Текст книги "О том, как В. И. Ленин любил музыку"

Автор книги: Мария Гольденштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

В кругу соратников

Домик в Берне, где Ленин слушал игру Кедрова

Что врезалось в душу с юности – становится потребностью всей жизни. Владимир Ильич не часто позволял себе развлечения. Все силы, всё время он отдавал великому делу революции. Его трудно было оторвать от письменного стола, нарушить установленный режим рабочего дня. Да и денег всегда бывало в обрез. Но всё же жить без музыки Ленин не мог. И если представлялась возможность послушать хорошего музыканта, он не мог устоять. Близкие пользовались этой «слабостью» Ильича, чтобы он хоть немного отдохнул. В годы эмиграции Ленин часто писал матери. Из писем его и Надежды Константиновны можно узнать и об их музыкальных впечатлениях: «Смотрел венскую оперетку. Мало понравилась». Если попадался неинтересный спектакль или концерт, Владимир Ильич, разочарованный, уходил с середины. Но вот в Париже они терпеливо сидели на плохом спектакле. Почему? «В антрактах была чудесная музыка: Чайковского, Римского-Корсакова, Бородина». Зимой 1903 года в Лондоне они впервые выбрались в симфонический концерт, и им посчастливилось: исполнялись произведения Вагнера, Гумпердинка, Сен-Санса, и как могучий утёс в программе высилась Шестая симфония Чайковского. Владимир Ильич написал матери кратко, что концерт был хорош и они остались довольны, «Особенно последней симфонией Чайковского (Simphonie pathetique[4]4
  Патетическая симфония.


[Закрыть])».

Ленин любил музыку Чайковского – его оперы, певучие мелодии инструментальных пьес, печальное раздумье романсов. Можно представить себе, какое высокое наслаждение принёс ему этот лондонский концерт, где он, должно быть, впервые услышал грандиозную Шестую симфонию – страстную и глубокую повесть о человеке, его страданиях и надеждах, о стремлении к счастью и скорбном, печальном конце.

Старый большевик Е. П. Онуфриев познакомился с Лениным в 1912 году в Праге. Петербургские рабочие послали его, тогда ещё молодого члена партии, делегатом на Пражскую конференцию большевиков. Когда приезжих расселяли по квартирам чешских рабочих, Владимир Ильич позвал Онуфриева к себе: у него в комнате оказалась вторая койка. Евгений Петрович жил с Ильичом и всё дивился: как этот человек работает, где только силы берутся? Ежедневно по 8—10 часов Ленин руководил конференцией, а придя домой отдыхал всего 10—15 минут. Выпьет чаю, поиграет с хозяйским ребёнком и до поздней ночи сидит за письменным столом. Онуфриеву казалось, что для Владимира Ильича не существует ничего на свете кроме работы. Но ему пришлось снова удивляться: на улице появилась афиша – в Пражской опере пойдёт «Евгений Онегин». В заглавной роли выступит русский певец Бакланов. Ильич загорелся. Собрал группу делегатов и отправился в театр. Евгений Петрович почувствовал, что Ленин от всей души наслаждается музыкой. Он весь сиял, громче всех аплодировал и вызывал артистов…

Живя в эмиграции в разных странах, Владимир Ильич посещал и хорошие концерты и оперные спектакли. В Цюрихе его видели на опере Вагнера «Валькирия». Владимир Ильич оживлённо беседовал с польским революционным деятелем А. Краевским. Краевский слыл большим знатоком и поклонником творчества Вагнера. Ленин с большим интересом расспрашивал Краевского об особенностях вагнеровской музыки. Замечательный эпизод связан с оперой «Кармен». Было это в последний день 1903 года в Женеве. Только что закончилось партийное собрание с острыми спорами, горячей перепалкой. Всех зажгла речь Ленина. Он говорил о приближении революционных событий, будущих боях с царизмом. Взволнованные, возбуждённые вышли на улицу русские большевики и… остановились как вкопанные. Везде зажигались праздничные огни, люди с покупками в руках спешили по домам. Через несколько часов каждый в кругу близких встретит Новый год! И вдруг всех пронзила одна и та же мысль. Все с печалью вспомнили о Родине. Горько чувствовать себя одиноким в чужой стране, и особенно в такие дни. Владимир Ильич понял тоскливые думы товарищей. Он не стал прощаться с ними, а весело предложил провести вместе праздничную ночь, пойти в оперу – (давали «Кармен»)! Что может быть удачнее? Всей гурьбой отправились в театр.

