Текст книги "Искажение"

Автор книги: Мария Бунто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Не взирая на разочарование и болезненную мигрень, я решительно продолжила неловкий путь. Спотыкаясь и задыхаясь от сжатого горячего воздуха, я шла, куда-то, ориентируясь исключительно на каменную дорожку, что извилисто вела от колодца, куда-то вперед. Прикрываясь от солнца рукой, я совершенно отчетливо прибывала в бодром ожидании. Я так же неоспоримо была уверена в том, что и это странное измерение, скоро покину. Я даже была уверена, что в любую минуту могу это сделать. Именно эта несокрушимая уверенность помогла мне двигаться вперед. Минуя безликие барханы, смирившись со злобными камнями и назойливым солнцем – я с завидным энтузиазмом шла по дороге, ведущей туда, где меня скоро не будет. И все что меня огорчало и создавало немыслимый дискомфорт – так это аноксия, солнце словно надело на меня полиэтиленовый пакет и пристально наблюдало – когда же я задохнусь…

Спустя долгий путь, я пришла в город Солнца. Это был странный и слишком яркий город. Единственным жителем этого города было Солнце, оно же было Императором и Чернью. А я, как случайный путник, присела у колон его Чёрной Пагоды, не решаясь зайти внутрь. Я рассматривала свои обожженные ноги, я несмела, прикоснуться к тлеющей коже, я была измучена и мне, не хватало воздуха, что бы вздохнуть глубоко и продолжить свою упрямую экскурсию.

Назойливые лучи отражались от всюду: в каждом камне, в каждой колоне и на каждой плите отчетливо и властно плясали неумолимые огни. Спрятаться не представлялось возможным. Этот город был вместилищем Солнца, и я не знала до конца, зачем я сюда пришла. Я продолжала сидеть в бездумном бездействии. Если на дне океана, я пыталась, что-то созерцать, была осторожна с акулами и терпела суетливых моллюсков, то в этом городе – я не делала совершенно ничего. Я просто существовала, зачем-то, при этом, не мешая и не тревожа Императора Солнца. Это не было похоже на ожидание, это не было дерзостью, это не было унынием, и я не противостояла закону. Я просто сидела, как песчинка, которая давно смирилась с тем, что она всего лишь часть сыпучего вещества и не более того.

Долго ли мне пришлось сидеть, не знаю. Может я уже просидела часть вечности. Да, о вечности. Так странно и нелепо, скорее, несогласованно как-то звучит в устах многих смертных, выражение «целая вечность». Никогда не понимала этого выражения. А разве у вечности есть предел? Что же это тогда за вечность, которая имеет конец? И как это вообще – целая вечность? Если существует обозначение «целая», следовательно, напрашивается вывод, что, стало быть, есть половинчатая вечность? Какое-то все же глупое выражение.

Я задумалась и причем достаточно серьезно, позабыв о том, как разлагается мое тело на солнце. Возможно, в силу абсолютной погруженности в собственные мысли, я не сразу заметила, как пески поглотили меня. Я проваливалась куда-то вниз, вглубь, в самую пасть отвратительной и страшной ямы. Голову и ноздри, глаза и все отверстия обожженного тела неумолимо засыпал песок, такой душный и твердый, наглый и неотвратимый. Мне стало так страшно, мне было настолько страшно, что я пожалела обо всем на свете. Я была в отчаянии, я задыхалась, и бессилие мое еще больше накрывало песком, беспомощной души.

Глава 6. Тени прошлого.

Я с трудом выбираюсь наверх или падаю вверх, не важно! Главное, что песок позади, его больше нет в моих ушах, в моих глазах и легких! Вот он долгожданный свет! Катастрофически необходимый вздох! Вот он выход! Еще рывок! Я ощущаю себя всю, я знаю, что я снова участвую, где-то, в чем-то. Главное теперь для меня, что я вне песка. И вот я!Я…

Мне 14 лет. Я в туалете. Я закончила рисовать свой очередной комикс и во мне бушуют непонятные глобальные в величине своей эмоции. Они как торнадо, гигантские тучи с пылью и вывернутыми конструкциями. Черная воронка страстей внутри молодого организма. У меня великая вопиющая депрессия. Прощаться с тем, чем жил не один месяц, достаточно сложно, это словно маленькая смерть. И мне больно.

