Текст книги "Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам."

Автор книги: Мария Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

М. Климова
Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам.

Предисловие

Когда я искала издателя «Разговоров в песочнице», неоднократно выслушивала критику: «Зачем вы написали такую книгу? Это же неформат! Если она художественная, то зачем столько подробностей явно практического назначения? А если психологическая, то для чего персонажи, диалоги и остальная литературщина? Читателям надо попривычнее. В конце концов, в магазине же это потом придется ставить на какую-то полку – а тут даже непонятно, на какую!»

Приходилось признать: так и есть. Я даже затрудняюсь определить жанр «Разговоров…» точнее, чем «книга для родителей». Это не роман и не повесть, хотя, вроде, есть герои (вернее, героини) и с ними происходят какие-то события. Читая ее, можно улыбаться, хмуриться, тосковать, узнавать знакомых (или даже себя), жалеть, сочувствовать, смеяться, ностальгировать, сердиться… Но при желании в ней можно отыскать и немало практической информации – по уходу за детьми, возрастной психологии, психологии материнства… Такая уж у нас наука – подчас совершенно не видна за реальной жизнью, хотя почти вся жизнь и состоит из психологии…

Да, по образованию я психолог. Но неслучайно писала эту книгу от лица обычной молодой мамы – ищущей, сомневающейся, зачастую не знающей правильный ответ. И с удивлением открывающей, что иногда ответов может быть несколько, каждый из которых по–своему правильный. Мне было важно показать, что он вообще не всегда бывает – один «рецепт» от проблемы, даже если она очень «болит». Вот почему эта книжка так непохожа на многие другие: в ней нет выделенных курсивом выводов или рамочек с советами умудренного эксперта; нет инструкций «Что делать, если…»; нет вопросов или заданий для самостоятельной работы над собой; нет даже списка литературы. В ней даже почти нет логики (я не могу объяснить, почему истории выстроены именно в таком порядке, а не каком-то другом) и максимально опущены все внешние детали – сколько лет героиням и их детям в тот или иной момент повествования, во что они одеты, где живут… Я надеюсь, что именно это поможет вам узнать свою ситуацию, не отвлекаясь на то, что «ну, у нас-то все по–другому» или «нет, раз мой/моя старше/младше, это не подойдет…».

«Разговоры в песочнице» – книга про то, каково быть современной молодой мамой в России. Она про внутренний мир тех, кто ежедневно втаскивает коляску в подъезд разной степени оборудованности для этих целей. Про чувства качающих качели. Про переживания сидящих в очереди к педиатру. Про тех, чьи дети еще не ходят в детский сад, и даже вообще еще не ходят, и кто – по тем или иным причинам – проводит дома большую часть своего времени.

Общепринятый формат многих современных книг для родителей напоминает технические описания приборов «ребенок» или «родитель» и инструкции по их безопасному применению. Эта же книга о том, что мама не робот, а личность. И хотя многие из нас покупают книги для родителей, чтобы более совершенно выполнять свои функции, я предлагаю вам прочесть эту, чтобы немножко побыть просто человеком.

* * *

Большое спасибо всем за все.

Особенное – Богу, родителям (включая пра-), Мишке, Тусе и Санюхе. А еще всем прототипам моих героинь, Ксюше, Ксюхе, Аньке, Флаффи и Наташе за наши разговоры, из которых выросла моя «Песочница».

Отдельное спасибо профессору С. Т. Посоховой за мой профессиональный интерес к родительству и Ирине Млодик – за нашу Встречу.

Зеленая миля

Ненавижу гулять. Терпеть не могу. С детства. Тогда моей самой заветной мечтой была большая ярко–красная коляска для пупса, как у Вики из соседнего дома. Мне казалось, что с ней можно было бы гулять часами – такое это удовольствие. Но коляска моей мечты стоила очень дорого, так что мне приходилось довольствоваться ее уменьшенной рыжей копией, которая вполне сносно каталась по дому, но почему-то совершенно не вдохновляла на прогулки.

