Текст книги "Дочь войны. Пешка"

Автор книги: Мария Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

ГЛАВА 1

Не спрашивайте меня, как или почему погибла цивилизация, на этот вопрос у меня нет ответа. Единственные связи, которые у нас есть с прошлым, – это рассказы старейшин. Ночью, когда горят костры, они очаровывают детей сказками, которые кажутся слишком невероятными, чтобы быть реальными.

Они рассказывают о вещах, которые называются самолетами и компьютерами, о свежей еде, которая хранилась в холодильнике в больших коробках, об автомобилях и о том, как на самом деле их водили – для этого не нужны были сильные лошади, чтобы тащить их из одного места в другое.

Последние остатки дорог, которыми мы пользовались, – эти темные, осыпающиеся тропы, пересекающие Аппалачи – это пути к свободе, которые идут куда-то далеко, далеко отсюда.

Дороги облегчают долгое путешествие, но если вы умны, то будете держаться от них подальше. Они слишком открыты. Отряды опасных республиканцев прячутся в горах, ожидая путешественников, слишком уставших или слишком невежественных, чтобы знать, что они попали в НРВ.

Народная Республика Вирджиния.

Вот где я живу, если это можно назвать жизнью. Если вы можете выжить здесь, вы можете выжить где угодно.

И, тем не менее, у меня никогда не будет возможности узнать, правда ли это, потому что началась война.

***

Гром барабанов эхом разносился по долине, перелетал через озеро и поднималтся по склону, где я пряталась в густых зарослях рододендронов. Последние несколько месяцев непрерывно шел дождь, и вначале мне показалось, что тяжелый, ритмичный гул может быть раскатами грома.

Голубое небо? Честно говоря, я не помню, как это выглядит.

Я знаю разницу между барабанами и громом, но когда вы двадцать четыре часа подняд просидели на одном месте, наблюдая, ожидая, разведывая – ваши чувства притупляются. Треск ветвей, ломающихся под тяжестью плодов, можно спутать с сигналом о приближении медведя, а визг голубой сойки может звучать как стрела, летящая вам в голову. Вот как это происходит на самом деле. Говорят, что когда один из органов чувств отказывает, остальные работают усерднее, чтобы компенсировать недостающее, но когда ваш разум начинает отказывать от истощения, притупляются все чувства.

Я тряхнула головой, смахивая с лица прилетевшую откуда-то паутину. Шум снова проник в мои уши.

Бум, бум, бада-бум.

Когда до меня дошло, что означает этот зловещий звук, адреналин волной окатил мое тело, и я моментально пришла в себя. Старейшины говорили, что это может произойти. Они не говорили, когда, но они знали, что это неизбежно. Дед предупреждал мне об этом. Он рассказывал, что мистер Эллери говорил об этом во время их последней встречи. «Война» – все, что он сказал мне тогда.

Я наклонялась вперед и осторожно раздвинула ветви. С мокрых листьев мне за шиворот обрушился ледяной водопад. Вода стекала по спине, вызывая дрожь в уставшем теле.

Бум, бум, бада-бум. Бум, бум, бада-бум.

Я внимательно прислушалась, просто чтобы убедиться в том, что я ничего не путаю. Иногда младшие дети подкрадываются к холмам и делают вид, что сражаются. Они всегда сражаются за то, кто станет частью НРВ, а кто будет на стороне ДАВ, Демократического альянса Вирджинии, наших северных врагов. Дети играют на своих маленьких барабанах, крича и делая вид, что стреляют друг в друга из охотничьих гнезд и домиков на деревьях.

Но этот звук другой. Тяжелее.

Бум, бум, бада-бум. Бум, бум, бада-бум.

Это не звуки ударов слабых детских ручек по самодельным ведрам. Это ритм войны. Воинственный зов большой армии; армии, которая наверняка сотрет нас в порошок, когда прорвется на нашу территорию.

Бум, бум, бада-бум. Бум, бум, бада-бум.

Я напряглась, чтобы услышать, как дождь стучит по веткам и листьям. Насколько они близко? Трудно сказать, все окружающие звуки многократно усиливаются ливнем. Я сосредоточенно стиснула зубы, отчаянно пытаясь определить их местонахождение, и мне пришла в голову страшная мысль: они ближе, чем я предполагала.

Эллери рассказывал истории о том, как в прошлом они могли слышать атакующие армии из двух долин. Но это… нет, это другое. Звук слишком четкий, чтобы исходить с другой стороны хребта Рафаэля, самой высокой точки на севере.

Они уже пересекли горный хребет, и я, возможно, только что убила нас всех, не сообщив об этом раньше.

