Текст книги "Маринновый цвет (СИ)"

Автор книги: Мария Геб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

  – Перестань. Сейчас Лизу уложу и расскажу тебе кое-что. А то смотри, она ворочается, как бы не проснулась.

  – Как же, разбудишь сейчас её! Вот в четыре утра вставать – это любимое дело. Ну ладно, давай иди.

  Я быстро устроил дочку в кроватке, оделся и вернулся на кухню. Кофе для меня уже стоял на столе, Лиза подливала молоко в свою чашку.

  – Сахар положила. Ну, рассказывай.

  Я отпил глоток, закурил и объяснил ей свою идею составить доклад таким образом, чтобы моё личное присутствие в киевском отделении не выглядело необходимым, что впрочем, соответствовало действительности. Я служил в очень крупной фирме, которая в настоящее время расширяясь, открывала новые филиалы в разных странах, и, согласившись заниматься техническим и документальным переводом, причём за небольшую зарплату, оказался втянутым в бесконечные командировки, где плохо перенося самолёт, я постоянно чувствовал себя нездоровым, а потребовать больше денег не умел.

  Впрочем, всем иностранцам, работавшим здесь, платили меньше, чем своим, часто имея при этом в их лице лучших специалистов. В пятницу, вернувшись из Киева, в среду я должен был лететь на два дня в Москву, и перспектива потом опять ехать в Киев никак меня не прельщала.

  Через полчаса я уединился в кабинете, где, разложив на столе свои заметки, попытался сосредоточиться на завтрашнем докладе и провозился с ним до вечера. Вернулся Петя, я немного поиграл с ним, потом сели ужинать. Вечер уже потихоньку уходил в ночь. Уложив детей, мы ещё немного посидели. Я курил, Настя пила чай. Поболтав чуть-чуть ни о чём и, по молчаливому сговору, не касаясь случившегося в субботу, мы отправились спать.

  Три недели пробежали незаметно, полные обычной суеты. Лето кончилось, пусть не календарно, но атмосферно. Мне всё не удавалось договориться об отпуске, хотя чувствовал я себя совсем больным. Был вечер пятницы, я приехал из очередной поездки совершенно разбитый. Несмотря на поздний час, Настя ещё не спала, но ждала меня. Она была явно взволнована.

  – Слушай, вчера приходил полицейский. Комиссар, не в форме. С тобой очень хотел поговорить. Завтра будет звонить.

  – В субботу?

  – Да. Но он мне понравился. Приятный. Только, знаешь, он всё спрашивал про Николая.

  – Какого Николая?

  – Да этот, с Игорем который работает. Ты его не любишь.

  – Странно.

  – Я тоже удивилась.

  – А он что-нибудь сам рассказал?

  – Нет. Я спросила, что тогда случилось всё таки, ну... С Хансом...Он сразу так уклончиво: «Ведём расследование».

  – Но почему Николай? Остальные его не интересовали?

  – Представляешь, нет! Ты не помнишь, он не выходил тогда из-за стола?

  – Понятия не имею. Кажется, нет. Да, точно, он же рядом со мной сидел. Ещё чавкал так противно.

  – Стас, ты ещё полицейскому про это расскажи! Он и так Николая, по-моему, в чём-то подозревает!

  -Некультурное поведение за столом ещё не служит доказательством вины. Что ты смеёшься? Ладно, я устал страшно, приму душ и сразу лягу.

  – Есть не будешь?

  – Нет, после самолёта не смогу. Ты спать идёшь?

  – Я ещё посижу.

  – Тогда спокойной ночи.

  Я поцеловал её, быстро облился водой и провалился в сон.

  В субботу я встал поздно и ещё в полусне завтракал, когда телефон заставил меня, наконец, проснуться. Это был комиссар полиции, очень вежливо настаивающий на встрече через час. Я уступил, сказав, чтобы он заехал ко мне и, естественно, ни на чём не мог больше сосредоточиться, вспоминая злосчастные шашлыки и ещё раз обдумывая, что же могло случиться.

  Полицейский оказался пунктуален, минута в минуту через час он уже стоял на нашем крыльце.

  – Hornfelder,  – представился он.

  – Stanislav Kaj.

  Настя не ошиблась, это был приятный, располагающий к себе человек моих лет. Я проводил его в гостиную, предложил кресло и сел сам, в ожидании вопросов.

