вас так взволновало? Так как это скачок, не совсем похоже на конкретную эмоцию. Мне трудно определить происхождение данного сбоя. – женщина нахмурилась, но столь неуловимо, что едва данную мимику вправе полноценно назвать озабоченностью. – Вы испытали страх, восхищение, радость, стресс и волнение в одночасье. Что произошло?

– Я художник. – не сразу ответил Фора, пытаясь стабилизировать сердечный ритм. Он почему-то сразу подумал о Мейро и ему интуитивно захотелось ее защитить.

– Я знаю, что вы художник. – голос консультанта был непостижимо холодным.

– Я…Испытал смешанные чувства после окончания своей первой работы…Полагаю такое бывает с…у людей.

– Неполное объяснение. Однако мы еще проверим ваши сведенья. А на данный момент, согласно прошения со стороны министерства искусства, а так же ссылаясь на клинические исследования и заключение био-энерго психолога, я даю вам разрешение на свободные отношения. В течении года, начиная с сегодняшнего дня, вы имеете полное право вести совершенно свободный образ жизни. Увидимся ровно через год. Установочный документ появится в вашей базе в течении получаса. Всего доброго. – консультант хотела было отключить конференцию, однако добавила. – И все же, если случится встретить положительного партнера, буду в большем восхищении вас больше не видеть. – перед Форой снова возник непроницаемый темно синий барьер. Мужчина с трудом встал и похромал прочь из ненавистного ему учреждения.

6

Фора сидел на кованой скамье, рассматривая струи замысловатого фонтана. Мимо проходили люди с детьми и обычные горожане в неведомом ему направлении. Умеренный неровный шум воды приятно успокаивал и в то же время держал на стороже его сознание. Как не пытался художник угадать или отследить ритм воды, ему это не удавалось. Система подачи в фонтане периодически меняла поток, возможно в настройках были заложены сотни вариаций, но при этом, фонтан все равно был прекрасен в своей торжествующей стихии. Позднее его созерцание нарушила молодая особа, девушка с темными волосами туго затянутыми в толстую косу. Она села рядом с ним. Шорох пакетов заставил мужчину посмотреть на источник дополнительного шума. Девушка вытаскивала из продолговатых пакетов какие-то чертежи, наспех сделанные зарисовки. На ней были очки, которые фиксировали и фотографировали необходимые материалы. Фора сделал для себя немой вывод: должно быть женщина работает в архитектурном агентстве. После нескольких спешных движений молодая женщина отправила в корзину утилизации и пакеты и непонятные ему чертежи.

– Прошу прощения. Я наверное потревожила вас? – голос женщины был приятным, а еще она приветливо улыбалась, не снимая очков, которые гармонировали с ее деловым, но простодушным видом. Форе привиделось, как эта особа стоит где-то высоко в холодных горах, ожидая вымирающих овец.

– Все в порядке. Я просто смотрю на фонтан. – ответил Фора.

– Я Рагнхилдер! Рагнхилдер Амласидоттир. – приветливо протянув руку представилась молодая женщина. Фора прикоснулся к прохладной, мягкой и приятной коже. Рукопожатие было дольше принятого приличия и новая знакомая незнакомка первая отняла руку ни сколько не выдав смущения.

– Будем знакомы. – улыбнулся Фора, продолжая неприлично рассматривать женщину, однако ее образ, почему-то казался ему столь интересным и притягательным, что он не мог отвести свой взор. – Это неучтиво. Однако можно задать вопрос?

– Конечно! – очки в черной благородной оправе настолько уверенно сидели на широком приятном лице Рагнхилдер, что ей не приходилось поправлять их и теребить, как это часто бывало в древние времена.

– Ваша профессия? Кем вы работаете? Точнее, – Фора явно был взволнован, но не отступал. – У вас интересная фамилия. Вы из далека?

– О, загадочный виро! Совершенно вы правы. – девушка кокетливо намекнула на бестактность со стороны собеседника, который не озвучил своего имени, тем не менее живо и с достоинством в голосе ответила. – Да. Я из Дальвика, точнее из его окрестностей если так можно выразится. А вы наблюдательный незнакомец.

– Простите. Я совершенно потерян. Мое имя Фора. Фора Йохгюнсон. Давайте же полноценно будем знакомы. – художник снова протянул руку, на этот раз первым предложив тактильное знакомство. Девушка с радостью и без всяческих обид приняла жест и вновь пожатие затянулось. – Я могу предложить вам совместную прогулку или горячий шоколад? Настоящий. Без капсул. – Фора улыбнулся, а невероятно привлекательная знакомая ответила положительно на его несвойственное настойчивое предложение.

