Текст книги "Ночной посетитель. Страшные истории (сборник) (СИ)"

Автор книги: Мария Колтовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

В тот злополучный день я шёл в школу с опаской, потому что накануне кое-что произошло. Вечером я гулял со своей собакой – немецкой овчаркой по кличке Лорд. Пёс добродушный, игривый, но немного шебутной. И вот, когда мы уже возвращались домой, Лорд ни с того ни с сего облаял пробегавшего мимо мальчишку. Мальчишка испугался, споткнулся и грохнулся прямо на тротуар. От испуга и боли он заплакал. Я привязал Лорда к дереву и подошёл к мальчишке, чтобы помочь и успокоить, но он оттолкнул мою руку и со злостью сказал, что мне и моей шавке конец. Затем мальчишка поднялся на ноги и, прихрамывая, скрылся в подворотне.

Я его узнал. К моему несчастью это был Павлик Севастьянов – младший брат местного школьного отморозка Андрея Севастьянова по кличке Мамонт. Павлик учился во втором классе, я в четвёртом, а Мамонт в шестом. Весь оставшийся вечер я сильно нервничал. В прошлом году Мамонт раскроил череп одному второкласснику за то, что тот, во время игры в хоккей, сшиб младшего Севастьянова с ног.

Мамонт встал, потянулся, неторопливо подошёл к пацану, вырвал у несчастного из рук клюшку и размахнувшись саданул того по голове. Потом были кровь, крики, скорая и милиция. Скандал на всю округу. Мамонта, вроде бы даже, хотели выгнать из школы, но пожалели и оставили. Его побаивались даже восьмиклассники. И вот, на следующее утро, я, на негнущихся деревянных ногах, ковыляю в школу. Предчувствие у меня плохое. И не зря. Все мои вчерашние страхи стали реальностью.

На перемене после четвёртого урока я сидел за партой и точил карандаш. Я предусмотрительно решил не светиться в школьных коридорах – не выбегал из класса на переменках, не пошёл в столовую и не ходил в туалет, хотя очень хотелось. Неожиданно моё внимание привлёк длинный тощий парень. Он стоял в дверном проёме и внимательно рассматривал оставшихся в классе ребят, пока его блуждающий взгляд не остановился на мне. Парень ухмыльнулся и провёл ребром ладони по горлу, затем молча, указал пальцем на меня и ушёл. Я узнал его. Это был дружок Мамонта, практически его правая рука Костя Никифоров, с милым прозвищем Кефирчик.

До конца уроков я сидел как пришибленный. Что мне делать? Пожаловаться учителям? Нельзя, ведь в соответствии с негласным детским кодексом чести – взрослых в свои разборки впутывать категорически запрещено. Можно попробовать выскользнуть из школы в гуще толпы. Я маленький, худой, юркий. Если Мамонт с дружками караулят меня в школьном дворе, то возможно они и не заметят мелкого очкарика в группе других детей. Но как говорится «человек предполагает, а Бог располагает». После уроков меня задержала учительница, она готовила внеклассное занятие на тему «За что мы любим осень?» и попросила меня сделать доклад о красоте осенней природы.

Я был безотказным милым мальчиком и поэтому безропотно согласился. Пришлось топать на четвёртый этаж в школьную библиотеку за книгами. Библиотекарша нашла для меня подходящий материал и с добродушной улыбкой попросила помочь ей подклеить увесистую стопку разорванных книг, «если, конечно, я никуда не спешу». Ну, я же милый безотказный мальчик, я согласился. Когда же, весь перепачканный клеем, я шёл в раздевалку, в моей груди теплилась надежда, что Мамонт ждал-ждал меня и, не дождавшись, ушёл.

Надев куртку, я вышел на крыльцо. Во дворе никого не было. Радостно сбежав по ступенькам, я уж было подумал, что пронесло, как вдруг услышал за спиной:

– Привет, рыбоглазый.

