Текст книги "О том, как В. И. Ленин любил музыку"

Автор книги: Мария Гольденштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Музыканты служат революции

Композитор Модест Петрович Мусоргский (1839—1881)

В одном из залов Музея Великой Октябрьской Революции в Ленинграде среди реликвий революции стоит под стеклом старенький ротатор Общества изящных искусств. За что удостоен такой чести аппарат для размножения рукописей? И какое отношение имели изящные искусства к Революции?

Партия всегда считала искусство великой воспитательной силой. Ещё в 1905 году Владимир Ильич писал, что при социализме литература будет «служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения верхним десяти тысячам, а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, её силу, её будущность». Ленин поощрял товарищей, занимавшихся искусством: их силы всегда были нужны народу. «Вам надо учиться»,– сказал он, услышав игру юной Л. А. Фотиевой. А она-то, связав свою жизнь с революцией, ушла с последнего курса Консерватории – решила, что негоже настоящей революционерке заниматься музыкой! В России после бурных событий революции 1905 года стали возникать различные общества, которые стремились нести в народ грамотность и культуру. Партийные газеты «Правда», «Звезда» рассказывали о музыкальных вечерах, которые кое-где проводились для рабочих. В тех же газетах нередко появлялись сообщения о запрещении таких концертов полицией, об арестах их участников, о тех самых «полицейских придирках», против которых так негодовал Ленин.

Но многие передовые люди – учителя, писатели, артисты, музыканты упорно продолжали это благородное дело. Партия стремилась делать рабочие культурные общества опорой своей работы в массах. Так маленькие ручейки пропаганды музыки стекались в большую реку. Так накапливался партийный опыт музыкальной работы в массах. Он очень пригодился после победы Октябрьской революции.

В 1913 году и появилось в Петербурге Общество изящных искусств. Создал это общество пианист Николай Евгеньевич Буренин.

Общество изящных искусств занималось устройством концертов. Правительство разрешало иногда концерты для рабочих, в надежде, что увлечение музыкой помешает рабочим увлекаться революцией.

Однако в руках большевиков музыка отлично служила революции. Ей отдавал свою молодую энергию Николай Евгеньевич Буренин. Он устраивал концерты в рабочих бараках и казармах. Правда, в этих лачугах не было роялей. Но это не останавливало его. Из дому выносили пианино, ставили его на телегу ломового извозчика и везли на рабочую окраину: в Волкову деревню, за Невскую заставу, на остров Голодай. Общество изящных искусств создавало и рабочие хоры, в которых тайно разучивались революционные песни. В том же 1913 году в «Правде» были напечатаны статьи В. И. Ленина «Евгений Потье» и «Развитие рабочих хоров в Германии» и пропагандисты-музыканты ещё более уверились, что их работа нужна народу. В концертах общества для рабочих исполнялись лучшие произведения классической музыки.

Целые программы посвящались народной песне. Лекторы-большевики помогали слушателям овладевать серьёзной музыкой, рабочим становилось близким творчество великих композиторов.

Каждую программу обязательно должно было разрешить начальство. Но что было запрещать, если в ней стояли имена великих композиторов Глинки и Шопена, Листа, Грига, Чайковского? И полиция ставила свою печать. Но вот, после блестящей рапсодии Листа объявляются романсы Мусоргского, и в зал врывается горькая жалоба замерзающего ребёнка:

 
Барин мой миленький,
Барин мой добренький!..
С голоду смерть страшна,
С холоду стынет кровь…
 

«Сиротка» Мусоргского – не просто романс, это сама жизнь… Уличная сцена, знакомая в то время каждому.

Часто исполнялся и другой романс Мусоргского, «Забытый». В нём поётся о солдате, павшем на поле боя. Бой окончен. Победители пируют, а над телом солдата уже кружит жадное вороньё. В далекой деревне жена солдата баюкает сына: «Агу, агу, вернётся тятя… А тот, забыт, один лежит».

Музыка тревожила сердце, заставляла задумываться о жизни, звала к действию, к борьбе. Составление программы было делом тонким. На каждом концерте непременно присутствовала полиция. Если что-нибудь казалось ей подозрительным, концерт сразу прекращался, начиналась облава.

