Текст книги "Столик в стиле бидермейер"

Автор книги: Мария Баганова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ну с… материнством?

– А-а-а… не знаю, – пожала она плечами. – Вера – ребенок непроблемный. Неизбалованный. Нам с Надей даже кажется, что уж слишком Карина жесткая, командовать привыкла. Но мы стараемся: балуем Веру вовсю!

– И Анна Федоровна? – спросила я. – Кстати, как у тебя с ней?

– Нормально. – Галя даже удивилась вопросу. – Дама она с заморочками… Ну и что?

– Наверно, это она меня со школы так напугала, – рассмеялась я.

– Да старенькая она уже, – улыбнулась Галя. – Кто ее всерьез воспринимает? Только Надя… и все. – Галя оглядела зал и указала на Романовну: – Вон и вторая сидит ей под стать. А Майя Ивановна мне нравится. Она веселая. И, видать, добрая…

– Откуда ты знаешь?

– А из-за нее. – Галя снова кивнула в сторону Романовны. – Это ведь она ее попросила пригласить. Бабуля и не отказала.

Бабуля? Я не сразу поняла, что бабулей Галя назвала Анну Федоровну. Ну да… Надя ей мачеха. А мать мачехи своего рода бабушка.

* * *

По лестнице затопали детские ножки. Верочка, умытая, причесанная и наряженная в розовое платьице, прибежала к гостям. Галка легко подхватила ее на руки и подкинула вверх.

– Ой, не урони! – ахнула Майя Ивановна.

– Не уроню, я сильная, – успокоила ее Галя.

И они вдвоем принялись играть в чужого ребенка. Именно так, я не оговорилась: для посторонних людей получасовое общение с дитем – забава. Галя своих еще завести не успела, а Майя Ивановна опоздала.

Майя Ивановна была доброй женщиной. Даже нет, не доброй, а добродушной. И совсем не добренькой, даже временами ехидной. Хотя с Анной Федоровной они считались подружками, мне всегда мерещилось в их отношениях что-то вроде ревности. Особенно когда я узнала, что Анна Федоровна, на правах приятельницы, пользуется бесплатными консультациями тети Майи. Та по-настоящему хорошо разбиралась в стилях мебели и в художественных направлениях.

– Сапожник без сапог, – шутила она. – Знать знаю, а сама приобрести ничего не могу. Средства не позволяют.

На месте тети Майи я бы завидовала. Но это я. Возможно, тетя Майя намного лучше и добродетельнее меня.

С опозданием пожаловали соседи – супруги Кудриловы, Ольга и Дмитрий. Как я могла понять, между ними и Надей шло негласное соревнование: чей дом лучше.

Тут же вслед за ними на роскошном джипе с объемным багажником прибыл тот самый пожилой антиквар Артем Сергеевич, о котором говорила мне Майя Ивановна. С ним был довольно прикольный парень Володя, его помощник. По всей видимости, пригласили его в качестве грузчика: именно он торжественно внес в зал обернутого в мешковину виновника торжества – изящный круглый столик в стиле бидермейер с бисерной вышивкой в центре круглой столешницы. Мы столпились вокруг, восхищенно ахая. Причем лично в моих возгласах почти не было притворства, там на самом деле было на что посмотреть: фанеровка, лак без современного вульгарного блеска, резные украшения, которые вовсе не казались чрезмерными, так как располагались в основном на ножке и частично скрывались столешницей. Бисер мельчайший, страшно подумать, скольких усилий стоила вышивальщице эта композиция: разбитая урна, сломанная стрела, сердце и увядающие цветы. Вокруг венок из темно-зеленых листьев.

Галочка прочла нам небольшую лекцию о бисерной вышивке. Видно было, что она старательно готовилась. Выступала, словно у доски. Анна Федоровна даже начала невольно одобрительно кивать головой. Так она всегда делала на уроках, если ей нравился ответ. Было бы очень интересно, если бы Галя так не затянула.

– Начало девятнадцатого века – время буржуазии. Это Россия припозднилась, а во Франции уже свершилась революция, и к власти пришел Наполеон. Буржуазия всегда ценила удобство, вот и мебель стали делать добротную, удобную. Позднее один поэт дал этому стилю название «бидермейер» – «бравый господин Мейер» в переводе. Правда, в те времена под удобством понимали немного другие вещи, чем теперь: табуретку удобной никто не считал, – стрельнула глазами Галочка. – Этому понятию не противоречили изогнутые спинки и подлокотники, точеные ножки столов. Вот посмотрите на наш!

