Текст книги "Утра Авроры"

Автор книги: Мария Фефелова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

III

― Феррера, ты дома? Открой! Феррера, ты слышишь?

Орландо перекатился на кровати, сразу вставая на ноги. Кто ещё, как не толстяк Джон, мог заявиться ни свет ни заря? Подумав, что следует по привычке чертыхнуться, Орландо с удивлением понял, что не злится на Джона.

Распахнув дверь, он действительно увидел перед собой побледневшего трактирщика.

– Там мой сын, Орландо! ― не дав ему сказать и слова, выпалил Джон. ― Они повалили его на землю и избивали, пока он не потерял сознание! У Андреа даже не было оружия! Орландо…

Губы трактирщика скривились и задрожали, и Орландо почувствовал укол совести. Он ненавидел эти забастовки и следующие за ними беспорядки всей душой, поэтому никогда не принимал в них участия. Но эти юнцы ― сколько сыну Джона, семнадцать, восемнадцать? ― верили, что чего-то добьются… Вот и добивались проблем на свои и родительские головы.

– Тихо! ― прикрикнул он, боясь, что трактирщик действительно ударится в слёзы. ― Я иду. Буду у вас через десять минут.

***

Жизни Андреа ничего не угрожало, но перелом руки и многочисленные синяки явно причиняли ему боль. Осмотрев юного бунтовщика, Орландо попросил принести всё необходимое и занялся сломанной рукой.

– Мог ты хотя бы не лезть на рожон? Я думал, твой отец передо мной в обморок свалится.

– Я не хотел, чтобы так вышло, ― почти шёпотом ответил юноша.

– Не хотел… Зачем вообще в это ввязался?

Андреа помолчал.

– Честно? Из-за девушки.

– Что?! Ты из-за девушки пошёл бастовать?

– Да не ходил я бастовать… Это я только отцу так сказал. Я подрался из-за неё.

– Ясно… Стало быть, соперник победил в честном бою? ― сыронизировал Орландо.

– Как же, в честном, ― приняв всё за чистую монету, нахмурился Андреа. ― Он своих дружков привёл, так они вчетвером против меня… Ай!..

Не сдержав вскрика, Андреа тут же сжал губы и лишь чуть слышно кряхтел, если действия Орландо оказывались особенно болезненными.

– Всё, всё, герой, ― выдохнул Орландо, заканчивая перевязку. ― Может, принести тебе выпить? Легче будет.

Андреа отрицательно помотал головой, и Орландо снова вздохнул.

– Дурак ты ещё, мальчишка… А что за девушка хоть? Хорошая?

Лицо Андреа озарила улыбка. Казалось, он напрочь забыл о том, как только что кривился от боли.

– Она необыкновенная, Орландо. Красивая. И добрая. Я таких никогда не встречал. Я женюсь на ней, Орландо. Обязательно женюсь.

Орландо усмехнулся.

– И как зовут твою красавицу?

– Изабелла, ― ещё шире улыбаясь, ответил Андреа. ― Изабелла Андраде.

Андраде? Разве не так называли ту женщину двадцать лет назад?..

– Скажи, Андреа… А у твоей Изабеллы случайно нет старшей сестры?

Андреа посмотрел на него с нескрываемым лукавством.

– Орландо, неужели вам наскучила холостяцкая жизнь?

Орландо делано замахнулся.

– Вот не лежал бы ты тут сейчас со своей рукой, я бы тебя научил хорошим манерам. Когда спрашивают, надо отвечать, а не умничать.

– Ладно, ладно, молчу… Дайте подумать… Кажется, Изабелла что-то говорила. Да, точно, у неё есть сестра, только вот не помню, старшая или младшая…

– А как зовут её, не говорила?

– Хм… Кажется, Марией.

Кажется, Марией. Если бы не этот юнец, Орландо бы застонал. Но вместо этого он коротко кивнул.

– Хорошо. Ветер меняется…

Он помолчал, но очнулся, поймав на себе взгляд юноши.