Мечты о большой коляске всплыли из подсознания во время беременности. Муж долго разглядывал на рынке разные модели и решительно отверг аккуратненькие люльки как непрактичные: «Это что ж, когда дите сядет – новую коляску покупать?» С мечтой пришлось попрощаться. Сначала я радовалась – основательный немецкий трансформер мышиного цвета был даже больше, чем я могла себе представить, с толстой ручкой, на надувных вездеходных колесах. В руках продавщицы он мягко покачивался и уютно поскрипывал, так что перспектива прогулок все еще выглядела привлекательной. И только выкатив из дома эту махину уже с ребенком, я задумалась о том, что водить танки вообще-то никогда не входило в мои планы. Скрип начал выводить меня из себя еще по дороге к лифту, а от серого цвета «вездехода» захотелось повеситься прямо в подъезде – таком же сером и тоскливом. На обратном пути с первого же нашего самостоятельного выгула эта махина вдобавок ко всему стала вызывать у меня стойкие ассоциации с мифами и легендами Древней Греции: затаскивая ее в подъезд, я ощущала себя осовремененным Сизифом, сменившим пол. Дело в том, что жильцам нашего дома очень повезло – у нас в каждом подъезде сделаны специальные рельсы для колясок. Жаль только, что у дочкиной (мат опускаю) кареты промежуток между колесами оказался несколько уже, чем расстояние между рельсами. Так что мне приходилось ставить коляску на ребро и толкать вверх под углом примерно 40 градусов (что-то в этом числе, наверное, привлекло строителей), перманентно пытаясь поймать и вернуть на место съезжающего в самый низ люльки недовольного ребенка.

Но самое ужасное, что гулять с младенцем в нашем спальном районе оказалось совершенно негде. То есть имелась одна дорожка вдоль больничной ограды, длиной метров 250, с одной стороны которой выгуливали собак, а с другой играли в футбол. Вскоре я стала называть ее про себя «зеленая миля»: мамы, бабушки и редкие папы, – абсолютно все везли коляски по этой дороге так, как будто впереди электрический стул. Я не знаю, сколько выдерживали они. Меня хватало минут на 45 – после этого я говорила себе, что выполняю материнский долг уже почти час (с незначительной погрешностью), и имею полное право идти домой – там хотя бы есть телефон. По пути, глядя по сторонам, я завидовала двум категориям родителей: тем, у кого дети спят на балконе, и тем, у кого дети вообще на свежем воздухе спят. Моя Нюська перестала это делать где-то в месяц, так что все неотвратимые 45 минут мне приходилось ходить взад–вперед по своей «зеленой миле», показывая дочке однообразные окрестности – останавливаться не разрешалось, нарушение каралось продолжительными рыданиями.

Я стала ревностно следить за прогнозом погоды: дождь воспринимала как подарок, его отсутствие – как личное оскорбление. Иногда делала вид, что очень боюсь во–о–он того облачка – вдруг из него что-нибудь прольется? Но чаще чувство материнского долга все-таки одерживало верх над ленивой ненавистью (и ненавистной ленью) к прогулкам, и, кляня все на свете, я одиноко вышагивала по ужасной дорожке, хорошо понимая мученические выражения на лицах товарищей по несчастью.

В общем, если бы не появились девчонки – не представляю, чем бы это кончилось.

Отличница

На самом деле, я никогда не умела знакомиться на улице. Особенно с женщинами. Особенно с теми, кто гуляет с колясками. Выражения их лиц полностью отбивали охоту приближаться. Умиленное блаженство вызывало у меня подозрения в некотором умопомешательстве и нежелание мешать человеку, если ему без меня так хорошо. Надпись в глазах «не подходи – а то хуже будет» (с вариацией «я тебя породил – я тебя и убью») была мне гораздо ближе, но не позволяла приближаться просто из чувства самосохранения.

Однажды я увидела в своем дворе девушку со слингом, в котором угадывался младенец чуть постарше моей Нюськи. Слингом я тоже пользовалась, особенно дома, и считала его отличительным знаком близких по духу родителей. С той мамой мы успешно познакомились, один раз она даже пришла к нам в гости. Но ее идеи: родов на пляже и тотального избегания любой врачебной помощи – оказались настолько мне чужды, что это перевесило тягу к общению и я быстро свела все контакты на нет. Так выяснилось, что знаки бывают обманчивы, и что мне, видимо, и дальше придется жить в молчаливом книжно–журнальном одиночестве, потому что кроме как на блескучих шуршащих страницах мамы с младенцами (с которыми хотелось бы общаться) больше нигде не водились. Правда, и там они были слишком самодостаточны и чрезмерно счастливы для того, чтобы хоть как-то поддержать меня.