Я обернулся. Мамонт с двумя парнями сидели на корточках, прислонившись к стене. Одним из парней был Кефирчик, имени второго я не знал, но как-то слышал, что его называли Тошиба. Не тратя время на ответное приветствие я побежал к школьным воротам. Мамонт с дружками рванули следом, я слышал топот их ботинок за спиной. Тяжёлый рюкзак, набитый учебниками и библиотечными книгами сковывал мои движения, не давая набрать скорость. Внезапно я почувствовал, что кто-то из преследователей схватил меня сзади за проклятый рюкзак и с силой рванул на себя. Я не удержался на ногах и грохнулся на пятую точку, довольно таки болезненно. Большие парни обступили меня.

– Это ты, очкарик, вчера натравил своего кабысдоха на моего брата? – спросил Мамонт, угрожающе нависнув надо мной как многоэтажный дом.

– Нннет, эттто сслучайность. Лллорд ппросто играл, – пролепетал я заикаясь.

Когда мне страшно я всегда заикаюсь.

– Ого, да он не только очкарик, а ещё и заика! Да тебе место в Доме инвалидов, а не в приличном обществе, – заржал Кефирчик.

– Ну, Дом инвалидов мы ему сейчас обеспечим.

Мамонт больно пнул меня в бедро. Похоже, их совершенно не заботило то, что кто-нибудь из учителей может увидеть, что они вытворяют. Я попытался встать, но Тошиба снова повалил меня на асфальт. Я заплакал. Больших парней это раззадорило ещё больше. Кто-то из них стащил с моего носа очки и, наверное, разбил, было слышно, как хрустнуло стекло. Я опять попытался встать, меня схватили за рюкзак, лямки съехали с плеч, и рюкзак оказался в руках у Кефирчика. Почувствовав, что меня больше ничего не сковывает, я ужом проскользнул между Тошибой и Мамонтом и во все лопатки понёсся к школьным воротам.

– Держи его! Не убежишь, очкарик! – доносилось мне в спину.

Я выскочил на улицу и, не разбирая дороги, просто побежал. Я сворачивал в какие-то переулки, перелезал через заборы, продирался через кусты. Преследователи не отставали. Я выскочил на набережную, внизу медленно катилась свинцовая река. Сердце барабанило в груди, лёгкие жгло, ноги дрожали. Я устал. На другой стороне дороги появились Мамонт и компания.

– Что, надорвался, четырёхглазик? Пора тебе в Дом инвалидов!

Большие парни не спеша потрусили через дорогу. Было видно, что они тоже устали. Я в отчаянии посмотрел по сторонам и увидел на соседней улице много деревянных домов. Вот если бы я смог там спрятаться… Собрав последние силы я рванул к деревяшкам. Пробегая по грязно-серым мосточкам, я заметил три открытых мусорных бака притулившихся рядом с побитым жизнью безрадостным строением. Недолго думая я запрыгнул в правый крайний бак и присел на корточки. Бак оказался почти пустым, только несколько смятых коробок на почерневшем дне. Через несколько секунд раздались топот ног и голоса. Я молился, чтобы они пробежали мимо, но не тут-то было. Мамонт с дружками остановились прямо напротив моего укрытия. Тяжело дыша, они стали обсуждать, куда я подевался, попутно оскорбляя меня и всю мою семью до седьмого колена. Я сидел как мышь под веником – затаив дыхание и боясь пошевелиться.

Большие парни решили разделиться и прочесать округу. Я осторожно выглянул из бака и увидел удаляющиеся спины своих преследователей. Мамонт и Тошиба скрылись за домами, а Кефирчик остановился на перекрёстке, в пятистах метрах от меня. Стараясь не шуметь, я тихонько вылез из бака. Если я сейчас побегу Кефирчик меня заметит. Что же делать? Моё внимание привлёк большой двухэтажный деревянный дом стоявший неподалёку. Похоже, дом был заброшен – окна первого этажа наглухо заколочены, на дверях амбарные замки.

Таких купеческих дореволюционных домов с башенками и эркером в нашем городке осталось много, какие-то до сих пор эксплуатируются, но большинство как этот – забыты и покинуты. Я заметил, что в одном из заколоченных окон выломана доска. Щель узкая, но такой маленький и худенький четвероклассник как я пролезет, лишь бы в раме не оказалось стекла. Обнадёживало то, что в окнах второго этажа все стёкла были выбиты, значит, велика вероятность, что с первым этажом та же история, иначе его бы не заколотили.

