Текст книги "Тень на каменной скамейке"

Автор книги: Мария Грипе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Конец декабря выдался снежным. И дом, и сад, и весь наш город – все утопало в мягком снегу. Вокруг стало тихо и бело. Мы выходили во двор, в это снежное царство, лепили из снега фонарики и вставляли в них стеариновые свечи. На следующий день фонарики заметало бесследно. Снег шел и шел. И мы лепили новые фонарики…

Казалось, в этом белом мире не осталось никого, кроме нас. Но мы не огорчались. С нами ведь был папа. Наконец-то он все время был дома, и мы только сейчас поняли, как нам его не хватало. Дом словно преобразился.

Когда Роланд и я были маленькими, папа проводил с нами гораздо больше времени. А на Надю у него всегда не хватало времени. И только сейчас она словно впервые познакомилась с папой. От его присутствия нам становилось хорошо и уютно, казалось, что он вернулся из долгой поездки. Надя же, напротив, стала беспокойной и неугомонной. Она ревниво следила за папой: чуть только он сядет – Надя забиралась к нему на колени, стоило ему встать – и она тут же просилась на руки.

«Хочу на ручки!» – пищала она, как маленькая, и тянулась к папе. По-моему, она пыталась восполнить упущенное в раннем детстве. Надя капризничала – не отпускала от себя папу ни на шаг, ходила за ним по пятам. Я удивлялась его выдержке. Мое терпение уже давно бы лопнуло, а он – хоть бы что.

Отвлечь Надю от папы могла только Каролина. Хотя бы ненадолго, но все же… Никто так не умел играть с Надей, как она. Они обожали друг друга. При ней Надя успокаивалась, переставала капризничать, вновь становилась прежней. Чувствовалось, что и Каролине с ней хорошо. Она была Наде как сестра. И гораздо лучше меня, потому что никогда не теряла терпения.

После бабушкиного отъезда Каролина казалась немного расстроенной. А может, бабушка тут ни при чем. Может, причиной был снег, из-за которого она оказалась взаперти. Ведь она так дорожила свободой.

Я все еще беспокоилась о ней и часто просыпалась по ночам, пытаясь различить в тишине звуки и шаги, которые могли бы означать, что Каролина тайком выходит из дома. Но все было тихо.

На Новый год Свея собиралась к родственникам в деревню, потому что Рождество она встречала с нами. Уже давно было решено, что она уедет вечером тридцать первого, после того как приготовит все необходимое для праздничного стола. На этот раз она особенно усердствовала. Ее хлопоты раздражали Каролину, так как означали, что на нее, Каролину, Свея нисколько не надеется. А ей очень хотелось самой приготовить праздничный ужин и, воспользовавшись случаем, показать, на что она способна. Но Свея стояла на своем. Она твердила, что праздник будет для нее испорчен, если что-то останется недоделанным. Нет, оставлять кухню на кого-то другого она боится.

Каролина вспылила. Вот оно что! Выходит, Свея старается тут ради собственного спокойствия? Да, иначе Свее праздник будет не в праздник.

– Даже если я пообещаю, что сделаю все как надо? – Каролина обиделась. – Я же знаю, что справлюсь.

– Возможно. Но я привыкла надеяться только на себя.

В жизни надо рассчитывать прежде всего на свои силы. Этому Свея научилась на собственном горьком опыте. И не хочет повторять старых ошибок.

На лице Каролины мелькнула усмешка.

– Трудно, наверное, жить, никому не доверяя…

– Вовсе нет. Но и полагаться на кого попало нельзя. Отвечать-то мне придется.

Взгляд Каролины стал недобрым.

– Все это на самом деле – пустое важничанье. И почему вы, если так полагаетесь на себя и не доверяете никому другому, не хотите получить право голоса и участвовать в управлении страной? Такого поворота Свея не ожидала.

– Политика – не женское дело! Заруби себе это на носу! – отрезала она.

– Ах вот как! – Каролина вызывающе рассмеялась. – Значит, по-вашему, правильно, что мужчины голосуют друг за друга и выбирают повсюду только мужчин?

