Текст книги "Цвет моего забвения(СИ)"

Автор книги: Мария Бородина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Я проношусь по бетону, чудом минуя торчащую арматуру и строительные блоки. Заворачиваю за угол и...

Столбенею, проглотив крик.

То, что я вижу, подобно крепкому удару под дых. С разбега. Замёрзшие мышцы каменеют и тяжелеют, превращаясь в свинцовые слепки. Диафрагма сокращается, с шумом выталкивая воздух наружу. Я захлопываю рот и снова оставляю вопль в себе.

Такого не бывает!

Глаза снова улавливают движение у пола. Странное, неуклюжее, словно нечеловеческое. Значит, это не иллюзия. Значит, время поверить в то, о чём я не знала.

Я делаю шаг вперёд. Плитка под ботинками покачивается на старом бетоне. Кажется, что я иду по воде. Я двигаюсь вдоль стены, а взгляд ни на секунду не выпускает бесформенную чёрную тень. В конце концов, замираю у заложенного кирпичом дверного проёма и прячусь за небольшим выступом, пытаясь чётче разглядеть происходящее.

Вглядываюсь в лиловую темноту и в который раз убеждаюсь, что это не поддаётся описанию. И восприятию – тоже. Это похоже на бессвязный ночной кошмар, от которого просыпаешься в ледяном поту, давясь криком. Нас учат, что необъяснимое опасно по умолчанию. И впору мчаться отсюда на всех парах, игнорируя саднящую одышку и сердцебиение, но я продолжаю стоять на месте. И смотреть. Безвестная доныне, но важная часть меня жаждет видеть это.

В рваном разломе стены, едва подсвеченном лунным сиянием, лежит мешок неправильной формы. Рядом склоняется чёрное нечто: то ли человек, то ли животное. Судя по звукам, что издаёт субъект, и по позе – животное. Единственное, в чём у меня нет сомнений – оно живое.

Сердце подпрыгивает до самой шеи. Промёрзшие руки начинает ломить и выкручивать. Неожиданно я догадываюсь, что это нечто – мой преследователь из темноты. Тот, от кого я убегала совсем недавно! Тот, что воет, издаёт шлёпающие звуки, и загоняет в угол, смакуя каждое мгновение безысходности!

Хватаюсь за живот. Грубый чехол на левой руке упирается застёжками в кожу. Под рёбрами просыпается тошнота. Рот наполняет кислота, и я снова начинаю задыхаться. Паника сильнее меня. Я ещё не оправилась от шока...

Если шоковая ситуация вообще прекратилась!

Нечто останавливается и замирает, словно прислушиваясь. Оно будто исследует темноту седьмым чувством: тем, что у нас – людей – отсутствует по определению. Моя тошнота внезапно становится сильнее и лавиной обрушивается ниже. Мышцы ломит, словно мою тушу освежевали. Я вжимаюсь в стену, стараясь не дышать. Жаль, что сердце не остановить.

Нечто поднимает голову и оборачивается. И нет сомнений, что его взор направлен в мою сторону! Я не вижу в темноте, что оно из себя представляет, но голова напоминает человеческую. Несколько мгновений мы смотрим друг на друга сквозь мглу.

Потом страх, что свернулся клубочком за грудиной, прорывается наружу. Вместе с желанием выжить во что бы то ни стало.

– Ааааааааааааааааааа! – горло раздирает боль, но я ору на пределе своего голоса. Отталкиваюсь от шаткой плитки и несусь по коридору. Мимо странного существа, которое – слава создателям – не успевает среагировать на мой выпад, мимо стенового разлома, крошащегося штукатуркой. Спотыкаясь и подпрыгивая, я сбегаю по лестнице и сношу собой хлипкую дверь подъезда. Пласт изъеденного коррозией, почти невесомого металла падает на бетонное крыльцо. Пулей вылетаю из зоны тьмы на улицу. Сбегаю по ступенькам и несусь сквозь заросли. В никуда, без маршрута. Продрав телом пару десятков метров, обнаруживаю, что одышка, наконец, перевесила выносливость. Крик на моих губах давно превратился в вялый сип, а к коже вернулась чувствительность.

Останавливаюсь в кустах и задираю голову в небо. Теперь я могу дать волю чувствам. Глаза начинает щипать. Горячие дорожки обжигают щёки. Я отдаю звёздам свои слёзы, словно оно может вернуть мне взамен потерянные воспоминания. Только, увы, это напрасная жертва.