В моих руках лезвие: старое, местами ржавое искривленное лезвие. За дверями я слышу голоса. Голоса повседневной нормальной жизни. Только что мама зашла в ванную комнату, вышла, мимо прошел отец, бабушка задала какой-то вопрос матери, и та ей не выходя с дальней комнаты, что-то ответила, на кухне тоже кто-то есть: наверное, бабушка, звон посуды и перемещение тел по квартире…Я слышу, но меня здесь нет. Я где-то далеко в черной пустыне, на берегу высохшей реки. Эмоции переполняют меня, и я знаю, что это боль. Она давит мне виски, отравляет кровь и сплетает мои суставы.

Лезвие проходит в ткань. Я вижу кровь на ладони, и мне становится легче. Она так прекрасна. Я наблюдаю, как струйка грациозно и непринужденно стекает вниз, движением руки я создаю ей новую траекторию движения. И я уже не задаюсь вопросом – откуда и почему летит моя депрессия подобно черному ворону. Теперь я просто наблюдатель. Я делаю новый порез, и с каждым ранением боль покидает меня. То, что внутри – уходит через струйки крови наружу, обретая свободу и в свободе же умирая.

Тучи приобретают серый оттенок. Их не становится меньше, просто концентрация изменяется, и теперь я могу выйти и посмотреть на реальность. Мои глаза открыты, а сознание ищет оправдательную историю возникших порезов. Лучший метод объяснений – это сон. Незаметно юркнуть в свою комнату и уснуть. Завтра боль вернется, но сегодня у меня есть возможность поспать. И я засыпаю.

Глава 7. Трое и тот, кто наблюдает.

Я шла по темному лесу, в воздухе пахло дождем и сыростью. Подойдя к засохшей изгороди, я отодвинула безжизненные стебли в сторону и просунула пытливую голову в щель. Я увидела серый обветшалый дом, что стоял во влажных объятиях леса. По бокам торчали гнилые доски, словно неведомая сила вывернула его ребра наружу. Пасмурное утро заглянуло в окно. В сырой холодной комнате стоял громоздкий стол, за которым сидел человек. Он смотрел на пустой граненый стакан. Его взгляд был усталым, его лицо было мрачным, а в глазах бродили тени изнемогающей внутренней боли.

К столу подошли двое. Оба возложили свои худые руки на плечи, сидевшему в безмолвии человеку.

– Я – Лежащий Внизу пойду теперь с вами. – человек поднял голову и приветствовал вошедших в его молчаливый дом.

Все трое встали и неспешно направились в соседнюю комнату. Выяснив, что я осталась незамеченной, мне весьма интересно было пойти за ними. И нисколько не сопротивляясь своему желанию, я кротко и предельно осторожно вошла в дом, преследуя странных обитателей, моих случайных встречных. Крадучись сзади и всматриваясь в их спины, мне на какое-то мгновение, стало, кардинально жаль, что не смею говорить с ними, задавать вопросы и участвовать в их таинстве. После чего, меня обуяло неловкое чувство стыда, которое я вытрясла из себя, как только почуяла горький привкус желчи. А незнакомцы тем временем вошли в узкую дверь, за которой распростерся немыслимый коридор, в котором было не настолько светло, что бы было темно.

– Тени, тени, тени… Вокруг сплошные тени…Однако где же свет, который отражает их? – спросил Лежащий внизу. Коридор не был освещен, но в нем было столько, же мрака, сколько и света. Лежащий Внизу поднял граненный стакан. Внимательно изучив его, он положил вещь на место и продолжил путь. Позднее за спиной он услышал звон бьющегося стекла. – Я вернул его на прежнее место. – оправдался Лежащий Внизу.

– Взявший, никогда не вернет обратно. – отозвался тот, кто всегда шел с Права. Их было трое. Они шли по длинному коридору. Лежащий Внизу шел впереди. На пути у них не было посторонних комнат или дверей.

– Здесь нет поворотов… – как бы удивляясь говорил Лежащий Внизу.

