Текст книги "Людвиг II: Калейдоскоп отраженного света"

Автор книги: Мария Залесская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Вскоре восторг общества по поводу предстоящего монаршего бракосочетания сменился недоумением. В назначенный срок, 12 октября, свадьба не состоялась и откладывалась без объяснения причин на неопределенный срок. Луиза фон Кёбель писала: «Король беседовал с герцогиней Софией о музыке, о художестве. Танцевал с ней франсез[77]77
  Франсез (Françise – фр. Французский) – принятое в XVIII–XIX веках в Германии и России название варианта контрданса – бального танца с замысловатыми композициями, коллективными фигурами, игровыми моментами.


[Закрыть] на балу князя Гогенлоэ[78]78
  Хлодвиг Карл Виктор цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст (Hohenlohe-Schillingsfürst; 1819–1901) – принц Корвейский и Ратиборский, дипломат. Председатель Совета министров, министр иностранных дел и министр королевского двора Баварии (1866–1870), сторонник политического объединения Германии. Германский посол во Франции (1874–1885); наместник Эльзас-Лотарингии (1885–1894); рейхсканцлер Германской империи и прусский министр-президент (1894–1900).


[Закрыть]; сидел подле нее в театре, а летом отвозил ее в Берг, где на своем пароходе «Тристан» катал по Штарнбергскому озеру к замку Поссенхофен, где в это время жила герцогская семья (герцога Баварского Максимилиана Иосифа (1808–1888), отца Елизаветы и Софии. – М. З.), наслаждавшаяся этими хорошими, полными надежд, днями. <…> Отчего произошел разрыв? Предположений было столько, сколько мошек в воздухе; но настоящая причина так и осталась неизвестной…»^{79}

Причина разрыва – одна из тайн Людвига II, унесенная им в могилу. Предположений по этому поводу действительно было множество. Как мы уже говорили, одно из самых правдоподобных – София не смогла соответствовать тому фантастическому идеальному образу, который родился в воображении короля. Да, в реальной жизни идеалу нет места! Один близкий к Людвигу царедворец вспоминал: «Король в его идеале представлял женщину таким высшим существом, – чуть не настоящим ангелом, – которому недостает только крыльев… а первая женщина, к которой он приблизился, не подошла, видимо, под его идеал. Я сам слышал, как он раз сказал: «Wenn ich einmall heirathe, so suche ich eine Königen, eine Landes-mutter, und keine Herrin![79]79
  Если я когда-нибудь женюсь, то желаю видеть в ней королеву, мать страны, но не госпожу! (нем.).


[Закрыть]»… Король объявил, что его невеста его не любит и ему не верна»^{80}.

Еще до официального разрыва помолвки, 8 октября 1867 года, в письме Козиме фон Бюлов Людвиг II уже делает попытку самооправдания, из которой становится понятно, что он всё решил: «Когда я летом часто писал моей кузине Софии о почитаемом и любимом ею Маэстро – нашем великом друге [Вагнере], – посылал ей книги, письма и т. д., ее мать из существующей между мной и ее дочерью корреспонденции узнала об этом и своим неуклюжим, недалеким умом решила, что это были обычные любовные письма. То, что речь шла о чисто духовных отношениях, эта Дракониха не могла даже вообразить, так как эти ограниченные люди всё возвышенное меряют по собственной мерке (здесь и далее курсив наш; в очередной раз обратим внимание на подчеркнутую королем разницу между любовными и духовными отношениями. – М. З.). София, расположение которой ко мне было действительно настоящей любовью, чувствовала себя глубоко несчастной, когда слышала, что я не испытываю со своей стороны ничего подобного; из умиления и откровенного сострадания к ее печальному положению я сделал необдуманный шаг к помолвке. Я знаю ее с юности, искренне любил ее всегда как родственницу, как сестру, дарил ей мое доверие, мою дружбу; но нелюбовь»^{81}.