На Свею было жалко смотреть. Разговор принял неожиданный оборот, и она невпопад ответила:

– Жены должны повиноваться мужьям своим. Кстати, на земле гораздо больше женщин, чем мужчин. Так-то!

– Но, Свея, – раздражение Каролины сменилось удивлением, – разве оттого, что женщин большинство, им нечего сказать?

В словах Свеи не было логики. Каролина устало покачала головой – продолжать спор не имело смысла. Но Свея злобно фыркнула и заявила, что если Каролина не одумается и не перестанет задирать нос, она как пить дать останется старой девой.

– Я говорю это для твоей же пользы! Гордыня до добра не доводит, запомни это!

Каролина ничего не ответила и спокойно взялась смазывать противни, выполняя поручение Свеи.

– Что касается меня, то я никогда не хотела выйти замуж. Но это я! – на всякий случай добавила Свея. Она заметно нервничала.

А Каролина молча и усердно продолжала свою работу. Она даже бровью не повела. Свея не знала что подумать. Наконец она не выдержала и послала Каролину расчищать снег. Меня Свея тоже выпроводила, так как я слышала их разговор от слова до слова, хотя участия в нем не принимала. Свея никого не желала видеть. Ей хотелось побыть одной. Я понимала, что мое присутствие во время стычки с Каролиной Свее не понравилось, но насколько сильно это ее задело, стало ясно лишь несколько дней спустя.

Впервые последнее слово осталось не за ней, и это не давало ей покоя.

За день до Нового года мы оказались дома одни – я и Свея. Все разошлись кто куда. Мама пошла с папой на кладбище, на могилу брата, а мне поручила написать новогодние поздравления, потому что у меня самый красивый почерк. На самом деле красивее всех пишет мама. Своей похвалой она просто рассчитывала меня подкупить и сделать сговорчивее. Мама и Свея часто прибегали к таким наивным уловкам, а папа – нет.

К тому же, уходя, мама попросила Свею проследить, чтобы поздравления были написаны. Мама знала, что это поручение придется Свее по вкусу, и явно заискивала перед ней.

Можно подумать, что я маленькая, поэтому за мной нужен глаз да глаз. Смешно даже. Мне, конечно, следовало возразить, но не хотелось затевать спор. Я даже решила им подыграть. Например, мне ничего не стоило сразу сесть и написать эти поздравления, но тогда я лишила бы Свею ее роли. А это было бы несправедливо. Поэтому, вместо того чтобы заниматься открытками, я тайком устроилась читать книжку. Когда Свея обнаружила это, она, естественно, тут же отобрала ее у меня и торжествующим тоном объявила:

– Верну только после того, как ты напишешь поздравления!

Я, конечно, взяла новую книжку и притворилась, что прячу ее, когда Свея опять заглянула в комнату. Она требовательно протянула руку:

– Отдай мне книгу!

Я отказалась. Если ломать комедию, так до конца! И тут Свея выдала себя. Мстительно глядя на меня, она прошипела:

– Я давно могла бы кое о чем рассказать хозяйке. Хотя бы о том, что недавно произошло на кухне, когда ты бесстыдно подслушивала чужие разговоры и своим поведением подзадоривала Каролину на дерзости. Я хозяйке пока ничего не говорила, хотела как лучше. Но не думай, что я об этом забыла: рассказать ведь никогда не поздно! Так что лучше уж прямо сейчас сесть и написать открытки!

Тут-то я и поняла, что Свея была сильно задета и пыталась взять реванш, одновременно показав свое благородство – вот, мол, какая я хорошая: могла наябедничать, но не сделала этого. И потому, низко опустив голову, я протянула ей книжку и послушно села сочинять поздравления.

Самолюбие Свеи было удовлетворено. Когда мама вернулась домой, Свея с подчеркнутой сдержанностью вернула мне книжку, давая маме понять, чьей заслугой было написание открыток. Я подыграла ей и изобразила легкое раскаяние. Мама обратила все в шутку. Она прекрасно поняла, как в действительности обстояло дело, но предпочла этого не показывать и похвалила нас обеих. Наш маленький спектакль удался на славу. В то время я еще, не стыдясь, участвовала в представлениях такого рода. Но ни за что не стала бы делать это теперь.