Раздались ликующие звуки увертюры. Перед зрителями засверкали яркие краски испанского города. Хозе ведёт смену караула, за солдатами весело маршируют мальчишки. На сцену высыпали с песней работницы… Кармен запела знаменитую «Хабанеру». Музыка увлекла, очаровала всех.

После спектакля улица встретила русских друзей карнавалом. Женева праздновала традиционный новогодний праздник освобождения – «Эскаладу»[5]5
  Эскалада – слово из старого военного обихода – лестница, при помощи которой солдаты взбирались на стены крепости. Праздник «Эскалада» связан с таким преданием: в давние времена Женеву кольцом окружили войска иноземцев. Все жители города встали на его защиту. Мужчины сражались в войсках, а женщины и дети поднялись на крепостные стены. Они непрерывно кипятили воду и обливали кипятком противников, пытавшихся подняться вверх. И победили врага. Эту победу и отмечают ежегодным карнавалом.


[Закрыть]. Слышались звуки «Марсельезы», «Карманьолы». Всё пело и плясало, мелькали ленты серпантина, сыпался разноцветный дождь конфетти. Ильич схватил своих товарищей за руки. Они быстро образовали круг, кольцом охватили какую-то весёлую группу масок, запели, закружились в хороводе… На душе было хорошо, все чувствовали себя сплочёнными, сильными, счастливыми.

Многие из соратников Ленина были хорошими музыкантами. И музыка у большевиков-ленинцев была в почёте. В годы эмиграции в местах их встреч и собраний всегда стояло взятое напрокат фортепиано.

В Женеве, например, своеобразным клубом была столовая, организованная большевиками супругами Лепешинскими. Столовая Лепешинских, конечно, угощала своих посетителей-большевиков не только обедами. Она стала центром партийной жизни. Здесь собиралась женевская большевистская группа, сюда приходили послушать доклад и поспорить, здесь не раз выступал Ленин. Столовая помещалась в первом этаже. Внутри, за большими стеклянными витринами, стояли шесть простых деревянных столов, несколько десятков стульев и пианино. Иной молодой партиец, присланный к Ленину из России, приходил по указанному тщательно зашифрованному адресу и заставал такую картину: вокруг рояля сидит группа людей. В чуткой тишине звучит скрипка. Её сменяет яркий, сочный баритон. А рояль не умолкает ни на минуту. Только иногда один пианист уступает место другому. Музыканты очень разные. Одному удаются народные песни, другому – оперные арии. А то вдруг все сидящие превращаются в дружный слаженный хор. По блеску глаз, по задумчивым теням на лицах, по счастливым улыбкам чувствуется, как дорога, как нужна этим людям музыка. О тех, кто вместе с Лениным готовил революцию, теперь написаны книги. Сами названия некоторых книг и статей говорят о том, что было делом их жизни: «Солдат революции», «Подпольщик, воин, чекист». Но рассказывая о них, авторы хоть мимоходом, хоть несколькими строчками да упомянут о музыке. И мы узнаем, что Серго Орджоникидзе чудесно пел грузинские песни, а Пётр Запорожец (соратник молодого Ленина ещё по «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса») так любил музыку, что даже бледнел от волнения, когда слушал её. Когда Ильич просил его спеть что-нибудь украинское, он запевал прекрасную задумчивую песню об украинском народном герое Кармелюке:

 
За Сибiром солнце сходить.
Хлопцу не зiвайте,
Вы на мене, Кармалюка,
Всю надiю майте.
 