Я подхватила узелок со съестными припасами, рогатку и сумку с камнями и бросилась вниз по склону холма, скользя по мокрым листьям и грязной земле, пытаясь быть осторожной, но спотыкаясь в панике. Не хватало еще сломать лодыжку: если я не смогу вернуться, чтобы предупредить своих, у нас не будет никаких шансов.

Выбравшись на протоптанную тропу на берегу озера, я стремглав бросилась к поселку. Мои ноги в ботинках несколько раз проскальзывали на липкой грязи, сумка больно колотила по спине, но я продолжала бежать, бежать, бежать между деревьями, перепрыгивая через сломанные ветки и каменные оползни – результат постоянного дождя. Я перепрыгнула через ствол сосны, который преграждает тропинку уже много лет. Я прекрасно знала, что с той стороны тропа обрывается, но в панике плохо соображала. Несколько мгновений, показавшихся мне вечностью, я летела в воздухе, думая о том, что предстоящее приземление будет чертовски болезненным. Наконец я упала на спину, мои зубы щелкнули, прикусывая язык. Боль пронзила спину от копчика до основания челюсти, во рту я ощутила привкус крови. Прокушенный язык пульсировал, от боли в спине перехватывало дыхание, но я вскочила на ноги и продолжила бег.

Честь, долг и страх являются мощными мотиваторами.

От разведчиков зависят сотни жизней в нашем лагере. Если вовремя сообщить о приближающейся опасности, у людей будет время, чтобы собрать свои вещи и отступить в крепость, где они будут в безопасности. Примерно раз в месяц разведчики прибегали в лагерь и сообщали о замеченных группах республиканцев.

Республиканцы путешествуют небольшими группами, максимум пять-десять человек, и их нападение легко отразить. Не обладая преимуществом, республиканцы предпочитают не вступать в схеватку, и если вы сможете достаточно быстро подготовиться, они изучат ситуацию и просто уйдут. Но если они застанут разведчика врасплох и подойдут слишком близко, жертв и украденных запасов будет не избежать.

К счастью, этого давно не случалось, но на данный момент небольшая группа вороватых соседей – наименьшая проблема.

Дед говорил, что целая армия врагов не вторгалась на нашу территорию ни при его жизни, ни при жизни его отца. Лишь Эллери, колдунья, может рассказать подробности прошлых сражений. Никто, включая саму Эллери, не знает ее возраста. То, как ей удалось прожить так долго – загадка для всех.

Ходят слухи о том, что она – последний оставшийся Киндер. Это всего лишь легенды, но Старейшины говорят об экспериментах в былые времена, когда еще существовало правительство, которое считало, что контролирует ситуацию. Еще до того, как мир закончился.

Сквозь ряд деревьев я наконец увидела поляну и серые струи дыма, поднимающиеся над крышей.

Мне еще нужно пройти полмили, прежде чем я смогу сообщить плохие новости.

Грохот барабанов эхом разнесся по долине и над озером позади меня. Он звучал уже достаточно громко, и мне стало интересно, слышат ли его в лагере. Если да, у меня будут проблемы из-за того, что я не предупредила их раньше. Единственный положительный момент в этой ситуации – если это можно назвать положительным моментом, – вряд ли у старейшин будет возможность для дисциплинарного взыскания за мои ошибки.

Продолжая бежать, я сплюнула кровь и осторожно проверила раненый язык. Это больно, и я поморщилась. Пусть это будет моим наказанием.

Я была в таком бешеном состоянии, в безумном стремлении вернуться в безопасное место, что я кое-что забыла – или, скорее, кого-то.

Финн!

Он мой тайный друг, член Альянса, один из их передовых разведчиков, которого я встретила в лесу год назад.

Почему он не предупредил меня?

Мы познакомились солнечным днем, до того, как дожди начались и редко прекращались, и наша первая встреча не удалась, по крайней мере, для него. Он был далеко от дома. Более двухсот миль от границы, я никогда раньше не видела кого-то из Альянса так далеко на юге. Хотя, если хорошенько подумать, это могло быть началом их планов. Генезис их военной машины. Я доверяла ему. Это могло стоить много жизней.

В тот день я, как обычно, пряталась в своих любимых зарослях рододендронов и услышала какой-то странный звук со стороны озера. Я служила здесь более года и хорошо знала звуки леса: какие деревья скрипели на ветру, какие бурундуки жили в норах и в какое время каждое утро олень приходил на водопой. Шум, который я услышала, был незнакомым, поэтому я решила проверить.