Очень часто биографы Людвига II рисуют довольно непривлекательный портрет Софии: она, мол, не обладала и десятой долей обаяния и вкуса старшей сестры, ее любовь к музыке была не чем иным, как средством привлечь к себе внимание августейшего жениха, а на самом деле она – всего лишь недалекая и корыстная (еще бы – хотела выйти замуж непременно за короля!) жеманная барышня. Купившись на внешнее сходство Софии с Елизаветой, Людвиг был на время очарован ею, но, пообщавшись с ней более тесно, разочаровался и стал тяготиться ее обществом. А если к этому прибавить слухи, что он якобы застал принцессу в объятиях другого (то ли какого-то аббата, то ли грума, то есть конюха – тут «источники» расходятся во мнениях), то общая картина складывается, увы, не в пользу Софии. К тому же ряд биографов (к примеру, Конрад Байер, Карл Теодор фон Хайгель и Жак Банвиль) упоминают, что Людвиг в порыве гнева уничтожил портрет и бюст возлюбленной, что косвенно подтверждает слухи о ее неверности. Правда, есть и другое мнение – София стала жертвой клеветы.

Еще говорили, что отец Софии, герцог Максимилиан, начал настаивать на ускорении свадьбы, прямо поставив вопрос: «Желает ли король назначить окончательный срок или возьмет свое слово назад?» Людвиг, не терпевший любого посягательства на свою свободу, тут же ухватился за предоставленную ему возможность, разорвал помолвку и отправил Софии письмо со словами: «Твой жестокий отец разлучил нас».

Скорее всего, дело обстояло намного проще и прозаичнее: Людвиг не только понял, что София не соответствует его идеалу, – он был попросту не готов нести бремя брачной ответственности. В фильме «Ирония судьбы, или С легким паром» Женя Лукашин говорит: «Но как представлю, что она будет вечно мелькать у меня перед глазами туда-сюда, туда-сюда…» Людвиг искренне поверил, что в лице Софии встретил свой идеал, мгновенно воспламенился, но так же мгновенно остыл. Он представил себе, что «она будет вечно мелькать перед глазами», и банально испугался. Лукашин в такой ситуации сбежал в Ленинград. Королю бежать было некуда. Он сначала малодушно оттягивал свадьбу, а затем стал хвататься за любую соломинку, чтобы и вовсе ее расстроить. Потому и называется столь много противоречащих друг другу причин разрыва – настоящая-то причина была не в невесте, а в женихе. Эту версию косвенно подтверждает письмо, написанное Людвигом Софии сразу после расторжения помолвки: «Если ты в течение года не найдешь человека, с кем могла бы быть счастлива, тогда мы можем пожениться, если ты этого захочешь». Таким образом он заглушил угрызения совести. Трудно представить, чтобы Людвиг написал подобное, если бы действительно застал принцессу с другим.

София не заслужила того, чтобы муссировать столь оскорбительную для ее памяти сплетню. Она и так была несчастлива. Оставим за рамками нашей истории действительно имевшую место романтическую влюбленность юной принцессы в мюнхенского фотографа Эдгара Ханфштэнгля (Hanfstaengl; 1842–1910), не принесшую ей ничего, кроме горя. Если она и изменяла жениху-королю, то лишь мысленно… В 1868 году София, фактически по настоянию родных, вышла замуж за Фернана де Бурбона Орлеанского, герцога Алансонского (1844–1910), внука французского короля Луи Филиппа. Сказать, что брак оказался неудачным, – значит не сказать ничего. Но все страдания, которые ей пришлось пережить, лишь укрепили ее. Чистая и мудрая душа Софии нашла подлинное отдохновение в благотворительности. О ее щедрости и бескорыстии ходили легенды. Из жизни она ушла, словно героиня эпической драмы: погибла 4 мая 1897 года во время пожара на благотворительной ярмарке в Париже, твердо решив, что не будет спасаться до тех пор, пока с ее помощью не избегнут смертельной опасности все, до последнего человека.

