Текст книги "Тыквандо"

Автор книги: Мария Бершадская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Мария Бершадская
Тыквандо

© Бершадская М., текст, 2014

© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2014

* * *

История главная
Про меня

* * *

Получается, что я – БОЛЬШАЯ МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА.

Меня зовут Женя. Мне семь лет. В нашей семье я самая младшая. Даже такса Ветка старше меня на целый год.

Надо попросить, чтобы мне подарили хомячка или рыбку. Хотя бы для них я буду взрослой!

И я, самая маленькая в семье, – большая. Очень, ОЧЕНЬ большая.

Я родилась самой обычной девочкой. Но почему-то росла очень быстро. Мне рассказывали, что за ночь я ТАК вырастала, что кофточка с длинными рукавами, в которой меня укладывали спать, к утру казалась на мне крошечной маечкой.

К счастью, сейчас я уже перестала расти.

Но мне всё равно трудно бывает понять, какая я – маленькая или большая.

Когда я прошу у Ани послушать её музыку в плеере, она говорит, что я не пойму, потому что я ещё маленькая.

А когда я не хочу собирать перед сном конструктор, мама говорит, что глупо капризничать, потому что я уже большая.

Вообще я точно такая же, как все другие семилетние девочки. Терпеть не могу, когда меня разглядывают или считают какой-то особенной.

Я умею чистить картошку так, чтобы шкурка превращалась в тонкие длинные ленточки. Умею пришивать пуговицы – почти так же красиво, как папа.

Папа говорит, что у каждого человека, даже если он уже вырос, есть ещё какой-то ВНУТРЕННИЙ РОСТ. Я понимаю, как растут цветок или огурец – их нужно поливать. А что нужно делать для этого роста, который внутри, я не понимаю. Гулять под дождём? Петь песни? Есть какую-нибудь полезную гадость?

Может, внутри меня растёт невидимый и удивительно прекрасный огурец. И с каждым днём он становится больше. Это было бы здóрово, я люблю огурцы!

А ещё я люблю рассказывать разные истории.

Наверное, мой ВНУТРЕННИЙ ОГУРЕЦ от этих историй – растёт. Главное, чтоб он не вымахал СЛИШКОМ БОЛЬШОЙ.

Потому что со мной всё время случается что-нибудь интересное.

Вот, например…

История шестая
Тыквандо

* * *

– Жалко, что я не играю на скрипке, – сказала Соня.

– Почему? – удивилась я.

– Вот один знаменитый скрипач рассказывал – ему в пятом классе музыка надоела. Он поднялся на десятый этаж и скрипку с балкона выкинул.

– Тебе чего, скрипку жалко? – хмыкнул Мишка.

– Мне жалко, что я в музыкалке ПИАНИНО выбрала. Оно ни в какое окно не пролезет.

Мы с Мишкой переглянулись.

Да уж, не повезло Соне. И пианино, и бабушка. Особенно бабушка – она всё время закутывает Соню в шарф. А ещё она всегда следит за нами в окно. Только мы придумаем что-нибудь интересное – тут же зовёт Соню домой делать какое-то сольфеджио.

– Каждый день одно и то же, – бурчала Соня. – Я бы лучше спортом каким-нибудь занялась. Бегом. Или плаваньем. Или этим… тыквандо.

Мишка фыркнул.

– Будет тебе сегодня тыквандо. Мы с дедушкой знаешь какую тыкву вырастили? Закачаешься!

Трамвай подпрыгивал и дребезжал – как будто мы сидели на старой стиральной машине.

На переднее сиденье мы втиснулись втроём. Было, конечно, тесновато. Зато вместе.

Мишку совсем уболтало. А я радовалась, что нам ещё долго ехать.

В Маленьком Городе, где я жила раньше, не было никаких трамваев. И троллейбусов тоже. Его можно было обойти за час – это если не очень торопиться. Весь город лежал передо мной – как яблоко на блюдце. И я всё про него знала – ведь не бывает яблока со вкусом солёного огурца.

Здесь, в Большом Городе, всё по-другому. Никогда не знаешь, чего от него ждать. Большой Город – и яблоко, и солёный огурец, и сладкая ириска – всё сразу.

Теперь я даже рада, что мы переехали.

Трамвай остановился на горке.

– Долго ещё до твоей тёти ехать? – Соня расстегнула куртку и сунула шапку в карман. Правда, на всякий случай оглянулась – вдруг рядом едет бабушкина знакомая.

– Три остановки, – процедил Мишка сквозь зубы, – новый дом, рядом с магазином.