– Извилистым путем ты долго шел. Прямую сложнее пройти, нежели преодолевать зигзаги. – ответил ему Идущий с Лева.

– Теперь это твой путь. И он будет еще дольше. – продолжил Идущий с Права.

Коридор уходил все дальше, при этом оставаясь неизменно прямым. Трое спутников продолжали свой путь. Они шли, и я шла за ними. Они молчали, и я молчала с ними. Я совсем позабыла о птице, которая так любезно общалась со мной. Я злилась на нее, как только вспомнила о том, что ее нет рядом. Куда она открыла дверь и для чего? Почему я, как во сне бесконтрольно проваливаюсь и блуждаю по непонятным и совершенно незнакомым мне местам? Да. Я была очень зла. Я захотела кричать и матерно ругаться! Я была готова задушить эту чертову птицу! Я в бешенстве! Прилив ярости, злости, агрессии заполнил все мое существо, если от него еще что-то осталось. Я в гневе! И я хочу кричать, орать, бить кулаками по этим дурным стенам! И вообще! Что это за коридор такой! Какого черта я иду за этими придурками! Куда они ведут меня? Да это вовсе и не меня ведут! Я хочу все остановить!

– Эй! Придурки! Куда вы ведете меня! – я так громко заорала, что стены окружающие нас всех, похожие на кроличью нору, содрогнулись. Я крикнула еще раз и уже с большим негодованием и яростью – Вы меня слышите?! Стойте! Кретины! Остановитесь! – уже потеряв всякий страх, я ринулась вперед, силясь догнать этих странных призраков. Я бежала изо всех сил, но было ощущение, словно я стою на месте. Как во сне: ты бежишь, тебе очень трудно, буксуешь, как последний дурак по снегу, но движения твои не приводят, ни к какому результату. Я почувствовала, что по лбу стекает струйка пота. Вокруг губ, в области рта образовались крупные капли пота и совсем скоро, я ощутила солоноватый привкус собственных потуг. Но мы продолжали оставаться на равном расстоянии друг от друга. Путники шли себе, так неспешно, словно и не стремились никуда. Конечно, думала я, куда им спешить? Мы в чертовой норе. А в норе видимо, никто никуда не спешит.

Но вот, мои силы иссякли и я сдалась. Я просто остановилась и упала на колени. Мне было тяжело дышать. Переведя дух, и судорожно стирая липкие испарины пота с лица влажными руками, я посмотрела в след уходящих от меня путников. Они остановились. Это меня весьма взбодрило, так как мне совершенно не хотелось оставаться одной в этой западне. Позади меня был мрачный и холодный туннель, впереди аналогичная неизвестность. И в моих планах, если я вообще была способна что-то планировать в этих непрерывных провалах пространства, не входило умирать одной в этой жалкой пещере. Хотя о чем я говорю? Если верить той птице, я итак уже мертва…

– Посмотри на себя внимательно. Что ты видишь? – обратился провожатый, что неизменно был по правую сторону от Лежащего Внизу.

– Я ничего не вижу. – устало ответил Лежащий Внизу. Эти трое, стояли напротив огромного зеркала. Я смогла рассмотреть некоторые подробности, когда тихо подползла к ним ближе. Интуитивно быть может, я догадалась, что догнать их могу, только ползком. Унизительно царапая сухую землю, подгребая попадавшийся мусор, вдыхая мелкую пыль и нечистоты, я подобралась к ним достаточно близко. В норе было душно, но достаточно прохладно. И пусть в этом коридоре, назовем его так, было темно, неведомое освещение все же присутствовало. Мне подумалось, что те провожатые излучают мерцание, как светлячки. Только они были слишком огромны. И весьма человечны, как для светлячков.

– Еще раз взгляни на себя. Что ты видишь? – голос второго путника, что стоял с лева был назидателен и спокоен. Лежавший Внизу подошел ближе к зеркалу. Худыми и старыми руками он коснулся поверхности зеркала. Он гладил зеркало как-то по особенному, бережно, словно это была лошадь или еще какое-то животное. Он гладил и гладил зеркало, его пыльные, морщинистые пальцы вздрагивали и он, наконец, тихо, с подавленным разочарованием повторил.

