355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мария Линде » Сияние твоего сердца » Текст книги (страница 4)
Сияние твоего сердца
  • Текст добавлен: 15 апреля 2022, 18:04

Текст книги "Сияние твоего сердца"


Автор книги: Мария Линде



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Зачем? – спрашиваю я, зевая и с неохотой переключаясь на неродной язык.

– Пришли результаты анализов, и доктор Асиано сказал ввести вам лекарство для стабилизации электролитического баланса…

На последних словах я почти засыпаю, выставив из-под одеяла руку, в которой уже торчит катетер. Медсестра подключает капельницу, и вскоре я чувствую, как по венам струится прохлада. Это неприятно, как и необходимость лежать на спине с вытянутой рукой, но я все равно скоро проваливаюсь в сон.

Мне снится Герцен – как будто она здесь, в моей палате. На ней такая же, как и на мне, больничная рубашка в мелких ромбах, волосы, всегда аккуратно уложенные, растрепались и висят слипшимися прядями, как будто… в крови? Рубашка тоже заляпана темными пятнами, лицо бледное в свете ночника, но при этом какое-то очень спокойное, светлое, как у ангела.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я, думая во сне, что, наверное, кто-то все-таки сообщил ей о том, что случилось.

Она не отвечает. Лишь с улыбкой прижимает к губам палец с обломанным, окровавленным ногтем, а потом кладет ладонь мне на лоб, закрывая глаза.

– Спи, Сэйнн, – говорит она, и голос у нее ласковый, мягкий, совсем как тогда, во время нашей первой встречи. – Спи. Все будет хорошо.

Я не могу двинуться и не могу больше ничего сказать. По всему телу разливается тепло, похожее на весеннее солнце, которое заполняет каждую клетку. Мне так хорошо, как никогда в жизни, а потом вдруг становится очень страшно, и крик на секунду сжимает горло стальной клешней, но тут же отпускает, когда накатывает новая волна тепла. Я закрываю глаза, засыпаю и в ту ночь больше не вижу снов.

Просыпаюсь я уже под утро оттого, что дико хочется в туалет. Капельница уже не торчит в моей руке, так что я бросаюсь в уборную, которая находится тут же, в палате, со скоростью олимпийского спринтера. Потом падаю обратно в кровать, и только тут замечаю, что моя подушка мокрая и волосы вокруг лица тоже, а ресницы, видимо, успели просохнуть, но слиплись, веки отяжелели. Это странно, ведь дискорды почти не плачут, разве что от лука или от сильной физической боли. Наверное, это реакция на капельницу. Раньше я думала, что только в кино на всех подряд в больнице ее вешают, а оказывается, это правда.

Через час подают завтрак – две румяных булочки с маслом и вареньем и – о чудо! – чашку вполне приличного кофе. Еще через час я натягиваю легинсы, не очень свежую майку, куртку с протертым рукавом и беговые кроссовки и подписываю у стойки дежурных медсестер пачку бумаг.

– Доктор Асиано уже сменился? – спрашиваю я у одной из медсестер, темнокожей, с роскошными каштановыми кудряшками. Не то чтобы мне было до этого какое-то дело, просто немного странно, что он ко мне больше не заходит.

Девушка как-то грустно на меня смотрит, но я не придаю этому значения. Потом она говорит:

– Он еще здесь, но у него срочный случай… Он не скоро освободится.

Ладно, без разницы. Я прощаюсь с ними, потом сажусь в такси и по дороге пытаюсь зачекиниться на сайте авиакомпании через мобильное приложение. Времени уже мало, приложение виснет, и я злюсь. Утро за окном машины прохладное и туманное, рейс задерживают, и я все-таки успеваю, с рекордной скоростью собрав все свои вещи в квартире, где мы прожили с Карелом почти две недели. Так, в суматохе, я покидаю Рим. И только после того, как самолет набирает высоту и на панели над сиденьем гаснет значок «пристегнуть ремни», я размыкаю металлическую защелку и наконец замечаю то, что должна была заметить гораздо раньше. На моих пальцах больше нет ссадин. Я касаюсь ладонями щек, подбородка – моя кожа совершенно гладкая. Я говорю себе, что мне просто повезло. Просто у дискордов отличное здоровье и ускоренная регенерация тканей. Мы бессердечные суперлюди, ха-ха.

