Текст книги "О том, как В. И. Ленин любил музыку"
Автор книги: Мария Гольденштейн
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
«Изумительная, нечеловеческая музыка»
Композитор Людвиг ван Бетховен (1770—1827)
Чем больше читаешь и слушаешь воспоминания о Ленине, тем становится яснее, что Владимир Ильич хорошо знал и любил слушать множество музыкальных произведений от симфоний и опер до простых песен. Его трогала задумчивая Легенда Венявского и приводила в восторг блистательная музыка «Кармен» Бизе. Он проникался глубокой печалью прелюдий Шопена. Но больше всего близка ему была музыка Бетховена. Это имя называют все, кто близко знал Ленина, кто садился за рояль по его просьбе.
Невольно думаешь: что заставляло Ленина искать встреч с музыкой Бетховена? Чем увлекла его музыка великого немецкого композитора? И тогда обращаешься к самому Бетховену. Вот портрет Бетховена. Вглядитесь в его черты: сурово сдвинутые брови, твёрдый взгляд под шапкой непокорных волос. Видно нелегко давалась этому человеку жизнь.
Людвиг ван Бетховен родился в 1770 году – за сто лет до Ленина. Родина его – небольшой немецкий город Бонн, в те времена центр княжества. Владыка княжества – курфюрст. На него трудились и крестьяне, и ремесленники, и музыканты. И дед и отец Людвига работали в княжеской капелле. Музыка вошла в жизнь мальчика вместе с колотушками: жестокий и нетерпеливый отец хотел поскорее сделать из него музыканта.
В 12 лет мальчик уже на службе. Он – помощник придворного органиста. Многие завидовали ему: не так-то легко было получить это место. Впрочем, работал он пока бесплатно. Авось уйдёт из капеллы состарившийся музыкант или уедет кто-либо в другой город. А работать всё равно нужно, как взрослому. И Людвиг являлся на службу, как полагалось, в придворной одежде: фрак, шёлковые чулки, башмаки с пряжками, цилиндр и даже шпага на боку. Непослушные вихры стянуты тугой косичкой напудренного парика. И так же должны быть стянуты собственные мысли. Князь не любит вольнодумцев. Вольготно живётся при дворе льстецам и подлизам.
Людвиг рос молчаливым, замкнутым. Но вот пришёл 1789 год – ему девятнадцать. По городу прокатилась весть: во Франции свершилась революция. Немецкие власти не жалели сил, чтоб растоптать слабые ростки вольных мыслей. Но поздно! Искра свободы уже попала в душу Бетховена и разгоралась всё жарче. Что дороже – музыка или свобода? Обе слились для него в одну могучую силу.
Музыка должна звать людей на борьбу за свободу и счастье! В те годы Бетховен сочинил песню «Свободный человек». Вот её слова: «Свободен тот, кто ничего не может потерять, если он отдал имущество и жизнь за свободу, для него ничего не значит преимущество рождения и титул; кто перед смертью дерзко смотрит на гробовую ступень и на пройденный путь». Мелодия этой ранней песни очень напоминает тему торжествующего финала великолепной Пятой симфонии, написанной через пятнадцать лет.
В замкнутом юноше-музыканте жила большая любовь к человеку. Вспомните песенку Бетховена о бездомном мальчугане с ручным сурком на плече. В поисках крова и хлеба бродит он из края в край, прижимая к груди единственного друга – зверька. Ласковая, тихая мелодия будит в каждом добрые чувства к одинокому мальчику и всем его бесприютным ровесникам…
В 22 года Бетховен уехал из Бонна в Вену. В Вене молодой музыкант окунулся в яркую, богатую музыкальную жизнь. В парках звучали народные песни. Четыре театра ставили оперы. Здесь жили маститые композиторы.
