Текст книги "Кто ходит в гости по ночам"
Автор книги: Мария Евтушенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Слишком хорошо знаю людей и их культуру, чтобы подобное считать нормой.
– Он меня спас.
– Расскажи, – требую мягко, чувствуя, как от воспоминаний она распаляется.
– Я задержалась на работе и опоздала на последний автобус. Решила срезать через лесок. Было поздно, но я хорошо знала эту местность и пошла. Не думала, что может случиться что-то плохое. – Она сглатывает. – Мне оставалось перейти через тоннель, под дорогой, там ещё квартал – и я была бы дома. Там были дикие собаки. Много... – Сбивается и садится рядом. – Такие страшные, они громко лаяли и начали бросаться мне на ноги.
– Укусили? – спрашиваю я, когда повисает пауза.
– Несколько раз... – закрывает глаза. – А потом появился он. Разогнал их и отнес меня в свою машину. У него была аптечка и он обработал укусы. Сказал, что довезет до дома. А потом...
Она замолкает и опять смущается. А я, предчувствуя горячий рассказ, действую. Опрокидываю девушку на ковёр спиной. Нависаю сверху.
– Потом? – Хитро улыбаюсь, разглядывая её лицо.
– Я так испугалась тогда. А он казался таким надежным...
Обвожу языком контур её уха. А она в ответ гладит мои плечи и шаловливыми руками тянется ниже. Перехватываю её ладонь, надавливаю языком в самый центр тыльной стороны и услышав довольный вздох, возвращаюсь к уху.
– Я ласкаю. Ты говоришь. Хорошо? – Всасываю мочку под ее рваный выдох.
– Он смотрел так же... – вместо ответа продолжает она, – как ты...
– Это как? – Заглядываю в пьянеющие глаза.
– Словно ты не знаешь, чего хочешь больше: съесть меня или поцеловать.
– Значит, так я смотрю. – Усмехаюсь. – Уверяю, меня одолевают гораздо более порочные мысли. Хотя... – Делаю вид, что задумался. – Поцелуи тоже бывают развратными. – Целую её шею.
– Да... – Стонет. – И он смотрел так же.
– Ты была невинная. – Опускаюсь с поцелуями к ключицам и плечам. – Ты понимала тогда, что он хочет трахать тебя?
– О да...
– Испугалась? – Провожу языком между холмиков груди, умышленно не прикасаясь к вершинкам. Тяжелею в нужном месте от солоноватого вкуса её кожи и от воспоминания о том, как она потела на мне, кончая.
– Я весь страх потратила на собак. – Смеётся. – А с ним чувствовала себя в безопасности. Как никогда, до этого...
Накрываю губами твёрдый сосок и втягиваю. Она выгибается мне навстречу, пальцами утопая в моих волосах.
– Он приставал к тебе, пока вёз домой?
Прикусываю сосок, и её всхлип – музыка для моей души.
– Не-ет... – Стонет. – Я са-ама...
– Сама? – Поднимаю голову, чтобы поймать её взгляд.
– Сама к нему начала приставать. – Игриво улыбается и надавливает мне на затылок, чтобы продолжал.
Горячая девочка Алиса. Возвращаюсь к прерванной ласке, наслаждаясь сбившимся дыханием.
– Когда он остановился у подъезда и выключил фары, я поняла, что могу больше никогда не увидеть его. Я чувствовала себя опустошенной, а хотела чувствовать себя живой.
Поглаживаю одну её грудь рукой, пальцами потирая твердую бусинку, и переключаю ласки языком и губами на другую, ведь она тоже хочет, чтобы с ней поиграли.
– И тогда я решилась... – Приподнимает бедра и трется промежностью о мой торс. – Положила руку на его колено... и попросила подняться со мной... Сказала, что мне страшно... Он согласился...
Опускаюсь к животу, прихватывая кожу зубами и тут же зализывая места укусов.
– Мы даже свет не включили... Он набросился прямо на пороге... Стал целовать и гладить так... как никто до него...
Целую местечко под пупком, постепенно подбираясь к своей цели.
– Он взял меня прямо у двери... Было больно... Но это была приятная... желанная боль... Ах! – Пробую на вкус её сок вперемешку со своим собственным, что оставил в ней. Её реакция так захватывает. Отзывчивая девочка Алиса. Сжимает мои волосы, подаётся навстречу, пока я с упоением впиваюсь в неё губами.