  Вместо этого он внимательно посмотрел мне в глаза и сказал:

  «Ханс Хольцман был убит выстрелом в сердце, предположительно из пистолета». Он назвал марку оружия, ни о чём мне не говорившую и продолжил: «Смерть наступила через несколько секунд. Можно воды?»

  – Да, да. Конечно.

  Я принёс воды и подал ему. Хорнфельдер протянул руку, неудачно перехватил, стакан выпал у него из рук и вода каплями, вместе с осколками стекла ударившись о ковёр, подпрыгнула и застыла в воздухе.

  Габриэль умел многое. Он имел власть ветра, пасущего облака, дурачась, управлял течением воды, изменяя скорость рек, знал, как позвать весну, рождающую из почек листья. Единственное, чего  Габриэль не мог без Маурин – это уйти. Он хотел спеть разбивающуюся белую песню волны, но Маурин с ним не было, а для неё смерть давно не была таинством. Наверно поэтому она и не умерла, хотя без Габриэля Маурин не умела жить. Но имела власть ждать и ждала. И продолжала ловить обрывки слов и воспоминаний, и слова стекали песней с губ её и не законченным звуком обрывались, но Маурин пробовала снова и снова. А Габриэль тосковал у своей реки и тоже складывал своё горе в строчки и тоже ждал, потому что власть надежды была дана ему навсегда.

  Я заблудился в пустоте,

  Я строил город в темноте,

  Но потерял его огни.

  Течёт далёкая река,

  Меня уносит в облака,

  Где были только мы одни,

  Снег ляжет на день, пасмурный день,

  Который начался с дождя

  Снег ляжет на день, пасмурный день

  В котором снова нет тебя

  Я среди тысячи дорог

  Знакомый путь найти не смог

  И нацарапал на окне.

  Как в море сбудется волна

  Ты не останешься одна,

  Ты всё равно придёшь ко мне,

  Снег ляжет на день, пасмурный день,

  Который начался с дождя....

  Габриэль не мог сейчас искать сложных слов, но и простые слова вызывали музыку и Габриэль плакал вместе со струной.

  – О, извините, как я это неловко...

  – Ничего страшного. Одну минутку, – я очнулся, быстро сходил на кухню за веником, убрал осколки и принёс новый стакан.

  – У меня к вам несколько вопросов.

  – Пожалуйста.

  – Вы были на вечеринке у господина? – он назвал фамилию Игоря.

  – Да.

  – Вы давно знакомы?

  – Не очень, но моя жена дружит с его супругой ещё со школы.

  – А с другими гостями?

  – Можно сказать, что нет. Шапочное знакомство. Встречался иногда у Игоря.

  – Что вы можете сказать о Николае Л.?

  – Практически ничего. Они с Игорем коллеги, вместе работают.

  – Когда вы встретили Николая впервые? И где?

  – Секунду. Нужно вспомнить. Кажется около года назад, была какая-то вечеринка... Ах, точно, прошлым летом мы отдыхали у друзей в Ла Линии и случайно встретили Игоря с Николаем. В супермаркете... Они путешествовали на автомобиле и остановились неподалёку на пару дней в кемпинге. В тот день был праздник какой-то. Мы посидели вечер, а утром они уехали.

  – Ла Линия?

  – Это деревушка рыбацкая, в Испании, на Гибралтарском проливе. Не туристическое место.

  – Немцы там отдыхают?

  – Да там никто не отдыхает. В кемпинге останавливаются, конечно. Но проездом.

  – Вы говорите по-испански?

  – Да.

  – Николай с Игорем были вдвоём?

  – Нет, ещё девушки какие-то с ними, русские.

  – Вы не помните, о чём разговаривали в тот вечер?

  – Нет. Честно говоря, мы тогда напились, кажется. Знаете, море, отпуск, ну и...

  – А на этом Grillparty, вы сидели рядом с Николаем, вы разговаривали?

  – Да, но, в общем-то, разговор за столом был общий. Ничего интересного, обычная чепуха ни о чём. Он почти и не участвовал.

  – А какие отношения у Николая с женой Игоря?

  – Понятия не имею. Я их видел вместе только когда бывал у Лены и Игоря в гостях. Обычные. Моя жена должна лучше знать.

  – Ну что ж. Спасибо, что уделили мне время. Если возникнут новые вопросы вы позволите с вами связаться?

