Текст книги "Мифы мировой истории (От Адама до Потсдама)"

Автор книги: Мария Баганова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 6
Женщины и Великая французская революция

«Великий страх» в Оверни

Так называют массовое явление, имевшее место во Франции летом 1789 года: в июле месяце в разных местах, почти одновременно, возникли слухи о появлении больших разбойничьих шаек, которые подвергают разгрому целые города, сжигают стоящий на полях хлеб, занимаются убийствами и грабежами. Слухи эти распространялись с поразительной быстротой, почти ни у кого не вызывая сомнений. Всюду по деревням и в городах состоятельное население энергично готовилось к самозащите; собирались вооруженные отряды, выставлялись дозоры; всюду можно было найти людей, воочию видевших приближающихся «разбойников». Паника охватила большую часть страны.

Габриэль Дюбрейль:

«Вчера утром, около четырех часов, несколько человек, взобравшись на Борегар, приняли встающий над землей туман за облако пыли, поднятой передвижением разбойников, и начали кричать, что вот они уже тут, явились. Набат гудит, и никто не сомневается, что действительно пришли разбойники. Те, кто было улегся в постель, вскакивают: к Львиному фонтану тащат пушки; вооруженные люди толпами устремляются к предместью Айа, готовясь к стойкой защите. Около девяти часов вечера из Себаза является четыреста человек крестьян во главе с несколькими буржуа и канониками; пришли и жители из Стуза, 120 человек из Вальвика, 60 из Мезака. Трудно себе представить, что это был за переполох…

Вслед за этими треволнениями поднялось возмущение против муниципалитета и комитета, вызванное вопросом об офицерах милиции, которые были назначены двумя этими органами власти…

В окрестностях Иссуара и Бриуда население сильно возбуждено против дворян. Часть горожан и крестьян двинулись на замок г-на д’Эпиншаля в Массиаке; они разбили стекла, переломали мебель и повсюду искали графа, так как прошел слух, что он здесь; на самом деле он находится в Париже. Этот сеньор слывет отъявленным аристократом».

Так с массового психоза, с истерии, охватившей целые области, началась страшная и кровавая революция, принесшая Франции многочисленные беды. Объединившись для борьбы с мифической угрозой, крестьяне не успокоились, а обратили свой гнев против реального зла.

К тому времени французские крестьяне не были крепостными, но они все еще продолжали платить за право владения землей. На каждой земле лежали свои многочисленные и разнообразные повинности, тщательно занесенные в земельные записи, или «уставные грамоты». Им не было числа: работа на помещичьих полях, в парке, в садах, разные работы ради удовлетворения помещичьих капризов и т. д. В некоторых деревнях существовало даже обязательство хлопать ночью палками по воде в пруду, чтобы лягушки не мешали господам спать.

Кроме того, крестьяне платили многочисленные налоги и подати королю, от которых дворяне были освобождены. Подати взимали и помещики. Когда какая-нибудь старуха оставляла своей дочери в наследство одно или два ореховых дерева или что-то из одежды, например «черную ватную юбку», то «благородный и великодушный сеньор» или «благородная и великодушная дама» взимали с этого наследства налог. Платить полагалось за свадьбу, за крестины, за похороны, за пользование мельницей или прессом для выжимки виноградного сока, мостами или бродами. Но, даже уплатив все подати, крестьянин все равно оставался должен и не имел права продать свой урожай раньше помещика.

Несколько неурожайных годов привели к голоду и, как следствие, к народным бунтам. Еще в апреле 1775 года в Дижоне народ завладел домами хлеботорговцев и разломал несколько мельниц. Тогда-то комендант города произнес в обращении к народу издевательские слова, спровоцировавшие выступления еще в нескольких городах: «Трава уже выросла – ступайте, ешьте ее!» Оксер, Амьен, Лилль первыми последовали примеру Дижона, затем восстания начались в Понтуазе, Пуасси, Сен-Жермене… Голодные люди с намерением разграбить склады муки направились в Версаль. Людовику XVI пришлось выйти на балкон дворца говорить с народом и обещать, что цена на хлеб будет снижена. Король не сдержал слово, и народ принялся грабить булочные. Были вызваны войска для усмирения «разбойников». В тот раз они справились: несколько бунтовщиков были повешены на Гревской площади, остальные присмирели.

