Текст книги "Вчерасегоднязавтра(СИ)"

Автор книги: Мария Голозад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Ну, я не пью теперь...

– Это ещё неизвестно.

– Да ладно, хватит уже гнать.

– А я и не гоню, ты не пьёшь сколько? Два месяца всего?

– Три почти...

– Ну вот, этого мало, я понимаю, если бы три года! И сегодня шампанское пил.

– Так от него ни в голове, ни в жопе!

– Это тебе так кажется, а завтра ещё захочется, а потом водка, а потом опять не остановишься!

– Да хорош, видишь, я трезвый иду...

Андрей остановился, полез в карман за сигаретами.

– Дай мне тоже сигарету... Ну прости, я просто боюсь, что опять начнётся... Давай, может, домой пойдём? У меня ноги мёрзнут...

Они вернулись домой, разобрали подарки, – Надя положила под ёлку красивую коробочку с фотоаппаратом, Андрей – книгу в обёрточной бумаге, – вместе залезли в ванну, Надя налила в неё шампунь, – получилась густая пена. Они смеялись и дули друг на друга мыльные пузырьки, залили пол, потом долго целовались в остывшей воде; в ванне было неудобно, они пошли в постель и заснули утром, обнявшись. На следующий день они снова пили шампанское, доедали салаты, а вечером пришли Витёк и Серый, принесли водку. Андрей долго отказывался и пил шампанское, пока оно не кончилось, но потом выпил рюмку, потом ещё, и сразу язык стал, будто чужой и движения неловкие. Надя обиделась и убежала на улицу; вокруг продолжался праздник, кто-то пытался петь и, запнувшись спьяну, смеялся; вспыхивали фейерверки, где-то играла музыка. Метро было ещё открыто, Надя прислонилась к парапету подземного перехода и задумалась, – ей было скучно, к родителям ехать не хотелось, она даже подумала вернуться, и тут подошли два юноши, – оба нетрезвые, чуть моложе неё, весёлые, – один с серьгой в брови и в полосатой шапке, другой с длинными волосами и в кожаной куртке:

– С новым годом! Возьмите! – тот, который с серьгой протянул ей зажжённую бенгальскую свечу и улыбнулся. Надя немного оторопела, однако свечу взяла и стояла, не зная, куда девать глаза.

– Пойдёмте с нами? – всё тот же юноша показал рукой куда-то в сторону – веселее будет. Надя взглянула на второго, – тот молча курил, но тоже улыбался, только, скорей чему-то своему. И Надя пошла. Они сидели в каком-то дворе, пили шампанское – в рюкзаке у молчаливого было три бутылки, потом Дима, – тот, разговорчивый, в шапке, – предложил поехать к нему. Ехать было недолго, всего две станции, но как раз метро закрылось, и они пошли пешком. Наде было весело, её глаза блестели, в голове немного кружилось, она шла под руку с Димой, а его хмурый друг держался немного сзади.

Дима жил один, квартира досталась ему пару лет назад, когда умерла бабушка: «у меня мама замуж снова вышла, я ей мешаю, – он засмеялся – на самом деле, это она мне мешает, знаешь, как они там скрипят и стонут!»

– А сколько ей лет? – спросила Надя, её немного покоробило, что можно вот так рассказывать о матери.

– Да ей сорока ещё нет, тётка в самом соку, третий раз замуж выходит! – Дима засмеялся, но Надя совсем смешалась и принялась разглядывать комнату: незастеленная большая кровать, стены в плакатах, на столе компьютер, а сам стол письменный, какой-то старинный и перед ним чёрный офисный стул; на полу кальян, везде разбросаны журналы и одежда, на окне нет занавесок, а на подоконнике большая керамическая пепельница в форме лёгких.

– Прикольная пепельница... – сказала Надя.

– Ага, это мне Ярик подарил, – Дима кивнул на своего друга – видишь, беленькие, типа, памятник былому, – и снова засмеялся. Ярик ухмыльнулся, подошёл к компьютеру, включил музыку – что-то громкое, резкое, с неразборчивым рёвом вместо слов.

