Текст книги "Дом без номера"

Автор книги: Мария Бережная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 20
История Оловянного солдатика на новый лад

В Дом без номера снова заглянул Бродяга, и опять вокруг него сгрудилась вся детвора. И не только. Заглянули молчаливая Полина и задумчивый Мишка, а в углу устроились Прядильщица и Хлоя.

Я уже давно заметил, что свои сказки Бродяга рассказывает не просто так. В его историях каждый может услышать отголосок собственной жизни, а иногда – найти ответ на какой-то очень важный вопрос. Может, таковы все сказки, но Бродяга ухитряется рассказывать их вовремя, что, согласитесь, не каждому дано.

В последнее время во многих его историях упоминаются музыка, музыканты или актеры. И дороги… Как нарочно! Конечно, он очень многое обо мне знает. И может быть, какая-то часть его сказок адресована лично мне… Да, я скучаю по… музыке. Да, меня тоже ждут где-то там, далеко. Но я же не могу просто так оставить Дом и его обитателей! Не могу.

Бродяга хитро взглянул на меня – ну, точно! – и начал…

Они вместе уже несколько десятков лет. Правда, когда они только встретились, их звали по-другому. И выглядели они тоже по-другому.

Она в то время носила пошлые эстрадные платья с дурацкими блестками и танцевала в кабаре.

А он был солдатом. Только вернулся из армии, и друзья посоветовали ему сходить развлечься.

Под Рождество, когда одиночество особенно сильно давило на сердце, он выбрал относительно недорогое заведение, где играла веселая музыка, и вошел. Как раз начинался ее номер.

Она изображала балерину, танцующую у озера под неуместно веселую песенку. Ужасный номер – пародия на «Лебединое озеро».

Он не видел ни короткого платья, ни пудры, которая толстым слоем покрывала ее лицо и плечи – пот начинал течь уже через несколько минут, проведенных на сцене (софиты жарили невыносимо).

Он видел ее усталые глаза, натянутую улыбку и танец. Танец, который она вела, несмотря ни на что.

Их роман был обречен с самого начала: хозяин кабаре тоже любил ее. Точнее, не любил – желал, как самую неприступную из всех «птичек». Она всегда ускользала из его рук в самый последний момент. Ускользала к своему стойкому солдату.

Они гуляли по улицам, покупали жареные каштаны, и он дул на каждый, чтобы его – его! – балерина не обожглась.

Он обожал ее молча, когда она танцевала.

Он обожал ее молча, когда по утрам, в маленькой квартирке, она готовила завтрак.

Он обожал ее молча по ночам, когда вся она принадлежала только ему, а не тем, кто бывал вечерами в кабаре.

Он всё делал молча, потому что был немым от рождения. А она говорила, что в этом есть особый шик: сразу видно – мужчина не разменивается на слова, просто делает, и всё.

Но рано или поздно должна наступить развязка. А то бы они так и гуляли вечно по парижским бульварам и ночевали в его маленькой квартирке.

Зрители замечали, что ее танцы стали еще прекраснее – появилась страсть, игра, энергия. И хозяин кабаре всё чаще выходил в зал именно на ее выступления. И как-то раз, уже под утро, когда она собиралась уходить, закрылся с ней в гримерке. Никто не знает, что тогда произошло, но кабаре загорелось и сгорело до самого фундамента. На пепелище нашли изорванное платье балерины и куртку от военной формы с оловянными пуговицами.

А наши герои пропали.

В далеком прошлом один писатель-сказочник увидел эту историю во сне. Он не знал, что такое «кабаре», он видел только Балерину и стойкого Оловянного солдатика. И пожар, который поглотил их обоих.

– Это они, да? – Алина или Марина всё это время просидела, затаив дыхание.

– Да.

– То есть они не погибли?

– Они погибли для своих друзей, для хозяина кабаре и для Парижа того времени. Потом они немного пожили на страницах книг Андерсена, но им это быстро надоело. И тогда Солдатик и Балерина сменили платье и военную форму на джинсы и свитера и отправились в современный Петербург.

Они так и ходят где-то здесь.

Глава 21
Самая настоящая русалка

Извините, я всё же отлучусь. Ненадолго.

Бродяга умеет рассказывать сказки так, что после них обязательно нужно что-то сделать. А я слишком давно не слышал флейту, и мне начинает казаться, что она уже звучит где-то здесь. Но это неправда, разумеется.

Пока меня нет… Я вам не рассказывал про нашу русалку? Да, всё приберегал на попозже. Вы тогда загляните к ней сами, ладно? Она любит гостей, хотя не всегда это показывает.

Если бы он только знал, как же ей бывает холодно!