Хозяин дома и Дима, переглянувшись, удалились на кухню пропустить по рюмочке. Там они о чем-то увлеченно беседовали. До меня долетали обрывки их фраз:

– Во-первых, гидроцикл надо зарегистрировать в ГИМСе, во-вторых, нужно «сдать на права» в том же ГИМСе, курс длится полтора месяца, в-третьих, – ежегодное техническое освидетельствование, плюс платить налог…

– Н-да… геморрой.

– За нарушение правил берется штраф один МРОТ, но может такой паршивец попасться, что… А плюс еще не везде кататься можно!

– Но тут-то на нашем водохранилище – благодать!

В гостиной звучала совершенно другая тема. Галочка уже закончила свой экскурс, и теперь Анна Федоровна рассуждала об ушедшей эпохе.

– Строительство водохранилища – настоящий акт вандализма, – декларировала Анна Федоровна. – Сколько всего было уничтожено! История поместья насчитывала более двух веков! Здесь побывали многие известные личности. Одно время здесь даже гостил сам Великий Поэт. – Она обвела всех торжествующим взглядом. – Да, да, именно, а впоследствии бывали его потомки.

Она говорила о столике, словно о живом существе, а Зябужские были ее близкими знакомыми, канувший же на речное дно дом ее собственной усадьбой.

– Я счастлива, что нам удалось спасти хоть крохи. Вот этот столик неминуемо бы сгнил в каком-нибудь сарае, как погибло уже многое… Местные жители просто не в состоянии оценить истинную красоту.

А двадцать лет назад она рассуждала совсем по-другому! Широкими шагами к светлому царству коммунизма… «Таню, начитанную романами, которыми была набита ее голова» – вот честное слово, не придумала, так она говорила о Лариной.

Напротив меня сидела Надина соседка Ольга и откровенно скучала. Ей не было никакого дела ни до Поэта, ни до его потомков, ни до Зябужских с их затопленным домом и резными столиками. А может, просто догадывалась, что от нее ждут восхищенных вздохов, и молчала назло.

Я села рядом с Володей. Он, как и я, не вписывался в компанию, имел вид слишком легкомысленный и попсовый. А еще носил сережку в ухе и бусики на шее. Анна Федоровна воззрилась на эти бусики с нескрываемым ужасом и отвращением. А мне понравилось: надо бы и мне себе придумать какой-нибудь нарочито мужественный атрибут. Выяснилось, что Володя не только реставрацией подрабатывает, но еще и дизайном.

– Тебе сайт не нужно сделать? – поинтересовался он.

– Не-а. Зачем мне сайт?

– Ну там… – задумался он. – А ты чем по жизни занимаешься?

– Игрушки делаю, – честно призналась я. Нет, официально я библиограф, но хобби – на заказ делаю всяких зверей: летучих мышей, лисиц и сказочных тоже: драконов с крыльями и без, мантикор, грифонов… Сейчас это в моде, да и просто нравится.

– Ты потому, что модно, делаешь? – Эх, не зря мне понравился этот парень!

– Совсем нет, мне нравится их делать. – Я улыбнулась. – Это покупают потому, что модно.

Володя вздохнул:

– Жаль, что тебе сайт не нужен. Я бы сделал.

Анна Федоровна зыркнула в нашу сторону. Ну как же! Я совсем забыла: в классе болтать не полагается, особенно когда говорит учитель.

– Под такими вышивками дамы часто прятали послания для потомков, – заметила Майя Ивановна, когда Аннушка сделала паузу. – Кто знает, что хранится именно в этом столике? Под крышку ведь не заглядывали?

– Не-ет! – протянула Надя. – Насколько я знаю.

Глаза у Нади и так круглые. Ей совсем не шло по каждому поводу изображать восторженное удивление и округлять их еще больше. Выглядела она при этом полной дурой.

Артем Сергеевич сдвинул брови.

– Володя, ты не трогал вышивку? – уточнил он.