– Надсон, плюхайся, будь как дома! – Дима набросил на кровать покрывало, разгладил его. У Нади зазвонил телефон, – уже который раз, – она нажала кнопку с изображением красной трубки, потом, помедлила немного и выключила совсем.

– Кто это такой настойчивый? Парень твой? Поссорились, что ли? – спросил Дима.

– Да так... – Надя неопределённо махнула рукой и села, достала сигарету.

– Понятно. Ярик, тащи пиво – знаешь где, будем девушке настроение поднимать! А, и чипсы возьми! Там пакет в прихожей...

Пива оказался целый ящик, они пили втроём, а когда Надя с Димой стали целоваться Ярик взял две закрытые бутылки и ушёл в другую комнату.

– У тебя губы мягкие – сказал Дима, гладя её по спине.

– Это плохо?

– Не... Наоборот... – он уложил её на кровать, раздел, Надя закрыла глаза, изогнулась вперёд.

– Сейчас... – звякнул ремень, она стянула с него джинсы и прижалась, обхватила ногами. Его рот пах пивом, язык был быстрый, горячий и какой-то острый, между ног у Нади горело, низ живота тянуло, она вся дрожала, вцеплялась в плечи, в спину, извивалась, стремясь заткнуть эту раскалённую дыру между ног. Она перевернула его, и села сверху с полустоном – полурыком, почти звериным, и со звериным же остервенением задвигалась: вверх-вниз, вверх-вниз. В ритме грохота и воя непонятной музыки.

Надя проснулась от того, что затекла рука – на ней спал Дима, он улыбался во сне и сопел, одеяло скрутилось в ногах. Надя осторожно вытянула руку из-под тёплого чужого тела, оделась и вышла в прихожую. Она подумала, что неплохо бы умыться, но в ванной кто-то был, – слышался плеск, – наверное, Ярик, больше некому... Ну это даже лучше. Надя быстро влезла в сапоги, надела пальто и вышла из квартиры, – хорошо, быть таким, – молодым и беспечным, не запирать двери, не бояться: она подумала и даже улыбнулась, – надо же, мысли как у старухи, а ведь вся жизнь впереди...

Надя спустилась в метро, в вагоне с ней ехал только один человек – на дальнем сиденье спал бомж, свесив ноги и подперев голову рукой в шерстяной рукавице, пахло мочой и гниющим мясом. Андрей встретил у подъезда, совершенно трезвый и бледный:

– Надя! Я думал, ты не вернёшься... – он обнял её, – чем от тебя пахнет? Какими-то духами...

– Это папин одеколон, наверное – холодно сказала Надя и отстранила его, – ему ученик подарил.

– Ты у родителей, что ли была?

– Ну а где я ещё могла быть?

–Ну бля... Хуй знает. Я звонил – никто не подошёл...

–Это я попросила не подходить, у них же определитель. У меня ни малейшего желания не было с тобой разговаривать. – Надя знала, что они уехали в гости, в Тарусу, и вернутся только завтра, поэтому была спокойна.

– Но ты пришла... – Андрей улыбнулся, – я волновался, зачем телефон выключила?

– Ах, ты волновался!.. Я же сказала, что не хотела с тобой разговаривать! Пойдём домой, холодно.

С тех пор, Надя носила с собой презервативы и регулярно посещала гинеколога, случайный секс вошёл в привычку, превратился в какую-то патологию; пока Андрей был на работе, а Вера в детском саду, она ехала в центр, заходила в какое-нибудь кафе и ждала. Иногда за весь день не было никого, и она возвращалась злая, кричала на Веру, запиралась в комнате и мастурбировала под одеялом. Но чаще, ей везло, и она забывалась в машинах с тонированными стёклами, общественных туалетах, подъездах; она упивалась спермой и мужским потом, а по ночам прижималась к Андрею и позволяла себя ласкать, наслаждаясь тем, как он вздрагивает счастливо от каждого её стона. Когда у Андрея был выходной, Надя лежала с усталым лицом в постели, а он мыл посуду, готовил еду и ходил в магазин. Где в глубине души, Надя ждала, что вот он не выдержит, напьётся или не захочет мыть посуду и тогда она снова сбежит на целую ночь, но он, как назло, совсем не пил и не злился, всё делал, будто с удовольствием и даже компьютерные игры уже так не увлекали его. Так прошла зима и почти вся весна, а потом Надя познакомилась с Денисом.