Лорелей сидела на своем любимом камне и слушала, как он играет. Она не знала имени музыканта, но куда бы ни шла, всегда стремилась обязательно пройти мимо его дома. Даже когда окна были темными, Лорелей всё равно приходила сюда, садилась на камень, поджимала колени и огромными серыми глазами смотрела на море.

Раньше ей говорили, что море – это ее родители: ветер – отец, а вода – мама. Отец гладил ее по длинным волосам, мама играла и пела.

И кажется, он тоже слышал эту музыку! Иначе как объяснить то, что совсем недавно он напевал песню про русалку, которая вылавливала тонущих моряков и, касаясь их губ, выпивала последний вздох? Только он пел, что так она питалась, а на самом деле это всего лишь способ согреться.

Этот холод жил внутри нее с рождения, он терзал ее утром и вечером, не давал передышки и ночью. Даже когда она говорила, ее зубы выбивали дробь. Раньше ее звали Лролей. Но из-за вечного озноба она никогда не могла выговорить имя правильно, отсюда и родилось – Л-ло-ре-лей.

И лишь недавно, лет двести назад, ей ненадолго удалось согреться. Именно так, как пел музыкант – Лорелей спасла случайного моряка: его грудь была пробита деревянной реей и он умирал у русалки на руках. Моряк бредил. Увидев Лорелей, он решил, что она ангел, и попросил его поцеловать. И коснувшись его губ, с которых тут же отлетел последний вздох, Лорелей впервые в жизни избавилась от ненавистного холода.

Но это случилось только однажды. С тех пор она жила как прежде: грела озябшие руки в лучах солнца, спала, свернувшись клубочком где-то в лесу, гуляла по полям, плавала в море.

А музыкант опять пел про русалок, и Лорелей поморщилась – он всё же поет неправильно!

Дождавшись, когда он замолчал и выключил свет, Лорелей подошла к дому. Она легко забралась на третий этаж, спрыгнула с перил балкона и вошла в гостиную.

Лорелей коснулась пальцами струн гитары, стоявшей у дивана, покрутилась у большого зеркала. Темнота русалке не помеха, она видит всё – даже то, чего, на человеческий взгляд, в комнате нет.

«Он мой!» – беззвучно ощетинилась Лорелей на темных существ, ютившихся по углам. Их тоже привлекала энергия сердца и тепло души музыканта. Существа сгрудились в кучу, но Лорелей всё равно зашипела на них, почувствовав, как ногти на руках твердеют и становятся длинными острыми когтями, а рот наполняется слюной.

Хоть и редко, но бывает, что Лорелей жаждет крови. Боя, когда жизнь побежденного врага можно высосать до капли вместе с его кровью, и неважно, чья жизнь и какого цвета кровь.

Почувствовав это, существа в ужасе разбежались, в комнате снова стало тихо. Желание воевать тоже исчезло.

Лорелей одернула платье и пошла дальше, тихо шагая по деревянному полу босыми ногами. Она приподняла подол, осторожно вступила в блестящую полоску лунного света, присела и… легко проскользнула сквозь половицы в том месте, где луна прочертила ей дорожку. И так же невесомо, по-кошачьи, опустилась в спальне.

Музыкант спал в одежде, лежа на спине поверх покрывала. На тумбочке стоял недопитый бокал белого вина, рядом примостилась вторая гитара. Он спал неспокойно, вертел головой, вздрагивал всем телом и временами шарил около себя рукой, как будто хотел что-то нащупать.

А возможно, он просто чувствовал присутствие русалки.

Лорелей взяла бокал с тумбочки и пригубила. Вкус ей не понравился, а вот ощущение мужской руки на ножке бокала (предметы довольно долго помнят прикосновения человека) оказалось просто восхитительным. Русалка остановилась около кровати и протянула озябшие ладони к музыканту, потом осторожно устроилась рядом – покрывало даже не примялось.

Лорелей какое-то время просто сидела и любовалась. Его волосы, собранные в сбившийся хвост, были такой же длины, как у нее, и примерно такого же цвета. Она провела по ним рукой и не выдержала – наклонилась и потерлась щекой. Коснулась пальцами гитары, лаская, провела по грифу и дальше – по бедру мужчины, такому упоительно теплому, по животу – и дошла до груди. Лорелей выдохнула сквозь зубы, почувствовав, как отступает холод. Она вытянула обе руки и, сделав их почти прозрачными, погрузила в грудь музыканта. Тепло потекло по ее венам, от нахлынувшей энергии Лорелей тихонько застонала, откинув голову назад. Она упивалась тем, как рушится лед внутри, как согреваются вечно холодные пальцы, как начинают гореть губы…

Но вдруг… Музыкант хрипло застонал, вздрогнул всем телом и стал тихо и часто дышать, словно пытался вдохнуть, но что-то мешало. Лорелей быстро выдернула руки из груди мужчины и напряженно вгляделась в его лицо. Тот успокоился.