Пётр Ананьевич Красиков

Среди товарищей Ильича по партии был молодой юрист П. А. Красиков. Дружба Ленина с Красиковым завязалась ещё в Красноярске и продолжалась всю жизнь. Красиков оказался не только убеждённым сторонником Ленина, но и талантливым, неутомимым работником партии. Никто искуснее его не мог провести за нос шпиков и жандармов. В спорах с противниками он был силён, находчив, остроумен. Ему дали даже партийную кличку «Шпилька». Но другая партийная кличка Красикова была «Музыкант». И правда, Пётр Ананьевич недурно пел, играл на фортепиано, хорошо знал оперу, особенно Вагнера. Среди его нот и сегодня сохранились все вагнеровские оперы. Но особенно Красиков любил скрипку. В Красноярске участвовал в любительских квартетах – исполнял партию первой скрипки. В его игре пленяли прежде всего удивительная мягкость и певучесть звука, поэтому соратникам Красикова особенно запомнились в его исполнении такие мелодичные пьесы, как Баркарола Чайковского или Каватина Раффа.

Скрипка Красикова была всегда с ним. Он не расставался с нею даже тогда, когда надо было нелегально, незаметно для стражей пересечь границу. В футляре скрипки порой скрывались прокламации, напечатанные на тонкой бумаге. Часто после собрания Ленин просил Красикова поиграть; скрипка оказывалась под рукой, Красиков настраивал её, проводил смычком по струнам, проверяя,– и лилась нежная и простодушная мелодия Баркаролы из «Времён года» Чайковского. Ильич задумавшись слушал игру друга.

Скрипка Красикова славно поработала и повидала много интересного. Её слушал сам Ленин. А теперь она живет в Москве, в Государственном Музее музыкальной культуры рядом с портретом своего бывшего хозяина[6]6
  Скрипку эту передал в Музей сын П. А. Красикова, Пётр Петрович, по примеру отца ставший скрипачом. Ныне П. П. Красиков – директор детской музыкальной школы гор. Подольска.


[Закрыть].

Сергей Иванович Гусев

В воспоминаниях о Ленине часто читаешь: «Пел Гусев»… «Ильич просил Гусева спеть»… «Владимир Ильич очень любил пение Гусева»…

Имя Сергея Ивановича Гусева, крупного военно-политического работника, соратника Фрунзе и Тухачевского, стало широко известным в годы гражданской войны. «Солдат революции» – это книга о Гусеве. В детские годы у него был чудесный голос, и петь он мог без конца. За это в деревне мальчишка получил прозвище «Певун». А когда он вырос, детский голос превратился в красивый, сильный баритон. Дорога в консерваторию не была для него закрыта, но Гусев сам выбрал другую – трудную дорогу революции. Аресты, ссылки, невероятно смелые побеги – и снова умная, умелая партийная работа в разных городах. В 1896 году он поступил в Петербургский Технологический институт и сразу связался с революционным подпольем: стал членом «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». В столице юноша, конечно, старался побывать в опере, послушать хороших певцов. Однажды вместе с приятелями-студентами он попал в Мариинский театр на «Пиковую даму».

Партию Германа блистательно пел знаменитый тенор Николай Фигнер. Публика много раз вызывала артиста. Выходя на вызовы, Фигнер вдруг услышал с галёрки: «Браво, Фигнер!» – и тот же прекрасный молодой баритон повторил фразу из только что спетой арии Германа. Фигнера поразила красота этого голоса, и он послал капельдинера наверх – разыскать певца. Гусева привели за кулисы. Его попросили спеть. Сергей Иванович запел, а артист громко восхищался свежестью и красотой его голоса. Фигнер принялся горячо уговаривать Гусева поступить в императорскую оперу, сулил ему прекрасное будущее. Но студент наотрез отказался. Свою дорогу он уже выбрал твёрдо: только в «Союзе борьбы», вместе с Лениным.

Фигнер расстался с Гусевым недружелюбно. Сергею Ивановичу было известно, что в то время как Фигнер, осыпанный царскими милостями, купался в славе, его родная сестра революционерка Вера Фигнер была заточена на всю жизнь в Шлиссельбургскую крепость. Юноша не утерпел и глядя в глаза любимцу публики заметил: «Всякому своё… одному быть солистом труппы его императорского величества, другому…» Фигнер понял намёк. Он едва кивнул студенту и отвернулся.