Он стал такого же цвета, как мой новый рюкзак, – серый и ещё немножко зелёный. Папа говорит, что от укачивания помогают кислые леденцы. Леденца у нас не нашлось. Поэтому Мишка сосал кончик моей фиолетовой ручки.

– Интересно, куда мы тыкву положим? – пробормотала Соня.

Вообще-то Мишкина тётя обещала привезти тыкву сама. Но в тётиной машине что-то сломалось, и её забрали в ремонт. От дедушкиной «Волги» тоже не было никакого толку – неделю назад она остановилась у обувного магазина. И всё. Никому не удалось её растолкать.

– Разберёмся, – буркнул Мишка. – Увидишь – в этом году главный приз точно мой будет.

– А главный приз – Маша Яценко! – хихикнула Соня.

Мишка показал нам кулак и отвернулся к окну.

О том, как растёт Мишкина тыква, я слушала всё лето.

К середине октября я даже могла выговорить название праздника: Хэ-ллоу-ин.

Хэллоуин – это конкурс на лучшую тыкву.

Карнавал, где можно ходить в самых страшных костюмах. Специально, чтоб всех напугать.

Об этом говорили Мишка, Соня, Анька… вся школа: «В последний день четверти будет тако-о-о-о-о-е!»

Но тако-о-о-о-о-е случилось раньше. За четыре дня до праздника в подвале лопнула труба.

Из-за потопа нас отпустили на каникулы – сразу после второго урока. Но никто не радовался. Старшеклассники выходили из школы такие несчастные, как будто в городе навсегда отключили интернет.

Хорошо, что у нас умный директор. А может, на него потоп так подействовал. Папа говорит, что умные мысли приходят к нему в ду́ше. Вот и директор – смотрел, как льётся вода из трубы, и придумал, что праздник можно не отменять.

Сразу после каникул мы увидели объявление.

Как только прозвенел звонок с четвёртого урока, мы помчались домой, бросили рюкзаки и рванули на трамвайную остановку.

Ведь умные мысли приходят в голову не только директору или папе. Нам и в душ не нужно для этого залезать. И так понятно – с тыквой, которая должна получить ГЛАВНЫЙ ПРИЗ, Мишке одному не справиться.

– Это что?

– Тыква.

– Та самая… тыква?

– Та самая, – Мишка скромно улыбнулся. Как будто он стоял на сцене, а мы ему аплодировали.

– Ну ничего себе, – мрачно сказала Соня.

Как Мишкина тётя смогла притащить такую тыквищу домой?! Не представляю!

Огромная, оранжевая, она лежала на полу в прихожей. Спокойно, как на грядке.

– Ты хоть подумал, КАК мы её повезём?

– Нет, – честно сказал Мишка. – Я думал, как все в школе её увидят и скажут…

– Что Маше Яценко на твою тыкву плевать. А ты нас, бедных, маленьких девочек, тяжести заставляешь таскать. – Безжалостная Соня уселась на тыкву, как на табуретку.

Мишкины уши стали красными. Ну точно два малиновых чупа-чупса!

Не повезло человеку. С такими ушами невозможно делать вид, что тебе всё равно.

– Может, он за целую четверть забыл, какая она большая выросла! – сказала я. – Нам вчера Маргарита Романовна пол-урока всякие пословицы читала. Про то, что надо заранее думать. Готовь сани летом, а дальше… забыла…

– А тыкву – зимой? – подсказала Соня.

– Ты гений! – От радости Мишка подбросил шапку – так, что с люстры посыпалась пыль.

– Кто гений? – спросила я.

– Я гений, – кивнула Соня.

А Мишка, не разуваясь, промчался в конец коридора, распахнул дверь в кладовку и заорал – бодро, как дяденька в телевизоре:

– Сани в студию!!!

Мы стояли в кладовке и смотрели по сторонам.

У нас были сани. Вернее, санки. Это хорошо.

Но снега у нас не было. Это плохо.

– Обидно, что сейчас ноябрь, – вздохнул Мишка. – Даже не стоит надеяться…

Да. Надеяться было не на что.

Это была самая унылая кладовка в мире.

Старые чемоданы, лыжи. Шуба – пятнистая, как будто её сшили из игрушечного леопарда. Пустые пыльные банки, которые убрали на самый верх. Всё самое вкусное давно уже съели.

В такой кладовке не бывает чудес – ни снега в ноябре, ни солёных огурцов, забытых на полке за… Кстати, а что это? В глубине, у самой стены… какие-то странные подошвы с колёсиками.

Даже я с трудом смогла до них дотянуться.

