Текст книги "Всемирная история в сплетнях"

Автор книги: Мария Баганова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Гражданская война

В Риме он продолжал в той или иной форме подкупать население, чтобы заручиться его поддержкой. В эти годы он потерял сначала мать, потом дочь и вскоре затем внука, но даже эти несчастья он сумел обернуть для своей выгоды, устроив для народа в память усопших гладиаторские игры и пир.

Он заручился поддержкой гладиаторов, велев отбивать силой и сохранять для себя тех, кто бился мужественно, но по какой-то причине навлек на себе немилость зрителей: рука с опущенным вниз большим пальцем означала повеление добить проигравшего. Легионерам он удвоил жалованье на вечные времена, отпускал им хлеб без меры и счета, когда его бывало вдоволь, а иногда дарил каждому по рабу из числа пленников.

Большую часть сенаторов он привязал к себе, ссужая им деньги без процентов или под ничтожный процент. Граждан из других сословий, которые приходили к нему сами или по приглашению, он осыпал щедрыми подарками.

Светоний:

«…он был единственной и надежнейшей опорой для подсудимых, для задолжавших, для промотавшихся юнцов, кроме лишь тех, кто настолько погряз в преступлениях, нищете или распутстве, что даже он не мог им помочь; таким он прямо и открыто говорил, что спасти их может только гражданская война».

Почуяв опасность, враги Цезаря потребовали его смещения под тем предлогом, что война закончена, мир установлен и победителю пора распустить войско. Они хотели провести выборы досрочно, чтобы Цезарь не успел приехать из провинции и выставить свою кандидатуру – заочно этого было сделать нельзя.

Цезарь считал, что столкнуть человека с первого места в государстве на второе – довольно затруднительно, зато потом со второго на последнее – легче легкого. А еще он очень любил цитировать строки Еврипида: «Коль преступить закон – то ради царства; / А в остальном его ты должен чтить».

Из врагов Цезаря к этому времени в живых оставались Марк Катон, Цицерон и бывший друг и зять Гней Помпей. Увидев, что против него действуют все настойчивее, он решился на серьезные меры: перешел в Ближнюю Галлию и, покончив с судебными собраниями, остановился в Равенне, угрожая Риму гражданской войной.

По легенде, он помедлил у небольшой речушки Рубикон: здесь кончались границы его провинции. Раздумывая, он сказал, обратившись к спутникам: «Еще не поздно вернуться; но стоит перейти этот мостик, и все будет решать оружие». Затем он будто бы произнес слова, ставшие крылатыми: «Жребий брошен» – и перешел Рубикон. Ходили следующие сплетни: чтобы воодушевить воинов и склонить их на междоусобицу, он пообещал каждому всадническое состояние. Не стеснялся он и прямо покупать чернь. Впрочем, в то время так поступали многие: лица, домогающиеся должностей, располагались на улице за столиками и открыто платили потенциальным избирателям.

Светоний:

«В Галлии он опустошал капища и храмы богов, полные приношений, и разорял города чаще ради добычи, чем в наказание. Оттого у него и оказалось столько золота, что он распродавал его по Италии и провинциям на вес, по три тысячи сестерциев за фунт. В первое свое консульство он похитил из капитолийского храма три тысячи фунтов золота, положив вместо него столько же позолоченной меди».

Цезарь, осмелев, начал вызывать Помпея на сражение, хотя тот превосходил его по численности войск. Кроме того, Помпей разбил лагерь в удобном месте, имея возможность снабжать в изобилии свои войска с моря и с суши, тогда как солдаты Цезаря уже с самого начала испытывали недостаток в продовольствии, а потом из-за отсутствия самого необходимого стали есть какие-то коренья, кроша их на мелкие части и смешивая с молоком. Иногда они лепили из этой смеси хлебцы и, нападая на передовые караулы противника, бросали эти хлебцы, крича, что не прекратят осады Помпея до тех пор, пока земля будет рождать такие коренья. Помпей старался скрыть и эти хлебцы, и эти речи от своих солдат, ибо те начали падать духом, страшась бесчувственности врагов и считая их какими-то дикими зверями.

Между армиями постоянно происходили отдельные стычки. Однажды Помпей нанес Цезарю крупное поражение, захватив 32 знамени и обратив его солдат в паническое бегство. Сам Цезарь едва не погиб, пытаясь остановить бегущих.

