Текст книги "Двойной бренди, я сегодня гуляю"

Автор книги: Мария Елиферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

11. ИНДЕЕЦ С ПЛАКАТОМ

Марс, экспедиция D-12. 8 ноября 2309 года по земному календарю (9 сентября 189 года по марсианскому)

Мэлори пробежал глазами файл с лабораторным отчётом, открыл другой, взглянул на оба и потянулся к термосу. Отчёты были составлены Лаи, это было видно за километр, даже если не глядеть на юзер-паспорт. Он излагал сведения настолько скрупулёзно и подробно, насколько вообще не было принято в экспедиции. Да ещё и на роскошном, старомодном английском классической научной литературы, со всеми этими «немаловероятно» и «представляется возможным, что». И не надоело ему умничать, подумал Мэлори. Он более внимательно проглядел отчёт, убедился, что исправлять там нечего, и ограничился тем, что старательно истребил дурацкое слово «немаловероятно». Затем закрыл файл и откинулся на спинку кресла.

Однако и самомнение у этого Лаи, подумал он. Если бы такой отчёт составил Лагранж, это бы ещё куда ни шло; но не эта же фитюлька! И ладно бы он был хоть масай или монгол, но барнардец? Барнардец – это кто-то, кто сурьмит глаза и носит складной меч в сапоге. Из-за меча и вышел скандал в той давней экспедиции, которой руководила ныне покойная Зухра Ле Пен. Один такой отказался сдавать меч в камеру хранения. А этому зачем-то приспичило переземлянить землян. Думает произвести положительное впечатление. Не понимает, что эффект выходит обратный. И бреется два раза в день, фу-ты ну-ты. В археологической, минуточку, экспедиции. Мало того, что гель расходует за четверых, так ещё и от его лосьона не продохнуть.

Дуя на чай, Мэлори развернул третий файл. Это был не отчёт, а письмо от Лаи. Он сообщал, что обнаружил ошибку в стратиграфической схеме раскопа N9, и спрашивал разрешения исправить. Делать ему больше нечего, подумал Мэлори. Если уж так необходимо исправить, исправил бы сам. Молча. Незачем лезть с поучениями. Одним движением стила он отправил письмо в корзину и включил мониторинг медиа-зала. Система сигнализировала, что в зале находятся Эрика Йонсдоттир и Джеффри Флендерс. Остальные археологи были в лаборатории.

Мэлори пялился в экран. Аватара Эрики на схеме замигала и исчезла. Так, вышла. Остался Флендерс. То, что нужно. Следует поторопиться, пока не зашёл кто-нибудь ещё.

Выключив компьютер (энергию он экономил добросовестно), Мэлори запер кабинет и быстрыми шагами направился в сторону медиа-зала. Только бы Флендерс в самом деле оказался один. Существовала вероятность, что Эрика не ушла, а просто отключилась от сети (хотя кому понадобится работать без входа?). Прямое видеонаблюдение на марсианских станциях не допускалось. Мэлори с ностальгией подумал о временах, когда использование скрытых камер ещё не ограничивалось «Конвенцией о здоровой психологической среде». Впрочем, у него хватало психического здоровья понимать, насколько опасность стрессовой атмосферы в замкнутом пространстве перевешивает риски от недостатка присмотра. Не зря в 2049 г. запретили реалити-шоу.

Он приоткрыл дверь медиа-зала, не увидел Эрики и просунулся внутрь. За дальним компьютером он разглядел туго оплетённую афрокосичками голову Джеффри Флендерса, удовлетворённо кивнул сам себе и просочился в медиа-зал, аккуратно закрыв за собой дверь.

Что бы там ни говорил Лаи, ходить бесшумно у Мэлори не получалось. Флендерс немедленно обернулся на звук шагов. Мэлори остановился возле него и положил руку на спинку кресла.

– Картографируем? – вполголоса произнёс он. – Ну-ну…

Флендерс замер, настороженный его интонацией. То, что Мэлори был не в духе, угадывалось дистанционно. Перепадов настроения шеф скрывать не умел и не считал нужным. На экране зависла неоконченная трёхмерная карта раскопок в квадрате «сигма-семнадцать». Флендерс исполнительно улыбнулся и показал взглядом на карту, как бы спрашивая позволения продолжить работу.

– Интересная картина получается, – невпопад проговорил Мэлори, не глядя на карту. Флендерс кивнул со сдержанным облегчением: начало разговора, как-никак, было нормальным.