На одном концерте Общества изящных искусств полиция заметно нервничала: выступал А. М. Горький. Но всё шло спокойно: писатель читал свои рассказы, речей не произносил и только закончив чтение и прощаясь со слушателями воскликнул: «Да здравствует…» Тут жандарм грозно поднялся с места. Алексей Максимович рассмеялся и закончил: «Да здравствует… сами знаете, что…»

Иные деятели с насмешкой относились к буренинским концертам, считали их праздным делом, недостойным внимания настоящего революционера. А Горький горячо поддерживал его «затею». Он считал, что если музыка будет даже по капле просачиваться в рабочую среду, она поможет расти новым силам. «Поможет ли? – писал Горький.– В этом нет сомнения, ибо искусство действует как солнце – оно возбуждает энергию!»

Вместе с Бурениным в концертах выступали многие замечательные артисты. Одни соглашались выступать в неприглядной обстановке рабочей казармы из сочувствия к хорошему делу. Другие и сами были бойцами революции.

В предреволюционные годы большим успехом пользовалось мужское трио со смешным названием «Три КО». Это были известные оперные певцы И. Войтенко, П. Журавленко и солист Капеллы М. Закопайко. Украинское окончание их фамилий дало имя этому замечательному ансамблю.

Один из трёх певцов – Василий Андреевич Войтенко – выдающийся исполнитель партии Германа и Хозе – был подпольщиком, хранил у себя литературу и оружие.

Общество изящных искусств устраивало и большие концерты в концертных и театральных залах. Имена популярных артистов всегда привлекали публику, а сборы тайно передавались в партийную кассу.

Выступала с Бурениным будущая оперная звезда, молодая певица Липковская. Публика неистовствовала, когда она пела знаменитую Арию с колокольчиками из оперы «Лакме». Однажды её «колокольчикам» пришлось звенеть в необычно тревожной атмосфере. Было это в городе Таммерфорсе.

Перед началом концерта Николаю Евгеньевичу шепнули, что в зале скрывается революционер, за которым гонится полиция. Надо немедленно взять у него секретные документы, чтобы они не попали в лапы жандармов. Николай Евгеньевич, распихивая бумаги по карманам своего концертного фрака, лихорадочно соображал, как спасти самого товарища, куда спрятать его? Преследователи были в двух шагах, третий звонок настойчиво извещал, что пора начинать концерт… и вдруг озарила мысль: суфлёрская будка! Сегодня ведь не спектакль, а концерт – суфлёр не нужен, будка пуста. Авось полиции не придёт в голову заглянуть туда. Беглеца быстро провели под сцену. Буренин сел за рояль. Полился очаровательный голос Липковской. Гремели овации. Но что творилось с бедным пианистом! Через десятки лет Николай Евгеньевич вспоминал: «Пол горел под ногами, ноты прыгали в глазах, и что я вытворял вместо аккомпанемента – я ничего тогда не соображал и теперь не помню»… Публика, видимо, не замечала оплошностей пианиста, певицу вызывали без конца. Наконец опустился занавес. Восторженные слушатели хлынули вслед за артисткой, а под шумок вместе с толпой её почитателей вывели из театра мнимого суфлёра и укрыли в надёжном месте.

Музыкальные интересы привели студента Буренина в дом Стасовых. Братья Стасовы – известный юрист Дмитрий Васильевич и художественный и музыкальный критик искусствовед Владимир Васильевич – были выдающимися музыкальными деятелями. Молодого музыканта притягивали эти замечательные люди. Но, сам того не зная, Буренин оказался в семье подпольного работника ЦК большевистской партии – Елены Дмитриевны Стасовой[17]17
  Е. Д. Стасова, один из старейших деятелей КПСС,– дочь Д. В. Стасова.


[Закрыть]. Она вначале приглядывалась к новому знакомому, изучала его взгляды, характер, а потом рассказала ему о партии, о Ленине, привлекла к революционной работе.