Тогда она наклонилась к уху музыканта и рассказала, как всё на свете устроено на самом деле, и как было до него, и как будет после. Она говорила не голосом, а душой и сердцем, поэтому никто кроме музыканта и самой русалки не слышал этих слов.

Он нахмурился во сне, а Лорелей, не удержавшись от искушения, осторожно коснулась губами, которые снова стали ледяными, мочки его уха, по-кошачьи потерлась носом о щеку. И неожиданно у нее вырвалось тихое гортанное мурлыканье.

Лорелей беззвучно засмеялась, поймала звук, не давая ему вырваться, а потом сунула руку под вторую подушку на кровати и, разжав пальцы, отпустила. Русалка представила, как музыкант будет ворошить постель в поисках кошки, и улыбнулась.

После этого она быстро выскользнула в окно. Легко приземлившись со второго этажа, Лорелей одернула платье и побежала вперед, танцуя и подпрыгивая от греющих ее новых ощущений.

Через два дня русалка обнаружила, что музыкант уехал, а на ее любимом камне стоит термос с глинтвейном и лежит его теплая черная куртка. В эту куртку можно было уместить трех Лорелей, и она совершенно не подходила к длинному платью. Но разве от этого куртка грела меньше?

Глава 22
Дом не впускает Зло, а Хлоя рассказывает о себе

Сегодня очередь Лорелей прибирать подъезд, и русалка, весело насвистывая разухабистую матросскую песенку, мыла ступеньки.

– Вы, наверное, консьержка, да? – внезапно раздалось сзади.

Лорелей обернулась на голос и с удивлением посмотрела на странную пару. Она, конечно, привыкла к тому, что в Доме ничего просто так не случается и сюда часто приходят странные личности, но эти двое были странны именно своей обыкновенностью. Высокий мужчина в светлом костюме смотрел с дружелюбной хамоватостью и вертел на пальце ключи от машины. Его дама – это она приняла Лорелей за консьержку – с удивительным мастерством балансировала на мокрой плитке пола на высоких шпильках, напоминающих палочки для суши.

– Нет, она такой же жилец дома, как мы все. Вы к кому? – сверху осторожно спустилась беременная Хлоя.

– Мы хотели квартиру себе здесь посмотреть. У вас мансарда свободна? – спросила женщина без тени улыбки.

– Нет. А как вы сюда попали?

– Что значит – как попали? Через дверь! – мужчина поставил ногу на ступеньку, чтобы подняться, но неожиданно во дворе заорала сигнализация машины.

Пара обернулась к входной двери и пропала. Вернее, не пропала – оба просто оказались по ту сторону двери в подъезд. Лорелей и Хлоя заметили, как они досадливо поморщились и, синхронно махнув руками, пошли к машине.

– Кто это был? Это Дом их выгнал? – осторожно спросила Лорелей.

Она втайне полагала, что бывшая гадалка знает о Доме столько же, сколько и Варцлав.

– Это было Зло. Ты не устала, Лорелей? Пойдем попьем имбирного чаю, и я всё тебе расскажу.

Хлоя увела русалку к себе в квартиру, где оказалось на удивление тихо и спокойно, что в принципе не случается там, где проживает хоть один ребенок.

– Дети в садике, а Джеффери на работе, – пояснила Хлоя, разливая чай.

Лорелей кинулась помогать забавно переваливающейся при ходьбе, как все беременные, хозяйке, и через несколько минут они уже сидели за столом и пили ароматный имбирный чай с вкусным шоколадным печеньем.

– Понимаешь, Лорелей, в наш Дом попасть очень сложно, – начала рассказывать Хлоя. – Он защищает всех, кто пришел сюда. Ты уже заметила, что здесь живут необычные люди? Хотя обычных людей не бывает, это я тебе не раз говорила… Но у нас здесь слишком много слишком необычных, а их Зло считает особым лакомством. Ведь не зря ж чем ты страннее, тем больше бед и проблем на тебя сваливается – это как раз Зло и старается.

Странно, зло в ее рассказе называлось именно так – Зло с большой буквы. Как будто оно живое.

– Обычные люди просто не видят входа в Дом – той самой арки с проспекта. Но если подкараулить, когда кто-то из жильцов проходит через нее, то можно успеть нырнуть внутрь. Сегодняшние посетители наверняка так сюда и попали.