– Да, чрезвычайно интересная. Во-первых, захоронения носят упорядоченный характер – теперь это видно отчётливо. Во-вторых, они все находятся в слое довольно узкого периода. Если бы мы только знали точную скорость отложения почв на Марсе в ту эпоху…

– Не в этом дело, – сказал Мэлори. – Джеффри, мне бы хотелось вас спросить… – он склонился к Флендерсу. – Что вы думаете о Лаи?

Что там такое у него на уме, беспокойно подумал Флендерс. Мэлори не отличался изощрённостью в способах вытягивания информации, но именно его топорная неумелость чаще всего оказывалась эффективной. Пытаясь уклониться от подобных вопросов, оказываешься ещё уязвимее, чем если бы на них отвечал.

– В каком смысле?

– Ну, ваше мнение о нём. У вас ведь сложилось какое-то впечатление?

– Впечатление? – деревянным голосом переспросил Флендерс, переводя взгляд с Мэлори обратно на экран. – Хорошее впечатление.

Спиной ощущая молчаливое нетерпение начальника экспедиции (и чего он прицепился, старый вирус?), он поспешил добавить:

– Парень подкованный. Прекрасно владеет материалом. Очень добросовестный, не побоюсь даже сказать – энтузиаст.

Энтузиастов мне ещё не хватало, подумал Мэлори. Впрочем, это и без твоих откровений ясно, любезный Джеф. Не коси под дурачка, давай конкретнее.

– А конкретнее?

– Ну, что я могу сказать? – проговорил Флендерс, пытаясь сосредоточиться на чертеже. Взгляд отводит, подумал Мэлори. Что за манера – не смотреть в глаза. – Археолог по призванию. Влюблён в профессию. Очень целеустремлённый; видно, что прилетел работать, а не ерундой заниматься.

Будто ты сам ею в жизни не занимался, подумал Мэлори. Как говорится, все делают это; и незачем воображать себя в белых одеждах. Сам он начинал – двадцать с лишним лет назад в Чили – с кое-как подготовленного отчёта, в котором была выдумана половина данных, а стратиграфия взята с потолка. (Артефакты были подлинными, но происходили вовсе не из раскопа – они были скуплены за бесценок у местных жителей). Тогда ему пришлось пойти на это, чтобы совладать с превышением бюджета. Иначе бы кто дал ему следующий открытый лист? Молодому специалисту трудно заслужить доверие; а ведь он, в отличие от некоторых, не тратил деньги на вечеринки с барбекю и не клал их себе в карман. Он ни цента себе не присвоил. Разве его вина, что он промахнулся с выбором места раскопок и что наёмные рабочие запросили гораздо дороже, чем он рассчитывал? Всё обошлось. Позднее он научился избавляться от лишней траты нервов более тонкими средствами. Например, при находке артефакта уже известного типа копировать и вставлять в отчёт описания из публикаций предшественников. Описания таких банальных находок, как пряслица, наконечники стрел или детали раннеиндустриальной техники, никто не проверял «Антиплагиатом», а экономия сил была существенной. Всё равно эта пресловутая влюблённость в профессию никого не интересует. Куда нужнее знание техники безопасности и Археологической конвенции ООН. Нечего колоть всем глаза своим чистоплюйством.

– Ясно, – обронил Мэлори, хотя ему по-прежнему было ясно далеко не всё. Краем глаза он заметил появившуюся Эрику и ретировался, оставив Флендерса в недоумении.

Вернувшись к себе в кабинет, он залпом выпил остывший чай и задумался. Беседа с Флендерсом по информационной ценности была почти нулевой; но она вытянула из подсознания Мэлори кое-что, в чём он раньше себе не признавался. В его представлениях о пребывании Лаи на станции тому отводилась роль туриста – докучающего команде своим праздным любопытством и требующего развлечений. О том, что приезжий может всерьёз вмешиваться в работу экспедиции, он как-то не задумывался. Раньше Мэлори не приходилось сталкиваться с научными знаменитостями барнардского происхождения. Подсознательно он ожидал, что учёный с межпланетным признанием, тем более носящий земное имя, будет до некоторой степени похож на землян – пусть даже и карикатурно, как Миай Фоо. Но Лаи – улыбчивый, изящный, стриженый – был таким полным воплощением всего барнардского, что даже его совершенно не барнардское владение собой и английским лишь подчёркивало его инопланетность.