  – Да, конечно. Не знаю, правда, чем я могу быть полезен... А что же, всё таки, случилось?

  – К сожалению, не могу сказать. Последнее. С господином Хольцманом вы тоже сидели рядом?

  – Между ним и Николаем.

  – Он вам понравился?

  Вопрос был совсем неожиданным, хотя и предыдущие тоже отличались странностью...

  – Да, но мы всего парой слов обменялись.

  – А до этого вы его видели? – спросил полицейский и как-то вдруг остро посмотрел на меня.

  – Нет, – чтобы сказать, я преодолел внутреннее напряжение не совсем правды.

  – Спасибо и ещё раз простите за беспокойство.

  Я закрыл за комиссаром дверь и, усевшись на кухне, долго курил, не в силах скинуть задумчивость от непонятного визита.

  Наступил октябрь. Я добился от шефа трёх отпускных недель и, наслаждаясь первым свободным днём, рассматривал за чашкой кофе каталоги отелей, собираясь  съездить куда-нибудь с Настей и детьми.

  Было тихо, все ещё спали, я же встал по непонятной возбуждённости очень рано и, осознав, что уже не смогу заснуть, с удовольствием ощущения свободы сидел на кухне. Подошёл час птиц, в открытую форточку доносились обрывки их утренних разговоров и суеты. Я отложил каталоги и какое-то время наблюдал за движениями на террасе, где Настя оставляла для птиц хлеб. Солнце медленно шло вверх, просвечивая сквозь ветки, склонившейся к окну берёзы, и уже редкие листья просвечивали золотом. Золото вливалось в окно, блестело на большом медном тазе для варенья, на посуде в буфете, на обручальном кольце у меня на пальце, вся кухня была наполнена солнцем. Начинало слепить глаза, и я пересел на другой стул, сбоку от окна. С этого места не видно было террасы, но открывалось небо. Ярко синее, без единого облака, оно казалось листом, и самолет, взлетая, провёл белую линию наискосок. Дверь скрипнула и вошла Настя, ещё сонная и пушисто-растрёпанная.

  – А кофе есть?

  – Да, только уже остыл немного.

  – Ничего, я новый заварю. Ну, как, нашёл что-нибудь?

  – Да вариантов много. Нам же главное, чтобы купаться можно было, я правильно понимаю?

  – Да. И чтобы тепло...

  Настя отхлебнула из моей чашки.

  – Правда, холодный. Ты давно встал?

  – Да уже час может... Слушай, поехали сегодня в аэропорт, там помнишь агенство, возьмём last minute. Надо только определиться куда.

  – Мне всё равно, лишь бы море... Тебе кофе горячего подлить?

  – Да, спасибо.

  Через три дня мы сидели в небольшом ресторане на берегу и наслаждались погодой и рыбным супом. Дети уже наелись и убежали на пляж, где продолжили строительство из песка, прерванное обедом.

  – Петя за малышкой как присматривает хорошо.

  – Да, он мне помогает и с Лизой так чудесно возится. Ему нравится, что он старший.

  – Стас! Вот не ожидал!

  Я обернулся. К нашему столику подходил Николай.

  – Добрый день. Присаживайся... Выпьешь что-нибудь или...?

  – Да, пива, жарко, всё время пить хочется.

  – Una cerveza, por favor, – попросил я подошедшего официанта.

  – Как ты все эти языки усваиваешь, я не понимаю. Я вот на английском только, и то еле-еле.

  – Ну, пива попросить, это он на любом языке легко, – вступила в разговор Настя. – А ты тут отдыхаешь? Один?

  – С девушкой. Она в номере осталась, сгорела вчера, а теперь спит. Да вы должны помнить, Наташа, мы в прошлом году тоже в Испании встретились. С Игорем её подружка была. Он потом с Леной закрутил, а я человек устойчивый. То есть постоянный.  Удивительное дело, какие совпадения бывают.

  – Случается. А вот и пиво тебе несут. Может, ты поешь с нами?

  – Нет, спасибо. Я сытый. Может, вечером вместе поедим?

  По взгляду Насти я понял, что ей не хочется, и под каким-то предлогом отказался.

  -Ну, тогда в другой раз. Вы надолго ещё?

  -Восемь дней.

  – Значит увидимся. – Николай большим глотком допил пиво и поднялся. – Спасибо, и до скорого.

  – До свидания.