– Рилан... – Стонет она. – Пожалуйста...
Я понимаю, о чем она просит, но не могу оторваться. И вот она уже вздрагивает в оргазме и выкрикивает:
– Трахни меня!
Если она вела себя с тем демоном так же, как и со мной сейчас, то я понимаю, почему он не сдержался. Она все ещё содрогается, когда я врываюсь в неё так глубоко, как только могу. Я не хочу быть грубым, хоть и понимаю, что она, будучи иллити, все выдержит и даже попросит ещё.
– Да... – шепчет мне на ухо. – Трахай меня...
И это край. Отпускаю себя, потому что больше просто не смогу. Вколачиваюсь в неё, впитывая её наслаждение, наблюдая, как она мечется подо мной в сладкой агонии. Алиса обхватывает меня руками и ногами, зависает – и нас накрывает одновременно. С трудом нахожу в себе силы, чтобы не навалиться на неё, и опускаюсь на ковёр рядом. В мыслях пусто, только сытая эйфория. Мы лежим, тяжело дыша. Бросаю на нее взгляд и в который раз за эту ночь сокрушаюсь, что мы встретились сейчас. Почему не раньше, чтобы успеть хоть немного насытиться друг другом? Почему не после, чтобы я оставил её себе? Я злюсь, что должен отпустить её сейчас. Но сделать с этим ничего не могу. И от этого злюсь ещё больше.
Алиса поворачивается на бок, лицом ко мне, и смотрит сияющими глазами. Так, как смотреть не должна. Открытая и доверчивая девочка Алиса. И она имеет право знать.
– Твой демон мертв, – бросаю я, чётко выговаривая каждое слово, вижу, как выражение её лица меняется. – Иначе бы он тебя не оставил.
Замирает и закрывает глаза. Прячется, но мне не нужно смотреть на неё, чтобы чувствовать то же, что и она сейчас. Боль. Это её боль. Она ощущает себя одинокой, брошенной, ненужной.
– Алиса! – гремит голос Юрия, и даже мне он режет уши, не то что девушке, которая тут же вскакивает.
Вижу, как по внутренней стороне её бедер стекает мое семя, и это зрелище жаром отзывается во всем моём теле. И я готов продолжить.
– Приведи себя в порядок и помоги Софии, – приказывает ей некромант, давая понять, что веселье окончено.
Что за человек такой – и сам не расслабился и другим не дал.
Она смиренно кивает и, собрав свою одежду с пола, удаляется, бросив на меня последний, несмелый взгляд.
– Что ж ты убежал сам, ещё и её выгнал? – Растягиваюсь на ковре, как довольный кот.
– Вы не закончили? – Садится рядом, ставит на пол два низких стакана и бутылку с янтарной жидкостью. – Ром. Будешь?
– Ага... – расплываюсь в улыбке.
Понимаю, что собеседника мой обнаженный вид смущает и натягиваю штаны.
– Могли бы продолжить. – Делаю глоток обжигающего напитка и наслаждаюсь его вкусом.
– Ты суккуб, сутками можешь трахаться, да?
– Так же, как и ты, некромант, могилы разрывать.
Он смеётся и салютует мне бокалом, как признание удачного ответа.
– Я поговорить хотел.
– О чем? – Делаю невинное лицо, хотя с самого начала было ясно, что он позвал меня сюда не для Алисы и не для меня самого, а для себя. И если любовь втроем не была его целью, значит, есть какое-то дело. Я послушаю.
– Хотел предложить тебе союз.
– Союз?
– Примкнуть ко мне и моим людям.
– С какой целью?
– Сейчас нам нужны верные союзники. И чем их больше, тем быстрее мы достигнем своей цели.
– Какой же?
– Мира во всем мире, – говорит так серьёзно, а я едва сдерживают себя, чтобы не смеяться.
– Так и не воюет никто, – отвечаю как можно более спокойно.
– Это вы у себя там не воюете. А люди в моём мире делают это постоянно.
– И что ты намерен с этим делать?
– Рассказать своему народу правду о вашем существовании.
– И что это изменит?
– Они будут бояться! – Его глаза горят фанатизмом, и мне это очень не нравится. – Они будут следить за собой и друг за другом, чтобы не допустить упадка родного мира!