– Мишка, а для чего… ОНО?

Больше всего эти штуки походили на скелет доисторических роликов. С кожаных ремешков свисала серая пыль.

– Это… – Мишка чихнул. – То, чего нам не хватало, вот что. Главная деталь для ТПС.

– Какое еще ТПС? – фыркнула Соня.

– Тыкво-Перевозочное Средство!!! Смотри за банками, там точно ещё одна пара лежит.

– А ты откуда знаешь?

– Так у тёти Лены – двойняшки. Мама рассказывала: они когда маленькие были, им всё одинаковое покупали. Книжки, игрушки… даже фильмы. Чтобы не дрались. Так что ищи лучше!

У подъезда мы плюхнулись на лавочку. Если честно, я УЖЕ устала от этой возни, а ведь мы ещё не отъехали от дома.

Сонину шоколадку мы честно поделили на троих.

– Ну что, – Мишка встал и взялся за верёвку, – поехали?

Чтобы не заблудиться, мы пошли вдоль трамвайных рельсов.

Нас обгоняли трамваи, автобусы… даже собаки.

Мы пробовали тянуть санки втроём, но это оказалось ужасно неудобно.

Тогда мы решили тащить их по очереди.

Десять домов – и меняемся.

С каждым шагом Мишкина тыква делалась всё тяжелее. Верёвка резала руки. По-моему, это была самая неудобная тыква на Земле. Я бы вручила Мишке приз прямо сейчас и бросила её на остановке.

Ещё три дома – и я отдам верёвку Соне.

Она же хотела заниматься каким-нибудь спортом!

– Мишка, может, мы не в ту сторону идём, а? – простонала Соня.

Она так вспотела, что мне хотелось её протереть – как зеркало в ванной.

– А кто жаловался, что музыка надоела? Вот тебе и спортивная ходьба. – Освободившийся от верёвки Мишка сунул за щеку леденец.

Соня ТАК на него посмотрела, что Мишка чуть не подавился.

– Может, в трамвай? – спросила я.

– И как мы её поднимем? – хмуро поинтересовался Мишка.

Никак. Я уже знала ответ. Эту Призовую Супертыкву мы даже на санках с трудом волокли.

– Всё, у меня антракт. – Соня раскинула руки и повалилась на гору листьев.

Я огляделась. Эти лиственные горы были для меня слишком маленькие.

На прошлой неделе Мишка сгрёб листья в нашем дворе, собрал все отдельные горки в одну великанскую гору – как раз для меня. Он сделал это нарочно.

– Надо же, чтоб ты повалялась на листьях как человек, – сказал он.

И тут из подъезда выскочил дворник и стал орать, что ему всё надоело: шумные дети, падающие листья, зима, весна, лето и осень.

Не понимаю, зачем тогда работать дворником? Шёл бы в космонавты.

В космосе всегда тихо. И листья в невесомости никуда не падают, висят себе в воздухе. Их даже подметать не нужно…

– У тебя антракт, а у меня привал, – сказал Мишка и повалился на соседнюю лиственную гору.

Ну разве это честно? Я подошла к третьей горке. Какая-то круглая синяя штука лежала сверху, на засохших кленовых листьях.

Я не стала присматриваться. Какая мне разница? Подумаешь, какой-то Неопознанный Валяющийся Объект.

Я зажмурилась. Представила, что лечу. Падаю на пушистые космические листья. И приземлилась. На что-то твёрдое и колючее.

– А-А-А-А-А! – это был настоящий космический крик.

И, кажется, он доносился из-под меня.

– Простите, простите, пожалуйста! Я вас не заметила, честное слово!!!

Откуда я могла знать, что кто-то решил устроить привал на той же горе из разноцветных душистых листьев? Да еще спрятался с другой стороны.

На меня смотрела сердитая старушка. У неё были розовые щёки и чёрные брови, похожие на половинки обруча. Одна половинка почему-то была выше другой. Как будто это я их сдвинула, когда падала. В руках старушка держала мятую синюю шляпку. Рядом валялся мятый… нет, наверное, даже сломанный зонтик.

Вот ужас. Я столько раз ЦЕПЛЯЛАСЬ, ЛОМАЛА, ОПРОКИДЫВАЛА… Но это случалось в тесных комнатах.

А теперь… Прямо на улице я чуть не разрушила целую старушку.

Старушка открыла рот. Сделала вдох.

Я бы с удовольствием провалилась сквозь землю. Только, боюсь, у меня не получилось бы провалиться до конца – ведь я никуда не помещаюсь.