  – Как он необычно разговорчив, ты не находишь? Мне тоже с ним ужинать не хотелось. Что-то случилось? У тебя лицо...

  – Да я вдруг расстроилась. Мне показалось... Да нет, чепуха.

  – Что тебя всё-таки беспокоит?

  – Ну, хорошо, скажу. Мне вдруг почудилось, что он за нами следит. И сейчас и тогда, в прошлом году. Видишь! Говорю – чепуха.

  – Это ты просто расстроилась от ненужной встречи. Я и сам не рад. Тем более были бы друзья, а то так...

  Ты только не переживай, мы его, может, больше и не увидим.

  – Надейся! Да ладно. Не дадим настроению испортиться! Расплатимся, да пойдём?

  – Да. Пора искупаться. Por favor, la cuenta (Счёт, пожалуйстa).

  Как ни странно, Николай действительно нам ни разу не попался, хотя других туристов, незнакомых, но узнаваемых по лицу, мы встречали часто, что было неудивительно, учитывая размеры посёлка. К сожалению, как и всегда в отпуске, дни скакали галопом, и уже пора было уезжать. В последний вечер, оставив уснувших детей, мы сидели в баре, недалеко от отеля. Было уже прохладно и ветрено, но воздух пах солью, морем, какими-то цветами, им хотелось дышать.

  – Хорошо здесь.

  – Да, я бы переехал.

  – Может когда-нибудь и переедем?

  – Почему нет. Это первый раз менять страну тяжело, а потом уже как получится.

  – Не знаю, может это у меня состояние поиска  дома, ты понимаешь. Там уже всё не так и тут что-то не то.

  – Мне хорошо там, где ты.

  – Тогда и мне всё равно, где жить.

  – Ты ...

  Наступила ночь.

  Вечером следующего дня, усталые от дороги, но довольные проведённым временем, мы пили чай на нашей кухне. Я был свободен от работы ещё пять дней, которые собирался посвятить хлопотам по хозяйству. Бесконечные командировки, из-за которых я неделями отсутствовал, мешали мне помогать Насте, как хотелось бы, к тому же я почти не видел детей. Мы пили чай и разговаривали, строя планы на завтра, когда позвонили в дверь.

  – Кто это так поздно? – удивилась Настя, собираясь вставать.

  – Сиди, я открою. Понятия не имею. Я никому из знакомых и не сообщал, когда мы вернёмся. Ты?

  – Тоже нет.

  Мы вместе вышли в прихожую. Я открыл.

  – Слава Богу, вы здесь! Я уже не знала, что мне делать, куда идти!

  Это была Лена, но в каком виде! Заплаканная, в куртке, накинутой прямо на домашний халат. По лицу её текли слёзы, нос был явно разбит и уже распух, но всё ещё кровоточил, и она размазывала, всхлипывая, кровь вперемешку со слезами по лицу.

  – Лена! Что случилось? Входи скорей, ты же вся замёрзла! – Настя, отодвинув меня, честно сказать немного оторопевшего, повела подругу на кухню. – Может, нужен врач? Стас, позвони!

  – Нет не надо! Я не хочу. Я в порядке! – перестав на секунду рыдать, закричала Лена.

  – Хорошо. Ты только не волнуйся. Выпей воды.

  Настя усадила Лену. Я полез в шкаф за коньяком.

  – Ей сейчас что-нибудь покрепче надо.

  – Да ты что  Ей же нельзя! Лена, ну не плачь.

  – Я уже всё, не буду. Можно мне у вас ночевать? – всё ещё всхлипывая, но, уже успокаиваясь, произнесла та первые слова с момента своего появления.

  – Конечно. Можешь оставаться сколько хочешь! Пойдём сначала в ванную, а потом я дам тебе что-нибудь надеть.

  Девушки ушли, а я остался на кухне курить, в ожидании объяснений. Минут через двадцать Настя вернулась одна.

  – Я ей ванну горячую налила, она уже лучше. Представляешь, Игорь её ударил.

  – Игорь?!

  – Да. У них сегодня Николай был со своей девушкой, Наташей кажется. Весь вечер они вспоминали, как  вместе отдыхали в прошлом году. Это когда мы их в Испании встретили.

  – Странно. И полицейский про это спрашивал.