– Я ничего не вижу.

– Если ты не можешь увидеть себя, вопрос кто ты? – высокий провожатый, что находился по левую руку от Лежащего Внизу больше не сказал ни слова, он просто и мерно прошел в зеркало и. И исчез. Так просто. Прошел и исчез. Лежащий Внизу, медленно, беспомощно повернулся к спутнику, что еще стоял справа от него. Запястья и ноги старого человека подергивались, сутулые плечи вздрагивали, и подбородок выдавал накатывающиеся слезы. Глаз я его не видела, но была уверена, что они полны отчаянных слез.

– И что мне теперь делать? – хрипло и сдавленно пробормотал старик. Мне показалось, что с момента, когда я видела его первый раз, он определенно постарел, почти до неузнаваемости.

– Кем ты был при жизни, останешься в новой жизни навсегда. – исполин нагнул голову и двинулся к зеркалу. Старик схватил своего спутника за руку и почти рыдая, крикнул:

– Кто я? Что со мной будет! – это не совсем был крик, это была мольба о помощи. Но тот, кто шел с Правой стороны, высвободил свою руку, причем достаточно легко. Его движение больше походило на небрежный жест, когда стряхиваешь осенний листок, что нечаянно приземлился на рукав пальто, принесенный озорливым ветром. И когда он это сделал, Лежащий Внизу осыпался как пыль! Он с хрустом рухнул вниз! Его частицы распались и у самых ног провожатого остался горсток обычной, серой и коричневой пыли.

Высокий, статный господин, в длинных одеждах молча, не соболезнуя и не оглядываясь, вошел в зеркало и подобно первому, бесследно исчез.

Я поняла, что осталась одна. Повинуясь выше полученным заключениям, я ползком двинулась в направлении зеркала, туда, где только что, стояло трое неизвестных, все еще опасаясь, стать на ноги. Мои усилия оправдали себя. Я максимально приблизилась к зеркалу. Брезгливо, подавляя страх, и отвращение я дотронулась до горстки пыли. Мне казалось я все еще слышу немой крик отчаянного старика. Я судорожно вытерла ладонь. Мне было невыносимо страшно, если честно. И противно. Это же человек, думала я. Ну, почти человек. Короче я не знаю что это! Мерзость, какая! И тут, как брошенное профессиональным метателем копье, в мой мозг ворвалось осознание всего происходящего!

«Черт! Да это же. Это. Весь этот мусор по которому я ползала… Это люди. Это бывшие люди. Какой ужас! Фу!». Именно этот животный, неконтролируемый страх заставил меня встать на ноги. Не встать – вскочить! Я отряхивала свои одежды, волосы, руки, плечи, словно на мне пылал огонь. У меня был припадок, я подскакивала и верещала, как сумасшедшая. Эта пыль была повсюду, в ушах, на лице – везде! Я хаотично и истерично отряхивала себя, буд-то по мне кишат насекомые. Эта паника, эта истерия длилась достаточно долго, пока сердце, которое как мне казалось, еще сидело в моей груди не сжалось от импульсов и всплесков. Я схватилась за левую часть грудной клетки и, сжавшись, опустилась на колени. Теперь я просто рыдала. Мне было страшно и больно. Я рыдала безудержно и никто не слышал меня, а если и слышал, чем может помочь мне пыль, которая сама вопит безмолвным криком о помощи.

Не сразу, но я успокоилась. Я постаралась полностью подавить этот эмоциональный всплеск, который и так заглушала в себе на протяжении всего дурацкого путешествия. Я выпрямилась и тщательно протерла лицо от слез. Мне нужно было что-то делать. И в данной ситуации, я отлично понимала, что кроме меня, никто не прилетит на вертолете или в машине скорой помощи, и не вытащит меня из этого дерьма, в котором я сейчас находилась. Бранные мысли, и жесткие эпитеты помогли мне взять себя в руки. Кстати, совершенно дурное, глупое выражение! Никогда не любила и не понимала его. Что значит взять себя в руки? Ну, обхвати себя руками, и что дальше? Покачайся из стороны в сторону. И что? В меньшей степени, ты будешь просто выглядеть как придурок или сумасшедший! Чертовски хреновое выражение!

