Текст книги "Людвиг II: Калейдоскоп отраженного света"

Автор книги: Мария Залесская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Возможно, последующее неприятие Людвигом женщин кроется в невозможности найти ни в одной из них вторую Елизавету – его идеал и духовной, и физической красоты, совершенство во всех отношениях. Если бы Сиси не было в его жизни, он, может быть, и нашел бы счастье с женщиной, более или менее напоминающей этот идеал, хотя бы с принцессой Софией, младшей сестрой австрийской императрицы[41]41
  София Шарлотта Августа (1847–1897) – принцесса Баварская, герцогиня Баварская. Подробности ее биографии см. в главе «Вокруг Луны».


[Закрыть]. Однако сам факт существования Елизаветы доказывал Людвигу, что идеал возможен не только в мечтах, но и в действительности, только недосягаем именно для него. А те, для кого досягаем, не в состоянии это понять и должным образом оценить. Вот она – разверстая бездна отчаяния из-за ощущения несовершенства мира, крушения всех надежд…

Неужели больше ни в ком и никогда Людвиг не найдет понимания и сочувствия? Ведь должен же где-то быть человек, близкий ему по духу, носитель самых дорогих для его ученика идеалов, которые тот страстно желает воплотить в жизнь.

И вновь мы возвращаемся к Вагнеру. Именно он стал для Людвига таким духовным наставником. Его музыкальные драмы[42]42
  Вагнер, основоположник жанра музыкальной драмы, настаивал, чтобы его оперы назывались именно так.


[Закрыть] воплотили тот мир, в который король всей душой стремился убежать от действительности – либо преобразовать действительность по его образу и подобию. Герои Вагнера – это сам Людвиг, различные стороны его личности. Он и Лоэнгрин, и Зигфрид, и Тристан, и Тангейзер, и Летучий Голландец… Вагнер сумел увидеть, постичь и воплотить все грани его души. Значит, Вагнер – божество. И это божество понимает его, одинокого; с Вагнером можно открыто говорить обо всём. При этом Вагнер, будучи композитором, обращается не столько к рациональному, сколько к эмоциональному началу. Вместе с Вагнером они смогут воплотить их общие идеалы.

Идеальный просвещенный монарх во главе доброго преданного просвещенного народа… Кто только не попадался в ловушку этой прекрасной утопической мечты! Отдал ей дань и сам Вагнер… Но как бы там ни было, именно приближение ко двору «великого Рихарда» стало первым наиважнейшим делом молодого монарха.

Глава вторая
ЛУННАЯ СОНАТА

В течение своей бурной беспокойной жизни Вагнер никак не мог достичь счастливого безбедного существования, к которому отчаянно стремился. Положение лишь ухудшалось. «С новым 1864 годом дела мои стали принимать всё более серьезный оборот. <…> Пока же не оставалось ничего другого, как подписывать новые векселя для погашения старых, выданных на короткие сроки. Такая система очевидно и неудержимо вела к полному разорению, и выход из нее могла дать только своевременно предложенная, основательная помощь»^{39}.

Столь безрадостным, а главное, бесперспективным положение Вагнера не было уже давно. Никакой «своевременной и основательной» помощи ждать ни от кого не приходилось. Растущие долги стали угрожать самой свободе Вагнера; он решил бежать. Выбор пал на Швейцарию, этот оплот спокойствия и стабильности. Но окончательно измученный постоянной тревогой о будущем (с приходом весны композитора стали даже посещать мысли о смерти), он решил не торопиться с достижением конечной цели своего вынужденного путешествия, а постараться получить от него максимальное удовольствие и успокоить расшатанные нервы.

«Я уехал 23 марта после обеда и направил свой путь в Мюнхен, где рассчитывал, не узнанный никем, отдохнуть два дня от ужасных волнений последнего времени. Остановившись в отеле Bayerischer Hof[43]43
  Ныне это роскошный пятизвездочный отель, расположенный в самом центре Мюнхена, недалеко от Мариенплац (Marienplatz), по адресу Променадеплац (Promenadeplatz), дома 2–6. Построенный в 1841 году, в 1997-м «Байеришер Хоф» был признан лучшим отелем Европы.


[Закрыть], я совершил несколько прогулок по улицам Мюнхена. Это было в Страстную пятницу. Стояла холодная суровая погода, и весь город, жители которого двигались в глубоком трауре из церкви в церковь, был, казалось, охвачен настроением этого дня. Незадолго перед тем (10 марта. – М. З.) умер пользовавшийся такой любовью в Баварии король Максимилиан II, оставив трон своему юному, способному уже занять престол восемнадцатилетнему сыну. В одной из витрин я увидел портрет молодого короля Людвига II, и вид этого юного лица тронул меня тем особенным чувством участия, какое возбуждают в нас в тяжелых условиях жизни молодость и красота»^{40}.

Сама судьба привела Вагнера в Мюнхен в первые дни царствования нового монарха – поистине, это был знак свыше. Но тогда, не придав баварским событиям особого значения и не теряя более время, композитор продолжил свое путешествие и направился в Штутгарт.