– Нет, нет, – отозвался его помощник. – Вы ж мне велели быть осторожнее, и я не стал рисковать. Я ее просто сверху обработал, поднимать не стал. Хотя, если честно, она мне особо ветхой не показалась. Вполне можно посмотреть.

– А что, это можно сделать? Заглянем под вышивку прямо сейчас? – загорелась Галочка.

– Лучше не стоит, – нахмурился антиквар. – Вещь тонкой работы, очень дорогая, старинная. Основа скорее всего сильно обветшала, бисер может начать осыпаться. Лучше лишний раз не беспокоить.

Дамы разочарованно заохали. Володька в углу тихонько хмыкнул. Я взглянула на него и спросила:

– Думаешь, там на самом деле что-то может оказаться?

Володька только хитро прищурился.

Мысль о том, что внутри этого сокровища может таиться еще какой-нибудь сюрприз, привела Анну Федоровну в восторг.

– Надеюсь, это будет нечто романтическое! – сентиментально промурлыкала она. – Если вообще что-нибудь будет, конечно.

Все принялись уговаривать антиквара произвести вскрытие предмета меблировки. Даже Ольга оживилась.

Артем Сергеевич склонился над столиком.

– Сам я не стал… Ну, коли владелец настаивает. Вроде риска нет, все крепкое, – пробурчал он.

– Давайте ее поднимем! Давайте!

– Ну, если что, – развел он руками, – не судите строго. Я предупредил.

Убрав стекло с помощью столового ножа, он очень осторожно отвел край вышивки. Через некоторое время она перекочевала на поданный хозяйкой поднос. Небольшое круглое углубление было заполнено столетней пылью, сквозь которую был виден листок бумаги.

– Ах! – Галя первая ринулась к развороченной столешнице и ухватила содержимое за край.

Развернув его, она разочарованно протянула:

– Здесь не по-нашему!

Антиквар, близоруко сощурившись, заглянул через ее плечо:

– Это по-французски. Судя по почерку, первая половина девятнадцатого века.

Все обернулись к Татьяне Романовне. Та кивнула:

– Если почерк разберу, прочту. Не все еще забыла.

Не желая выпускать документ из рук, Галя ревниво взглянула на учительницу. Однако желание узнать содержание пересилило. Она аккуратно положила листок на потерявший свою прелесть столик и чуть отодвинулась.

– Здесь нет ни обращения, ни подписи, – спустя несколько секунд констатировала мрачная гостья, – но это письмо.

– А вы можете прочесть?

– Ну, не знаю… – Учительница немного смутилась, наморщила лоб, разбирая строчки. – Вообще рука хорошая. Немного странный язык: устаревший, наверное. Теперь по-другому говорят.

Она принялась читать:

«Вы стояли на лестнице у огромного зеркала. Вы смотрели на себя, и только на себя. Вас не интересовало ничего, кроме этого холодного безупречного отражения. А он обернулся – и мы встретились глазами. Его лицо не выразило никаких эмоций. Он не спеша отвернулся и тоже посмотрел на ваше отражение: светлая шелковистая кожа, прическа а-ля грек, голубые глаза.

Я подумал тогда, что мы с вами похожи. Нет, я не был похож на вас, живую, на женщину, рожавшую ему детей. Но та, что мерцала в холодной серебристой глубине зеркала, была такой же бледной, светлой и безупречно правильной, как и я. Вот тогда у меня родилась надежда.

Абсурдная, нелепая надежда. Я подумал: вдруг он пресытился, вдруг его темперамент потребует новых, неизведанных ранее удовольствий. Надежда безумная, в чем я очень скоро смог убедиться. Единственный намек на возможную связь с другим мужчиной привел его в ярость. Мне никогда не забыть отвращения и презрения, отразившихся на его лице. Он смотрел на меня так, словно я не дворянин, не офицер, не человек вообще. Так смотрят на осклизлое насекомое, случайно заползшее в спальню.

Этот взгляд не оставлял мне шанса свести все к шутке, к недоразумению. Когда повернуть назад невозможно, идешь до конца. Овладеть им, хотя бы его телом, если не его душой, стало моей навязчивой идеей.