Да. Злость всегда была моим лучшим щитом, моим верным каркасом, благодаря которому, мой позвоночник носил меня по – этому странному миру. Миру, от которого я убежала. Убежала, но куда?

Подумав, что я слишком много трачу времени на размышления, я собралась с силами и. И повернулась к зеркалу. Там никого не было.

– Твою мать! – заорала я прямо в пустую, ничего не отражающую плоскость. – Где ты? А ну выходи! Немедленно! Ты слышишь меня? Эй ты! Иди сюда! Я есть! Вот я! Я стою прямо перед тобой! Я есть! – я так злобно и жадно выкрикивала слова, что услышала , как осип мой голос. Думаю, из моего рта прыснула слюна. И я бы не удивилась. Это нормально. Лучше слюна, чем слезы. Так мне казалось. Пусть хоть пена изо рта пойдет, но только не слезы. Нет. Довольно с меня отчаянья. Отчаянье еще никому не помогло. Это разрушительная сила для слабаков. А я не такая. Нет. Это не про меня. Пусть я сойду с ума, чем буду жалким ничтожеством. И я продолжала еще что-то орать в пустое зеркало пока. Пока из темноты не вышло мое отражение.

– Ха! Вот ты где! – я ликовала. Это была истерика, но я ликовала. Мне было все равно, отражение ли это мое или сбой психики создал этот мираж. Нет, мне было все равно. Я победила и это было главным. – Я знала! Да! Я знала. Это ты. – я неадекватно рассмеялась и смех переливался, как золотистая бронзовка, превращаясь то в плач, то в хохот. – Ты пришла. Да я знала. Я есть. Я. Я. Я не просто. Я не пыль. Я не останусь здесь! Нет. Я еще. Еще. – я не знала что еще, и замолчала. А мой двойник, живя отдельно от меня, неспешно подошел вплотную к зеркалу и безучастно таращился на меня.

– Чего уставилась? – грубо спросила я у себя самой. Отражение молчало. – Ну? Так и будем молчать? Или может…Не знаю. Типо, заберешь меня отсюда? – я тоже приблизилась к зеркалу. Некоторое время мы играли с моим отражением в асимметрию, то есть, я поворачивала голову вправо, и двойник вправо, потом влево, потом вверх, вниз, и так получался диссонанс в наших движениях. Мне быстро это надоело, и я продолжила беседу, это если мягко определить мой монолог. – Слушай ты. Не знаю как там тебя. В общем. Давай уберемся от сюда? Ты видишь? – я резко ткнула пальцем на место, где осыпался старик, но в процессе своих панических танцев, я естественно затоптала все, что оставалось от старика, и смешала пыль с общим беспорядком. – Там. Там был человек или кто-то, понятия не имею. Так вот. Я не хочу так. Понимаешь? Ты понимаешь, о чем я говорю? – я снова повернулась к отражению себя. – Если ты меня. Если мы. Если. Короче нужно сваливать! Потому что иначе я. И ты! Да, ты тоже! Тебя это тоже касается! Мы обе. Превратимся в этот сраный горсток пыли! Ты меня поняла? – я иссякла и больше не знала что сказать. Я прекрасно понимала, что если я продолжу, я могу снова впасть в истерику, а этого я не хотела. Тем паче, толку мне продолжать вопли, если мой, назовем его, собеседник, молчит. – Итак. Что скажешь? – это была моя последняя попытка, и я смирилась, ожидая, что же предложит мне мой двойник.

Мое отражение открыло рот и стало шевелить губами. Я прислушалась, но так ничего и не поняла из того, что вторая я мне пытается сказать.