  – Какой полицейский? А уже поняла. Ну вот, а Игорь тогда был не с Леной. И когда Николай с Наташей ушли, она ему сказала что ей неприятно было два часа слушать, как он весело проводил время с другой. А он Лену ударил и сказал, чтобы не лезла ни в своё дело.

  – Он что, пьяный был?

  – Да нет, Лена говорит, трезвый. Они всего бутылку вина выпили за ужином. Только она сказала, что он с самого начала, как Наташу увидел, стал  раздражительный, а до этого был весёлый. И вообще они всё время намёками какими-то разговаривали. Лена ничего не понимала, это ей тоже конечно не понравилось.

  – Странная какая-то история. Ты знаешь, я Игоря не люблю, но чтобы он женщину ударил... Не представляю.

  – Я тоже, но нос у Лены разбит. Он кулаком ударил.

  – Может её всё-таки ко врачу отвезти?

  – Нет, я посмотрела, там страшного ничего нет. Не сломал. Синяк будет. И она не хочет.

  – Вам виднее. А мы что делать будем?

  – Лена у нас пока поживёт.

  – Это понятно. А с Игорем? Я бы, честно говоря, с ним поговорил. Он совсем что-ли обалдел, драться...

  – Не надо. Лена просила, чтобы мы не вмешивались.

  – Мы уже вмешаны. Ну ладно, я пойду постель организую, а ты иди, посиди с ней.

  – Спасибо.

  В дверь стучали. «Вторая часть марлезонского балета»,– подумал я и пошёл открывать. Это был, естественно, Игорь, действительно абсолютно трезвый и как-то по-деловому сосредоточенный.

  – Лена у вас?

  – Может быть поздороваешься? И звонок, кстати, работает.

  – Извини. Здравствуй. Я ищу Лену. Она здесь?

  – Да, но я не уверен, хочет ли она тебя видеть.

  – Что она вам рассказала?

  – Знаешь, что уж там рассказывать, когда у неё лицо разбито. Я девушкам обещал, а то бы я с тобой сейчас тоже кулаками разговаривал. Женщину ударить, к тому же беременную, собственную жену!

  Я думаю тебе лучше уйти. Я скажу Лене, что ты приходил.

  – Но она должна уйти со мной, сейчас!– голос у Игоря сорвался, стало заметно, что теперь он на грани истерики.

  – Хорошо, подожди.

  Я закрыл дверь, не пуская его в дом, и подойдя к ванной, позвал Настю. Она выглянула, и я объяснил ситуацию.

  – Не пускайте его, не надо!– закричала Лена из ванной.

  – Я пойду, попробую уговорить, чтобы он хоть до завтра разговоры отложил.

  – Стас, – Настя схватила меня за руку, – Только, я прошу тебя...

  – Да не волнуйся, не буду я его бить, этого идиота.

  Я вышел на крыльцо. Игорь больше не стоял под дверью. Он спустился в садик и сидел, согнувшись на деревянной лавочке, освещённой фонарём, и, кажется, плакал.

  – Игорь?

  – Ты же ничего не знаешь. Я не мог его выгнать, не мог. Я боюсь его...

  – Послушай...

  Он прервал меня. Слова выскакивали из него прерывистым, неровным потоком.

  – Тогда, год назад... я напился, а Наташа осталась со мной, всё наливала.. Николай и Оля ушли, хотели купаться.... Они работали раньше вместе, в Москве... Не хотели рассказывать... И больше я её не видел.

  – Кого не видел?

  – Олю! Она не вернулась! Наташа сказала, что уехала, но она не собиралась. Вещи...

  – Какие веши?

  – Олины. Они остались. Николай сказал, она просила послать посылкой, а ей надо было уехать, срочно...Я хотел собрать, но Наташа сказала, что сама...Я звонил потом. У меня телефон был, в Москву, Олиной маме, она с мамой жила... Я Ханса там видел!

  – В Москве?

  – Нет, в деревне этой, где мы тебя встретили... А мама говорит, Оли нет, пропала, в розыске...Мы когда дом этот сняли, я его сразу узнал. А он меня не запомнил. Теперь уже всё равно...

  – Слушай, хочешь рассказывать, давай связно. Я не понимаю ничего. – злиться на Игоря я уже не мог, в таком он был состоянии, к тому же кое-что я всё-таки понимал, и это мне совершенно не нравилось, – хочешь, я отвезу тебя домой, а с Леной всё в порядке, завтра попробуешь помириться.