Светское общество быстро чует скандал. Словно те, кто замешан в нем, начинают распространять особый запах, который безошибочно улавливают гончие псы. Поверьте, я нисколько не повинен в том, что поползли грязные слухи. Они были не выгодны мне более, чем кому-либо еще.

Как получилось так, что под ударом оказались вы? Добровольно ли вы подвергли риску свою репутацию, желая оберечь честь супруга от еще больших потерь? Прослыть рогоносцем все же не так обидно, как… как признать, что подвергаешься домогательствам одного их тех, кого презрительно высмеивал.

Я часто задаю себе вопрос: испытывал ли он ко мне что-либо, кроме ненависти и отвращения? Иногда мне кажется, что да. Чем иным, кроме влечения, можно объяснить силу охватившего его негодования? Он переигрывал, он выставлял себя напоказ, кое-кто начал догадываться, и это злило его еще больше.

И все равно он проиграл. Он все-таки стал моим, хотя бы телесно. Я понимаю, что кажусь вам циничным, но я ощутил нечто вроде удовлетворения, когда узнал, что моя пуля поразила его, проникла внутрь… Это длилось недолго. Удовольствие тут же сменилось горечью и отрезвлением. Выстрел почти в пах – не лучший способ обладания любимым. Я мечтал доставить ему наслаждение, а принес боль и смерть. Раскаиваюсь ли я? Не могу сказать точно.

Я знаю все подробности его агонии. Человек, который рассказывал о ней, смотрел на меня не отрываясь, словно ждал чего-то. Чего? Какой реакции? Я любил его, ненавидел, вожделел. Да, иногда я хотел замучить его… но не так. Не так.

Я пишу все это совсем не с целью оправдаться перед вами. Напротив, у вас есть все основания ненавидеть меня. Я понимаю это и не прошу о прощении.

Я отправляю это письмо, прекрасно осознавая, что даю вам в руки оружие против себя. Успокаивает меня то, что вы не сможете применить его, не запятнав память своего мужа. Не стоит снова раздувать угли. Однако я не хочу, чтобы прошлые события омрачали ваше будущее. Вы молоды и красивы. Если вы решите снова выйти замуж, покажите это письмо будущему супругу как доказательство вашей чистоты».

– Это все. – Закончив читать, Татьяна Романовна положила письмо на край столешницы.

Перед глазами совершенно явственно возник почти осязаемый образ: смуглый черноволосый мужчина под руку с очень красивой белокожей женщиной намного выше его ростом.

Я испуганно оглянулась по сторонам. Гости реагировали по-разному. Володя сдавленно хихикал, Артем Сергеевич недоверчиво приподнял бровь, Майя Ивановна осталась совершенно спокойной, Карина с Ольгой недоуменно переглядывались, Анна Федоровна нахмурилась, Надя явно ничего не поняла и хлопала глазами, ее муж и муж Ольги недоуменно переглядывались.

– Душенька, – осторожно начала Анна Федоровна, – ты не ошиблась в переводе? Я имею в виду мужской и женский род?

– Да что ты? – возмутилась чтица. – Что я тебе, недоучившаяся школьница?

– Хм… весьма интересный документ, – о чем-то размышляя, проговорил Артем Сергеевич. – Если бы вы дали мне его на некоторое время… Учитывая, кто мог бывать в этих местах…

– Нет, нет, нет, – перебила его Анна Федоровна. – Извините, при всем моем уважении к вам, об этом не может быть и речи. Я вообще жалею, что заглянула в тайник.

Надя недоуменно посмотрела на мать и, явно ничего не понимая, спросила:

– И что это значит?

– Это значит… – начала Галочка.

– Это ничего не значит, – резко остановила ее Анна Федоровна.

Но не тут-то было! Вмешался Андрей.

– Я так понял, что это ценное письмо? – задал он вопрос.

– Видите ли… – осторожно начал Артем Сергеевич. – Учитывая, что в этой усадьбе бывал Великий Поэт и его потомки…

– Всего несколько раз, да и то неточно, – резко заявила Анна Федоровна.

– Ну, количество посещений не так важно, – гнул свою линию Артем Сергеевич. – Главное то, что описанная в письме ситуация некоторым образом совпадает с обстоятельствами гибели Великого Поэта.