Однако Помпей – то ли по какой-то нерешительности, то ли случайно – не воспользовался своим успехом, но отступил, загнав беглецов в их лагерь. Цезарь, который уже потерял было всякую надежду, сказал после этого своим друзьям: «Сегодня победа осталась бы за противниками, если бы у них было кому победить».

Катон при виде павших в бою неприятелей (их было около тысячи) ушел, закрыв лицо в знак печали, и заплакал. Он хвалил Помпея за то, что тот уклоняется от сражения и щадит сограждан. Помпей был слишком осторожен, чтобы отважиться на решающее сражение. Многие обвиняли его в трусости. Обеспеченный всем необходимым на долгий срок, он предпочитал ждать, пока противник истощит свои силы: у Цезаря не было ни денег, ни запасов продовольствия, и казалось, что в течение короткого времени его армия сама собой распадется. К тому же плохое питание вызвало в его войске эпидемию.

Цезарь проделал большую часть пути в очень тяжелых условиях, ниоткуда не получая продовольствия, но повсюду видя лишь пренебрежение из-за своей недавней неудачи.

Однако после захвата фессалийского города Гомфы ему не только удалось накормить армию, но и неожиданно найти для солдат избавление от болезни. В городе оказалось много вина, и солдаты вдоволь пили в пути, предаваясь безудержному разгулу. Хмель гнал недуг прочь, вновь возвращая заболевшим здоровье.

Гней Помпей Великий в юности был сторонником Суллы и его доверенным лицом. Молодой полководец весьма помог будущему диктатору и одержал множество побед в гражданской войне и в провинциях. За это он получил прозвище «Великий» и вплоть до смерти Суллы был его доверенным лицом.

Он не сошел с политической арены и после смерти диктатора: участвовал в войне в Испании, был избран консулом, затем получил должность главнокомандующего. В 61 году до н. э. состоялся триумфальный въезд Помпея в столицу, во время которого за его колесницей шли дети царей парфянского, арменийского и понтийского. Ему было пожаловано право носить лавровый венок и триумфальную одежду. В его руках сосредоточилась огромная сила, он был на шаг от того, чтобы стать диктатором! Римляне понимали это и боялись.

И тут Помпей совершил ошибку: он распустил легионы, не попытавшись захватить власть. Римляне облегченно перевели дух, оказали Помпею несметные почести, но в должности консула отказали и не исполнили обещания дать наделы его ветеранам.

На помощь ему явился Гай Юлий Цезарь. При поддержке Помпея он был вновь назначен консулом, раздал наделы ветеранам и отдал свою единственную дочь за Помпея замуж. Тогда их отношения казались более чем дружескими.

Но уже через год сторонник Цезаря Клодий стал позволять себе нападки на стареющего Помпея. А когда на улицах Рима начались беспорядки, Клодий позволил себе даже взять в осаду дом Помпея. О его былых подвигах стали забывать, героем дня теперь считался Цезарь, успешно воевавший в Галлии. Помпей завидовал его успехам, предвидя в нем опасного соперника. Когда же умерла Юлия, дочь Цезаря и жена Помпея, прервалась последняя связывавшая их нить. С тех пор их отношения все более ухудшались, дойдя в конце концов до неприкрытой вражды, вылившейся в гражданскую войну.

В августе 48 году до н. э. в битве при Фарсале Цезарь одержал окончательную победу.

Плутарх:

«…конница Помпея елевого фланга горделиво тронулась в наступление, рассыпаясь и растягиваясь, чтобы охватить правое крыло противника. Однако прежде чем она успела атаковать, вперед выбежали когорты Цезаря, которые против обыкновения не метали копий и не поражали неприятеля в ноги, а, по приказу Цезаря, целили врагам в глаза и наносили раны в лицо. Цезарь рассчитывал, что молодые солдаты Помпея, кичившиеся своей красотой и юностью, не привыкшие к войнам и ранам, более всего будут опасаться таких ударов и не устоят, устрашенные как самою опасностью, так и угрозою оказаться обезображенными. Так оно и случилось».

Когда Помпей с противоположного фланга увидел, что его конница рассеяна и бежит, он совсем пал духом, «перестал быть самим собою, забыл, что он Помпей Великий». Некогда славный полководец теперь походил на человека, лишившегося разума. Не сказав ни слова, он удалился в палатку и там напряженно ожидал, что произойдет дальше, не двигаясь с места до тех пор, пока не началось всеобщее бегство и враги, ворвавшись в лагерь, не вступили в бой с караульными. Тогда лишь он как бы опомнился и сказал, как передают, только одну фразу: «Неужели уже дошло до лагеря?»

Бросив остатки своего войска, Помпей бежал на Восток, добравшись до Египта. Там его убили: правители Египта надеялись этим заслужить благосклонность Цезаря. Они отправили ему голову и перстень врага.

Дион Кассий:

«Цезарь, увидев голову Помпея, принялся оплакивать его, выражая сожаление о случившемся, называя его согражданином и зятем и перечисляя все услуги, какие они оказали друг другу. Он заявил; что не только ничем не обязан убийцам, но даже стал порицать их и приказал украсить голову Помпея; возложить ее на костер и предать погребению».

Не все верили в искренность его скорби, нашлись и те, кто считал эти слезы лицемерными, напоминая, что если бы Цезарь встретился лицом к лицу с живым Помпеем, ему все равно пришлось бы убить его, чтобы получить власть. Но как бы то ни было, Цезарь никогда не допускал неуважения к памяти Помпея, он даже приказал поднять и поставить его статуи, сброшенные с пьедесталов.

Марк Порций Катон «Утический». Честный до максимализма, он оставался сторонником республики, даже когда дело это было очевидно проиграно.

Когда началась гражданская война, Катон вместе с Помпеем бежал из Рима, надев с этого дня «траур по погибели отечества». Однако затем они с Помпеем расстались, не сумев выработать общей стратегии, и Катон не участвовал в битве при Фарсале. Он отправился на Родос, заявив, что победа любой партии одинаково огорчила бы его.

Узнав о смерти Помпея в Египте, Катон переправился в Африку, где остановился в Утике, чтобы защищать ее от врагов, внутренних и внешних. После окончательной победы Цезаря в городе заговорили о выдаче ему сенаторов. За Катона хотели просить милости у Цезаря, но он это отклонил, говоря, что он не побежден и не преступник. Он помог всем желавшим спастись бегством, провел вечер за чтением платоновского диалога, посвященного смерти Сократа, а затем уже ночью пронзил себя мечом. Ему пытались оказать помощь, но он сорвал повязки и истек кровью. Узнав о самоубийстве Катона, Цезарь огорчился, сказав: «Ненавистна мне твоя смерть, Катон, потому что тебе ненавистно было принять от меня спасение».

У Катона было двое детей: знаменитая Порция, супруга Марка Юния Брута, убившая себя после смерти мужа, и сын, Марк Порций, помилованный Цезарем, но затем примкнувший к заговорщикам. Он погиб в битве при Филиппах.

Плутарх:

«Цезарь был велик своими благодеяниями и щедростью, Катон – безупречностью жизни. Первый сделался знаменитым благодаря мягкости и состраданию, второй пользовался уважением из-за своей строгости. Цезарь снискал себе славу тем, что давал, помогал, прощал, Катон – тем, что ничего не дарил. В одном несчастные видели себе прибежище, в другом злодеи – свою гибель. Цезаря хвалили за обходительность, Катона – за твердость».

Цицерона, принявшего сторону Помпея, Цезарь простил. После поражения при Фарсале Цицерон встретился с Цезарем. Марк Туллий очень боялся этого свидания, но Цезарь сам вышел ему навстречу, и они долго говорили, гуляя по берегу. Цицерон получил разрешение вернуться в Рим. Они с Цезарем так и остались идейными противниками, но с тех пор все их разногласия решались в суде или в дискуссиях. Цицерон до самой смерти Цезаря более не участвовал в политической борьбе, проводя время за сочинением и переводом философских трактатов, иногда выступая в суде.

Он развелся с Теренцией, обвинив супругу в том, что она плохая хозяйка, – этот повод показался всем смехотворным, – и тут же снова женился на молоденькой девушке с богатым приданым. Вскоре от родов умерла его дочь, и он тут же развелся с молодой женой, на сей раз представив в виде причины для развода то, что его супруга недостаточно скорбела о смерти падчерицы.

Единоличная власть

По окончании войны Цезарь отпраздновал сразу пять триумфов: галльский, александрийский, понтийский, африканский и, наконец, испанский.

На Капитолий он вступил при огнях, сорок слонов с факелами шли справа и слева. В понтийском триумфе среди прочих предметов в процессии несли надпись из трех слов «Пришел, увидел, победил» – этим он отмечал не события войны, как обычно, а быстроту ее завершения.