Я снова выглянул из-за бака, Кефирчик продолжал стоять на перекрёстке «руки в брюки». Выждав, когда он отвернётся, я «стремительным броском» кинулся к дому и, подтянувшись на руках, протиснулся в щель между досками. И вот я внутри...

По дому бродила сумрачная тишина. Комната, в которой я очутился, была практически пуста, только большой трёхстворчатый шифоньер примостился в углу. Я подошёл к нему и осторожно приоткрыл дверцу, внутри – деревянная штанга для одежды, пара плечиков, на дне – несколько листов бумаги испещрённых какими-то таблицами и цифрами. Как-то неожиданно, одномоментно на меня накатила усталость от пережитого. Я залез в шифоньер и прикрыл дверцу, оставив узкую щёлочку, чтобы видеть комнату. Впервые со вчерашнего вечера, я почувствовал себя в безопасности, единственное, что не давало покоя – мой рюкзак. Я надеялся, что кто-нибудь его подберёт и отнесёт к школьному вахтёру. Очень не хотелось терять учебники и, самое главное, библиотечные книги. Думая об этом я задремал.

Не знаю, сколько я проспал, может час, может полчаса, а может быть пару минут.

Я открываю глаза, и какое-то время не могу понять, где нахожусь. Вспоминаю, смотрю в щёлку не до конца прикрытой дверцы шкафа – в комнате всё также тихо, пыльно и сумрачно. Я вылезаю из шкафа и с наслаждением потягиваюсь, разминая затёкшие ноги и спину, всё же я проспал больше пары минут – вроде стало темнее. Точно, темнее. Странно, но щель, между досками, в которую я пролез – исчезла. Окно на месте, но почему-то полностью заколочено. Кто-то приколотил доску пока я спал?! Я не мог этого не услышать. Я подхожу к окну и с силой надавливаю ладонями на доски – намертво. Может быть это другая комната, может я перебежал в соседнюю и просто забыл? Ведь такое возможно? Да?

В комнате, тускло освещённой косыми лучами солнца, пробивающимися сквозь просветы между досками, две двери – одна распахнута настежь, ведёт в холл; вторая – маленькая, высотой около метра, закрыта на латунный висячий замочек. Интересно, для кого такая дверка? Я дёргаю замочек, прикладываю ухо к двери, мне слышится лёгкое постукивание – оно продолжается секунд десять, затем всё стихает. В животе жалобно урчит. Я вспоминаю, что последний раз ел только утром и сейчас не отказался бы даже от тарелки макарон, хотя терпеть их не могу – они так похожи на белых червяков. Надо возвращаться домой.

Я выхожу в холл и начинаю заглядывать во все комнаты, моего окна с оторванной доской нигде нет. Самое странное, что комнаты походят одна на другую как близнецы: большое, двустворчатое, заколоченное окно; присадистый шифоньер в углу; маленькая дверка, запертая на висячий латунный замочек. Не понимаю. Ведь было окно, как то же я попал внутрь...

Я снова и снова хожу из комнаты в комнату и неожиданно в одной из них, вместо уже привычного интерьера, вижу длинный узкий коридор, освещённый странным мерцающим сиянием. В самом конце можно различить белую дверь. «Там выход» – эта мысль неожиданно ярко вспыхивает в моём сознании и я бегу.

Дом, всё это время погружённый в пыльную тишину и не издававший ни звука, вдруг оживает и скрипит словно старый парусник. Я подбегаю к двери и дёргаю за ручку, в глубине души боясь, что дверь не откроется, но она поддаётся и, натужно скрипя, медленно отворяется. Дом как будто не хочет меня отпускать. Я протискиваюсь в дверь и замираю на пороге – впереди всё тот же длинный узкий коридор, освещённый мерцающим сиянием, с белой дверью в конце. Я второй раз бегу к двери, а дом трещит и стонет. За белой дверью такой же коридор и такая же дверь в конце. Снова и снова, снова и снова. Мне кажется, что я бегу уже целую вечность. Ну не бывает таких длинных домов! Я в "сто пятидесятый" раз подбегаю к белой двери, но не открываю её – я знаю, что за дверью всё тот же коридор и бегать мне по нему до смерти.