Много раз ещё Гусев-певец «помогал» в партийных делах Гусеву-большевику. В Оренбургской ссылке, где он провёл около двух лет, Сергей Иванович считался не только сильным марксистом, но и лучшим певцом среди ссыльных. Где был Гусев, там жила песня. В начале девятисотых годов Гусева направили на партийную работу в Ростов в подпольный Донской Комитет Партии. Подготавливая многотысячную стачку рабочих, он писал пламенные прокламации, выступал с речами. Не хуже речей и листовок действовала его песенка про «Качалу-Мочалу». На большом Ростовском заводе был свирепый мастер – предатель по прозвищу «Качала-Мочала». Гусев сочинил про него язвительную песенку. Молодёжь распевала её открыто, вызывающе, и песня учила сплачиваться в борьбе, не бояться хозяев и их прихвостней. Молодёжь шла за смелым, хотя с виду неуклюжим Гусевым, за своим «Медвежаткой».

В 1903 году Гусев приехал в Бельгию, он был избран делегатом второго Съезда Партии, который тайно собрался в Брюсселе. Полиция выслеживала съезд. В свободный час товарищи окружали Гусева и требовали песен, а Сергей Иванович петь не отказывался. Об этих днях пишет Надежда Константиновна Крупская: «Делегаты шумным лагерем расположились в „Золотом петухе“, а Гусев, хватив рюмочку коньяку, таким могучим голосом пел по вечерам оперные арии, что под окнами отеля собиралась толпа (Владимир Ильич очень любил пение Гусева)».

Вышла неприятность: пение Гусева привлекло не только любопытных брюссельцев, но и полицию. Сергей Иванович первым заметил слежку. Нелегко было делегатам укрыться от шпиков. А съезду пришлось перебраться в Лондон.

Гусева любили слушать всегда: и в Женевской большевистской столовой, которую по мере надобности превращали в зал собраний или «художественный клуб», и в Стокгольме в дни четвёртого партийного Съезда, а порой и просто дома «у Ильичей». Когда товарищи собирались вместе, Ленин неизменно просил Сергея Ивановича спеть. И тот запевал то романс Калинникова «На старом кургане» – про вольного сокола, прикованного цепью, то куплеты Тореадора, то мечтательные романсы Чайковского, то любимую Ильичом «Свадьбу» Даргомыжского.

И каждый раз после недолгого пребывания за границей Гусев с новыми указаниями Ленина, с новым приливом сил возвращался в Россию. Здесь его ждала опасная и сложная работа, неминуемые аресты, тюрьма, ссылка.

В 1906 году, вернувшись из Стокгольма, Гусев был арестован в Москве. К счастью, его взяли с подложным паспортом на имя мещанина Ивана Кулебякова. А то ведь ещё за Ростовскую стачку ему грозил смертный приговор. В тюрьме «Ивана Кулебякова» ценили как знатока литературы и прекрасного исполнителя оперных арий. В своей камере он составил вокальный квартет, и певцы услаждали заключённых песнями разных народов. «Иван Кулебяков» был сослан в город Берёзов Тобольской губернии. План побега он вырабатывал ещё по пути в Сибирь, но осуществил его почти через два года. В Берёзове Гусев предложил свои услуги как учитель пения. Он часто пел у берега Оби. Его большой голос свободно разносился и долетал с одного берега реки на другой. Тобольские любители музыки прослышали о прекрасном пении ссыльного учителя. Они задумали поставить отрывки из оперы «Паяцы», но затея не получалась: не было исполнителя партии актёра Тонио. А у Гусева как раз был баритон, и берёзовцы упивались его исполнением Пролога из «Паяцев». Кружок любителей упросил исправника разрешить ссыльному принять участие в спектакле, и Гусев поехал в Тобольск. Загримированный, в костюме клоуна он появился перед публикой: «Итак, мы начинаем!» – гремел его голос.

Спев Пролог, Гусев как был, в гриме, выбежал на улицу, вскочил в ожидавшие его сани и скрылся из виду. Он уехал в небольшой город Касимов, там жил один из его друзей. В Касимове он выдал себя за оперного артиста Грэна, приехавшего в тихий городок отдохнуть. Он не только не скрывался, но даже явился с визитом к исправнику, пел в светском кругу, обещал «после отдыха» дать сольный концерт в Касимове. Как же был сконфужен очарованный любезностью артиста исправник, когда внезапно за Гусевым явилась полиция. Но «Грэн» был уже очень далеко от её глаз.