– Поспи, Андреа. Тебе надо сейчас много отдыхать, чтобы быстрее поправиться.

– Спасибо, Орландо. Прошу вас, не говорите отцу про Изабеллу. Он считает, что мне сейчас нужно работать, а не бегать за девушками.

– И бастовать… Ладно, будь спокоен, от меня он ничего не узнает.

Глаза Андреа блеснули. Когда Орландо уже сделал несколько шагов к двери, его догнал голос юноши.

– Почему вы со всеми нами возитесь, Орландо? И даже не берёте денег?

Не оборачиваясь, Орландо пожал плечами.

– А чёрт его знает, Андреа. Давай спи и прекрати задавать глупые вопросы.

***

Выйдя на свежий воздух, Орландо бесцельно двинулся по улице в сторону рощи. Осень полыхала оранжево-алым огнём, дышала запахом прелой листвы, дождей и жареных каштанов. Осень ничего не требовала от Орландо. Она давала ему полное и беспрекословное право быть собой. Право, которое он сам себе не давал уже очень давно.

Со встречи с Марией прошло ровно три недели. За всё это время Орландо не выпил ни грамма виски, а к ножу прикасался только затем, чтобы убрать на его место в шкафу. Он не был уверен, что это навсегда, но знал, что определённо надолго.

Как любой нормальный человек его возраста, Орландо не верил в любовь с первого взгляда. И как любой нормальный человек, очень хотел в неё верить. Жизнь сделала из него скептика, но вдруг появившаяся на его пути Мария, как и осень, ничего от него не требовала, позволяя быть самим собой. А Орландо не был скептиком от природы. Он родился мечтателем.

Его душа жила далёкими горизонтами и морями, над которыми пел ветер. Когда-то он мечтал умчаться на край света и там вдыхать воздух чужих земель. Он грезил странами, где пальмы тихо шелестели на фоне пламенеющих оранжевых закатов, и городами, где головокружительные небоскрёбы подпирали облака, словно атланты. Его пьянили сладкие названия мест, скрытых то чётко расчерченной, то подёрнутой туманами линией горизонта: Рио-де-Жанейро, Пуэрто-Рико, Барбадос… Он мечтал гулять по улочкам городов Латинской Америки, пить ром из половинки кокосового ореха, танцевать самбу и танго и смотреть на огромные манящие звёзды. Орландо умел слушать ветер, умел разговаривать с ним, различать его интонации и подыгрывать им на старенькой гитаре. Наверное, даже когда-то умел летать. Но у людей крылья слабее, чем у птиц. И, наверное, поэтому случилось так, что Орландо болезненным, жутким, отчаянным усилием заставил себя больше не слушать ветер и осесть в родном городке, оставив гитару пылиться в углу, а свою дорожную ковбойскую шляпу ― висеть на крючке. Он знал, что многие могут слышать ветер только в детстве, а потом вырастают. Орландо, на свою беду, так и не вырос; ветер всё ещё звенел в его ушах, упрямо не соглашаясь оставить его в покое. Сон о прекрасной девушке был одним из отголосков этого зова. А потом появилась Мария.

Конечно, Орландо желал её. Желал, как любой мужчина желал бы женщину своей мечты. Но она была для него больше чем женщина. Она стала для Орландо новым вздохом свободы после стольких лет забвения. И осквернить эту любовь ― он уже знал, что это любовь! ― любой банальностью, пошлостью, грубостью для него было подобно преступлению.

Мария не должна была стать для него тем же, что и остальные женщины. Он будет чист перед ней, как чист рыцарь перед Прекрасной Дамой. Как поэт перед своей хрустальной мечтой. Как странник, верный своей далёкой, милой сердцу возлюбленной.

Если только у него хватит на это сил.

IV

― Хорошо, что ты пришёл, Орландо.

– Андреа передал мне записку.

– Там не было сказано, где меня искать.

– Ты знала, что я пойму.

Мария улыбнулась и протянула ему руку.