Именно здесь вечером 3 мая, находясь в гостях, композитор получил «в довольно поздний час карточку какого-то господина, называвшего себя «секретарем короля Баварии»: «Очень неприятно пораженный тем, что местопребывание мое в Штутгарте уже стало известно проезжающим, я велел сказать, что меня нет, и вскоре после того вернулся к себе в гостиницу»^{41}. Вагнер не без оснований опасался, что его ищут кредиторы…

Именно так начался новый этап в жизни Рихарда Вагнера, определивший не только его дальнейшую жизнь, но и жизнь баварского короля Людвига II.

Дело в том, что тотчас же по вступлении на престол Людвиг послал своего доверенного человека, кабинет-секретаря Франца фон Пфистермайстера[44]44
  Франц Сераффон Пфистермайстер (Pfistermeister; 1820–1912) – кабинет-секретарь Людвига II, главный распорядитель королевских финансов. В 1866 году был отстранен от должности, поскольку возражал против финансирования разорительных, на его взгляд, проектов короля, связанных с Рихардом Вагнером.


[Закрыть], чтобы тот разыскал и пригласил в Мюнхен Рихарда Вагнера. Пфистермайстер и был тем самым человеком, «называвшим себя секретарем короля Баварии». Кабинет-секретарю пришлось очень постараться, чтобы выполнить приказ своего короля и найти скрывающегося от кредиторов композитора. Пфистермайстер передал Вагнеру письмо от Людвига II вместе с подарками – его портретом и кольцом. «В немногих, но проникших в самую глубь моего сердца словах монарх выражал восхищение моей музыкой и свое твердое намерение отныне в качестве друга избавить меня от гонений судьбы»^{42}, – вспоминал Вагнер.

Кроме того, Пфистермайстер сообщил, что король желает видеть композитора немедленно и что на следующий же день они отбывают в Мюнхен. Жизнь Вагнера резко повернулась на 180 градусов. В это же самое время управляющий Мюнхенским королевским придворным и национальным театром барон фон Галль[45]45
  Фердинанд Вильгельм Адам фон Галль (Gall; 1807–1872) – барон, немецкий театральный деятель. В 1842 году получил должность интенданта Придворного театра в Ольденбурге. В 1853 году стал председателем Немецкого театрального общества (Deutschen Bühnenverein). В 1846–1869 годах являлся интендантом придворных театров и королевским церемониймейстером.


[Закрыть] сообщил Вагнеру, что «Лоэнгрин» (еще один знак свыше – именно «Лоэнгрин»!) принят к постановке, и тут же вручил причитающийся автору гонорар. «В пять часов вечера, – пишет Вагнер, – я встретился на вокзале с Пфистермайстером, чтобы вместе с ним отправиться в Мюнхен. Туда было дано знать по телеграфу о нашем приезде на следующее утро. В тот же день я получил из Вены письма, самым настойчивым образом отговаривавшие меня от намерения вернуться туда. Но ужасам этого рода больше не суждено было повторяться в моей жизни. Путь, на который судьба призывала меня для высших целей, был полон опасностей, никогда не был свободен от забот и затруднений совершенно неизвестного мне до сих пор характера. Но под защитой высокого друга бремя пошлых жизненных невзгод никогда больше не касалось меня»^{43}.

Это последние строки вагнеровских воспоминаний, озаглавленных «Моя жизнь». В том, что Вагнер завершил свои знаменитые мемуары именно так, возможно, кроется глубокий символический смысл. Вагнер начал диктовать автобиографию своей будущей жене Козиме 17 июля 1865 года, в самый пик отношений с Людвигом II, а закончил работать над ней через 15 лет, когда достиг предела своих мечтаний и был занят созданием своей «лебединой песни» – «Парсифаля». Встреча с королем действительно воспринималась им как освобождение от прошлой жизни и начало жизни совершенно новой, окончательный водораздел между «революцией снизу», мечты о которой композитор лелеял во времена Дрезденского восстания, и «революцией сверху», исповедуемой им ныне благодаря дружбе с королем.

В этом отношении очень показательна статья «О государстве и религии», написанная Вагнером в августе 1864 года. В ней окончательно утверждается идея, что только воля идеального монарха, благородного и просвещенного, сможет возродить страну и в едином патриотическом порыве привести ее к торжеству духа. Эта статья, вдохновленная знакомством с молодым королем, – наглядная демонстрация того, что «бывший революционер» воскрес для новой, романтической борьбы, увы, изначально обреченной на поражение…

Именно Людвиг II воскресил в Вагнере веру в то, что грандиозные мечты о перевоспитании мира могут быть воплощены в реальности. Ведь имея в лице короля преданного покровителя, можно было надеяться возвести высокое искусство в ранг закона, во всяком случае, высшие сановники обычно подобострастно следуют пристрастиям своего монарха. Значит, высший свет Баварии будет исповедовать идеалы Вагнера! Следовательно, композитор сразу получает в свое распоряжение целое государство. Повторим, Вагнер надеялся, что можно воспитать вкус публики «в одной отдельно взятой стране» и уже из Баварии свет истинного искусства распространится сначала на всю Германию, а затем и на весь мир. «Утопия!» – отчаивался Вагнер до встречи с Людвигом II. «Реальность!» – поверил он после этой встречи.