Я сначала не знала, что у Наташки есть ребенок. Пару раз мы столкнулись у подъезда: она придерживала входную дверь, когда я со своим танком выруливала на взлетную полосу пандуса, и оба раза она была одна. Как-то мы разговорились. Оказалось, что она живет прямо над нами, и ее сын Юраша всего на пару месяцев младше моей барышни. Правда, Юраша был образцовым младенцем: он мирно спал на балконе, не вопил и вообще спокойно оставался с бабушкой – мне подобное и не снилось. Наташа же, как и я, скучала без компании, так что несколько раз в неделю мы стали гулять вместе – под завистливыми взглядами «одиноких» мамаш.

Довольно быстро выяснилось, что Наташа – образцовая мама. То есть сама она так себя не называла (разве что наедине с собой), но это было слишком трудно скрыть. Она пользовалась памперсами только на прогулках и ночью – в остальное время Юраша был в марлевых подгузниках («Ты же знаешь, что педиатры еще не пришли к единому мнению о влиянии одноразовых подгузников на мужскую репродуктивную систему»). Она с самого рождения пыталась высаживать его на горшок, правда, пока безрезультатно, но с некоторыми надеждами.

Физик по образованию, она уже с трех юрашиных месяцев раз в неделю читала лекции по биохимии на каких-то предприятиях, но на полный рабочий день выходить не спешила. «Ребенку до трех лет крайне важен контакт с матерью», – утверждала она. «Да и где сейчас найдешь нормальную недорогую няню на неполную занятость», – заканчивала я про себя.

Наташа знала обо всех достижениях современной науки, а то, что связано с детьми, изучала с особой тщательностью, добывая любые возможные источники. Она читала все современные «модные» книги («Но Спока тоже пролистала – с бабушками надо дискутировать аргументировано»); по спорным вопросам консультировалась как минимум у трех специалистов; вечерами сидела в интернете, и если ночью находила что-то очень интересное, читала это потом в «наладоннике» по дороге на работу. В общем, она была ходячим «яндексом» и всегда могла ответить, как надо действовать в данной ситуации, или, в крайнем случае, где об этом прочесть. Правда, из книг и статей зачастую не было понятно, что делать, если следовать всем приведенным в них рекомендациям не получается, и как на пути к образу идеальной матери остаться живым человеком, а не превратиться в мумию. Но Наташу это не смущало, особенно, после нашего знакомства. Некоторые не самые очевидные моменты воспитания мы стали обсуждать на совместных прогулках, потому что, как говорила Наташка, «общение в интернете – все-таки не то: там слишком много людей, мнение которых совершенно ни на чем не основано, они постоянно уходят от темы, некорректно ведут себя в спорах, и вообще, в их болтовне слишком мало конструктива».

Если честно, меня тоже не всегда вдохновляли родительские форумы с вопросами «Почему сегодня он покакал только четыре раза – это уже запор?», и кипами фотографий «А вот наш Лапуся пускает банановые пузыри», которыми почему– то долго виртуально восхищались три десятка моих ровесниц. Хотя, когда я заходила в подобные сообщества, Нюська еще сидела в животе, так что, может, мое раздражение объясняется этим. Зато я с большой нежностью вспоминаю приятельниц по «беременным» форумам, которые искренне радовались всем моим новостям, «зажимали» бесконечные «кулаки» перед каждым походом к врачу, и звонили мне в роддом, в прямом смысле плача от счастья. Жалко, что после выхода в декрет, я лишилась «рабочего» интернета, соответственно, закончилось и это общение – мне сильно его не хватало, особенно в первые месяцы материнства.

Появление знакомой соседки разнообразило серые будни. Теперь, если стояла плохая погода, можно было, не выходя на улицу, отправиться в гости и скрасить болтовней (исключительно конструктивной) тоскливое ожидание мужниного возвращения. Правда, количество сдобы, съеденной за интеллектуальной беседой, рождало небольшое чувство вины, но и оно быстро заглушалось осознанием колоссальной пользы от проведенного времени.

Потом оказалось, что Наташа – просто справочник полезных адресов (например, где недалеко от дома можно купить сандалики 19–го размера, обязательно кожаные, с высоким подъемом, супинатором, при этом отечественные и недорогие) и обладатель дисконтных карточек нескольких детских магазинов. С появлением Наташи заметно сократились и расходы на игрушки: наши дети с восторгом отнимали их друг у друга, унося домой трофеи, а через неделю с тем же воодушевлением забирали свое обратно, воспринимая как нечто совершенно новое.