И я замечаю кое-что еще, хотя не уверена, что мне не кажется: мои волосы пахнут миндалем.

Плохая девочка, хороший мальчик

После визита Герцен мама плакала несколько дней так, как будто случилось еще одно несчастье, еще худшее, чем с отцом. А потом стала обращаться со мной как с бомбой, которая вот-вот взорвется. Она и раньше никогда не обнимала меня и редко брала за руку, а теперь совсем перестала меня касаться и не разговаривала со мной, кроме самого необходимого. Меня, впрочем, это устраивало.

А вот Хэйни совсем не испугалась. Она спокойно восприняла правду, хотя, конечно, задала миллион вопросов – как перед моей поездкой в Рим, так и после нее. Ей все было интересно.

– Сэйнн, а ты видела свою богиню лично? Дискордия, она вообще какая? Красивая? Страшная? А в Италии пицца отличается от нашей? А правда, что там детям дают пить кофе даже за ужином?

Я отвечала, что Дискордия совсем не страшная – люди бывают куда страшнее. И что пицца в Италии – объедение. Еще я стала покупать себе кофе и однажды угостила Хэйни. Не стоило этого делать – после одного маленького стаканчика сестра не спала всю ночь, за которую прочла полторы книги и связала крючком двухметровый шарф из остатков разноцветной пряжи. Шарф она подарила мне, чтобы я со своим темным и холодным сердцем не мерзла при нашей жуткой погоде. Он оказался удобным и стильным, я все еще иногда его ношу.

Через год, когда я снова прилетела в Рим для Ритуала, мы с Герцен гуляли в апельсиновом саду. Деревья шумели, проснувшись после зимы, сверху золотым водопадом лилось теплое весеннее солнце, поэтому мне совсем не хотелось говорить на мрачные темы. Хотелось есть джелато и гулять до бесконечности.

– Тебе повезло с сестрой, Сэйнн, – вдруг сказала Герцен. – Она очень любит тебя. Даже если ты не можешь любить ее в ответ и твое сердце остается темным, все равно иметь на своей стороне такого светлячка – большая удача.

Это я уже слышала миллион раз – как мне повезло с Хэйни, как родителям с ней повезло и как не повезло со мной. Я не хотела это обсуждать, поэтому прикинулась, что любуюсь видом, – мы как раз дошли до смотровой площадки. Потом спросила, чтобы сменить тему:

– А Ливень… которого спасал мой отец. Он тоже лампирид?

– Почему ты так думаешь?

Герцен очень удивил мой вопрос, она даже развернулась ко мне, всмотрелась в мое лицо, будто пытаясь рассмотреть что-то новое. Потом уже, вспоминая этот момент, я догадалась – это был проблеск надежды на то, что я могу оказаться человеком. Если я способна почувствовать чужой свет, значит, я не дискорд. Но я ответила просто:

– Ну… Он тоже хороший. По человеческим меркам. И у него горячие ладони, как у вас.

Герцен, не отрывая от меня взгляда, на секунду сложила ладони и переплела пальцы, потом, будто опомнившись, спрятала руки в карманы длинного плаща цвета карамели. И сказала:

– Возможно. Среди детей больше лампиридов, чем среди взрослых. Не все светлячки выдерживают тяжелые удары, иногда они гаснут. Может, однажды вы снова встретитесь, и тогда можно будет сказать наверняка.

– Зачем нам встречаться? – не поняла я.

– Ты по нему скучаешь?

Скучать для меня значило не находить себе места, если кого-то нет рядом, а место, как и дело, я вполне себе находила, хотя с Ливнем мы не виделись уже больше года. Герцен знала об этом, конечно, но спросила все равно.

– Нет. Но мне жаль, что с ним так вышло, – сказала я после некоторых раздумий. – Правда жаль, доктор Герцен. Даже не потому, что он был в шоке, а просто… ну он тут ни при чем. Он не виноват, что хотел со мной дружить и что именно в этот день зашел к нам домой. Я не скучаю по нему, но я бы хотела, чтобы с ним этого не случилось.