Их союз можно было бы назвать идеальным, если бы не одно «но». Людвиг действительно был предан Вагнеру беззаветно, всем сердцем, не заботясь о том, что такая преданность может быть ему во вред. Другими словами, его отношение к композитору носило яркий эмоциональный характер. У Вагнера же довольно быстро первые восторги от встречи с родственной (и, что немаловажно, способной оказать существенную материальную поддержку) душой переросли в рациональное осознание выгод, которые этот союз мог бы ему принести.

При этом будет большой ошибкой, свидетельствующей о полном непонимании личности Людвига, считать, что он покровительствовал Вагнеру. В материальном плане – да, но в эмоциональном – скорее, наоборот, композитор снисходил до короля, владыка вечного идеального мира снисходил до владыки мира бренного.

Судьбы двух этих людей оказались настолько связаны между собой, что можно с уверенностью сказать: ни один из них не стал бы тем, кем стал, без другого. Рисуя психологический портрет короля, невозможно не остановиться на отношениях Людвига и Вагнера более подробно, тем более что, разобравшись в них, мы обретем ключ к пониманию личности Людвига в целом.

Итак, король обещал оказать композитору самое радушное гостеприимство и широкую материальную поддержку. Вот она, та «своевременно предложенная, основательная помощь», о которой Вагнер тщетно мечтал в тяжелые дни бегства от кредиторов, находясь на грани отчаяния, устав от бесконечных нападок критики, не встречая понимания среди театральных деятелей, которые намеренно искажали идеи его произведений, и певцов, занятых лишь личным успехом у публики в ущерб цельности общего впечатления. (Надо сказать, что Людвиг II помимо всего прочего единовременно уплатил все долги композитора, таким образом, полностью избавив его – правда, лишь на время – от преследований кредиторов!)

Эпохальное событие состоялось 4 мая 1864 года. Встретились юноша-монарх и умудренный жизнью гений-композитор; один был полон радужных надежд, другой давно утратил прежние иллюзии; один наугад стремился к несбыточной мечте, другой слишком хорошо представлял себе, что хотел бы получить от жизни. И вместе с тем они нуждались друг в друге и встретились именно тогда, когда эта нужда стала особенно острой. «Судьбе угодно было, чтобы Вагнер указал неопределенному влечению Людвига к прекрасному и возвышенному совершенно определенное гармоническое содержание и наметил ближайшую цель для деятельности короля, а Людвиг II помог Вагнеру в его сложных композиторских стремлениях, в его революционной работе под флагом новых музыкальных идей»^{44}, – констатирует В. Александрова.

Мы уже говорили, что эту необычную дружбу короля и композитора невозможно по-настоящему понять вне контекста личностей обоих. Впоследствии только ленивый не будет обвинять Вагнера в том, что он цинично воспользовался благосклонностью экзальтированного «монарха не от мира сего», направо и налево тратил огромные средства, которые тот в силу умственной ограниченности ему предоставлял, и совершенно не ценил духовную составляющую их отношений. (Версию об якобы имевшей место гомосексуальной подоплеке событий мы даже не будем рассматривать ввиду ее полной абсурдности; нужно совершенно не знать Вагнера, чтобы брать во внимание подобный бред.) Так что же было в действительности?

Можно сказать, что 4 мая 1864 года встретились не просто два романтика, а два последних романтика. У них была одна цель – вернуть в пошлый мир ускользающие идеалы романтизма. Но поодиночке им это было сделать невозможно. Людвигу II нужен был духовный лидер и направляющий, а Вагнеру для осуществления эпохальной реформы, касающейся не только искусства, но и всего человечества, необходим был высокий покровитель, который содействовал бы ему в преодолении трудностей, в первую очередь материального характера. В свое время в предисловии к «Кольцу нибелунга» Вагнер в отчаянии восклицал: «Найдется ли государь, который поможет мне поставить на сцене мои произведения?» Людвиг же как раз и считал, что, поддерживая Вагнера, он исполняет свою духовную миссию по переустройству мира. Вот почему впоследствии Вагнер признавал, что «Кольцо нибелунга» и «Парсифаль» настолько же творения Людвига, насколько и его самого.

С первой же встречи Людвиг устранил между ними всякую официальность, подчеркивая тем самым, что по отношению к Вагнеру является не королем, а поклонником его таланта, помощником и, главное, другом. Вскоре он пригласил Вагнера в Хоэншвангау – должен же был композитор увидеть воочию замок своего Лоэнгрина! (До сегодняшнего дня один из наиболее знаменитых экспонатов замка, часть которого превращена в музей, – фортепьяно, на котором Вагнер играл для короля свою музыку в дни пребывания в Хоэншвангау.)