Инесса Фёдоровна Арманд

Среди людей, окружавших Ленина, обращала на себя внимание умом, образованностью, яркой красотой Инесса Федоровна Арманд. Партия доверяла ей важные дела. И когда Инесса вступала в спор с противниками большевизма, или появлялась на большом митинге, или вела занятия с рабочими, никому не казалось, что место этой красавицы в роскошной гостиной. А между тем она пришла в партию именно оттуда. Жизнь её сложилась необыкновенно.

В 1881 году из Франции в Москву приехала преподавательница французского языка и музыки. Оба эти предмета были в моде у русских богачей, и француженка рассчитывала на хорошие заработки. Она привезла с собой старушку-мать и шестилетнюю племянницу-сиротку Инессу. Взрослые заботились о малютке. Её обучали наукам, языкам, игре на фортепиано. Годы летели. Маленькая француженка выросла и стала изящной девушкой с огромными светлыми глазами и золотистой косой. В 18 лет она вышла замуж за сына крупного фабриканта Арманда. Теперь-то всего у неё было вдоволь: и денег, и нарядов, и развлечений. Но прошло несколько лет, и госпожа Арманд, супруга известного богача и мать пятерых детей, оказалась за тюремной решёткой. Она стала горячей сторонницей большевиков.

Должно быть, не просто отказаться от лёгкой обеспеченной жизни. Но решение Инессы было твёрдым. Её не страшили ни тюрьма, ни ссылка, ни скитания по чужим странам.

Инесса была незаурядной пианисткой. Куда бы не забрасывала её безжалостная судьба, с ней было любимое искусство. Даже в ссылке в захолустной Мезени на берегу Белого моря она прослышала, что у местного богатея есть пианино, и вызвалась учить его детей французскому языку за то, чтобы иногда пользоваться инструментом. «У меня будет фортепиано, и я этому радуюсь – очень, очень хочется играть, особенно в грустные минуты – это так успокаивает и примиряет»,– писала она дочери Инне из Швейцарии.

Горько жить в разлуке с любимыми детьми. Повидать их удаётся очень редко. В своей же стране приходится жить в подполье, скрываться под чужими именами.

Лишь изредка выпадало короткое счастье побыть с детьми. Тогда в семье устраивались свои музыкальные вечера. Каждый из детей просил сыграть его любимое произведение, и мать играла без устали. Теплело на сердце от этой встречи и радовало, что её дети не растут равнодушными к музыке.

Что же играла детям Инесса? Ближе всего был ей Бетховен. В скитаниях по свету она не расставалась с томом его сонат. Много играла Шопена – особенно его мазурки. Они такие разные, и каждая по своему прекрасна. Одни – нежные, поэтичные, другие грубовато-весёлые, словно сценки народного праздника. В мазурках Инесса открывала черты народного протеста, революционности[7]7
  Такими считал их и композитор Шуман. Он называл мазурки Шопена пушками, спрятанными в цветах.


[Закрыть]. Часто дети просили её сыграть Фантазию-Экспромт Шопена, или блестящие рапсодии Листа, или пьесы Шуберта, или что-нибудь из Рахманинова.

Старшая дочь, Инна Александровна, любила издали наблюдать мать за роялем, когда та играла одна, без слушателей. Она по многу раз повторяла один и тот же отрывок музыки, порой одну и ту же фразу, придавая ей разные оттенки, стараясь глубоко проникнуть в замысел композитора, найти ключ к произведению.

В 1909 году Инесса Арманд встретилась с Лениным, а через год переехала в Париж. Она быстро заняла видное место среди здешних работников партии и сблизилась с семьей Владимира Ильича. Надежда Константиновна позднее писала о ней так: «…Инесса была хорошая музыкантша, сагитировала сходить всех на концерты Бетховена, сама хорошо играла многие вещи Бетховена. Ильич особенно любил „Sonate pathétique“[8]8
  Патетическую сонату.


[Закрыть]. Просил её постоянно играть – он любил музыку».