– Именно, что лишь некоторым образом, – заметила Анна Федоровна. – И, по-моему, не так уж и совпадает. Имен тут нет. А подобные предположения могут запятнать память Поэта…

Может, мне показалось, но тетя Майя в этот момент довольно улыбнулась. Володя так просто с трудом удерживался от смеха. Даже у Татьяны Романовны чуть дрогнули уголки губ. Ольга протянула руку и взяла письмо. Интересно, она понимает по-французски?

Все знают, что Великий Поэт погиб на дуэли. Считалось, что стрелявший был влюблен или просто волочился за его женой, но после такой находки…

– Но при чем же здесь поэт? – решилась я подать голос.

И тут же пожалела об этом: все сразу посмотрели на меня, словно я была в чем-то виновата.

– Я просто хотела сказать, что в письме о нем нет ни одного худого слова. Это же не его вина, как кто к нему относился, – смутилась я, – а тот офицер, его убийца, ведь на самом деле был гомосексуалист. Я читала.

Не надо было мне этого говорить! Аннушка взглянула на меня так, что я тут же вспомнила, как однажды в школе вывела бедную учительницу из себя. Сгоряча она даже дала мне подзатыльник… Нехорошо получилось. Вот и теперь: кто меня за язык тянул? Я смущенно замолчала, надеясь, что этим все и закончится. Но не тут-то было: встряла энтузиастка Галочка. Какой же она все-таки еще ребенок!

– Тогда это станет сенсацией! – воскликнула она и с деловым видом отобрала у Ольги письмо. – Похоже на подлинник, – произнесла она. – Бумага с водяными знаками. Мы точно такую в делах разбирали, когда в архиве занимались.

– Если письмо окажется подлинным, в чем я не совсем уверен, – тихо заметил антиквар, – его стоимость и цена самого столика возрастут неимоверно.

– Это не имеет значения, – отрезала Анна Федоровна. – Ни на какую экспертизу я письмо не отправлю. Какая мерзость! Грязь!

Я – баба злая. И уже упоминала, что особой симпатии к Анне Федоровне не испытываю, но в этот момент я ее зауважала: не каждый способен вот так легко отказаться от баснословных барышей исключительно ради своих идеалов.

– Хочу заметить, – отчетливо выговорила Анна Федоровна, – что этот столик был подарен моей дочери. Значит, письмо принадлежит ей. А стало быть, я буду решать, что с ним делать!

Я еле сдержалась: ну надо же! Оговорочка по Фрейду: «Столик принадлежит ей – значит, решать буду я». А Наде даже не пришло в голову возразить!

Анна Федоровна взяла документ и стала подниматься к себе. Уже на лестнице обернулась:

– Будьте любезны, поставьте вышивку на место. А то столик вид потерял.

Володя с Артемом Сергеевичем принялись возвращать столешнице первоначальный вид. Я обвела всех взглядом. Надя робко улыбалась и щебетала что-то насчет обеда. Карина стояла рядом с ней, но даже не старалась делать вид, что прислушивается к ее словам. Галочка выглядела разочарованной, словно у нее отобрали игрушку. Майя Ивановна улыбалась, как кошка, наевшаяся сметаны. Оля с мужем переглядывались и пожимали плечами. Я услышала, как, обернувшись к Андрею, Дима тихо произнес:

– Злая у тебя теща! Ну подумаешь – грязь, зато каких бабок стоить может!

– А ей-то что? Она давно уже забыла, почем килограмм картошки. Живет здесь, как за каменной стеной… – Андрей сделал успокаивающий жест: мол, ничего, разберемся.

Вечер прошел нервно и напряженно. Всем хотелось поговорить о таинственной находке. Но Анна Федоровна жестко пресекала любые попытки, поэтому гости шептались по углам.

– Ну да… Он был гомосексуалист, тот офицер, убийца, любовник посланника Шарля-Луи, – блестя глазами, говорила Галочка. – Но всегда считалось, что он любил его жену – жену Поэта. Ее и винили во всем случившемся. Однако сам Поэт ее оправдывал. И теперь понятно почему!

– Галя, – резко оборвала ее Анна Федоровна, – хватит болтать ерунду! – Она деланно улыбнулась. – Зови всех к столу, гости, наверное, голодные.

Тут она была полностью права. Я на самом деле страшно проголодалась. Галя, едва сдерживая возмущение, вздохнула:

– Но ведь это же история!