В Вене Бетховен подробно узнал о событиях во Франции: он познакомился с послом революционной Франции, с музыкантами из его свиты. Люди, приехавшие оттуда где родилась бессмертная Марсельеза, рассказали ему, как во Франции музыканты сражались вместе с народом, создавали гимны Революции, устраивали народные торжества в её честь. А здесь, в Вене, всё зависело от аристократов, и Бетховен это ясно ощущал. Пока он не мог пожаловаться на невнимание к себе. Богачи осыпали его подарками, но, несмотря на все милости, оставались ему чуждыми. Однажды князь Лихновский, у которого гостил Бетховен, предложил ему сыграть для офицеров вражеской армии. Бетховен резко отказался, ушёл в свою комнату и заперся на ключ. Князь обиделся и в порыве гнева приказал взломать дверь. Бетховен замахнулся на него стулом и тут же, ночью, в проливной дождь ушёл из княжеского замка. А назавтра Лихновский получил его письмо: «Князь! Тем чем Вы являетесь, Вы обязаны случайности рождения. Тем, чем я являюсь, я обязан самому себе. Князей существует и будет существовать тысячи, Бетховен же лишь один».
Бетховен вовсе не был заносчивым гордецом. Но он сознавал великую силу искусства, а его талантливых творцов ставил выше всех королей мира.
Чванство богачей ему претило. Он высмеивал даже собственного брата, зажиточного аптекаря, который заказал себе визитные карточки с надписью: «Иоганн ван Бетховен, владелец имения». Людвиг послал ему свою карточку – «Людвиг ван Бетховен, обладатель мозга»…
Творчество Бетховена было таким же как и сам композитор: сильным, прямодушным, непокорным и полным веры в человека.
Всё явственнее стали звучать в музыке Бетховена призывные звуки труб, ликующие ритмы революционных песен. Впервые в таких, казалось бы, далёких от жизни произведениях как соната и симфония, зашумели вихри жизненных бурь, появился образ героя-борца, бесстрашно, непреклонно идущего им навстречу.
Трудно было такой музыке пробивать свой путь: ведь он проходил через гостиные аристократов, ненавидевших революцию и пугавшихся её даже в искусстве. Но Бетховен шёл своей дорогой.
На этом трудном пути его подстерегала грозная беда. На двадцать шестом году Бетховен стал терять слух. Болезнь развивалась неумолимо быстро, и вскоре композитор перестал слышать звуки окружающего мира. Человеку, заговорившему с ним, он протягивал карандаш и тетрадь. Так появились «разговорные тетради» Бетховена, сохранившиеся до наших дней. Отчаяние охватывало музыканта, но он не сдавался: «Я схвачу судьбу за глотку, совсем согнуть меня ей не удастся»,– писал Бетховен.
Глухой музыкант продолжал сочинять. Он не мог услышать, как звучат в оркестре его симфонии, но музыка наполняла его, он слышал её своим внутренним слухом. Из-под его пера в этот период вышли самые вдохновенные произведения.
«Музыка должна высекать огонь из человеческих сердец»,– сказал Бетховен. Именно такой музыкой стали его симфонии, увертюры «Эгмонт» и «Кориолан», фортепианные сонаты – Лунная, Патетическая, «Аппассионата».
Музыка Бетховена, самое его имя связаны в сознании людей с священными словами «Свобода», «борьба».
Через страдание к радости, через борьбу к победе,– говорит нам музыка Бетховена.
Русский поэт-революционер ⅩⅨ века Н. Огарёв написал стихи памяти казнённых декабристов и назвал их «Героическая симфония Бетховена»:
Я вспомнил вас, торжественные звуки,
Но применил не к витязю войны,
А к людям доблестным, погибшим среди муки
За дело вольное народа и страны…
Ромен Роллан, французский писатель и музыкант, создал несколько замечательных книг о великом Бетховене. В одной из них он писал: «Многие славили его величие, как художника. Но он гораздо больше чем первый из музыкантов. Он представляет собой самую героическую силу новейшего искусства. Он – величайший и лучший друг тех, кто страдает и борется». Максим Горький попросил Ромена Роллана написать книгу о Бетховене для нашей молодёжи; он писал ему: «Наша цель внушить молодёжи любовь и веру в жизнь. Мы хотим научить людей героизму».
Так музыка Бетховена поражала и волновала людей разных стран и разных поколений.
Послушаем же и мы произведения Бетховена. Поставим на диск радиолы одну из тех сонат, которые больше любил Владимир Ильич – «Патетическую»[10]10
Патетическая – значит полная пафоса, страстного чувства, душевного подъёма.