Надо мной склоняются десять этажей разрушенного кошмара. Мне больно, но на этот раз болит не тело. Это память скребётся во мне загнанным зверем, запертая в чулан. Раздирает душу до крови, но не может прорваться наружу.

Я падаю на колени, глотая слёзы. Ветви кустарника смыкаются надо мной. Звёзды смеются, порванные на клочки. И я понимаю: никто здесь не даст ответа, зачем я тут и что должна делать.

***

Зара

Сложнее всего мне даётся последний пролёт. Едва я сворачиваю на нижнюю лестницу, страх становится неконтролируемым, а ноги – деревянными. Когда я касаюсь носками ступенек, подо мной пружинит невесомость.

Сжимаю кулаки, закусываю губу и, вопреки опасениям, продолжаю путь. Сердце качается маятником, а душа полнится предчувствием неведомого. Не оставляет чувство, что меня вот-вот затянет бесконечная труба-лабиринт и унесёт в небытие. Чтобы успокоиться, стараюсь дышать глубже. Но смрадного чёрного воздуха недостаточно для того, чтобы разбить комок в моей груди.

Судорожно цепляю пальцами перила. Здесь, внизу загородки кажутся ещё более ветхими. Металл буквально крошится под рукой. Одно утешает: ниже – только земля. Падать некуда. Если только в ад. Даже если так, может, оно и к лучшему?

Я считаю ступеньки: семь, восемь. В лицо мне смотрит мгла, пахнущая пылью, опасностью и железом. Темнота перекатывается в берегах лестничной площадки, рождая движение.

Замираю на нижней ступеньке, всматриваясь в черноту. Впрочем, ломать глаза необязательно: темень шлёпает и шуршит. Возможно, это крысы. Но готова поклясться, что слева во мрак метнулся низкий силуэт неопределённой формы. Существо, подобное крупной собаке.

Кто здесь?

Страх стягивает кожу. Он вот-вот выдавит моё существо из оболочки, как пасту из тюбика! Но кем я буду, если не продолжу начатое? Одной из многих ничтожных серых мышей. Я не готова мириться с провалом, и тихо произношу в пустоту:

– Кто тут?

Время словно останавливается, повисая надо мной чёрной простынёй. Вокруг воцаряется тишина. Секунды растягиваются до предела и рвутся. Ответа нет.

– Я слышала тебя, выходи, – повторяю я громче. Господи, как же ничтожно звучит мой голос!

Безвременье продолжается. Тишина становится глубже. Я поднимаю ногу, чтобы сделать шаг навстречу вопросам, но тело замирает и каменеет. Инстинкт самосохранения кидает в мысли страшную догадку.

Это существо затаилось, чтобы наброситься на меня!

Дыхание перехватывает, но пятиться некуда. Там, наверху, куда более страшный враг– моя неуверенность. Из-за моей спины ухмыляется другая Зара: трусиха и абсолютное ничтожество. Мой внутренний демон с тем же именем. Я постоянно убегаю от неё. Не хочу быть с ней и сейчас.

Лучше уж – в чужие когти! Если мне придётся драться, я готова.

Выдыхаю до предела. Выхожу на площадку, вслушиваясь в тьму. Всё моё тело напрягается. Если оно кинется на меня, надо будет вовремя отразить удар.

Тишина натягивается и трескается от звука: неприятного, но уже знакомого. Я слышу слева сопение и шлепки. Но, к моему удивлению, звуки отдаляются. Невидимый враг убегает! Должно быть, напугался не меньше меня.

Или пошёл за подкреплением?

Нужно торопиться в любом случае.

Я перевожу дыхание и разворачиваюсь. Это – первый этаж, и дверь подъезда, по всей видимости, распахнута. Снаружи льётся фиолетовый свет. Крупные пылинки клубятся в его потоках.

Я оглядываюсь. Теперь, когда тьма разбавлена, глаза начинают понемногу привыкать к ней. Крутые ступени у моих ног спускаются к выходу. Я вижу два симметричных разлома в боковых стенах. В левый только что ушлёпал тот, кто даже не успел стать мне соперником, а в правом...

Человек!

На цыпочках приближаюсь к дыре. Сиреневый свет бежит по рваному краю разлома неоновой линией, освещая её содержимое. В нише в глубине стены лежит, скорчившись, полная девушка, и это точно не Экорше: у той все кости напоказ. Я вижу выпуклые карманы на джинсах незнакомки, выгоревшие волосы и распахнутый рюкзак.