– Но сейчас всё в порядке? – встревоженно спросила русалка.

– Да. Тут главное – не задумываться и не анализировать.

– Что? – Лорелей удивленно подняла брови.

Хлоя положила руку на живот.

– Как с той сороконожкой. Ну, смотри – среди нас хватает странных существ, большинство из которых вообще не люди, так? Если раздумывать и анализировать, как, что, почему, кто мы такие и как сюда попали, то почему-то всё хорошее вокруг начинает куда-то исчезать. Не пробовала? И правильно, и не надо. Вот я и говорю, что нужно действовать не думая. Понимаешь?

Лорелей отрицательно покачала головой.

– Я тоже не очень. Вернее, головой понимаю, а внутри – не до конца. Знаешь, чем я раньше занималась? Давно-давно, еще до Джеффери?

– Чем?

– Гадала, – грустно улыбнулась Хлоя. Почему-то она не очень любила вспоминать свое прошлое. – Раньше я жила в одном… в одной стране и гадала на картах Таро. Ко мне приходили люди, я открывала им одну-единственную карту и рассказывала судьбу. Конечно, немного сглаживая. А потом, когда человек уходил, с помощью той же карты я могла увидеть, что у него в ближайшее время произойдет в жизни на самом деле. А в тот день… В тот день по крышам домов стучал дождь, создавая особую, ни с чем не сравнимую мелодию. Много людей: музыкантов, писателей и художников – пытались ее запомнить и передать то чувство, что рождается в душе у любого живого существа, когда приходит время дождей. Лучше всего это получается у блюзменов.

Да, конечно, это любимая музыка Билли.

Когда небо надевает платье самого совершенного – дымчато-серого цвета, когда дождь-непоседа, дождь-волшебник дарит людям минуты тишины, минуты отдыха от постоянного бега, от необходимости куда-то идти, что-то делать: работать, любить, учиться, – тогда не надо воевать с собственной совестью, доказывая ей, что это не приступ лени, а просто возможность перевести дух. Куда торопиться, если на улице дождь?

Это наше время. Время романтиков и мечтателей, время, когда можно замереть и просто смотреть на дождь, стоя у окна, а лучше – сидя на подоконнике и завернувшись в свое умиротворенное настроение, как в старый родной плед. Да-да, я знаю, дорогая, еще вчера я говорила, что самое главное – никогда не врать самому себе! Но это – другое: это возможность дать себе передохнуть. Научишься, не переживай, ведь я тоже была похожа на тебя.

И еще, в отличие от солнечной погоды, дождю можно верить. Он никогда не соврет, самые твердые обещания даются в дождь, и слово, сказанное тобою, не улетит по воздуху в другие страны. Нет, оно превратится в тяжелую радужную каплю и уйдет в землю, чтобы потом прорасти довольным жизнью цветком, а может, высоким надежным деревом, которое защитит нас от нескромных взглядов окружающей реальности.

Раньше я смотрела на мир с любопытством первооткрывателя, смотрела глазами карт, которые уже давно стали частью меня самой, частицей моей души. Кстати, сейчас я к ним почти не притрагиваюсь. А тогда еще гадала, да…

В тот день первой картой моего путешествия оказалась Колесница, ее значение – «поиск и нахождение своего места в жизни, самопознание, сила воли» – с готовностью подсказала мне старая книга тетушки Грей. «Дорога… Передо мной открыты все дороги!» – подумала я тогда.

Я открыла тяжелую скрипучую дверь. За ней тоже шел дождь. Серые улицы приветливо улыбнулись умытыми, блестящими окнами домов.

– Передо мной открыты все дороги! – как заклинание для придания храбрости, повторила я и храбро шагнула в объятия уже знакомого мира.

Сколько раз я бесплотной тенью гуляла по этим улицам! Каждый дом, каждую душу, каждое дерево я знала, как говорится, «в лицо». Но я ни разу здесь не была. Да, я немного походила на нашу Мими. Кстати, недавно Мишка предсказал ей большое путешествие… Как ты понимаешь, бедняжка Мими теперь сидит на диване и боится.

Тогда, жадно вдыхая полной грудью незнакомый свежий, ароматный воздух и не оглядываясь, я сделала еще пару шагов вперед. Потом еще пару, запахнув поплотнее плащ. Я носила такой большой серый плащ, кажется, в нем раньше ходил кто-то из моих родственников.