Своим старым легионерам он выдал очень крупную денежную премию и выделил им землю. Народу он раздал по десять мер зерна и по столько же фунтов масла и еще раздал деньги, но меньше, нежели легионерам. Вдобавок он устроил пир и раздачу мяса, а после испанского триумфа – еще два обеда: первый показался ему скудным и недостойным его щедрости, поэтому через четыре дня он дал второй, неслыханно богатый.

Светоний:

«Зрелища он устраивал самые разнообразные: и битву гладиаторов, и театральные представления по всем кварталам города и на всех языках, и скачки в цирке, и состязания атлетов, и морской бой… Звериные травли продолжались пять дней: в заключение была показана битва двух полков по пятисот пехотинцев, двадцать слонов и триста всадников с каждой стороны… Дли морского бон было выкопано озеро на малом Кодетском поле, в бою участвовали биремы, триремы и квадриремы тирийского и египетского образца со множеством бойцов. На все эти зрелища отовсюду стеклось столько народу, что много приезжих ночевало в палатках по улицам и переулкам; а давка была такай, что многие были задавлены до смерти, в том числе два сенатора».

По окончании празднеств Цезарь приступил к государственным делам.

Он исправил календарь: из-за нерадивости жрецов, произвольно вставлявших месяцы и дни, календарь был в таком беспорядке, что уже праздник жатвы приходился не на лето, а праздник сбора винограда – не на осень.

Он пополнил сенат, к старым патрициям прибавил новых, увеличил число должностей. Тех, кто был лишен звания цензорами или по суду, он восстановил в правах. Он допустил к должностям и сыновей тех, кто был казнен во время проскрипций. Цезарь изменил правила, и теперь лишь половина сенаторов избиралась народов, половина же – назначалась им самим.

Светоний:

«Назначал он их в коротких записках, рассылаемых по трибам: „Диктатор Цезарь – такой-то трибе. Предлагаю вашему вниманию такого-то, дабы он по вашему выбору получил искомое им звание“».

Он произвел перепись населения и сократил число бездельников, задаром получавших хлеб из казны, оставив там только тех, кто действительно не мог работать.

Желая пополнить поредевшее население города, он издал закон, чтобы никакой гражданин старше двадцати и моложе сорока лет, не находящийся на военной службе, не покидал бы Италию дольше, чем на три года. Всем, кто в Риме занимался медициной, и всем преподавателям благородных искусств он даровал римское гражданство, чтобы они и сами охотнее селились в городе, и привлекали других.

Многие рассчитывали, что Цезарь отменит долговые обязательства, но этого не было сделано. Желая пополнить казну, он отменил старое правило, по которому состоятельные граждане, изобличенные в убийстве другого римского гражданина, наказывались лишь изгнанием. Ранее все их состояние оставалось при них, теперь же Цезарь ввел конфискацию имущества.

Цезарь очень любил всевозможные красивые вещи. Шутили, что он вторгся в Британию в надежде найти там жемчуг. Резные камни, чеканные сосуды, статуи, картины древней работы он всегда собирал с увлечением. Красивых и ученых рабов он покупал по таким неслыханным ценам, что сам чувствовал неловкость и запрещал записывать их в книги. В походах он возил с собою штучные и мозаичные полы.

Но, несмотря на это, Цезарь ввел ряд запретов на роскошь. На иноземные товары он наложил пошлину. Носилки, а также пурпурные платья и жемчужные украшения он оставил в употреблении только для определенных лиц, определенных возрастов и в определенные дни. Вокруг рынка он расставил сторожей, чтобы они отбирали и приносили к нему запрещенные яства, а если что ускользало от сторожей, он иногда посылал ликторов с солдатами, чтобы забирать уже поданные блюда прямо со столов.

Женщины Цезаря

Пил он мало, был умерен в еде, зато на любовные утехи, по общему мнению, был падок и расточителен. Курион Старший, понося Цезаря, в какой-то речи называл его мужем всех жен и женою всех мужей.

В числе его любовниц называли очень многих знатных римлянок, в том числе жену Марка Красса и жену Гнея Помпея. Но больше всех остальных любил он мать Брута, Сервилию: еще в свое первое консульство он купил для нее жемчужину, стоившую шесть миллионов, а в гражданскую войну, не считая других подарков, он продал ей с аукциона богатейшие поместья за бесценок. Когда многие дивились этой дешевизне, Цицерон остроумно заметил: «Чем плоха сделка, коли третья часть остается за продавцом?» Дело в том, что Сервилия, как подозревали, свела с Цезарем и свою дочь Юнию Третью.

И в провинциях он не отставал от чужих жен: это видно хотя бы из двустишья, которое также распевали воины в галльском триумфе:

 
«Прячьте жен: ведем мы в город лысого развратника.
Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии».
 

Среди его любовниц были и царицы – мавританка Эвноя, жена царя Богуда, и конечно же знаменитая Клеопатра. С нею он и пировал не раз до рассвета, на ее корабле с богатыми покоями он готов был проплыть через весь Египет до самой Эфиопии, он пригласил ее в Рим и отпустил с великими почестями и богатыми дарами, позволив ей даже назвать новорожденного сына его именем. Некоторые греческие писатели сообщают, что этот сын был похож на Цезаря и лицом, и осанкой.

Гибель

Он принимал почести сверх всякой меры, обеспечив себе бессменное консульство, пожизненную диктатуру и прозвание отца отечества. Статуя Цезаря стояла среди статуй древних царей Рима. Также его изваяния находились рядом со статуями богов, и для него было отведено место за столом с угощением для богов. В сенате и суде для него поставили золотые кресла, он использовал для себя священную колесницу и носилки при цирковых процессиях. Месяц июль был назван по его имени. Он мечтал воздвигнуть храм Марса, какого никогда не бывало, засыпав для него и сравняв с землею то озеро, где устраивал он морской бой, а на склоне Тарпейской скалы устроить величайший театр.

Надменны были и его высказывания: «Республика – ничто, пустое имя без тела и облика»; «Сулла не знал и азов, если отказался от диктаторской власти»; «С ним, Цезарем, люди должны разговаривать осторожнее и слова его считать законом». Когда гадатель однажды возвестил о несчастном будущем – зарезанное животное оказалось без сердца, – то он заявил: «Все будет хорошо, коли я того пожелаю; а в том, что у скотины нету сердца, ничего удивительного нет».

Недовольных его властью было много. Особенно римлян возмущало то, что среди сенаторов появились выходцы из Галлии. В народе распевали так:

 
«Галлов Цезарь вел в триумфе, галлов Цезарь ввел в сенат.
Сняв штаны, они надели тогу с пурпурной каймой».
 

Штаны считались варварской одеждой, а тога с пурпурной каймой являлась отличительным знаком сенаторского сословия.

Смертельную ненависть сенаторов Цезарь навлек на себя еще и тем, что однажды поленился встать перед ними, когда те явились в полном составе, чтобы поднести ему почетные постановления. Их он принял перед храмом Венеры-Прародительницы сидя. Это показалось особенно возмутительным оттого, что сам он, проезжая в триумфе мимо трибунских мест и увидев, что перед ним не встал один из трибунов по имени Понтий Аквила, пришел тогда в такое негодование, что воскликнул: «Не вернуть ли тебе и республику, Аквила, народный трибун?» И еще много дней, давая кому-нибудь какое-нибудь обещание, он непременно оговаривал: «Если Понтию Аквиле это будет благоугодно».

С тех пор его постоянно подозревали в том, что он стремится к царской короне.

– «Я Цезарь, а не царь!» – возражал он, но ему не верили.

По Риму ходили упорные слухи, будто Цезарь намерен переселиться в Александрию и перевести туда столицу, чтобы быть поближе к своей любовнице Клеопатре. Когда стало известно, что она едет с визитом в Рим и везет с собой сына Цезариона, чернь укрепилась в этом мнении.

В заговоре против Цезаря участвовало более шестидесяти человек; во главе его стояли Гай Кассий, Марк Брут и Децим Брут. Сперва они колебались, убить ли его на Марсовом поле, или же напасть на него на Священной дороге, или при входе в театр. Но когда было объявлено, что в иды марта сенат соберется на заседание в курию Помпея, то все охотно предпочли именно это время и место. Тело убитого заговорщики собирались бросить в Тибр, имущество конфисковать, а его законы – отменить.