– Эй! Говори громче. Я тебя не слышу! – я максимально близко подошла к зеркалу. Отражение продолжало что-то нашептывать. – Ты меня слышишь? Я тебя не понимаю! Давай! Добавь громкости! – меня начал обуревать гнев. Я конкретно злилась и тщетно кричала в непробиваемую безмолвную гладь чистого, но безжизненного зеркала. Тогда мой двойник отошел чуть назад и выбросил руки вперед. Отражение демонстрировало мне мои же худые бледные руки исполосованные шрамами. На вздувшихся венах четко и ясно вырисовывались замысловатые следы от давних порезов. Вдоль и поперек, оба запястья были исполосованы белыми и огрубевшими, местами розоватыми шрамами. Да. Я знала что это. И хорошо помнила когда, как и сколько раз я углубляла в себя ржавые и новые, острые и тупые лезвия.

– И что? – кричала я отражению. – Вот удивила! А то я не знаю что это! Что? Что дальше?! – мое отражение опустило руки и снова вплотную приблизилось к зеркалу. Мы стояли совсем близко, как сестры двойняшки, только на лице у одной были испарины пота и гнев в глазах, а вторая, безучастно смотрела куда-то в пространство, не выражая ровным счетом никаких эмоций.

– Мое утро начинается с отрицаний. Я сижу на балконе, вдыхаю дым, выпускаю его. – мой двойник заговорил! Я четко слышу ее, точнее свой голос! Отлично! Я была счастлива, но скрыла это, как делала это всегда.

– Отлично! Кто-то додумался включить динамики! – мой сарказм был полезен, но только мне одной, как правило, меня считали грубой, и были правы. Я постаралась справиться с настигнувшим меня роем мыслей и послушать свое отражение, которое говорило практически как я, только менее эмоционально. И отражение продолжало:

– Сознание сквозь сон борется с какими-то неправомерностями со стороны моего общего поведения. На еще незащищенный, девственный холст наносятся мазки праведности. Мозг, руководствуясь велением не до конца попранной совести выстраивает для себя благородные планы, обещая телу и самому себе не повторять впредь ошибок и верно стоять на пути истины…

– Стоп, стоп, стоп! Что за бред ты несешь?! Ты о чем? Я хочу выбраться отсюда! Что ты мне впариваешь? – мое нетерпение выбраться из этой норы толкнуло меня на еще большее ожесточение к себе, а точнее к отражению. Но мой протест, ни как не повлиял на странное, неуместное повествование меня второй.

– Я обещаю себе, что не буду пить – в организме еще следы вчерашнего алкоголического восторга – мой двойник продолжал говорить, не глядя на меня, ее взгляд был устремлен куда-то сквозь меня, как буд-то меня и не было перед ней, словно я пустота, а она говорит сама с собой. – Я обещаю себе или кому-то внутри себя, что не буду продолжать беспорядочные связи . Я обещаю небесам, что не буду лгать…но я знаю, что озарившие меня клятвы уже ложны в сути их выполнения…Это просто утро, а вечером все повториться снова. Связь с праведностью прервана. – мой двойник отошел от зеркала и мерно, с все еще отсутствующим взглядом вонзил лезвие в правое запястье. Медленно и легко, не морщась и не гримасничая, она профессионально протянула лезвие от самого сухожилия лучевого сгибателя вверх по всей длине руки, стараясь как можно глубже вонзить лезвие в податливые ткани, вспарывая и задевая межкостные и лучевые артерии. Кровь не была сначала густой, обычная яркая, такая знакомая и жидкая кровь струйками растеклась по обе стороны руки. Я была по другую сторону, потому не слышала запах металла, то есть крови. И я не сдвинулась с места. Даже не попыталась ее остановить. Я просто стояла и наблюдала, настолько это было привычным для меня, что моя совесть или, что там от нее осталось, были спокойны. Даже когда густые, темные капли стали преобразовываться и вытекать из распоротой ткани, я не побежала к зеркалу и ничего не говорила своему отражению. Зачем? Это же я. Даже смешно было бы кричать в глупое зеркало, хлопать ладонями, бить по стеклу и бросаться в припадках истерики к тому, кого я не знаю и знаю достаточно хорошо, чтобы ничего не предпринимать. Отражение исчезло.

Вот только тогда я опомнилась от безразличного созерцания и весьма смачно выругалась. Однако. Не знаю, что за заклинание из совершенно нецензурных сочетаний слов я произнесла, но передо мной снова возник мой двойник. Я даже улыбнулась.