Я разворачиваюсь и бегу в обратную сторону. Там, в конце, та же белая дверь. Открываю её и оказываюсь снова в холле. Меня опять окружают старые знакомые – комнаты-близнецы с заколоченными окнами, шкафом в углу и маленькой дверкой, закрытой на латунный замочек. Но кое-что изменилось – я вижу лестницу на второй этаж. Я так испугался этого закольцованного дома, что напрочь забыл, что у него есть второй этаж! Но могу поклясться, что когда я мотался по комнатам в первый раз, никакой лестницы не было.

Я прикасаюсь к резным перилам, но не решаюсь подняться. Что я там увижу? Бесконечную лестницу? Десятки, сотни пролётов, тысячи ступеней ведущих в никуда? Мне хочется залезть обратно в шкаф, уснуть и проснуться дома от того, что Лорд облизывает моё лицо. А может быть всё это и есть сон? Может, я всё ещё сплю в этом злосчастном шкафу? Я хлопаю себя по щекам так сильно, что они начинают гореть; бью кулаками в грудь так, что перехватывает дыхание; поднимаю с пола щепку и царапаю себе руку до крови. Больно. Я не сплю.

Поднимаюсь по лестнице – два пролёта и я на втором этаже. Никаких бескрайних нескончаемых ступенек, только светлые комнаты с распахнутыми настежь дверьми вдоль широкого коридора. Окна на втором этаже не заколочены, поэтому здесь светло и пахнет не пылью, а осенью.

Ну всё, вот оно спасение, я могу выбраться из дома через окно на втором этаже. Высоковато, конечно, но прошлой зимой мы с другом прыгали с крыши заброшенного стадиона в снег, и высота там была побольше. Я забегаю в ближайшую комнату, впереди заветный прямоугольник с выломанными створками. Я уже почти касаюсь подоконника, как вдруг опять оказываюсь у дверей комнаты. Не может быть. Неужели снова?! Я делаю несколько попыток приблизиться к окну – безрезультатно, каждый раз меня как будто откидывает, и я оказываюсь в самом начале комнаты. Размазывая по щекам слезы, я обегаю все оставшиеся комнаты, пытаясь подойти к окнам – и не могу, как только до них остаётся около полуметра, я снова и снова обнаруживаю себя стоящим в дверном проёме.

– Мама… – шепчу я и начинаю выть в голос.

Сквозь мутную пелену слёз я вижу в окно тётеньку с собакой. Она прогуливается рядом с моим заколдованным домом, моей тюрьмой. Истошно ору «Помогите!», подпрыгиваю на месте и машу руками. Странно, но, похоже, тётенька меня не слышит, она никак не реагирует, даже головы не повернула в мою сторону. Зато собака меня видит, какое-то время она смотрит на моё окно, затем начинает лаять. Вернее я думаю, что она лает, потому что совсем не слышу её. Только сейчас я осознаю, что не слышу ни единого звука из большого мира – ни гула машин, ни людских голосов, ни криков птиц, ни шелеста ветра, ничего, кроме поскрипывания и потрескивания старого дома.

Я стою в полуметре от окна словно приколоченный, собака внизу, кажется хаски, рвётся с поводка, встаёт на задние лапы, смотрит на меня и захлёбывается в беззвучном лае. Тётенька едва удерживает её, что-то говорит и тоже смотрит на дом. Я опять начинаю кричать и махать руками, но её взгляд проскальзывает, как будто меня и нет. Я хватаю с пола пустую бутылку и с силой швыряю её в окно. На моих глазах бутылка исчезает, растворяется в воздухе, так и не долетев до окна. Как сумасшедший я начинаю хватать с пола всё, что попадается под руку: деревяшки, куски штукатурки, драный ботинок, распухший от сырости русско-французский словарь и бросаю всё это добро в окно. И каждый брошенный мною предмет исчезает в воздухе.

Я бессильно опускаюсь на грязный, паркетный пол, обхватываю руками колени и тихо плачу. Мне никогда не выбраться отсюда. Никогда.