  – Да, я поеду.

  Кажется, он только что заметил, что говорил со мной.

  – Я на машине, спасибо. Скажи Лене, что я её... Не надо, лучше сам... Можно я завтра с утра приеду?

  – Слушай, это ваши с Леной дела. Приезжай.

  – Спасибо.

  Он встал, вышел через калитку, я слышал его шаги, удаляющиеся направо по улице. Вдруг он остановился и крикнул из темноты:

  – Стас, я ничего тебе не говорил! И, судя по звуку, побежал. Я вернулся в дом.

  Настя сидела на кухне и курила.

  – Лена спит. Я её уложила. Ну что? Он как?

  – Да невнятно. Ничего толком не объяснил.

  Я пересказал Насте то, что услышал от Игоря.

  – Знаешь, лучше нам в это дело не вникать. Завтра приедет, помирятся. Может спать пойдём?

  – Пошли. Ну, сегодня выдался денёк!

  – Да, неплохо с дороги...

  Я проснулся раньше, чем хотелось бы, разбуженный рабочими, очередной раз исправляющими русло реки, текущей неподалёку. Мы жили на разливе и город, не желая быть затопленным по весне, каждый год пытался укротить реку. Впрочем, без особых успехов. Не кухне меня ждала записка. «Лена уехала домой. Я ушла с детьми на рисование. Целую, люблю.» Я сделал себе кофе и закурил. На улице было холодно, идти никуда не хотелось, делать что-либо тоже. Я курил и наблюдал, как растворяется дым, пропущенный через холодный свет, скрытого дымкой солнца. И это случилось снова.

  Солнце стояло слишком высоко, чтобы слепить глаза, но всё пространство между ним и землёй было заполнено светом и гулом. Где-то работала пила, пъяная от бензина, и Габриэль слышал обрывающийся ударом падения крик живого ещё дерева. Ковш вгрызался в обрыв и, отплёвываясь камнями, трактор отъезжал в сторону высыпать землю, оставляя след грязью и раздавленной травой. Габриэль имел дар слышать и бежал, не в силах никому помочь, от этих стонов, последних криков, но душа рвалась и не было спасения для него. А солнце стояло уже слишком высоко, чтобы жечь, но имело дар видеть и сгорало от боли изнутри. Габриэль чувствовал эту боль и звал ветер, и тот прилетал. И были крыльями его облака. Он спешил дальше так, как всегда спешат ветра куда-то, но облака прятали сейчас землю, давая солнцу отдохнуть. А Габриэль ждал, потому что только Маурин могла помочь забыть о боли – ему.

  Я почувствовал, что должен немедленно идти. Куда? Я не знал этого, но непреодолимое движение уже захлестнуло. Оставаясь и там, чувствуя и слыша, как плачет Габриэль, я отмечал, как здесь, быстро иду к реке, вниз по улице. Внезапно, мне показалось, что заложило уши, возникла тишина. Я стоял на серых камнях прямо у воды. Но реки тоже не было слышно. В усилии ожидания что-то возникло, что-то, что нельзя пропустить, и я посмотрел наверх, в бесконечность прозрачного неба, до линии облаков.

  Самолёт тронулся, сразу же бросив себя в воздух, и устремился почти перпендикулярно земле вверх.  Он поднимался всё выше, прорвал облака и, наконец, оказался в небе под солнцем, ярким до невозможности смотреть. И в голубизне этой, над белым полем облаков, похожих на море одуванчиков,  самолёт вздохнул облегчённо и, сбросив напряжение подъёма, развернулся и плавно полетел на восток. Пилот не мог ещё позволить себе расслабиться, ожидая разрешения с земли на смену курса, кабина была вся залита солнцем, казалось, самолёт летел прямо на него. Микрофон ожил голосом, пилот ответил положенным набором фраз и направил самолёт по большой дуге, немного клоня его и подставляя бок солнцу. Стюардесса, заглянув в кабину, предложила кофе. Пилот улыбнулся ей и принял чашку, сдвинув один наушник. Самолёт сейчас не нуждался в управлении и ровно летел на запад.