Правда, со временем выяснилось, что у отличниц тоже бывают проблемы, но это случилось уже после появления в нашей компании Юльки.

Электроциник

С Юлькой я, в общем, тоже не собиралась знакомиться. Зашла с коляской в обувной посмотреть себе что-нибудь осеннее да попрактичнее и увидела маму, которая с младенцем в «кенгурушке» мерила вечерние туфли на шпильке. Это зрелище настолько завораживало, что я, неприлично открыв рот, уставилась на его участников. А когда спохватилась и предложила подержать ребенка, Юлька уже надевала обратно кроссовки, возвращала малышу выпавшую соску, просила продавщицу упаковать именно эту пару и доставала кошелек – одновременно. Из магазина мы вышли вместе, а за нами – девочка лет восьми, как оказалось, Юлькина старшая – Катерина.

Мы быстро разговорились. С Юлькой вообще все получалось быстро. Одна моя одногруппница называла таких людей электровениками. Еще возле обувного мы выяснили, что живем в соседних домах, и договорились завтра же вместе отправиться на прогулку, пока Катерина будет в школе. Потом минут за пять Юлька рассказала мне половину своей жизни, постоянно цитируя какие-то анекдоты, добрая часть которых была «не для детских ушей», поэтому приводилась с некоторыми купюрами. Я подозревала, что Катя уже давно выучила их наизусть, так что в шифровании смысла нет, но не стала высказывать вслух свои соображения. Юлька вообще, как мне показалось, не очень нуждалась в собеседниках. Ей были необходимы зрители и как можно более восторженные.

В общем, когда мы подошли к ее дому, я уже знала, что они пять лет назад переехали в Москву из Ярославля, ее мама – известный в городе гинеколог («Пол–Ярославля – «ее» дети!»), муж – фотограф в какой-то газете, а у самой Юльки свое небольшое дело, связанное с логистикой. Она даже успела мне объяснить, что такое логистика, но, еще не привыкнув к получению такого объема информации за единицу времени, я тут же забыла, что это значит.

Меня она сразу окрестила Марусей, несмотря на мои вялые возражения, что Марина и Маша – разные имена, и Марин Марусями не называют. «Ничего, Таня тоже далеко не Нюська, но ты же так зовешь дочь!» – парировала она. Я попробовала возмутиться, мол, это совершенно разные вещи, потому что из Тани через Танюшу и Танюсю (бабушкина вариация) можно запросто выйти на Нюську. Но Юлька быстро остановила мое сопротивление: «Ниче, из Марины тоже можно запросто сделать все, что хочешь. Было бы желание». Так я узнала, что спорить с ней, в общем-то, бесполезно.

Видимо, близость к газетному миру и наличие мамы–медика, сделали Юльку довольно циничной. При этом она знала все обо всех, и любые жизненные ситуации могла проиллюстрировать примерами своих знакомых или, в крайнем случае, героев газетных статей. Для меня это оказалось неплохим развлечением, особенно, в условиях тоски последних месяцев, кроме того, при всех наших различиях, маленькие дети были безусловным сближающим фактором.

С одной стороны, то, что у Юльки уже был опыт выращивания младенца до состояния второклассника, отчасти добавляло ей авторитета в моих глазах, с другой стороны, ее подход к этому делу сильно отличался от Наташкиной науки. В общем, мне показалось, что Наташке тоже будет любопытно пообщаться с таким кладезем житейских историй, и уже через неделю мы гуляли втроем.

Собственно, Юлька и привела нас в песочницу. Три коляски перегораживали ненавистную дорожку так, что больше уже никто проехать не мог, а Катерина после учебы любила побегать здесь с одноклассницами. Мы быстро освоили новый маршрут прогулок: до Катиной школы, а оттуда – до площадки между нашими домами, где и окапывались, пока старшие дети не набегаются, а младшие не проголодаются. В песочнице к нам и присоединилась Алина.

Ягодка

Первый раз мы с ней встретились в поликлинике.

Так случилось, что при маме–мерзлячке, моя Нюська оказалась настоящей моржихой, и ее вид с месячного возраста смущал окружающих – что на улице, что в помещении, особенно, в детской поликлинике. Немудрено: младенец, спокойно улыбающийся в тонком бодике на руках у зябнущей в двух кофтах мамаши, вызывал сильное недоумение у сидящих в очереди родительниц (и у врача тоже).