– Эй, – говорю я лишь для того, чтобы тишина не нагнетала страх, – ты меня слышишь?

Тщетно. Я снова натыкаюсь на мёртвую тишину. Я уже догадываюсь, почему она не отвечает. Но как же страшно об этом думать!

Делаю ещё пару шагов к дыре. Теперь я могу видеть ветхий туннель, идущий вертикально вверх, параллельно стене. По всей видимости, он служил лифтовой шахтой. Мне всё ещё сложно поверить, что до Последней Войны здесь во всю кипела жизнь.

Наклоняюсь над девушкой. Кое-как вытаскиваю из-под её живота руку и пытаюсь прощупать пульс. Температура её кожи не даёт никаких шансов, но я сдавливаю запястье девушки всё сильнее, пока не прощупываю сквозь мягкую клетчатку кость. Никакой пульсации. Лишь тогда я понимаю, что девушка мертва.

Она мертва.

Всё здесь по-настоящему!

Правда кажется слишком страшной. Кусаю губы, пытаясь не закричать и не заплакать. Зара-ничтожество догоняет меня и впивается пальцами в плечи, дырявя кожу. "Беги, – шепчет она. – Уходи отсюда. Ты не поможешь ей, а вокруг так много опасностей! Твой удел – спасать себя. На большее ты не способна".

– Нет, – рычу я, разговаривая сама с собой, – я могу!

Превозмогая испуг и отвращение, я запускаю пальцы в рюкзак девушки. Блокнот и цветные карандаши. Странный запас: художница что ли? На всякий случай я забираю и то, и другое. Мне хочется, чтобы об этой девушке хоть кто-нибудь помнил. И я буду, пусть никогда и не знала её.

Когда я бережно закрываю рюкзак погибшей, краешек её блузки приподнимается. Кожа на спине девушки в темноте кажется неоновой. Я поднимаю руку, чтобы закрыть дыру, но ладонь зависает в воздухе на полпути.

По спине незнакомки бегут чудесные узоры. Тонкие, ровные, симметричные ветки и цветы. И невиданные знаки, похожие на колдовские руны.

Какая изящная татуировка!

Словно загипнотизированная, я подношу ладонь к узорам. Мне хочется коснуться этой красоты. Дотрагиваюсь до холодной кожи погибшей и тут же отдёргиваю руку.

Узоры вырезаны на коже девушки остриём ножа. И раны, по всей видимости, свежие.

– Кто тебя так? – я глотаю ужас вместе со слезами. Я забываю обо всём: о том, что должна найти Экорше

Девушка не шевелится. Она не ответит мне. Она больше никогда никому не ответит.

Я так погружена в себя, что не замечаю, как свет меркнет, перечерчивается полосами, а потом снова становится ярче. Я ушла так глубоко, что не слышу ни голосов, ни дыхания. И лишь когда громкий голос взрывает тишину, я вздрагиваю и поднимаю голову.

– Оставайся там, где сидишь!

***

Номер три

После долгих минут скитаний в тёмных зарослях, я, наконец, выхожу к противоположному краю многоэтажки. Эта часть здания, хоть и обветшала порядком, выглядит надёжнее: плиты и стыки почти не тронуты временем. Разве что, ближе к крыше, от стены словно откусили кусок. Рваная дыра освещена лунным светом и выставляет напоказ межкомнатные перекрытия и крупный рисунок на обоях. В ночи он кажется безликим и монотонным.

Я поднимаю голову выше. Глубокие раны облаков перетягивают вздувшийся лиловый пласт, угрожая заслонить луну. Словно монстр из темноты полоснул когтями небо. Интересно, сколько сейчас времени? Где запад? Где восток? География – точно не моё.

Дверь последнего подъезда прячется в паутине колючих веток. Приблизившись, я смело раздираю их. Шипы и мелкие ветки вонзаются в ладони, протыкая кожу. Кровь проглядывает между пальцев, и я начинаю жалеть о том, что мои рецепторы не отморозило намертво. Но подсознательное чувство, что внутри безопасно, тащит меня напролом. Я клоню гибкие стебли к земле и притаптываю их ногами, с трудом удерживая.