Сумел ли Вагнер оценить прекрасные порывы души молодого короля? Безусловно. Об этом свидетельствуют его письма того периода. Вообще, читая переписку Людвига II и Вагнера, невольно начинаешь с грустью думать, что понятие высокой романтической дружбы навсегда ушло из нашего мира вместе с титанами духа XIX века.

Вагнер чувствовал себя по-настоящему окрыленным. Он словно не верил – боялся поверить, – что подобное случилось с ним наяву, а не во сне, что после всех треволнений и страданий он вдруг словно попал в сказку. И требовал от всех своих корреспондентов подтверждения, что случившееся с ним происходит наяву.

Так, 4 мая 1864 года сразу же после первой встречи с Людвигом II Вагнер писал Элизе Вилле[46]46
  Элиза Вилле (Wille; 1809–1893), урожденная Слоумен (Sloman) – немецкая писательница и поэтесса; друг и корреспондент Вагнера. В 1845 году вышла замуж за швейцарского журналиста Франсуа Вилле (1811–1896), с которым переехала в Швейцарию (1851). Семья приобрела имение в Мариафельде (Mariafeld) недалеко от Майлена на Цюрихском озере, которое стало местом встреч художников, музыкантов, писателей и ученых. С 1852 года постоянным гостем семьи Вилле стал Вагнер. Об отношениях Элизы Вилле с Вагнером см.: Richard Wagner an Eliza Wille; fünfzehn Briefe des Meisters nebst Erinnerungen und Erläuterungen von Eliza Wille. Berlin, 1908.


[Закрыть], своему последнему другу «из прошлой жизни»: «Я был бы самым неблагодарным человеком, если бы не поделился с Вами моим безграничным счастьем! Вы знаете, что молодой баварский король призвал меня. Сегодня меня представили ему: он так хорош и умен, так душевен и прекрасен, что, боюсь, жизнь его в обыденных условиях мира промелькнет, как мгновенный божественный сон (курсив наш. – М. З.)! Он любит меня с сердечностью и пылом первой любви. Он знает обо мне всё и понимает меня и мою душу. Он хочет, чтобы я навсегда остался возле него, работал, отдыхал, ставил на сцене свои произведения. Он хочет дать мне для этого всё, что нужно. Я должен окончить «Нибелунгов» – он намерен поставить их так, как я хочу. Я должен быть неограниченным господином самого себя, не капельмейстером; я должен быть самим собой и его другом. И это всё он понимает так же строго и точно, как если бы мы с Вами говорили на эту тему. У меня не будет никакой нужды, у меня будет всё, что необходимо, лишь бы я остался при нем. Что скажете Вы на это? Что? Слыхано ли это? Неужели это не сон? Представьте себе только, как я тронут! Мое счастье так велико, что я совсем им подавлен. Об очаровании его глаз Вы не можете иметь никакого представления! Если бы только он жил – он слишком хорош для этого мира!..»^{45} Пророческие слова!

Людвиг II предоставил в распоряжение Вагнера усадьбу Пеллет (Pellet), расположенную близ Берга. Очень любивший замок своего детства Хоэншвангау, став королем, он полюбил и Берг, где провел счастливейшие дни своей жизни. В первую очередь замок был удобен из-за близости к Мюнхену (ведь с государственной точки зрения если монарху и можно отлучаться, то в места «в пределах досягаемости» столицы). Людвиг мог удаляться сюда по первому своему желанию, тогда как переезд в Хоэншвангау, а впоследствии в Нойшванштайн и Линдерхоф сопровождался немалыми трудностями и затратами. В Берге Людвиг бывал практически постоянно, поэтому неудивительно, что сразу по приезде Вагнера в Мюнхен Людвиг поселил своего кумира именно вблизи королевского замка. Композитор жил в Пеллете с 14 мая по 7 октября 1864 года.

Двадцатого мая 1864 года Вагнер писал еще одному своему другу, великому певцу Людвигу Шнорру[47]47
  Людвиг Шнорр фон Карольсфельд (Schnorr von Karolsfeld; 1836–1865) – сын известного художника Юлиуса Шнорра фон Кароль-сфельда (1794–1872), героический «вагнеровский» тенор, первый исполнитель партии Тристана. С 1860 года пел ведущие теноровые партии на сцене Дрезденской придворной оперы. Дебютировал в вагнеровском репертуаре партией Лоэнгрина. Женился (1860) на Мальвине Гарригуэс (Garrigues; 1825–1904), датской певице (сопрано) португальского происхождения. В 1862 году супруги познакомились с Вагнером и стали настоящими друзьями. 10 июня 1865 года они пели на премьере «Тристана и Изольды» в Мюнхене. Через шесть недель Шнорр внезапно скончался, что породило нелепые слухи о проклятии, преследующем исполнителей партии Тристана. Вагнер очень тяжело переживал утрату. По воспоминаниям очевидцев, при упоминании имени Людвига Шнорра у композитора неизменно наворачивались на глаза слезы. Бюст великого певца стоял у Вагнера дома – в Трибшене, а затем и на вилле «Ванфрид».