Диалог № 293

Фора и Йогансон сидели в городском парке. Расстелив покрывало на сочной недавно остриженной траве, они разместились на берегу небольшого ярко синего озера. Вода прибывала в состоянии абсолютной статики благодаря чему, весеннее небо невероятно четко до мельчайших деталей отображалось в озере. Йогансон подошел к воде, снял ботинки и сунул ногу в синюю гладь.

– Холодная! – воскликнул он.

– Конечно. Еще совсем рано. – отозвался Фора. – Не стоит продолжать. Можно заболеть.

– Не смертельно. – отшутился светловолосы и снова ткнул босой ногой в ледяную воду. Припрыгивая и возмущаясь мужчина хохотал, продолжая упорно привыкать к холоду.

– Зачем ты это делаешь? – не выдержал Фора и подошел к другу.

– Разве нужен смысл? Просто дурачусь. – Йогансон завалился на траву и принялся надевать носок на мокрые ступни, процесс затянулся. – Зараза! – мужчина швырнул непослушный и скомканный носок в сторону. Играя растопыренными пальцами ног, Йогансон подставил лицо солнцу. – Я знаю, что это всего лишь имитация. Но знаешь…До чего же хочется настоящей весны, а потом лето и просто плыть себе по реке и плыть. – человек мечтательно закрыл глаза представляя себе что-то, от чего по телу приятно растекается усталость. Руки дрогнули и Йогансон неуклюже свалился на траву. Протянул ладони к небу и потянулся к чему-то далекому. – Подай руку и я буду приставлен к тебе в твоем царстве. – Фора немедленно встал и протянул руку другу, тенью заслонив солнце. – Да я же фигурально, дурило. Подай мне лучше носок. Может он опомнился и займет теперь свое законное место. – и действительно, попытка увенчалась успехом, мужчина смог одолеть непослушный механизм обувания. Йогансон поднялся на ноги, отряхнул пальто и вложив руки в теплые шерстяные карманы подошел к Форе. Оба человека созерцали водное спокойствие озера.

– Как же хорошо. Тихо так. Совершенство…Жаль только не настоящее. – протяжно вздохнул Йогансон. – В описаниях есть воспоминания времен, когда все буйство природы было естественным. Птицы и насекомые, всякие букашки и растения сами собой просыпались и наполняли наш мир. Так естественно и просто. И все окружающее воспринималось так обыденно и как бы это сказать…простым очевидным, незамеченным циклом…Земля давала человеку не только камни, песок и свет. Было все. Протяни руку и забирай себе что хочешь. Но теперь…Мы однажды забрали все. – тихим удавленным голосом произнес Йогансон.

– И при этом мы живы. – спокойно констатировал Фора. Друг повернулся и очень пристально посмотрел ему в глаза. – Ты чего?

– Знаешь? Порой твое спокойствие меня пугает.

– А в чем дело? Разве это плохо?

– Твое спокойствие напоминает мне безразличие. – презрительно отметил Йогансон.

– Это не безразличие, а простое смирение.

– Смирение? Как-то это безвольно звучит. Привкус отупения вызывает.

– Тебя многое раздражает. – добродушно ответил Фора ни чуть не обижаясь на откровенное презрение со стороны друга. – Знаешь, почему мы дружим так давно? Потому что мы и правда не похожи друг на друга. Очень сильно не похожи. В тебе, может быть есть качества, которые чужды мне, но они меня не печалят. Я принимаю тебя таким, какой ты есть и весьма дорожу нашими отношениями. А во мне много того, что больше всего тебя раздражает в людях, но об этом, ты не можешь сказать каждому прохожему. Поэтому через меня, ты выражаешь все свое недовольство и претензию, которая сидит в тебе, не опасаясь того, что я не пожелаю с тобой дальше общаться. Вот и все. У нас очень взаимовыгодный союз. – после продолжительной паузы, Йогансон рассмеялся, даже смутился немного, похлопал по плечу друга и согласился, хрипло посмеиваясь.

– Это точно, брат. Это точно…И что у тебя с твоей…не помню имени, прости.