Не знаю, сколько я так сижу, время в этом проклятом доме, наверное, тоже проклято, совсем не ощущается. До меня доносятся какие-то звуки. Прислушиваюсь, так и есть – лёгкое поскрипывание половиц. Кто-то идёт по коридору. Судя по шагам кто-то маленький. Страх расползается по телу, мне сразу вспоминается маленькая дверца на первом этаже закрытая на латунный замочек и шорох, который я там слышал. Скрип-скрип-скрип-скрип. Оно уже совсем близко, поскрипывание половиц замирает рядом с комнатой, в которой сижу я. У меня кружиться голова, холодок пробегает по позвоночнику. Я, затаив дыхание, смотрю в дверной проём – оно не заходит, стоит в коридоре. Я его не вижу, но чувствую. Скрип-скрип-скрип-скрип. Снова лёгкое поскрипывание половиц – оно уходит.

Меня бьет озноб. Я поднимаюсь на ноги и подхожу к двери, осторожно выглядываю в коридор – там никого нет, одна лишь пыль висит в воздухе в лучах осеннего солнца. Я решаю спуститься на первый этаж, чтобы посмотреть, закрыта или открыта маленькая дверца. Очень страшно, но я должен узнать. Я уже почти подхожу к лестнице, как вдруг пол подо мной начинает скрипеть отчаянно и надрывно, качается, проседает и, наконец, проламывается, увлекая меня за собой.

Я падаю, проваливаясь на первый этаж, ору от дикой боли – мои ноги неестественно вывернуты. Потом темнота. Я просыпаюсь в больничной палате, обе ноги в гипсе, рядом сидят родители. Мама плачет, гладит меня по волосам и целует в лоб. Губы у неё такие тёплые. Значит всё хорошо, значит, я всё-таки выбрался. Счастливый, я снова засыпаю. Просыпаюсь. Я почему-то снова сижу в шкафу в том заброшенном доме. Все окна опять заколочены, и я опять бегаю по одинаковым комнатам первого этажа, по бесконечному коридору, поднимаюсь по лестнице на второй этаж, безуспешно пытаюсь подойти к окнам, машу руками тётеньке с собакой, бросаю в окно всякий мусор, сижу на полу и плачу, слышу шаги в коридоре, решаю спуститься на первый этаж, снова пол подо мной проламывается, я падаю и теряю сознание. Опять просыпаюсь в больнице, мама гладит меня по голове, я засыпаю. Когда снова открываю глаза – я опять сижу в шкафу. Я открываю дверцу, выхожу…

Тело десятилетнего мальчика найдено в заброшенном доме на окраине города

Жительница одного из окрестных домов рассказала журналистам, что гуляя с собакой, обратила внимание на странное поведение своего питомца, в тот момент, когда проходила мимо старого заброшенного дома на улице Космонавтов.

Без видимых причин пёс начал громко лаять на дом и рваться с поводка. Женщине с большим трудом удалось увести собаку домой, но пёс не успокаивался и, по словам хозяйки, начал бросаться на дверь и протяжно выть. Женщина рассказала о странном поведении собаки вернувшемуся с работы мужу. Мужчина сразу заподозрил что-то неладное и решил проверить заброшенный дом. Он сбил замок с дверей и обнаружил внутри тело четвероклассника Вали Т.. По всей вероятности мальчик упал со второго этажа на первый сквозь прогнивший пол. Возбуждено уголовное дело, идёт выяснение всех обстоятельств гибели ребёнка.

Заброшенный дом дореволюционной постройки на улице Космонавтов уже не первый раз попадает в криминальные сводки. Только за последние пять лет там при странных обстоятельствах погибло четыре человека: трое подростков и один бездомный мужчина.

Лицо в рисунке обоев

Это случилось четырнадцать лет назад. Я учился в десятом классе обычной городской общеобразовательной школы. И был у меня дружок – Костян. И любил Костян в этой жизни только мотоциклы, видеоигры, пухленьких девчонок и ужасы.

Вся комната у него была завалена книгами в жанре хоррор и дисками с фильмами ужасов, раньше их продавали на каждом углу, что-то вроде "20 фильмов на одном диске". Качество препаршивейшее, но Костян не был притязательным и некоторые фильмы пересматривал раз по десять. И ведь не надоедало.