В Париже Инесса Фёдоровна сняла комнатку у русского рабочего Мазанова. В её комнате вскоре появился инструмент, и теперь свободные часы она отдавала музыке. Часто бывал у Мазанова его земляк, тоже партиец, И. С. Гречнев-Чернов. Он приносил с собой скрипку. Вдвоём с Инессой они играли сонаты для скрипки Бетховена и Моцарта, играли Баха, Шуберта, Шумана, Венявского, скрипичные вариации Берио и ноктюрны Шопена. Иногда в комнату тихо входил Владимир Ильич – один или с Надеждой Константиновной. Он усаживался в кресло позади рояля и долго молча слушал. Часто просил повторить Легенду Венявского или ноктюрн Шопена (Ми-бемоль мажор) и, конечно, дорогого его сердцу Бетховена. В 1914—1915 г. в Швейцарии Инесса Арманд жила в одном доме с Лениным, и тут повторилась картина его юности: до обеда Владимир Ильич и Надежда Константиновна работали на воздухе, в саду, и к ним доносилась из дома игра Инессы. Музыка возбуждала фантазию, помогала работать.

Трудно найти слова, чтобы по достоинству оценить, чем была музыка в жизни маленькой русской колонии большевиков, сплотившихся вокруг Ленина. Слушали её не только в театральном или концертном зале. В 1903—1904 г. после Второго съезда партии произошел раскол между большевиками и меньшевиками. Многие очень тяжело переживали его. Ленин и Крупская придумали тогда устраивать у себя маленькие вечера для товарищей по партии. На этих вечерах царила музыка. Пел романсы и арии Гусев, пели все хором. Особенно отличалась озорная, голосистая «Зверка» (партийная кличка М. М. Эссен), только что бежавшая из ссылки. «Она дразнила всякого, кто вешал нос на квинту, кто вздыхал по поводу раскола»,– рассказывала Надежда Константиновна, Эссен заводила озорную залихватскую песню. «Не унывай, Егор,– кричала она пригорюнившемуся рабочему.– Валяй „Ваньку“, наша возьмёт!» И Егор веселел, подхватывая песню про Ваньку. Прояснялось лицо Ильича. «Каким отдыхом, каким удовольствием для Владимира Ильича были наши песни! – подтверждает сама М. Эссен.– Под конец я пела тягучие волжские песни и разные частушки, иногда и в пляс пускались».

В жизни партии, в её революционной борьбе бывали и очень горькие, мрачные дни. Так случилось после бурных месяцев 1905 года, когда первая русская революция была потоплена в крови. Владимир Ильич с тяжёлым сердцем покидал Россию. Когда он вернулся в опостылевшую Женеву, у него даже вырвались горькие слова: «У меня такое чувство точно в гроб ложиться сюда приехал». Но ещё до этого, вскоре после событий 1905 года, Владимир Ильич из Питера сперва попал в глубь Финляндии и жил у друзей в Сейвисто близ маяка Стирсуден. Навалилась страшная усталость, хотелось тишины, безлюдья. У приютившего его профессора Книповича жила родственница – Ксения Ивановна, консерваторская певица. И даже в эти невероятно трудные дни Ильич прибегал к музыке как к освежающему ручью. Вместе с товарищами он чутко и благодарно слушал прекрасное пение Ксении Ивановны.

Болгарский оперный артист Петр Райчев встретился с Лениным в Италии, на острове Капри, у Горького. В то время певец выступал в итальянской опере, жил близко от виллы Горького и часто бывал у него. По вечерам собирались на террасе за чашкой чая, вели беседы и жаркие споры. Владимир Ильич предлагал: «А теперь вспомним о Родине». И каждый должен был рассказать о России. Когда очередь доходила до Райчева, Ленин обычно говорил ему: «Вы нам не рассказывайте ничего, лучше спойте несколько русских романсов и болгарских песен. Таким образом вспомним о вашей и нашей родине». Райчев, не скупясь, пел их одну за другой. Но однажды во время его пения Ильич углубился в шахматы и, казалось, не замечал ничего вокруг. Райчев пел романс Ипполитова-Иванова «Вставайте, вожди». Прозвучала последняя фраза романса – Владимир Ильич поднялся и протянул руки певцу. «Вот это песня! Благодарю, очень благодарю!»

«Глаза его пылали,– пишет Райчев.– Он крепко пожал мне руки, с чувством повторив последние слова песни:

 
Плачет и стонет великий народ».
 

Михаил Сергеевич Кедров

В музее Ленина в Москве можно увидеть портрет человека в военной форме времён гражданской войны. В упор глядят на вас со стены его огромные горящие глаза. Это Михаил Сергеевич Кедров.