[Закрыть]: «Дорогой Шнорр! Поверьте мне, мой идеал нашел свое воплощение. Нельзя себе и представить чего-либо более прекрасного, более совершенного… Юный король, весь проникнутый духовностью, человек с глубокою душою и невероятной сердечностью, открыто, пред всеми, признаёт меня своим единственным, настоящим наставником! (Здесь и далее курсив наш. – М. З.) Он знает мои музыкальные драмы и литературные работы. Кажется, никто не может сравниться с ним в этом отношении. Он является моим учеником в такой мере, как, может быть, никто другой, и чувствует себя призванным осуществить веемой планы, какие только могут быть осуществлены человеческими усилиями. К тому же он обладает всей полнотой королевской власти. Над ним нет опекуна, он не подчиняется ничьему влиянию и так серьезно и уверенно ведет правительственные дела, что все видят и чувствуют в нем настоящего короля. То, что я нашел в нем, нельзя выразить словами. И увлекательная прелесть наших ежедневных встреч всё больше и больше убеждает меня в том, что судьба сотворила для меня невероятное чудо. Итак, относительно всего этого – ни тени сомнения. У меня нет никаких титулов, никакой должности, никаких обязательств. Я только Рихард Вагнер. Король вполне разделяет мое презрение к театру, особенно к опере. Как и я, он знает, что только выдающиеся постановки могут изменить к лучшему общее положение вещей. И заняться этим делом при таких благоприятных обстоятельствах зависит всецело и исключительно от меня. Поэтому мы разработали план совершенной, по возможности, инсценировки «Тристана». Назначить день этой постановки мы предоставляем Вам…»^{46}

Из Пеллета Вагнер писал пианистке Марии Мухановой-Калержи[48]48
  Мария Калержи (Kalergis, в литературе встречаются варианты написания Калергис, Калерджи; 1822–1874) – дочь героя Бородинского сражения генерала Фридриха Карла Нессельроде (1786–1868). Родилась в Варшаве. В Санкт-Петербурге вышла замуж (1839) за крупного торговца Ивана Эммануиловича Калержи (1814–1863), но через год супруги расстались. Обнаружив явный талант к игре на фортепьяно, она стала брать уроки у Шопена и Листа. Последний считал ее одной из самых любимых учениц. С 1857 года давала фортепьянные концерты. Участвовала в основании Института музыки в Варшаве (ныне Варшавская консерватория) и Варшавского музыкального товарищества (ныне Варшавская филармония). Вышла замуж (1863) за героя обороны Севастополя, директора Варшавских театров Сергея Сергеевича Муханова (1833–1897), взяв фамилию мужа.


[Закрыть]: «В моей жизни произошел совершенно неожиданный, невероятно прекрасный поворот. Я погибал. Все попытки вырваться из печального положения кончались неудачно. Какая-то странная, почти демонская сила разрушала всё, что я ни задумывал. Я принял решение скрыться от мира и отказаться в будущем от всяких художественно-артистических планов. В те дни, когда во мне назревало такое решение, молодой баварский король, только что вступивший на престол, велел искать меня там, где я в этот момент не находился. Наконец, посланный короля нашел меня в Штутгарте и привез к нему. Что мне сказать Вам? То, о чем я даже в мечтах и помыслить не мог, то единственное, что могло спасти меня, стало реальной правдой. Я свободен, я могу обрабатывать свои художественные произведения, могу творить и думать о совершенных сценических постановках. Опять я приступил к «Нибелунгам», к осуществлению всего моего плана. В этом чудесном юноше мое искусство нашло свое живое воплощение: он – «мое отечество, моя родина, мое счастье»!»^{47}

А вот письмо, адресованное Элизе Вилле, от 26 мая 1864 года: «…Я живу в десяти минутах езды от него… Восхитительное общение! Никогда еще не приходилось мне встречать в такой чудной непосредственности подобное стремление поучаться, подобную способность понимать и горячо переживать усвоенное… Всё, что мы оба глубоко презираем, идет своим путем, далеко от нас. Мы не считаемся ни с чем. Мое необычайное влияние на душу короля может привести только к добру, а никак не ко злу. С каждым днем всё в нас и кругом нас становится прекраснее и лучше (курсив наш. – М. З.)»^{48}.