  Не оставляя следа, серебрящейся линией, как будто стрелу выпустили из лука, самолёт вонзился в облака и исчез. Я очнулся. Надо было подумать, я помнил, что это знак, но сколько времени я провёл здесь ? Я не знал этого. Испугавшись, что Настя возможно уже вернулась и волнуется, я повернулся, чтобы идти к дому и сразу же увидел, что больше не один у реки. Неподалёку расположился с удочкой бородатый старик, который, казалось, спал. Однако, когда я проходил мимо, он неожиданно сказал:

  – Nach Lissabon (В Лиссабон).

  – Entschuldigung? (Простите?)

  – Ich meine das Flugzeug. Das willst du doch wissen? Oder nicht? (Я про самолёт. Ты же это хотел знать? Или нет?)

  – Ja, danke... Aber...( Да, спасибо.... Но....)

  – Geh jetzt. Ich habe was zu tun (Теперь иди. Мне есть, чем заняться), – он первый раз поднял голову и посмотрел в лицо. Его глаза были прозрачно-серые и смеялись.  Я не помни, как дошёл, но осознал себя, когда стоял на крыльце, у двери своего дома. Я перешагнул порог и сразу же зазвонил телефон, как будто ждал моего появления.

  Звонила Настя.

  – Слушай, не разбудила? Я тут задержусь. Ты что делать собираешься?

  – Ещё не решил...

  – Знаешь, ты, может, отдохни сегодня, а подвал мы завтра вместе разберём? Всё равно ты не знаешь, что нельзя выбрасывать, а то будет, как в прошлый раз...

  – Хорошо. Не очень то и хотелось. Ты когда вернёшься?

  – Часа через три. Ты не скучай.

  – Я никогда не скучаю.

  – Везёт! Ну, пока.

  Я положил трубку и некоторое время смотрел на неё, прислушиваясь к тишине пустого дома. Потом, не зная зачем, собственно, поставил на огонь чайник, сразу же передумал, и, выключив плиту, пришёл в кабинет, где уселся в кресло. Мыслей не было, я был в каком-то странном состоянии тревожной разбросанности. Телефон зазвонил опять.

  – Стас?

  – Да.

  – Здравствуй, это Николай беспокоит. Мне Игорь твой номер дал. У меня просьба.

  – Какая? – внутренне я напрягся. Вчерашняя истерика Игоря, а теперь этот звонок явно имели какую-то связь. Николай долго, не давая перебить и объясняя ненужные детали, начал просить сделать для их фирмы перевод. Поймав паузу, я отказался под  каким-то предлогом.

  – Жаль. Слушай, а ты Игоря давно видел?

  – А что?

  – Да нет, ничего, просто. Думал, может, организуем  мальчишник, посидим. А что ты завтра делаешь?

  – Я занят.

  – Ну ладно, в другой раз. До свидания.

  Это был странный звонок и я никак не мог отделаться от чувства невольного участия в событиях, значения которых мне не хотелось понимать. В то же время что-то назревало вокруг, в воздухе, или только в моей голове. Я не знал, но, боясь нового приступа обычной для меня меланхолии, решил занять себя какой-нибудь работой по дому. Оставив подвал на завтра, как хотела Настя, я отправился на чердак, которым мы не пользовались. Он был просторным и пустым, только в углу прежние жильцы оставили несколько стопок старых книг, не потрудясь их выбросить. Давно собираясь просмотреть книги, возможно оставив часть себе, я намеревался заодно вымести пыль и паутину, чтобы сделать чердак пригодным для Пети и его живущих по соседству друзей. Мальчишки могли бы тут замечательно играть, о чём они сами, впрочем, давно  просили. Расположившись на полу, я взял верхнюю книгу из стопки и прочитал название.  Это были легенды о Нибелунгах, напечатанные готическим шрифтом, довоенное издание. Отложив Нибелунгов для себя, я взял следующую книгу. Она открылась примерно на середине, где кто-то синим карандашом подчеркну срочки, видимо важные для него. «Ihre kleinen  H;nde waren beinahe vor K;lte erstarrt» (Её маленькие руки почти окоченели от холода). Я заложил страницу пальцем и посмотрел на обложку. Это были сказки Андерсена, переведённые на немецкий, а читал я «Девочку со спичками». Я пролистал книгу, но подчёркнуто было только несколько строк, и я вернулся к ним. «Es war eine warme, helle Flamme, wie ein Lichtchen, als sie die  H;nde dar;ber hielt; es war ein wunderbares Lichtchen!» (Это было тёплое, светлое пламя, один огонёк, который она держала в руках, один чудесный огонёк ).