Я представила, как мои пятки торчат из какого-нибудь фонтана в Австралии. А голова – вот она, тут, никуда не делась. Выглядывает из клумбы – так, чтобы старушке было удобнее её ругать.

– Безобразие, – проскрипела старушка. – Ты меня чуть в лепёшку не превратила. Тебе же не два года! Такая большая девочка должна понимать, что она делает… Да, большая… очень большая девочка… – И тут старушка захихикала.

Вот уж чего я не ожидала!

– А я-то, – продолжала старушка, – устала… думала, посижу на листьях минутку. Специально спряталась – может, никто не заметит.

– Вот она и не заметила, – кивнул Мишка.

– Зонтик жалко, – вздохнула Соня, – красивый такой… розовый.

– Это меня жалко, а не зонтик, – проскрипела старушка, отряхивая листья с пальто. – Не надо было обои в розочку покупать!

– Почему? – я снова заволновалась. Может, я всё-таки слишком сильно её придавила? Папа говорил, что от удара может быть потрясение мозга. Вот, она уже путается в словах.

– Потому что в горошек обои лёгкие. – Старушка сердито нахлобучила шляпку. – А в розочку – ужасно тяжёлые! Думаешь, легко семь трубок тащить? Это мне повезло, что я с вами встретилась.

– Повезло? – осторожно переспросил Мишка.

– Конечно. У вас вон какая тележка. Да я тут недалеко живу. Я их быстренько примотаю – и пойдём.

Есть такая игра – нужно стучать по мячу и перечислять:

– Я знаю пять имен мальчиков: Мишка – раз, Гарри – два, Андрей – три…

Так вот, я знаю восемь тяжёлых предметов. Тыква – раз. Обои – два, обои – три, обои – четыре… Семь тяжелющих трубок.

Конечно, старушка нам помогала.

Мы решили тащить санки вчетвером, чтобы было по-честному. Я держала верёвку посередине, Мишка и Соня вцепились в неё по бокам, а старушка суетилась и перебегала с одной стороны на другую. На самом деле ТАК было ещё неудобнее.

Обои лежали поперёк санок аккуратной вязанкой. Как дрова у Мишки на даче.

– У меня в квартире точно никаких обоев не будет, – шепнула я Соне.

– А я себе поставлю тыквотренажер. У меня мускулы будут – как у этого… терминатора. – Соня перехватила верёвку повыше. – Бабушка увидит, скажет – ой, деточка, не подходи к пианино, ты его сломаешь…

С железным грохотом захлопнулась дверь. Мы плюхнулись на неудобную скамейку – холодную, с отломанной спинкой.

– Ну и старушка, даже спасибо не сказала, – пробурчал Мишка. – А я у неё водички хотел попросить.

– Ага, с вареньем. И бутерброд, – подхватила Соня.

– И тортик… с розочками, – добавила я.

– И вертолёт. Раз – и были бы дома.

– Ещё повезло, что она не заставила нас обои клеить, – задумчиво сказал Мишка.

– И пылесосить. Ковры… с розочками.

На пятом этаже открылась форточка. Кто-то поправил занавески.

Я СРАЗУ поняла, что это её окно.

Вы знаете, как я догадалась, правда?

Мы решили не возвращаться назад, а пройти наискосок, через дворы. Мишка сказал, что так будет короче. Трамвай позвякивал вдалеке, как монетки глубоко в кармане.

– Ты уже придумала Жуткий Костюм? – спросила Соня.

Я сделала вид, что не услышала.

Все просто с ума сошли с этим праздником.

Аня всё время рассказывала, какие замечательные Кошмарные Костюмы придумали её одноклассники. Смирнова решила стать зомби. Коровин – утонувшим пиратом. А Львовский выбрал вампира. Лица у вампиров должны быть совсем белые, поэтому он купил в аптеке цинковый крем. Папа сказал, что таким кремом лечат попы младенцам. Ну это же не значит, что вампиры не могут им пользоваться?!

Анька тоже придумала себе костюм. Она решила быть Доктором Смерть. Размотала целую кучу бинтов и покрасила их красной гуашью, как будто они в крови.

Эти бинты сушились по всему дому. Утром папа вляпался в краску, испачкал новую рубашку и сказал немедленно убрать эту гадость. Анька тогда жутко обиделась. На всех.

Даже на меня, хотя я вообще ничего ей не говорила…

– Эй! – Соня подергала меня за рукав. – Ты меня вообще слушаешь?

– Нет, – честно ответила я.

Соня бросила верёвку, достала из кармана мелок и присела на санки рядом с тыквой.

– Тогда смотри.