– Уже вернулась? Так быстро? – с меня продолжал шуровать сарказм. Я уже не была обозленной, но и совершенно спокойным душевным равновесием, мое состояние назвать было трудно. – Что теперь? – я ходила вокруг зеркала, точнее то, подходя, то снова удаляясь от него. И таким образом, я успела заметить, что стены этой чертовой западни стали как-то уже. Ко мне подбиралась паника. Я не люблю душные и замкнутые пространства. Просто ненавижу их! И мне это не показалось. Нора действительно сужалась. Мне это не нравилось. – Давай! Начинай! Что предложишь? – мой двойник медленно сел на стул и с привычным уже для меня взглядом уставился куда-то в никуда.

– Кто я – симбиоз мышечных тканей, которая гордится своим превосходством мыслить, улыбаться и отвечать на вопросы... – мой двойник заговорил моим голосом, только на этот раз, в оттенке было что-то другое, безысходность, что ли. И меня это раздражало.

– Ой! Опять ты начнешь говорить всякую чушь! – я опустилась на колени и презрительно смотрела на себя, которая сидела напротив зеркала и продолжала говорить с кем-то, и явно не со мной.

– Тогда другой вопрос – продолжало мое отражение. – А человек ли тот, кто имеет две, одну, три ноги и пытается кому-то что-то доказать, или пока не доказываешь – то иначе ты не человек? – мой двойник сделал пузу, глаза ее не моргали и не слезились, они были пусты, я даже почувствовала в них приближающийся холод. – Всем приятно назвать себя человеком. Но так ли это на самом деле. Отлично. Разберем понятие – как оно быть «человеком». – отражение едва заметно улыбнулось и я впервые узнала в ней, самое себя. Что-то блеснуло в глазах, а край губ нервно дернулся, прямо как у меня, в попытке искаженной улыбки. – Первая модель – самая удобная и практичная – мое отражение рассуждало с явным возбуждением. – Я человек, следовательно, я грешен и я не идеален. Я могу: осуждать, обвинять, оправдывать и оправдываться, искать и не находить, обижать и обижаться, могу приспосабливаться, привыкать, рождать, убивать, чувствовать и способствовать чувствам…Неважно. Какие чувства – главное чувства. – я обернулась и увидела насколько близки стены норы от меня. Я занервничала.

– Слушай! Ты меня слышишь? Может, отложим философствования на потом? Прошу. Давай, что-то делать! – крикнула я, своему отражению вскочив на ноги, но я не слышала себя в прямом смысле этого слова. Мой двойник продолжал разговор сам с собой.

– Страдаю, отстаиваю, защищаюсь. Плачу – значит, человек. Хотя нет. Животные плачут и страдают, возможно, мыслят и мечтают. Да это так. Но мы их почему-то не ставим на один пьедестал с собою. – мой двойник снова криво улыбнулся. – Кстати не факт, что и они нас ценят… Помимо этого еще столько причин. И почему по общеобразовательным понятиям, я могу считать себя человеком? Все это ходит так близко с животными инстинктами…Но я же не животное? Нет. Конечно же я человек! И что с этого? Да, мы разумные существа. Замечательно – всем сделали приятно. И все же. Смысл? – мой двойник обнял голову руками. Она была красивой и ранимой, она, то есть я. Хрупкой и болезненной. Мне самой стало дурно и весьма грустно. У меня было ощущение, как будто это уже происходило со мной. Что я уже сидела вот так вот, и разбирала по косточкам свои ощущения. Но когда это было? Не помню. И было ли это со мной.