Я обнаружила, что он наклонился над ручьем, закапывая сток, который питает озеро. Острый нож у горла привел к быстрой сдаче, и он без колебаний рассказал мне, кто он, откуда он и что делает на юге. Я пообещала не убивать его, если он будет давать мне информацию всякий раз, приходя сюда. После этого я видела его нечасто, возможно, раз в пару месяцев, но он всегда приносил мне подарки и благодарил меня за то, что я пощадила его. Еще он приносил информацию. Новости о движения войск ДАВ, новости о том, сколько групп республиканцев он видел в этом районе, новости о мире за пределами нашей долины.

Информация эта не была особо ценной, но мне нравилось слушать о том, что происходило в далеких местах. Люди все еще голодали. Дождь смыл древние мосты и плотины. Те немногие, кто выжил в Пенсильвании и Нью-Йорке, образовали союз, а не враждовали между собой. Это были люди, о которых я ничего не знала, но мне было приятно сознавать, что они обрели мир.

Я никому не рассказывала о Финне. В группе, где все было общим, вплоть до дыры в земле, когда наши тела нуждались в облегчении, приятно было иметь что-то свое, личное, что-то, о чем больше никто не знал. Это был мой персональный секрет.

И все же эту информацию давал мне вражеский мальчик, которому я позволила бродить по нашим лесам. Если приближающаяся армия не убьет меня, мои люди убьют его.

К тому времени, как я добралась до лагеря, ритм войны полностью заглушил стук дождя по земле, по металлоломным крышам и бочкам, в которых мы храним воду для купания и приготовления пищи.

Я прибыла вовремя, чтобы доставить предупреждение, но я знала, что было уже слишком поздно…

ГЛАВА 2

Затаив дыхание, я зашла в нашу лачугу. Дед спал на своей койке, укрытый тонким одеялом. Его тело сотрясала крупная дрожь. Лихорадка усилилась. Его кожа горит, когда я прикасаюсь к его щеке, чтобы разбудить. Без лекарств, которых у нас нет; лекарств, которые можно найти в соседних лагерях; лекарств, которые слишком дорого стоят, потому что у нас нет подходящих предметов, например, кусочки соли и мяса оленя, Дед долго вряд ли протянет.

Я почувствовала тягучую боль где-то в глубине моего живота, где любовь и страх держатся за руки и борются за власть, пытаясь получить контроль над моими чувствами. Но сейчас у меня нет времени беспокоиться о нем. Если мы не будем готовы в ближайшее время, лекарство Деду просто не понадобится.

Я снова коснулась его щеки, мягко погладила, пока он не открыл глаза:

– Каролина? В чем дело?

Я сказала одно слово. Одно слово, которое мы все боимся услышать:

– Барабаны.

– Иди, – Дед попытался сесть. – Торопись. Скажи Хокинсу.

– Нужно ли мне?..

– Сейчас же, Каролина.

Я медленно попятилась к входной двери, наблюдая, как Дед пытается встать с кровати. Он споткнулся, и я сделала попытку помочь, но он останавил меня дрожащей рукой.

– Хокинс, – приказал Дед.

Выскочив за двери, я бросилась между лачугами. Некоторые семьи нашли достаточно полезной древесины из заброшенных городов поблизости, чтобы построить дополнительные комнаты и даже сделать окна. Они счастливчики. Они должны делиться тем, что находят, но когда дело касается жилья, Хокинс позволяет каждой семье оставлять себе то, что они могут найти за пределами нашего поселения. Это единственное незначительное послабление позволяет ему в который раз избираться на посту нашего мэра.

Два петуха кружатся и клюют друг на друга, когда я пробегаю мимо.

Дождь почти прекратился, и некоторые жители вышли наружу – на центральную площадь, где они обменивают еду, одежду, припасы или что-то уникальное, найденное или выращенное ими.

Я мельком взглянула на их лица. Лица, которые так неосведомлены, так безразличны. Они торгуются друг с другом, борясь за то, стоят ли три курицы пары сапог или достаточно ли ведра козьего молока, чтобы обменять его на буханку хлеба. Судя по их реакции, ответ на оба вопроса – нет.

Я пробиралась сквозь толпу, крича, чтобы они посторонились, и несколько голов повернулись в мою сторону. В их глазах зажегся интерес.

Вид разведчика, бегущего через центральную площадь, с такой настойчивостью и безумием, должен быть ужасающим. Боюсь себе представить, как сейчас выглядит мое лицо. Уверена, что если бы в этот момент старейшина Миннелл разрешил мне воспользоваться его зеркалом, я бы тоже не на шутку испугалась.