Про отца я промолчала. Мне не было его жаль, ни капли. Но Герцен об этом не спросила.

– Знаешь, в Италии есть легенда о девушкедискорде Элизе Черное Сердце, – проговорила она, глядя вдаль, на сверкающие под солнцем городские крыши. – Элиза была самой красивой из всех своих сестер, но никогда никого не любила, даже отца с матерью. Домашние собаки, которых она касалась, заболевали, канарейки замолкали и падали мертвыми, стоило внести клетку к ней в комнату, лошади сходили с ума и сбрасывали всадников в ее присутствии. Даже дикий виноград, который оплетал стены дома, где она жила, не вился у ее окна. Однажды в Элизу влюбился юноша с очень светлым и сильным сердцем и предложил ей его в подарок, потому что ему больше нечего было подарить – он был очень беден, а ее семья была самой богатой в городе. Девушка отвергла его дар и посмеялась над его наивностью. Но тем же вечером на дом ее отца напали убийцы – он успел не только разбогатеть, но и нажить немало врагов. Наемники убили всю семью и слуг, но один старый слуга спрятался в камине, а когда убийцы ушли, оставив после себя разоренное гнездо, он выбрался и нашел Элизу. Она была вся в крови от глубоких ран, но еще дышала и попросила привести того юношу. Слуга разыскал его и привел к ней. И юноша отдал ей свое светлое сердце, оно забилось у нее в груди, а он упал рядом бездыханный и умер. Когда девушка увидела его мертвым, она заплакала первый раз в жизни, потому что теперь она была по-настоящему жива, она испытала и любовь, и горечь потери. Она хотела, чтобы так любивший ее юноша остался в живых, но уже ничего нельзя было изменить.

Мы постояли еще немного, потом повернули назад и снова начали ходить по аллеям. Я обдумала эту историю, потом сказала:

– По-моему, это глупо. Если он хотел быть с ней, то какая ему польза от того, что она стала человеком, если сам он умер? Но, если бы он не отдал ей сердце, она бы никогда его не полюбила. Ерунда какая-то получается.

– Так бывает, – кивнула моя наставница. – Знаешь, как отличить настоящую любовь от влюбленности, Сэйнн?

– Нет.

Для меня не было никакой разницы между двумя абсолютно незнакомыми мне чувствами.

– Любовь – это когда желание помочь сильнее желания обладать.

Я очень старалась найти в этих словах какой-то смысл. Но они были похожи на скучную формулу из учебника, которая мне никогда не пригодится.

– Мне это непонятно, – призналась я наконец.

Герцен улыбнулась, легко коснувшись моего плеча кончиками пальцев. Наивысшее проявление наших объятий.

– Я знаю. Просто запомни на всякий случай.

Дома я рассказала легенду об Элизе своей сестре, и Хэйни пришла от нее в дикий восторг. Она заставила меня повторить эту историю раз пять и записала ее в один из своих блокнотов, которых у нее всегда был целый ящик. Текст она обклеила розовыми и золотыми сердечками, а под ним нарисовала влюбленную парочку.

– Сэйнн, это же здорово! – сказала она, покончив с этим занятием. – Если кто-нибудь тебя очень сильно полюбит, ты сможешь стать человеком. Не почти, а настоящим человеком!

– Зачем? Мне и так хорошо.

– Но тогда ты сможешь быть со своим возлюбленным.

– Угу. Хэйни, по-моему, ты кое-что упустила. Если я стану человеком, то мой «возлюбленный», – я показала пальцами кавычки, – сразу же умрет, и мы все равно не будем вместе. Как видишь, нельзя получить все и сразу.

– Ну… К тому времени я стану доктором и спасу его! Я обязательно что-нибудь придумаю! – пообещала Хэйни, пряча блокнот под подушку.

Я знала, что теперь она будет мечтать о том, как я стану нормальной. И промолчала, решив не портить ей это удовольствие.