До самого своего отъезда Свея пребывала в возбужденном состоянии. Она до последней минуты давала наставления Каролине. Ее взгляд тревожно останавливался на каждом из нас: «Как же вы тут без меня справитесь?» Особенно она беспокоилась за «хозяйку», которая оставалась одна-одинешенька со своей непутевой семьей. Может быть, Свее лучше никуда не ездить?

Наконец она все же отправилась в путь. Мама проводила ее до ворот.

– С наступающим Новым годом, Свея! Мы вас будем ждать.

Свея достала платок и высморкалась.

– Милые вы мои. Дай Бог, чтобы все обошлось. Ее голос звучал плаксиво и растроганно. Свея стояла у ворот и махала платком, пока мама не вошла в дом.

– Как на Северный полюс собирается, – сердито фыркнул Роланд. – Хоть отдохнем от нее.

– Роланд! Разве можно так говорить!

Разумеется, мы прекрасно обошлись без Свеи. И Роланд ехидно заметил, что именно этого она больше всего боялась. Каролина потрудилась на славу и превзошла самое себя. Она придумывала и готовила собственные блюда. Кушанья, приготовленные Свеей, так и остались нетронутыми. Каролина считала, что на холоде они не испортятся и мы можем оставить их «на после праздников», а пока для разнообразия поесть что-нибудь другое. Мы были совсем не против разнообразия, ведь блюда Каролины сильно отличались от тех, к которым мы привыкли – она готовила простую, здоровую пищу.

«Пожалуй, нам вполне достаточно одной Каролины», – заметил как-то папа. Но мама и слышать об этом не хотела. Она пришла в ужас: Каролина, конечно, молодец, но все же Свея это Свея. Хорошо, она не слышала, что сказал папа. Можно себе представить, как бы она огорчилась.

Новый год Каролина встречала с нами. Мы играли в разные игры, читали вслух отрывки из книжек, полученных в подарок на Рождество, Надя пела, а мама с папой аккомпанировали ей на пианино в четыре руки.

Роланд декламировал стихотворение Фрединга [4]4
  Фрединг Густав (1860 – 1911) – шведский поэт и критик. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] «Старый горный тролль». Когда он дошел до строчки: «Ее мечтал ласкать и целовать я, мечтал баюкать солнышко мое», я подумала, что он совсем сошел с ума, и старалась не смотреть в его сторону, потому что он, как заколдованный, неотрывно пялился на Каролину. Правда, читал он хорошо, выразительно, но его влюбленность была такой явной, что не могла остаться незамеченной, хотя виду никто не подал. Да и сам предмет его обожания сохранял полную невозмутимость.

Чем ближе к полуночи, тем торжественнее становилась обстановка. Папа сел за пианино и сыграл две сонаты Шуберта, а мы зажгли все свечи.

В двенадцать часов зазвонили церковные колокола – по ним мы обычно проверяем время, – а вслед за ними начали бить часы у нас дома. Я всегда побаивалась этой минуты. Не самого двенадцатого удара и не того, что он означал; смущал торжественный вид окружающих, и всегда казалось, что мы преувеличиваем серьезность происходящего: смотрим друг другу в глаза, и у мамы от волнения наворачиваются слезы, а у меня перехватывает дыхание.

В этот раз все прошло гораздо спокойнее. Наверное, оттого, что с нами была Каролина, которая не любила пафосных сцен. Ее подчеркнутая невозмутимость, к счастью, удерживала окружающих от открытого проявления чувств. По-моему, для нее оно было так же мучительно, как для меня.

Папа открыл окно, и колокола звонили над самыми нашими головами, пока не отгудел и не замер звук последнего удара. Все подняли бокалы и поздравили друг друга с Новым годом.

Наступил 1912 год.

Но только оставшись одна в своей комнате и закрыв за собой дверь, в полной мере ощутила я приближение чего-то нового. Только когда одинокий огонек моей свечи, стоявшей на подоконнике, вспыхнул и отразился в беспредельной черноте зимней ночи, лишь тогда для меня начался новый год.