Что касается «влияния на душу короля», оговоримся сразу: одним из самых распространенных обвинений в адрес Вагнера, которого даже называли «злым духом короля», было как раз то, что он, используя свое неограниченное влияние на Людвига II, вмешивался в политические дела государства, и оно не соответствует действительности. Во-первых, Вагнер к тому времени был уже очень далек от политики, времена его бурной «революционной» молодости миновали. Если же он и заговаривал с королем о каких-то политических моментах, тот, как отмечают большинство мемуаристов, начинал нарочито громко насвистывать и смотреть в окно, словно уносясь мыслью куда-то далеко. Во-вторых, Людвиг II, опять же вопреки распространенному мнению, был слишком самостоятельным в государственных вопросах и никого не допускал к их решению. К тому времени он уже стал королем в полном смысле слова. Кстати, тот же Вагнер отмечает: «…один из близких друзей короля уверял меня, что он бывает строг и непреклонен в государственных делах, чтобы не позволить себе поддаться чьему-либо влиянию, отстаивая для себя полную свободу»^{49}. Вагнер был для Людвига «царем и богом» только в «царстве духа и высокого искусства».

В свою очередь Вагнер, отдавая дань уважения монарху, написал к его девятнадцатилетию «Марш присяги на верность» (Huldigungsmarsch Esdur). Таким образом композитор своеобразно поклялся, что не оставит короля в их общем деле переустройства мира. Но воплощать столь глобальный проект нужно было постепенно: до влияния на всё человечество было еще далеко, в их распоряжении находилась лишь ничтожная его часть – мюнхенская публика.

Для начала Людвиг решил собрать вокруг себя и Вагнера лучшие исполнительские силы Германии. Как долго Вагнер мечтал об этом, почти никогда не удовлетворенный певцами и музыкантами, исполнявшими его произведения! Пожалуй, самым главным последствием встречи композитора и короля стало то, что Вагнер вновь воскрес не только для борьбы, но и для творчества. Он был полон новых планов: во-первых, поставить «Тристана и Изольду» в Мюнхене; во-вторых, вернуться к своему грандиозному замыслу «Кольца нибелунга», оставленному в период душевного кризиса.

Вагнер решил обратиться к Людвигу Шнорру с просьбой взять на себя партию Тристана в постановке Мюнхенского королевского придворного и национального театра. Кроме того, он пригласил приехать в Мюнхен Ганса фон Бюлова[49]49
  Ганс Гвидо барон фон Бюлов (Bülow; 1830–1894) – немецкий дирижер, пианист и композитор. С 1851 года – ученик Листа, называвшего его «одним из величайших музыкальных феноменов, которые ему приходилось встречать». Был придворным капельмейстером в Мюнхене, но вынужденно покинул этот пост, в том числе из-за разрыва с женой Козимой, ушедшей к Вагнеру. Несмотря на это, Бюлов всегда оставался преданным поклонником творчества Вагнера.


[Закрыть], ставшего к тому времени одним из лучших дирижеров Германии. (Вскоре Бюлов получил должность придворного капельмейстера.) С ним Вагнера связывала многолетняя дружба – они были знакомы с 1846 года. Забегая вперед скажем, что отношения друзей ко времени описываемых событий сильно осложнились взаимным чувством Вагнера и жены Ганса Козимы, дочери Ференца Листа. Конечно же, приглашение Вагнером в Мюнхен этой супружеской четы последовало не только ради искусства… Во всяком случае, рождение третьего ребенка Козимы – дочери Изольды – произошло 10 апреля 1865 года. Этот ребенок долгое время будет носить фамилию фон Бюлов. Но на самом деле Изольда (1865–1919) – это первый ребенок Вагнера. Значит, именно в середине лета 1864 года Козима и Рихард перешли грань платонических отношений.

С приездом четы Бюлов Вагнер всецело отдался подготовке «Тристана и Изольды» к долгожданному сценическому воплощению. Чтобы поторопить Шнорра с принятием судьбоносного решения, 29 августа 1864 года композитор написал ему очередное письмо: «Дорогой друг! Время уходит, и мне очень хотелось бы знать что-либо определенное. Не можете ли в точности указать, какие месяцы будущего года Вы будете свободны?.. Юный король старается вдохнуть в меня бодрость. Он полон энтузиазма и непреклонной воли. Он делает экономию на всём, отказался от построек, начатых его отцом, и т. д., чтобы иметь возможность самым щедрым образом тратить средства на осуществление моих художественных замыслов (курсив наш. – М. З.)». Вспомним это утверждение, когда будем разбирать проблему «катастрофических трат» короля на Вагнера. «И когда, – продолжает Вагнер, – я вижу его дивную настойчивость, я невольно спрашиваю себя каждый раз: откуда же взять необходимые артистические силы? При этом меня охватывает сомнение, что лучше: напрячь ли средства, чтобы сотворить нечто необычайное, эпизодическое, или же задаться целью установить нечто организованное, нечто постоянное». Появление идеи «театра одного композитора», которая впоследствии была осуществлена в Байройте, во многом является заслугой Людвига II. «При такой воле, как воля моего благородного короля, этого олицетворенного гения всех моих мечтаний, воле исключительной, верной, полной вдохновения, – признаётся Вагнер, – я совершенно теряю способность учесть все открытые предо мною возможности. Король очень любит Вас и желает только одного: иметь Вас здесь всегда. Он хотел бы, чтобы кроме «Тристана», были поставлены в образцовом исполнении и «Тангейзер», и «Лоэнгрин»…»^{50}