* * *

В аэропорту Схипхол пограничник, грузный лысый мужчина со шрамом на щеке, задерживает взгляд на моей фотографии в паспорте. Я привыкла. В шестнадцать лет я красила волосы в угольночерный цвет с рыжими прядями и носила золотистые линзы. Из-за этого меня иногда не узнают на старых фотографиях. Не то что бы мне хотелось создать демонический образ – просто нравилось экспериментировать. Можно подумать, что дискорд, порождение тьмы, должен обязательно выглядеть так, как будто провинциальная дэт-метал группа пригласила его на сьемки своего дебютного клипа на сельском кладбище. Но это просто глупый стереотип. Карел обожает белые рубашки, многим дискордам нравятся светлые цвета и яркие аксессуары. Хотя, чтобы выделиться, нам часто даже не надо ничего делать – благодаря редкому сочетанию генов у дискордов бывает необычная внешность. У меня светло-русые волосы и карие глаза, так что на фоне голубоглазых нидерландских девушек я выгляжу иностранкой. Но встречаются и более причудливые сочетания – темная кожа и синие радужки, гетерохромия, седые пряди или черты лица какой-нибудь знаменитости, жившей в позапрошлом веке. Еще один признак того, что природа сошла с ума, пытаясь придать нам человеческий вид.

Аэропорт шумит, как гигантский многоярусный водопад, потоки людей разбиваются на брызги – одиночек, которые разбредаются кто куда.

Я покупаю кофе с грудастой русалкой на стаканчике – большой американо, три пакетика коричневого сахара. Пару раз фотографирую зал. Потом напишу пост об отдыхе в Риме – подписчики любят такой контент.

На экране всплывает сообщение: «Привет, ты уже в А.? Как отдохнула без меня? (эмоджи – дьявольская рожица) На вечер все в силе?»

Карел. Я делаю глоток кофе и начинаю набирать сообщение, но тут в меня с разбегу кто-то врезается. Пластиковая крышка соскакивает, и меня накрывает кофейной волной.

– О, простите, пожалуйста… Вы в порядке? Боже мой, Сэйнн! Сэйнн, это ты?!

Я сразу узнаю парня, который стоит передо мной, хотя еще несколько секунд растерянно щурюсь, делая вид, что не узнала. Лучистые серые глаза с густыми светлыми ресницами остались совсем детскими, волосы цвета сухой травы все так же лежат беспорядочными завитками, потрепанную куртку-авиатор украшают бесчисленные нашивки и значки, и, если бы не шесть футов роста, я бы решила, что это та самая куртка, которую он носил в школе. Впрочем, значки явно перекочевали со старой на новую – некоторые, с персонажами «Звездных войн», я даже запомнила.

– Привет! – Я улыбаюсь, потому что люди обычно улыбаются при встрече, и выдаю подходящую шутку. – Хорошо, что в этой стране у всех непромокаемая одежда.

Кофе ручейками стекает с моей синей парки, которую я только что выудила из чемодана. В Риме она так и не пригодилась – было слишком тепло.

– Да, – смеется Ливень. – Прости, что так налетел на тебя. Но, если б не налетел, не узнал бы.

Смущенная улыбка, а глаза так и остались совсем детскими.

– И я бы тебя не узнала. – Вру, я узнала бы его и через сто лет. Узнала бы и обошла бы за версту, если бы заметила раньше. – Куда ты так спешишь?

– Хотел автобус до города поймать. – Он секунду медлит с ответом, поправляет лямку рюкзака на плече. При нем нет багажа, только желтый Kånken [6]6
  Fjällräven Kånken – популярная в европейских странах марка рюкзаков с логотипом в виде полярной лисы.


[Закрыть]
, тоже весь в значках и побрякушках. – Но теперь, кажется, есть повод пригласить тебя на кофе. А потом вместе доедем на такси, идет?

Секунду я раздумываю – может, согласиться? Ведь кофе я так и не выпила. Но потом решаю, что не стоит. Мне неохота ходить, как по минному полю, по следам детских травм.