– Ладно. Допустим. – Протягиваю ему пустой стакан, глазами прося налить ещё. Не вижу смысла развеивать его иллюзии. Если человек во что-то верит, это его право. В конце концов, нельзя объяснить слепому, что такое цвет, а глухому – музыка. – Мне какая выгода?
– Я знаю, что ты не хочешь жениться. Что Гидон поставила тебе трудновыполнимое условие, учитывая твою суть.
– Для некроманта ты поразительно хорошо осведомлен о делах демонов.
– Сила в знаниях, – изрекает он с таким видом, словно сделал сейчас поразительное открытие.
– Ты все ещё не сказал, что я получу?
– Свободу. – Выдохнул. Как драматично. – Свободу от Гидон и от инкубов.
Смотрю на него, прищурившись.
– И как же ты намерен такое провернуть, человек?
– Если ты поделишься со мной своими ресурсами и знаниями, вскоре мы сможем обладать силой уничтожать миры!
И тут я уже не сдерживаю хохота. Юрий, поджав губы, терпеливо ждет, пока я отсмеюсь.
– Ключевое слово «если». – Говорю, успокоившись. – И если, – надавливаю интонацией на это слово, – ты вдруг не знал, то позволь тебя просветить: силой разрушать миры обладает только Девятка Абсолюта. Ну и, пожалуй, ещё боги, самые древние из них.
– И Рок, – бросает коротко.
– Боюсь, в твоём ограниченном сознании не способно уместиться понимание всей той сути, что являет собой Рок. – Встаю, подхватив с пола рубашку, надеваю её. – А раз так, настоятельно рекомендую не лезть туда, откуда ноги унести не сможешь. – Натягиваю носки, а затем и туфли. – Спасибо за гостеприимство. Я рад был познакомиться поближе и жду с ответным визитом.
– Постой, Рилан. – Он встает, поравнявшись со мной. – Она же знает, что ты не сможешь быть только с одной женщиной, поэтому и поставила такое условие! Хочет уничтожить твой род! Она зажравшаяся старая жаба, затягивающая в свою постель юнцов, плетущая интриги, и все это только для того, чтобы окрутить Ганнибала!
Делаю шаг к нему, выпуская силу и подавляя ею.
– Послушай меня, некромант. Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моем народе. Ты понятия не имеешь, что я могу, а что – нет. Представить себе не можешь, на что я способен. Это первое. А второе – ты говоришь о моей императрице, о моей невесте и о будущей матери моих детей! Будь осторожнее, когда треплешь языком, иначе я тебе его вырву.
К концу моей речи некромант сжимается комком на полу. Я не планировал так его подавлять, но слова его меня задели.
Я злюсь, уже шагая по ночной, безлюдной улице, направляясь к своим любимым, хоть и понимаю, что это просто зарвавшийся человечишка, который, почувствовав лишь каплю силы, возомнил из себя едва ли не богом. Эта злость отвлекает меня от главного – некромант вдруг озаботился политическими союзами совершенно посторонней для него фракции. «У себя порядок наведите, а потому уже к другим с советами и помощью...» – хочется огрызнуться мне, но я понимаю, что такие мысли лишь попытка защитить себя. Те, кто присягнул богам Смерти, чей дом за чертой Бытия, такие, как Юрий, не знают, что такое восстание или заговор против власти. У них там всегда порядок. Потому что мертвые не возмущаются.
И снова сочувствую Алисе, что она попала к такому сомнительному покровителю. Ей нужен демон рядом. Надеюсь, она поймёт это в скором времени, если ещё не поняла.
И все же возмутили меня не сколько слова некроманта, сколько моя на них реакция. Возможно, он прав на счёт Гидон, и она в самом деле не настолько открыта в своих мотивах. Но она уже долгое время правит Внутренними кругами, и этим фактом все довольны. Ею восхищаются и ее любят.
А вот слухи о ней и сыне Вельзевула до меня доходили уже не единожды. То, что наша императрица слюнями исходит на образ короля Нового Ада, видно невооружённым глазом. Но все ли там взаимно? Ещё ни разу я не видел своими глазами, чтобы Ганнибал проявлял к ней какую-либо благосклонность, кроме обычной вежливости. Все только на уровне пересудов. Я не ревную, мне как демону это чувство несвойственно. Я бы даже присоединился к ним. Не буду лукавить, Ганнибал довольно видный самец и, как говорят, великолепный любовник. О нем ещё много чего болтают. Надо же о чем-то говорить, в конце концов! Но условие Гидон не оставляет мне даже шанса на такое приключение, даже если они и в самом деле любовники. А я бы с удовольствием...