Соня умеет говорить ужасно быстро.

Но рисует она ещё быстрее.

– Представь, что это я, – тараторила Соня. – Я буду АФЕЛИЯ. Я видела в книжке, у неё волосы длинные, как у меня. АФЕЛИЯ – это такая девушка несчастная, она утопилась. Отчего – не помню, неважно. У неё такое платье белое, тоже длинное… Я бабушкину ночнушку возьму… А в руке у меня будет лилия пластмассовая и ноты.

– А ноты зачем? – удивился Мишка.

– Ну, должна же она из-за чего-то утопиться!!! Пускай из-за музыки. И рубашка у меня будет такая… с кружевами… Правда красиво?!

Афелия на Сониной картинке была очень, очень печальная.

Она стояла у моря. Кудрявые волны были похожи на макароны «Роллтон».

На щеке у Афелии висела большущая слеза.

Мне кажется, ей совсем не хотелось нырять в холодную воду.

Все спрашивают: «Кем ты будешь? Привидением? Чёрной кошкой? Вампиром?»

Я отвечаю: «Ещё не придумала».

Или просто молчу.

Я даже не понимаю, нравится мне этот праздник или нет.

Папа говорит – ему противно смотреть, как все рисуют на себе кровь, этого и в больнице хватает.

Мама говорит – здорово, когда можно посмеяться над тем, что кажется страшным.

А я не знаю, что говорить…

Все люди чего-то боятся.

Я боюсь, когда в унитазе что-то бурчит. Кажется, что тебя сейчас раз – и цапнут за попу.

Боюсь засыпать в закрытой комнате.

Боюсь, что я сделаю что-то не так и все будут смеяться.

И вообще, мне надоело, что на меня всё время оглядываются.

И Анька, и Львовский, и Соня – все придумывают костюмы, чтобы на них смотрели и удивлялись.

А мне нужен костюм САМОЙ ОБЫЧНОЙ, НЕУДИВИТЕЛЬНОЙ ДЕВОЧКИ.

Такой, на которую не обращают внимания.

Но никто не знает, как его сделать. Даже папа.

Красный трамвай так легко поднимался в горку! Обогнал нас, повернул за пятиэтажку, исчез.

Десять домов – Соня.

Десять домов – Мишка.

Десять домов – я.

Мишкины и Сонины дома кончались быстро. А вот мои десять домов растягивались, как жвачка. Нет, как десять апельсиновых жвачек, соединённых в одну!

Я тащила санки с Мишкиной тыквой, смотрела под ноги.

Даже в города играть не хотелось.

И тут я увидела:

ЯНА, ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ОДНУ.

Я шла прямо по буквам, написанным зелёной краской на асфальте.

Ещё два шага:

ЯНА, ТЫ ЛУЧШЕ ВСЕХ.

А потом оранжевые:

ЯНА, ПРОСТИ.

И даже:

ЯНА, Я ДУРАК!!!

У подъезда пятиэтажки стоял… выросший Буратино. Точно, как я себе представляла: тощий, носатый, в шапке с разноцветными полосками, похожей на колпак.

Он вырывал из тетрадки листы, делал из них самолётики и складывал на скамейку.

– А почему написано: «Люблю тебя одну»? – спросила Соня. – Она что, думала, вы любите НЕ ТОЛЬКО её?

Буратино положил самолётик и внимательно посмотрел на Соню.

– Ну ты и язва, – с уважением сказал он.

Кажется, это какое-то медицинское слово. Надо спросить у папы, что оно значит.

– Какая разница! – вступился Мишка. – Главное, тут написано: «Ты лучше всех».

– А ты чего скажешь? – Буратино повернулся ко мне.

Я пожала плечами.

Всё равно я в любви ничего не понимаю.

– Я весь асфальт исписал! А она – ноль внимания. Обиделась. Ты, говорит, неперспективный. И всё.

– А самолётики зачем? – спросила Соня.

– Так она мобильник вырубила. А тут – сердце. Со стрелой… Вон форточка открыта, на первый этаж точно долетят. Я ж знаю, она дома… Даже в институт не ходит.

– А можно попробовать? – подпрыгнул Мишка. – Я только разочек…

– Да легко! – Кажется, Буратино даже обрадовался. – Самолётики доделаем, а потом будем кидать по очереди. Или вон ей дадим. – Он ткнул пальцем в меня. – Она точно докинет.

Самой меткой оказалась не я. У меня только пять самолётиков попали в цель. Мишка тоже всё время промахивался и говорил, что это ветер дует не с той стороны.