Дверь за спиной захлопнулась, и я знала – для меня она больше не откроется, поэтому не надо оглядываться, втайне лелея надежду когда-нибудь вернуться. Если человек хоть раз оглянулся, он рано или поздно захочет повернуть назад, а это невозможно: нельзя вернуться в мгновение, которое ты уже прожил. И в счастливых воспоминаниях нет будущего – ни капли. Честно-честно! Да и поворота назад нет, это иллюзия. Но приятная и правдоподобная, не спорю.

Тогда меня ждал новый, но уже такой родной мир. В кармане лежали верные карты – оставить их в доме рука не поднялась: как я же без них? И как же они без меня?

Ласково потрепав меня по щеке, ветер полетел по своим делам. У него их много: пока никто не мешает, надо поболтать с деревьями, постучаться в окна и двери, напоминая людям всё, о чем они забыли.

«Влюбленные», – сказали мне карты, когда я машинально вытащила из кармана плаща первую попавшуюся, на ощупь. Какие «Влюбленные», если я только пришла? Я помню, что подняла глаза, спрашивая совета у неба, но взгляд уперся в окно, где очень серьезная парочка – он и она, лет трех-четырех, – прижавшись носами к стеклу, самозабвенно строили рожи прохожим. Вырастут – и забудут друг друга, потом снова встретятся и поженятся, придут в этот переулок – увидят, вспомнят, посмеются и купят здесь дом для своих детей.

Потом выпала «Звезда» – этим карты меня уговорили. «Звезда» – это место, где тебя если не всегда, то именно в эту минуту ждут. Ниточка такая, очень важная.

Я постучала в первую попавшуюся дверь, из-за которой гостеприимно пахло кофе. Зазвенел колокольчик – ну куда же без него? Внутри, подперев кулаком голову, сидела скучающая хозяйка. Услышав, что я вошла, она встрепенулась и тепло, с улыбкой, поприветствовала меня.

Она сразу поняла, что я не случайная посетительница, забежавшая спрятаться от дождя в уютной тишине ее кофейни. Нет. Как и положено порядочной хозяйке кафе, она была немножечко ведьмой. А как же иначе? Ведь именно здесь люди оставляли свои беды, сбрасывали с плеч тяжелые одежды усталости и дневных недоразумений, а уходя, уносили с собой звонкие подарки, которые хозяйка спрятала у них в карманах. А сама хозяйка, крякнув, вылезала из-за стойки, забавно переваливаясь (я только потом узнала, что она разменяла уже не первый век), шла в центр комнаты и с веселым окликом выметала все неприятности, горести, усталость и бедность на улицу. Как тараканов. И чужие проблемы и беды, сердито шевеля усами, разбегались кто куда.

Так я нашла себе очередной дом.

Я варила кофе, пекла сладкие булочки, а иногда, услышав зов, подходила к случайным посетителям и предлагала им погадать; и они, как ни странно, никогда не отказывались.

Потом я научилась фотографировать, и это снова полностью изменило мою жизнь.

А дождь всё барабанил по крышам домов, умывал улицы и напевал под нос свой любимый блюз, и ему не было никакого дела до меня. В этом отличие волшебников от людей: они сами разбираются со своей судьбой, предназначением и прочими сопутствующими их рождению событиями. И до окружающего мира дождю тоже не было никакого дела: он здесь не просто гость, а член семьи и вообще, самый важный на свете. Дожди – они такие: редко считаются с общественным мнением. Оно и к лучшему: представь себе дождь, спрашивающий у нас совета!

Хлоя закончила свою историю и грустно улыбнулась Лорелей. Та, подперев рукой щеку, смотрела в окно.

Русалка не скучала по родному дому – как большинство подлунных детей, она считала своим домом весь мир. И все же Лорелей немного жалела подругу. Пусть они и познакомились недавно, но уже успели проникнуться какими-то общими тайнами, любовями и общим смехом. Если Лорелей, при всей своей русалочьей неулыбчивости, в душе всегда пребывала в хорошем настроении, то Хлоя, несмотря на яркую улыбку, всё больше скатывалась в бездну мизантропии. При этом она не переставала искренне любить окружающий мир, мужа, детей и друзей. Просто…

Просто у беременных так бывает. В какой-то момент они начинают видеть всё вокруг болезненно ярким и подсознательно побаиваются выпускать в эту реальность своего ребенка. А может быть, включается сигнальная лампочка легкой ревности: как тот, кого ты столько времени носила под сердцем и кто был только твоим, вдруг станет «всехним»? Все смогут на него смотреть, играть с ним и любить его… Вроде и хочется разрешиться от бремени поскорее и посмотреть на того или ту, в ком смешались две родительские жизни, заглянуть в глазки, подуть на личико, – и в тоже время не хочется ни с кем делиться. В общем, у женщин так бывает.

«Это нормально», – решила для себя русалка.