[Закрыть].
Патетическую сонату можно назвать драмой, рассказанной звуками. Перед нами пройдут события человеческой жизни с её волнениями, надеждами, печалями и радостями. Вот пролог к драме – короткое вступление. С первых звуков мы чувствуем, как глубок и возвышен замысел сонаты. Музыка звучит сурово, насторожённо. Она движется вверх тяжёлыми шагами, словно с трудом преодолевая крутой подъём.
Из этой мужественной музыкальной темы рождается главная тема первой части – первого действия драмы. Она тоже устремлена вверх, но тяжёлое раздумье сменилось действием. Тревожно, взволнованно музыка рвется вперёд. В её потоке переплетаются и сталкиваются мрачные и светлые, мужественные и нежные мотивы. Страдание, воля к борьбе, страстная борьба за счастье.
После огненно-стремительной первой части приходит вторая. Певучая, проникновенная. Она течёт раздумчиво, медленно.
Третья – последняя часть – снова легка и подвижна, она похожа на светлую песенку. И в самом деле, оказывается, Бетховен построил музыку третьей части на подлинной народной песне Эльзаса.
Вот эта песенка:
А вот как она выглядит в сонате Бетховена:
Но вслушайтесь хорошенько, и вы почувствуете в жизнерадостной третьей части тот же ритм, ту же устремленность вперёд. И не так уж беззаботна музыка финала. Она остаётся патетической. Заключительная фраза сонаты снова призывает к борьбе!
Мужественный характер Патетической, её героический призыв находили отклик в сердце великого революционера Ленина. Л. А. Фотиева в эмиграции часто играла в кругу соратников и заметила, что Патетическую Ленин любил слушать больше всего.
И Надежда Константиновна вспоминает, что Ленин особенно любил Патетическую сонату и просил Инессу Арманд постоянно играть её. В тех же воспоминаниях Крупская пишет, что уже в советские годы Владимир Ильич ходил слушать, как играл эту сонату какой-то знаменитый пианист на квартире у народного комиссара А. Д. Цюрупы.
О музыкальных вечерах у Цюрупы упоминают и Е. Д. Стасова и А. В. Луначарский. Эти беглые, но драгоценные строки заставили советского искусствоведа С. Дрейдена заняться поисками. И он узнал, что в 1919—1920 году на квартире А. Д. Цюрупы в Кремле собирались партийные и советские работники, чтобы послушать музыку. Играл всегда один и тот же музыкант, замечательный пианист Г. И. Романовский. Это он и придумал устраивать музыкальные вечера и сам выбирал для них программу. А дети Цюрупы на узеньких бумажках переписывали программу и украшали её рисунками.
Ильича много раз приглашали на эти вечера, но он отвечал, что очень занят. Однажды даже признался, что музыку ему порой трудно слушать, так как она его слишком волнует, расстраивает. И это было, вероятно, потому, что слушал музыку Ленин всем своим существом, отдавая ей много душевных сил.
Всё же однажды – 19 ноября 1919 года Владимир Ильич появился в кабинете А. Д. Цюрупы. В этот вечер, как всегда, исполнялась двухчасовая с небольшим перерывом программа. Романовский играл Баха, любимого Лениным «Лесного царя» Шуберта – Листа и многое другое. Но вот прозвучали первые могучие аккорды вступления Патетической. Дочь А. Д. Цюрупы не могла оторвать глаз от лица Ленина. Казалось, на нём отражалось всё, о чём могла сказать музыка.
Много раз в жизни слушал Ильич любимую сонату. И она не становилась привычной, обыденной, а всегда неизменно приводила его в волнение. Старая коммунистка Е. М. Ямпольская летом 1921 года отдыхала в санатории в Горках – недалеко от дома, где жил Ленин. Однажды в санаторий пришли Владимир Ильич с Марией Ильиничной. Ленин прошёл через гостиную на балкон, где состязались шахматисты, окружённые болельщиками. Ильича сразу же усадили за шахматную доску. Волнение болельщиков усилилось: появился сильный игрок. Мария Ильинична осталась в гостиной. На рояле она увидела раскрытые ноты Восьмой, Патетической сонаты Бетховена и стала уговаривать Е. М. Ямпольскую сыграть сонату. Та долго отнекивалась, но Мария Ильинична была настойчива: «Ну, пожалуйста, это любимая соната Ильича». Пришлось уступить.