Кстати, вскоре после гибели Софии, 10 сентября 1898 года, на набережной Женевы смертельный удар в сердце, нанесенный анархистом Луиджи Лукени, сразил ее сестру Елизавету Австрийскую. В свое время, сразу после похорон своего сына принца Рудольфа, покончившего с собой в замке Майерлинг, Елизавета сказала: «Я хотела бы умереть от небольшой раны в сердце, через которую улетит моя душа. Но я хочу, чтобы это произошло вдали от тех, кого я люблю». Ее желание полностью исполнилось…

Так ушли из жизни две главные возлюбленные в жизни Людвига II. Судьбы всех «вершин» этого своеобразного «любовного треугольника» на время пересеклись, а потом разошлись. И каждый из них до конца своих дней остался по-своему одиноким. Надо ли говорить, что Людвиг II так никогда и не женился?

И здесь мы подходим к одной довольно щекотливой теме, которую не имеем права обойти молчанием.

Общим местом является утверждение, что Людвиг II был гомосексуалистом. Достаточно вспомнить уже называвшийся нами фильм Лукино Висконти, где этой сюжетной линии уделено едва ли не основное внимание. (Правда, необходимо учитывать, что Висконти выражал в своих произведениях в первую очередь собственные внутренние переживания, поэтому его Людвиг имеет гораздо большее отношение к личности режиссера, чем к своему реальному прототипу.) Если принять эту точку зрения, становится вполне объяснимо странное на первый взгляд отношение короля к женщинам. Но всё не так просто…

Людвиг II не напрасно хотел остаться «вечной загадкой». Вопросов в отношении его личности гораздо больше, чем ответов. И нет ни одного неопровержимого факта гомосексуальной связи короля с кем бы то ни было! Более того, некоторые серьезные биографы Людвига II^{82} напрямую говорят о том, что король умер девственником.

Один из ближайших приближенных баварского монарха вспоминал: «Мюнхенский листок» в июне 1886 года после кончины Людвига II поместил статью, в которой, подобно всем тогдашним немецким газетам, спешившим набросать как можно более грязи на светлый образ короля, касаясь нравственности Людвига II, придает ему столько романтических вымыслов, сколько влезло в его фантазию! Легион людей, поклонявшихся Бахусу, Гамбринусу или обоим вместе и ставивших на еще более высокий пьедестал богиню Венеру, – эти люди не в состоянии были даже поверить, чтобы такой красивый, молодой, здоровый человек, как Людвиг II, оставался равнодушен к женской красоте. Те, которым это поползновение так же необходимо, как еда, питье и сон, не допускали такого равнодушия Людвига II и награждали его в своем воображении всевозможными любовными похождениями исподтишка. Тут являются на сцену то красивая мельничиха, то дочь рыбака, то певица, то драматическая актриса! Старый служитель короля, бывший при дворе с 1843 года, видевший рождение Людвига II и остававшийся при нем до конца его жизни, говорил, что он прозакладывает свою голову, что король как жил девственником, так им и сошел в могилу. «Поверьте мне, – говорил он, – у нас он был всегда на глазах, так что ни одна кошка не могла прокрасться в его спальню без того, чтобы мы о том не знали. Мне уже 70 лет; я состарился при короле и знаю его так же хорошо, как своего отца. Я ручаюсь головой за нравственную чистоту и полную невинность короля Людвига И. Всё, что рассказывают о его любовных приключениях и разных страстях, – всё это ложь и клевета!»^{83}.

Убедительно, не правда ли? А вот еще более категоричные заявления:

«Те, кто распускал разные гнусные клеветы про такого неуязвимого девственника, каким был Людвиг II, были так низки, что даже не заслуживают презрения!»^{84}

«Те, кто знал Людвига II в 18 лет, говорят, что это был в высшей степени чистый, целомудренный, вдохновенный юноша, горячий сердцем романтик, в котором не было ничего дурного. И этот романтизм красной нитью прошел через всю его жизнь, постепенно развиваясь»^{85}.