Соня забросила в форточку девять самолётов. И только один улетел на соседний балкон. Просто чемпионка по самолётометанию!

– Зря стараемся, – мрачно сказал Буратино. – Если она чего решила – беда. С места не сдвинешь.

Он подбросил последний самолёт – самый большой, с красным сердцем, из которого торчала стрела.

Самолёт развернулся, пролетел надо мной и – приземлился на Мишкину тыкву.

– А это у вас что? – Буратино снял самолётик и сунул его в карман.

– Секретное оружие, – серьёзно сказала Соня. – Супертыква. Маша Яценко увидит – и всё. Влюбится в Мишку на всю жизнь.

– Ну ты… ну ты вообще… – Мишка просто забулькал от возмущения – как суп на плите.

Но Буратино не дал ему договорить.

– Точно. – Он хлопнул по тыкве, как будто поставил точку в конце предложения. – Если уж на неё ЭТО не подействует, тогда… тогда плюну на всё и вообще уеду. В какой-нибудь Сыктывкар.

Сердце на тыкве получилось просто огромное. Мы извели на него целый тюбик помады «Пионовый обман». В киоске ещё продавался «Огонь любви», но Мишка сказал, что цвет у него совсем тухлый.

– Только громко, – просипел Буратино. – Пускай увидит, какой я… уф… перспективный…

Тыкву он держал на плече. Это было даже красиво. Жёлтая тыква, красное сердце. Щёки у Буратино с каждой секундой наливались краснотой – наверное, пионовый обман действовал и на него.

– Я – НА – Я – ТЕ – БЯ – ЛЮБ – ЛЮ-Ю-Ю-Ю!!! – заорали мы вчетвером.

На первом этаже распахнулось окно.

Взъерошенная девушка вскочила на подоконник, замерла на секунду. Короткие синие волосы, жёлтая майка, мятые джинсы… Прыжок – и вот она уже стоит на земле, рядом с Буратино.

– Во дурак, а! Вы такого дурака видели? – Она повернулась к нам. – Ему ж аппендицит вырезали две недели назад! Положи немедленно, кому сказала!!!

– Мальвина… – Мишка смотрел на них и глупо улыбался.

Кажется, он даже не заметил, как сердитая девочка с голубыми волосами выхватила тыкву у Буратино и брякнула её на санки.

А я сто раз видела, как в кино целовались. Ничего интересного.

Мы шли и шли, уже не считая домов. Соня толкала санки сзади, а мы с Мишкой тянули их за верёвку. Тыкву опять привязали. Помадное сердце не оттиралось – ни Мишкиным носовым платком, ни Сониными влажными салфетками. Эти салфетки бабушка пачками пихала ей в рюкзак. Мишка прочитал, что они убивают всех микробов, но «Пионовый обман» был сильнее.

Наконец мы забрались на горку.

Самое трудное позади.

Вот – парк. За высокой чёрной оградой – тёмные стволы деревьев. Листья на ветках почти облетели. Зато хорошо видно красную крышу – там, далеко, за старыми каштанами. Это наш дом…

– Эй, Инопланетянка!!!!!

Я оглянулась. На пустой остановке стоял Королёв, а рядом с ним – королёвский брат. Мрачный пятиклассник с мохнатыми бровями. Оба в новеньких куртках, в одинаковых шапках, одинаково противные.

– В цирк решили устроиться? Клоунами… Гы-ы-ы. – Брат пихнул Королёва в бок.

– На фиг вам эта ерунда на колёсах? Вас и так возьмут! – подхватил Королёв.

– Завидно, да? – прищурился Мишка. – Не старайся. Тебя даже обезьяной не возьмут.

– Че-во? – королёвский брат подскочил и цапнул Мишкину шапку.

Хоп – и она перелетела через высокую ограду, повисла на ветке.

– Горошек, фас!

Все знают, что Мишка просто бесится, когда его называют «горошек».

Я успела раньше Мишки.

А может, я побежала, чтобы не видеть его лицо.

Я ещё не лазала по ТАКИМ высоким заборам. Но это оказалось нетрудно. Вот она – зелёная Мишкина шапка. Если встать на эту перекладину и потянуться – я смогу её зацепить… кончиками пальцев… за самый краешек…

Острые прутья ограды упирались мне прямо в живот. Ужасно больно.

Я слышала, как хихикает Королёв.

Обязательно достану, ему назло.

– А у тебя трусы видны!

Я крутанулась, чтобы не быть к ним спиной. Даже не сообразила – какие трусы, когда я в джинсах?!

Всё равно, шапка уже в руках, можно прыгать.

Можно.