Тем необъяснимее его влияние на команду. Барнардцы – понятно, но наши-то с чего так к нему липнут? Надо видеть, как у них загораются глаза, стоит ему вступить в разговор или помочь кому-то с каким-то рутинным делом.

Вполне возможно, пришло в голову Мэлори, здесь высовывает нос старое посконное суеверие. Удачи экспедиции начались с приезда Лаи, вот ребята и ставят подсознательно своё везение ему в заслугу. Рассматривают его как талисман. Что ж, Мэлори не против тотемов; лишь бы тотемное животное знало своё место.

Доведя эту мысль до конца, он почти успокоился. Он проверил выход в библиотечные ресурсы Марнета. Подключение наконец наладили. Мэлори выбрал ссылку «Предполагаемые изотопные датировки разрушения марсианских городов и скорость отложения почв на Марсе» и погрузился в чтение.

– Носорог исстрадался, – сказал Коннолли. – Ходит вокруг Вика и ищет, в какое место его боднуть.

Дело происходило вечером, в комнате отдыха. Кроме него, там были только Лика, Флендерс и Лагранж. В углу в кресле развалился Фоо, но он не принимал участия в разговоре – заткнув уши наушниками, он с видом полного блаженства крутил на видеоплеере какой-то устрашающий вестерн древних времён, где по экрану носился Гойко Митич в нейлоновом парике.

– Ты думаешь? – тревожно спросил Флендерс. – Я обратил внимание, что он ведёт себя с ним как-то натянуто, но, по-моему…

– По-твоему, он спит и видит, как бы выпить с ним на брудершафт? – перебил Коннолли. – Джеф, я знаю Носорога. Я учился у него, когда был студентом, хотя он меня вряд ли помнит. Но я-то его помню. И если ему кто-то пришёлся не по душе, то это по-научному называется «холодная война».

– Пока ещё не война, – поправила Лика. – Пока Мэлори изучает его – силится понять, что он такое.

У Флендерса по спине пробежали неприятные крысиные лапки. Лучше пока молчать об их разговоре, решил он. Он надеялся, что не сказал тогда ничего лишнего.

– На какую мозоль он ему наступил? – вслух сказал он. – Классный профессионал, человек замечательный, а Мэлори почему-то смотрит на него, как на взрывное устройство.

– Именно поэтому, – сказал Лагранж с каким-то сожалением в голосе. – Неужели не понятно?

– Потому, что он профессионал? – спросила Лика. Лагранж массировал себе кисти рук, с хрустом разминая узловатые пальцы.

– И это тоже. Хуже другое. И бедняга Виктор не подозревает, насколько это хуже.

Он свесил руки между колен и прищурился.

– Вы знаете, что в барнардских языках нет таких слов, как «индивидуальность» и «самовыражение»?

– Что за ребусы, – насупился Коннолли. Флендерс был озадачен не меньше.

– Откуда у вас такие сведения, Симон? Насколько я могу судить о барнардской цивилизации, на муравьиную кучу она не похожа. Яркость и независимость у них очень даже ценятся.

– Неверное слово, Джеффри. Не ценятся. Можно ли сказать, что у землян ценится умение ходить на двух ногах?

– Ну, – поразмыслив, сказала Лика, – у тяжелобольных, наверное, да.

– Разве что у больных, – сардонически усмехнулся француз. – Для барнардца чувство собственного достоинства – естественный орган. Мне приходилось читать лекции по земной истории студентам с Барнарды, и у меня вечно возникали проблемы – в том числе с либерализмом. Было невозможно растолковать барнардцам, что такое «борьба за права и достоинство личности». Для них это какая-то дикая несуразица. Как если бы…

Несколько мгновений Лагранж напряжённо подыскивал аналогию; морщины у него над бровями стянулись полукругом от мыслительных усилий.

– Вы можете представить себе индейца – не навахо или сиу, а из какого-нибудь крошечного племени, из тех, что ещё продолжают жить по обычаям каменного века в заповедниках Амазонии? Вообразите, что этот индеец – голый, с палочкой в носу, весь в боевой раскраске – гордо марширует с плакатом, на котором написано, что он борется за своё законное право обладать нейронными рефлексами?

– Дадаизм какой-то, – сказала Лика. – Или кино XXII века.

– Кажется, я догадываюсь, – Флендерс потёр мочку уха. – У индейца ведь и так есть нейронные рефлексы, иначе он был бы мёртвым?

– В точку, Джеффри. Нейронных рефлексов у него предостаточно, хотя сам он об этом не знает. И хотя в его языке вообще нет слов для обозначения этого понятия. Так вот, перенесите на Барнарду наш классический либерализм – и Монтескье, Локк, Джордж Вашингтон окажется в роли голого индейца с абсурдистским плакатом.

– А вы философ, Симон, – сказал Флендерс. – Оригинальная мысль – борьба за право на нейронные рефлексы…

– Пожалуй, пришлась бы по вкусу какой-нибудь политической партии 2050-х, – засмеялся Коннолли.

Лика оглянулась через плечо на Фоо.

– Миай точно больше интересуется индейцами без плакатов.

Стажёр был с головой погружён в происходящее на экране видеоплеера. Он сполз на самый край кресла и взвизгивал от восторга каждый раз, когда в фильме гремел одному ему слышный выстрел.

– Вы зря смеётесь, – укорил их Лагранж. – В определённом смысле Виктор ничуть не менее наивен, чем Миай, хотя он и старше. Он может потрясать нас своим английским и походя ссылаться на земную литературу, но кое-каких уроков земной культуры он так и не усвоил. Или не захотел усвоить.

– То есть земных представлений о субординации? – спросил Флендерс.

– Я бы выразился жёстче. Он не в состоянии понять, что для некоторых землян существуют только две формы взаимоотношений: либо ты, либо тебя.

Флендерс сидел как на иголках. Дурак, мысленно обругал он сам себя. Ты вообразил, что его и впрямь интересует твоё личное отношение к Виктору. А бояться следовало совсем не этого. Конечно, девять из десяти, что Мэлори гомофоб, но в данный момент твои чувства к Лаи его не занимали ни на вот столько. На самом деле он ждал, что ты брякнешь что-нибудь такое, что даст повод к нему придраться… Для таких, как Мэлори, вопрос «ты или тебя» существует исключительно в переносном смысле.

– В переводе на более вульгарный язык, – вмешался Коннолли, – Носорог его пытается нагнуть. Так я говорю?

– Верная формулировка. Но вряд ли у него что-то получится, если только Виктор сгоряча не сотворит какую-нибудь капитальную глупость.

– Ну, он же не студент-первокурсник, – возразил Флендерс. – Мэлори тоже не понимает, на кого он напал. Он привык не воспринимать барнардцев всерьёз, вот и прёт по инерции.

– Как он относится к барнардцам – фактор второстепенный, – сказал Коннолли. – Мэлори не любит независимых. Это фактор номер один. А то, что Вик не считает себя его подчинённым, только полный идиот не заметит. Он же у нас Казак.

– А Мэлори, значит, Екатерина Вторая? – не без сарказма откликнулась Лика.

– При чём здесь Екатерина Вторая?

– Для тех, кто не специализируется на славянской истории, я бы хотела напомнить, что стало с теми казаками, в честь которых наш друг получил свою кличку. Они отказались признавать господство Екатерины, и императрица попросту разогнала их силовыми методами.

– К счастью для Виктора, Мэлори не располагает силовыми методами. Да и гнать его отсюда некуда. Он даже штрафные вписать ему не может – ведь Виктор не член экспедиции.

– Так-то оно так, Джеф, но, если возникнет конфликт, Носорог попытается отравить ему жизнь всеми доступными средствами, – удручённо заявил Коннолли. – Я знаю, о чём говорю. Обидеть барнардца – это не на кафедре интриговать. Это не останется внутренним делом экспедиции. Мы все окажемся по уши в дерьме, и не отмоешься.

12. КАСПАР ГАУЗЕР

Марс, экспедиция D-12. 10 ноября 2309 г. по земному календарю (11 сентября 189 года по марсианскому).

– Какие-то проблемы? – недовольно спросил Мэлори, чувствуя, что дело неладно. Коннолли поставил поднос с ужином на стол и уселся, по видимости игнорируя вопрос.

– Вы оглохли? – Мэлори требовательно навис над ним. – Я к вам обращаюсь, между прочим.

– Да так… – неохотно ответил Коннолли, стараясь не глядеть ему в глаза. – Амаи не отрегулировал кислородный аппарат, а на раскопках не обратил на это внимания. Сколько он провёл на пониженном доступе, никто не знает. Теперь Джеф с Эльзой вынимают его из скафандра.

– Минус двадцать баллов, – определил Мэлори. – Не будь он стажёром, я бы вкатил ему сорок. Где этот умник?

– Вон, – кивнул Коннолли. Дверь столовой распахнулась, и внутрь ввалился Флендерс. Он почти нёс на себе обмякшего Амаи Ори, совершенно невменяемого после кислородной ингаляции, которую ему сделала Эльза Рэй. Усадив стажёра за стол, он с облегчением перевёл дух.

– Нам бы кофе, – сказал он, обращаясь к Рите Кертис в кухонном отделении. – Сможете организовать?

– Горчицы вам в задницу, а не кофе, – сказал подошедший Мэлори. – Чтобы не забывали проверять скафандр. Я что, заново должен учить вас технике безопасности?

Ори уставил мутные глаза на начальника экспедиции.

– Безопасности?! – прохрипел он. И вдруг визгливо рассмеялся ему в лицо.

– Вы мне это прекратите… – начал Мэлори. Ори пошатнулся и с грохотом опрокинулся на пол вместе со скамьёй.

– Безопасности! – он попытался встать, запнулся о скамью и снова растянулся на полу. – Только об инструкции и думаете! О радиации вы не думаете! А нас, может, уже облучило насмерть!

Он сорвался на крик. Археологи за столами перестали есть, беспокойно наблюдая за ним. Лика наклонилась к Лагранжу.

– Что с ним?

– Паническая атака. Этот феномен описан в старой медицинской литературе. Видимо, барнардцы не пользуются антипанической сывороткой.

– Немедленно сядьте на место, – заявил Мэлори, надвигаясь на стажёра. – За истерику ещё тридцать штрафных. Здесь вам не дурдом.

– Ха, испугали!

Ори стоял на ногах и пошатывался. Его лицо было серо-зелёного цвета. Он ухватился рукой за край стола.

– Испугали штрафными! Откуда вы знаете, что мы через неделю не сдохнем?

– Замолчите вы или нет? – выкрикнул Мэлори и шагнул ближе. Не стоило ему этого делать, пронеслось у него в голове в последний момент, когда пластиковая коробка с сырным салатом ударила ему в грудь.

Отскочившая крышка завертелась на полу. Ленточки мокрого сыра сползали по его наглухо застёгнутому чёрному кардигану. Вокруг стояла мёртвая тишина. Оцепеневший Мэлори почувствовал, как в мозгу его пухнет слепая, липкая, горячая туча. Он до крови прокусил губу. Затем медленно повернулся, озираясь.

Первое, на что он натолкнулся – пустой, синтетический взгляд Эрики Йонсдоттир. Чёрные, матовые глаза, вроде обломков бакелита, которые попадаются в слоях эпохи НТР. Она вскочила на ноги и теперь стояла, застыв столбом. Все молчали. Кроме Ори – он сидел на полу и взвизгивал, закрыв лицо руками. Плечи его конвульсивно вздрагивали. Показалось Мэлори, или хихикал не только Ори? Гарри вас Поттер в душу мать, неужели он не сумеет угомонить съехавшего с катушек стажёра?

– Ведёте себя, как ребёнок, – Мэлори схватил барнардца за плечо. – Поднимайтесь!

В этот же миг он получил такой пинок в щиколотку подкованным ботинком, что в глазах у него всё затмилось от боли. Мэлори отскочил в сторону. Убью, сволочь… чего они все таращатся? Тоже мне, интерактивное шоу…

Быстрее всех опомнился Коннолли. Он подскочил к барнардцу, сгрёб его под мышки и попытался поднять. Ори продолжал визжать, обвисая у него на руках; его миниатюрное тело оказалось неожиданно тяжёлым, он поджимал ноги, не желая становиться на пол.

– Вставай, идиот, – пропыхтел Коннолли. Вокруг них скакала Айена со стаканом воды в руке. У неё были смутные представления о том, что, когда человеку плохо, ему требуется дать воды, и она пыталась осуществить это намерение. – Да ну вас с вашей водой!

Отмахиваясь от бестолковой Айены, он на мгновение ослабил хватку, и Ори тут же извернулся и по-девчачьи, пятернёй с растопыренными ногтями смазал его по лицу. Щёку обожгли царапины. Разрываясь между желанием как следует приложить силу и страхом покалечить хрупкого барнардца, Коннолли заломил ему руки за спину. Визг не смолкал, штопором ввинчиваясь в уши и буравя мозг. Что дальше? Что вообще делают, когда паника?

– Не трогайте его, – прозвучало по-маорийски позади. Коннолли выпустил стажёра, и тот осел на пол. Мэлори поднял глаза и столкнулся взглядом с Лаи, стоявшим на пороге столовой.

Проклятье, подумал Мэлори, стоя перед ним в облепленном салатом кардигане. Ярость огненными разрядами пульсировала в висках. В глазах Лаи читалось сочувствие, и это сочувствие было унизительно.

– Не трогайте его, – повторил Лаи, прежде чем начальник экспедиции успел что-либо ответить. – Я знаю, что делать.

Остальные посторонились, пропуская его к залитому слезами и слюной Ори. Лаи подошёл к стажёру и что-то резко сказал на своём языке. Для землян это звучало всего лишь как несколько шумных выдохов, но барнардская часть экспедиции переглянулась, одобрительно посмеиваясь, а стажёрка Таафа Риа закрыла рукавом рот в явном смущении. Ори замолк. Он глядел на Лаи сквозь растопыренные пальцы.

Лаи протянул руку к блестящим каштановым кудрям стажёра.

– Вы этого не сделаете, – слабым голосом выговорил тот по-маорийски, забившись в угол.

– Ещё как сделаю, – презрительно ответил Лаи.

– Вы не можете, Виктор-миир, – пролепетал Ори. Истерику вышибло из него необъяснимым образом; он был вполне адекватен и резко ослабел, придя в себя. Лаи не опускал руку.

– Могу, – сказал он. – Во-первых, вы не взрослый, и это не локон чести. Во-вторых, вы ведёте себя отвратительно.

Земляне ждали, что Лаи вцепится ему в волосы. Но он просто положил ладонь на макушку стажёра и подержал немного. Ори сник. Лицо его было безжизненным.

– Что происходит, чёрт подери? – спросил Джеффри Флендерс у Коннолли.

– Похоже, разборки по-барнардски.

Лаи убрал руку. Ори смотрел в пол; его колотила дрожь. Стараясь ни на кого не глядеть, он поднялся на ноги.

– Меня тошнит, – пробормотал он. Лаи обернулся.

– Кто-нибудь – отведите его в медпункт.

Помочь вызвался Миай Фоо. Проводив их взглядом, Мэлори принялся салфеткой счищать салат со своей одежды. Он начинал успокаиваться.

– Ну и вид у него был, – сказал он. – Как будто вы по меньшей мере в дерьме его искупали.

– Точная метафора, – Лаи приподнял верхнюю губу, опушённую короткими усиками. – А теперь, с вашего позволения, я поем…

Он отправился к окошку за своим подносом. Мэлори вернулся за стол. К нему подсел Лагранж.

– Занятная культура, – задумчиво произнёс пожилой археолог. – Находчивый парень, ничего не скажешь.

– Но что он сделал? – вполголоса спросил Мэлори.

– А вы разве не видели?

– Боюсь, я не понял, – сдержанно ответил начальник экспедиции. Неужели у него в самом деле серьёзные пробелы в знаниях о барнардцах? Как бы так сформулировать вопрос, чтобы не выставить себя дикарём? – Он ведь не оттаскал его за волосы?

– Это не обязательно, – проговорил Лагранж. – Видите ли, к волосам взрослого барнардца вообще не должен прикасаться посторонний. Для них это ещё оскорбительнее, чем для нас пощёчина.

– А, – начал понимать Мэлори. – Но почему же тогда Виктор сказал ему, что он не взрослый? Малолеток у нас вроде бы нет?

– Смотря с какой точки зрения. По закону барнардец получает все гражданские права с тринадцати лет, но обычай есть обычай. К мужчине будут относиться серьёзно только тогда, когда он острижётся под локон чести. Обычно это бывает годам к двадцати, а то и позже. Сейчас, конечно, когда на Барнарду проникли земные моды, традиция размывается, но в целом барнардцы довольно консервативны. Амаи всего семнадцать, и он ещё не носит локона чести. Виктор весьма грубо ему об этом напомнил. А ведь все юноши на всех планетах хотят, чтобы их считали взрослыми.

– А что, студентов разрешено хватать за волосы?

– Воспитанные люди этого не делают. Но законом это не наказуемо. А вот если речь идёт о взрослом мужчине, то можно схлопотать серьёзный штраф. Даже если вы только дотронулись до локона чести.

Мэлори аккуратно опустил этот факт в свою мысленную картотеку. Хорошо, что он об этом узнал, пусть и поздно. Надо же, это его третья экспедиция с барнардцами, и до сих пор он не удосужился узнать о таких вещах. Мог бы влипнуть… Правда, в прошлые два раза он не возглавлял экспедицию, да и эксцессов тогда не было.

– Так вот почему у Фоо голова как затоптанный газон, – догадался Мэлори. – Это он сам так потрудился над имиджем?

– Ну да. Бедный Миай хочет походить на землян, но в его сознании не укладывается, что мы не стрижёмся собственноручно. Вот он и занимается эквилибристикой с зеркалом и машинкой.

– Жёстко ты с ним, Вик, – сказал тем временем Коннолли за другим столом. – Со стороны можно было подумать, ты его вот-вот сгребёшь за кудри и носом об пол.

– Я не изверг, – отозвался Лаи с набитым ртом. – Принятых мною мер вполне достаточно. Он же утихомирился, ведь так?

– Влопался наш Амаи, – вздохнула Лика Мальцева. – Почти верный волчий билет.

– Волчий билет? – насторожился Лаи. – А это что такое?

– Это значит занесение в чёрный список, – объяснил Коннолли. – Тех, кого лишают права работать в экспедициях. Носорог зол как чёрт – из-за того, что Амаи его ударил, но главным образом из-за салата. Как бы эта экспедиция не оказалась для парня последней.

– Дура-ак, – протянул Лаи. – Ой, дурак… Ну что ему стоило проверить скафандр?

Оба поняли его без лишних слов. Академическая карьера Ори на родной планете из-за этого инцидента могла запросто оборваться, не начавшись. Если первая же экспедиция кончится для него подобным образом, он не сможет даже защитить диплом…

– Далась ему эта радиация, – пробурчал себе под нос Коннолли. – Чего его заклинило?

– Заклинит тут, когда целый день выкапываешь скелеты, один уродливее другого, – сказала Лика. – Было бы удивительно, если бы он бредил розовыми слонами.

– Какими слонами? – не понял Лаи.

– Да так, присказка, – отмахнулся Коннолли. – Кстати, а что ты такое ему сказал, что он сразу заткнулся и перестал визжать?

– Я только сказал ему, что он…

Лаи вытянул пухлые губы трубочкой и с шумом выпустил воздух. На земной слух получилось нечто вроде: «ои-ххэй!».

– А что это значит? – Коннолли сгорал от любопытства. – Или, – показал он глазами в сторону Лики, – не при дамах?

Лика прыснула.

– Патрик, мы же историки.

– Не надейтесь, – саркастически ответил Лаи. – В наших языках вообще нет непристойных ругательств – по крайней мере, непристойных в вашем понимании. Мы не используем для этого сексуальные термины. Если я и затруднился с объяснением, то это потому, что не нахожу подходящего эквивалента этому слову. Буквально я бы его перевёл… э-э… как «дитя из тёмной комнаты».

– А в чём смысл? – не отставал Коннолли. Лаи вытирал рот салфеткой.

– Смысл в том, что бывают дети, которые по какой-то причине выросли в изоляции от людей. Такой человек не умеет ходить и говорить, не знает своей культуры, не знает, кто он – не знает, что значит быть человеком. Если кому-то сказали, что он «дитя из тёмной комнаты», это самое страшное оскорбление, которое можно нанести человеку у меня на родине. В древности за него вызывали на поединок.

Лаи как-то нервно дёрнул ресницами.

– Чего только не рассказывают про древность… В массовой литературе мне встречалось утверждение, будто так наказывали тех, кто струсил в бою – младшего из его детей превращали в…

Он снова выговорил это слово на родном языке.

– А впрочем, это, скорее всего, журналистские фантазии, – прибавил он. – Никакими источниками не подтверждается. Это просто попытка объяснить, почему это слово так стыдно слышать – особенно мужчине.

– Я думаю, это слово можно перевести, – вдруг сказала Лика. – Мне сейчас пришёл в голову земной эквивалент.

– Какой? – оживился Лаи.

– Каспар Гаузер.