– Давай прогуляемся по набережной.

Стояла вторая половина октября, но в воздухе всё ещё витало тепло, словно южные ветры не желали раньше времени покидать город. Однако листва уже опала, и контуры оголённых деревьев казались графическими рисунками на фоне голубого с лиловыми оттенками неба.

– Мне нравится, когда зажигаются фонари. Кажется, они несут с собой какую-то загадку. Смотришь на окна домов и думаешь, кто живёт там, о чём думает, какая у него жизнь. Думаешь о том, как хорошо возвращаться домой. У тебя бывают такие мысли, Орландо?

Он неопределённо покачал головой.

– У меня сложные отношения с темой дома.

– Насколько сложные?

– У меня есть место, где я живу. Скажем так, временное пристанище. Но ничего общего с домом оно не имеет.

– Что же для тебя дом?

Орландо задумался.

– Наверное, когда тебя там кто-то ждёт. Кто-то вроде тебя.

Мария ничего не ответила, но её улыбка вдруг показалась Орландо особенно ласковой.

– Твой дом там, где ты, Орландо. Ну, а я… я постараюсь быть рядом, если мы оба решим, что так нужно.

Он поднёс её руку к лицу и погладил своё кольцо у неё на мизинце.

– Я уже решил. Но… это не то, что ты думаешь.

– Орландо, я пока ничего не думаю. Давай не будем спешить с обещаниями и решениями. Пусть всё идёт так, как идёт.

Она мягко высвободила руку, но не отстранилась. Со смешанным чувством расстройства и облегчения Орландо решил сменить тему.

– Ты давно знаешь про Андреа и Изабеллу?

Мария снова улыбнулась ― на этот раз весело.

– Почти с самого начала. Моя сестра такая болтушка, что просто не смогла удержать это в секрете. ― Мария негромко засмеялась. ― Судя по её рассказам, Андреа ― просто идеал мужества и благородства. Это так?

Орландо вспомнил лицо юноши, старающегося не кривиться от боли при его медицинских манипуляциях.

– Ну… Вполне. Хотя, как по мне, он ещё очень зелен.

– Так и Изабелле всего шестнадцать. Она надеется, что родители разрешат им пожениться, хотя я в этом очень сомневаюсь.

– Почему? Им не нравится Андреа?

– По правде говоря, ― Мария прикусила нижнюю губу, отчего Орландо снова стало не по себе, как в тот раз, когда у неё слегка распахнулся ворот блузки, ― они его даже не знают. До девятнадцати лет они и меня считали девочкой, а теперь особенно тщательно опекают Изабеллу. Они беспокоятся за нас, Орландо.

– Да, но… Вы уже взрослые и вправе сами принимать решения.

– Это правда. Но моим родителям было бы спокойнее, если бы они наверняка знали, что жених Изабеллы ― хороший человек. И если бы они познакомились с его семьёй… А, насколько я знаю, отец Андреа тоже не знает о существовании Изабеллы.

– Я мог бы поговорить с Джоном, а ты ― со своими родителями. Возможно, мы бы смогли их убедить.

– Ты правда сможешь поговорить с ним? ― Мария остановилась и вгляделась в его лицо. ― Ты правда этого хочешь?

– Я просто не могу больше слушать дифирамбы Андреа твоей сестре, когда прихожу осмотреть его руку, ― буркнул Орландо, стараясь не смотреть Марии в глаза. Но она взяла его за плечи и, поднявшись на цыпочки, легонько поцеловала в щёку.

– Ты не хочешь признавать этого, Орландо, но у тебя чуткое сердце.

– Ты преувеличиваешь, ― вздохнул он, отстраняясь. ― На самом деле я жуткий циник.

Мария протянула руку и коснулась того места, которое только что целовала.

– Не такой уж и жуткий.

***

Больше они не говорили. Сумерки, сиренево-золотые и звёздные, заполнили пространство между ними, так, что исчезла потребность в словах. Орландо давно казалось, что существуют минуты, которые можно понять только молчанием, и осенние вечера были именно такими минутами.