Но почему-то не получается.

Висеть на заборе не просто смешно – это УЖАСНО.

Меня сразу же затошнило, я захотела пи́сать и пить.

Попробовала повернуться – не получается.

Я зацепилась. Застряла. Попалась.

– Оба-на, чучело Инопланетянки! – Королёв заржал на всю улицу. – Будешь ворон в парке пугать!

Бац. Что-то твёрдое ударило меня по ноге.

Бум – а теперь в живот.

Хлоп.

Каштаны. Они швыряют в меня каштанами!

А я ничего не могу сделать.

Бах! Самый большой каштан ударил меня по лбу.

Еще чуть-чуть – и я разревусь.

И тут я увидела Соню. Она тоже схватила каштаны, целую пригоршню, и швыряла, швыряла, швыряла их в Королёва, а тот уворачивался, визжал и вопил.

Мишка только успел замахнуться, а королёвский брат уже разбежался, сбил его с ног, и они покатились по опавшим листьям, по земле, по собачьим какашкам.

Королёв наклонил голову и кинулся к Соне.

Фигушки! Он даже не смог её как следует стукнуть – она махала кулаками, как настоящий боксер, и лягалась ногами, как настоящий каратист.

– И-и-и-и, – заорала я на всю улицу. Я больше не могла молчать, не могла висеть на этой ограде и смотреть, как лупасят моих друзей. Ещё секунда – и я бы просто взорвалась от злости.

Все ужасные слова, которые я слышала на улице, все слова, которые Анька говорила шёпотом по телефону, скопились у меня в животе. Я готова была стрелять ими в Королёва, чтобы его не стало, не стало совсем. Но я ничего не успела сказать. Злость как будто облила меня кипятком, подбросила вверх, и – я приземлилась на коленки, оттолкнулась от асфальта и рванула вперёд.

Королёв трус.

Я знала.

Увидел меня – и завопил: «Дура ненормальная!»

А потом побежал.

Никто бы за ним не погнался.

Нам вообще надо в другую сторону.

И тут королёвский брат наклонился, цапнул веревку и помчался вниз по улице.

С нашей тыквой на наших санках.

– Стой! – заорал Мишка.

Санки грохотали, подпрыгивали, дребезжали колёсами.

Земля стучала по пяткам.

Сердце прыгало в ямке, спрятанной под воротником водолазки.

Мы бы точно его догнали. Но королёвский брат выпустил верёвку из рук.

Всё случилось в один миг.

Вижу – вот санки обгоняют Королёва, рыжую кошку, трамвай…

Вспоминаю – в два года, когда я была ещё НЕ СЛИШКОМ БОЛЬШОЙ, папа сажал меня на колени, подбрасывал и говорил:

– С кочки на кочку, с горки на горку… в ямку – бух.

Санки летят – с горки, с горки, с горки.

Цепляются за камень, опрокидываются, катятся, ударяя тыкву круглым боком о землю…

БУХ.

Верёвка лопнула. Санки погнулись. А тыква… Наша тыква раскололась. Пополам.

Никогда не видела, как Мишка плачет.

Я отвернулась. Соня – тоже. Ничего тут не сделаешь, не скажешь.

Пусть Мишка думает, что мы не заметили.

– А кто решил, что на конкурс нужно ЦЕЛУЮ ТЫКВУ? Мы с Мишкой уставились на Соню.

– Сам посмотри. Её как ножом разрезали. И так видно, что огроменная.

– И чего? – Мишка сердито шмыгнул носом. – Я на стол половинку тыквы положу, да? Как дурак ненормальный?!

– Мишка. Ты, как дурак НОРМАЛЬНЫЙ, приготовишь из этой половинки еду. И не простую, а какую-нибудь такую… для главного приза.

Мишка вздохнул. Подёргал замок на куртке. Вытер щёку плечом.

– Между прочим, это не простая тыква.

– А какая? – удивилась я.

– Молочная.

– Как зуб, что ли? – фыркнула Соня.

– Сама ты зуб! Я в одной книжке читал, как молочную тыкву выращивать. Такой ни у кого не будет, потому что книжка старая и все про это забыли.

– Значит, это секрет? – спросила я.

– Ага, – кивнул Мишка. – Американский секрет, во как!

– Супер! – выдохнула Соня. – Мы для твоей Американской Секретной Тыквы придумаем Русский Секретный Рецепт. Самый вкусный. Увидишь, все к тебе прибегут. И Машка Яценко тоже.

Я представила, как через всю школу тянется длинная очередь: Маргарита Романовна, директор с блестящей лысиной, Маша Яценко, вурдалаки, вампиры и зомби.