Семья богатейших купцов Бурениных была известна всей столице. Из окон их дома часто доносилась музыка. Дворники судачили, что барчук любит позабавиться музыкой. Но никто не подозревал, что в футлярах музыкантов, выходивших от него после «репетиции», лежат иной раз не скрипка, не виолончель, а номера запрещённых газет, а то и ружейные патроны.

Летом 1905 года Буренин был послан в Женеву к Ленину, и в ноябре, когда Владимир Ильич нелегально приезжал в Россию, Николай Евгеньевич встретил его и укрыл на квартире своей сестры – жены офицера-монархиста. Ни сестра, ни её муж не подозревали, что за гость появился в их доме.

Однажды Буренин явился к Стасовым заметно располневшим: под парадным костюмом он был весь обмотан партийной литературой, которую только что привёз из-за границы для передачи Е. Д. Стасовой.

Как на грех в доме оказался музыкальный вечер. Все обрадовались приходу пианиста: не хватало партнёра для игры в восемь рук. Гостя сразу повели к роялю. Невозможно было улучить момент, проникнуть в комнату Елены Дмитриевны и избавиться от давящего груза. Пришлось подчиниться. С трудом двигая руками, Буренин начал играть. К удивлению всех окружающих, играл он из рук вон плохо, поминутно ошибался, фальшивил и сбивал своих партнёров.

Но вот подали чай. Во время застольной беседы удалось улизнуть и «разгрузиться».

Скоро как ни в чём ни бывало, он вернулся в гостиную и заиграл с обычным блеском.

А что же ротатор, хранимый в музее Революции? Полиция разрешила Обществу изящных искусств приобрести ротатор для печатания пригласительных билетов и программ.

Однако печатались на нём не только программы концертов, но и программы боевых действий – нелегальные листовки. Работа Буренина в Обществе изящных искусств – лишь один из примеров того, как большевики-музыканты служили великому делу революции: они были её глашатаями и её чернорабочими.

И пряча в концертных костюмах, в футлярах инструментов листки с боевыми призывами партии, неся на рабочую окраину сокровища музыки, они мечтали о тех днях, когда сюда проникнет не капля, а целое море музыки – и зазвучит громко, открыто, победно!

«Все дружно вперёд к искусству, к красоте!»

Письмо скрипача-революционера Э. Сырмуса Горькому (о встрече и беседе с Лениным)

В фойе наших театров, во Дворцах Культуры на мраморе стен выведены золотом слова:

«Искусство принадлежит народу».

Ленин

Это строчки из беседы Владимира Ильича с немецкой коммунисткой Кларой Цеткин. Беседа их происходила в Кремлёвской квартире Ленина почти полвека назад – в 1920 году. Клара примечала всё – и то, как похудели Ильич и Надежда Константиновна, и как бедно и пусто было на столе этих радушных хозяев. Она приехала в Москву, чтобы своими глазами увидеть страну победившей революции.

Клара знала, что Россия окружена интервентами, идёт гражданская война. Выдержит ли народ неравную борьбу? Она увидела голодную и мёрзнущую столицу, людей, которым не хватало хлеба, а кусочек сахара казался роскошью. Но она видела, как вечером те же полуголодные, усталые люди тысячами заполняли театры. Что влекло их в холодные залы, где приходилось сидеть в шубах? И что побудило партию в такое отчаянно трудное время уделять столько внимания и заботы искусству?

Ленин с большой охотой отозвался на вопросы старой коммунистки. Он рисовал ей замечательные картины будущего расцвета искусства в Советской стране. Эти мысли он лелеял много лет. Когда с маленькой группой товарищей где-нибудь в Женеве или Праге Владимир Ильич слушал оперу, он думал о рабочих, чьими руками построены театры, о тех, кто ткал шелка и бархат для их украшения, но сам не переступал порога театра. Ведь партия вела борьбу и за то, чтобы трудовой народ пришёл хозяином в эти прекрасные залы.

И Ленин с жаром говорил Кларе Цеткин, что искусство никогда больше не будет принадлежать богачам. Теперь оно будет глубоко проникать в народные массы. Народ научится понимать искусство, полюбит его. Из народа будут выходить свои талантливые творцы искусства – страна будет растить и развивать их дарования.