Мария тоже не пыталась возобновить разговор, и Орландо был ей за это благодарен. Он вообще был благодарен Марии за то, что она понимала многие важные вещи, высказывая их иногда словами, а иногда ― задумчивостью во взгляде или странной полуулыбкой. Такой же, как у девушки из сна, только ещё более живой, ещё более прекрасной…

Сон больше не повторялся. Орландо посмеивался про себя, что его, словно спектакль, сняли с подмостков и уже не показывали в вечернее время. А в дневное пьеса претворилась в жизнь. Только роли в ней Орландо всё ещё были неясны.

– Мария…

– Да?

– Как ты узнала меня? Тогда, в первый раз?

– Разве есть необходимость объяснять?

– Я хочу это услышать.

– Хорошо.

Мария вздохнула.

– Есть вещи, которые мы знаем изначально. Ну, например, как дышать. Ходить. Жить. Разве тебя этому учат? Кому-то выпадает удача знать чуть больше, и тогда он пишет картины или стихи, сочиняет музыку на никому не известные мотивы. А я знала тебя. Знала, что ты такой, каким я увидела тебя тогда. Только имени не знала, но это неважно. Разве понимает кто-то, откуда берётся музыка? Или почему поют птицы? Горят звёзды? Отчего же полагают, что про любовь всё-всё можно понять? Ведь любовь ещё больше музыки… Ведь так, Орландо?

Он посмотрел в небо, словно там и правда скрывался ответ.

– Так.

– А ты? Откуда ты узнал про меня?

– Сон. Ты мне часто снилась.

– И как, я… В жизни такая же, как во сне?

– Нет. Лучше.

Она снова засмеялась ― тихонько, так могли бы смеяться звёзды, если бы умели.

– Знаешь… Мы с тобой словно дети. Придумали сказку и поверили в неё.

– Разве ты не хочешь верить в сказку, Мария?

– У каждой девушки есть своя сказка. До поры до времени. А потом она выходит замуж.

Орландо рассмеялся, но Мария молчала, и он осёкся.

– Значит, ты не хочешь замуж, как Изабелла?

– Не то чтобы не хочу… Мне нравится мысль о семье, муже и детях. Думаю, мне бы это подошло. Просто… Мне страшно.

– Страшно?

– Да. Страшно, что через год, два, десять лет я стану для мужа просто хозяйкой в его доме. Он будет воспринимать мои чувства как должное. Любовь превратится в супружеский долг. Какое отвратительное выражение, правда? Разве можно это делать из какого-то долга?

Он и сам порой об этом думал. Может, поэтому и не женился.

– Нельзя.

– Считается, что муж и жена спят вместе ради продолжения рода, ― помолчав немного, снова заговорила Мария. ― А потом им это словно становится ненужно… Как будто это какая-то глупость, на которую жалко тратить драгоценное время… Они могут заниматься вместе чем угодно ― бытом, воспитанием детей, разговорами, чтением, ― но только не любовью. Об удовольствии речь уже не идёт. Его называют чуть ли не грехом.

Орландо прямо посмотрел на неё.

– Ну, а… ты сама что думаешь?

― Я думаю, греховно только то, что либо разрушает тебя ― как пьянство, злоба или тяжёлые мысли, ― либо нарушает границы другого человека ― как насилие или убийство. Всё остальное естественно и не греховно. Особенно если оно приносит наслаждение. Больше того, я считаю это необходимым. Настоящая любовная близость ― духовная и телесная ― если не спасёт мир, то, во всяком случае, сделает его более здоровым, красивым и сильным.

– Да… пожалуй. Я никогда не думал об этом.

Он врал. Он думал, но думал совсем в ином ключе. Он не предполагал, что для Марии это может оказаться так важно. Что это может оказаться так важно для женщины.