А в школе на уроках вместо скучных учебников Костян читал «Книги крови» Клайва Баркера, «Историю с привидениями» Питера Страуба, «страшные» рассказы таинственно исчезнувшего Амброза Бирса и прозу австрийского экспрессиониста Густава Майринка.

И вот однажды во время осенних каникул мы с Костяном шатались по заброшкам, и я заметил, что он словно сам не свой, какой-то весь из себя задумчивый, молчаливый, немного таинственный. Я спросил его, что случилось, почему он такой смурной. Костян немного помолчал, а затем сказал, что вчера он кое-что увидел у себя в комнате, кое-что странное. Естественно я потребовал подробностей. Говорю, колись, что в твоей комнате может быть странного, кроме тебя самого. Ну, он и рассказал. Говорит, попалась ему недавно в руки антология рассказов, само собой разумеется – ужастиков. И был в этом сборнике занимательный рассказ Чайны Мьевиль «Детали».

Я о таком писателе и слыхом не слыхивал, но Костян мне объяснил, что Чайна Мьевиль – это британский писатель из волны так называемых «Новых странных». В своих произведениях «странные» придерживаются жанровой эклектики, то есть сознательно смешивают хоррор, научную фантастику и фэнтези. В итоге получается нестандартный сюрреалистический коктейль. Так вот, рассказ «Детали» повествует о женщине, которая безвылазно живёт в абсолютно белой комнате и носит абсолютно белую одежду. Всё потому, что в абсолютно белом цвете нет деталей, а значит, нет и его – монстра идущего следом.

Началось всё с того, что героиня рассказа разглядывала кирпичную стену и в хитросплетениях трещинок, чёрточек, линий и цементных полосок, она увидела изображение чудовища. В общем, вся суть в том, что каждый человек хоть раз в жизни, взглянув, к примеру, на небо замечал, что облако своими очертаниями похоже на слона или дракона, облупившаяся краска или пятно грязи напоминают летучую мышь, рисунок обивки кресла сплетается в демоническую рожу, а в потрескавшейся керамической плитке можно разглядеть бегущего человека. Просто по какой-то причине линии и чёрточки расположились таким образом, что если подключить воображение, то можно увидеть осмысленную картинку. В психологии это, кажется, называется зрительная парейдолия.

Героиня рассказа утверждала, что эти картинки не просто оптические иллюзии, а настоящий другой мир, в котором есть ответы на все вопросы. Но есть один нюанс. Как говаривал Ницше: «И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Если долго вглядываться в трещинки и чёрточки, то трещинки и чёрточки начнут вглядываться в тебя. В рельефе кирпичной кладки героиня увидела чудовище, а чудовище увидело её. Процесс оказался необратимым, так как, если монстр на тебя посмотрел, то он уже не отступится. Героиня стала видеть его в сплетающихся ветках деревьев, в складках пальто, в рисунке свитера, в спицах колёс, на любых поверхностях, где есть хоть какие-нибудь детали.

А монстр не просто смотрел, он приближался и чтобы выжить, ей пришлось закрыться в абсолютно белой комнате.

Вот такой вот забавный рассказик прочитал Костян. Я-то сам хорроры не особо люблю, мне больше по душе фантастика.

Я сказал Костяну, что рассказ, конечно, любопытный, но всё же, что такого странного он увидел у себя в комнате?

– Неужели в груде своих грязных носков ты разглядел морду дьявола? – спросил я.

– Не совсем, – мрачно улыбнулся Костян.

Он сказал, что ещё три года назад, когда родители делали ремонт и поклеили у него в комнате новые обои, он заметил, что если не выключать настольную лампу и лечь на самый край дивана, то в рисунке обоев можно увидеть лицо. Не рожу, не морду, а именно лицо. Человеческое лицо. Ну, или почти человеческое.

Костян сказал, что поначалу часто и с интересом разглядывал лицо, но со временем это занятие ему надоело, и он почти забыл о нём. Но после того как прочитал рассказ – вспомнил. Всю последнюю неделю он засыпал глядя на лицо и постоянно думал, а вдруг это действительно не случайное переплетение линий, не банальная оптическая иллюзия, вдруг это на самом деле существо из другого мира.