Когда музыка стихла, с балкона послышались громкие голоса: Ильич проиграл партию. Его противник хирург Вейсброд посмеивался; не жалели шуток и болельщики. Владимир Ильич смущённо оправдывался: «Виновата музыка». Патетическая снова овладела им и отвлекла от игры. Владимир Ильич вошёл в гостиную и пожал руку виновнице его поражения. «Спасибо, товарищ»,– тихо сказал он.
Слушая Бетховена (рисунок нар. художника Н. Жукова)
С жадностью вчитываешься в каждое слово воспоминаний о Ленине, где хотя бы вскользь говорится о его любви к музыке. Хочется найти и собственные суждения Владимира Ильича о музыке, но их почти нет. Даже тогда – 19 ноября 1919 года, когда Романовский так глубоко взволновал Ленина вдохновенным исполнением Патетической,– на вопрос Е. Д. Стасовой, как нравится ему исполнение, Ильич скромно ответил, что его мнение не имеет значения: он всего только любитель, а не знаток музыки.
Но А. М. Горький запомнил одно замечательное высказывание Ленина о музыке.
Это было 18 октября 1920 года. В этот день Горький ждал к себе Владимира Ильича. Алексею Максимовичу хотелось сделать приятное дорогому гостю, и он пригласил своего друга, выдающегося пианиста И. А. Добровейна. В тот вечер Добровейн играл очень много: любимого Горьким Грига, переложенную им для фортепиано симфоническую картину Римского-Корсакова «Сеча при Керженце», прелюдии Шопена и Рахманинова, пьесы Равеля и Моцарта. А потом Владимир Ильич попросил сыграть «Аппассионату» Бетховена. Добровейн исполнил желание Ленина. Смолкла музыка, но все сидели в молчании… Потом Владимир Ильич сказал тихо: «Ничего не знаю лучше „Аппассионаты“. Готов слушать её каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть наивной, думаю: вот какие чудеса могут делать люди!»
Слова Ленина глубоко поразили всех, кто через несколько лет прочёл очерк Горького «Владимир Ленин». Художники запечатлели этот эпизод в рисунках и картинах. Поэты – в стихах. Об этом вечере у Горького создан небольшой фильм «Аппассионата».
Аппассионата (рисунок нар. художника Н. Жукова)
Мужественный гений музыканта, родившегося за сто лет до Ленина, был близок великому гению революции. Ленину была нужна музыка Бетховена, она была тоже оружием в революционной борьбе.
Вспомните, как в Швейцарии Ленин слушал игру Кедрова и просил его ещё и ещё раз повторить увертюру Бетховена «Эгмонт». «Эгмонт» – герой драмы Гёте, борец за свободу Нидерландов против владычества Испании в ⅩⅥ веке. Коварный герцог Альба бросил его в тюрьму. Эгмонт должен быть казнён. Идя на казнь, он обращается к людям, собравшимся на улицах: «За родину сражайтесь, за вольность, за свободу!». Увертюра Бетховена без слов повествует о борьбе народа с произволом.
В первые советские годы в мёрзнувшей, голодной, израненной России постоянно звучала музыка Бетховена, и порою Ленин тихонько, стараясь остаться незамеченным, приходил на встречу с этой волнующей, придающей силы музыкой.
Вот он сидит в нетопленном зале Консерватории, подняв воротник, не снимая шапки, в неудобной из-за раненного плеча позе. Дирижёр во фраке, но под фраком толстый свитер, и руки в перчатках.
Таким увидела его в этот ноябрьский вечер 1918 года дочь С. Гусева – Елизавета Драбкина. Дочь своего соратника и друга Ленин знал с детских лет. Поспев в Большой зал к самому началу концерта, она с матерью спешила пройти на свои места в пятом или шестом ряду. Впереди одно место было свободно, а рядом с пустым креслом сидел человек в шапке-ушанке. Когда он снял шапку и опустил воротник пальто, Елизавета Яковлевна узнала в нём Ленина.