  На секунду мне показалось, что кто-то выделил эти слова специально, как будто хотел намекнуть о чём-то или подсказать. В крыше чердака, скошенной, покрытой светлого дерева досками, было прорублено маленькое окно. Ненадолго, но ярко, вошёл сквозь него одинокий луч и нарисовал жёлтый квадрат на полу. Я смотрел на солнечный квадрат и, как на экране показывают фильм, показалось на нём и мне.

  Это было вчера или только должно было случиться через сотни лет, или, может быть, завтра. Двигаясь по кругу времён, они легко меняли направление «по» или «против», но кто-то, метко брошенным камнем, спутал рябь на воде. Маурин не знала, когда она оказалась в этой комнате и, выпав в потерянную минуту своей судьбы, могла только собирать остатки воспоминаний, умещавшихся ей в ладонь, маленькую и совсем прозрачную от холода. Чужой дом, серый в сером городе, смотрел только на север окнами своих глаз, но Маурин держала в руке запах, застывший кусочком янтаря, кусочком медового яблока или кусочком солнца из живого сада, где можно было остаться и быть вдвоём. А город не знал тепла и не видел солнца, хотя оно просвечивало сквозь тонкие пальцы. Но только для неё.

  Книга выскользнула из рук, жёлтый луч начал медленно перемещаться, приближаясь ко мне. Я закрыл глаза, чтобы не спугнуть уже знакомого перемещения, а когда открыл их, вокруг не было ни стопки книг, ни чердака. Я сидел на каменной скамье, белой с грязными подтёками, на небольшой площади с выключенным фонтаном посреди и без единого дерева. Две улицы расходились в стороны, создавая прямой угол в предполагаемой точке пересечения. Там стояла скамья, такая же, как и та, на которой я сидел. Площадь  была пустой. Я встал, необходимость выбрать улицу справа от меня или слева заставила какое-то время оставаться на месте в нерешительности. Справа послышались шаги. Я пошёл направо, но на улице уже никого не было, человек скрылся то ли в переулке, то ли в одном из домов. Я медленно брёл, рассматривая дома, старые, разной постройки, но казавшиеся одинаково тусклыми и серыми. В них явно жили, об этом можно было судить по цветочным горшкам на подоконниках и занавесках на окнах, но город не дышал, слишком тихо и мёртво было здесь всё. Чувствуя магнит цели, захватившей меня, всматривался я в окна, одинаково грязные и немые. Но ни одно ни открывалось, как ничего и не говорило мне. Улица закончилась перекрёстком.. На углу росло одинокое дерево, почти мёртвое, сухими листьями засыпавшее часть мостовой. Носком ботинка я поворошил листья. Звуков не было. Только теперь я обратил внимание, что мёртвой была здесь и тишина. Но страшно не стало, я шёл дальше по пустым улицам, поглощённый властью цели и знал, что где-то здесь, где-то совсем рядом, ждала Маурин, ждала своего Габриэля, и кто мог помочь им, кто мог помочь этому городу? Я не знал, почему, но это был я. Но кто мог помочь мне самому? Этого я не знал тоже и даже не хотел помощи. Вся жизнь казалась скомканной в одну точку, и наступила ночь. Но звёзд не было. Не было звуков, не было звёзд, не было жизни, которой искал я, но всё равно шёл дальше по серым улицам серого города. И вечность или один миг продолжался мой путь, не важно, но уже приходил рассвет, тусклый, как и всё здесь, когда я увидел огонь. Это окно было ответом. Там был свет, который я не находил, но искал. Я подбежал и резко распахнул дверь в дом. По лестнице, казалось, не ходили много лет, такими пыльными и заброшенными были ступеньки. Я начал подниматься наверх. На нужном этаже я остановился перед единственной дверью. Нужно было постучать, но я не мог сделать этого и просто толкнул её. И это случилось. В открывшийся проём я увидел её, забившуюся в кресло и сжимавшую свой кусочек солнца в кулачке, такую маленькую и такую, какой только и могла она быть. Звуков не было. Она не могла слышать, как распахнулась дверь, но почувствовала и подняла глаза. Она видела меня. Ладонь раскрылась, и солнце полилось из неё. И золотом покрылись стены, и она встала и сделала несколько шагов мне навстречу. И я хотел пойти к ней, но что-то задерживало. Голова закружилась...