– Это необычная девушка. Так мне кажется. – Фора стеснительно опустил подбородок. – Мне хорошо с ней. Комфортно. Весело и легко…Мы не так давно знакомы, однако думая о ней, я прихожу к выводу, что хочу быть с ней чаще и ближе…Хотелось, чтобы это было взаимно.

– Вот как? И как же это чувство обозвать? – хитро улыбнулся Йогансон.

– Привязанность и совместимость. – пожал плечами Фора, они присели на покрывало. – Симпатия.

– Вот еще одно странное явление. – злобно прошипел светловолосый. – Закон запрещает называть вещи своими именами.

– Давай не будем об этом. – строго и раздражительно одернул его Фора.

– Это еще почему?

– Зачем каждая наша встреча заканчивается какими-то непонятными манифестами, лозунгами и провокационными речами?

– Может потому, что в этом и есть смысл наших встреч?

– Я серьезно! Правда же! Я не припомню ни одного нашего разговора, который бы не сводился к твоему извечному, я бы сказал, какому-то болезненному недовольству всем и вся!

– О! Да ты умеешь злиться? – ребячески подтрунивал друг над человеком с фисташковым цветом глаз.

– Почему ты постоянно чем-то недоволен? И к своей неудовлетворенности ты все время пытаешься приобщить меня? Мне это не нравится! Правда. Сколько можно?

– Я не приобщаю тебя к своим демаршам. Я всего лишь делюсь мыслями и эмоциями.

– Ага. Негативными как правило.

– Ты сам сказал в этом наш идеальный союз. – Йогансон пытался шутить.

– Я не называл его идеальным.

– Хорошо! Не идеальный… Такова дружба, друг. И да! Я согласен. – мужчина поднял руки жестом признавая поражение. – Сдаюсь. Ты прав. Я часто…часто затемняю некоторые вещи.

– Все вещи. – продолжал бубнить Фора.

– Хорошо. Я драматизирую и усложняю многие простые и очевидные для тебя и многих других людей вещи. Просто я такой. – Йогансон наиграно жалостно посмотрел на друга. – Постарайся принять меня таким. Ты же это можешь. – Фора не выдержал и толкнул назойливого друга. Оба мужчины выдержали уместную в данной ситуации паузу. – Итак, как я правильно понял…тебе нравится эта женщина?

– Да…И даже очень.

– Ты согласен с ней на союз?

– Еще не знаю. Возможно. Слишком рано о чем-то говорить. – Фора достал термокружку и протянул ее светловолосому, но тот отверг предложение. – Я бы хотел пригласить тебя на выставку. – неожиданно выпалил Фора. – На этой недели, открытие моей первой выставки. Ты придешь?

– Я постараюсь. Мои поздравления! – Йогансон пожал руку и потрепал по плечу друга. – Я правда рад за тебя.

– Спасибо…У меня вопрос.

– Задавай. Что-то связанное с сексом?

– Нет! – весело возмутился Фора. – Совсем нет.

– Тогда не уверен, что я тебе чем-то помогу.

– Глупец! У меня другой вопрос…Когда ты был картографом…

– Это было очень давно! – перебил его Йогансон.

– Не важно. Ты же помнишь все места, в которых побывал? Так ведь? Ты можешь подсказать мне, куда лучше пригласить…куда нам с Рагнхилдер поехать? Вдвоем. Понимаешь?

– Ага. – лукаво захрипел друг. – Да-а, я все понял! Хочешь один на один. Удивить ее? Вызвать всплеск полипептидных химических соединений? Один на один в красивом месте! Обнимашки и секс, как трогательно! Хорошо! Ответь мне, что ты знаешь о ней? В смысле, что ей больше нравится? Горы, леса, океан?

– Не знаю. – растерянно признался Фора.

– Плохо. – Йогансон задумался. – Я бы предложил тебе Новую Зеландию или на худой конец Германию…

– Но это так далеко.

– И я об этом же! Откуда она родом?

– Из Дальвика. Из его окресностей.

– Значит тоже из Исландии? Отлично. Зачем рисковать? Поезжайте в Вестфирдир. Это и путешествие и родная земля.

– Отличная идея!

– Ты был там?

– Нет.

– Тем лучше. Вдвоем изучите нечто новое. – таинственно зашептал Йогансон кривляясь и жестикулируя, имитируя сказочного фавна. – А потом! В дремучих лесах, у обрыва над самим океаном, на границе бытия вы познаете сладость и жар ваших эмоциональных потоков. Биополя ваши сплетутся в единую нить и навечно повязаны будете!