«Мне довелось много раз видеть Владимира Ильича выступающим на трибуне, председательствующим на заседании, у него дома. И всегда он бывал в действии, в движении. Сейчас, впервые, я видела его в минуту сосредоточенного раздумья, когда ему казалось, что он был наедине с самим собою,– пишет Е. Драбкина.– Слушая и не слушая увертюру „Кориолан“, я неприметно боковым зрением наблюдала за Владимиром Ильичом. Он сидел, не шелохнувшись, поглощённый музыкой. Оркестр постепенно освобождался от оцепенения, но всё ещё звучал приглушённо, и только замёрзший ударник, когда ему приходило время вступать, с непомерной силой колотил по своему инструменту.
…Взрыв рукоплесканий прервал мои думы. Теперь Владимир Ильич переменил позу и сидел так, что мне видна была правая половина его лица. Выражение его было сосредоточенным и даже грустным. И чувство огромной любви к нему охватило мою душу».
А вот концерт в Большом театре. В программе – тоже Бетховен. Ленина никто не видит, но он здесь, укрылся в аванложе и слушает музыку.
В 1922 году в Россию приехал немецкий дирижёр Оскар Фрид. Это был первый иностранный дирижёр, посетивший страну революции. Ленин тепло принял Фрида, беседовал с ним. Когда дирижёр сказал, что намерен исполнить произведения Бетховена и Чайковского, Владимир Ильич был очень обрадован.
Фрид рассказывал: «Мне казалось, что я назвал ему самые любимые, самые дорогие имена, какие только существовали для него во всей мировой музыкальной литературе».
Писательница Галина Серебрякова оказалась рядом с Лениным на утреннем симфоническом концерте в Большом театре в 1921 году. Все места в ложе были заняты, когда перед самым началом неожиданно вошли Ленин и Крупская. Сидевшие в ложе встали, чтобы уступить им места, но Владимир Ильич решительным жестом отказался и долго стоял, пока не внесли ещё стулья. Дирижёр поднял руку. Исполнялась Девятая симфония Бетховена. В финале этой симфонии, как известно, к оркестру присоединяются хор и солисты, и могучая «Ода к радости» призывает людей к братству и дружбе.
«Обнимитесь, миллионы!» – прозвучало в зале. «Ильич облокотился на барьер ложи, и я увидела его бледное, вдохновенное, сосредоточенное лицо,– пишет Г. Серебрякова.– Он был весь во власти торжествующей, победной симфонии, заполнившей огромный театр, рвущейся прочь сквозь камни, к небу.
Ликующие, жизнеутверждающие аккорды завершили финал, и музыка оборвалась. Не сразу, однако, рассеялось могучее очарование гениального творения Бетховена. Ленин как бы очнулся, встал, приветливо поклонился всем и, пропустив вперед Надежду Константиновну, вышел».
Музыка Бетховена прошла через всю жизнь Ленина. Она помогала мечтать, видеть сквозь чёрные тучи солнце грядущей победы. С ней ярче ощущались и самая радость и гордость победы революции над реакцией, добра над злом, света над тьмой. И для нас музыка Бетховена стала неразрывна с образом великого Ленина. Пусть же она войдёт в каждое сердце, в каждый дом.
Эти песни пел Ленин
В. И. Ленин на прогулке в горах (Польша, 1914 год)
Любимым отдыхом Владимира Ильича были прогулки в горы. Он купался в горных речках, легко ходил, поднимался на большую высоту, увлекал за собою смелых и тренировал их в горном спорте. Летом 1914 года Ленин жил в польской деревне Поронин у Карпатских гор. Как-то в воскресный день он с друзьями затеял трудный поход в горы. Целые сутки они бродили по горам и оказались на самой вершине. Вокруг было пусто и тихо. Ильич, смеясь, сказал: «Уж здесь нас не достанут ни жандармы, ни полицейские, ни цари – давайте-ка петь полным голосом наши революционные песни!». И он начал первым:
Замучен тяжёлой неволей,
Ты славною смертью почил…
К нему присоединились спутники. Пели негромко, печально – кто сидя, кто привстав на колени. За первой песней последовали другие. Владимир Ильич дирижировал стоя, и все незаметно для себя встали на ноги, выпрямились, голоса зазвучали твёрдо, торжественно и мощно, как того требовали песни «Варшавянка», «Красное знамя», «Смело, товарищи, в ногу», «Марсельеза».