Поражённая, слушала Клара Ленина. Придя домой, она записала его слова: каждое врезалось в её память. Да, наступала новая жизнь искусства в этой удивительной стране, где музыка могла окрылять людей, поднимать на большие дела. Вместе с Великим Октябрём искусство хлынуло в массы, как поток, прорвавший плотину. Советское Правительство обратилось ко всем музыкантам, художникам, литераторам: давайте вместе работать для народа! Отдел искусств заканчивал свой призыв словами: «Все дружно вперёд, к искусству, к красоте!» Было чему удивляться старой немецкой коммунистке. В театрах и концертных залах она видела скромно одетых рабочих, девушек в красных платочках, матросов, опоясанных пулемётными лентами. Концертным залом стал даже Зимний дворец, где прежде жили цари. Его тогда назвали Дворцом Искусств. За один только год Советской власти в Петрограде состоялось больше 300 концертов. И каждый из них проходил как праздник. Николай Ильич Подвойский от имени Военно-Морского Комиссариата просил комиссара просвещения Луначарского уделить внимание музыкальному просвещению солдат и моряков. «Мы можем двинуть огромные силы на это дело»,– обещал нарком. Начались концерты в казармах, театры ставили оперы и балеты для армии, множество групп артистов отправлялось на фронт. Красную армию стали называть Университетом музыкальной культуры. Большую любовь завоевали «Музыкальные понедельники» Балтийского флота. Здесь можно было послушать лучшие симфонические оркестры, хор Капеллы, талантливых солистов. Здесь читались увлекательные беседы о музыке. Но где бы ни проходил концерт – в театре ли, в матросском ли клубе – зрители обязаны были находиться в полной боевой готовности. Очередной музыкальный понедельник. Зал погружён в музыку. Но её приходится прервать. Раздаётся команда: «Подводники – выходи! Курсы командного состава – на перекличку»! Белый генерал Юденич приближался к Петрограду. Слушатели концерта были отправлены на боевые участки. К ним добровольно присоединились и некоторые артисты.

А ещё через несколько дней и слушатели и музыканты возвратились с фронта. Был объявлен следующий Музыкальный понедельник. Кто остался живым и здоровым, принял в нём участие.

Торжественное заседание Петроградского Совета, посвящённое первой годовщине Октябрьской революции, началось необычно: депутаты и гости слушали «Реквием» Моцарта. Его исполнили бывшие придворные музыканты: симфонический оркестр и Капелла. Дирижировал знаменитый Альберт Коутс.

Председатель собрания обратился к залу: «Я счастлив, что благодаря власти пролетариата имею возможность на 52‑м году жизни слушать такую прекрасную музыку, о которой в продолжении всей своей прежней жизни не знал»… Но многим даже искренним друзьям народа не верилось в чудо, не верилось, что полуграмотная рабочая масса способна слушать серьёзную музыку.

Писатель А. Серафимович пришёл на многолюдный митинг в манеже. На эстраду вышла молодая скрипачка. Писатель с первых звуков узнал Легенду Венявского. Он расстроился: «Напрасно она – Легенду. Надо же считаться с публикой». Опустив голову, он ждал: вот-вот начнётся кашель, болтовня. Но внезапно наступила тишина. Весь манеж замер. Будто перестали дышать все восемь тысяч зрителей. Какие-то незримые нити протянулись от скрипачки к аудитории. Легенда захватила все сердца. Как же радовался писатель своей ошибке!

Года через три Серафимович был приглашён к Ленину. Владимир Ильич спрашивал, над чем он работает, часто ли встречается с рабочими. Александру Серафимовичу припомнились впечатления от недавней поездки на Лосиный Остров к рабочим крупного арсенала. Рабочие арсенала тянулись к культуре, но в посёлке не было просторного здания, где можно было бы устроить лекцию, концерт или спектакль.