Это произошло ещё в мае. Надя жила с Верой на даче вдвоём, посёлок был полон только наполовину, по утрам прохладно, – почти холодно; из двух старушек-поганок осталась одна, она казалась ещё суше, ниже и тоньше, всё так же ходила на озеро в полосатом халате и плавала, но на шпагат не садилась, и совсем не слышно было её голоса. Надя много гуляла, водила Веру в лес, и расстелив на полянке плед, читала ей сказки и стихи; Вера требовала объяснения каждому непонятному слову; кто такой поп, и почему он поп, – потому что попа толстая? Что такое толокно и как может быть лоб из муки; слово "оброк" они обсуждали почти час, а когда, наконец, справились с ним и добрались до конца сказки, Вера рассердилась: Балда он и есть Балда и сказка глупая... Надя решила повременить с Пушкиным и перешла на Андерсена, но его сказки оказались слишком грустные, – Вера долго не могла забыть насмерть влюблённых, замёрзших, ненужных, девочек со спичками, оловянных солдатиков, соловьёв... Она стала плакать во сне и просыпаться среди ночи. Всё исправил Карлсон, – стоило ему спалить однажды паровую машину, как ночные слёзы утихли.

Через день, приезжала автолавка – её громкий гудок разносился по всему посёлку, – к машине выстраивалась длинная очередь в основном, за хлебом, мороженым, пивом и водкой; пельмени и макароны покупали немногие, за этим обычно ездили в город. Надя обязательно покупала мороженое, пломбир в больших пачках, они ели его с Верой после обеда, посыпая тёртым шоколадом. Как-то, когда почти подошла их очередь, подъехал мотоблок с прицепом, за ним бежала большая дворняга, а в прицепе сидели дети – мальчик и девочка, примерно шести-восьми лет. Медленно водитель слез на землю и вытащил за собой чёрную дубину-трость, опершись на неё, встал в очередь.

– Бать, возьми рожок!.. Стаканчик!... – кричали дети.

– Мелкие! Тихо! – огрызнулся отец – Бакс, сидеть! Сидеть, Бакс! – и ткнул Надю в спину – давай, мать быстрей, трубы горят, – и хохотнул. Вера тем временем заинтересовалась трактором с тележкой, она стояла перед ним, задрав голову, и переговаривалась с детьми в прицепе. Мальчик перегнулся через борт и помог ей залезть.

– О, мелкий, ты себе уже тёлку нашёл!.. Нате, жрите своё мороженое, – отец сунул детям пакет и стал взбираться за руль, ещё медленней, чем спускался: в одной руке у него была трость, во второй бутылка водки, он попытался сунуть её в штаны, сначала в карман, потом просто за пояс, но штаны, не могли выдержать такой тяжести, – карман был неглубокий, бутылка из него торчала больше, чем наполовину, и выскальзывала, а сами штаны падали.

– Слышь, мать, подержи – обратился он к Наде, – всё равно с нами поедешь, видишь, свадьба намечается...