В течение следующих пятнадцати лет в документах то и дело встречаются указания на то, что в том или другом месте были «беспорядки». Но Людовик XVI не сделал никаких выводов, и королевский двор продолжал увеличивать расходы. Королева Мария-Антуанетта за свою любовь к роскоши даже получила прозвище «Мадам дефицит».

Младшая дочь императора «Священной Римской империи» Франца I и Марии-Терезии вышла замуж в пятнадцать лет. Она была очень красива и неглупа, но имела один недостаток, подмеченный ее учителями в ее ранней юности: «Немножко лени и много легкомыслия». «У нее никогда не было и, пожалуй, никогда не будет серьезных стремлений», – сокрушалась ее мать Мария-Терезия. Даже чрезвычайно расположенная к ней госпожа Кампан – ее первая прислужница и поверенная, признавала, что ее величество проводила все свое время в празднествах и увеселениях. То, что было бы простительно для обыкновенной светской дамы, стало роковым для королевы.

Ее супруг, король Франции Людовик XVI, был человеком добрым, мягким, но не слишком умным и недостаточно волевым. К тому же он страдал заболеванием, которое долгое время делало невозможной нормальную супружескую жизнь – сужением крайней плоти. Лишь спустя семь лет после заключения брака он наконец решился на простейшую операцию, исправившую этот недостаток. Но к этому времени злые языки уже успели распустить о королевской чете массу сплетен. Марии-Антуанетте приписывали лесбийские романы, подсчитывали, сколько денег она проиграла в карты, потратила на наряды и увеселения. Знаменитая афера Жанны де Ла Мотт с бриллиантовым ожерельем баснословной стоимости окончательно испортила репутацию королевы.

Жанна де Люз де Сен-Реми де Валуа
(1756–1791?)

Она выводила свое происхождение от Анри де Сен-Реми, считавшегося внебрачным сыном короля Генриха II. Несмотря на принадлежность к королевскому роду (ничем, по сути, не доказанную), семья Жанны была очень бедна. В 1780 году она вышла замуж за графа де Ла Мотта, офицера гвардии графа д’Артуа, и была представлена ко двору. По утверждениям Жанны, она стала близкой подругой Марии-Антуанетты, что сама королева всегда отрицала.

После внезапной смерти от оспы Людовика XV у ювелиров осталось невыкупленным изумительное бриллиантовое ожерелье, изготовленное для графини Дюбарри. Нового покупателя для такой роскошной вещи найти было нелегко. Ювелиры показали драгоценность Марии-Антуанетте, но она не решилась потратить столь крупную сумму, хотя ожерелье ей очень понравилось. Ювелиры были уже готовы разобрать изделие на составные части и продать бриллианты по отдельности, как вдруг с ними связалась Жанна де Ла Мотт и пообещала еще раз переговорить с королевой. Спустя несколько дней она объявила, что королева дала согласие на покупку. Одновременно Ла Мотт явилась к кардиналу Луи де Рогану, представленному ко двору, но не входившему в число приближенных короля и королевы, и попросила его об услуге: якобы сама государыня не решалась сразу просить у мужа такую огромную сумму, ведь финансовые дела страны были расстроены. Поэтому Мария-Антуанетта решилась обратиться к своему верному слуге, надеясь, что он уплатит за нее первый взнос и даст заемные письма на остальные части кредита с тем, чтобы королева погасила его постепенно. Кардинал выполнил все в точности, в благодарность «Мария-Антуанетта» дважды виделась с ним наедине в Трианоне.

Однако когда наступил срок следующего платежа, никаких денег от королевы ювелиры не получили. Также был пропущен и второй платеж, и третий… Обеспокоенные ювелиры обратились напрямую к королю и быстро выяснили, что тот ни о чем не знает. Также и сама Мария-Антуанетта отказывалась признать, что купила драгоценность. Ее подпись на договоре была признана поддельной.

В августе 1785 года бедный обманутый кардинал де Роган, графиня де Ла Мотт и еще несколько лиц были арестованы по обвинению в мошенничестве. В их числе был и знаменитый колдун и предсказатель граф Калиостро. При обыске у Ла Мотт были найдены детали ожерелья, разобранного на составные части. Выяснилось, что Роган был жертвой мошенников: дама, встречавшаяся с ним, была вовсе не королевой, а некой модисткой, внешне похожей на Марию-Антуанетту. Дело в том, что кардинал, страдавший сильной близорукостью, до этого видел государыню лишь издали и не распознал обмана.