Алина тоже была в двух кофтах. Ее ребенок, навскидку, – в четырех, вдобавок к меховым пинеткам поверх комбинезончика. Малышу, точнее, малышке, судя по розовой шерстяной шапочке, на вид было месяца два, она еще не привыкла во всем полагаться на одежду и не могла не вырабатывать собственного тепла вообще. Поэтому девочка жалобно ныла, а мама так же жалобно на нее смотрела, видимо, размышляя, не сбегать ли в гардероб за уличным конвертом.

Радостное раздетое дитя, торчащее из слинга на моем плече, повергло ее в ужас:

– У нее же будет простуда и искривление позвоночника! – сходу определила она степень опасности.

– Все будет хорошо! – привычно ответила я, не вдаваясь в подробности, чтобы не шокировать еще сильнее и так уже достаточно потрясенного человека.

Но Алина не сдавалась. Она поняла, что если перед ней чудо природы, то просто так она его не отпустит: вдруг еще что-нибудь этакое покажут.

– Наверное, обливаете ледяной водой? – со смесью страха и зависти осведомилась она.

– Нет, – честно ответила я, понимая, что своими руками убиваю веру в чудеса, – купаем в обычной ванне с рождения, плавно снижая температуру. Начали с 34 градусов и за пару месяцев дошли до 29, – и на всякий случай добавила: – дальше снижать не собираемся.

– А как же уши? – спросила собеседница (ее дочка к тому времени от отчаяния затихла).

– Что уши? – насторожилась я. После Наташи я ожидала подвоха в любой момент; она как-то удивительно умела вывести совершенно невероятное заключение из самых обычных вещей.

– Ну, болят? – уточнила она.

– Почему? – все еще никак не могла понять я.

– Они же… мокнут?

Неожиданно мне пришла в голову мысль: а что, если Бастинда из «Волшебника изумрудного города» – близкая родственница этой женщины? Может, ее домочадцы вообще не моют голову: растают еще чего доброго под водой, одни дырки от ушей останутся… Я задумалась, как бы поделикатнее объяснить, что мой ребенок рожден на планете Земля и принадлежит виду homo sapiens, который каким-то немыслимым образом (хотя, если честно, я не очень понимаю, каким именно) выжил в условиях ветров, дождей и даже снегов без шерстяных чепчиков и меховых пинеток… А матери детенышей этого вида вынуждены были в свое время активно передвигаться в поисках пропитания, держа при этом своих малышей на руках, за спиной или на боку и не имея колясок с идеально–горизонтальной поверхностью… В процессе размышлений я довольно быстро поняла, что не смогу коротко и убедительно изложить все это, поэтому просто сказала:

– Уши можно вытирать ватными палочками, – и прошла в кабинет врача на очередное взвешивание.

Спустя некоторое время мы столкнулись с Алиной в песочнице – она гуляла там с малышкой в коляске и трехлетним карапузом. Моя Нюська, сидевшая на качелях без головного убора (единственная из всей округи) при +15°, видимо, всколыхнула недавние воспоминания, и Алина подошла к нам:

– Ей не холодно? – осторожно спросила она.

– Нет. Даже мне не холодно с непокрытой головой. Значит, ей тем более, – со всей возможной доброжелательностью ответила я.

– Но у нее ведь холодные руки?! – сказала она почти отчаянно. Нюська держалась за железные качели, и ее пальчики имели интенсивную розовую окраску.

– Послушайте, но ведь температура конечностей всегда ниже, чем температура тела. Это вполне закономерно и вовсе не означает, что человеку холодно. Более того, у детей процессы теплорегуляции вообще проходят несколько иначе, нежели у взрослых… – вступила в разговор Наташка. Она сдерживалась, как могла, хотя на самом деле и ее Юраша был сегодня в легеньком берете. – Вы читали Комаровского?

Вместо ответа Алина представилась и так оказалась в нашей компании. Ехидная Юлька почти сразу прозвала ее Малиной: «Исключительно по твоей логике: мама Алина – мамалина – Малина!». Сопротивляться было бессмысленно, эта кличка приклеилась намертво.

Так и прошли первые годы моего материнства – за разговорами с «девчонками» во дворе, который мы называли «наша песочница».