На проржавевших кнопках домофона давно не видно цифр. Да и замок не работает. Когда ржавый заслон приоткрывается, и на меня тянет гнилью и сыростью, удовлетворение от достигнутой цели разливается в груди тёплым молоком. Правда, лишь на мгновение. Потому что когда я впрыгиваю в подъезд, и дверь захлопывается, на мои плечи обрушивается знакомая густая темень. И липкий страх.

Замерев от ужаса, я слушаю тишину, перерезанную вдохами. Даже крыс нет: лишь где-то бежит струйкой вода. Никаких шлепков, никакого сопения. Этот вид монстров не водится здесь. Если, конечно, особи неведомой популяции не уснули под покровом ночи.

По наитию поднимаюсь по короткой лесенке – три ступеньки наверх – и упираюсь в стену. Снова вспоминаю правило лабиринта и веду рукой по стене. Штукатурка облезает под пальцами, падая пластами на пол. Повернув, выхожу в проход и едва не спотыкаюсь о первые ступеньки лестницы. Отлично.

Смрад гнили выветривается, сходя на нет. Здесь ночь пахнет сыростью, цветами и облупившейся штукатуркой. И, если закрыть глаза, можно перенестись в параллельную реальность. В проштопанный солнцем и плющом южный дворик у берега моря, где воздух звенит от детских криков и плача чаек.

Я галопом взмываю вверх. Через три пролёта освещение становится достаточным, и я скачу увереннее, уже не боясь распластаться на бетоне.

Между четвёртым и пятым этажами тянутся деревянные полки с цветочными горшками. Растения давно высохли, и теперь лишь сухие язычки да искорёженные ветки свешиваются вниз, подобно паучьим лапкам. Когда я пробегаю мимо, сухой отросток цепляется за балахон, и я вскрикиваю от неожиданности.

На седьмом этаже я выдыхаюсь. Меня подводят и слабые мышцы, и лёгкие. Обессилев, присаживаюсь на ступеньки, прямо под лунное сияние. Как же мне не хватало отдыха!

Откидываюсь на ступеньки. Не самое удобное лежбище, но сил больше нет. Надо мной свешиваются канаты вековой паутины. Потолка почти не видно за серыми нитями.

Я достаю из кармана один из тюбиков, подобранных в тёмной ловушке. Маленький, но опыт подсказывает, что просто так здесь вещи не валяются. Хорошо бы это была взрывчатка. Тогда мне не пришлось бы бояться монстров в темноте. Одна искра, и можно выкусить ещё один кусок из стены! Какие тогда монстры...

Рассматриваю металлическую тубу. Никакой этикетки. Лишь вдоль шва тянутся выгравированные буквы. Куриный паштет.

Куриный паштет?! Я не верю своим глазам!

Отвинчиваю крышку, протыкаю мембрану и выдавливаю на ладонь немного густой массы. Запах не даёт сомневаться: это еда, причём, не самого дурного качества.

Значит, место, в котором я была – холодильник?!

Достаю другую тубу, дабы проверить теорию. Спагетти болоньезе. Ишь ты, какие деликатесы!

Впрочем, находка приходится кстати. Потому что у меня в животе урчит от одних только названий. Почему бы и нет, в конце концов?

Я снова отвинчиваю крышку первого тюбика и, не сомневаясь, выдавливаю массу себе в рот. Вкус оказывается насыщенным и натуральным. Я растираю мягкую пасту между нёбом и языком и закатываю глаза от удовольствия. Когда я ела в последний раз? Наверное, я никогда этого не вспомню.

Я уничтожаю тюбик за пару минут. Впервые за день в неизвестности, полный неожиданностей и хлопот, чувствую себя по-настоящему счастливой. Недовольное урчание в животе стихает, сменяясь блаженным ощущением сытости. Деликатес оказывается таким вкусным, что я решаю попросить у себя добавки. С упоением читаю гравировки надписей: ещё один куриный паштет, миндальное печенье, рагу из помидор и говядины, сливовый джем... Я даже имею право выбирать! С готовностью отвинчиваю колпачок и готовлюсь проткнуть мембрану, как вдруг...

Шаги!

Сюда кто-то идёт. Спускается по лестнице. И их двое или трое.

Этого ещё не хватало! Неслышно вздыхаю, проглатывая остатки курицы. Место, которое казалось таким уютным и безопасным, уже оккупировали. Это следовало предвидеть. Как стоит ожидать и того, что эти люди могут оказаться врагами.