7

Перед официальным открытием выставки собственных картин, Фора решил устроить себе и Рагнхилдер небольшой отпуск. Получив одобрение со стороны комитета управления семьи, они решили посетить полуостров Вестфирдир. Поселившись в скромном, но уютном отеле в максимальной близости к фьорду. Они часами бродили по берегам Скютюль-фьорда, изучали с восхищением все великолепие скалистых берегов, то возвышаясь над ледяным величием гренландского моря, то спуская по крутым склонам прямо к статическим, но столь волнительным водам. Они были счастливы. Тихо и мирно, гармонично и крепко скованы стали их эмоциональные кривые, которые видел в своих видениях художник и которые, от избытка чувств, он собирался возложить на новые полотна, оживляя их красками сюрреалистического восприятия.

– Как же хорошо. Как же красив наш мир. – принимая теплые объятия спутника, говорила Рагнхилдер, стоя на берегу. Ветра теребили их шапки и пальто, однако кожа привыкшая к потеплевшему, но все еще яростному климату, не изнывала от влажных пощечин и организму было вполне комфортно. – Повезло нам быть живыми.

– И найти друг друга. – добавил Фора погружая свое лицо в ворот пальто женщины, которая стала ему неотъемлемо дорога сердцу и разуму. Смешанный морской воздух и аромат парфюмов желанной женщины, создавали незабываемый запах, который разжигал страсть, одновременно укладываясь в сознании, как в теплое одеяло, обещая оставаться в воспоминаниях навсегда. – Мне так хорошо с тобой. Позволь остаться вместе навсегда?

– Это похоже на официальное предложение союза. – Рагнхилдер небрежно рассмеялась, не удачно скрывая волнение и трепет.

– Совершенно верно. Я хочу союз с тобой. С тобой одной. И навсегда. – Фора не смел прервать затянувшееся молчание. Позднее он почувствовал дрожь под своими руками. Художник попробовал заглянуть женщине в лицо, подозревая, что его спутница плачет, но женские плечи сопротивлялись. А Рагнхилдер действительно плакала. – Зачем плакать? Не стоит. – наконец сказал Фора крепче обняв спутницу. – Это же счастье, я надеюсь. А слезы испортят кожу. – как и многие мужчины, Фора впадал в замешательство в присутствии слез и он пытался призвать женщину к ее естественному инстинкту сохранить красоту, и ему это удалось, Рагнхилдер сквозь дрожащие всхлипы нервно рассмеялась.

– Я не знаю как еще выразить свои чувства. – гнусаво выдавила слова Рагнхилдер, повернувшись к мужчине к которому испытывала непередаваемую палитру эмоций. Она обняла его прижавшись лицом к ворсяному пальто под которым тяжело вздымалась грудь дорогого ей человека. – Это так не справедливо! – Рагнхилдер вскинула покрасневшее лицо.

– Что именно? – не понял художник внимательно изучая женщину.

– Все! Все так чудовищно несправедливо.

– Что ты имеешь в виду? Я не совсем понимаю тебя, милая.

– Ну почему? Почему я не могу сказать тебе, что я чувствую? Почему не могу говорить и думать об этом каждый день? Зачем это так страшно? – Рагнхилдер уже не плакала, а возмущалась, романтика постепенно переходила в ярость.

– Постой, Хилдер, дорогая! Давай немного успокоимся.– Фора опрометчиво поцеловал женщину, потом обнял, затем снова поцеловал, словно этот таинственный, хаотичный алгоритм способен избавить женщину от эмоционального всплеска. Рагнхилдер отстранила его от себя и повернулась к ветру, вперив жесткий негодующий взгляд в море, такое же холодное и непобедимое как вся система жизни, в которой они жили. – Я ненавижу это все. Эти законы и правила. Ограничения и казнь. Это такая нелепица!

– О какой казни ты говоришь?

– Разве не мука жить в этом мире? Разве не является естественное чувство неестественной казнью за совершенно простые и честные слова? Это же просто слова! О небеса! Это же просто слова. – Рагнхилдер повернулась обратно к мужчине, чье лицо стало жестким и мрачным, однако непроизвольные сокращения мышц и вся его мимика, говорили только одно: страх и переживание, но не за себя, а за того на кого смотрели его фисташковые глаза. – Почему я должна умереть только лишь из-за того, что хочу сказать своему человеку то, что по-настоящему испытываю к нему?