До сих пор необходимость физической близости представлялась Орландо исключительно мужской потребностью. Сейчас же перед ним стояла молодая, чувственная женщина, которая каждым своим словом, каждым жестом ― даже бессознательным, случайным ― высказывала желание любви. Она выражала его ненавязчиво, но так понятно и полно, что истолковать её слова иначе было нельзя. Осознание этого совсем не клеилось с представлениями Орландо о благородстве платонических отношений…

И ещё больше его распаляло.

V

То ли в его жизни действительно началась светлая полоса, то ли просто так складывались обстоятельства, но подходящая работа стала подворачиваться Орландо всё чаще, и у него уже не было необходимости оставлять что-то на чёрный день. Однако свободного времени у него теперь выдавалось немного, и поговорить с Джоном ему удалось только через несколько недель после встречи с Марией.

К его удивлению, Джон вовсе не воспринял осторожно начатый Орландо разговор в штыки. Он согласился, что задумываться о семейной жизни для молодого человека вроде Андреа вполне разумно. «Мой сын способен заработать себе на хлеб и, я уверен, позаботиться также о жене и будущих детях», ― гордо заявил трактирщик, и Орландо невольно пришла в голову мысль, действительно ли новостью об Изабелле вызвана радость Джона или же тем, что сын хочет остепениться и на самом деле вовсе не заинтересован в том, чтобы лезть на баррикады.

Андреа, узнав о разговоре Орландо с отцом, пришёл в такой неистовый восторг, что долго тряс руку своему неожиданному союзнику и даже назвал его «ангелом, спустившимся с небес, дабы заступиться за молодых людей, беззаветно любящих друг друга», отчего Орландо скривился и посоветовал Андреа не забивать голову поэтической чепухой и поменьше трясти рукой, если он не хочет снова её покалечить.

Вернувшись от трактирщика, Орландо устало опустился на кровать. Как там сказал Андреа в тот день, когда повредил руку? «Почему вы со всеми нами возитесь?» Почему же?

Орландо никогда не считал себя заступником и утешителем. Если он и лечил людей, не беря за это денег, то лишь потому, что он не был профессиональным доктором, а требовать за такую помощь плату ему казалось свинством. Впрочем, пациенты на его работу никогда не жаловались; вот и Андреа уже так трясёт рукой, что приходится его приструнять.

Но в попытке устроить судьбу сына трактирщика и юной Изабеллы Андраде было гораздо больше, чем обычная доброта, или как это там называется. Теперь Орландо точно знал, что делает это ради Марии. Едва ли он ждал от неё какого-то поощрения или благодарности; просто он видел, какую радость ей доставила возможность счастья сестры, когда он пообещал ей поговорить с Джоном.

С Марией они виделись не так уж часто: всего раза четыре или пять за осень. Но с тем более сильным желанием ждал Орландо каждую новую встречу. Он всё ещё не знал, что значат для них обоих эти отношения, но они придали его жизни смысл, больший, чем всё, что когда-либо происходило с ним до этого.

Поэтому, когда они в пасмурное ноябрьское воскресенье сидели в маленьком кафе на одной из неприметных улочек города (прежде не склонному к сентиментальности Орландо это вдруг показалось очень романтичным), он не сразу поймал себя на опасной мысли, которую нельзя было допускать и которую ему до этого дня вполне удавалось сдерживать.

На Марии было свободное плотное платье, едва ли способное соперничать с облегающей лёгкой блузкой, которую Мария носила в тёплые сентябрьские дни. Это ослабило всегда напряжённый контроль Орландо за собой, о чём ему в скором времени пришлось пожалеть.

Он наблюдал за Марией, не отвлекаясь от сэндвичей, вина и фруктов. Относительно невысокие цены в заведении и увеличившийся заработок Орландо позволяли ему время от времени угощать Марию, хотя он и понимал, что она привыкла к ресторанам более высокого класса. Однако Мария всегда выглядела довольной; вот и сейчас, отпив вина, она потянулась к тарелке с фруктами.

Если бы Орландо вовремя остановил себя, его воображение не успело бы зайти так далеко. Но, разомлевший от вина и тепла, он, не ожидая от собственной фантазии такого предательства, молча смотрел на Марию, пока она брала с тарелки кусочки бананов, апельсинов и яблок, медлила несколько секунд, осторожно обхватывая их губами, словно пробовала впервые, и только потом клала в рот, прикрывая глаза от удовольствия.

Орландо вдруг понял, что не в силах отвести взгляд от её губ. Он знал, что не имеет права мечтать об этом, он не смел представлять этого даже наедине с собой; но ему вдруг совершенно отчётливо представилось, как эти же самые губы ― кораллово-алые, как спелая черешня, как утренний восток, как розы, покрытые каплями росы, ― смыкаются вокруг его собственной плоти. С трудом подавив судорожный вздох, Орландо перевёл взгляд под ноги. Нельзя позволять себе подобные мысли. Он выпил слишком много вина…

– Орландо? ― прожевав кусочек, улыбнулась ему Мария. ― Почему молчишь? О чём ты задумался?

– Да так… Ни о чём, ― он вымученно улыбнулся в ответ, а её губы всё ещё манили его своей сладостной недоступностью, и Орландо с горечью пришлось осознать, что он пьян не вином, а его сил с каждой встречей становится всё меньше.

***

В начале декабря пришли первые холода, но встречи Орландо и Марии становились всё более частыми. В воскресные дни они часами гуляли по улочкам и набережной, иногда останавливаясь в какой-нибудь закусочной согреться горячим чаем или грогом. Они продолжали разговаривать о любви, хотя их отношения едва ли можно было назвать той самой любовью, которая связывает мужчин и женщин во всём мире.

– У меня никогда не было друга-мужчины, Орландо, ― однажды с улыбкой сказала ему Мария. ― Вернее, у меня были приятели в колледже, но это совсем другое. С ними я не смогла бы так открыто говорить обо всём. А мои рассуждения о любви они, скорее всего, сразу расценили бы как приглашение остаться на ночь.

– Наверняка им было бы непросто выдержать такой соблазн, ― вырвалось у Орландо.

– Ты же выдерживаешь, ― Мария серьёзно посмотрела на него, и было неясно, скрывалось ли в этом взгляде одобрение или осуждение.

– Мне тоже непросто, ― еле слышно ответил он, не глядя на Марию.

– Хм… Я не знала. По тебе этого и не скажешь, Орландо.

– Я же тебе говорил, что я жуткий циник? Так вот, видимо, я ещё и притворщик.

– Иногда я не понимаю, шутишь ты или говоришь всерьёз.

– Я мог бы то же самое сказать про тебя.

Она вздохнула.

– Ладно… Давай не будем об этом.

Но Орландо вдруг почувствовал, что внутри у него лопнула какая-то струна. Причём лопнула давно, а он словно бы только сейчас это понял.

– Нет уж, будем.

Позже он не мог объяснить, что на него нашло, но какая-то странная злость ― на себя самого, на фразу Марии о дружбе ― какая тут к чёрту дружба! ― и на саму нелепую неопределённость их отношений ударила ему в голову хуже вина, и тогда, забыв обо всех данных себе обещаниях, он притянул к себе Марию и грубо, бесцеремонно поцеловал.

Не так, совсем не так представлял он себе поцелуй с этой утончённой и прямолинейной женщиной! Но в голове словно чиркнули спичкой, и Орландо не мог остановиться. Вкус её губ опьянил его, как охотничью собаку опьяняет запах добычи. Его совершенно не заботило, хотела ли она этого; он даже не понимал, отвечает ли она на его поцелуй или же пытается вырваться, ― ему вдруг стало всё равно. На миг ему показалось, что он овладеет ей здесь же, немедленно, не сходя с места, как вдруг единственная мысль, словно ведро ледяной воды, заставила его протрезветь. Что он делает?..

Он медленно отстранился, не смея смотреть Марии в глаза. Когда он всё-таки поднял взгляд, он подумал, что она сейчас влепит ему пощёчину, и поделом. Но она этого не сделала.