– Хокинс, – взвизгнула я. – Где Хокинс?

Даже если мое отчаяние не было до сих пор очевидно, страх в моем голосе выдал меня с головой. Все понимали, что он значит. Я не вызвала бы большего хаоса, даже если бы крикнула:

– Барабаны!

Началась паника, и я сразу же осознала свою ошибку. Матери схватили детей и побежали с ними к лачугам. Целые семьи оставили все, что так усердно добывали, и бросились к своим домам. Это мешает мне ориентировать в напуганной толпе людей. Передо мной упала молоденькая девушка с грязными светлыми волосами, я споткнулась о нее и еле удержала равновесие. Девушка исчезла в водовороте бегущих ног. Надеюсь, с ней все будет в порядке.

Слишком поздно для церемоний, и я закричала:

– Хокинс! Хокинс! Барабаны!

Я схватила Фармера Уэллса за руку, когда он попытался проскочить мимо меня:

– Где Хокинс?

– Пусти меня, Каролина! – взвизгнул Фармер.

– Ты его видел?

– Он внизу, со своими козами, – Фармер вырвался из моих рук и исчез в толпе мечущихся взрослых и отчаянно ревущих детей.

Я бросилась на окраину поселка. Здесь всего несколько домов. Они стоят слишком близко к лесу: никакой защиты от бродячих республиканцев или голодного медведя.

Капли дождя падают на лицо и попадают в глаза, затуманивая зрения. А может быть, это просто слезы.

– Хокинс! – снова закричала я. Молния расколола небо на две половины. Она ударила очень близко, и раскат грома раздался почти одновременно со вспышкой света. Толпа на центральной площади заполошно закричала и заметалась. Они убьют друг друга раньше, чем у меня появится шанс спасти их.

Я заметила нашего мэра, бредущего по склону холма, тяжело дышащего, неуклюжего, как беременная корова. Он заметил меня и попытался ускориться. Хокинс – единственный в нашем поселке, кто имеет избыточный вес. Все мы знаем, что он ест и копит все, что только может достать. Мэр получает то, что хочет.

Длинными бессонными ночами Дед рассказывал вещи, которые мне знать не положено, кусочки истории, за которые его могли бы выгнать из лагеря. Хокинс, по его словам, в прошлом был представителем высшего общества. Богатые стали богаче, а бедные стали беднее. Дед говорил, что все меняется, но лишь одно неизменно: общество, большое или маленькое, поддерживает тех, у кого есть деньги, независимо от того, заработаны они честным трудом или украдены.

Я подбежала к Хокинсу и когда попыталась остановиться, подскользнулась на сырой тропинке и врезалась в него, спружинив о мягкий живота. Мы изо всех сил пытались остаться в вертикальном положении, он схватил меня за плечи для равновесия – этот массивный мужчина использовал для поддержки тощую четырнадцатилетнюю девочку – и каким-то чудом мы устояли на ногах.

– Что за суматоха, Каролина? Что, во имя… – начал мэр.

– Барабаны. Я слышала военный ритм, – перебила я его.

– О, нет. Где?

– Они пересекли горный хребет.

– Ты уверена?

Я кивнула, но, очевидно, недостаточно уверенно, и он снова спросил меня, на этот раз более настойчиво, повторяя слова жестко, акцентируя каждое из них, сжимая мне плечи.

– Ты уверена?

Я начала сомневаться. Я ничего не видела своими глазами, но побоялась признать этот факт.

– Может быть. Они совсем рядом.

– Сколько?

– Я… я не знаю.

Гнев вспыхнул на его лице.

– Ты не посмотрела?

– Нет.

– Нет?

– Я… нет, я побежала. Я вернулась, чтобы предупредить всех.

– Ты разведчик, Хант. Это твоя работа. Глупая девчонка!

– Я…

– Возвращайся назад. Возьми с собой Брэндона.

– Но…

– Делай свою работу, как положено. Найди Брэндона и иди! Узнаете, сколько их, и не возвращайтесь, пока не узнаете.

– Да, сэр!

– Мне нужно знать, сколько. Если это всего лишь небольшая группа, может быть, мы сможем продержаться. Но если их больше, если они посылают целый полк, тогда мы должны отступить. Не имеет значения, насколько хорошо мы можем бороться. Понимаешь?

– Но как я узнаю?..

– Узнаешь. Иди.

Я не стала ждать других приказов. Я не дам ему возможность снова ругать меня. Я повернулась и ушла по тропе между двумя лачугами, которые были построены слишком близко друг к другу Смитами и Лоуэллами, семьями, которые десятилетиями сражались за один и тот же участок земли. Полоса шириной в двенадцать дюймов, разделяющая их собственность, была источником стольких окровавленных носов и разбитых губ, что другие жители больше не обращали на них внимания.