Дети – Вика и Лёша,– стали приходить к Наде каждый день, они смеялись над Верой, которая ухаживала за игрушечными питомцами: кормила их пирогами из песка, укладывала спать, соорудив постель из полотенец, а потом, с серьёзным лицом, ходила на цыпочках и говорила шёпотом. Тем не менее, дети выпрашивали у неё игрушки, раскрыв рот, слушали, как Надя читает, и удивлённо ждали, пока она ответит на Верины вопросы. Денис приходил уже вечером, Леша с Викой сразу сбегали домой, а он проходил на кухню и готовил чифир, пока Надя укладывала Веру, потом тянул чёрную жижу, присасывая сахаром и рассказывал, как варить "винт" и "черняшку", что такое "лирика" и "тропика", сколько стоит и где купить. Хвастался, что уже месяц употребляет только алкоголь, приехал на дачу "перекумариться", что отец его рад, – сам привозит продукты и денег на водку. Денис был женат – третья жена "отдыхает" где-то на зоне; дети, оба, от первой, у которой теперь ВИЧ, гепатит и притон; была ещё вторая, – да она просто дура... Сам он сапожник – шил концертную обувь даже Маше Распутиной: сидел за разбой, там и научился, – факты он пересыпал шутками и сам смеялся, многие шутки повторял, забывая, по нескольку раз, перескакивал с темы на тему и сильно матерился, приговаривая, что сапожнику это положено. Всё его в точках и болячках серое тело было остро и угловато, – торчали колени, рёбра и скулы; а во рту было пусто, – только ржавые бугорки местами на дёснах. Он плохо владел левой рукой, а хромал, потому, что кололся в пах; лицо в морщинах и пришепётывал, как старик, но чувствовалось, что он моложе, чем выглядит. Было в нём что-то такое, что привлекало: какая-то недобитая харизма таилась в глазах и в улыбчатой складке у губ, угадывалась в движении, которым он убирал со лба волосы... А может быть что-то в нём напоминало Андрея, того Андрея, который ещё не прожил с ней шести лет, ещё чужого, которого надо полюбить и приласкать. Надя не задумывалась об этом, она просто слушала одно и то же каждый вечер, смотрела в пустой рот, и снова читала стихи. Денис перебивал её, – ему казалось, что все поэты наркоманы, что вот это стихотворение явно под "хмурым", а то – грибы, да точно грибы:

"Разгораются тайные знаки

На глухой, непробудной стене

Золотые и красные маки

Надо мной тяготеют во сне...." – слышь: мак! мак, бля! Под грибами и про мак! – и смеялся, и хлопал себя по ногам-палкам, и запрокидывал голову. Он просовывал здоровую руку ей между ног, а потом лизал там и чмокал, словно высасывая, и она заходилась в оргазме и сучила ногами, а когда он ложился на неё, напряжённый и выступчатый, и чуть ощутимо вздрагивал в глубине, она сосала его язык, и казалось, что его рот это её вагина.

По пятницам приезжали родители Андрея, и Денис не приходил, и не пускал детей; Андрей не приезжал вообще, он работал без выходных, – хотел скопить денег, чтобы хоть в августе уехать с семьёй на море: Надя давно мечтала о море, она была там когда-то, ещё в детстве, и помнила, и рассказывала о белой пене, зеленоватой воде и солнечных нитях, уходящих на дно. Июнь подходил к концу, скоро Тамара Семёновна должна была выйти в отпуск и приехать на два месяца безвылазно, а за ней, через пару недель и Николай Ильич, и Андрей хотел перед морем побыть немного на даче. Стоял какой-то ненормальный зной, днём не слышно было ни молотков, ни пил, только гудение насосов; на каждом участке стояли разбрызгиватели, и тонкие фонтанчики взблёскивали то там, то тут. Озеро стало напоминать лягушатник – в тёплой, почти горячей, взбаламученной воде с утра до вечера плескались и дети и старики. По телевизору показывали горящие леса и торфяники, чёрную Москву и людей в противогазах. Посёлок находился в низине среди леса, и, хотя где-то недалеко как раз горел торф, дым обходил стороной, только несколько дней немного пахло горелым и казалось, будто туман. Всё также зеленел вокруг лес и цвели цветы, невзирая на духоту и сушь. В эти дни приехал Андрей. Оказалось, что с Денисом он был знаком ещё с прошлого года, – пили вместе и метали нож в дуб на Денисовом участке. Ножи вообще были слабостью Дениса, из его трости выкручивалось длинное – в две ладони, как он называл "сажало" или "пика", собственноручно заточенная, а в кармане лежал складной нож, с тяжёлой красивой рукояткой – вот его-то он и метал в дерево, хвастался, что попадает даже с закрытыми глазами: "делать нехуй, тут, один хер, только ханку жрать и нож метать, рука-то одна рабочая, хули теряться..."