Когда-то я получила в подарок от папы маленькую книжечку для записи умных мыслей – своих и чужих. Она была в синем кожаном переплете с золотым обрезом. Правда, я редко ее открывала. И даже те немногие мысли, что там были записаны, в основном принадлежали не мне. Для моих она казалась слишком красивой.

Но все-таки в новогоднюю ночь, когда я оставалась одна, в моей книжечке обычно появлялось несколько новых строчек. Текст этот я, как правило, сочиняла заранее: что-нибудь такое, что хотелось запомнить и о чем стоило поразмыслить.

Однако в последние дни произошло слишком много событий, и я не успела ничего придумать. Помог один верный способ: нужно открыть наугад какую-нибудь хорошую книгу и прочесть первую попавшуюся на глаза фразу. Так я и сделала.

Бабушка подарила папе сборник Мориса Метерлинка, получившего в том году Нобелевскую премию. Книга называлась «Сокровище смиренных» и очень понравилась папе.

Я открыла ее наудачу и прочла следующие строчки: «Истинная жизнь, которая одна оставляет после себя след, рождается в тишине». Фраза показалась мне красивой, и я тут же занесла ее в книжечку. Затем перелистала еще несколько страниц и увидела другую мысль: «Слово – время, молчание – вечность». Записала и ее. Я не совсем поняла, что имел в виду автор, но фразы звучали убедительно и были под стать книжечке, к тому же я надеялась когда-нибудь разобраться в их смысле.

Довольная собой, я закрыла книжечку, погасила свет и легла. Но почти тут же снова села в постели – сон как рукой сняло. Не звуки и не шаги стали причиной моего внезапного пробуждения. Сама не зная почему, я вскочила с сильно бьющимся сердцем, прислушалась, но ничего не услышала: в доме было тихо и сонно.

Тогда я выбралась из постели, проскользнула к окну, приподняла гардину и зажмурилась: луна только что выглянула. Близилось полнолуние, и весь наш сад купался в ярком лунном свете. Снег отливал голубизной и, казалось, был усыпан драгоценными камнями.

Стояла полная тишина. Яблони отбрасывали на снег причудливые тени. Их заиндевевшие ветви сверкали на темном фоне неба. Это было похоже на сказку. Наш маленький дом стоял в волшебном саду, залитом удивительным светом. Я не отходила от окна, разглядывая незнакомый мир.

1912 год действительно наступил.

Я смотрела и не могла насмотреться. Зрелище, прекраснее которого мне никогда не приходилось видеть, ошеломило меня. По спине побежали мурашки. Чем дольше я смотрела, тем красивее казалась эта картина. Луна плыла по небу блестящим кораблем, а между небом и землей протянулась завеса, сетчатая пелена из тончайших серебряных нитей. От такой красоты у меня сжалось сердце. Хотелось взлететь, покинуть свое тело и парить над садом, а потом раствориться в лунном свете или превратиться в снежинку и исчезнуть…

Внезапно я поняла, что в саду кто-то есть. На снегу вырисовывались очертания стоявшего человека, лицо которого было обращено к луне. Через мгновение он исчез, но тут же по снегу заскользила тень. Быстро и бесшумно она двигалась к воротам. Кто это был? Я отчетливо видела тень, но не могла разглядеть, чья она. На какую-то секунду на дороге показалась и снова исчезла тоненькая фигурка со свертком в руках. Сомнений не оставалось – это был брат Каролины.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Конечно, Каролина имела полное право приглашать к себе брата. Никто из домашних не стал бы возражать. И ей следовало знать это. Тогда для чего нужны эти тайные ночные визиты? Почему он избегает встреч с нами? Такая боязнь дневного света казалась подозрительной, словно Каролина стыдилась своего брата и старалась прятать его от всех.

Я терялась в догадках. Почему Каролина так поступает? Ведь она всегда предпочитала говорить правду.

Конечно, она могла думать, что ее дела нас не касаются. Она отстаивала свою свободу и независимость, а независимость, как видно, не всегда располагает к откровенности.