И, наверное, вскоре всё бы закончилось как и в прошлый раз, ему просто-напросто надоело бы пялиться на таинственную физиономию, но вчера он увидел кое-что странное. Костян сказал, что лицо всегда было чуть повёрнуто в сторону, в полуанфас, веки приопущены, как если бы оно глядело в пол или дремало. И так было всегда. До вчерашнего дня.

Вечером, Костян как обычно лёг спать, он по привычке взглянул на лицо и похолодел – оно смотрело прямо на него. Костян на мгновение закрыл глаза, думая, что ему показалось, снова открыл и опять встретился с холодным неподвижным взглядом лица в рисунке обоев.

Я скептически выслушал его рассказ. Поверить в то, что какие-то линии и чёрточки на обоях могут вести себя осмысленно сложно, почти невозможно.

– Может тебе это приснилось? Ты случаем, перед сном каких-нибудь грибов или таблеток не употреблял, порошочков не нюхал? – спросил я с иронией.

– Пойдём ко мне. Сам всё увидишь, – сердито ответил Костян.

Переступив порог своей комнаты, он тут же завесил тяжёлые шторы и включил настольную лампу.

– Ложись на диван, на самый край и посмотри на стену.

Я сделал, как велел Костян, лёг на край дивана и взглянул на стену справа от себя. Сначала я ничего не увидел – только светло-синие обои с накладывающимися друг на друга геометрическими фигурами, но спустя минуту среди квадратов и треугольников я действительно увидел лицо. Костян был прав, когда говорил, что лицо почти человеческое. Единственное отличие – слишком отстранённая надменная холодность в чертах, больше похоже на лицо статуи или просто на беспристрастную маску. Тёмные провалы глаз смотрели прямо на меня.

Я встал с дивана и отошёл в угол комнаты. С этого ракурса лица не было видно, просто квадратики и треугольники на синем фоне. Я снова лёг на диван – лицо появилось. Такая вот удивительная и жутковатая зрительная иллюзия. Костян сидел на стуле и молча наблюдал за мной.

– Ну, что тебе сказать? Чувак на стене, конечно, стрёмный, но ты точно уверен, что раньше он смотрел в другую сторону?

– Я уверен. Эти обои у меня уже три года. Раньше положение лица было другим.

Вид у Костяна был такой испуганный, что мне даже расхотелось над ним подшучивать.

Через несколько дней каникулы кончились, начались школьные будни. Костян больше не заикался про лицо на обоях, но постоянно находился в мрачном, дурном настроении. Я всеми силами пытался его растормошить, но тщетно.

Как-то в среду Костян не пришёл в школу. Вернувшись после уроков домой, я сразу позвонил ему. Мне ответил его отец.

– Здравствуйте, дядя Серёжа, это Саша. А Костя дома?

– Костя умер, – ответил он глухим надтреснутым голосом и повесил трубку.

Как я потом узнал, утром в среду мать пошла будить Костяна в школу, а он мёртвый и уже окоченевший лежит на диване, безжизненные голубые глаза широко открыты. Врачи сказали – остановка сердца. Это очень странно, Костяну было всего пятнадцать, и сердцем он никогда не страдал. Через несколько дней после похорон, я зашёл к родителям Костяна. Сказал, что хочу забрать тетрадку по истории, но на самом деле я хотел взять что-нибудь на память о друге. Отец махнул рукой в сторону его комнаты, дескать, иди ищи сам.

Я прошёлся по комнате, думая, чтобы такое взять. Мой взгляд упал на пластиковую фигурку рыцаря на белом вздыбленном коне. Эту игрушку Костян на спор стырил из магазина пять лет назад, мы тогда едва убежали от охранника. Было весело.

Я взял фигурку, сунул в карман куртки и хотел уже уйти, но внезапно остановился на пороге. Я вспомнил о лице. До этого я как-то не связывал смерть Костяна и рисунок на обоях, но в тот момент, стоя в комнате мёртвого друга, окружённый вещами, наполнявшими его сущность, я вспомнил его рассказ, его тревогу и несвойственную ему мрачную задумчивость в последнее время.