Виктор, – отец Дениса, был большой плотный дядька с рыжевато-седой бородой, сварщик или слесарь, он кормил всю семью: и сына и внуков; жена умерла несколько лет назад, – замёрзла на той же даче по осени, ждала соседку под запертой дверью чтобы похмелиться. С тех пор Виктор гнал самогон, сначала на пшене или горохе настаивал брагу, потом перегонял на электрической плитке с помощью двух кастрюль и тазика, и всё вспоминал "Валюшу". Сам он пил немного и редко; приезжал по субботам с утра с большой, набитой продуктами сумкой, дети висли на нём, выискивали в сумке шоколадки и радостно верещали; дедушка шёл к автолавке, отдавать за Дениса долги и покупать мороженое, потом купаться с внуками, и только вечером садился с сыном за стол, и выпивал пару стаканов, а в воскресенье уезжал, чтобы через неделю приехать снова.

Андрей весь день проводил на участке или в доме, – в самое жаркое время лежал перед телевизором, а как свежело, помогал матери на грядках или отцу с досками, иногда играл с Верой. А ночью выходил с Надей гулять. Они шли медленно под руку, Андрей был переполнен планами, – у Тамары Семёновны, оказывается в Коктебеле жила подруга и в её доме можно было остановиться совершенно бесплатно, значит даже деньги останутся, – можно будет купить фотоаппарат, или камеру, ну какую-нибудь простую, и поснимать Веру и море и поезд... И как замечательно будет уехать от всей этой гари, и подальше от родителей, и как обрадуется и удивится Вера, когда увидит море, и надо ей купить большой надувной матрас, такой плотный, чтобы не проколоть... Андрей смеялся, прижимал к себе Надю, целовал её и ерошил ей волосы.

Вдруг залаяла собака, радостно и заливисто, и выбежал Бакс – они как раз поравнялись с участком Дениса.

– Бакс, тихо! Фу, Бакс, сидеть – Андрей, продолжая смеяться, пытался успокоить пса, который встал на задние лапы и облизал ему всё лицо, Надя тоже смеялась, хотя собак не любила, и пряталась у Андрея за спиной. На шум вышел Денис, и зазвал к себе. Они расселись на крыльце за косоногим столом под лампочкой без абажура, Денис выставил трёхлитровую банку на стол и наполнил три стакана, кроме выпивки, надкусанной сосиски и складного ножа на столе ничего не было.

– Ден, да мы не будем – сказал Андрей – мы просто с тобой посидим.

– Да ладно, чё вы, давайте... Сэм хороший, батя хуйню не гонит! Ну опять мне, что-ли в одно рыло жрать?

– Что треснет?

– Да оно-то не треснет... Ну хорош вам ломаться! Нолито уже! Надюнь, ну ты давай со мной?

– Ой нет, я вообще самогон не пью..

– Ну и в пизду вас – беззлобно сказал Денис и опрокинул стакан. Андрей посидел немного и тоже выпил, вдруг, как-то машинально.

– Андрей! – Надя, вскочила.

– Ну ничего страшного, Надь, ведь немножко совсем... давай с нами, по чуть-чуть? И домой пойдём...

Надя села, задохнувшись, и от злости тоже стала пить. Андрей уже после второго стакана совсем опьянел, он опёрся на руку и водил вокруг мутными глазами. Денис выкрутил из трости "пику":

Давай побросаем, а Дрюх? Смотри, я мишень сделал, – и, правда, на двери был намалёван кривой круг с делениями – давай, а? – и не дожидаясь ответа метнул "сажало" в дверь, оно вошло почти в центр круга и застряло подрагивая.

– Не.. Лень..Да и вообще темно, накати лучше ещё.

– Не вопрос! – Денис налил ещё по стакану – Жаль музыки нет.

– А куда делась?

– Да наебнулась моя маха... – и затянул гнусаво с каким-то шипением:

– Аттестат в крови, по бокам конвой

А меня везут, под сирены вой...

– Ой, хорош, Ден, – Андрей зевнул, – пойдём мы...

– Ага, давай на посошок – Денис налил два стакана.

– А мне? – возмутилась Надя.