Разумеется, Каролина вовсе не обязана сообщать, что ее брат живет в нашем городе. У нее вполне могут быть причины скрывать это. Но тогда и ему незачем тайком бывать у нас, пока мы спим. Что-то здесь нечисто. Но думать о Каролине плохо не хотелось.

На душе было скверно. Почему она больше не доверяет нам? Мне? Чего ей бояться? Неужели она считает, что мы не пустим ее брата на порог из-за того, что он бедно одет? Нет, так думать она не может. Значит, у нее есть причины для молчания. Ведь мы ничего не знаем о ее семье.

Не следовало быть излишне подозрительной. И все же неизвестность мучила меня. О существовании брата знала только я, мне было и решать, что делать дальше. Я собралась поговорить с Каролиной, но уже через мгновение поняла всю глупость такого поступка: я могла навсегда лишиться ее доверия.

И вот я думала-думала, но так ничего ей не сказала. До чего же противно сомневаться в том, кого любишь. У меня даже голова разболелась.

Смущало и то, что стоило Каролине появиться, как сомнения исчезали. Головная боль проходила, и я совершенно успокаивалась. Один ее взгляд – и уже верилось, что она не способна ни на что дурное. Как можно подозревать ее? Я от души раскаивалась.

Присутствие Каролины, звук ее голоса рассеивали мои сомнения, и я уже не видела ничего странного в этой истории. Но ночью, оставшись одна, снова поддавалась беспокойству. Отовсюду слышались звуки. Кто-то прокрадывался в дом, лестница скрипела, снежный наст хрустел под окном. Усилием воли я заставляла себя не выглядывать на улицу.

Наконец я твердо решила оставить подозрения. Я должна доверять Каролине. Когда-нибудь она сама обо всем расскажет, нужно просто подождать. Да и не хотелось портить объяснениями те дни, когда Каролина вела хозяйство, – нам всем было так хорошо тогда.

Свея собиралась вернуться в начале января, чтобы успеть подготовиться к крещенским праздникам. Она еще не знала, что стряпать не придется, – почти все ее кушанья остались нетронутыми.

Каролина надеялась приятно удивить Свею.

– А что, разве плохо – узнать, что не нужно сразу по приезде становиться к плите? – простодушно говорила она.

Я, правда, сомневалась, что Свея обрадуется. Да, честно говоря, Каролина и сама, кажется, не очень верила в то, что говорила.

Хлеба, испеченного Свеей к Рождеству, осталось мало. Правда, до ее возвращения хлеба наверняка бы хватило, но Каролина все же замесила тесто. Ей хотелось для разнообразия угостить нас хлебом своего приготовления. Она не упускала случая проявить себя. Будь здесь Свея, Каролине никогда не представилась бы такая возможность.

Каролина была изобретательна и любила готовить. Кроме того, в отличие от Свеи, которая всегда стряпала в одиночестве, Каролина с удовольствием принимала любую помощь. А потому и Роланд, и я, и Надя много времени проводили на кухне. Особым усердием отличалась, конечно, Надя, которую Свея даже на порог кухни не пускала.

Я с удовольствием вспоминаю эти дни. Всем нам тогда было хорошо. Правда, у Роланда появилась утомительная привычка шутить к месту и не к месту. Так он пытался привлечь внимание Каролины. По-моему, он вел себя глупо, но, возможно, я воспринимала бы все иначе, не будь он моим братом. Каролина на него не сердилась – у нее было завидное терпение.

Но вот вернулась Свея. Она предстала перед нами с видом ангела-хранителя, к которому взывали и который наконец явился, чтобы восстановить порядок. Велико же было ее разочарование, когда она не увидела ожидаемого печального запустения. Маленькие сюрпризы Каролины ее совсем не обрадовали. С недоверчивой миной она зашла в кладовую, заглянула в кастрюли и пощупала хлеб. Все было безупречно. Она искала и не находила повода к чему-нибудь придраться. Да, не о таком возвращении она мечтала. Не нужно было ни за что хвататься. Все шло своим чередом. Вот тебе и раз!