– У нас есть много эпитетов и аллегорий для выражения своих чувств…

– Чушь все это, Фора! Чушь! – перебила его Рагнхилдер, – Это ненормально! И мне очень жаль, что ты не разделяешь со мной этого ощущения.

– Ты не знаешь, что я ощущаю! – грубо и удивительно для самое себя отрезал Фора, теперь они не стояли как пара влюбленных, нет, они больше походили на противников, готовые наброситься друг на друга по первому клику. – И вообще! Откуда у тебя такие мысли? С чего тебе пришло подобное в голову?

– Наверное, потому что мои эмоциональные показатели превышены? Выработка дофамина видимо увеличена до недопустимого порога! – яростно вскрикнула Рагнхилдер, – Норадреналин зашкаливает, ясно?

– Успокойся, пожалуйста. – Фора попытался прикоснуться к женщине, но это у него не получилось. – Хилдер…Милая, дорогая, нежная, самая нужная и единственная моя! Только моя Хилдер! Выслушай меня! – Фора осмелился применить силу и притянул бунтующую женщину. – Я…Очень ценю тебя и уважаю. Я…Хочу быть вместе все время…Но ты должна понять самое важное, – художник настойчиво, но бережно придвинул спутницу к себе еще ближе, ловко минуя препирания, которые еще слетали с губ женщины, такие слабые и бессильные, что срывались свистящими звуками уносимые мудрыми ветрами , – очень, очень мало людей уцелело после катастрофы…Мы должны быть благодарны и счастливы тем обстоятельствам, которые обусловили нашу жизнь и пребывание на этой земле…Никогда не забывай, сколько стран, материков, островов отправилось в небытие…А мы живы…Наши предки, праотцы и праматери, наши главы объединенных государств, всем им спасибо за то, что мы здесь и сейчас с тобой. И мы вместе. И мы живы. И мне кажется это самое главное. Разве нет? И то, что ты называешь казнью и мукой. Ничто иное, как самозащита человечества от человечества. Да согласись же ты, милая! – Фора для убедительности тряхнул женщину, которая закончила бормотать и как-то потерянно смотрела на него. И он не знал наверняка, понимает ли она его, слушает или просто молча глядит сквозь него, не желая усугублять конфликт, однако художник испытывая волнение и сильнейшее опасение за дорогого ему человека продолжил, – Люди всю свою историю убивали друг друга, уничтожали и истребляли один другого только из-за этих двух слов…Которые связаны между собой неотступно и под флагами которых, свершалось все сотворенное злодеяние против мирного и светлого, что было на этой земле…И под этим же флагом, во имя того, кого называть запрещено, летели последние бомбы из всех участков земного шара. И с этими словами, во имя этих же чувств главы объединенных выживших стран, приняли единогласный декрет о перепрошивке сердец и установления их слежения на единую всеобщею систему контроля. – Фора нервно поцеловал женщину в пылающую щеку. – Мы проживем и без этих слов…Обещаю, родная. Предки наши жили и мы тем более переживем…Ведь главное поступки? Правда же? Внешнее проявление чувств. Остальное – разговоры.

8

В изогнутом удивляющим своим невероятным строением вириданового цвета здании культуры проходила первая выставка начинающего художника Форы Йохгюнсона. Как и подобает подобному мероприятию, в залах собралось множество разношерстной публики. Так как это был первый день открытия, среди приглашенных преобладали представители власти из нескольких объединенных выживших стран, местные органы образования, культуры, био-энерго психологи, блюстители эмоционального порядка и конечно же представители непосредственно мира искусства.

Фора хромал из зала в зал, общаясь с людьми, которых едва знал и которых вряд ли вспомнит на следующий день. Его поврежденная нога не давала покоя. Боль не снимали даже обезболивающие препараты. Однако самое важное, что согревало его и держало в форме, так это присутствие близкой и родной женщины. Рагнхилдер была, конечно же рядом. Она помогала ему перемещаться в пространстве, находила деликатные и в тоже время весомые причины увести партнера из неприятного ему общества, сглаживала неоднозначные споры, игнорируя колкости и завистливые шуточки со стороны менее талантливых художников.

Во второй половине вечера, приехала Мейро. Фора был счастлив. Уединившись в малоизвестном кабинете, больше похожем на помещение для архивов, трое людей заперлись от посторонних глаз, жарко обмениваясь новостями.

– Я очень, очень рад, что тебе удалось приехать. – обнимая Мейро задыхался художник, переполняемый усталостью и радостью в одночасье.