Вжимаюсь в бетон, пытаясь стать невидимой. Только я, к сожалению, не во сне, где всё возможно. Здесь, в жестокой реальности, можно лишь попытаться сделать так, чтобы тебя не заметили. Спрятаться, прикрыться ветошью, затаиться за выступом стены, боясь вдохнуть полной грудью. Нужно выбрать подходящий путь.

Голова судорожно соображает, ища решение. Можно встать и дать дёру. Но тогда они точно заметят меня. Здесь, в ночной тиши, слышен каждый звук, и даже удары моего сердца могут выдать. Если они поймут, что я здесь, нет гарантии, что они не бросятся следом. Их силы, наверняка, превосходят мои. Увы, не могу быть уверенной в том, что тело не подведёт меня. Я слишком устала и выдохлась.

Можно прокрасться на этаж и забиться в угол. Но опять же: если они хоть что-то услышат – будут искать. Как пить дать!

Поэтому я выбираю третий вариант: сидеть на месте, затаившись. Молиться мысленно всем божествам и надеяться, что эти люди уйдут на этаж. Когда они отчалят достаточно далеко, я смогу выкроить момент и убежать.

Я задерживаю дыхание и пытаюсь слиться со стеной. Темнота вуалью ложится под глаза, и я начинаю видеть мир в ярко-фиолетовых цветах. Но уже через несколько секунд я жалею о своём решении. Потому что у моих визитёров совершенно другие планы, которые они не собираются согласовывать с моими.

Шаги приближаются. Те сверху, чьё существование подвергается сомнению, не услышали меня.

– А ты видела ещё кого-нибудь? – доносится до моих ушей женский голос.

– Тебя, – фыркает ещё одна женщина, – а ты?

– Только слышала, – отвечает первый голос. – Женщину какую-то, на лестнице.

– Может, мы одни тут? А то, что тебе послышалось – запись?

– Запись? – удивляется первый голос. – Ну и зачем? Это нелогично.

– А логично ли, что ты под потолком болталась?! – вторая женщина приходит в ярость. – Здесь нет никаких логик и физик! Здесь просто то, что мы видим. Мы – в ловушке какого-то маньяка, который накачал нас веществами, а теперь издевается. Очнись уже и прими это!

– Нас как минимум тринадцать, – возражает первый голос. – Вместе мы могли бы... Вот к чему я веду.

– Почему тринадцать?

– На майку свою взгляни!

– Я ничего не поняла, – бурчит второй голос, – но соглашусь. Мы не должны ссориться.

Две пары одинаковых кед появляются в пролёте. Я сжимаюсь в комок. Чужие ноги останавливаются на верхней ступеньке, словно дразня меня. Только теперь я понимаю, что удрать сразу было бы для меня лучшим выходом. Я словно качаюсь на маятнике. Они ещё не могут видеть меня, но предпринимать что-то уже поздно.

– Вилма, – говорит первый голос, – мы, наверное, без ночлега?

– Это как без ночлега? – возмущается вторая. – Сейчас отыщем более или менее приличную квартирку и ляжем.

– И ты сможешь спать?! А если на нас кто-нибудь нападёт? – надо же: они боятся так же, как и я!

– Не видишь что ли, – с издёвкой говорит Вилма, – этот урод действует исподтишка! Опосредованно. Он не полезет к тебе голыми руками.

– Но...

– На стрёме я стоять не буду! – резко отвечает Вилма. – Хочешь – стой сама, а я буду отсыпаться.

Ноги неожиданно разворачиваются, собираясь нести хозяек на этаж выше.

И тут я не выдерживаю.

Я поднимаюсь со своего места. Колени громко хрустят, мурашки бегут по икрам. Несколько секунд я с сомнением смотрю на площадку подо мной, думая, стоит ли давать дёру. Это последний шанс, всё-таки. Глубокая темнота завораживает, призывая погрузиться в неё. Стоит ли?

Собравшись с духом, я разворачиваюсь и иду наверх.

Огибаю площадку и ступаю на лестницу. Наверху топчутся две женщины: миниатюрная и крупная. Половина лица худенькой коротышки замотана банданой. Плечистая дама больше напоминает карикатурную картинку из интернета: на её теле нет свободного от наворотов места! Сплошь татуировки, пирсинги, микродермалы – не тяжело ли ей носить всё это на себе?!

– Добрый вечер, – говорю я, перетягивая внимание на себя.