Конечно, о похвалах не могло быть и речи. Наоборот, Свея притворилась, что не видит ничего особенного в том, что Каролина справилась с хозяйством: было бы удивительно, если бы она не справилась. Нет, Свею этим не удивишь!

Но дело было именно в том, что Свея удивилась. Пошатнулась ее вера в себя. Свея всерьез начала беспокоиться.

Неужели эта девчонка, Каролина, собирается с ней тягаться? А может быть, даже хочет ее перещеголять? Не бывать этому!

Однако Свея была не глупа; хотя и злилась на Каролину, ничем этого не показывала. Она старалась держаться как обычно, и все же я заметила в ее поведении некоторые странности. Например, то, как она входила в комнату. Раньше о ее приближении мы узнавали задолго до ее появления. Ее тяжелую уверенную поступь было невозможно перепутать ни с чьей. Коротко постучав, она открывала дверь, делала свое дело и тут же удалялась, не оглядываясь.

Теперь она ни с того ни с сего стала ходить на цыпочках, стараясь двигаться бесшумно; молча, без стука останавливалась у дверей; по-птичьи вытянув шею, пыталась рассмотреть, есть ли кто в комнате. Заметив кого-нибудь, она сразу же уходила, предварительно окинув взглядом комнату, словно надеясь раскрыть заговор. Вообще Свею было не узнать. И появлялась, и исчезала она теперь совершенно беззвучно.

Похоже, она всерьез опасалась Каролины. И неудивительно. Она уехала всего на несколько дней, но этого оказалось достаточно, чтобы ее положение пошатнулось. Каролина потеснила ее. Раньше мы по любому поводу обращались к Свее, а теперь шли к Каролине, и она легко разбиралась во всем, что до сих пор было под силу лишь Свее. Понятно, что Свее это пришлось не по вкусу.

Свея решила дать Каролине бой. Сначала она, очевидно, рассчитывала на легкую победу. Иметь такое влияние в доме да не справиться с Каролиной! Но легче сказать, чем сделать. Ведь Каролина тоже не промах. Ее никак не удавалось застать врасплох. Она старалась избегать споров со Свеей, была подчеркнуто доброжелательна и услужлива.

Жаль, что Свея не понимала: захоти она только – и Каролина с радостью подружилась бы с ней. Стоило ей хоть раз отвлечься от собственной персоны, и она наверняка бы заметила, как старается Каролина проявить себя. Она и не думала соперничать со Свеей, просто жадно хваталась за любую возможность быть полезной и показать: она тоже на что-то годится.

Но Свея подозревала Каролину в корысти и видела в ней лишь соперницу и врага. Она жестоко раскаивалась в том, что не послушалась внутреннего голоса и не уговорила маму сразу отослать Каролину назад. Тогда сделать это было намного легче, но и теперь еще не поздно. Никому не удастся безнаказанно посягать на ее место в доме.

Свея решила исподволь бороться со всемогуществом Каролины. К сожалению, ее намерения разгадала одна я. Заметив, как Свея следит за каждым шагом Каролины, я поняла, что, если у нее появится хоть малейшее подозрение, она не успокоится, пока не разузнает все до конца. Таинственная история с братом могла сильно навредить Каролине. Я должна была предостеречь ее.

Но вдруг меня осенило: недреманное око Свеи обращено совсем в другую сторону. Она заметила влюбленность Роланда. Он был без ума от Каролины и не скрывал этого. Стоило ей где-нибудь появиться, Роланд тут как тут. Она шагу не могла ступить, чтобы он не увязался следом. Мне и то надоедало, а как Каролина его терпела – ума не приложу.

К сожалению, она его еще и поощряла. А Свея это заметила. Вот так удача! У нее глаза загорелись от предвкушения того, что будет, когда мама с папой обо всем узнают. Для Свеи дела складывались как нельзя лучше: Каролина своими руками копала себе яму. Свее даже пальцем шевелить не придется. Это был лишь вопрос времени – Каролина и Роланд были так неосмотрительны, что могли выдать себя в любой момент. Свее оставалось сложить на животе руки и ждать.