– Извини. – Мне не за что извиняться, я не виновата в том, что не хочу его видеть, но так принято говорить. – Меня ждут, а я и так опаздываю, как раз остановилась написать. Пока, рада была тебя увидеть!

Нет, не рада. Ощущение такое, как будто он вылил на меня не горячий кофе, а ведро болотной воды – холодной, затхлой и противной. А противнее всего то, что я не успела вовремя уйти.

Ливень тоже прощается, ему явно неловко меня задерживать. Желает хорошего дня, я машинально отвечаю тем же и ухожу, почему-то точно зная, что он смотрит мне вслед.

* * *

Я никогда не понимала, почему нравлюсь Ливню. Опустим тот факт, что я в принципе не понимаю, почему люди нравятся друг другу, – не ради взаимной выгоды и не за какие-то качества на время, а с первого взгляда, просто так и навсегда. Мне люди в лучшем случае подходят, устраивают меня и не раздражают. Исключением стала, пожалуй, только моя сестра, но это другое – мы выросли вместе. А вот просто так сказать абсолютно чужому, постороннему человеку, мол, жить без тебя не могу, – этого я не понимаю. Ведь если тебе кто-то понравился, не обязательно, чтобы он все время был рядом?

С Ливнем мы познакомились через несколько месяцев после случая с Викторией. В школе одноклассники со мной не разговаривали, на переменах и в столовой я всегда сидела одна, а если над лабораторной или докладом нужно было работать в паре, учителям приходилось заставлять других детей подойти ко мне. Меня боялись и за спиной называли убийцей и ведьмой. Позже я узнала, что у людей изоляция в социальной группе считается жестоким наказанием, и очень удивилась. Если бы меня так «наказывали» с самого детства, то помощь «специалистов» не понадобилась бы. Я не страдала от одиночества – я им наслаждалась и радовалась, когда вокруг меня никого не было. Раньше такое случалось редко – и дома, и в школе я постоянно была на виду. Я поняла, что окружающие меня люди чувствуют тьму и она пугает их, заставляет обходить меня стороной. Это было приятным открытием. Но потом появился Ливень и оказалось, что на него тьма не действует.

Я не запомнила день, когда он пришел в наш класс, – кажется, это было осенью, потому что в сентябре его семья переехала в наш город. Я опоздала на первый урок – перед выходом из дома у меня сломалась молния на рюкзаке и пришлось упаковать его в пакет из супермаркета, чтобы он не промок под дождем, а потом еще выслушать стенания отца по поводу того, что я совсем не берегу вещи. Поэтому меня не было в классе, когда нам представили нового ученика. Но так как он тоже держался в стороне от остальных, как и я, однажды на перемене, когда я читала книгу на диванчике в коридоре, Ливень подошел, постоял рядом, потом подсел ко мне:

– Привет! Что ты читаешь?

Я молча показала ему обложку «Покушения» Харри Мулиша. Я взяла эту книгу в библиотеке вместе с несколькими другими книгами, в которых упоминалась Вторая мировая война. Когда мы проходили эту тему на уроках, я задавала много вопросов – меня интересовала природа такого масштабного хаоса. Поэтому одноклассники решили, что я не ведьма, а фашистка и готовлю какое-нибудь страшное преступление.

– О! – воодушевился Ливень. – У нас дома есть эта книга, но я еще не читал. Интересная?

– Да. Если тебе нравятся убийства и загадки.

Он опустил голову, подумал и сказал неуверенно:

– Вообще-то не очень. В смысле, убийства мне не нравятся, а загадки – да. Ты играешь в квесты?

– Нет. У меня нет своего компьютера.

Интернет у нас дома был под строгим контролем. Нам с Хэйни разрешалось по очереди брать старый ноутбук, если надо было что-то сделать из уроков, и потом отец всегда проверял, какие файлы мы открывали и на какие сайты заходили.

– Хочешь прийти ко мне поиграть? – предложил Ливень. – В субботу у родителей гости, а мне нечего делать. Так что мы можем даже пройти целый квест. Я тебе покажу, там несложно.

Я согласилась и прошла всю игру за полтора часа, чем смутила моего нового знакомого – оказалось, что одну из загадок он решал неделю. Потом я стала приходить каждые выходные, а на каникулах почти каждый день – мы ели сладкие разноцветные звездочки с молоком и горячие бутерброды, смотрели фильмы, играли в настолки, а иногда просто часами шатались по городу. Все это было здорово, и я бы даже могла назвать Ливня почти другом. Но потом он исчез из моей жизни.

Сердце под дождем

Дома, разобрав сумку, я забрасываю одежду в стиральную машину, а пока принимаю душ, мультиварка готовит мне томатный суп со специями. Я наливаю его в глубокую белую пиалу, украшаю горсткой сухариков с травами, выкладываю фото на свою страницу и пишу: «Уже скучаю по Риму, а пока устроила Италию у себя дома» (эмоджи – сердечки и итальянский флаг).

Сразу же посыпались комментарии: «У тебя идеальная кухня!», «Тоже хочу в Италию, поделишься рецептом?», «Ты всегда так красиво готовишь, как в кулинарных шоу?».

Я ненавижу готовить. Но обожаю вкусно поесть, поэтому после переезда сразу купила мультиварку последней модели и разные другие кухонные девайсы, в которые нужно только загрузить продукты и нажать пару кнопок. А телефон с хорошей камерой все это красиво фотографирует, делая нечетким беспорядок на заднем плане. Но обо всем этом я не пишу в сториз. Люди легко ведутся на красивую картинку, особенно если она сочетается с образом того, кто им уже и так нравится. Так можно эффектно подать все, что угодно, даже томатное пюре в икеевской миске.

После еды я собираюсь сесть за свою магистерскую работу и написать об этом, но вдруг наваливается такая усталость, что тяжело двигаться, тяжело соображать, все буквально плывет перед глазами. Последним усилием воли я выгребаю белье из машинки, кое-как разбрасываю его по сушилке, потом падаю на диван у приоткрытой балконной двери и просто не могу пошевелиться.

Шум города внизу убаюкивает, город – тоже хаос, кипящий, многоликий, разноголосый. Я в нем как рыба в воде. Акула в океане недалеко от побережья, где слишком много глупых, неосторожных туристов. Но сейчас мне не хочется к берегу, мне хочется подальше в открытый простор. Я плыву, плыву по волнам все дальше, вода и небо над ней становятся черными, тьма похожа на жидкое стекло, такая же вязкая и блестящая. И что-то блестит в бездонной черноте, золотистый луч, тонкий и слабый, вдруг раскалывает темноту надвое… Кто-то зовет меня оттуда, с другого конца луча, конца света, вновь и вновь повторяя мое имя. Сквозь оцепенение, сквозь расслабленную, пьянящую эйфорию я прислушиваюсь и узнаю голос. Он мой собственный.

Я резко открываю глаза, потом сажусь на диване, опустив ноги на пол. По голым щиколоткам тянет сквозняком, паркет ледяной, в комнате густые синие сумерки с проблесками уличных фонарей. В конце марта темнеет уже поздно, значит, я проспала не меньше пяти часов. Голова тяжелая и какая-то пустая, все тело затекло, шею как будто залили гипсом, не повернуться. Наверное, я так и пролежала все это время в одной позе, на боку, подложив руку под голову и даже не потрудившись взять подушку. С чего меня так вырубило, неужели от усталости? Обычно я могу и ночь не спать, если есть занятия поинтереснее, а тут после недолгой и вполне благополучной дороги полный нокаут. Неужели больница так подействовала? Не привыкла я ночевать в таких заведениях.

Забытый на подоконнике смартфон жужжит, и я вздрагиваю, потом беру его в руки. Батарейка почти разряжена. На экране светится куча уведомлений. Чтобы отвлечься от неприятного сна, я начинаю листать сообщения. Вижу от кого-то с ником __heart.in.the.rain__. Наверное, какая-нибудь депрессивная девочка-подросток. Я открываю сообщение, уже готовая отправить его в игнор, но пальцы замирают над экраном.