В мае 1786 года состоялся суд. Кардинал де Роган и Калиостро были высланы из страны, Ла Мотт была приговорена к телесному наказанию, клеймению и заключению в тюрьме для проституток; к такому же наказанию был заочно приговорен и ее муж, успевший, однако, вовремя скрыться. Авантюристка была безжалостно выпорота на Гревской площади и заклеймена, но из тюрьмы ей удалось сбежать, переодевшись в мужское платье. Она перебралась в Лондон, где находился ее муж, и издала там мемуары, позорившие якобы предавшую Жанну Марию-Антуанетту. Она подробно изложила свою версию авантюры, продолжая утверждать, что в ней на самом деле была замешана королева, и даже в качестве доказательства привела всю ее «переписку» с кардиналом Роганом. Свое поведение во время процесса де Ла Мотт объяснила страшными сомнениями и душевными мучениями, терзавшими ее в тот момент: «Я понимала, что королева повела себя бесчестно по отношению к кардиналу. Но кардинал был моим благодетелем, и было бы чудовищно с моей стороны способствовать его падению. Но и от королевы я видела много добра, и теперь, если я не хотела изведать ее месть, мне нужно было постараться сохранить ее секреты».

Конец жизни авантюристки неизвестен: то ли она покончила с собой, выбросившись из окна в 1791 году, то ли инсценировала самоубийство, спасаясь от кредиторов, а сама бежала из Англии в Россию. Есть сведения, что некоторое время она блистала в Петербурге, а конец жизни провела в Крыму, где туристам до сих пор показывают ее особняк.

Эта история сильно навредила королеве, несмотря на суд, доказавший ее непричастность: ведь подобная афера стала возможной только в силу того, что за Марией-Антуанеттой прочно закрепилась репутация легкомысленной мотовки.

Лишь Жак Неккер, возглавлявший Министерство финансов, пытался ввести разумную экономию, но его голос не был услышан. В 1787 году парламент отказал двору в деньгах, отказавшись ввести предложенные королем новые налоги. Тогда король утвердил свои указы на особом королевском заседании. Парламент протестовал, но напрасно: король сослал парламент в Труа. В ответ в Париже начались всеобщие демонстрации. В продолжение зимы 1788/89 года не проходило дня, чтобы не были где-нибудь ограблены обозы с хлебом. Тогда Людовик XVI, в течение четырнадцати лет отказывавшийся собрать представителей народа из опасения, что от этого пострадает его королевская власть, оказался вынужденным созвать сначала Собрание нотаблей («почтенных» людей) и наконец Генеральные штаты.

27 апреля был днем созыва избирательных собраний в Париже. Рабочие выставили свои жалобы, буржуа ответили им грубостями. Особенно выделился своей наглостью некто Ревельон, собственник бумажной и обойной фабрик, произнесший: «Для рабочего достаточно черного хлеба и чечевицы; белый хлеб – не для него». Раздраженный народ заочно приговорил Ревельона к смерти, стал носить по улицам его чучело и сжег его на Гревской площади. На следующее утро толпа захватила и разграбила дом и фабрику Ревельона. Явились войска, но народ сопротивлялся, бросая из окон и с крыш что попало: камни, черепицу, мебель. Тогда войска стали стрелять, а народ ожесточенно защищался в течение нескольких часов. В результате оказалось 12 убитых и 80 раненых солдат, а со стороны народа – 200 убитых и 300 раненых.

Из писем мелкого буржуа Демишеля:

«Восстание, о котором я вам сообщил в последнем моем письме, казавшееся в начале только шуткой, имело самые серьезные последствия.