Она точно знала, как поведет себя, когда все откроется. Она встанет на защиту Роланда. Убедит маму с папой, что он не виноват, всему виной Каролина: мол, она из кожи лезла, чтобы ему понравиться, – нет ничего странного, что он не устоял. Она заставит родителей поверить, что перед ними отъявленная соблазнительница. И единственный выход – гнать ее из дома, чем быстрее, тем лучше. Они и сами должны это понимать.

Да, Свея предвкушала развязку – это было видно невооруженным глазом.

Втайне торжествуя, она исподтишка наблюдала за Роландом и Каролиной.

Вот-вот случится непоправимое! Мне необходимо предупредить их.

Я завела было разговор с Роландом, но он резко оборвал меня: мол, нечего лезть не в свое дело и болтать, о чем не знаю. Свои чувства к Каролине он не собирается обсуждать со мной. И ни с кем другим тоже. А на Свею ему наплевать. Эта старая карга просто завидует Каролине, потому что Каролина молодая и красивая. Если уж кого гнать из дома, так это Свею!

Раз Роланд меня и слушать не хотел, я решила поговорить с Каролиной. Случай представился, когда, вернувшись из школы, я застала ее в саду, где она расчищала дорожки. Взяв лопату, я стала ей помогать. И сразу заговорила о главном.

– Ты ужасно нравишься Роланду, – начала я.

– Надо же….

– И сама об этом знаешь.

Она тут же повернулась ко мне спиной, и я почувствовала, что она напряглась.

– Меня это не интересует.

– Что-то не похоже.

– Что значит «не похоже»?

Ее голос звучал враждебно, но я продолжала:

– А то и значит, что если бы тебе действительно было безразлично, ты бы его не поощряла. А так он все больше и больше в тебя влюбляется.

– Тебе не кажется, что это его личное дело?

– Нет, не кажется. Потому что от этого могут пострадать другие.

– Какие «другие»?

– Прежде всего ты. Заметила, что Свея за тобой шпионит?

– Это меня тоже не интересует.

– Тогда пеняй на себя. Во всяком случае, я тебя предупредила.

Я видела, что Каролина рассердилась. Она с таким ожесточением сгребала снег, что он летел во все стороны. Я помогала ей. Некоторое время мы работали молча. Я видела только ее спину и не могла понять, о чем Каролина думает. Может быть, она обиделась?

Вдруг меня осенило: я всегда считала, что Роланд безразличен Каролине. А если нет? Конечно, это казалось невероятным: для меня Роланд был еще ребенком, и я не понимала, как его ухаживания можно принимать всерьез. Но я забывала, что Каролина смотрит на него другими глазами. Я его сестра, мы вместе росли, а они познакомились только недавно. Может быть, ей с ним интересно. Тогда нет ничего странного в том, что она сильно на меня обиделась. Из моих слов девушка могла понять, что недостаточно хороша для моего брата. И что я веду речь именно об этом, а Свею приплела только потому, что не решаюсь говорить напрямик.

Ну и ну! Что же я наделала! Конечно, Каролина меня неправильно поняла! Вот откуда ее резкость, ее нежелание говорить на эту тему. Я смертельно обидела ее. Ведь она так хотела заслужить наше признание! Я должна ей все объяснить, но не могу же я, в самом деле, сказать: «Только не подумай, что ты недостойна моего брата». Да, положение не из приятных!

Я осторожно посмотрела на Каролину. Она все еще чистила дорожку, повернувшись ко мне спиной. И, конечно, чувствовала себя обиженной и несчастной. Пожалуй, лучше всего притвориться, будто ничего не произошло, и вернуться к нашему разговору. Тогда она сама поймет, что ошиблась.

– Послушай, Каролина! – сказала я словно между прочим. – А правда, как тебе Роланд?

Она пожала плечами. Ну и ответ! Даже не повернулась ко мне. Но я, как ни в чем не бывало, продолжила:

– Про собственных братьев никогда толком не знаешь… Мне даже трудно судить о его внешности… – Тут я замялась, а потом выпалила то, что вовсе не собиралась говорить, словно меня вдруг прорвало: – А у тебя тоже так с твоим братом?