В свою очередь Людвиг, находясь в Хоэншвангау, 8 ноября 1864 года писал Вагнеру, месяцем ранее, 7 октября, переехавшему из Пеллета в Мюнхен на Бриннерштрассе (Briennerstraße), дом 21: «Здесь, в моем любимом Хоэншвангау, я счастливо провожу время; здесь царит умиротворяющее спокойствие; я много размышляю… У меня есть намерение отучить мюнхенскую публику от фривольных пьес, очистить ее вкус и подготовить ее к чудесам Ваших творений посредством исполнения в Придворном театре значительных и серьезных вещей Шекспира, Кальдерона, Гёте, Шиллера, Бетховена, Моцарта, Глюка, Вебера. Все должны проникнуться истинным значением искусства!»^{51}

1864 год в жизни и Людвига, и Вагнера можно смело назвать одним из самых счастливых. Людвиг полон сил и смелых планов, его кумир готов вместе с ним осуществлять его великую миссию. Это было время, «когда король еще любил смеяться». И своеобразным символом такого безоблачного счастья стал специальный приезд Людвига II из Хоэншвангау в Мюнхен 2 октября на традиционный ежегодный пивной фестиваль Октоберфест. Пиво лилось рекой, звучали заздравные тосты, король беззаботно веселился среди своего народа…

Для Вагнера 1864 год стал временем такого же духовного подъема, необычайной веры в собственные силы и правоту своих идей.

_{Так и не построенный вагнеровский театр в Мюнхене. Проект Готфрида Земпера}

Людвиг и Вагнер задумали грандиозный проект – построить в Мюнхене вагнеровский театр, Бюненфестшпильхаус[50]50
  Бюненфестшпильхаус (Bühnenfestspielhaus) – букв. нем. Дом торжественных театральных представлений. Задокументирована дата принятия этого решения – 26 ноября 1864 года.


[Закрыть], что позволяло бы осуществлять постановки музыкальных драм именно так, как задумал композитор, и одновременно служило бы символом величия истинного искусства. (Забегая вперед скажем, что плану постройки вагнеровского театра суждено было осуществиться значительно позднее и не в Мюнхене, а в Байройте. Ныне можно увидеть лишь макет мюнхенского театра в Музее короля Людвига II в замке Херренкимзее.)

На Рождество 1865 года Людвиг, как всегда, уехал в Хоэншвангау и 5 января написал оттуда Вагнеру: «…Земпер[51]51
  Готфрид Земпер (Semper; 1803–1879) – архитектор и теоретик искусства, будущий создатель Фестшпильхауса (Festshpielhaus – букв. Дом торжественных представлений) – оперного театра в Байройте, построенного в 1876 году исключительно для постановок музыкальных драм Рихарда Вагнера. Композитор познакомился с ним в Лондоне в 1855 году; аудиенция у короля с обсуждением плана постройки нового театра состоялась 29 декабря 1864-го.


[Закрыть] разрабатывает план нашего Святилища, актеры репетируют великую Драму, Брунгильда скоро будет спасена бесстрашным героем, о, всё, всё в движении! То, о чем я мечтал, на что надеялся, чего желал, скоро осуществится! Небо спускается для нас на землю. <…> Дай Бог! О, великий день, когда построенное здание восстанет перед нами, прекрасные часы, когда твое творение предстанет в совершенном исполнении! Мы победим, сказали Вы мне в Вашем последнем дорогом письме. Да, мы победим! – восклицаю я вслед за Вами! Мы не напрасно жили! До конца жизни преданный Вам Людвиг»^{52}. Комментарии излишни.

Кроме того, интересно отметить, что сам Вагнер и его ближайшие друзья уже называли Людвига II не иначе как Парцифаль («по-эшенбаховски»): именно Парцифаль – владыка царства Грааля, царства, с которым ассоциировал себя «кружок посвященных» при дворе Людвига II. Вагнер вынашивал план написания музыкальной драмы с апреля 1857 года; Людвиг воскресил в композиторе желание воплотить его. Как раз в 1865 году Вагнер по совету Людвига набросал в общих чертах поэму «Парцифаль», пока еще называя своего героя также «по-эшенбаховски». (Вплоть до 1877 года композитор вслед за Вольфрамом фон Эшенбахом[52]52
  Вольфрам фон Эшенбах (Eschenbach; ок. 1170–1220) – немецкий рыцарь, странствующий поэт-миннезингер, автор стихотворного рыцарского романа «Парцифаль» (1198–1210), входящего в цикл романов о короле Артуре, впервые опубликованного в 1783 году. Прославление рыцарства сочетается в романе с проповедью религиозного искупления и отречения. Тем же умонастроением проникнуты и его незаконченные романы «Виллегальм» и «Титурель».