Может быть в те минуты Ильичу припомнились дни, когда он впервые услыхал эти песни… Ещё делая первые шаги к революционной деятельности, он узнавал революционные песни. И тогда же он понял, что и песня – участник борьбы, и её преследовали, запрещали, конфисковали, сжигали… За пение революционных песен сажали в тюрьмы, избивали нагайками.
Ту, траурную, что здесь в горах он запел первой, очень любил брат Саша. Давно, ещё в России, Ленину стало известно, что песня эта была написана в память студента Чернышёва, погибшего в царской тюрьме. А сам Саша всего за несколько дней до рокового первого марта 1887 года, когда он готовился с бомбой в руках выйти навстречу царю, вдруг запел эту песню в шумной студенческой компании. Веселье остановилось. «Ведь это похоронная»,– удивленно сказал кто-то. «Да, похоронная»,– твёрдо ответил Саша. Сестра Анна тоже была здесь. Она взглянула на брата и сердце её замерло – такую муку прочла она в его глазах.
В 1897 году по пути в ссылку Ленину пришлось около двух месяцев пробыть в Красноярске. Здесь он сошёлся с местными политическими ссыльными. Долгие вечера проводили они вместе. Горячие речи чередовались с песнями. «Красноярцы – народ певучий, и из молодёжи составлялся неплохой хор. Владимир Ильич очень часто просил нас петь, и его особенно волновала фраза известной песни, которую он тихонько подпевал: „Ты голову честно сложил…“[11]11
Речь идёт о песне «Замучен тяжёлой неволей».
[Закрыть] Рокотание басов на последнем слоге слова „сложил“ он сопровождал мерным покачиванием головы в такт песне, а глаза у него при этом были такие, словно он смотрел куда-то вдаль…»
«Красное знамя» Владимир Ильич перенял от польского ссыльного Проминского, с которым встретился в Шушенском. Он и знал её тогда только на польском языке и считал польской песней. Теперь стало известно, что эта песня французского происхождения.
Вернувшись из ссылки, Ленин с увлечением рассказывал домашним о польских революционных песнях, которым выучился в Сибири и, расхаживая по комнате, пел:
И сестра подбирала за ним новые песни на фортепиано.
«Варшавянку» Ленину спел сам её автор, друг Ильича Кржижановский. Г. М. Кржижановский, тот самый, что впоследствии участвовал в разработке знаменитого плана электрификации России и стал академиком и героем труда, в те времена был молодым революционером. Он любил песни, писал стихи. В одну ночь с Лениным Кржижановский был арестован по делу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». В тюремной камере судьба свела его с польскими рабочими. Они часто пели замечательную песню – «Варшавянку». Глеб Максимилианович чутко прислушивался к ней. Напев Варшавянки был именно такой, о каком мечтали строители новой партии: мужественный, сильный, наступательный. Стоило перевести её на русский язык. Польские друзья рассказали Кржижановскому, о чём поётся в «Варшавянке». Но как раз о рабочем движении в ней и не говорилось. На новом этапе революции слова песни во многом устарели. Кржижановский сделал не точный перевод, а новый вариант «Варшавянки», более близкий по духу пролетарской революции. И гибкая мелодия отозвалась на новое содержание слов: в ней твёрже зазвучали героические призывные обороты.
Вот какой была польская Варшавянка:
А такой она стала в новом, русском варианте:
Всю Бутырскую тюрьму всколыхнуло, когда узники камеры, известной под названием «Часовой башни», стройным хором запели:
Вихри враждебные веют над нами,
Тёмные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас ещё судьбы безвестные ждут.
Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело…
Тюремщики бесились от бессильной злобы. Тщетно пытались они оборвать песню. Яростно колотили в двери кулаками и прикладами. Но дверь была надёжно подпёрта изнутри богатырскими плечами одного из заключённых. Справиться с ним не смогла вся свора тюремщиков. «Варшавянка» победно звучала, торжествуя над насилием.
А потом её понесли по этапам и тюрьмам, и сам автор, угодивший в Сибирь, при свидании пел её Ильичу. Это был замечательный подарок заброшенным в суровый снежный край, но не покорённым ленинцам. С этой поры «Варшавянка» была с ними всюду – в тюрьме и на баррикаде, на массовках и демонстрациях.
Кржижановский перевёл на русский язык ещё одну замечательную революционную песню – «Беснуйтесь, тираны». Она была особенно популярна там, где начала свою жизнь – на Украине. В 1889 г. во Львове полиция жестоко подавляла всякие проявления свободолюбия. Особенно трудно приходилось учащейся молодёжи. Во Львове жил тогда выдающийся украинский писатель-революционер Иван Франко. Группа студентов пришла к любимому писателю, чтобы рассказать ему о событиях в Университете, посоветоваться как действовать, как бороться с произволом. Слушая взволнованный рассказ молодежи Иван Яковлевич с возмущением воскликнул: «Шалiйте, шалiйте, скаженi кати!» (Беснуйтесь, беснуйтесь безумные палачи).
Студент Александр Колесса[13]13
А. Колесса впоследствии стал видным литературоведом.
[Закрыть] подхватил эту фразу и начал с неё своё стихотворение.
Стихи его в тот же день стали песней, а назавтра новая песня гремела на студенческой сходке.
Удивительно чутко студенты подобрали музыку к стихам Колессы. Трудно поверить, что она рождена не вместе с ними (это мелодия из музыки львовского композитора Вахнянина). Когда слышишь суровые, неумолимые, как приговор возгласы: «Позор! позор! И смерть вам, тираны!» – кажется, что другие слова никогда и не могли петься на эту мелодию. Песню «Беснуйтесь, тираны» в переводе Кржижановского с её гневным припевом очень любил и часто пел Ленин.
«Смело, товарищи, в ногу» – тоже дитя неволи. Она родилась в глухой «одиночке» таганской тюрьмы.
Обитателем одиночной камеры почти два года был молодой революционер, талантливый химик и поэт, смелый подпольщик Леонид Петрович Радин. Его хотели укротить, сломить волю к борьбе, заперев в каменный мешок. Тюрьма подорвала его здоровье, но непоколебимой была вера Радина в победу революции. Шагая взад и вперёд по сырой и тёмной камере, он складывал песню. Записать её Радин не мог – узникам одиночки запрещалось иметь бумагу и карандаш. Приходилось запоминать, напевая. Мелодия складывалась вместе со словами. Она получилась похожей на другие песни («Медленно движется время», «Славное море, священный Байкал»), но с новыми словами преображались мягкие обороты мелодий. Ритм становился твёрдым, маршеообразным. Так в тюрьме родилась гневная, непреклонная песня. Перед отправкой в ссылку Радина перевели в переполненную камеру, уже известную нам «Часовую башню». Леонид Петрович был счастлив, попав из глухой одиночки в шумную толпу товарищей. Он спел им свою песню, и с нею в камеру ворвался новый прилив бодрости и энергии. «Смело, товарищи» полюбилась всем. А через несколько дней заключённые из «Часовой башни» стояли на тюремном дворе, закованные в кандалы. По команде начальства им предстояло выйти за ворота и пуститься в далёкий изнурительный путь.
«Шагом марш»,– лихо скомандовал начальник конвоя. Это было сигналом. Из всех уст вырвалось: «Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе». Люди в цепях пели свободно, победно, радостно, а вооружённые стражи метались в ярости, не зная, как справиться с грозной песней.
Тюрьма доконала Радина, и вскоре после создания песни он погиб, а песня его делала великое дело… Владимир Ильич особенно любил мужественный радинский марш. Он весь загорался при звуках этой песни и не мог оставаться только её слушателем.