Между 10 часами пополудни и 1 часом дня начался грабеж, который продолжался до 10 часов вечера. Когда приблизился отряд в 50 гренадер французской гвардии, чтобы отрезать сообщение улицы Св. Антуана с улицей de Montreuil, где живет Ревельон, то чернь забросала солдат камнями. Этот отряд сделал поворот направо и дал сначала холостой залп, а когда нападение возобновилось, тогда солдаты зарядили ружья и начали стрелять пулями. Два человека остались на мостовой, и площадь была моментально очищена. Затем восставшие, взломав двери, спрятались в домах компаньонов, забрались на крыши, бросали оттуда черепицу в солдат и многих опасно ранили. Потом восставшие рассеялись по предместью, где они принуждали рабочих уходить из своих мастерских и присоединяться к ним, также принуждали присоединяться всех любопытствующих и всех тех, которые в это время находились в предместье по своим делам… Они произвели ужасные опустошения… Они все сожгли, проникли в погреба, где опьянели от вина и от этого пришли в еще большую ярость. Во время этого грабежа была усилена стрельба, чтобы помешать сожжению всего квартала.

Двинулись новые войска с пушками, заряженными картечью, но они, однако, не были приведены в действие. Невозможно передать вам точные подробности всего происшедшего; каждый квартал предместья был свидетелем ужасных сцен. Наконец к 10 часам вечера все успокоилось. Несколько из этих бездельников напились в погребах Ревельона и там заснули, там их было арестовано 26 человек, им надели кандалы на руки и ноги; нашлись среди них такие, которые имели клейма. Вчера носился слух, что 15 из них уже повешены и что остальных повесят сегодня».

Созыв Генеральных штатов не исправил положение. «Черт с ними; пусть заседают!» – именно такими словами сопроводил Людовик XVI их открытие. Он явился к депутатам, чтобы определить пределы предстоящих реформ, и грозил Генеральным штатам роспуском в случае неповиновения. Тщетно Жак Неккер, возглавлявший Министерство финансов, пытался найти выход из положения, компромисс, приемлемый для всех. Его предложения вызвали недовольство короля, и Неккер не только был отправлен в отставку, но и получил распоряжение немедленно покинуть пределы Франции. С ним обошлись крайне грубо: герцог Артуа даже поднес свой кулак под нос министру, когда он направлялся в залу заседаний совета министров. Неккер смолчал, понимая, что сейчас любая малость может заставить пламя вспыхнуть. Он не только не противился своей отставке, но и постарался покинуть Париж как можно незаметнее, чтобы не возбудить ни малейшего шума. Но сведения о его отставке просочились, и они стали последней каплей, переполнившей чашу. «Двор решил начать войну!» – объявил Камилл Демулен. Со шпагой в одной руке и пистолетом в другой он взобрался на стул и обратился к толпе с призывом к оружию. Отломив ветку от дерева, он сделал себе из зеленого листа кокарду, которая должна была служить знаком объединения. В предместиях Парижа принялись ковать пики и грабить оружейные лавки. Люди из народа останавливали прохожих, требуя денег на покупку пороха, стучались в двери богатых домов с той же целью. Несколько застав подожгли, и теперь съестные припасы и вино свободно, беспошлинно могли ввозиться в Париж. Со многих мест слышался набат.

С утра 14 июля внимание восставшего народа стало направляться на Бастилию – мрачную средневековую крепость с массивными высокими башнями, возвышавшуюся среди домов рабочего квартала, в начале предместья Сент-Антуан. Ее гарнизон состоял из 114 человек, причем большинство солдат были уже пенсионного возраста. Комендант Бастилии не заботился о припасах и не был готов к осаде, так как сама мысль о возможности серьезного нападения на грозную крепость считалась нелепой.

Утром того же дня удачное нападение на Дом инвалидов дало возможность народу добыть ружья и пушки. Огромная вооруженная толпа двинулась к Бастилии. По слухам, комендант крепости де Лонэ, поднявшись на стену, чуть не упал в обморок, увидев, что все окрестные улицы черны от двигающегося к Бастилии народа. Однако он взял себя в руки и несколько часов сопротивлялся восставшим. Лишь в пять часов вечера комендант передал через одну из бойниц около малого подъемного моста записку следующего содержания: «У нас есть 20 бочек пороха; если вы не примете капитуляции, мы взорвем весь квартал и гарнизон». Капитуляция была принята, и де Лонэ сам отдал ключ от ворот маленького подъемного моста. Его и нескольких офицеров схватили и потащили в ратушу, осыпая оскорблениями. Недалеко от ратуши, решив, что никакого суда не нужно, де Лонэ отрубили голову, вместе с ним были убиты три офицера генерального штаба Бастилии и три инвалида.