– Мы передаем книги, письмена, диски, иероглифы – а дальше? Ничего. Ровным счетом ничего особенного. – двойник выпрямился и дернул плечами, продолжая монолог. – Вторая модель – я человек….Гусеница общается с деревом – ни один, ни другой не понимают друг-друга…Леопард убивает. Лань она не слышит и не понимает его голода….А я человек….Я вырубаю деревья, убиваю коз и коров, выдергиваю растения…Я питаюсь и хочу на чем-то писать и рисовать – созидание ради чьей-то смерти… И я человек? – в глазах моего отражения явным светом сиял вопрос схожий с помешательством. Голос становился все более беспомощным и хриплым. – Образование, мышление, амбиции, слезы, эмоции, чувства – и я человек? Но я поглощаю, испражняюсь, лезу куда-то вверх, вниз. Набиваю свое брюхо и снова отвергаю плоды жизнедеятельности. Сплю, просыпаюсь. Деформируюсь, преображаюсь. Да это так. И тогда чем же мы различны с гусеницей? – стены норы стали еще ближе ко мне. Все пространство сужалось, и меня охватил страх. Я захотела крикнуть в отражение, но, к моему величайшему удивлению, я уже не слышала свой голос. Сначала я не поверила в это. Совершив несколько отчаянных попыток сорвать хоть какой-нибудь звук из своего горла, я поняла, что не могу. Все. Я стала немой. И мало этого, мои губы, против моей собственной воли, двигались в такт со словами моего отражения. – Я – дитя Вселенной, Космоса, Хаоса…А дальше? Я могу предсказывать будущее – это делает меня счастливее? Нет. Я зарабатываю сотни тысяч злат – я счастлив? Нет. Я произвожу десятки детей – это делает меня счастливым? Нет. Я целую сотню женщин – это сделает меня счастливым на всю оставшуюся жизнь? Нет. Я умру – я буду счастлив? – отражение расхохоталось недобрым смехом и я вместе с ним. – Слишком много вопросов. – покачала головой я, периодически вздрагивая всем худым телом. – Интересно, сколько их у животных. Как часто слон или ящерица спрашивают себя «кто я»? Ха-ха. Да. Мы же их и не спрашивали об этом. Собака – собаке рознь – рознь человеку? Но она, собака, например, живет по своим правилам….А какие, же у нас правила? У нас у людей? У меня в частности? – на коленях моего отражения возник пистолет. Старый, потрепанный, приобретенный где-то в подворотне. Я хотела что-то предпринять и не могла. Больше мое тело не принадлежало мне, оно принадлежало ей, которая я, но по другую сторону стекла.

– Предположим – я человек. Здорово. Тогда ответь мне. Что я люблю? – отражение снова засмеялось, и это было очень громко. Нора сдавливала меня, я видела только ее, мою часть себя, но сопротивляться не могла. Ее голос повсеместно стоял в моей голове, он был внутри меня, он был повсюду, и это было невыносимо! А она, эта чертова Саен, все говорила и говорила.

– Что я люблю? Подчиняться и подчинять! Разрушать и создавать. Но как я далек от созидания…По принципу своих внутренних настроек, состоящих из бесчисленных кодов убеждений и правил…Я! Я могу только разрушать, и ни как не созидать. – мой двойник рассмеялась, из глаз потекли слезы и она приложила дуло пистолета к виску. – Я человек – я разрушитель. Я машина. Убийца – и ничего больше.

– Нет. – выдавила я из себя жалкий звук, но было поздно.

Глава 8. Oculorum.

Саен лежала на лестничной клетке. Ворон вертел головой и рассматривал мутными от черноты глазами, бездыханное тело. Девушка подала первые признаки жизни и первым делом смачно выругалась. Птица взмахнула антрацитовыми крылами и села на перила, чтобы лучше видеть девушку.

– Черт подери! Что это было! – продолжала ругаться Саен, в слабых потугах опереться на худые руки. – О! Это ты. – на лице снова появился презрительный взгляд. – Не думала, что скажу это. Но я рада тебя видеть. – Саен, наконец, встала на ноги, ей было неудобно, высокая платформа на мощных берцах затруднило ее становление. – Вот дерьмо. – Саен вскинула голову назад, она явно была уставшей, даже скорее измученной. – Отлично глупая птица. Что дальше? – Саен отряхнула готические одежды, звеня многочисленными украшениями. – Чего молчишь? Сказать нечего? Или может, я уже ожила, и вот просто стою на площадке, пытаясь вывести на диалог птицу, как полная дура?

– Ты все еще мертва. – лаконично отозвалась птица.

– Вон оно как. Ясно. – Саен машинально похлопала себя по туловищу в поисках сигарет, не обнаружив коих, вновь прибегла к изощренным эпитетам.