– И тебе... Я налью – Андрей налил третий стакан.

– Слыышь... – протянул Денис – братан, у тебя оххуенная жена...

– Ага...

– Редкая тёлка, отвечу!

– Ага...

– И ебётся круто

Андрей поднял голову и угрожающе тяжело произнёс:

– Ты за базаром-то следи...

– Да чё тебя обломало? – Денис встал, и недоумевающее уставился сквозь него.

– Ты жену мою не трогай.

– Да кто трогает? Я ж говорю – охуительная жена у тебя, и подмахивать умеет...И хули?

Андрей взял со стола нож, и бросил его вперёд. Нож вошёл по рукоятку по диагонали над пупком, Денис вздохнул резко и схватившись за края стола медленно опустился на стул. Заскулил Бакс, подбежал, встал передними лапами Денису на колени. Надя бросилась на Андрея, схватила его за плечи, затрясла, закричала. Андрей не реагировал, – он сидел, будто набитый ватой и молчал, только зубы стукались.

–Что тебе не понравилось? Что я с Денисом спала? Может, ты всех убьёшь? Да я у негра хуй сосала, а второй меня в жопу ебал, пока ты работал! Рабооотал!.. На новый год, ты думаешь, я у мамы была? А вот и хуй, приплыли – я еблась и прекрасно себя чувствовала! А осенью меня в парке изнасиловали, а ты прощенья просил! – Надя выдернула из двери нож и стала пихать его Андрею в руку – Может, ты меня убьёшь? На, давай, вперёд!...

Андрей молча поднял на неё лицо, оно напоминало маску, слепок с его лица, даже глаза застыли; он спокойно принял нож из Надиных рук, встал, и, всё так же молча, ткнул им себя в живот. Надя завизжала, вскочила, выдернула нож, отшвырнула, отпрыгнула, снова бросилась к Андрею, а он продолжал смотреть прямо на неё, потом глаза закрылись и он осел. Надя приподняла ему голову, плакала, била его по щекам, говорила что-то, он приоткрывал глаза и снова закрывал и отвечал слабо:

– Больно..

Раздался грохот, – это упал Денис. Оба они лежали у стола, по разные его стороны, один не шевелился, другой в полузабытьи, Бакс скулил; только сейчас Надя сообразила вызвать "Скорую". И сразу успокоилась, подобрала "пику", вложила её Денису в правую руку, плотно прижала его пальцы, позвонила Тамаре Семёновне. Денис остался ждать катафалк, Андрея повезли в ближайший город в больницу, Надя поехала с ним. Глаза он больше не открывал, только постанывал на ухабах, губы полностью потеряли цвет и рот превратился в чёрную изогнутую линию, крови почти не было, рана выглядела просто маленькой дырочкой, фельдшер залепил её куском пластыря; казалось, сейчас они приедут, встретит их врач, и засмеётся, и скажет: "вы что шутите?", помажет зелёнкой и по-отечески пожурит на прощанье, чтобы не отвлекали от работы. На выезде из леса встретился милицейский форд и на "скорой" тоже включилась сирена. Наде казалось, что до больницы они добирались всю ночь, хотя ехать было всего километров тридцать по шоссе.

Андрей долго лежал в приёмной, сначала подошла женщина в голубом халате, пощупала живот, потом вторая, в белом, тоже пощупала и строго спросила, зачем вытащили нож, потом подошла старуха в тёмно-синем халате – Надя подумала, что это уборщица, – старуха сказала: "что стоишь? Раздевай. На, накроешь" и протянула жёсткую простыню. Во время операции, Надя сидела на скамейке перед приёмным отделением, курила, пока не кончились сигареты, и почти уснула, когда вышла всё та же старуха в синем халате, и не сообщила, что операция закончилась и "что ему сделается? пьяному море по колено, знаешь, сколько у нас здесь таких?.." Надя ехала в такси, за окном светало, виднелся горелый лес; голова и тело отяжелели от тупой пустоты, которая наваливается после сильного напряжения, а впереди ждала Тамара Семёновна, Николай Ильич, Вера и милиция.