Как только подъемные мосты Бастилии были спущены, народ бросился во дворы и стал разыскивать заключенных, заживо погребенных в Бастилии. При виде этих призраков, выходивших из темных казематов и совершенно растерявшихся от света и от гула приветствовавших их голосов, растроганная толпа проливала слезы. Так началась революция. В последующие недели волнения распространились по всей стране. В городах образовывались новые, выборные органы власти – муниципалитеты, создавалась Национальная гвардия, крестьяне захватывали и жгли замки.

Из официального донесения:

«Собственность всякого рода подвергается, по-видимому, самому преступному разбою. Повсюду поджигают замки, разрушают монастыри, грабят фермы. Налоги, повинности, платимые помещикам, – все уничтожено. Законы бессильны, власть судей не существует…»

Дальнейшие события развивались очень быстро, уже в августе Учредительное собрание отменило феодальные повинности, сеньориальные суды, церковную десятину и объявило равенство всех сословий перед законом в уплате налогов и праве занимать любые должности. Была принята «Декларация прав человека и гражданина».

5 октября народ двинулся на Версаль, король, до сих пор не осознававший тяжести ситуации, и вся его семья вынуждены были переехать в Париж, во дворец Тюильри. Но, несмотря на все эти перемены, Людовик XVI все еще оставался королем.

В июне 1791 года король попытался сбежать из страны, но был узнан на границе в Варение и возвращен в Париж. После этого он фактически оказался под стражей в собственном дворце.

3 сентября 1791 года Национальное собрание приняло конституцию. По ней предлагалось созвать Законодательное собрание – однопалатный парламент на основе довольно высокого имущественного ценза, которое открылось 1 октября 1791 года. Формально в стране была установлена ограниченная монархия. Так продолжалось почти год, вплоть до августа 1792 года, когда около 20 тысяч повстанцев окружили Тюильри. Нападавшим оказали сопротивление несколько тысяч гвардейцев, которые все полегли, защищая своего короля. Захваченный повстанцами Людовик отрекся от престола и вместе с семьей был отправлен в Тампль.

Долгое время революция не казалась чем-то ужасным, и даже среди представителей привилегированных сословий были люди, приветствовавшие изменения в стране. В их числе были и женщины, надеявшиеся наконец получить равные с мужчинами права.

Софи де Кондорсе
(1764–1822)

В девичестве Мари-Луиза-Софи де Груши, была дочерью Франуса-Жака маркиза де Груши и его супруги-интеллектуалки Мари-Жильбер Генриэтты Фрато. Она была сестрой знаменитого маршала Эмануэля де Груши.

Юная Софи считалась красавицей, она принадлежала к самому модному в то время типу женщины: миниатюрная, изящная, с большими яркими глазами на слегка детском личике. Но внешность была обманчива: даже в двадцать лет Софи была на редкость серьезна и умна; отказав многочисленным красавцам, она вступила в брак с человеком, который был на двадцать лет ее старше, – известным математиком и философом маркизом де Кондорсе. Несмотря на разницу в возрасте, брак этот получился очень счастливым.

Мари Жан Антуан Николя де Карита, маркиз де Кондорсе занимался политикой, экономикой, его работы положили начало целому направлению математических исследований в области социологии, психологии, политики и экономики. Он был демократом по убеждениям, любил Францию и французский народ и поначалу с готовностью перешел на сторону Революции.

Именно Кондорсе основал первую республиканскую газету во Франции «Республиканец или защитник представительного правительства». Он работал в муниципалитете, затем его выбрали комиссаром национального казначейства, потом он был избран в Национальный конвент, стал его секретарем, а вскоре и президентом. В этой должности он активно занимался организацией общественного образования.

В это время Софи не сидела сложа руки, она организовала кружок, который посещали Томас Джефферсон, ставший третьим президентом США, английский государственный деятель и ученый Чарльз Стэнхоп, британский политик Дэвид Мюрей, экономист Анн-Робер-Жак Тюрго, знаменитый писатель Бомарше, экономист Адам Смит, писательница мадам де Сталь, памфлетистка Олимпия де Гуж… Британская феминистка Мэри Уолсонкрафт, посетившая в начале 1790-х годов Париж, тоже познакомилась с Софи де Кондорсе. Ее взгляды были очень близки к убеждениям Олимпии де Гуж и самой Софи.