Обе барышни смотрят на меня, как на бомбу с часовым механизмом, до взрыва которой осталось десять секунд. Мне хочется смеяться и плакать одновременно. А ещё – драпать отсюда побыстрее, пока между нами ещё остался отрезок пространства в виде десяти лестничных ступеней.

Но не получится. Теперь они меня не отпустят. Я для них – источник информации, который нужно выжать. Как и они для меня.

Тишину нарушает голос худышки:

– Кто ты?

– Экорше, – называю я единственное слово прошлой жизни, что чудом уцелело в памяти. Так я представилась Заре и Нике. Почему я должна теперь называть себя иначе?

– Это имя?

– Наверное, – пожимаю плечами. По правде говоря, я уже жалею, что решила с ними связаться. Здесь слишком страшно. А доверие может стать клинком, который поразит в сердце саму же тебя.

Два взгляда, устремлённые на меня сквозь тьму, становятся мягче после ответа.

– Помнишь что-то? – продолжает допрос девушка.

– Только это...

– А почему мы должны тебе верить?

– Это ваше право, но больше сказать мне нечего.

– Слушай, ты, Эко... Эко... Эколог! – вступает в разговор Вилма. – Не обращай внимания на Одноглазую. Она просто нервничает. Ну, знаешь, так бывает у тех, кто ни с того ни с сего попадает в какую-то дыру, и не помнит при этом даже собственного имени.

– У меня те же чувства сейчас, – вздыхаю я, удивлённая поддержкой. – И та же история.

– Эй, Вилма! Здесь никому нельзя доверять, – снова вклинивается коротышка.

Отворачиваюсь: так, словно виновата. Я ворвалась в их компанию, не спрашивая разрешения. Это ли не повод считать затею, что я отважилась осуществить, глупой?! Да и Одноглазая уже не нравится мне. Не сомневаюсь, что мои чувства взаимны.

– Ты сама сказала, что нас здесь тринадцать! – Вилма резво трясёт её плечо. – Чтобы прояснить картину, нам надо хотя бы вместе собраться! А потом уже думать!

– Четырнадцать, – поправляю я. – Минимум.

– Это почему? – Вилма хмурится.

– Я видела четырнадцатую, – поясняю я.

– А ещё ты что видела?

И тут я открываю рот и выкладываю всё. Начиная с первого – самого ужасного – мгновения, когда поняла, что время излечило меня до полной амнезии. Я рассказываю, как встретила на шестом этаже такую же несведущую Зару, как мы разбудили Нику, спящую в одной из квартир. Вспоминаю, как мы случайно нашли нож в нише стены. И, конечно, как попытались выйти из подъезда, свернули с курса и попали в ледяную темноту. Вспомнила не без укора, что потом, когда я выронила нож, выяснилось, что мои спутницы не так благородны, как казалось. Пересиливая себя, я рассказываю историю про монстра из мрака, и каждое сказанное слово заставляет меня вздрагивать. Упоминаю и яму с припасами, в которую упала, слоняясь по тёмному отрезку коридора. Когда я заканчиваю, девушки переглядываются, словно решая, верить мне или нет.

– Ваааау! – восхищается, наконец, Вилма. – Это нечестно! Почему я пропускаю самое весёлое?!

– Окажись ты там, не рассуждала бы так, – возражаю я.

– Ха! Уж будь уверена: я бы задала этому слизняку из мрака! Он бы у меня три дня бетоном какал!

– Неправдоподобно, – гнёт свою линию Одноглазая. Она кривит губы: явно недовольная моим присутствием. Должно быть, на моём лице то же выражение, потому что после секундной паузы она добавляет:

– Слова – ничто без доказательств. Тем более, такие. Ты бы ещё про драконов рассказала. Или про второе пришествие.

Молча, я роюсь в карманах и протягиваю каждой по тюбику провианта.

– А это видели?

Я испытываю настоящее удовлетворение, наблюдая, как меняется взгляд Одноглазой. Как же приятно крушить точку зрения тех, кто считает себя единственно правым! Словно моментально вырастаешь на голову.

– Сливовый джем? – с сомнением говорит Вилма, рассматривая тубу. – Правда что ли?

– А это точно можно есть? – снова выдвигается Одноглазая. Я и не думала, что люди могут настолько меня раздражать.