– Ты и правда ужасный циник, ― тихо сказала она, не отводя взгляда.

– Прости, ― выдохнул он, ругая себя последними словами, но не зная, что ещё можно добавить к этому вслух.

– Тебе ведь тоже было непросто, ― бесцветным голосом ответила Мария. ― Я только одного не понимаю, Орландо: почему ты не сказал мне раньше? Мы знакомы несколько месяцев; мне казалось, мы с самого начала понимали, что это значит. Я так долго ждала, что ты это сделаешь… Можно сказать, с самого первого дня.

Она развернулась и быстро зашагала прочь. Несколько секунд Орландо ошарашенно смотрел ей вслед, но, сделав очередной промах, он стал бы в её глазах настоящим ослом. Уже был.

Поэтому он мгновенно нагнал её и, взяв за плечи осторожно, но крепко, так, чтобы она не могла вырваться, заговорил:

– Мария… Пойми меня правильно… Я … не хотел осквернять… то, что есть между нами…

– Разве любовь может осквернить, Орландо?

Она непонимающе смотрела на него, и он понял, что проигрывает сам себе.

– К чему это рыцарство, Орландо? ― тихо продолжала она. ― Я так много говорила тебе о любви… Но любовь ― это ведь не слова, правда? Когда ты поцеловал меня сейчас, я поняла, что все мои рассуждения ― пустое по сравнению с этим… Разве ты этого не чувствуешь?

Он чувствовал. Чувствовал так же сильно, как в своих прежних снах, в которых желал её почти до боли. Поэтому он привлёк её к себе и прошептал, не спрашивая, но утверждая:

– Пойдём ко мне.

***

– А у тебя уютно, ― произнесла Мария, оглядывая комнату, пока Орландо разжигал огонь.

– На самом деле тесновато и слишком по-спартански, ― ответил он, вороша кочергой. ― Но меня устраивает.

– Мне правда нравится. Мне нравится думать, что всё это связано с тобой. Что ты приходишь сюда вечером, садишься на кровать или за стол, смотришь на пламя… Может быть, думаешь обо мне…

Орландо встал и подошёл к ней, с удивлением осознав, что ощущает… волнение? С каких это пор он переживает перед близостью с женщиной?

– Я думаю о тебе даже больше, чем считается приличным, ― улыбнулся он, медленно развязывая платок, стянутый красивым узлом у неё на груди.

– Это хорошо, ― отозвалась она, уже, правда, не таким твёрдым голосом, как обычно. ― Всё, что считается приличным, как правило, довольно уныло.

Её лицо сейчас показалось ему особенно нежным и юным. Орландо сам не заметил, как начал ласкать её ― её подбородок, шею, плечи. Не без усилия остановившись, он сделал последнюю попытку успокоить свою совесть, барахтавшуюся на мелководье его так недавно выдуманных и так быстро обмелевших принципов.

– Если ты передумала, останови меня, ― прошептал он, но Мария покачала головой.

– Нет.

Он тихо застонал, и этот низкий гортанный звук показался ей больше похожим на рык. Она прильнула к нему, запустила пальцы в его волосы, другой рукой обхватила плечи, чувствуя под ладонью его напрягшиеся мускулы. Ей казалось, что всё это пережито тысячу раз, и всё же она не ожидала от себя этой дрожи, охватившей её тело, этого ощущения сладкой беспомощности, захлестнувшей её, когда губы Орландо соприкоснулись с её и начали требовательно, настойчиво исследовать то, чего она сама о себе не знала. Всё её существо теперь подчинялось ему, следуя за ним, покоряясь ему. Она не успела сказать ему самое важное, но не хотела его останавливать. Не сейчас… И не сейчас тоже… И не… Не… Лишь когда он, тяжело дыша, обхватил её, крепко сжимая в объятиях, она проговорила:

– Ты должен знать это, Орландо… Ты ― единственный… во всех смыслах. У меня никогда никого не было… до тебя…