За столом Анна Федоровна изо всех сил делала вид, что ничего не произошло. Она старательно поддерживала беседу, расспрашивала Ольгу о том, как она отдыхала на Кипре. Я готова была поклясться, что ей до фонаря все эти пятизвездочные отели и дорогие рестораны, но хозяйка дома мужественно изображала интерес, лишь бы разговор не коснулся находки. Это у нее не слишком получалось: все равно то и дело кто-нибудь упоминал о письме. Это же намного интереснее, чем болтать о всякой ерунде!

Я больше слушала и рассматривала гостей. Карина казалась задумчивой. Верочка, которую покормили отдельно и усадили смотреть мультики, то и дело подбегала к ней, но мать отвечала рассеянно и без интереса.

Надя выглядела растерянной и подавленной. Н-да… попала девушка меж двух огней: с одной стороны, Андрей, с другой – мама. Мужа заботит стоимость письма, мамашу – репутация давно умерших людей.

Дмитрий вполголоса обсуждал с Андреем возможную стоимость письма. В разговоре участвовал и Артем Сергеевич. Они старались говорить тише, чтобы не услышала Аннушка. Но та все равно время от времени бросала на них недовольные взгляды.

– Без экспертизы ни о чем нельзя говорить… – донеслось до меня.

– Эта ведьма ни за что не отдаст…

– Как я вам завидую! – призналась Ольга, наклонившись к мужу. – Вам обязательно нужно ее убедить. Такая историческая находка.

– Там нет имен, – напомнил антиквар.

Сидевший рядом со мной Володя хихикнул. Мне показалось, что он немножко нервничает.

Дмитрий поднялся с места и произнес тост за хозяина дома. Возможно, чтобы отвлечь всех от мыслей о письме. Он говорил довольно долго. По его словам, Андрей был прекрасным деловым партнером.

– В бизнесе он что танк. Раз увидев цель, ни за что не свернет с выбранного пути.

Я слушала вполуха, думая о своем. Надо же! Как везет людям: находят в столиках всякие тайны… Хотя… Что-то мне здесь чудилось фальшивое. Но это вряд ли: письмо ведь достали на моих глазах, и еще несколько свидетелей будут готовы подтвердить, как не сразу поддалась вышивка, какой она казалась ветхой…

– О чем запечалилась? – прервал мои размышления Володя.

– Эх, Володя, – вздохнула я, – как обидно: такие тайны кругом! А у меня только стенка.

– Стенка? – Он ошарашенно посмотрел на меня. – Это ставят к стенке…

– Да нет, – отмахнулась я. – Стенка в смысле стена с обоями. Их клеили слой на слой лет сто уже, наверное. Вот я и думала расчистить кусочек, чтоб модерном полюбоваться. Это, конечно, не столик с вышивкой…

Володя почему-то хмыкнул и дальше разговаривал, не глядя мне в глаза.

– Так за чем же дело стало? Что мешает в твоих начинаниях?

– Я попробовала – они рвутся, – пожаловалась я.

– Найми специалиста. Меня, например.

– Дорого возьмешь?

– Не-а, недорого. А что у тебя за дом?

Я принялась рассказывать, какой у меня чудесный участок, что он совсем недалеко от воды и там дивные старые яблони…

– Сколько там комнат? – перебил Володя.

– Две, коридор, рядом с кухней еще чулан. Я там планирую «удобства» оборудовать. Ну и еще пристройка. Но она холодная.

– Если ты мне выделишь только на летние выходные койко-место, – заявил он, – то я вообще тебе все дешево-дешево сделаю. Почти задаром. За кормежку.

Я подумала и согласилась.

– Оки, – кивнул Володя. – Тогда, если ничего не стрясется, буду у тебя… Как насчет послезавтра?

Воспользовавшись переменой блюд, я подошла к девочке:

– Привет. Меня зовут Катя. – Я села на корточки, как это рекомендуют книжки, чтобы лица оказались на одном уровне. – Покажешь мне свои игрушки?

Вера заулыбалась и, взяв меня за руку, повела наверх. Чужого ребенка Надя баловала: в комнате девочки стояли две яркие корзины, битком набитые куклами и плюшевыми зверушками.

Мы строили замок из конструктора, когда в комнату вошла Карина.

– Ты что тут делаешь? – удивилась она.

– Зашла на запретную территорию?

– Да нет… – пожала она плечами. – Просто не думала, что здесь тебе может быть интересно.

– А мне интересно, – ответила я.

– Это потому, что своих нет.

Я вздрогнула. Нет, она и не думала намеренно говорить гадость, просто была искренней.

– Вера, пора ванну принимать и спать, – скомандовала Карина.

Вера сразу погрустнела, но ей и в голову не пришло возразить.

– У тебя драконы есть среди игрушек? – спросила я.

Вера отрицательно помотала головой.

– Я тебе принесу. Настоящего, – пообещала я.

– Он большой… настоящий? – Вера недоверчиво посмотрела на меня.

– Нет, это специальная порода, маленькие. Спокойной ночи!

Когда я спустилась из детской, оказалось, что Татьяна Романовна уже ушла. Она где-то в деревне сняла комнату.

– Почему она у нас не остановилась? – возмущалась Аннушка.

– Не хочет быть в тягость, – объясняла Майя Ивановна. – Знаешь, мы же с ней вместе сняли комнату. Это удобно: сел на автобус – и через полчаса тут. Я так… наездами стану бывать. А она все лето здесь пожить хочет. Нет, нет, даже не просите. Я уже ей объясняла, но она предпочитает жить одна.

Артема Сергеевича и Володи тоже уже не было. Стало быть, и мне пора собираться.

В ту ночь я почти не спала. Первые строки таинственного письма вертелись у меня в голове, не давая покоя: «Вы стояли на лестнице у огромного зеркала…»

Как там дальше?

Женщина обернулась? Нет, это была не женщина. Она продолжала любоваться собой, не сводила с себя глаз, ничего не замечала вокруг. А вот ее супруг повернул голову… «и мы встретились глазами». Бальная зала, полная нарядных гостей… Лестница… Почему я так ярко себе это представляю, словно сама была там? Словно видела уже это когда-то?

Я встала и, набросив халат, прошла на кухню, поставила чайник. Почему Поэт не покинул Петербург, когда тучи сгустились? Всегда отвечали: его не отпустил император. Однако император не отпустил конкретно его, но не его супругу. Он вполне мог отправить жену к родственникам, в деревню. Тем более что она была беременна – прекрасное объяснение отъезда.

Я представила холодный зимний день, тусклый свет, смертельно раненного поэта, врачей, меняющих бесполезные компрессы. Сколько раз он повторял умирая, что она невинна, ни в чем не виновата! Он точно знал и пытался убедить в этом окружающих, не смея назвать подлинную причину своей уверенности.

«Выстрел почти в пах – не лучший способ обладания любимым». Да уж! С этим не поспоришь.

К визиту Володи я принялась разбирать вещи. Коль уж решила предоставить ему коечку, нужно к ней и стеночку. Значит, придется мне с моей проволокой, пенопластом и бархатом подвинуться. Мои зверушки делаются на проволочном каркасе, каркас обматывается нитками и обтягивается тканью или искусственной кожей. Беспорядок возникает, словно в ателье. А еще страдает маникюр. Не то чтобы меня это сильно заботило, но с моими обломанными ногтями ни за что не сойти мне за даму из общества.

Теперь придется перенести все ко мне в спальню. Благо комната довольно большая и места там хватит. Работать по будням смогу там же, где и планировала: Володя только в субботу-воскресенье появляться будет.

Я обещала Верочке дракона, поэтому развернула мешок с обрезками материи: лоскутов хватит. Но только пока до них дойдет… Начинать надо с проволочного каркаса. Вот эта потолще – пойдет на хребет, это лапки, сзади – крылья.

Времени на уборку оставалось меньше суток.

* * *

Володя не обманул: он заявился ко мне утром в понедельник. Я только-только вернулась с купания.

– Где моя койка? – спросил он с порога.

– Диван подойдет? – ответила я. – Клопов нет.

– Это хорошо, что клопов нет, – очень серьезно ответил он. – А то приходилось мне встречаться с этими неприятными насекомыми.

Эх, молодежь! Все-то им кажется, что только они клопов видали!

– Володенька, – сообщила я. – Когда этот дом покупала, я прежде всего провела обследование на предмет клопов и тараканов. С соседкой поговорила: ведь мои тут только полдома – значит, без ее содействия всю эту нечисть не вывести.

Я провела его в крохотную комнатку. Такую моя бабушка назвала бы «трамвайчиком» – длинная, с окном в торце. Там помещались диван и комодик. Еще крючки на стене были – одежду вешать.

– Подойдет? – спросила я.

– Хоромы! – ахнул Володя. – Учитывая, что и речка под боком.

– Речка под боком. Только погода не блещет, небо затянули тучки.

– Увы, издержки средней полосы, – кивнул Володя. – Ты покажи, где расчищать, решила уже?

Кухня-столовая была самым большим помещением в моем доме. Угол занимала газовая плита, остальное пространство – стол с разномастными стульями.

– Ну вот здесь, думаю, а еще, – я открыла дверь в спальню, – здесь можно попробовать.

– Хозяйка, – возмутился Володя, – двойной объем работы!

– Володя, – заулыбалась я. – Так ведь не последний год живем. Будут еще летние денечки, может, и пожарче.

– ОК, – согласился он. – Будем считать? Пока работаю, живу у тебя.

Я давно обратила внимание, что с молодыми людьми нахожу общий язык намного проще, чем со сверстниками. И меня совсем не смущает обращение на ты. Мы весело трепались обо всем. Иногда ходили купаться, спускаясь вниз по лепной лестнице. Вода была теплая, а вот солнце не баловало. Над рекой висел сероватый туман. Мне то и дело казалось, что сквозь низкую туманную завесу проглядывают расплывчатые очертания затонувшей разрушенной усадьбы – большого дома с колоннами.

Само собой, что мы принялись обсуждать письмо. Глаза у Володи заблестели.

– Здоровское письмишко! – От возбуждения он даже употребил детское выражение. – Вон как учителка напряглась!

– У тебя зуб на учителей? – поинтересовалась я.

– Н-да… – простонал Володя. – Пришлось мне от них настрадаться в свое время.

Я скептически глянула на его сережку и поинтересовалась, во сколько лет он ухо проколол.

– В четырнадцать! – гордо объявил Володя.

Я попыталась представить реакцию Аннушки, если бы кто-то из наших мальчиков осмелился на такое, но воображение отказывало. Наверное, вызовом к директору дело бы не ограничилось. К психиатру бы повела, точно.

А Володя продолжал самозабвенно рассуждать о письме:

– Как все напряглись сразу! Ты заметила? – И мечтательно продолжил: – А почему бы и нет? Тогда ведь это было весьма и весьма распространено. Сей грех величали «азиатским пороком».

– Неужели и тогда это на самом деле было? – не поверила я.

– А то! Про Жоржа с Шарлем-Луи факт известный. А ты не знала?

– Знала, – кивнула я, – просто меня это как-то мало волновало…

– Гомосексуализм – один из древнейших видов любви, – закатил глаза Володя. – Ты никогда не задумывалась, что на самом деле обозначает понятие «платоническая любовь»? Ну ты просто образец наивности! – Глаза у Володи загорелись. – Особенно это было распространено даже не в Афинах, а в Спарте. Ведь жениться спартанцы имели право лишь по достижении тридцати пяти лет…

– А до этого?

– Ну напряги воображение!

Я покраснела и промолчала.

– Существует забавная история о лакедемонянах, – не унимался Володя. – Женившись, они долго не имели детей, так как с женщинами общались тем же манером, что и с мужчинами: другого они просто не знали!

Я не знала, куда деваться от смущения.

– И откуда же такой анекдот? Из Сети?

– Из Геродота. Но прочел я его, твоя правда, в Сети.

Довольная, я усмехнулась: все-таки угадала.

– Знаешь, а ведь это вполне может оказаться правдой. «Она, бедная, безвинно терпит и может еще потерпеть во мнении людском» – как это трогательно сказано! Вряд ли он выразился бы так, имея хоть каплю сомнения. То есть он должен был точно знать, что она ни в чем не виновата! – Я перевела дыхание. – Ну а откуда могла взяться такая убежденность? То есть, если мы принимаем это письмо за письмо Жоржа, это многое объясняет.