Пусть не волнуются.

Тыква большая, всем хватит.

Осталось придумать, что из неё приготовить.

Семечки мы вытряхнули в траву. Всё равно они нам не нужны.

Санки тоже оставили. Они и так поломались.

И подошвы с колёсами решили не отклеивать.

Мишка сказал, они уже не модные, а тёть-ленины дочки давно выросли.

– Давай половину тыквы на санки положим, – предложила Соня. – Две половинки – уже не модно.

Мишка не спорил. Только вздохнул: «Эх, столько добра оставляем».

Зато с половинкой тыквы очень удобно садиться в трамвай!

Ветка нам ужасно обрадовалась.

Прыгала вокруг нас, как будто у неё на пятках были пружинки.

И тыква ей сразу понравилась. Она даже хотела в неё залезть, но Мишка не дал.

– Нечего собаке лежать в еде.

Ветка не обиделась. Она была такая счастливая – вся в семечках и каких-то жёлтых ошмётках. Бежала за нами на кухню, путалась под ногами.

– Что готовим? – Соня бухнула тыкву на стол.

Я взглянула на ярко-жёлтую половинку. Хотя, если ХОРОШО присмотреться, она была грязно-жёлтая. Теперь понятно, почему Баба-Яга сначала отправляла добра молодца в баню, а потом решала, стоит ли его есть…

– Может, её помыть? – озабоченно сказал Мишка.

– Ой, у мамы есть мыло такое, кофейное, пахнет – обалдеть, – затараторила Соня. – Я могу сбегать…

– Кто ж ТЫКВУ кофейным мылом моет!!! – возмутился Мишка. – Лучше мочалкой потрём. Я утром всегда спину тру. Для бодрости.

– А тыкве зачем бодрость? – удивилась я.

– Ну… Может, в ней витамины забегают… от силы трения.

Мы поливали тыкву по очереди. Мишка. Соня. Потом я. Шланг у душа сам собой гнулся в разные стороны. Поэтому получилось, что мы немного полили друг друга. Мишку. Соню. Меня. Даже Ветке досталось.

– А мне мочалку подарили, – пробулькала Соня. – Она как рыбка. Я могу сбегать…

– Сонь, тебе точно не музыкой, а бегом заниматься надо, – сказала я.

– Ты моей бабушке это объясни, – вздохнула Соня.

– Да ты просто чемпион по этому… многоборью, – Мишка стал загибать пальцы: – спортивная ходьба – раз, метание в цель – два, бокс – три, бег – четыре…

– Ещё подъём тяжестей не забудь, – добавила Соня, – твоя тыква тяжёлая, как шкаф!

– Короче, ты чемпион по тыквандо! – Я выключила воду и стала вытирать тыкву чёрным Анькиным полотенцем. – Жалко, что ты не повар!

– Почему это? – обиделась Соня. – Я на бабушкин день рождения салат делала, так дядя Сеня сказал, что это ШЕДЕВР!

– А это чего такое? – недоверчиво спросил Мишка.

– А это такое произведение искусства. Великое, – скромно сказала Соня. – Я все белки́ из яиц выела, только желтки порезала. А оказалось – так в сто раз вкуснее.

Соня сказала, что тыкву надо чем-нибудь начинить. А потом засунуть в духовку. Тогда будет видно, что она огромная.

– Только начинка должна быть какая-нибудь… необыкновенная.

– Например? – Я села на корточки у холодильника.

– Ну-у-у, – мечтательно сказала Соня, – авокадо с ломтиками ананасов, кусочками фейхоа и зёрнышками граната.

– И где мы это возьмём? – Я заглянула в кастрюлю с борщом. – У меня в холодильнике никаких зёрнышек с ломтиками. Есть куриная нога, но она для папы.

– Не повезло, – вздохнула Соня. – Тогда берём рис.

– Почему? – удивилась я.

– Потому. Бабушка на два дня уехала. Она целую кастрюлю сварила, чтоб на завтра хватило. Вы мне друзья или нет?!

В кастрюлю с Сониным рисом я добавила сахар.

– Вкусно, – сказала Соня, облизывая ложку. – Нужно ещё чего-нибудь добавить.

– Может, зёрнышки авокадо? – предложила я.

– А у меня мама пироги с корицей пекла, – подхватил Мишка. – Давайте корицы насыплем!

Мы даже сказать ничего не успели, а Мишка уже вылетел из кухни.

И тут же в прихожей раздался вопль.

– А-А-А-А-А!!!

У меня от страха даже пятки вспотели.