– Только что поужинала, – хвастаюсь я не без ехидства. Звуки летят сквозь зубы, как через решётку. Мне очень хочется задеть её побольнее, чтобы не лезла. – Пока жива.

Одноглазая морщится и поворачивается к Вилме, которая уже выдавливает джем в рот и довольно им чавкает.

– То, фто нувно! – номер тринадцать поднимает вверх большой палец, а затем протягивает мне ладонь. – Натувальный пводукт! Есть ефё?

Подумав, передаю ей ещё один тюбик. Я думаю о том, что стратегический запас надо бы растянуть на несколько дней, но приоритет обрести союзников перевешивает. Нечего жадничать. Всё равно мне больше не хочется.

– Мммммм, – довольно мычит она, – говядина! Настоящая говядина в этом дерьме! Представляешь, Одноглазая?! Тебе бы понравилось!

Одноглазая настороженно поглядывает на союзницу. Она так и не притронулась к своей порции. Должно быть, думает, что там яд. Ну да, конечно: заготавливала специально для неё, давя окрестных паучков и используя дар предвидения.

– Как бы из тебя человечину не сделали, Вилма, – говорит она с укором. – Хорошая получится. И много.

– Кто? – удивляется Вилма. – Эколог что ли?! От таких речей, милочка, меня со смеха разрывает.

– Экорше, – поправляю я. – Называй меня так.

– Ты всегда такая непредусмотрительная? – снова язвит Одноглазая.

– Ну, давай я сейчас заплачу, – Вилма фыркает. – Ты что-то с этого получишь? Может быть, домой перенесёшься, под тёплый плед, и ванильная сигарета у тебя в руках материализуется? Нет, милая. Если я психану, никуда мы отсюда не денемся. Поэтому, извини: тут что а, что бэ. Я предпочитаю слабоумие и отвагу.

На этом моменте я не выдерживаю и прыскаю. Следом за мной начинает смеяться и Вилма. Одноглазая поглядывает на нас с недоумением из-под болтающегося уголка банданы.

– Ты пойдёшь с нами, Эколог! – говорит, наконец, Вилма, хлопая меня по плечу.

– А она хочет? – Одноглазая хмурит единственную бровь.

– А мы будем её спрашивать? – громогласно хохочет та. – Мне на голову свалился холодильник с припасами. Вот когда у неё закончатся эти тюбики, тогда и подумаем, что с ней дальше делать.

– Я лучше пойду, – отмечаю я.

– Не дрейфь! – перебивает Вилма. – Я же шучу. Но, конечно, можешь одна остаться, если не боишься. Мне было бы страшно одной, наверное. И скучно. Одноглазая, вон, тоже хотела!

– Цыц, – проговаривает Одноглазая сквозь зубы.

Мы отчаливаем с площадки вместе. Теперь нас трое, но я всё ещё чувствую себя чужой. Этих двоих связывает куда больше, чем мне кажется. Но, по крайней мере, до тех пор, пока они не выудят из меня всю информацию, они не кинут меня на произвол судьбы. И это радует.

Мы находим ночлег в одной из открытых квартир на седьмом этаже. Ветхий остов двуспальной кровати, покрытый остатками матраца, отвратителен, но выбора не предвидится. Одноглазая снимает рюкзак и демонстрирует хитрость. Оказывается, если вытряхнуть из него содержимое и расстегнуть все замочки и молнии, он раскладывается в небольшое лежбище. Пользуясь этим, мы перестилаем матрац.

Я стаскиваю через голову балахон и кидаю его на покосившийся стул. Подумав, расстёгиваю клёпки на чехле левой руки. И почему я не видела такого у других?

– Что за аксессуар? – интересуется Вилма.

– Понятия не имею, – фыркаю я. – Он уже был на мне, когда я...

Я роняю чехол на пол и закатываю рукав блузки. И тут же кричу в голос. Кричит и Вилма, но без отчаяния, а, скорее, удивлённо:

– Черпать-колотить! Вы все что ли тут такие?! Посмотрите, нет ли у меня третьей ноги?!

– Это что? – полушёпотом говорит Одноглазая, прикасаясь к моему предплечью.

Я не знаю, что ответить. И не знаю, как мне реагировать на происходящее.

– Я не знаю, – шепчу я в ответ. – Это какая-то ошибка.

Моя рука больше напоминает экспонат анатомического музея. Под кожей извивается толстый, вздутый тяж. Словно кто-то пропорол её, подсадив змею, а потом зашил.