Но откуда же в таком случае пошли слухи о нетрадиционной сексуальной ориентации короля, которая в его время считалась одним из самых позорных пороков? И на чем они, в конце концов, основаны? Необходимо попытаться понять одну из многих психологических граней такой сложной и противоречивой личности, какой был Людвиг II, причем понять с позиций человека XIX столетия, да еще и руководствовавшегося возвышенными идеалами романтизированного Средневековья. Людям XXI века сделать это если не невозможно, то по меньшей мере очень сложно. Уже одно то, что Людвиг II отличался строгой набожностью, которая просто не позволила бы ему встать на скользкий путь порока и разврата, для людей, живущих в эпоху сексуальной революции, воинствующего атеизма и морального разложения, является непостижимым. Мы привыкли судить по себе, и Людвиг II с его идеалами для нас – человек с другой планеты. Он даже в свое время уже выбивался из общих правил. Поэтому не приходится удивляться, что, когда новоявленного Дон Кихота не удалось «причесать» под всеобщий стандарт, он был объявлен сумасшедшим, а для достижения большего эффекта ему были приписаны еще и всевозможные пороки. Если не пытаться вникнуть в суть, а смотреть поверхностно, то почва для этого была исключительно благодатной.

Мы уже говорили об эпистолярном стиле короля, во многом явившемся причиной грязных сплетен. Не будем повторяться, напомним лишь, что злословие именно по этому поводу началось только в XX веке – при жизни Людвига такой стиль переписки никого не удивлял. Гораздо больше пищи для слухов давало обыкновение короля приближать к себе актеров и деятелей искусств и давать им приют у себя во дворцах – и при этом избегать общества женщин! Современники вполне могли задаться вопросом: чем «эти актеришки» занимаются там под покровом ночи – ведь в комнатах короля до рассвета горит свет?.. Слухов и сплетен было более чем достаточно. А что же происходило на деле?

Говоря о тонком художественном вкусе Людвига II, следует отметить, что он – пожалуй, как никто из его окружения – был способен оценить настоящий большой талант, особенно в сфере любимого им сценического искусства. Отношения короля с Вагнером мы уже подробно рассмотрели, отношения с Лиллой фон Бульовски – также; во втором случае дело хотя бы ограничивалось слухами о простом и понятном «натуральном» адюльтере. В целом же касательно приближения ко двору одаренных драматических актеров (такое поведение Людвига почти всегда объяснялось исключительно его гомосексуальными связями с ними), в частности того же Йозефа Кайнца, о котором мы еще будем в свое время говорить подробно, берем на себя смелость предположить: это было следствие желания постоянно иметь при себе источник эстетического наслаждения, сродни тому, как мы покупаем диски с фильмами или музыкой, чтобы в любой момент, не выходя из дома, получить удовольствие от любимого произведения. Такое предположение получает подтверждение в воспоминаниях современников. «Любя пение и декламацию, Людвиг часто приглашал артистов и артисток (здесь и далее курсив наш. – М, 3.) во дворец ночью, что всегда очень щедро оплачивалось. Но и здесь король не показывался лично: он слушал из соседней залы, из-за густой зелени, и даже свою благодарность и одобрение передавал письменно или через секретаря. Но бывали случаи, когда увлечение игрой артиста переходило в личное знакомство с ним. Это случалось тогда, когда своей внешностью, манерами и голосом артист совершенно сливался со своей ролью»^{86}.

Людвиг II, будучи мечтательной и экзальтированной натурой (этого никто отрицать не собирается), вживался в атмосферу сценического произведения, и его фантазии нуждались в энергетической подпитке извне. Приглашая актеров ко двору, король, с определенного времени ведший ночной образ жизни, часто поднимал их среди ночи и просил прочитать какой-нибудь монолог или сыграть сцену, что они и выполняли. Людвиг действовал точно «по Станиславскому» – любил не самих актеров, а их искусство. Их личность для короля не существовала, что не мешало ему награждать их дорогими подарками. «Я знаю артистку Маллингер, – однажды ответил Людвиг на вопрос о знакомстве с упомянутой актрисой. – Мадемуазель Маллингер мне незнакома!» Ниже, разбирая пресловутые отношения Людвига с Кайнцем, мы воочию убедимся, что как раз они-то и являются прямым доказательством правильности нашего утверждения.