Выделялась своими размерами лишь бывшая помещичья конюшня. Помещик был любителем скаковых лошадей и для них построил огромную конюшню. Кому-то пришло в голову переделать её под клуб. Рабочие прорезали в стенах большие окна, настлали полы, сделали сцену, провели электричество – получился красивый и уютный зал. Тогда арсенальцы отправились в Москву за артистами и торжественно открыли свой клуб. Рассказывая об этом Ленину, Серафимович пошутил, что из конюшни получился зал не хуже дворянского собрания[18]18
  До революции в столицах и крупных городах лучшие залы принадлежали организации дворянства, так называемому «Дворянскому собранию».


[Закрыть]. Владимир Ильич рассмеялся шутке. Он смеялся радостно, от всей души, даже слёзы от смеха выступили. Вытирая их, Ленин сказал:

«Только рабочий умеет построить из конюшни „Дворянское собрание“, а то ли он ещё построит, дайте срок!» И потом задумчиво добавил: «Страшно дорого заплатили рабочие за своё право быть хозяевами жизни, но в конце концов выиграют они. Это воля истории».

Да, Ленин глубоко верил в рабочий класс. Он с гордостью говорил Кларе Цеткин, что рабочие получили право на настоящее, великое искусство. В концертах исполнялись лучшие произведения музыкального искусства. На съездах и конгрессах, на митингах-концертах[19]19
  В первые годы революции получили большое распространение массовые собрания трудящихся – митинги по важнейшим политическим вопросам. Митинг обычно заканчивался концертом.


[Закрыть] выступали выдающиеся русские певцы и музыканты.

Зарубежные исполнители не сразу решались посетить молодую Советскую страну. Слишком много наслышались они выдумок о большевиках – «душителях культуры». Но постепенно революционная Россия стала интересовать и притягивать передовых зарубежных артистов, они стали появляться в Москве. Первым из дирижёров приехал Оскар Фрид из Германии. Это было большим событием в музыкальной жизни столицы. Фрид был принят Лениным. Во время беседы дирижёр задал вопрос, который, оказывается, очень беспокоил его: нужно ли дирижёру появляться перед советской публикой во фраке? Может быть его примут за буржуя и слушать не захотят?! Владимир Ильич улыбнулся наивному вопросу. Он ответил Фриду, что каждый концерт – праздник, и артист, уважающий слушателя, должен выступать в праздничном концертном костюме. А наш слушатель заслуживает особенного уважения потому, что он высоко ценит и любит настоящее искусство.

Фрид успокоился, но только после первого концерта по-настоящему оценил слова Ленина. Его поразил искренний интерес советских людей к музыке. Что-то особенное он уловил даже в их горячих аплодисментах. «Ленин был прав. Я выступал перед избранной публикой»,– писал растроганный дирижёр.[20]20
  Оскар Фрид ещё несколько раз приезжал в нашу страну, а затем переехал в Москву и принял советское гражданство.


[Закрыть]

В 1921 году А. В. Луначарский получил письмо от знаменитой американской танцовщицы Айседоры Дункан. Она просила разрешения приехать в Советскую страну, чтобы развивать здесь свою школу танцевального искусства. Дункан искала новых путей в хореографии. Танец, считала она, должен передавать большие идеи, заложенные в музыкальном произведении. Он должен быть свободным и от стесняющего тело трико и от заученных балетных движений. Артистку не страшили трудные условия жизни в России. Ей казалось, что здесь её идеи будут поняты и приняты. Ленин поддержал просьбу Дункан, и вскоре москвичи познакомились с её своеобразным, талантливым искусством. Первый концерт Айседоры Дункан состоялся в день четвёртой годовщины Октября. Сама его программа была удивительной: Дункан танцевала… Шестую симфонию Чайковского!

Последний номер программы назывался «Интернационал». В сопровождении полутораста детей в развевающихся красных одеждах Дункан исполняла под музыку пролетарского гимна танец-плакат об освобождении угнетённых, о дружбе народов земли.

Владимир Ильич наклонился над барьером ложи и неотрывно следил за танцем. Лицо его, словно зеркало, отражало каждый жест танцующих. Когда прозвучали последние аккорды, и зал восторженно зааплодировал, из ложи раздался возглас: «Браво, браво, мисс Дункан!». И все увидели Ленина. Публика не отпускала артистку, требовала повторения. «Я повторю танец, если мне помогут зрители»,– согласилась Айседора. Все встали с мест. Встал и Ленин и запел вместе со всеми великую песнь партии.