«Привет, Сэйнн! Это Ливень. Я читаю твой блог уже два года, а сегодня решил написать. Рад был тебя увидеть, ты выглядишь в жизни еще лучше, чем на фото. Может, все-таки встретимся как-нибудь?»

В голове у меня по-прежнему какой-то липкий туман, влажная футболка приклеилась к спине, и от сквозняка пробирает озноб. Я встаю, захлопываю балконную дверь и какое-то время бесцельно брожу по квартире, натыкаясь в темноте на мебель, как робот-пылесос со сбитой программой. Потом снова падаю на диван, подминая под себя все три подушки. Усталость такая, что хочется уткнуться в них лицом и пролежать так много часов. А не говорить с другом детства. Почти другом.

После гибели моего отца Ливень переехал с родителями в другой город, потому что, как говорили соседи, «был в шоке». Настолько в шоке, что восемь лет от него не было ни звонка, ни сообщения, а теперь мы «случайно» столкнулись в аэропорту, через который за день проходит двести тысяч пассажиров и где не так просто заметить знакомое лицо, даже если присматриваться.

Полистав посты, я узнаю, что он учится на факультете искусств в Гронингене. Случайно мы столкнулись, как же! От Гронингена до Схипхола около трех часов на поезде. А вчера утром, еще до того, как попала в больницу, я написала на своей странице, что завтра наконец возвращаюсь в Амстердам. Конечно, он не мог этого пропустить и не придумал ничего лучше, чем использовать избитый прием, как в плохом кино, – столкнулся со мной и сделал вид, что не узнал. Он никогда не был оригинальным, но это скучно даже для него. Только кофе мне испортил, идиот.

На его странице – фото с темными холодными фильтрами, рисунки. Улицы Нидерландов, мосты, корабли, какие-то крылатые существа вроде ангелов, девушки с длинными развевающимися волосами и грустным взглядом. И дождь, много дождя.

Цитата под последним рисунком в стиле манги, на котором лохматый парень с обнаженным торсом связан цепями:

 
«Всегда боялся быть как все,
Глядя на свое тело, чувствовал себя жалким.
Мне всегда был так важен внешний вид,
А теперь я хочу стать невидимым».
 
 
Always had a fear of being typical
Looking at my body feeling miserable
Always hanging on to the visual
I wanna be invisible [7]7
  Imagine Dragons – Whatever it takes (2017).


[Закрыть]
.
 

О боги, он слушает поп-рок и наверняка смотрит аниме. И напоминает мне о прошлом. Ну просто полный комплект всего того, с чем я не желаю иметь дела.

Мне хочется послать сообщение в игнор, но потом я все-таки набираю: «Извини, не могу – сейчас много работы и учеба».

Это правда – я пишу магистерскую, а блог отнимает кучу времени, даже если со стороны не выглядит как работа.

Ответ приходит, едва я откладываю телефон:

«Я понимаю. Если тебе тяжело меня видеть, можешь так и сказать».

О, ну вот, приехали. Поэтому я не хотела даже начинать разговор.

«Все в порядке. Я знаю, что ты не виноват, просто я правда сейчас очень занята».

Очень. Настолько, что не могу даже встать с дивана.

«Я думал о тебе все эти годы. Я искал тебя, но родители стерли все контакты, а потом мы переехали. Я не хотел звонить твоей маме, чтобы не напоминать, а потом нашел твой «Инстаграм». Я рад, что у тебя все хорошо».

Он меня искал. А я и не пряталась – я вообще не уверена, что в Нидерландах можно спрятаться, тут за пару месяцев при желании можно всю страну обыскать вдоль и поперек.

Я набираю «Спасибо» и закрываю приложение. Правда хватит. Следующее сообщение всплывает секунд через десять. Долго же он решался.

«Давай встретимся? Я могу приехать куда скажешь».

Я не отвечаю. Молчание тоже ответ, причем иногда самый красноречивый.

* * *

Когда минут через сорок Карел звонит в домофон, я все еще лежу без движения, как игрушка, из которой вынули батарейки. Больше всего мне хочется притвориться, что меня здесь нет, и я серьезно рассматриваю этот вариант, потом все же поднимаюсь и плетусь к двери. В сумраке квартиры перед глазами вспыхивают огненные точки, мышцы ног противно ноют от слабости.