Я зажег настольную лампу, погасил верхний свет и лёг на край дивана. Я старался не думать о том, что Костян умер именно на этом месте. Лицо по-прежнему было там, но теперь оно смотрело не на меня как в прошлый раз, а так как говорил Костян – чуть повернувшись в сторону, в полуанфас, глаза полуприкрыты, как будто оно дремлет…

Я не стал искушать судьбу, рывком поднялся с дивана и выскочил из квартиры. Сбегая вниз по лестнице, я с облегчением думал как хорошо, что в моей комнате стены крашеные и однотонные.

Улыбчивый

Наверное, в каждом городе, посёлке, в каждой деревеньке есть свой нехороший «проклятый» дом. Дом, в котором случилось что-то ужасное. Дом с привидениями.

Вот и в городке моего детства такой дом был. Он стоял на пригорке. Массивные пухлые колонны подпирали башню над входом, а в обе стороны от колонн раскинулись как два гигантских крыла длинные грязно-жёлтые фасады. Дом старый. Очень старый. Когда-то был родовым дворянским гнездом. Но во времена моего детства фасады уже вылиняли, с колонн обвалилась штукатурка, а в высоких окнах хозяйничала тёмная пустота.

Говорили, будто этот дом проклят, и в нём живут призраки. Чаще всего там видели «улыбающегося мальчика». По легенде, он был младшим сыном хозяина усадьбы и трагически погиб во время революции. Своё прозвище мальчик получил из-за гримасы навсегда застывшей у него на лице. Те кто его видел, клялись и божились, что рот у мальчика растянут от уха до уха.

Был у меня двоюродный брат – Никита. В тот год ему только-только исполнилось одиннадцать, ну а мне – семь. Ох, и вредным же он был парнем! Постоянно подначивал меня, насмехался и втягивал в разнообразные неприятности.

За несколько дней до случившегося, я наотрез отказался залезать на крышу заброшенной колокольни. И Никита, естественно, заявил, что я струсил. Стал обзывать цыплёнком, слюнявчиком, резинкой от трусов и ещё непонятным для меня тогда словом «капитулянт». Честно признаюсь, я действительно испугался. Стоя у подножия колокольни, я посмотрел вверх и увидел, как она царапает шпилем небеса. Пришло осознание, какой же я маленький по сравнению с этой громадиной. А вдруг упаду? И я не полез.

Но, согласитесь, обидно, когда старший брат, хоть и двоюродный, дразнит тебя слюнявчиком или резинкой от трусов, и я решил во что бы то ни стало реабилитироваться.

Кроме колокольни, в нашем городке, существовал ещё один способ доказать, что я пацан. Тот самый дом. Дом улыбчивого мальчика. Надо было ночью на убывающей луне прийти к дому, почему именно на убывающей луне я не знаю, да и никто, думаю, не знает, просто так повелось.

Так вот, нужно на убывающей луне прийти к дому и подойти к окнам левого крыла. Там будет лебёдка с протянутым к самой крыше тросом. Если покрутить ручку лебёдки, то по тросу поднимается большая бадья. Когда-то в доме собирались делать ремонт, завезли материалы и эта бадья предназначалась для того, чтобы в ней наверх, на второй этаж, поднимать штукатурам раствор и мел.

Нужно залезть в бадью и кто-нибудь должен поднять тебя, аккурат, ко второму этажу. Ну а затем, надо сложить ладошки полукругом, прижать к стеклу и посмотреть в окно. По легенде через какое-то время ты увидишь улыбающегося мальчика. Как только ты его увидишь, сразу кричи, чтобы опускали бадью. Говорят если слишком долго на него смотреть – умрёшь.

Объяснить родителям своё отсутствие ночью, мне удалось довольно-таки легко. Я сказал, что буду ночевать у Никиты, а он сказал своим, что ночует у меня. Такое бывало часто и поэтому наши предки ничего не заподозрили. В половине первого ночи мы подошли к дому. Был конец октября, днём выпал первый снег. Он ещё не успел растаять и наши с Никитой следы чётко отпечатались на девственно белой тропинке. Похоже, что никто к дому сегодня не приходил.