Андрея уже на следующий день перевели в палату, он лежал на узкой железной койке, по бокам висели трубки с кровавой жидкостью, и ещё одна трубка, потоньше, выходила из руки вверх. Ему нельзя было ни есть, ни пить; нож задел печень, держалась температура, лицо оставалось по-прежнему белым с желтоватым оттенком, но губы немного порозовели и спеклись. У Тамары Семёновны с ночи держалось давление, и Надя приехала одна, она поставила на тумбочку бутылку с водой, села рядом, склонилась:

– Ты как? Очень больно?

Андрей шевелил губами, но сказать не мог, – зашёлся в кашле и скривился. Наде было страшно. Сейчас всё было не таким, как ночью, пахло перегаром и какими-то лекарствами, и с этими трубками и кашлем, ей казалось, что Андрей вот-вот умрёт, она видела грязь в его ухе и волосок, торчащий из носа, волосок дрожал – значит, дышит, живой... Надя дотронулась до его щеки, Андрей дёрнулся, сморщился от боли и чужим, сиплым голосом сказал: "уйди отсюда" – скорей прошептал, чем сказал. Надя заплакала. В эту минуту она испытала вдруг такую любовь, какой никогда не чувствовала, отчасти материнскую и без капли эротизма, она склонилась ниже и быстро заговорила, всхлипывая:

– Андрей, Андрюшечка, не надо... Не прогоняй меня. Я ужасно тебя люблю, всё, что я вчера говорила, – это неправда, я только тебя люблю, я ни с кем не могу, только с тобой, я пьяная была... как ты мог поверить?.. Прости меня, любимый мой, солнышко...

– Правда?

– Да я так перенервничала, когда ты нож в него бросил, я вообще не понимала, что говорю... Ты простишь?

– Да я простил... Я бы простил, даже если всё было, как ты вчера сказала... – он снова закашлял.

– Я напилась просто, у меня истерика была... Я знаешь, что сказала, – милиция же приходила, – я сказала, что Денис на тебя с ножом прыгнул, со своей пикой, а ты только защищался... ему ведь всё равно, и детей он не любил, а у нас Вера... Ты так же говори, к тебе тоже придут...

– Денис умер?

– Да, но он же сам виноват... Ты выздоравливай, тебе больничный дадут, отпуск продлят, на море поедем...

Надя просидела в больнице почти весь день, Андрей тайком покурил в палате и даже начал улыбаться, завтра ему обещали разрешить пить понемногу воду. Надя вышла, когда он уснул. Вокруг больницы был сквер, с лавочками, небольшим фонтанчиком и даже детской площадкой; вообще, здесь было намного приятней, чем в московских больницах, – и воздуха больше и больных меньше, вот с Андреем в палате всего два человека. Он начнёт ходить, и будут они прогуливаться тут вокруг фонтанчика, как тот старичок с дочкой, или может, это внучка?.. Надя шла в сторону автобусной остановки и пыталась заглушить простыми мыслями что-то, что поднималось изнутри и бурлило, и билось в виски, и стояло в горле, и даже если сейчас её вытошнит, или пронесёт на этот расплавленный от жары асфальт, оно всё равно останется с ней, оно будет бурчать в желудке, течь в венах, пульсировать в затылке... Она подошла к остановке и села, до автобуса оставалось полчаса, поблизости на заборчике в тени сидели двое, – оба под тридцать, с голыми торсами, в цветастых шортах, с двухлитровой пластиковой бутылкой.

– Девушка, давайте с нами по пивку? – один из них радостно протянул бутылку в её сторону. Надя помотала головой и отвернулась.

– Ну, как хотите.

Надя закурила, встала, и подошла ближе к проезжей части, высматривая автобус, но вместо него остановилась красная бмв, за рулём сидел коротко стриженый парень в солнцезащитных очках.

– Девушка, жарко вам? – он снял очки и улыбнулся. Надя улыбнулась в ответ:

–Жарко...

– Поедем купаться?

– Купаться? – от горла откатило, свернулось, спряталось где-то – Поехали. А куда?

–Залезай, – парень открыл дверь, – здесь недалеко...

2013