А ещё раньше – в 1919 году, как раз в дни второй годовщины Октября в Петроград приехал из Англии скрипач с европейской славой – Эдуард Сырмус. Он попал на заседание Петроградского Совета. Ему дали слово. Сырмус вынул скрипку и сказал собравшимся: «Я приветствую вас, товарищи, любимой песней английских рабочих – „Красное знамя“». Сырмус выступил и перед школьниками Петрограда. Он рассказывал им о жизни детей в капиталистических странах и перемежал речь музыкой. Знаменитый музыкант исполнял труднейшие произведения классиков и простые народные песни. Заканчивая концерт, Сырмус «запел» на скрипке «Интернационал». Весь зал, поднявшись с мест, вторил чудесному запевале. А через несколько дней скрипач, одетый в военную шинель, был уже среди защитников Петрограда от белогвардейцев. Винтовкой он владел так же уверенно, как скрипкой. Но и скрипка не отдыхала. Воинские газеты тех времён полны сообщений о замечательном скрипаче-коммунисте. С нашей армией он дошёл до реки Нарвы. Отсюда была видна земля его родной Эстонии, где властвовала тогда буржуазия.

В газетах писали, что Сырмус выслан из Англии за то, что поднимал рабочих на защиту Советской России. В своих концертах в ответ на овации он играл какую-нибудь народную мелодию и говорил: «Вы наслаждаетесь концертом, а ваши сыновья убивают советских рабочих и крестьян и сами гибнут. Пусть эта песня напомнит вам о них». Правительство запрещало концерты-митинги Сырмуса, но лондонские электрики грозились оставить город без света.

И в огромных залах собирались тысячи рабочих. На стенах висели лозунги: «Да здравствует Ленин! Да здравствуют русские большевики». С каждым выступлением скрипача всё новые и новые сторонники присоединялись к призыву «Руки прочь от Советской России».

Что привело знаменитого музыканта на путь революционной борьбы? Как научился он служить народу своей скрипкой? Ответ на этот вопрос даёт рукопись Сырмуса «Моя встреча с Лениным». Её недавно обнаружил в архивах Института Марксизма-ленинизма журналист Д. Руднев. «С малолетства мною владели две страсти – страсть к скрипке и страсть к пролетарской революции. Эти страсти текли параллельно, мешая друг другу, исключая друг друга, пока я не встретился с Лениным. Ленин соединил эти страсти и дал им плодотворное направление».

Сын эстонского крестьянина-бедняка Эдуард Сырмус рано вступил в революционную борьбу. На подпольных собраниях и сходках товарищи любили слушать юного скрипача. В Петербурге он учился у выдающегося профессора Ауэра. Скоро студент попал за тюремную решётку. И здесь, в тюрьме, он добился, чтобы его скрипку принесли в камеру. Он всей душой верил в силу музыки. Прикладывая скрипку к стене, он играл Чайковского и Шопена. В соседней камере товарищи слушали музыку, прижав ухо к стене, а потом благодарили музыканта по тюремной азбуке постукиванием в стену.

После поражения революции 1905 года Сырмус уехал в Финляндию. Он слыхал, что и Ленин там, но встретиться с ним не удалось. Сырмус выступал с большим успехом в разных странах. Однако его мучила мысль, что искусство его ещё несовершенно. Скрипач рабочего класса должен играть лучше королевских скрипачей! И как поставить любимую скрипку на службу делу революции? Он мечтал поговорить об этом с Лениным.

В 1909 году Сырмус приехал в Париж. Здесь и произошла долгожданная встреча. Сырмус сказал Ильичу: я большевик, но очень люблю скрипку. Имею ли я право играть на скрипке? И Ленин ответил – да, если будете скрипачом-большевиком. Музыка – большая сила, её надо использовать для наших целей.

В Париже Сырмус дал концерт для эмигрантов-революционеров. После ему сказали, что Владимира Ильича видели в последнем ряду зала. А через несколько дней к Сырмусу пришёл секретарь заграничного бюро ЦК партии и передал, что партия будет давать ему деньги, чтобы он мог совершенствовать свое мастерство. Сырмус стал брать уроки у профессоров Анри Марто и Люсьена Капэ и приобрёл феноменальную технику.

Первые же концерты в городах Швейцарии принесли скрипачу шумный успех.

Газеты разнесли весть о нём, последовала поездка по Европе, и везде музыке сопутствовало яркое слово коммуниста. Если бы не эти речи, легко, победно шла бы его дорога к славе. Но Сырмус оставался неподкупным. Тюрьмы были знакомы ему не меньше чем концертные залы, но он переносил их стойко, потому что, говорил Сырмус, «Ленин толкнул меня на путь скрипача-революционера»…

Недолго пробыл замечательный музыкант в России. В 1921 году в Поволжье начался голод. Нужна была помощь, и Сырмус снова отправился в страны Европы. Он играл в пользу голодающих в Поволжье и в пользу детей политзаключённых в тюрьмах Германии. Газеты превозносили чарующий звук, глубину исполнения, необыкновенную технику. Его называли великим мастером, а полиция ворвалась на эстраду и разбила бесценный старинный инструмент скрипача. И снова блеск концертного зала сменяет мгла тюремной камеры. На этот раз с ним нет друга-скрипки. Но есть друзья на далекой родине.

Выйдя из тюрьмы, Сырмус опять на эстраде. Он говорит: «Самолёты капиталистов несут смертоносный груз, а моя Родина послала мне по воздуху новую скрипку из государственной коллекции!» И высоко поднимает дорогой подарок.

Шли годы. Седели волосы. Но музыкант-борец не сдавался. Он продолжал путь, на который встал по слову Ленина.[21]21
  В 1936 году Э. Сырмус окончательно поселился в СССР. Скончался он в 1940 году.


[Закрыть] Владимир Ильич с особенной любовью и чуткостью относился к одарённым людям. «Талант – редкость. Надо его систематически и осторожно поддерживать»,– говорил Ленин и первый подавал пример бережного отношения. Многие артисты, выступавшие в присутствии Ленина, сохранили светлую память о добром слове, дружеском совете Ильича.

Эдуард Сырмус

Выдающаяся русская певица, народная артистка СССР А. В. Нежданова познакомилась с Лениным на концерте-митинге. Только что Владимир Ильич окончил свою речь, и шквал аплодисментов буквально потряс Колонный зал. Казалось, невозможно было даже такой привыкшей к овациям артистке, как Нежданова, выйти на сцену после Ленина. Ильич почувствовал волнение певицы. Он сказал ей приветливые слова о большом её мастерстве, а потом присел на сцене недалеко от рояля и стал слушать её с таким вниманием и удовольствием, что волнение артистки улеглось, и захотелось петь ещё лучше… для Ленина. А однажды Ленин пришёл на концерт Шаляпина. Он незаметно прошёл к своему месту в партере и сел, заранее радуясь предстоящему наслаждению. Перед выходом прославленного певца в зале дали полный свет. Кто-то сверху увидел Ленина и закричал: «Ленин! Ленин!» Зрители вскакивали с мест, раздались приветственные возгласы, овации. Ленин вобрал голову в плечи, сердито махал рукой, указывая на сцену, но зал не унимался. Тогда Владимир Ильич встал и направился к выходу. Он шёл по проходу хмурый, расстроенный, не слушая восторженных криков. А дома говорил сестре, что публика вела себя бестактно. Это неуважение к артисту. Марию Ильиничну тоже огорчило поведение зрителей. И обидно было: в кои веки Ильич выбрался послушать музыку, даже заседание отменил – а пришлось уйти!