Что же касается отношений с женщинами, то (к вопросу о несостоявшейся свадьбе) нельзя забывать, насколько Людвиг II дорожил своей внутренней свободой, ведь свободы внешней он как король был лишен. Только оставаясь в одиночестве, Людвиг мог позволить себе быть самим собой. Женившись, он терял право на одиночество. Поэтому он искал – действительно искал! – женщину, которая бы не разрушила его внутренний мир, а гармонично дополнила его. Такую женщину Людвиг нашел лишь в лице Елизаветы Австрийской, но брак между ними был невозможен. Хотя, скорее всего, именно вследствие этого их отношения и сохранили свежесть. Кроме того, подчеркнем еще раз, чувства Людвига к Елизавете и Елизаветы к Людвигу вообще нельзя назвать любовью в эротико-физиологическом понимании этого слова. Это была дружба – искренняя, чистейшая, высокая. Тот, кто не верит в возможность дружбы между мужчиной и женщиной, пусть обратится к примеру Людвига П и Елизаветы Австрийской! Людвиг стал искать себе спутницу жизни, максимально похожую на Елизавету; причем в приоритете была именно не жена, а друг. Он честно пытался найти в Софии замену ее сестре и, конечно, потерпел неудачу: для такого максималиста, каким был Людвиг И, малейшее несоответствие идеальному образу – а в Софии, отнюдь не являвшейся «клоном» Елизаветы, таких несоответствий было гораздо больше – разрушало возможность дальнейших отношений. Жак Банвиль писал: «Воспитанный при очень католическом мюнхенском дворе, в самой строгой дисциплине мысли, слова и нравов… схожий с теми героями Вагнера, с которыми он любил себя сравнивать, он был человеком, которому женщина внушала что-то вроде привлекательного ужаса. Как Зигфрид, преодолев все опасности, содрогнулся, открыв Валькирию-Брюнгильду, – точно так Людвиг II трепетал перед мыслью о любви к женщине. Он останавливался на краю бездны, полной для него опасности и тайны: перед сердцем женщины. Никогда не зная разврата, оставляющего неизгладимое пятно, слишком уважая себя, чтобы растрачивать свой идеал на мелкие интрижки, Людвиг II при своей красоте, молодости, положении, способных очаровывать самые возвышенные, не сдававшиеся другим сердца, остался лучезарно-чистым и одиноким на своем троне. И это поражает даже еще более, чем его артистические вкусы и романтические замки. Такое глубокое чувство собственного достоинства представляет чудо в короле, поставленном среди всевозможных, самых опасных, предоставленных на его волю искушений. Он должен был бороться, чтобы завоевать уединение, тогда как другие люди борются, чтобы войти в самую середину искушений. Он должен был защищать себя против любовных натисков, которым всякий другой охотно бы уступил»^{87}. Лучше и точнее не скажешь!

Упомянутый в цитате любовный натиск на красавца-короля мог действительно испугать кого угодно. Очень скоро в личном знакомстве чуть ли не с любой женщиной Людвиг стал видеть посягательство на свободу своей личности. К такому неутешительному выводу его привели не беспочвенные фантазии, а многочисленные попытки прямого соблазнения юного короля, предпринимавшиеся хотя бы теми же актрисами, которые не допускали и мысли, что короля интересует лишь их искусство. Людвиг занял сугубо оборонительную позицию; ему приходилось постоянно защищаться, чтобы не попасть в сети, расставленные коварными интриганками. Поэтому-то в мужском обществе он чувствовал себя гораздо свободнее, а значит, и комфортнее; по крайней мере, он мог себе позволить расслабиться и не искать подвоха. Вот и всё!

Но и среди мужчин Людвиг не нашел человека, полностью отвечавшего его высоким требованиям к дружбе. Увидев в своем новом знакомом живое воплощение Зигфрида или Дидье[80]80
  В центре драмы Виктора Гюго «Марион Делорм» – образ куртизанки, которую нравственно возвышает и перерождает любовь к незаконнорожденному Дидье. Эту драму Людвиг II любил настолько, что во времена дружбы с Кайнцем взял себе псевдоним по имени еще одного ее персонажа, маркиза Саверни, а Кайнца называл Дидье.