[Закрыть] называл своего героя Парцифалем. Известна точная дата «переименования» Вагнером Парцифаля в Парсифа-ля – 13 февраля 1877 года. Сам композитор так разъясняет причины своего решения: «Его имя арабское. «Parsi» означает «чистый», «fal» – «безрассудный»^{53}. Другими словами, Парсифаль – «святой простец». Таким образом, именно Вагнер положил начало новой «филологической» традиции написания и произношения имени этого средневекового героя.)

Четвертого июня 1865 года Вагнер пишет Людвигу Шнорру и его супруге Мальвине, будущей исполнительнице роли Изольды в «Тристане и Изольде», одновременно пересылая им письмо Людвига II: «Он (король. – М. З.) заботится о вас больше, чем я. С добрым утром, мои милые, благородные львы! Хотите еще раз огласить пустыню нашим ревом? В конце концов, мы будем единственными слушателями. Ведь и Парцифаль – это тоже только часть нашего «мы». С сердечным приветом. Ваш Р. В. Письмо Парцифаля – подарок, достойный вас. Примите же его: он ваш»^{54}.

В ту пору всеобщего душевного подъема никто не мог и представить себе, что крах всех надежд уже не за горами…

Чем выше взлет, тем глубже падение, тем болезненнее разочарование. Баварское правительство уже начало обвинять Людвига в нерациональном использовании средств. Когда стало понятно, что отношения с Вагнером носят очень серьезный и прочный характер, в Мюнхене началась настоящая антивагнеровская кампания. Мюнхенцы не могли простить Вагнеру того, что он иностранец (Вагнер родился в саксонском Лейпциге), что он запятнал себя революционным бунтом (разбираться, что на самом деле привело композитора на баррикады[53]53
  О проблеме «революционности» Вагнера см.: Залесская М. Вагнер. М., 2011.


[Закрыть], естественно, никто не стал), что он разоряет казну Баварии. Дело доходило до совершенно абсурдных обвинений: что композитор якобы внушает королю мысль о безбрачии, что он – посланник масонской ложи, что в интересах Пруссии он хочет обратить баварцев в протестантство! Личная жизнь Вагнера также не была оставлена в стороне: газеты на все лады обсуждали новость, что Вагнер является любовником Козимы, жены своего друга Ганса фон Бюлова, – читатель любит «желтую прессу»!

Почему же такую волну ненависти вызвал композитор, обвиненный чуть ли не в узурпации королевской власти? Во имя чего Людвиг II тратил на Вагнера огромные суммы? Хотя, если разобраться, траты были далеко не такими «катастрофическими», как пытались представить противники короля и композитора.

Итак, давайте разбираться. Во-первых, Людвиг назначил композитору пенсию в размере 15 тысяч марок[54]54
  Первоначально единой денежной единицей Священной Римской империи был гульден, или флорин – золотая монета, чеканившаяся с XIV века. В 1559 году основной золотой монетой стал дукат, а гульден остался денежно-счетной единицей, равной 60 серебряным крейцерам. В 1566 году основной ходячей серебряной монетой был признан талер, гульден был приравнен к ²/₃ талера. В 1754 году после введения конвенционного талера гульден стал равняться половине конвенционного талера. С созданием единого Немецкого монетного союза (1857), куда вошли в том числе Австрия и Пруссия, основной денежной единицей был признан союзный талер. После создания Германской империи (1871) и единой монетной системы новой денежной единицей Германии стала марка, равная 100 пфеннигам. Приведем сравнение нескольких денежных единиц времен Людвига II и Вагнера с современным евро: талер – 25 евро; марка – 8 евро; южно-германский гульден – 14 евро; австрийский гульден – 16 евро; золотой дукат – 55 евро; франк до 1866 года – 6 евро; франк после 1866 года – 6,5 евро; рубль – 29 евро; фунт стерлингов – 118 евро; доллар – 23 евро.


[Закрыть] (которая, естественно, выплачивалась вовсе не регулярно) и погасил его долги, о чем было сказано выше. Во-вторых, позднее были выделены средства на приобретение Вагнером виллы «Ванфрид» в Байройте, о чем мы еще будем говорить, и запланирована так и не состоявшаяся постройка театра в Мюнхене. Кстати, и байройтский Фестшпильхаус был возведен не без участия короля, выдавшего на проект авансом кредит в размере 300 тысяч марок (100 тысяч талеров или около двух с половиной миллионов евро) из собственных средств, не трогая казну (этот долг семейство Вагнер и его потомки со временем выплатили полностью). Скрупулезно подсчитано, что в общей сложности за 19 лет, прошедших с момента личного знакомства до смерти Вагнера в 1883 году, Людвиг II истратил на его нужды 562 914 марок (4 503 312 евро)^{55}. Но для бюджета государства это не те суммы, из-за которых следовало впадать в панику! Значительные – да, но не разоряющие страну. Для сравнения годовой бюджет Баварии составлял тогда примерно 241,5 миллиона марок, из которых на содержание королевского двора отводилось пять миллионов марок (около 40 миллионов евро). Стало быть, «вагнеровские расходы» за 19 лет равнялись немногим более десятой части годового содержания королевского двора!