В чудесный весенний вечер 1920 года – в этот день Владимиру Ильичу исполнилось пятьдесят лет – он долго слушал музыку. Известное в то время трио имени Страдивариуса исполняло Чайковского. А потом человек, сидевший рядом с Лениным, встал и направился к роялю. Это был Исайя Добровейн – тот самый, что через несколько месяцев на квартире Е. П. Пешковой играл Ильичу и Горькому Аппассионату. И сегодня он играл Бетховена – Патетическую сонату. Ленин слушал любимого пианиста растроганный и благодарный. Это был дорогой подарок юбиляру. Он тепло попрощался с музыкантами и обращаясь к пианисту шутливо выражал ему свой восторг: Добровейн! Отличновейн! Прелестновейн! Чудесно-чудесновейн.

Ещё при царизме, в 1911 году начал пропаганду русской народной песни Митрофан Ефимович Пятницкий. Тогда его хор мало напоминал нынешний государственный коллектив, что носит имя своего основателя. Это была небольшая группа крестьян из его родного села, которых Пятницкий изредка за собственный счёт привозил в Москву. За три года этот хор дал всего десяток концертов. После Октябрьской революции Пятницкому удалось создать в Москве крестьянский хор уже с постоянным составом. Хор много выступал, особенно для красноармейцев на вокзалах при отправке эшелонов на фронт. Певцы в крестьянских зипунах с котомками в руках исполняли родные песни. Их искусство было по душе братьям, одетым в солдатские шинели.

23 сентября 1918 года хор выступал в Кремле для красноармейской аудитории. Открылся занавес, и певцы увидели Ленина. Он сидел очень близко – в первом ряду. Рука его была на повязке. Не прошло ещё и месяца после дня, когда Ильич был ранен предательской пулей.

Программа началась словами Пятницкого о народной песне. Кроме множества песен, коллектив показал живую картину «Освобождённая Россия». Хор пел:

 
Ты Россия, ты Россия,
Мать, Российская земля.
Много горя ты приняла
От приспешников царя…
 

А впереди хора стояли три женщины в русских костюмах, со снопом ржи и букетами полевых цветов. После концерта певцы попросили коменданта Кремля передать эти цветы Владимиру Ильичу. Комендант вернулся и сказал Пятницкому, что Ленин ждёт его завтра в Кремле.

Митрофан Ефимович держал в руке пропуск и не верил своим глазам. Сколько лет бился он как рыба об лёд, чтобы государство хоть немного помогло его делу. А сегодня – сам вождь народа, председатель Совета Народных Комиссаров заинтересовался им! Назавтра Пятницкий рассказал Ленину, как он ездит по деревням, разыскивает певцов и записывает чудесные народные песни. С каким энтузиазмом работают одарённые крестьяне и становятся подлинными художниками. Ленин слушал с большим сочувствием. Он считал, что Пятницкий делает очень важное для народа дело и обещал, что советская власть будет поддерживать его начинание. «Если что-нибудь нужно будет Вам, черкните на клочке бумажки, и я Вам помогу»,– сказал Ленин.

Давно это было… И как вырос с той поры всемирно известный в наши дни хор имени Пятницкого!

Ленин никогда не оставался равнодушным даже к малейшему проявлению дарования.

Во время восьмого съезда Советов в перерывах делегаты то здесь, то там распевали песни. Ленин присоединился к какой-то группе в углу вестибюля. Там соловьём заливался молодой паренёк, запевая «Во поле березонька стояла». Ильич пел со всеми и вдруг смолк, стал прислушиваться. Его поразил голос юноши. Он спросил, откуда приехал, как фамилия, учился ли петь? А на следующий день Ленин разыскал Афанасьева (так звали делегата) и дал ему записку в Московскую консерваторию: «…Голос у вас замечательный. Будем учиться петь».

Многие талантливые люди в те годы получали «путёвку» в искусство. Армейские запевалы, участники самодеятельности становились впоследствии известными артистами. Всё делалось для развития их дарований, хотя часто таким самородкам приходилось вместе с азами музыки одолевать и азы обыкновенной грамоты. В одной из частей, сражавшихся во время гражданской войны под Царицыным, был юный воспитанник – сын полка Павлик Серебряков. Вместе со взрослыми он участвовал во фронтовых концертах, аккомпанировал певцам, и талант мальчика заметили.