Старейшина Лоуэлл стоял перед своей хижиной, прикрывая свои окна, старейшина Смит напротив него делал то же самое. Мужчины обменивались колкостями, выясняя, кто чем должен заниматься. Они не обратили на меня никакого внимания, когда я пробежала между ними.

Я кинулась назад на центральную площадь и увидела, как люди из лагеря делают все возможное, чтобы защитить то малое, что у них есть. Они прибивали дополнительные куски металла к стенам своих домов, загораживая задние входы ржавыми устройствами, которые дед называет холодильниками. Когда люди использовали электричество – я слышала только запрещенные истории об этом – они хранили холодную еду, и я могу только представить, насколько это должно быть круто.

Истошные крики прекратились, и их заменили мольбы о необходимом, кто-то просил о помощи, кто-то – дополнительный лист металла. Некоторые жители справились с укреплением своего жилища быстрее, чем другие, и они были достаточно любезны, чтобы помочь там, где это необходимо.

Я спрашивал дедушку, почему мы не оставляем защиту на месте, чтобы не нужно было каждый раз повторять это безумное строительство защитных сооружений, когда опасность приближается. Мне кажется, что пребывание в готовности имеет смысл в наших условиях. Дед говорил, что я, вероятно, права, но это из-за Хокинса, который считает, что постоянный дополнительный уровень защиты держит людей в постоянном страхе, а это непродуктивно. Я понимаю его логику, но я бы предпочла спокойствие. Если бы я была мэром, я бы заставила всех учиться работать так же усердно, одним глазом поглядывая через плечо.

Я увидела, что Брэндон помогает своему отцу. Он держал в руках резиновую шину, и я не сразу поняла, как они собираются ее использовать. Я выкрикнула его имя и схватила его за руку, разворачивая к себе. Взволнованный и напряженный, он замахнулся, но потом узнал меня.

– Каролина?..

– Ты должен пойти со мной.

– Зачем?

– Нам нужно посчитать, сколько людей придет.

– Не сейчас. Попроси кого-нибудь еще. Видишь, я помогаю…

– Хокинс так сказал. – Я указала подбородком в сторону долины. – Мэр приказал вернуться туда

Его отец, Марлон, отошел от стены, поправляя рукоять молотка. Когда-то инструмент, теперь оружие.

– Мне он нужен здесь, – сердито проговорил он.

– Хокинс приказал…

– Мне наплевать, что…

– Папа, я должен, – перебил Брэндон отца.

– Ты должны помочь защитить свою семью.

Брэндон сунул старую шину в руки отца:

– Вот. Мы почти закончили. С тобой все будет хорошо. Дай мне свою сумку, – повернулся он мне. – Тебе она не нужна. Пойдем!

Он сделал паузу, изучая мое лицо, а затем мы побежали мимо домов, которых, возможно, скоро не станет.

Когда мы достигли внешних границ лагеря, Брэндон Брэндон спросил:

– Ты уверена, что слышала ритм войны?

Его ноги не такие уставшие, как у меня, и он вынужден был замедлить темп, чтобы я не отставала.

С трудом переведя дыхание, я ответила:

– Да. Громко, как будто их было много. Хокинс хочет знать, сколько.

– Сколько барабанов?

– Нет, – говорю я, пыхтя, пытаясь вытолкнуть мои слова через сжатые легкие. – «Черных пальто».

– Он думает, что придет целая армия Альянса?

– Да, – ответила я.

Наш лагерь находится на северной окраине Республики. Мы передовая группа. Первая линия обороны. Граница между нашими народами простирается на сотни миль к востоку и западу, но там, где мы находимся, проходит самый легкий путь к столице, Уорренвиллю. Дед говорил, что в древние времена его называли Роанок.

Если Альянс действительно хочет разрушить нас, если они хотят вторгнуться и захватить наши земли, то все, что им нужно сделать, – это подавить небольшие очаги сопротивления к югу отсюда. Мы были достаточно глупы, думая, что несколько оборонительных пунктов могут быть препятствием их наступлению. Они будут всего лишь комарами против атакующего быка. И рано или поздно этот бык пройдет по улицам самого большого из оставшихся у нас городов. Все знают это столько, сколько Дед себя помнит, и единственное, что до сих пор останавливало Альянс, – это Пакт мира, подписанный президентами после последнего Великого вторжения.

Единственный вопрос: почему Альянс решил нарушить его именно сейчас?