– Привет, моя красавица. – Карел обнимает меня, и я хватаюсь за него обеими руками, чтобы не упасть. – Ты тут что, электричество экономишь?

Он тянется к лампе над зеркалом, я зажмуриваюсь – мягкий рассеянный свет кажется слишком ярким.

– Сэйнн, что с тобой? Я тебя разбудил?

– М-м… – По-прежнему с закрытыми глазами я висну на его сильной руке, цепляясь за нее, как за спасательный круг. – Что-то я устала. Слушай, может, не поедем никуда?

От него пахнет большим городом – прохладой, дождливой сыростью и кофе. Умопомрачительный запах, самый сексуальный парфюм на свете. Карел любит минимализм в одежде, красивый, дорогой минимализм, и это здорово – когда у твоего парня есть вкус, но сегодня его образ какой-то кричащий. Или я стала иначе видеть цвета? Белая сатиновая рубашка с мягким блеском кажется нестерпимо яркой, а бежевые джинсы, наоборот, сливаются с окружающими оттенками, из-за чего образ Карела как бы распадается на части.

Пока я смотрю на него в упор, как будто впервые его вижу, Карел берет мое лицо в ладони, смотрит в глаза – его взгляд ледяной и сияющий, как просторы Аляски под зимним солнцем.

– О Дискордия, да что случилось? Ты на себя не похожа.

Я поворачиваю голову и смотрю в зеркало на стене. Да уж… Волосы после душа я не потрудилась высушить и уложить, так и уснула с мокрыми, поэтому прическа у меня теперь как у Бориса Джонсона [8]8
  Британский политик и премьер-министр Великобритании с 2019 года. На многих фото у него торчащие во все стороны светлые волосы.


[Закрыть]
, лицо бледное, под глазами тени… А главное, взгляд – он какой-то совсем потерянный и чужой.

– У меня денек вчера выдался – не поверишь! – Я увлекаю Карела на кухню и там плюхаюсь на угловой диванчик. – Наверное, надо было все-таки лететь с тобой в Париж…

Я решаю рассказать ему о видениях, похожих на обрывки чужих воспоминаний. Пока я говорю, Карел делает кофе себе и мне и устраивается рядом. Я жду вопросов, но он спрашивает только:

– Герцен знает?

– О чем?

– О том, что ты отключилась прямо посреди улицы.

– Я не отключалась. Я все время была в сознании, я просто…

– Что? Наверное, это какая-то побочка от эликсира. Мы должны сказать менторам и остальным. Мало ли что там в золотых ампулах набодяжили в этом году…

Он думает о себе, а не обо мне. Его нисколько не беспокоит тот факт, что меня чуть не размазали по асфальту, а меня не задевает его равнодушие. Чего волноваться – вот же я перед ним, живая и здоровая, а случай интересный. Дискорды любопытны, нам нравится исследовать мир и пробовать его на прочность, как делают маленькие дети. Говорят, именно это любопытство толкало некоторых из нас на изобретение страшных орудий пытки.

Карел берет смартфон со стола, изящные пальцы быстро набирают ПИН-код – он даже не смотрит на экран.

– Я напишу в чат остальным.

– Не надо. – Я накрываю своей ладонью его ладонь вместе со смартфоном. – Пожалуйста, никому об этом не говори. Меня достанут расспросами, потом все начнут названивать своим менторам, а вдруг ничего не случилось? Думаю, если бы во время Ритуала что-то пошло не так, мы бы уже знали об этом.

Карел медлит, потом все же кладет смартфон обратно на стол и одним глотком допивает кофе.

– Ладно, – говорит он. – Но все равно обещай, что расскажешь Герцен. Так что, хочешь остаться дома?

Какое-то время я раздумываю. Десять минут назад я бы точно согласилась, но кофе меня немного взбодрил, к тому же вечеринка, на которой все свои…

– Нет, поехали, – говорю я и встаю, почти не пошатнувшись. – Сделай нам еще кофе, я сейчас буду готова.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю