Текст книги "С точки зрения кошки (СИ)"

Автор книги: Мария Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 6

Проснувшись, я зажигала газ спичками, одевалась в темноте и красилась в слабых лучах утреннего солнца – потому что нам снова отключили электричество. Та женщина была права, конец света всё-таки наступил. Свет взял и закончился.

На подъезде висело объявление, что его снова дадут часам к двум, но, когда я возвращалась из школы, то поняла, что нас снова обманули.

Потому что почти все жильцы нашего дома были во дворе.

Они сидели на скамейках, на декоративных пнях и шинах, а самые отважные взгромоздились на ржавый каркас стола для игры в настольный теннис.

Я поставила сумку на ступени, ведущие к двери подъезда, и принялась искать ключи.

Жильцы с собаками выгуливали собак. Жильцы без собак выгуливали малышей – вернее, просто сажали их в песочницу, где те покорно отбывали свой срок, скрашивая часы попытками соорудить замок из грязи и окурков. Жильцы без малышей выгуливали сами себя – а что им ещё оставалось делать?..

Каждый нашёл развлечение по вкусу. Пожилые дамы, например, принимали деятельное участие в воспитании детей: кричали, чтобы те не смели допивать пиво из оставленных кем-то бутылок. Страшны были их угрозы. Средневековые инквизиторы с величайшей радостью приняли бы в свой дружный коллектив любую из этих дам.

– Не сметь! А то как отстегаю крапивой! – вопила одна, широко разинув рот и освещая двор золотым зубом – зуб я сейчас, конечно, не видела, но знала, что он у неё есть и что он сияет.

– Ещё чего придумали! Вот сейчас как позову дядьку-полицейского! – вторила ей другая.

Пока две дамы пугали юнцов физической расправой и правоохранительными органами, третья сидела молча, ведь все стоящие угрозы уже расхватали. Но потом она поднапрягла фантазию и выдала:

– А я позову дядьку с мешком!

Тут даже я задумалась. Что ещё за дядька с мешком? Дед Мороз? Призвать Деда Мороза осенью – это мощно. Третья дама воистину сильна.

Дети вздохнули и убежали пить пиво за гаражи.

Лишившись объектов опеки, дамы совсем уж было заскучали, но тут к ним подмешался кавалер и принялся вести светскую беседу. Когда после порции изысканных комплиментов кавалеру всё же не дали сто рублей на опохмел, он грязно выругался и пошёл прочь, пошатываясь и бормоча проклятия.

Две девчонки собрались поиграть в теннис, но их прогнали.

– Размахались своими ракетками! – возмутилась тётка в халате хищной леопардовой расцветки. – Я тут, вообще-то, бельё сушу!

– Мы не заденем ваше бельё, мы далеко! – пискнула одна из девчонок.

– Ты мне поговори ещё! – на весь двор крикнула тётка.

– Поговори-поговори ещё! – оживились дамы, предвкушая скандал.

Девочки пожали плечами и ушли в другой двор, а тётка в халате принялась зачем-то поправлять висевшие на верёвках вещи, попутно ругая современную молодежь – она была мастерица делать несколько дел одновременно. И это впечатляло. Но ещё больше впечатляло то, что висело на верёвках.

То были странные вещи – пододеяльник с зелёными розочками, огромных размеров атласные штанищи, пять носков (среди которых не было парных) и ещё нечто огромное, коричневато-серое, расшитое стеклярусом.

Я отвела взгляд – всё же нужно было ключи искать, а не на чужое нечто смотреть. Оказалось, что в сумке дыра, и ключи провалились за подкладку. Я уже их нащупала, когда вдруг с балкона свесился рослый рыжеволосый парень и гаркнул:

– Ма-а-а! Свет дали! Иди сериал свой смотри.

Раскатистый бас парня произвёл эффект разорвавшейся бомбы. Всех просто смело: жильцы вдруг всполошились, вскочили со своих мест, расхватали младенцев и собак – и наперегонки побежали домой.

Скамейки, шины, каркас стола и даже пни мгновенно опустели.

Лишь ветер колыхал бельё на верёвках да гнал по двору кожуру от семечек.

Дома меня ожидал сюрприз: дали не только свет, но и горячую воду. Решив воспользоваться случаем, набираю полную ванну. Чувствуя, как согреваются замёрзшие ноги, анализирую события сегодняшнего дня.

Сегодня в коридоре меня изловил Вячеслав Михайлович и с прямотой, свойственной учителям обществознания, заявил:

– Мила, ты уже месяц не появляешься на моих уроках!

Надо же, заметил. Какой наблюдательный. Я уже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь в оправдание, но учитель, похоже, вовсе не из-за этого ко мне подошёл. Он продолжал:

– Вчера я разговаривал с Александром Николаевичем…

С чего это вдруг он решил поделиться этой новостью? Ну нашёл себе собеседника. Разговаривал. Хорошо, должно быть, пообщались. Теперь добавят друг друга в друзья в социальной сети и будут писать на стене: «Приффетик! Как делишки?». Интересно, он где-нибудь зарегистрирован? Надо поискать. Наверное. Он же, несмотря на залысины и объёмистый живот, совсем не старый вроде, лет тридцать с чем-нибудь. Так что, может, у него и ник есть. Что-нибудь вроде «Славик <КрУтОй ПеРеЦ> Михайлович»… Точно, и аватарка такая тройная: на верхней картинке он рядом с машиной, на средней – с сигаретой и в солнечных очках, а на третьей – обнимает загорелую красотку. Машина чужая, очки взял погонять у друга, с красоткой и вовсе не знаком, тут спасибо фотошопу.

– Мила, ты думаешь о чём-то своём.

– Нет, я Вас слушаю. Просто не знаю, кто такой Александр Николаевич.

– Он приходил на мой урок.

А, психолог.

– Он психолог?

– Нет.

Вот оно как. Не психолог и не депутат. Тёмная лошадка этот Александр Николаевич!

– Итак, – продолжил Вячеслав Михайлович. – Он готов выделить деньги на оборудование для школьной газеты.

Школа нашла очередного спонсора. Сейчас я, видимо, должна запрыгать от счастья, сделать на спине татуировку с лицом Александра Николаевича и всех своих будущих детей называть в честь него Александрами Николаевичами, даже если будут одни девочки.

Учитель обществознания набрал в грудь побольше воздуха – значит, сейчас будет кульминация разговора. На выдохе он произнёс:

– И он настаивает на том, чтобы ты была главным редактором.

Эта фраза выдернула меня из мира, где у меня была татуировка и полсотни детей с одинаковыми именами.

– Я. Главным редактором, – уточняю на случай, если мне послышалось.

– Ты можешь отказаться! – обрадовался Вячеслав Михайлович. – Просто он считает, что ты подходишь на эту роль. Вы не родственники?

Видел меня раз в жизни и уже такое утверждает. Надо же, какое хорошее впечатление я произвожу.

– Значит, ты отказываешься, – успокоился учитель. – Тогда скажи Насте Комаровой…

Не знаю, какие силы дёрнули меня за язык в тот момент, когда я сказала:

– Почему? Я согласна.

За стеной тошнит соседа. Эти звуки возвращают меня к реальности, вылезаю из ванны, и, наскоро вытершись, натягиваю мою обычную домашнюю одежду – топ с полупрозрачной гипюровой спиной и длинную юбку. Мою любимую юбку. Раньше я носила её не только дома, до тех пор пока на подоле не появился ряд несмываемых пятен акриловой краски. И совсем незаметно, но мама всё равно хотела юбку выкинуть, и только мои уговоры удержали её от этого опрометчивого шага. Я предложила закрасить пятна чёрным маркером или пришить поверх них оборку, но мама была неумолима – или носи дома, или выбрасывай.

Я прошла на кухню и поставила на плиту чайник. В его округлых металлических боках на секунду отразилось моё озадаченное лицо, искажённое, как в кривом зеркале. Сидя за столом и поджав ноги, я слушаю гудение чайника и проклинаю себя за длинный язык. Вячеслав Михайлович ждал, что откажусь. Я бы и отказалась, не жди он этого от меня. Неужели ещё не переросла привычку делать всё наперекор взрослым? Пора бы. Не маленькая.

Главный редактор, значит. Чем занимается главный редактор? Он такой главный… И редактирует. Это всё, что я знаю.

– Лесь, хочешь быть помощником главного редактора? – спрашиваю.

Хочет. Отлично, теперь нас двое. Не так уж всё и плохо!

Через секунду мобильник опять зазвонил. Решив, что это снова Леська, я взяла трубку, даже не поглядев на дисплей. Зря. В телефоне звучал голос отца.

– Привет! – бодро сообщил он. – Ты сейчас свободна? Хочешь, приезжай! Или могу подъехать. Близнецы сейчас на прогулке с няней, но минут через десять уже вернутся!

«С няней»?! Его жена не работает, чем она, чёрт возьми, так занята, что им пришлось нанять няню? В горле встал какой-то противный комок, и я промямлила:

– Нет, я сейчас не могу.

– Ну, в другой раз… – расстроился отец. – Как твоя учёба, ты хорошо учишься?

Получив утвердительный ответ, он поспешил распрощаться.

И тут я почувствовала запах дыма. Чайник вскипел и, сердито потрясая крышечкой, плевался клубами пара, как разъярённый дракон. Но в том, что у нас ничего не горит, я была уверена.

Неужели опять «субботник»? Листья давно сгнили, что же они жгут? Разве что чучело, изображающее меня.

Окна моей квартиры выходят на проезжую часть и чтобы посмотреть, что происходит во дворе, пришлось бы выходить на лестничную клетку. Делать мне больше нечего.

Я нарисовала себя главным редактором (то есть с журналом в руке и в очках). Получилось больше похоже на карикатуру.

Запах дыма усилился.

Обозвав себя мнительной старухой, всё же вышла на лестничную клетку.

Дым шёл из квартиры номер 19.

Вот что было странно. По лестнице то и дело спускались и поднимались жильцы. Прошёл сосед с бутылкой чего-то мутного. Проскакала галопом древняя соседка со стопкой сухого белья – она всегда бегает со стопками сухого белья, чтобы вывесить его во дворе и сказать, что настирала. И ведь все знали, что бельё сухое, и она знала, что все знают – но всё равно вывешивала и всё равно всем врала, что стирала.

У этой соседки весьма интересная внешность. Описывать её я не стану, скажу лишь одно: когда рисовала всадников Апокалипсиса, то лицо одного срисовала с её лица. Того, что на бледном коне.

Она меня терпеть не может. Одно время подкидывала под дверь какие-то щепки, нити и волоски – «пыталась сглазить». Толку от этого столько же, сколько и от моих проклятий. Сама же соседка-всадник безумно боится, что кто-нибудь её сглазит.

Где-то в нашем районе находится религиозная секта. Сектантов периодически разгоняют, но они с поразительным упорством продолжают ходить по квартирам и разносить печатную продукцию на тему «Как стать одним из нас и обрести вечное блаженство». Так вот, соседка-всадник никогда не отказывается от этих журналов и складывает их на балконе, потому что боится: вот выкинет, а сектанты об этом узнают и в отместку наведут порчу.

Я готова поверить во что угодно, но только не в сглаз, порчу и прочие тёмные дела. Целые полчища магов наперебой предлагают свои недешёвые услуги в газетах бесплатных объявлений. Целые полки книжных магазинов уставлены книгами по практической магии. Превращать волшебство в средство зарабатывания денег кажется мне кощунством. И я не верю ни в одну вещь, которую можно купить.

Ежедневно подметать пол у квартиры было не так уж и сложно, а на то, чтобы выдернуть воткнутые в обивку двери булавки, и вовсе уходило не более секунды, но однажды мне всё-таки это надоело, и тогда я потусторонним голосом изрекла при соседке какую-то поговорку на латыни. И добавила, что это древнее заклинание, обращающее порчу против тех, кто пытается навести её на меня. С тех пор под моей дверью перевелись волоски и прочий мусор – боится. Жильцы нашего дома легковерны, как средневековые крестьяне. Если сейчас пойти и сказать им, что я ведьма, то тут же примчатся и будут стоять под дверью с вилами и факелами – серьёзно, так оно и будет!

…Мне уже стало казаться, что дым вижу одна я, но потом поняла – им просто всё равно. От этого стало как-то не по себе.

Открыла окно в подъезде, чтобы проветрить.

Позвонила в дверь:

– У-э-э-э-э-и-и-и!

Нет ответа.

– У-э-э-э-э-и-и-и-и-и-и-и-и! У-э-э-э-э-и-и-и-и-и-и-и-и! У-э-э-э-э-и-и-и-и!

Тут я заметила: дверь слегка приоткрыта. Вспомнив из уроков ОБЖ, что ни в коем случае нельзя заходить, я на секунду остановилась. Что там говорил учитель?

«Позовите соседей, попросите вызвать полицию. Только в сопровождении кого-нибудь из взрослых, а лучше – полицейского, вы можете войти».

Да вот они, мои соседи. В упор не замечают дыма. А если бы их квартиры горели?

Понимая, что совершаю ужасную, быть может, последнюю в моей жизни глупость, я потянула ручку двери на себя.

– Прошу прощения… Здесь кто-нибудь есть? Живой или..

Если здесь это «или», то в убийстве обвинят меня. Главное-ничего не трогать. Ничего не трогать и поскорее уходить отсюда. Это разумно.

А если человек задохнулся от дыма?

– Ау! – совсем уж глупо крикнула я.

Стены с ободранными обоями ответили мне молчанием.

Дым шёл с кухни. Наверное, там и есть то, что принято называть «очагом возгорания». Надо проверить, а потом позвоню пожарным. Наступая на страницы разбросанных по полу газет, я прошла на кухню.

Огня не было. На ум почему-то пришла народная мудрость, гласящая, что дыма без огня не бывает. Но это был даже не дым, а пар, вроде того, что вырывается из носика закипевшего чайника.

Засаленные обои, как мерзко. Трухлявые оконные рамы, за ними – много божьих коровок, то ли мертвых, то ли уснувших на зиму. Не знаю, почему эти маленькие жучки так любят старую древесину. Я машинально протянула руку и взяла божью коровку.

На плите, на дне почерневшего ковшика, дымилась сосиска. Вторая сосиска, сырая и надкусанная, валялась на столе. Вообразив себя Шерлоком Холмсом, я восстановила события, предшествующие возгоранию. Итак. Некто – вероятно, сосед – надкусил сосиску. Понял, что в сыром виде она несъедобна и решил отварить. А затем с ним что-то произошло… Инфаркт? Возможно. Схватившись за сердце, сосед ищет телефон, чтобы вызвать «Скорую» – и падает без чувств где-нибудь неподалёку.

Нужно скорее открыть окна, ему и так плохо, так ещё этот дым!.. То есть пар. Нет, всё-таки дым. Пар прозрачный, а дым серый. Наверное, сперва это был пар, а когда подгорела сосиска, то… Хватит об этом думать, как будто это имеет значение!

Выдуманная история показалась мне настолько реалистичной, что я отправилась на поиски лежащего без чувств человека.

Узнай моя мама, чем занимается её дочь в свободное от учёбы время, «Скорая» понадобилась бы ей.

…Я нашла его в первой же комнате.

Впрочем, именовать это помещение «комнатой» было бы столь же нелепо, как называть парижский собор Нотр Дам сельской церквушкой.

Я, конечно же, понимала, что есть люди, которые живут в ужасных условиях. Но о том, что живут они в квартире напротив, я и подумать не могла.

Мебель, купленная годах в семидесятых прошлого столетия, покрылась толстым слоем пыли. На окне стояли горшки с цветами. Думаете, это были обычные глиняные горшки? Вовсе нет! Часть из них была сделана из обрезанных пластиковых бутылок, часть – из железных банок из-под консервированного горошка. Цветы соответствовали горшкам – мёртвые, сухие, словно посаженные корнями вверх.

На полу стояла банка из-под ананасов. В ней умирал вялый кактус.

Божья коровка, о которой я совершенно забыла, отогрелась и принялась щекотать лапками мою ладонь. Я разжала кулак и тупо уставилась на жучка. Божья коровка, улети на небо, принеси мне…

На замусоленном диване, среди каких-то тряпок и пустых бутылок, лежал сосед.

… принеси мне хлеба…

Его голова было прикрыто газетой, и я мысленно поблагодарила провидение за то, что не вижу его лица. Слишком уж много читала я о страшных, восковых – да, их так часто называют «восковыми» – лицах покойников, о последнем взгляде остекленевших глаз… Боюсь, не пережила бы всего этого наяву.

Когда я вошла, он не шелохнулся.

Среди гнетущей тишины я слышала лишь собственное прерывистое дыхание и учащённое биение сердца. Божья коровка и в самом деле отправилась на поиски хлеба, но я зачем-то продолжала держать перед собой раскрытую ладонь, будто просила милостыню.

Осторожно ступая по грязному линолеуму, подошла поближе и замерла в полуметре от дивана. Мне показалось, что из груди соседа вырвался хриплый стон.

Живой!

– Не волнуйтесь, сейчас вызову «Скорую»! – сказала я и поняла, что не взяла с собой мобильник.

Оглядев комнату, не заметила телефона. Быстрее будет сбегать к себе.

– Скоро вернусь, – пообещала я безмолвному соседу, считая нужным отчитываться о своих действиях. Ведь, говорят, даже в коме люди понимают, когда с ними говорят…

Тот снова застонал в той же тональности. Пауза. Опять хриплый стон. Пауза. Газета на соседском лице поднималась и опускалась в такт дыханию.

Сосед не стонал от боли. Он храпел.

Напился, заснул и храпел.

– Хватит спать, пьяное чудовище! Устроил тут пожар! – почти крикнула я, забыв, что разговариваю со взрослым малознакомым человеком.

– А? Нин-ка? – спросил сосед, не убирая газету с лица.

– Я не Нинка!!!

– Не Нинка. Нинка… ушла. И Ваньку забрала… Ушла от меня Нинка! – со слезами в голосе пожаловался сосед.

– И правильно сделала! Всё угрожал, что убьёшь её, проклятый алкаш! – разошлась я.

Сосед снял с лица газету и испуганными глазами уставился на меня.

– Ты… Ты пришла за мной… – пробормотал он. – Не надо… У меня сын маленький, жена Нинка… Сын Ванька… Не надо!

Чего это он?

Я посмотрела на ситуацию глазами соседа. Он же не знает, что забыл закрыть дверь. И тут из ниоткуда, окружённая клубами дыма, появляется девушка в длинном чёрном одеянии…

– Если не бросишь пить, то вернусь! – пригрозила я. – И дверь входную закрой.

Стараясь выглядеть как можно более инфернально, я поспешно скрылась в начинающем рассеиваться дыму.

Глава 7

Когда закончились осенние каникулы, и мы вернулись в школу, первым, с кем я столкнулась в коридоре, был Вячеслав Михайлович.

Не к добру это. Я бы предпочла встретить десяток женщин с пустыми вёдрами или штук тридцать перебегающих дорогу чёрных кошек, чем одного учителя обществознания.

– Не передумала? – вместо приветствия поинтересовался он.

– Разумеется, нет! – бодро ответила я, внутренне сжавшись.

– Хорошо, – недовольно сказал учитель, и его лицо стало мрачным, как своды готического собора. – Итак, газета называется «Звонок».

Он сейчас пошутил? У меня одной это вызывает ассоциации с одноимённым фильмом?.. Я закусила губу, чтобы не рассмеяться.

– Вячеслав Михайлович, название не кажется Вам несколько неподходящим?

– Антонова! Это хорошее, одобренное директором название. Сразу начинаешь думать о школе, о первом звонке, о последнем звонке…

…а ещё об известном фильме ужасов и выражении «отсидеть от звонка до звонка». В самом деле, название восхитительное.

– Как только выделим вам помещение, повесьте объявление о наборе в редакцию. Первый выпуск должен быть посвящён истории нашей шко… гимназии. Кроме последних новостей гимназии, можете осветить указанные темы. – Он протянул мне листок. – Первый номер должен быть готов где-то к Новому году. И без импровизации, Антонова, слышишь? Не надо импровизации, этих твоих историй из жизни… И о соседях не надо. Если понадобится какой-нибудь рассказ или стихотворение, обратись в наш литературный кружок. И если решишь оставить колонку «Что читать?», то не говори о своих литературных предпочтениях. Вообще, поменьше субъективности. Думай о тех, кто будет это читать.

Учитель обществознания ушёл, а я осталась стоять с листком в руках. Ну-ка, что там…

«– Школьная форма: за и против.

– Как добиться отличных отметок по всем предметам?

– О вреде курения.

– Литературная страничка (произведения членов литературного кружка).

– История успеха: интервью с Учеником Года…»

И тому подобное. Впечатление, что это не школьная газета, а журнал для пенсионеров! Давайте ещё напишем о засолке огурцов и яблоневой плодожорке.

Но, когда через пару дней нам показали, где мы будем располагаться, я поняла, что темы – это ещё не самое плохое во всей этой истории.

– Вот, отличное помещение, – тоном благодетеля сообщил Вячеслав Михайлович, пытаясь открыть дверь какого-то класса. Дверь находилась в самом дальнем конце коридора на втором этаже, и за все годы учёбы мы даже не подозревали об её существовании.

– Тайная комната! – обрадовалась Леська. От нетерпения она топталась на месте, резво отбивая каблуками чечётку и вызывая тем самым нервное подрагивание учительского века.

Судя по тому, что ключ никак не хотел поворачиваться, помещением давно не пользовались.

– Вот так, – с трудом повернув ключ, сказал учитель обществознания. – Немного уберётесь – и готово. Потом принесём вам сюда компьютер и принтер, но это позже. Обустраивайтесь, тряпку и швабру можете взять на первом этаже.

Сказав это, он предусмотрительно сбежал.

Мы с Леськой (пока что единственные в редакции газеты с чудесным названием «Звонок») заглянули внутрь.

Похоже, последние лет сорок это помещение использовалось как кладовка. Окон не было. По стенам стояли шкафы, но в них давно перестало что-либо помещаться, поэтому большая часть вещей стояла просто на полу, в коробках или без – старые, сломанные, никому не нужные вещи.

Посмотрев на кружащуюся в воздухе пыль, мы с Лесей переглянулись и пошли за швабрами.

Впрочем, они пригодились нам лишь на следующий день. Весь остаток первого дня мы выносили коробки и освобождали шкафы. Чтобы рассмотреть содержимое коробок, приходилось вытаскивать их в коридор – лампочка отсутствовала, и класс освещался только через открытую дверь.

Чего тут только не было! Сдутые потёртые футбольные мячи, половинка глобуса, стопка изрядно потрёпанных учебников по русскому (датированных шестьдесят третьим годом!), покрытые пылью пробирки, залежи мела и целый ящик всяких приборов вроде динамометра. Когда Леська открыла один из шкафов, на неё выпал безголовый скелет (его мы решили оставить для интерьера). Я нашла несколько колб с заспиртованными лягушками и змеёй, портрет Чехова без рамки, рваную карту СССР и плакат с пищевой цепочкой. Всё это мы тоже решили оставить.

На второй день пришёл физрук и вкрутил нам лампочку. Со светом убираться стало веселее. И не так травмоопасно. Мы мыли, чистили, снимали с углов паутину и выгоняли пауков. Леся попыталась собрать пауков в баночку и переселить в женскую раздевалку, но они разбежались и стали жить за плинтусом.

В конце недели снова объявился физрук и вынес все шкафы, оставив только тот, что у стены (причём за одним из унесённых шкафов обнаружилось окно!), потом принёс нам стол, четыре стула, технику и фикус.

– А фикус зачем? – удивились мы с Леськой.

– Да его выкинуть попросили, а жалко, живой же.

Мы поставили живой фикус на окно. У входа поместили безголовый скелет, расставили у компьютера лягушек и змею. На стенах развесили портрет, карту и плакат.

Как художники, создавшие большое полотно, мы отошли к двери и полюбовались общей картиной.

– Если ещё зеркало принести, здесь можно жить, – подвела итог Леська, восторженно сжимая руку скелета. – Так, Эдвард? (Она назвала скелета Эдвардом. Подруга даже Чехова хотела сперва Эдвардом назвать – когда ещё в темноте не разглядела, что это Чехов).

Скелет молчал. Он не мог согласиться или возразить, у него же не было головы. Поэтому вместо него с Леськой согласилась я.

…Антон Павлович скептически смотрел на нас со стены.

* * *

Каждый день после уроков мы приходили в «кабинет редакции» (как гордо его называли), пили чай из принесённого Леськой чайника и ждали – вдруг кто придёт. Наши родители благодарили небеса за то, что их дочери проводят свободное время не неизвестно где, а в школе. Учителя недоумённо косились в нашу сторону, ведь теперь мы ежедневно приходили с выполненным домашним заданием – всё потому, что делали его вместе и делили пополам: Леська отвечала за физику, алгебру и геометрию, а я – за химию, русский и всякие задачки по биологии.

Время шло, а к нам никто не приходил, хотя на школьной доске объявлений уже дня три висело объявление, составленное нашими с Лесей совместными усилиями. Но что-то никого оно не привлекало.

Когда мы слышали звуки шагов за дверью, то я поспешно убирала со стола свои недорисованные картинки, Леська ставила на пол чашки с недопитым чаем или кофе – и мы обе замирали, с надеждой глядя на дверь. И каждый раз шаги затихали вдали. Люди проходили мимо.

Сегодня забегал Кирюша, принёс тот пластмассовый череп (уже без омлета) и старую шляпу, чтобы мы могли сделать Эдварду голову. Когда Кирюша ушёл, мы пожалели, что не можем взять в редакцию второклассника, а то нас бы трое было.

Мы уже придумали, как будет выглядеть заглавие. Представьте себе, большие черные буквы, а вместо второй «О» – пустой экран телевизора. А оттуда – да-да, вылезает девочка из «Звонка». По-моему, чудесно. Леське тоже нравится.

Я делала за нас обеих тест по русскому, а Леська, прорешавшая уже два варианта домашки по алгебре, всё пыталась приладить Эду его новый череп. Тот никак не хотел держаться: внизу не было никакого отверстия, которое можно бы было насадить на шейные позвонки. В конце концов мы спустились в кабинет рисования, попросили немного пластилина и прилепили на него Эдову голову. Принесу завтра шарф – намотаем ему на шею, чтоб незаметно было.

– Мне кажется, к нам никто никогда не придёт, – обречённо вздохнула Леся, пессимистически настроенная после возни с черепом.

– Подумаешь, – безразлично отозвалась я.

– Если здесь будет только два человека, то задумка с газетой сойдёт на нет. Принтер и комп спишут, и кабинет редакции снова станет тайной комнатой в конце коридора.

А ведь она права!

Ну уж нет. Мне здесь нравится. Это всё равно что собственная квартира. Здесь так тихо, нет ни одноклассников (Леська не в счёт), ни соседей… Можно принести компьютерную игру и поиграть, можно рисовать, а можно просто болтать, глядя на заспиртованных рептилий. Да здесь здорово! Был бы Интернет подключен, вообще 24 часа бы тут проводила.

Я резко встала.

– Если они не приходят к нам, сами их найдём и притащим сюда, – решительно заявила я.

– О-о, – восхищённо протянула Леся, тоже поднимаясь со своего места. – Когда ты такая, ты даже немножко… как я. Ты серьёзно?

– Конечно. Пойдём, посмотрим, по каким дням происходят собрания у всяких школьных кружков. Наверняка кроме членов кружков туда приходят разные слушатели. А если у них есть время на то, чтобы ходить в кружки, в которых они не состоят, то будет время и на газету!

Леська согласно кивнула.

Эдвард, похоже, тоже кивнул. Во всяком случае, его голова вновь отвалилась.

* * *

Итак, по средам заседает школьный литературный кружок.

Посчитав, что там собираются все интеллектуальные сливки школьного общества, Леська особенно долго прихорашивалась. Успокоилась она только тогда, когда, причёсываясь, неосторожно задела расчёской Эдварда. Его череп упал, грохоча, покатился под стол, по дороге ударился о ножку стула, остановился – и теперь, лёжа на полу, сердито глядел пустыми глазницами.

– Пожалуй, хватит. Эд уже теряет голову от моей красоты, – довольно заметила Леся, протыкая брошью тонкую ткань туники.

В последний раз поправив перед зеркалом салатовую прядь и для большей надёжности зафиксировав её заколкой, она перевела взгляд на меня.

– Гляди, я дитя полей, – неожиданно заявила она, в своём травянисто-зелёном наряде и впрямь похожая на какого-нибудь эльфа. – Дитя полей, прекрасное, как юный сельдерей – какая изысканная рифма, да?

– Ага. Ты прямо куде-есница ле-е-са Оле-е-еся-а-а! – пропела я, за что была одарена уничижительным взглядом. В другие времена за этим последовал бы и весьма ощутимый пинок, но Леська была в образе – и, похоже, дитя полей, как и дети цветов, не терпело рукоприкладства.

– Какая ты вредная, но я прощаю тебя, – миролюбиво сказала подруга. – Я понимаю язык растений. Этот фикус говорит, чтобы ты прекратила его поливать и подумала о себе. Ты что, прямо так пойдёшь?

– В школу же так хожу. И вообще, я не намерена переодеваться ради десятка начинающих поэтов, – резонно ответила я, продолжая поливать фикус.

У подруги на этот счёт было другое мнение. Ради такого события я просто обязана была надеть шёлковое вечернее платье с открытой спиной. Спасало только то, что этого самого платья с открытой спиной у меня никогда не было. Как и любого другого вечернего наряда.

– Ну-у, Ми-и-ила… – заныло дитя полей. – Давай я тебе хотя бы цветочек к волосам приколю, давай? Он чёрный. Гляди, какой красивый.

Проще было согласиться.

И вот, с цветочком в волосах и блистательной Леськой по правую руку я направилась в гости к юным поэтам, прозаикам и драматургам – в общем, к тем, кто не без гордости именовал себя «Литературный кружок „Соловей“».

Для соловушек гимназия не выделила старой подсобки, поэтому собрались они в просторном кабинете русского и литературы, предварительно убрав парты и расположив стулья в несколько рядов.

– Сегодня! – торжественно начал самый главный соловей, экзальтированный юноша со здоровым румянцем и нездоровым блеском в глазах. – Сегодня у нас не просто заседание кружка, а настоящий литературный вечер!

Все сделали восторженные лица и зааплодировали.

Я так и знала, что это секта.

– И как мы определим, кто здесь слушатели? – спросила Леська, неосторожно ко мне повернувшись и получив цветком в глаз.

– М-м-м… Те, кто не будут выступать – и есть слушатели, – логично предположила я, пожимая плечами.

Леська сделала лицо, говорящее «Я думала, у тебя есть способ получше!»

– Т-с-с! – шикнула на нас девчонка слева. У этой девицы была очень странная чёлка, даже не чёлка, а какая-то труба – будто она просто взяла прядь волос надо лбом, закрутила в кокон и намертво закрепила полученный результат лаком. Если смотреть на неё в профиль, то через эту подзорную трубу из чёлки можно увидеть сидящих у противоположной стены людей.

Мы замолчали.

По правде говоря, мой способ вычисления слушателей оказался не очень-то действенным. Выступающие выходили к доске, читали свои произведения, получали порцию аплодисментов и смешивались в единое целое со слушателями. Я запомнила лишь первых трёх. Надеюсь, у Леськи память на лица получше, чем у меня…

Первым выступал испуганный кудрявый мальчик с глазами оленёнка Бэмби. Немного попыхтев в микрофон, мальчик нервно сглотнул и обвёл глазами аудиторию.

– Поэма… П-посвящается моей девушке Кристине! – немного заикаясь от волнения, объявил он.

Девушка Кристина сидела на первом ряду и сияла, как медный таз.

– ПОЭМА НАЗЫВАЕТСЯ «ЕСЛИ БЫ»! – неожиданно заорал мальчик и, ритмично размахивая рукой, принялся декламировать:

 
Если бы тебя бы не было,
Я не знал бы, что мне делать!
Как мне есть, читать и петь
И как мне бегать!
Если бы тебя не встретил я
У площадки баскетбольной,
Как бы справился тогда
С моей жизнью школьной…
 

На чтение шедевра ушло минут десять. Кудрявый мальчик долго и нудно перечислял все действия, которые были бы невыполнимы без его Кристины – оставалось только догадываться, как он жил, пока её не встретил.

В общем, к тому времени, когда он добрался до последнего четверостишия, даже Кристина устала сиять. И тут этот кудрявый говорит: