Текст книги "Магония (ЛП)"

Автор книги: Мария Дахвана Хэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 4
{Аза}

Удивительно, но нам разрешают покинуть больницу. Завтра нужно вернуться, чтобы ко мне в трахею залезли маленьким пинцетом. Бывало и хуже. По крайней мере, это не полноценная операция. Я стараюсь не думать о том, что мне будут вынимать перо, а не брать очередной мазок; о том, что всё неправильно; о том, что до дня рождения осталось пять дней.

Я не думаю о моей груди, там, где сходятся рёбра, и не представляю, как бы они выглядели широко раскрытыми: двойные двери, ведущие в чей-то заросший ядовитый сад.

В любом случае хирурги не так добираются до лёгких. Но мне почему-то кажется, что дело не просто в лёгких… Мои рёбра гремят, словно птичья клетка. Там нет ничего, чего там быть не должно. В этом я пытаюсь себя убедить, пока мы идём по парковке.

Небо полно огромных грозовых туч, но я на них упорно не смотрю. Желания вновь увидеть какой-нибудь корабль нет. С этого начались все проблемы, и я хочу, чтобы всё вернулось на свои места. Несмотря на тёплую одежду, меня пробирает дрожь.

– Ну ладно. Я всё же спрошу, – говорит папа. – Признавайся, Аз. Ты курила?

Я смотрю на него:

– Дело серьёзное, Генри. А ты ведёшь себя совсем несерьёзно.

– Теперь я Генри? Нет уж, можешь продолжать называть меня папой. Сигареты? Травка? Кальян?

Кальян. Папа и правда это спросил. Словно мы где? Да, кальяны существуют, я видела заведения в университетском районе, где люди курили, выглядя при этом возбуждёнными и одновременно так, точно их сейчас стошнит. Но в самом-то деле! По-настоящему курящего кальян человека я могу представить только в «Тысяча и одной ночи».

– У меня в запасе нет тысячи и одной ночи, чтобы курить, даже если бы я хотела. А я не хочу, потому что кальян станет курить разве что персонаж романа или тот, кто точно не я.

– У тебя в запасе есть тысяча и одна ночь, – убеждённо отвечает папа. – Даже две тысячи и одна. Тридцать тысяч и одна.

И улыбается, будто его слова – чистая правда.

Когда мне было десять, отец отнёс меня на батут к нашему соседу и мы прыгали и прыгали вместе. Несмотря на абсолютный запрет. Наперекор предписаниям докторов, наперекор маминым правилам. Мы прыгали. А потом папа опустил меня на землю, сделал сальто назад и поклонился. Судя по всему, он неслабо потянул какую-то мышцу и тем не менее улыбался.

«Вот, – сказал он тогда. – Именно так выглядит тот, кому не следует скакать вверх тормашками, когда скачет вверх тормашками. На случай, если тебе было любопытно на такое посмотреть».

– Не беспокойся о пере, – говорит папа теперь. – Я же вижу, ты переживаешь. Мы справимся. Я крутой мастер единоборств. Если вдруг окажется, что в твоей спальне тусит Большая Птица,[2]2
  Персонаж «Улицы Сезам».


[Закрыть] я её прикончу.

Вообще, это странно утешительно, учитывая мою уверенность в скорой смерти. Здорово, когда отец готов объявить войну как устоявшимся правилам, так и Большой Птице.

– Даже если эта птица из Хичкока? – уточняю я.

На секунду в машине повисает тишина, мы с папой сидим, представляя, как бы выглядели «Большие птицы»[3]3
  «Птицы» – фильм Хичкока.


[Закрыть]: полное небо жутких длинноногих жёлтых птиц, что пикируют вниз, бомбардируя нас. Поначалу это смешно, но затем – гораздо тревожнее, чем вы думаете.

– Плевать, – говорит папа. – Я всё равно бы боролся с ней ради тебя. Ощипал бы её начисто.

Я посмеиваюсь всю дорогу до дома.

На крыльце меня ждёт Джейсон Кервин. Сейчас только два часа, значит, он не там, где должен быть, а именно – не в школе. Папа осознает это одновременно со мной и вздыхает.

– Хочешь, чтобы я тебя отпросил? – спрашивает он у Джейсона.

– Серьёзно? За кого вы меня принимаете? Всё схвачено. Я на приёме у стоматолога. Обычная чистка, что перерастёт в маленькую челюстную операцию, требующую пары дней восстановления. – Джейсон поворачивается ко мне: – Завтра я иду с тобой в больницу.

Можно только догадываться, как он узнал, что завтра мне снова в больницу.

Джейсон уже давненько собирает информацию. А ещё он предприниматель с тремя патентами, один из которых на химический состав, что при распылении на одежду очищает её в считанные секунды. Баллончик крошечный, размером с батарейку, так что можно носить с ключами как брелок. Джейсон изобрёл спрей для тех, кто не хочет попасться родителям с куревом. Сам он не курит – а кто б стал, когда у лучшей подруги смертельная болезнь лёгких, названная в её честь, – но заметил спрос.

Второй патент на маленькую пластмасску, что крепится к гостиничным – или больничным – простыням и помогает заправлять их на манер ложки для обуви. Вдвое экономит время. Изготавливаются эти штуковины в Нью-Дели, в местечке под названием «Завод Кервина». Джейсон управляет всем этим делом с мобильника. У нас возникали споры по поводу рабочей силы и сомнительной политики аутсорсинга, но я проиграла. Джейсон порой так обсессивно-компульсивен, что даже мне не дано постичь. Его видение завода превзошло мои утопические идеи о вещах ручной работы, созданных в основном из дерева. В общем, Джейсон не идеален. Иногда он делает что-то просто потому, что может – и вовсе не тем способом, коим должно.

В школе Джейсон просто убивает время. Экзамены сдаёт с трудом, потому что, как он говорит, доказывает свою точку зрения. Планирует окончить школу самым последним по успеваемости, а затем захватить мир. Полагаю, это будет смотреться лучше в неизбежной – в будущем – биографии.

Для всех учителей Джейсон большое разочарование. Потому что не использует свой потенциал гения. Он просто тупо смотрит на тебя и подчиняет.

– Перо в лёгких, – говорит он. – Правда что ли? Ты вдохнула перо? Слава Икара замучила?

Когда нам было по десять, меня действительно клинило на Икаре. Джейсон соорудил крылья по чертежам Леонардо да Винчи. Но, оказывается, парусина и пробковое дерево крыльев эпохи Возрождения не выдерживают, если сигануть с ними с гаража. Джейсон сломал руку, я – ногу, и с Икаром было покончено. Наши родители вздохнули с облегчением. Это стало одной из немногих наших демонстраций полунормальности. Предки несколько лет рассказывали всем о крылатом провале полным оптимизма тоном, мол, ох уж эти дети, они порой совершают безумства. Вот только не упоминали об остальных наших с Джейсоном безумных поступках.

В двенадцать мы угнали «Понтиак» одной из мам Джейсона, Ив, и проехали триста миль, чтобы купить правильные перья для чучела фальшивого грифона. Продавцу-извращенцу заплатили наличными и, вернувшись на шоссе, рванули домой, где нас и поймала Ив прямо на их подъездной дорожке. «Понтиак» был забит доверху: дохлая индейка, сбитая на дороге рысь во льду, плюс целый набор когтей стервятников и внушительный запас суперклея и стеклянных глазных яблок. Надо отдать должное Ив: когда мы открыли багажник, на её лице возникло выражение «о, да!», потому что она из тех, кто соорудит фальшивого грифона в мгновение ока. Но затем ей пришлось изобразить родительское разочарование. Кэрол, вторая мама Джейсона, не разговаривала с нами четыре дня.

Всякими «обычностями» мы с Джейсоном тоже занимались: обдирали коленки, ловили насекомых. Но запомнился всем именно грифон.

Либо Джейсона завербуют в ЦРУ, либо он станет преступником. Точно никто не знает. В смысле, всё равно одна фигня.

– Что? – спрашиваю я. – Ты вправду думаешь, будто получишь подтверждение, что я вдохнула перо?

Несмотря на холод, я сажусь на ступеньку. Папа вздыхает и, сняв куртку, накидывает её на меня.

– Пять минут, – говорит. – А потом я за тобой приду.

– Только её не нюхай. – Джейсон указывает на куртку, хотя, естественно, в ней нет настоящих перьев.

Минуту мы сидим в уютной тишине – ну, кроме того, что в сегодняшнем окончательно испоганенном дне маловато уютности.

– Есть повышенная вероятность кое-чего, – говорю на пробу.

– Чего?

– Ты знаешь. Скоро. Очень скоро.

– Ты всю жизнь умираешь, – отмахивается Джейсон. Он не слишком уважает правила. – И если кто-то считает, будто процесс ускоряется, то он неправ. Выглядишь хорошо. – Затем косится на меня. – Ну, то есть, для тебя хорошо.

Не хорошо – судя по его лицу и по тому, что Джейсон вдруг стягивает свой шарф и обматывает его вокруг моей шеи. Джейсон редко проявляет нервозность, хотя всю жизнь провёл в постоянных расчетах, беспокоясь обо всех и вся.

– А ты как? – спрашиваю. – Выглядишь странно.

– Нормально. – Слишком быстрый ответ. – Я в порядке. В смысле, я вроде не тот, о ком нам стоит волноваться. Так что перестань обо мне переживать.

Эта версия Джейсона ничего хорошего не сулит.

– Ты таблетки выпил?

– Хватит. Конечно выпил.

Внутри закипает подозрение. А ещё чувство вины. Ведь если Джейсон встревожен – это из-за меня.

Папа загоняет нас в дом, но оставляет одних на кухне. Джейсон начинает что-то скоренько печь: закатывает рукава, надевает папин передник. Я сверлю взглядом затылок Джейсона. Волосы у него того же цвета, что шоколад, который он топит. И на шее веснушки – пять штук. А самая яркая его черта – серьёзная складка меж бровей, появившаяся, когда нам было девять, и Джейсон осознал, что мы совершенно точно не бессмертны.

Не знаю, как кто-то столь гениальный мог полагать, будто мы способны жить вечно, но Джейсон трудился над каким-то химическим соединением, связанным с морскими звёздами и черепахами, и вплоть до взрыва в гараже не сомневался, что стоит на пороге Открытия. Подозреваю, что он пытался вырастить мне новые лёгкие, но Джейсон так и не признался.

Выглядит он, будто только вышел из закрытого города. На прошлой неделе явился в школу в куртке от древней пижамы со «Звёздными войнами» и в дедушкином пиджаке. Пижаму явно приобрели, когда Джейсон был поменьше, чем сейчас. Рукава заканчивались чуть ниже локтей, ткань сидела в обтяжку. Джейсон не обращал внимания. Я видела, что девчонки весь день на него пялились, и вовсе не с ужасом, как можно было ожидать, а с радостным удивлением.

Словно он сиськи за лето отрастил. Ну, не отрастил, конечно, но вы поняли. В Джейсоне вдруг появилась скрытая сексуальность или типа того.

А сам он девчонок не замечает. Нет, он натурал, но никогда не парился над тем, знают ли об этом окружающие. У Джейсона две мамы. Последний, кто осмелился высказаться об этом неодобрительно, заработал фингал под глазом. Хук справа и синяк, поставленный Джейсоном, испугали всех, в том числе его самого, наверное, потому, что колотить людей не в его духе.

При определённом настрое Джейсон готовит свои знаменитые шоколадные эклеры. Сегодня настрой как раз такой. Если бы я уже не волновалась, то теперь бы точно начала. Шоколадные эклеры для дней рождения. И раз Джейсон готовит их так рано, выгляжу я и правда жутко.

Точно. Думаю, зеркал лучше избегать.

– Я ведь дома, так? Меня бы в жизни не отпустили, будь всё так плохо.

Джейсон просто пристально смотрит на меня карими глазами, как бы говоря, что мои отмазки ему пофигу и удивить его невозможно. И я бы купилась, кабы не складка меж бровей, что сегодня особенно глубока, и скорость, с которой Джейсон замешивает тесто.

Может, виновата складка, может, дело во мне и моих переживаниях, но я рассказываю ему всё. Про свист, корабль и остальное. Как он просто выплыл из облаков. Выискивая.

Выискивая?

Не знаю, откуда эта мысль, я просто чувствую, что это так. Выискивая. О мистере Гримме я тоже рассказываю, о его странном, на мой взгляд, поведении. Хотя, вероятно, странно себя вела только я. На секунду я уверилась, что мистер Гримм тоже видел корабль, но потом он притворился, будто это не так.

Джейсон ставит эклеры в духовку и какое-то время взбивает начинку, задумавшись, словно перебирая файлы в своём мозгу.

– Корабль образовали облака. Простейший ответ.

Я начинаю протестовать, и Джейсон перебивает:

– Да погоди ты. Необъяснимые оптические явления. Начиная с зелёного луча, заканчивая НЛО.

Я поднимаю руку.

– Люди понимают примерно половину причин, по которым свет ведёт себя так или иначе, – продолжает Джейсон, игнорируя мой вопрос. – Есть целая категория миражей, когда люди видели корабли в небе. Кое-кто всерьёз полагает, мол, «Титаник» затонул, потому что мираж сделал айсберг невидимым.

Пока он говорит, я запускаю поиск в телефоне. Википедия, блин, ходячая, хотя Джейсон справляется без подключения к интернету. Просто возится с начинкой для эклеров, между делом забрасывая меня случайными фактами.

И всё же я видела нечто другое, как бы Джейсон ни старался перевернуть мои слова. Внутри закипает злость. Он должен мне верить. Он – тот, кто всегда мне верит. На него я полагаюсь как на самого главного потакателя моему Живому Воображению.

– Гуглишь? Бесишься, что я не проглотил твою историю, не подвергнув её сомнению? Что ж… как насчёт блуждающих огней? – Джейсон оборачивается и с улыбкой смотрит на недовольную меня. – НЛО, чёрные вертолёты, призрачные дирижабли. И всё такое прочее.

А потом он произносит ещё одно слово, от которого я внезапно замираю:

– Магония.

Глава 5
{Аза}

– Магония? – нервно повторяю я. Слово незнакомо. – Это болезнь? – пытаюсь шутить. – Архитектурный стиль? Ядовитое растение? Если болезнь, сразу предупреждаю – ничего не хочу знать. Я не в настроении выслушивать пособие по хворям…

– Мы говорим не о болезнях, а о миражах. Проверь «Анналы Ольстера», – говорит Джейсон и испускает свой давно запатентованный страдальческий вздох.

– Ольстер? Почти как оспа. Какая-то разновидность проказы? – Я несу всякую чушь, лишь бы скрыть, что слово с первой секунды захватывает все мои мысли. Чувствую, воспоминания о нём запрятаны где-то в чёрных дырах моего мозга. Может, я об этом читала? Ведь всё, что мне известно, я когда-то читала.

Джейсон фыркает:

– Только не говори, что не читала «Анналы».

– Читала. – Вру. Может, читала, а может, и нет.

Я кашляю, отчасти притворяясь. Без понятия, почему я вообще пытаюсь лгать Джейсону. Когда общаешься с кем-то ежедневно начиная с пяти лет, этот человек в основном в курсе, что ты читал, и определенно в курсе, когда ты устраиваешь экстренный интернет-поиск под столом.

Согласно Вики, «Анналы Ольстера» посвящены ирландской истории.

– Их никто не читал. Но сегодня я проштудировал соответствующие разделы. Массовые галлюцинации. Приблизительно семьсот сорок восьмой год нашей эры: «И увидели в небе корабли и их экипажи». Ничего не напоминает? М?

Не-а, ничего. Джейсон врубает свой любимый режим: тараторит, сокращает слова. Мальчик-робот.

– Основы. Не «Анналы», но часть той же истории. Восемьсот тридцатый, или около того, год нашей эры. Франция. – Он величественным жестом рисует в воздухе дату и место, словно создавая субтитры к своему документальному фильму. – Архиепископ Лионский пишет о четырех найденных в его городе безумцах – трое парней и одна женщина, которые утверждают, будто упали с неба. Выпали из корабля. В. Небе. Ты меня слушаешь?

Слушаю. Очень внимательно. А делаю вид, что нет.

– Епископ отправляется на городскую площадь, где этих четверых заковали в колодки…

Я перебиваю:

– Даже не говори, что это универсальный жест для «заковать в колодки», потому что такого просто не существует, как бы отчаянно ты ни пытался его изобразить.

Джейсону хватает совести покраснеть и убрать руки (при этом опасно покачнув миску с начинкой для эклеров) из позы «чувак, запертый в колодках».

– …и обвинили в краже урожая. Эти дураки заявили, дескать, мы тут собирали земные посевы, спустившись с небес на маленьких лодках. Горожане постановили признать их ворами, ибо, понятное дело, на лодках или нет – а урожай-то пострадал.

Как же раздражает хаотичность Джейсона Кервина. Он – мутант-зубрила. И никогда за это не извиняется. И не извинится.

– Магония. Так они говорят – все они. Мы упали с Магонии. Жители города в панике.

Джейсон так сильно взбивает начинку, что брызги попадают на холодильник.

– А дальше? – спрашиваю я.

– Ага, итак, я не помню, повесили ли в конце концов магонийцев за колдовство или они просто сбежали из города, но сомневаюсь, что для них это был сказочный исход, учитывая, что ребята уже заявили, мол, мы не с земли и хотим вернуться домой со всем деревенским зерном.

– Джейсон, – говорю я наконец, – ты уходишь от темы.

– Я к тому, что если ты галлюцинировала, то делала это в старых традициях. Прими поздравления по поводу качества твоих видений. Хочешь ещё Магонии?

– Не-а, – отвечаю. – Хочу шоколада.

Просто не верится, что я до сих пор не знала о Магонии и обо всём, что с ней связано. Это же история совершенно в моём духе.

– Maganweter. С древневерхненемецкого это «воздушный вихрь».

– Джейсон.

– Расслабься. Я не говорю на древневерхненемецком.

– Уж лучше б не говорил. Потому что это ни в какие ворота. Тайно выучить древневерхненемецкий без меня.

Пристыдить его не получается.

– Некоторые полагают, что именно отсюда произошло слово «Магония». Если ты из Магонии, то живешь в вихре. Так говорит Якоб Гримм – тот самый парень, что писал сказки. Ещё он говорит, что слово может быть связано с магами, от греческого «magoi». Следовательно, Магония – Страна магов. Я предпочитаю вихрь. К тому же в стране магов было бы очень скучно, ведь вся суть магии в том, что не всякий на неё способен. Иначе это просто обычная жизнь. Так что в принципе получилась бы Страна ремесленников.

Я утыкаюсь в свой телефон. Вот. Некий архиепископ по имени Агобард ворчит о том, де люди в его городке верят, будто град и молнии создают какие-то небесные штормоделы.

«Но до меня доходили слухи о группах, нет, целых поселениях людей, опустившихся в поразительные глубины невежества и глупости. Они утверждают, дескать, существует некая страна Магония, для которой небо – море, и корабли там плавают по облакам. Эти корабли собирают остатки наших посевов, потрёпанные непогодой, побитые градом, и увозят в свои кладовые. Украденным у нас воздухоплаватели расплачиваются с заклинателями бурь. Я потрясён, узнав, что мой собственный город столь ослеп и уверовал в существование этой Магонии, что четырёх заключённых скованными выставили на всеобщее обозрение – одну женщину и троих мужчин, заявивших, будто они жители неба и упали с воздушного судна. Голосованием решено похитителей урожая забить камнями».

Поднимаю взгляд от экрана:

– Так эти магонийцы – расхитители полей?

Джейсон лучится самодовольством.

– Меня круги на полях не волнуют, но, как понимаешь, всяких уфологов – очень даже. Уже добралась до Жерве де Тильбюри?

Нет. Я прокручиваю километры ирландской истории. О якорях, сброшенных с воздушных кораблей.

– Я пока в «Анналах Ольстера», – говорю и вздыхаю, потому что одной ссылкой Джейсон явно не ограничится. Он даже эсэмэски присылает со сносками.

– Жерве рассказывает, как в один прекрасный день целая толпа народу вышла из церкви и увидела торчащий из облаков якорь, что застрял в каменной арке. А в следующий миг по верёвке с небес спустился матрос, дабы его отцепить. Ну разве не офигенно?

Гуглю.

– Это когда было?

– В двенадцатом веке. Прихожане обрубили верёвку и спёрли якорь. Теперь он часть церковной двери.

– Сказки это всё. – Внезапно в голову приходит: – А что, по его словам, стало с матросом?

Джейсон смотрит на меня:

– Матрос утонул.

Наши взгляды встречаются.

– В воздухе. Он утонул в воздухе. Так что давай, расскажи мне ещё об «уходе от темы». Это ведь не ты уже шестнадцать лет тонешь в воздухе.

Меня знобит. Есть что-то ошарашивающее в этой истории с якорем.

– Вообще-то, я уверена, что за окном в классе мистера Гримма видела вертолёт.

– Ну да. Потому и психанула. С вертолётами ты прежде не сталкивалась, конечно, и медики не увозили тебя на одном из них с экскурсии в пятом классе, потому что ты вдруг перестала дышать на поддельном тематическом сафари.

Я закатываю глаза.

– Есть многое на свете, друг Горацио, – говорит Джейсон Кервин, зарабатывая медаль за банальность.

– «Гамлет»? Серьёзно? Я не Горацио. Это побочный эффект от лекарств. Перо в лёгких. Ранняя смерть.

– «Гамлет» собрал в себе всё о галлюцинациях, срывах и ранней смерти. Не в смысле, что ты умираешь. Потому что ничего подобного.

Он разворачивается и начинает двигать венчиком ещё интенсивней.

Теперь я даже ворчливее, чем обычно. И чувствую себя неуверенно, как собака, которая хочет встряхнуться от воды. А кожа – будто утягивающее бельё. На самом деле я без понятия, каково носить утягивающее бельё, но у мамы такое есть, и, по её словам, это пыточный инструмент, созданный специально, чтобы помешать циркуляции крови в женском теле. Моя кожа? Именно так сейчас и ощущается.

– Я не догнала, – наконец говорю, какое-то время покусав себе щёки изнутри. Не совсем понимаю, чем я так расстроена, но слабость и головокружение откуда-то взялись. – Хочешь сказать, ты считаешь, что у меня были галлюцинации? – Джейсон молча меня разглядывает. – Или утверждаешь, – бормочу на пробу, – что небесный корабль из этой… этой страны Магонии и вправду меня искал?

– Я утверждаю, что ты, должно быть, где-то что-то об этом прочла, оно засело в твоей голове и теперь дало о себе знать. Ты увидела, как собираются тучи, а мозг заполнил пробелы. – Джейсон на секунду замолкает. – Корабль в небе – не худшая из возможных галлюцинаций. Тебе, к примеру, могло показаться, что всё вокруг объято огнём. С некоторыми людьми такое происходит. Под действием лекарств.

– Умоляю, расскажи мне ещё о побочке от лекарств. Я же об этом нифига не знаю.

Джейсону совсем не стыдно. Он мне не верит. Я сама себе не верю. Почему мне хочется, чтобы это не было галлюцинацией? Глюки – это не так уж страшно. Всяко лучше, чем корабли в небе, откуда выкрикивают твоё имя.

– Порой людям мерещится кое-что похуже, – продолжает Джейсон. – А ты… тебе что привиделось? Похоже на диснеевский фильм. Некий гибрид «Питера Пена» и «Инопланетянина».

Как-то не радует версия, что мне являются детские галлюцинации.

– Значит, по-твоему, это мой мозг спёкся? Ладно. Проехали. – И вдруг добавляю кое-что подлое: – Кто бы говорил о спёкшихся мозгах.

– Я, – отвечает Джейсон, и я тут же чувствую себя последней дрянью. – Я знаю, как ведёт себя повреждённый мозг.

– Как ты вообще откопал эту Магонию? – Не голос, а скулёж какой-то. – Вряд ли стал читать «Анналы Ольстера» для забавы.

– Помнишь, я строил летающую тарелку? Магония – ранняя версия всяких энлэошных историй.

– Твои мамы возненавидели бы эту тарелку.

Мама Джейсона, Ева, – биолог. В прошлом – экотеррорист. Хотя она бы сказала «анти-экотеррорист», потому как террористами считает тех, кто не задумывается об ущербе, который они наносят окружающей среде. Но несмотря на это, именно она как-то приковала себя цепью к деревьям, а ещё как минимум один раз была арестована за нанесение тяжких повреждений бульдозеру гаечным ключом. Глядя на Еву, такое сложно представить. Она выглядит как мама. Полагаю, так это и работает.

Сейчас она пишет научные статьи о сельском хозяйстве и о том, как мы уничтожаем мир, строя экономику на покупке еды. Результатом эссе Евы о безответственном выращивании бананов стало то, что теперь я бананы не ем.

– Тарелку я бы сделал из переработанных отходов. Мамы бы не возражали. Попробуй.

Эклер полон горячего воздуха и обжигает язык. Я таращу на Джейсона глаза сильнее, чем мне бы хотелось. Он собой доволен.

– Ага, – говорит. – Об НЛО я знаю практически всё. – Затем замолкает, но в конце концов решает надо мной сжалиться: – К тому же, после того, как ты вчера взбесилась на уроке мистера Гримма, матюкаясь на корабли в небе, я загуглил «корабли в небе».

Я снова не сдерживаю ругань. На сей раз в адрес Джейсона. От облегчения.

– Простейший поиск. В телефоне. Ты бы и сама это сделала, кабы не затуманенное, кавычки открываются, побочными эффектами, кавычки закрываются, сознание. Ты, как правило, не сочиняешь из ниоткуда, Аз. И я склонен тебе верить, если ты говоришь, что видела корабль, плывущий по облакам. – Он отводит взгляд. – Так что, да. Думаю, ты видела… что-то.

На меня с новой силой накатывает облегчение. И ещё что-то – подозреваю, благодарность.

– Ты его не видел, да? – спрашиваю на всякий случай. – Никаких парусов? Мачт? Не слышал голосов?

Джейсон качает головой:

– Неважно. Мы разберёмся, Аз.

– Уверен?

Он заправляет эклеры начинкой, поливает сверху шоколадом – и всё готово.

– Да. С днём рождения. – Джейсон небрежно втыкает свечку в один из эклеров и поджигает фитиль.

– Сегодня не мой день рождения.

– Ну и что? Твоё желание прибыло пораньше. Если не задуешь, я сам это сделаю.

Какое-то время я пялюсь на свечу. Она некапающая.

– Вот возьму и загадаю желание вместо тебя, – предупреждает Джейсон. – Тебя оно не обрадует.

– И что загадаешь?

– Тебя в костюме аллигатора. Катающейся на роликах. Поверь, я вполне могу это устроить.

Я против воли улыбаюсь. И закрываю глаза.

– Желание, – напоминает Джейсон, будто я могу забыть загадать.

Загадываю. Дую. Смотрю на Джейсона.

Джейсон смотрит на меня. Жуёт свою нижнюю губу.

– У меня для тебя подарок, – говорит.

– Давай, – отвечаю, и внезапно наполняюсь надеждой, потому что такое мне даже в голову не приходило. Вдруг привидевшийся мне корабль его рук дело? – Ты использовал проектор или что? Это ведь розыгрыш, да?

Джейсон просто глядит на меня. Для него не типично. В нормальном состоянии он бы швырнул что-нибудь через стол с безумной улыбкой. В прошлом году он подарил мне террариум с блошиным цирком. Купил его у какого-то бедолаги, что всю жизнь посвятил тренировке блох. Вскоре они умерли, как и положено блохам, но до того продемонстрировали множество обалденных сальто.

– Что это? – спрашиваю я. – Где он?

Тычу в карман рубашки Джейсона. Ничего. Но ощупывать его грудь вдруг кажется невероятно странным, и я отдёргиваю руку, словно обжёгшись. И тут же делаю вид, что просто пальцы свело. Я всё ещё ощущаю под своей ладонью его тело, твёрдое и тёплое, и… о, нет, нет, вообще нет.

– Я отдам его тебе, когда будем смотреть видео про кальмара, – наконец произносит Джейсон. Я озадачена. Совсем забыла про видео, а он уже достаёт ноутбук. – Темнота, – говорит. – Нужна темнота.

– Подвал.

Как правило, это супер-обыкновенно. Мы большую часть времени торчим в подвале или гараже.

Но Джейсон так на меня смотрит, что я поневоле начинаю гадать, а не выдумка ли этот гигантско-кальмарский фильм и не планирует ли друг на самом деле сотворить чего-нибудь дикое: к примеру, в дверях подвала вылить мне на голову воду или всучить мазь бессмертия. Я не думаю о другого рода вещах, которые он мог бы пожелать со мной сделать, потому что он – это он, а я – это я.

Мы садимся на диван, почти как среднестатистические подростки, а не два человека, которые собираются смотреть запись головоногого, незаконно скачанную с закрытого канала.

Джейсон настраивает ноут и выводит на экран видео. Затем достаёт блокнот, что-то строчит, вырывает и складывает листок. Он колеблется, но всё же протягивает его мне через диван.

Разворачиваю и смотрю на записку.

«Я { } тебя больше, чем [[[{{{(( ))}}}]]]».

Просто круглые, квадратные, фигурные скобки, а в них – ничего. Гляжу на Джейсона. Он отворачивается.

– Итак, это мой список. На случай, если список вообще понадобится. Хотя он не понадобится. – И после паузы: – Ну вот, теперь всё улажено.

Подняв кулак, Джейсон ударяет по моему. И не убирает руку. Я чувствую его костяшки. Чувствую, как краснею. С моей голубоватой кожей цвет, наверное, получился скорее лиловый.

Целую вечность мы смотрим на чёрный экран. Затем что-то начинает слегка светиться – приманка для кальмара.

Я думаю о записке.

Я хочу сказать: «Я тоже».

Хочу сказать: «Я знаю».

Хочу сказать: «Я могу прочесть пробелы в твоих предложениях. Могу заполнить пространство между твоими буквами. Я знаю твой язык. Это и мой язык тоже».

Хочу всё это сказать.

Но вместо этого пялюсь на экран и добрых полторы минуты говорю лишь {      }, пока наши с Джейсоном пальцы сплетаются словно по собственной воле.

Появляется кальмар – яркое созвездие в ночном небе, на котором до этого вообще ни одной звезды не было. Он раскрывается, он серебристый, вращающийся, и он прямо там. Плавает возле камеры – живой и невероятный. Его глаза, щупальца, гигантский размер… Вот он, здесь, тот, кого прежде мы видели только мёртвым или умирающим.

Живой.

Мы с Джейсоном не смотрим друг на друга.

И наверняка оба плачем.

Я остро ощущаю его присутствие рядом: его рука в моей руке, обтянутое джинсами колено прямо возле моего колена. Я чувствую запах лимонной цедры – ей он очищает руки, дабы избавиться от любых токсинов, которых касался. Угольного мыла, которым отмывает всё остальное. Запах карандашной стружки и графита. У меня есть лишь {      }.

Джейсон пробегает пальцами вверх и вниз по моей руке, второй ладонью поглаживает моё запястье и, и, и.

&, &, &.

!!!

Я не могу на него взглянуть.

Наконец, в тишине фильма, когда кальмар уплывает назад в свой мир, я с трудом выдавливаю:

– Хочешь знать, что я загадала?

Будто Джейсон не в курсе. Думаю, у нас с ним одно желание на двоих. Мы оба качественно притворяемся, мол, ни в чём не уверены, но это не так.

– Мне не надо знать.

Джейсон смотрит на меня и растягивает губы в кривой улыбке, которая близка к тому, чтобы вообще не быть улыбкой.

– Аза, – говорит и наклоняется.

Я тоже хочу податься к нему, тоже хочу и начинаю, и не могу дышать, и я – это я, а он – это он, и мы лучшие друзья, и что происходит? Поцелуй для больной девчонки?

Нет, нет, это Джейсон. В миллиметре от меня. Он всё ещё плачет, и я тоже. Я наклоняюсь вперёд, и он наклоняется, и

Молния.

Белая, шипящая. Волосы на всём теле встают дыбом. Чувствуется озон. О боже, она шибанула на моём заднем дворе. За подвальными окнами. Прямо за ними. В паре метров.

Мы инстинктивно отшатываемся друг от друга.

«АЗА! – вопит свистящий голос. – ВЫЙДИ НЕМЕДЛЕННО!»