Мои девочки встречают меня, радостно вешаясь на шею, целуя куда попадет. Их вовсе не смущает, что от меня пахнет другой женщиной. Антуанетту это даже заводит, поскольку она суккуб, как и я. Агата распаляется, наблюдая за ней. А я? А мне хорошо, ведь я люблю их и ни на какие богатства не променял бы нашу любовь. Только долг правителя перед родиной и народом должен быть выше любви, желаний и собственных амбиций.
Они не дают мне думать, освобождая от одежды, целуя и лаская моё тело, окутывая своей энергией. Агата овладевает моим ртом, а порочные губы Антуанетты захватывают в плен мою твердую плоть. Я всегда готов для них, как и они для меня. Сейчас нас только трое, и мы сосредоточены друг на друге в этом прекраснейшем действии. Агата опускается на колени рядом с подругой, и вот уже они обе, чередуя ласки языками, позволяют проникать в их сладкие рты. Наконец мои девочки перестают шутливо сражаться за право доставить мне удовольствие, устраиваются по бокам и скользят губами вдоль ствола в одном ритме. Мои пальцы зарываются в их волосах на затылках, направляя, задавая темп. Смотрю на них сверху вниз, наслаждаясь зрелищем.
– Я люблю вас... – выталкиваю слова, чередуя со стонами.
Они молчат, но направляют свою любовь мне, а я с жадностью напитываюсь ею. Прижимают меня прямо к двери, ненасытные. Антуанетта уступает валькирии и своим развратным языком опускается ниже, заставляя меня шире раздвинуть ноги, чтобы ей было удобнее. Агата заглатывает меня полностью, до основания. Отпускает и вновь заглатывает. Они доводят меня до исступления своими ласками, и уже совсем скоро я взрываюсь глубоко в горле своей валькирии.
Обессиленный, опускаюсь на пол, рядом с ними. Как я буду существовать без всего этого? Как буду жить без них? Они сразу чувствуют перемены во мне.
– Прекрати скорбеть, – мурлычет Антуанетта, переплетая наши пальцы. – Мы ещё вместе.
– Давай вытрахаем из него все мысли, – обращается к ней Агата и шутливо щурится.
– И кто тебя таким словам научил? – наиграно возмущаюсь.
– Ты и научил! – Показывает язык.
– Ну, – протягиваю, – я плохой парень.
– Очень, – стонут в унисон и тянутся ко мне.
Отстраняю их и встаю.
– Ты куда? – недоумевает Антуанетта.
– Мне сейчас на всё плевать. Хочу вас обеих в кровать. – Маню их за собой, улыбаясь.
– Стихи, Рилан! – смеётся Антуанетта, подмигивая Агате. – Мы все делаем правильно.
Они следуют, как и всегда на протяжении уже долгого времени.
Суккуб седлаетменя, едва я опускаюсь на смятую простыню. Они не скучали без меня, мои девочки. Насаживается и громко стонет. Агата подбирается выше, лицом к Антуанетте, опирается коленями по бокам от моей головы. Даёт моему языку доступ к своим прелестям, чем я тут же пользуюсь. Они стонут, раскачиваясь на мне и целуются. Ни с чем не сравнимое удовольствие – дарить любовь своим женщинам. Мы изучили друг друга и знаем, как достигнуть пика наслаждения, не спеша, дурея от самого процесса. Дрожь проносится по всему телу, когда Антуанетта меняет угол проникновения, и я издаю гортанный стон в глубь Агаты, отчего валькирия пускает по нашей связи вибрацию из слабых электрических разрядов. Прошибает всех троих в одно мгновение. Это так возвышенно, так запредельно! Это настоящее единение наших сознаний, переплетение наших сущностей, переходящее во что-то большее. Мы проваливаемся в пустоту вместе, купаясь в любви одной на троих.
После, умиротворенные и сытые, мы лежим, обнявшись. Мои девочки пристроили свои головы у меня на груди и лениво пробегают пальцами по моему телу. Я улыбаюсь, даря себе возможность радоваться их присутствию, и вылавливаю из памяти воспоминания.
Я не должен был возглавить народ. Бремя правления суккубами должно было достаться моей старшей сестре. Тогда я впервые встретил Антуанетту. Она мне не запомнилась. Просто одна из многих юных суккуб при дворе, которых было столько, что я даже не старался удержать в памяти их имена. Будучи последним суккубом мужского пола княжеских кровей, я всегда был избалован женским вниманием. Они сами искали встречи, сами вешались на шею. А самые смелые пробирались в мою спальню. Антуанетта была решительней прочих. И весьма настырна. Но даже тогда я не спрашивал её имя. Хотя образ суккубы уже порядочно примелькался, и я даже стал мыслить над тем, как устранить её со двора, чтобы не бросить тень на её репутацию.
А потом произошло покушение на княжескую семью. Яд был в вине. Антуанетта тогда нагло уселась рядом со мной, не смутившись моего взгляда. Как позже призналась, она просто не могла без меня, ей хотелось все время быть рядом. И вот в тот судьбоносный момент её быстрая реакция спасла мне жизнь. В секунды оценив состояние моей матери, на тот момент княгини суккубов, и сестры, Антуанетта выбила бокал из моей руки. А я уже подносил его к губам. В первые минуты я просто хотел убить её. Даже схватил за голову, чтобы оторвать, наслаждаясь исходившими от неё волнами боли. Настолько она меня тогда разозлила. К счастью, не успел.
За столом поднялась паника. Только тогда я отшвырнул Антуанетту в сторону и оценил ситуацию. Охрана взяла в кольцо всех присутствующих, подоспели лекари и маги, но было уже поздно. Голова матери лежала на блюде, взирая на происходящее безразличным, остекленевшим взглядом, а тело сестры, содрогаясь в посмертных конвульсиях, сползало под стол.
Всего за один вечер мой привычный мир рухнул, сминаемый ураганом навалившихся обязательств, к которым я был совершенно не готов, но и передать правление было некому.
Первым следовали разбирательства. Всех присутствующих на ужине допросили с особым пристрастием. Антуанетту в числе многих бросили в темницу, а я в своей глупой злобе этому не помешал. Теперь я это понимаю. Только осознание своих ошибок их не отменяет, лишь дарит опыт на будущее.
Слугу, подмешавшего яд, нашли быстро. Путем исключения и магических уловок. Он не успел покинуть двор. Но доказать причастность инкубов, которых подозревали я и мои советники, не удалось. Все оказалась более прозаично. Одна из семей захотела власти. Помню эти события так, как если бы всё произошло ещё вчера.
Мы стояли в пыточной, где на одном из столов корчился виновный. Он, выплевывая кровь, назвал имя заказчика. Услышав его, я рассвирепел. Это семья Антуанетты.
– Убить? – спросил верховный дознаватель.
– Подождем, – выдохнул я. – Может быть, ещё что поведает.
– Взять под стражу всю семью? – Генерал Лирия нагнала меня на пути в кабинет.
– Да, – кивнул я.
– Казнить?
– Да.
– Но, князь! – вмешалась Карина, Старший Советник, преградив мне путь. – Мы не можем казнить всю семью благородного происхождения без суда и следствия!
– Следствие мы провели. – Обошёл её и направился дальше. – Покушение и убийство членов княжеской семьи карается смертью. Суд нам не нужен.
– Быть может, не все виноваты! – Карина протиснулась в мой кабинет и закрыла за собой дверь. – Всё, что у нас есть, – это слова предателя. Может, он врёт!
– Ты была там. – Присел я на диван. – Ты тоже чувствовала, что он не врал.
– Он назвал лишь имя семьи. И ни одного личного.
– Кого конкретно ты выгораживаешь? – устремил я на неё пристальный взгляд, и моё подозрение оправдалось.
– Антуанетта невиновна.
– Кто это?
– Та, что не дала тебе выпить яд.
Я посмотрел на неё, не зная, что сказать. То, что она спасла меня, – ещё не доказательство непричастности к заговору.
– Моя семья служит твоей верой и правдой поколение за поколением... – начала было она, но я перебил с горькой усмешкой:
– Как и семья Антуанетты.
– Она бы не смогла. – Карина закрыла глаза. – Она влюблена в тебя и никогда не поступила бы так.
– А ты влюблена в неё, – озвучил я и так очевидное. – Вы любовницы?
– Она только твоя.
– Тогда неудивительно, что её так много в моей жизни. – Вздохнул. – Хорошо. – Решил все же прислушаться к Карине, мать ценила её советы. – Всю семью под стражей доставить во дворец. Будет тебе и суд, и следствие.
Среди суккубов рождается очень мало мальчиков. Соотношение – один на десяток тысяч. И далеко не каждый доживает до репродуктивного возраста. Родиться в благородной семье – это великая удача. Такого мальчика выхаживают, воспитывают правителем. Потому что каждый мужчина-аристократ имеет немалый шанс стать князем. Кроме этого, когда сын благородной дамы входит в возраст, позволяющий иметь своих детей, старшая мать такой семьи может изъявить желание править, вызвав действующую княгиню на поединок.
Карина оказалась права. Далеко не все члены семьи были в курсе заговора. Брат Антуанетты вырос, а её мать не стала бороться за власть честно. Она решила устранить конкуренцию и потом уже занять трон. И её план сработал бы, если бы не Антуанетта. Только тогда я запомнил её имя.
Казнив всех, причастных к смерти моих матери и сестры, я устранил и конкурента в лице брата Антуанетты. Это была уже чистая месть, поскольку его убили на глазах матери, а он ничего не знал и не был виновен. Это стало первым и последним моим проступком в отношении своего народа. Преступлением, с которым я теперь должен жить. Народные массы немного пошумели, негодуя, как я посмел убить мужчину-суккуба, хоть и предателя, но быстро успокоились – смерть любимой княгини возмущала их больше.
Стала ли жизнь Антуанетты после этого похожа на сказку о любви принцессы и принца? Жестокое «нет». Она была прикована за шею в моей спальне цепями.
– Я казнил твою мать, твоего брата и трех твоих сестёр. Так жететю и её двух дочерей, – говорил я ей, смотря сверху вниз. – Можешь меня ненавидеть.
Антуанетта сидела на коленях у моих ног и горько рыдала. После лежала и рыдала. Я морил её голодом и жаждой. Дразнил, принимая в своей спальне поклонниц, кувыркаясь с ними, зная, что магический ошейник Антуанетты не даст ей кормиться. И давился злобой, когда встречал все тот же наполненный любовью и преданностью взгляд.
Какой момент стал переломным, я не уловил. Но однажды из раздумий меня выдернуло движение её побледневшего от голода крыла. Оно было сухим и похожим на пожелтевший лист бумаги. Тело её посерело и стало тонким. А сама она была похожа на умирающее дерево. Я разглядывал её и размышлял, не слишком ли все это? Кого казню я сейчас и зачем? В чем её вина, за что я так жесток к ней? А когда наши взгляды встретились, понял, что из всей её семьи наибольшую рану нанесла мне именно она. Прямо в тот момент. Своими глазами. Потому что её полный ненависти и голода взгляд острым лезвием резанул мою душу. Я так привык к обожанию и любви, что даже представить не мог, что может быть иначе. Я хотел этого. И я это получил.
Мы думаем, что, добившись желаемого, обретем счастье. Но так бывает далеко не всегда. И чтобы горько не обмануться, прежде чем желать, стоит задать себе вопрос, на самом деле это именно то, чего я хочу?
Как оказалось, я ошибся. Хотел унизить её, тогда мне так казалось. Но на самом деле лишь пытался вернуть то беззаботное время, когда всё, о чём мне приходилось думать, – это организация приёмов в доме матери. Антуанетта была частью того беззаботного периода моей жизни. Но, смотря на неё, я понимал, что ничего уже не вернуть. Не вернуть к жизни мою мать и сестру. Не избавиться от бремени правления, и не на кого его переложить. Но хотел ли я её ненависти? Точно нет. К превеликому сожалению, я понял это, лишь когда было слишком поздно. И теперь она презирала меня всем своим сознанием, всем существом, а от её преданной любви не осталось и следа.
Я снял с неё ошейник и попытался накормить. Но Антуанетта есть отказалась, не проронила ни единого слова. Она осталась лежать на полу, свернувшись клубочком, укрыв своё обнажённое тело слабыми, иссохшими крыльями. Её небольшие рожки, которые так привлекли моё внимание в самом начале, походили на безжизненные камешки. И я понимал, что они вот-вот начнут крошиться, а это первый признак того, что она умирает. Гибнет от голода, и от той участи, к которой я её приговорил.
Прекратив бесполезные попытки вернуть к жизни мою пленницу, я оставил её лежать на полу, а сам вытянулся на кровати. Я не мог заставить ее кормиться, мог лишь дать свободу, а принять ее или нет – выбор оставался только за ней.
Проваливаясь в сон, я даже и помыслить не мог, что она способна причинить мне какой-либо вред в таком состоянии. И моя Антуанетта вновь удивила. Потому как проснулся я от вкуснейших ласк, и от того, что часть меня всецело принадлежала ей. Она сидела верхом на мне, позволяя проникать в свою влажную глубину, и крылья её, как и всё тело, наливались чёрной жизненной силой, которую она нещадно из меня вытягивала. В тот момент я был рад, что она всё же решила оставаться в живых. Мне нравились ритмичные движения, когда она на мне раскачивалась. Волны удовольствия проносились по моему телу, вырывая из объятий сна окончательно. Я застонал и потянулся руками к её обнажённым бедрам. Лишь только тогда я почувствовал острое лезвие, приставленное к моей шее.
– Ненавижу тебя, – шептала Антуанетта, вперемешку с рваными выдохами, – ненавижу тебя, князь Рилан.
– Ты весьма странно это показываешь. – Усмехнулся я, всё же давая волю рукам.
– Не смей, – прошипела как змея. – Не смей лапать меня, князь. Не то убью!
– Так убей! – проговорил я серьёзно. – Ты не дала мне выпить яд. Спасла от смерти. Моя жизнь в твоей власти.
– И ты готов умереть?
– Если ты позволишь мне проникать так глубоко в тебя, ради этого я готов умирать хоть каждую минуту.
Она застонала протяжно, вызывая ответный стон, увлекая нас обоих за пределы сознания. Так хорошо с ней мне было впервые с того момента, как я запомнил её имя.
– Антуанетта... – шептал ей, гуляя пальцами по все еще слабому телу. – Антуанетта... – шептал и не мог насытиться этим звуком.
Она еще долго не подпускала меня к себе, но разрешала кормить, заботиться. И постепенно моя любимая вернулась к жизни, уже в роли неизменной и единственной фаворитки.
Юрий сказал, что я не смогу быть с одной женщиной. Я никогда не собирался это проверять. Никогда не клялся в верности моей Антуанетте, а она и не просила об этом. Но так уж сложилось, что для меня нет ни одной женщины из моего народа, равной Антуанетте. И мы не могли насытиться друг другом, пьянели от близости, и даже в переполненном троном зале моего дворца я видел лишь ее одну, как и она меня. Разговоры о нашей любви вышли далеко за пределы родного мира, должно быть, именно тогда императрица Гидон посчитала возможным рассмотреть меня как потенциального отца ее будущих детей. Но это случилось не сразу. А пока мы с любимой наслаждались друг другом, в нашу жизнь ледяным штормом ворвалась Агата.
В рамках дипломатической миссии валькирия прибыла во дворец вместе с представителями своего народа. Сама она не была дипломатом, только прислуживала одной из них. И мельтешила перед глазами, выполняя поручения старших валькирий, причем часто абсолютно бесполезные. Скорее всего, ее просто гоняли, лишь бы без дела не сидела. А пока я был занят гостями, моя скучающая Антуанетта задалась целью проверить, правда ли, что все юные валькирии – девственницы? И кого она выбрала, чтобы прояснить этот вопрос? Разумеется, самую младшую из них. Агата оказалась крепким орешком, и осмотреть, потрогать себя не давала, что только подогревало интерес Антуанетты.
Моя любимая, как только мы уединялись в спальне, признавалась в своих желаниях, нашептывала мне их во время соединения наших тел и сознаний. Впечатлившись фантазиями своей любимой, я и сам стал задерживать взгляд на Агате, разглядывать её, отчего она мило смущалась.
Антуанетта с одержимостью охотницы выслеживала валькирию, перехватывая её в коридорах. Агата же стойко держала оборону. Но только до определённого момента.
Я был в своём кабинете один, разгребая ворох документов, когда Агата пришла ко мне с очередным глупым поручением, относительно которого можно было бы все решить за завтраком, но начальница отправила её ко мне. Чем руководствовалась её наставница, мне стало понятно уже гораздо позже. А тогда она пришла, комкая на себе одежду, ожидая моего решения. Я не планировал ничего такого, но фантазии Антуанетты глубоко засели в моём сознании, а уже через несколько часов валькирии должны были отбыть на родину, и я решился. Подошёл к ней недопустимо близко и прикоснулся к манящим губам своими. Это был даже не поцелуй, просто прикосновение. Мы оба застыли, она от неожиданности, а я, не решаясь пойти дальше. И надо же было такому случиться, что именно в этот момент в мой кабинет ворвалась её наставница в компании старшего дипломата. Лишь на секунду на лице вошедшей просияло торжество, сменившееся гневом.
Конечно, Агате устроили разнос. При этом старший дипломат заявил ей, что обязательно поставит в известность вышестоящее их руководство, о неподобающем поведении послушницы. Они словесно линчевали ее, обзывая блудницей, позорящей их народ, поминали Фрею и Одина. И все это, ничуть не стесняясь моего присутствия. В этом, наверное, было дополнительно унижение – показательная порка. Хотя я даже понять не мог, что такого противозаконного сделала валькирия? Это же не она ко мне полезла, всего лишь не отстранилась вовремя. И что с того? Только прикосновение, я бы даже сказал, невинное. Но грозным девам и этого хватило, чтобы навсегда перечеркнуть карьеру юной валькирии, ставя жирную точку на ее мечтах.
Ничего даже не было, а её дискредитировали, поставив под сомнение целомудренность Агаты. Невинность была обязательным условием для получения той должности, которую хотела девушка и к которой шла всю жизнь. И дело вовсе не в физических признаках, а в целомудрии ума. Ни я, ни Антуанетта этого не знали, иначе не поставили бы юную валькирию в такое положение. Но когда нам все объяснили, было уже поздно.
Выслушав выговор той ночью, Агата пришла в мою спальню сама. С целью расстаться с уже ненужной девственностью. Её сородичи сделали свои выводы, даже не дав ей оправдаться. Мы не тронули её. Она просто плакала в наших объятиях, не обвиняя ни меня, ни мою любимую. Агата поведала нам, что должность, которую она должна была занять по возвращении, принадлежала её наставнице, а старую валькирию должны были освободить за выслугой лет. Но та уходить упорно не желала. А потому и спланировала подобное, отправив поздно вечером в мой кабинет Агату и потащив туда старшего дипломата. Её расчёт на развязность суккубов был верен. Она осталась при должности, а Агата – ни с чем.
Мы проводили валькирий и отправились отдыхать. Ещё долгое время валькирия не покидала наших мыслей, и, посоветовавшись, я написал Агате письмо. Мне слабо верилось, что гордая валькирия примет наше приглашение, но Антуанетта настаивала, и я выполнил её просьбу.
Агата приехала. Она ни о чем не жалела. Призналась нам, что потеряла целомудрие ума задолго до того, как Антуанетта обратила на неё внимание. В первую ночь, когда они остановились у меня во дворце, валькирия долго не могла уснуть и решила прогуляться по закрытому саду на заднем дворе. Там она и увидела нас. Мы с Антуанеттой жадно предавались любви, не заботясь, слышит ли нас кто-то, и даже не подозревая, что в тенях Агата не могла оторвать от нас глаз, страшилась и мечтала оказаться пойманной нами за подглядыванием прямо тогда. И когда избегала знаков внимания Антуанетты, и когда стала ловить мои заинтересованные взгляды, Агата не могла поверить, что всё взаимно. То, к чему она шла всю свою жизнь, стремительно стало терять свою значимость, вытесняемое совершенно другими желаниями. Осталась только жажда принадлежать нам. А уже через несколько мгновений после её откровенного рассказа мы с любимой доказали валькирии, что в своем выборе она не ошиблась. А потом ещё раз, ещё и ещё. Мы с трудом сдерживались, чтобы не спешить. Приучали скромную Агату к себе, новым уровням страсти, не позволяя даже опомниться или пожалеть.