Кедров ушёл в революцию из обеспеченной семьи, пренебрёг беззаботной жизнью. Первым его шагом было участие в студенческих волнениях в Московском университете. Как один из вожаков движения он был исключён из Университета. Через год Кедрова узнали студенты Ярославля, которых он поднимал на борьбу с произволом. Снова арест и ссылка на север.

В 1905 году Кедров создал на хуторе под Костромой лабораторию, где тайно изготовлялись бомбы и гранаты для рабочих боевых дружин. Товарищи в шутку прозвали лабораторию оружейным заводом Кедрова. Много раз бывал он в тюрьме и ссылке. Но тяготы ссылки и тюремная одиночка не убавили революционного пыла. В неволе он закалял силы, читал марксистские труды. В тюрьме Кедров даже стал самостоятельно изучать медицину. Была у него и другая страсть – музыка. К ней он привязался с детства. Беспокойная жизнь революционера-подпольщика не погасила этой страсти. Кедров был прекрасным пианистом. Игра его была темпераментной, мужественной. Он любил музыку глубокого содержания, больших чувств: в кругу друзей и в концертных залах он исполнял сонаты Бетховена, Первую балладу и прелюдии Шопена, «Лесного царя» Шуберта – Листа.

Со свойственной ему смелостью и энергией Кедров организовал издание ленинских работ. Был в переписке с Владимиром Ильичом, но не знал его лично. Их встреча произошла в 1913 году в неожиданной обстановке. Тогда Кедров жил в Швейцарии, учился на медицинском факультете в городе Берне. Здесь, как и всегда, он охотно участвовал в концертах. Сборы с них обычно шли на дело революции. Михаил Сергеевич организовал трио, аккомпанировал певцу-любителю, тоже большевику, Трояновскому. Чаще всего они исполняли вместе «Два гренадера» Шумана, «Как король шёл на войну» Кенемана – любимые романсы революционно настроенной публики.

В том же 1913 году Владимир Ильич привёз заболевшую Надежду Константиновну в одну из клиник Берна. В свободный вечер он пошёл на концерт в пользу русского студенчества. На эстраду вышел незнакомый молодой пианист. Ленину он очень понравился. Каково же было его удивление, когда оказалось, что этот музыкант – его соратник, пропагандист и издатель его трудов! Они познакомились, долго беседовали. Владимир Ильич искренно похвалил игру Кедрова. Между тем концерт окончился, начались танцы. Ленин простился и, уходя, сказал Кедрову: «Как-нибудь зайду к Вам… музыку послушать». Михаил Сергеевич был очень обрадован похвалой Ленина, но никак не ожидал, что его игра глубоко тронула Ильича. А тот через несколько дней появился в доме Кедрова. Хозяева были взволнованы и смущены, но Владимир Ильич вёл себя так приветливо и просто, что вся семья почувствовала в великом человеке доброго друга. Даже девятилетний сынишка Кедрова задал Ленину какой-то мудрёный вопрос. Ильич погладил мальчика по голове и ответил ему стихами:

 
Вырастешь, Саша, узнаешь —
Всё расскажу тебе сам:
Где научился я пенью,
С кем и когда я певал…
 

Это был отрывок из поэмы Некрасова «Дедушка», поэмы о декабристах. С детства Ленин помнил её на память… Хозяина дома усадили за рояль. Он нерешительно перебирал клавиши. Что сыграть Ленину? Потом воодушевился и стал играть всё, что помнил. Но играя, наблюдал за своим гостем и заметил, что нравится Ленину, а что оставляет его равнодушным. Так он понял, что шумные, блестящие, но поверхностные произведения неприятны Ильичу, что не выносит он в музыке слащавости. Что ближе всего ему волевая, глубокая музыка.

Ещё не раз до отъезда из Берна посещал Ильич их маленький домик. Сидел на балконе, увитом цветами, любовался оттуда вершинами Альп… И просил Михаила Сергеевича ещё и ещё раз повторить особенно полюбившиеся ему сонаты и увертюры Бетховена.[9]9
  Фотографию этого домика сделал в 50‑е годы сын М. С. Кедрова, академик Б. М. Кедров. Бонифаций Михайлович Кедров и есть тот мальчик, которому довелось в девятилетнем возрасте так близко общаться с Лениным.