«Ильича хлебом не корми, а только подавай ему это самое: „Смело, товарищи, в ногу“ или „Вихри враждебные“. При этом сам он – основной элемент хора и очень темпераментный дирижёр. Его баритон с хрипловатыми нотками покрывает все остальные голоса, а руки, энергично сжатые в кулаки, размашистыми движениями во все стороны играют роль дирижёрской палочки. И сколько огня, сколько революционного огня он вкладывал каждый раз всё в те же незатейливые слова:
И водрузим над землёю
Братское знамя труда».
Ещё в юные годы Владимир Ильич поверил в силу песни и никогда не забывал об этом славном боевом оружии. Агитаторы приносили в рабочие кружки новые песни. И сам Владимир Ильич во время занятий в Партийной школе под Парижем в Лонжюмо обучал её учащихся революционным песням. Они печатались на страницах большевистских газет и отдельными сборниками. Партийные листовки призывали рабочих: «Выходите на улицу! Берите красные знамена! Пойте громче ваши боевые песни!»
Хозяева фабрик и заводов трепетали от страха, заслышав в толпе рабочих боевую песню.
Демьян Бедный сочинил по этому поводу сатирическую басню-быль «Поют». Её напечатали в большевистской газете «Правда». Капиталист жалуется жене:
…ты слышала – рабочие поют!
Поют с недавних пор, идя домой с работы.
Ох, эти песни мне покою не дают!
Попробовал певцов приструнить я построже,
Так нет, спокойны все: ни криков, ни угроз.
Но стоит им запеть, как весь я настороже!
И слов не разберёшь, а жутко… И по коже,
Поверишь ли, дерёт мороз!
Боялись влияния революционных песен и царские слуги-жандармы. Тем же летом, когда Ленин на вершине гор запевал песни революции, его младшая сестра отбывала ссылку в Вологде.
Полиция проведала, что по почте ей приходят какие-то книги. Ночью полицейские ворвались в квартиру и перевернули всё вверх дном. Нашли сочинения Маркса и Энгельса и самого Ленина, перелистывали их, тупо разглядывали, ничего не понимая, и вдруг в груде книг заметили маленький сборник «Наши песни». Эта книжечка встревожила царских слуг больше самых важных марксистских трудов. Они даже привели в своем донесении одну из песен как доказательство преступного поведения М. Ульяновой:
Товарищи-братья, насильем гонимые,
Не падайте духом: по вашим стопам
Несём мы заветы, народом хранимые,
Идём мы навстречу народным мечтам.
К вам мы придём и отворим темницы,
Выведем вас из них навсегда.
Ждите: уж вспыхнули счастья зарницы.
Мощь наша – сталь, наша сила тверда.
Радостно встретят вас дети народа,
Меч подадут вам и знамя труда;
Равенство, братство, святая свобода
Нас не покинут уж никогда.
Не слишком складны были эти стихи, но жандармы поняли всё. И Мария Ильинична была арестована.
Во всех странах народ ненавидел угнетателей, везде рождались песни протеста, песни борьбы. Где бы ни был Ленин, он встречал их. И французская Марсельеза и польская Варшавянка были родными сестрами русских революционных песен.
Во многих речах и статьях Ленина огнём горят слова революционных песен. В 1905 году, описывая революционные события в Москве, Ленин писал: «Толпа поёт „Марсельезу“. Устраиваются революционные митинги. Типографии, отказавшиеся бастовать, разгромлены. Народ разбивает булочные и магазины: рабочим нужен хлеб, чтоб жить, и оружие, чтобы бороться за свободу (совсем так, как поётся во французской революционной песне)».
«Vive le son du canon![14]14
Да здравствует гром пушек (фр.).
[Закрыть]»,– вдруг читаем мы в ленинской статье. Это фраза из знаменитой «Карманьолы». Пахнущую порохом, озорную и гневную песню-танец «Карманьолу» распевал восставший народ Парижа перед дворцами королей ещё в 1792 году. «Станцуем карманьолу, пусть гремит пушек гром» – такой был припев «Карманьолы».
В преддверии событий 1905 года Ленин писал: «Vive le son du canon, скажем мы словами революционной песни – „Да здравствует гром пушек“, да здравствует открытая народная война против царского правительства и его сторонников». В пламенных словах Ленина слышится боевая музыка революции.