Кто меня за язык дернул?.. Но ничего не произошло. Я даже подумала, что Каролина не расслышала. Она все так же убирала снег, правда, теперь повернувшись ко мне лицом, и я увидела, что она была совершенно спокойна.

– Пожалуй, это бессмысленно, – сказала Каролина, и я подумала, что она имеет в виду наш разговор, но через мгновение она добавила: – Снега становится все больше и больше.

Каролина ясно дала понять, что хочет сменить тему разговора, но я не собиралась сдаваться. Я жалела, что упомянула ее брата, но недоразумение с Роландом следовало прояснить. Поэтому я продолжала болтать:

– Как, по-твоему, Роланд симпатичный?

Каролина снова пожала плечами, продолжая сгребать снег.

– Вроде симпатичный. Не кривой, не косой.

Она огляделась, словно размышляя, за какой сугроб приняться в первую очередь. Но все-таки она мне ответила! А это уже кое-что! Я осмелела.

– Ну и как? Он тебе нравится?

Я спросила как бы шутя, но, похоже, она восприняла мой вопрос всерьез. Она задумчиво посмотрела на снег и медленно произнесла:

– Нет, с чего ты взяла?

Мне следовало понять, что я слишком далеко зашла. Но я ужасно разозлилась на Каролину и уже не владела собой. Как она могла быть такой равнодушной, когда дело касалось моего брата!

– Тогда перестань морочить ему голову! – прошипела я. – В конце концов, это жестоко!

Она в третий раз пожала плечами:

– Зачем усложнять? Роланд понимает, что я шучу. Он вовсе не глуп.

– Нет, но он влюблен в тебя. А с этим не шутят! Как ты не понимаешь, он все воспринимает всерьез.

– А я тут при чем, скажи на милость? Поговори с ним сама, если ты о нем беспокоишься.

Она снова начала чистить дорожки. Я подошла и забрала у нее лопату – ей придется меня выслушать.

– Я беспокоюсь не о нем. А о тебе.

Но она с невозмутимым видом протянула руку и сказала:

– Верни мне, пожалуйста, лопату. Нужно закончить работу, а то нагорит от Свеи.

Я отдала лопату и сразу почувствовала, что уже не могу повернуть разговор в нужное русло.

– Ты слышала, что я сказала?

Держа лопату на весу, она произнесла ледяным голосом:

– Извини, я не хочу продолжать этот разговор.

– Да ты, ей-богу, ненормальная какая-то!

Я швырнула лопату в сугроб – собственное бессилие приводило меня в отчаяние. Неужели это Каролина? Такая недоступная, высокомерная? Я была в ярости. Конечно, глупо так выходить из себя. Только все испортила. Хотя у меня и так вряд ли что-нибудь бы вышло. К ней разве подступишься? Крепкий орешек! Не глядя на нее, я пошла домой. Но вдруг она преградила мне дорогу. Ничего не говоря, Каролина просто стояла и смотрела на меня. Совершенно спокойно. Что ей от меня надо?

– Извини, что я вспылила, – сказала я. – Но я, правда, хотела как лучше.

Она улыбнулась странной улыбкой.

– А я не хотела «как лучше». Я хотела тебя проучить!

Что это значит? Как это «проучить»? Я не поняла ее.

– Да. Потому что ты была со мной неискренна. Ведь тебя беспокоит Роланд, а не я. Зачем было ломать комедию?

Ну что тут скажешь, если она все понимает по-своему. Нет ничего труднее, чем убеждать людей в том, что говоришь без всякой задней мысли. Но пусть пеняет на себя. Роланда из дома не выгонят. А ее могут. Объяснять ей что-либо было бессмысленно. Мне следовало смириться с этим. Продолжать разговор было глупо, и мне захотелось как можно скорее уйти. Но когда я проходила мимо Каролины, она задержала меня. Просто преградила рукой дорогу и, спокойно глядя на меня, сказала:

– Я все понимаю и не упрекаю тебя. Кровь – не вода. Знаю по себе. У меня тоже есть брат и сестры, правда сводные, но это все равно. Я понимаю, что ты чувствуешь, потому что и для меня нет никого ближе и дороже их. Я люблю их.