[Закрыть], Людвиг всем сердцем привязывался к нему. Но постепенно идеальный образ, созданный фантазией короля, уступал место реальной личности, и приходило болезненное разочарование. Одно разочарование следовало за другим. Наконец, во имя сохранения внутренней свободы и покоя Людвиг утвердился в убеждении, что идеальным жизненным спутником для него может быть только… он сам.

И здесь уместно уже говорить не о гомосексуализме, а о нарциссизме Людвига II. Он был абсолютно самодостаточной личностью. Известная поговорка «Мне хорошо наедине с моей библиотекой» в широком смысле как нельзя более подходит к характеристике личности баварского короля. Т. Новиков и А. Медведев отмечают: «Поставленный перед необходимостью выбора между любовью и троном и всё-таки избравший любовь, Людвиг I как художник разглядел во внуке удивительное сочетание Адониса и Нарцисса. Было бы странным, если бы недруги короля, иллюминаты[81]81
  При всём глубоком уважении к авторам, версия, согласно которой Людвиг II был свергнут с престола якобы вследствие тайного заговора «мировой закулисы» – оккультно-философского ордена иллюминатов, является несостоятельной.


[Закрыть], не стали по свойственной им методике комментировать и интерпретировать особенность Людвига, отмеченную его дедом. Они принялись распускать слухи о гомосексуальных наклонностях Людвига. Враги монархии не сомневались, что слухи, подобно смертоносным парам едкой кислоты, заменят ореол фантастичности и ауру таинственности, окружающую юного прекрасного короля, на миазмы приписываемых ему пороков. Франц Герре в книге «Людвиг II Баварский. Его жизнь, его страна, его время», выпущенной издательством «Weltbild» в 1995 году к 150-летию со дня рождения Людвига II (мы используем первое издание этой книги, вышедшее в Штутгарте в 1986 году. – М. З.), замечает, что если и уместно говорить о гомофилии и гомоэротизме баварского короля, то исключительно как о направленных им на себя самого. Он утверждает, что Людвиг по своему облику представлял редкий для барочнокатолической традиции тип пуританина. Вряд ли можно было найти какого-нибудь другого современника Людвига, с подобной ему тонкой душевной организацией, моральные устои которого были бы сравнимы с королевскими и также затруднили бы ему перешагнуть порог, отделяющий Эрос от Сексуса»^{88}.

В завершение этой темы отметим: на сегодняшний день, при фактической недоступности для исследователей архива Дома Виттельсбахов, неопровержимых доказательств в пользу той или иной точки зрения по поднятому вопросу попросту не существует. Как говорится, «свечку никто не держал». Но приведенные нами свидетельства представляются нам более убедительными, чем сплетни и газетные утки, инспирированные явными недругами Людвига II. Для плодотворного продолжения дискуссии сторонникам теории о гомосексуализме короля следует привести столь же авторитетные доказательства своей правоты. Оговоримся сразу: то, что упомянутый нами в предисловии пресловутый «Дневник» Людвига II является грубой фальсификацией, доказано настолько бесспорно, что доверять ему в наше время может лишь тот, кто совершенно далек от исторической науки. Кроме того, необходимо помнить, что во времена Людвига II гомосексуализм считался одним из признаков психического заболевания. Поэтому для создания «полной картины» падения короля его враги просто обязаны были разыграть и эту карту. Вскоре мы подробно разберем, как они действовали, не чураясь никаких средств. Пока же остается с сожалением констатировать, что наветы недобросовестных «прокуроров» почти всегда оказываются гораздо сильнее любых, даже самых достоверных доводов «адвокатов».

Как бы там ни было, начиная со времени несостоявшейся женитьбы Людвиг II всей душой отдался страсти, заменившей в его сердце чувства к женщине. Не найдя воплощения своих идеалов в людях, он сам стал, как Пигмалион, воплощать их в каменных творениях – только его «Галатеями» стали не статуи. Из настоящего король уходит в прошлое. Отныне он был «женат» на своих, пока еще не построенных, замках.

И на этом поприще наш девственник стал поистине «многоженцем».