[Закрыть]

Ленину запомнилось проникновенное и сильное исполнение Кедрова. А через четыре года грянул в России Октябрь. Кедров в то время был уже военным врачом в русской армии. После революции партия поручила ему работу в военной организации большевиков. Солдаты попросту называли её военкой. «Военка» открыла в Петрограде солдатский клуб. Здесь бойцы отдыхали. Для них устраивали лекции и концерты. Здесь давали и напутствия уходящим в бой. Не раз в клубе слушали выступления Ленина. Во время одной из встреч с фронтовиками, когда хотелось сказать людям что-то особенно близкое их сердцу, Михаил Сергеевич вдруг открыл крышку рояля, на который опирался, беседуя с солдатами, и сказал: «Я хочу сыграть для вас „Лесного царя“ Шуберта – Листа. Когда-то эту музыку любил слушать наш Ильич». По залу пробежал шумок. Имя Ленина связывали только со словами «борьба», «революция», но не со словом «музыка». И совсем непривычно было видеть за роялем не артиста во фраке, а красного командира в суровой военной форме. Кедров кратко объяснил содержание «Лесного царя» и сел к роялю. Все притихли. Каждому хотелось проникнуть в музыку, понять, что в ней приворожило Ильича, что говорила она великому вождю.

А поиграть самому Ленину Кедрову больше не пришлось. Вскоре его назначили командующим Северным фронтом. В очень трудный для страны момент он приехал с докладом к Ленину. Председатель Совнаркома выслушал по-военному краткий доклад командующего, сделал нужные указания и вдруг спросил Кедрова, занимается ли он теперь музыкой. Михаил Сергеевич смущенно ответил, что очень немного, да и то ночью… Ильич тепло взглянул на него и задумчиво произнёс: «Хотелось бы мне Вас послушать…»

Ещё не раз встречался Кедров с Лениным в деловой обстановке. О встречах за роялем в те бурные и грозные времена и мечтать не приходилось. Но на всю жизнь запомнил Михаил Сергеевич тихие вечера в Берне и своего неповторимого слушателя.

После Северного Фронта Кедров стал чекистом, соратником Дзержинского. Чуткий Феликс Эдмундович знал Кедрова не только как бесстрашного и твёрдого чекиста, но как человека большого сердца. Знал он и Кедрова-музыканта. Когда вышел указ о присвоении М. С. Кедрову звания Почётного чекиста и награждении его ценным подарком, ему подарили прекрасный белый рояль.

И долго ещё на этом рояле звучали те самые произведения, что когда-то в Берне Михаил Сергеевич играл для Ленина.

Есть люди, которые, по их словам, любят музыку. Но смотришь – человек погромче включил радио, услыхав любимое произведение, музыка звучит, а он продолжает начатый разговор. Можно ли поверить, что он проникся музыкой, взволнован ею? Слушать музыку – своего рода талант. Таким талантом слушателя обладал Ленин. Он словно выключался из окружающей обстановки и весь погружался в звуки. П. Лепешинский наблюдал, как, слушая пение Гусева, «…Владимир Ильич, откинувшись на спинку дивана и охватив руками колено, весь уходил при этом внутрь самого себя, и, видимо, переживал какие-то глубокие, одному ему ведомые настроения…»

Ленин, погружённый в музыку. Какая увлекательная, и какая трудная задача для художника! Решить её пытались многие. В нашей книге вы увидите рисунки народного художника Николая Жукова. На одном из них – с надписью: «Музыка» – Володя Ульянов стоит, прижавшись спиной к двери. Он застигнут музыкой и не решается войти. Из полуоткрытой двери виден рояль. Что за музыка несётся оттуда? Юноша задумался. Рука его сжимает борт студенческой тужурки. По лицу бродит мечтательная улыбка. На другом рисунке Владимир Ильич сидит в кресле, чуть подавшись вперед. Рядом с ним не видно ни других слушателей, ни даже музыканта. Здесь они или нет – Ильич весь ушёл в звуки, он наедине с самой музыкой. Этот рисунок художник назвал по имени одной из бетховенских сонат – «Аппассионата».