Считается, что в короткое время перед смертью Цезарь получил несколько очень плохих знамений, но по своему обыкновению не придал им значения. Гадатель советовал ему остерегаться опасности, которая ждет его не позднее чем в иды марта. Накануне этого дня в курию Помпея влетела птичка королек с лавровой веточкой в клюве, преследуемая стаей разных птиц из ближней рощицы, и они ее растерзали. А в последнюю ночь перед убийством ему привиделось во сне, как он летает под облаками и потом как Юпитер пожимает ему десницу; жене его Кальпурнии снилось, что в доме их рушится крыша и что мужа закалывают у нее в объятиях.

Светоний:

«Из-за всего этого, а также из-за нездоровья он даже колебался, не остаться ли ему дома, отложив свои дела в сенате. Наконец, Децим Брут уговорил его не лишать своего присутствия многолюдное и давно ожидающее его собрание, и он вышел из дому уже в пятом часу дня.

Кто-то из встречных подал ему записку с сообщением о заговоре: он присоединил ее к другим запискам, которые держал в левой руке, собираясь прочесть. Потом он принес в жертву нескольких животных подряд, но благоприятных знамений не добился; тогда он вошел в курию, не обращая внимания на дурной знак и посмеиваясь над Спуринной за то, что вопреки его предсказанию, иды марта наступили и не принесли никакой беды. «Да, пришли, но не прошли», – ответил тот.

Он сел, и заговорщики окружили его, словно для приветствия. Тотчас Тиллий Цимбр, взявший на себя первую роль, подошел к нему ближе, как будто с просьбой, и когда тот, отказываясь, сделал ему знак подождать, схватил его за тогу выше локтей. Цезарь кричит: «Это уже насилие!» – и тут один Каска, размахнувшись сзади, наносит ему рану пониже горла. Цезарь хватает Каску за руку, прокалывает ее грифелем, пытается вскочить, но второй удар его останавливает. Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть укрытым до пят; и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон, – хотя некоторые и передают, что бросившемуся на него Марку Бруту он сказал: «И ты, дитя мое!»»

Тело Цезаря лежало довольно долгое время, сбросить его в Тибр заговорщики не решились. Они были несколько обескуражены тем, что все сенаторы разбежались в испуге, вместо того, чтобы поддержать их. Затем по чьему-то приказу – скорее всего, Марка Антония – трое рабов, взвалив тело на носилки, отнесли его домой. По мнению врача, из всех ран смертельной оказалась только одна – вторая, нанесенная в грудь.

Было вскрыто и прочитано завещание. Бездетный Цезарь назначил наследниками трех внуков своих сестер, он усыновлял Гая Октавия, оставлял ему три четверти имущества и свое имя. Многие убийцы были им названы в числе опекунов своего сына, если вдруг Кальпурния окажется беременной, а Децим Брут – даже среди наследников во второй степени. Народу он завещал сады над Тибром в общественное пользование и по триста сестерциев каждому гражданину.

Светоний:

«День похорон был объявлен, на Марсовом поле близ гробницы Юлии сооружен погребальный костер, а перед ростральной трибуной – вызолоченная постройка наподобие храма Венеры-Прародительницы; внутри стояло ложе слоновой кости, устланное пурпуром и золотом, в изголовье – столб с одеждой, в которой Цезарь был убит. Выло ясно, что всем, кто шел с приношениями, не хватило бы дня для процессии: тогда им велели сходиться на Марсово поле без порядка, любыми путями».

На погребальных играх, возбуждая негодование и скорбь о его смерти, пели куплеты из популярной драмы: «Не я ль моим убийцам был спасителем?» Консул Антоний объявил через глашатая постановление сената, в котором Цезарю воздавались все человеческие и божеские почести. Погребальное ложе принесли на форум должностные лица этого года и прошлых лет. Забыв все обиды и припомнив все хорошее, что сделал Цезарь для Рима, горожане воздали ему почести.

Светоний:

«…толпа принялась тащить в огонь сухой хворост, скамейки, судейские кресла и все, что было принесенного в дар. Затем флейтисты и актеры стали срывать с себя триумфальные одежды, надетые для такого дня, и, раздирая, швыряли их в пламя; старые легионеры жгли оружие, которым они украсились для похорон, а многие женщины – свои уборы, что были на них, буллы и платья детей. Среди этой безмерной всеобщей скорби множество иноземцев то тут, то там оплакивали убитого каждый на свой лад, особенно иудеи, которые и потом еще много ночей собирались на пепелище».

Еще не успело потухнуть пламя погребального костра, как в городе начался бунт. Толпа стремилась расправиться с заговорщиками, и они вынуждены были бежать из города. Из его убийц почти никто не прожил после этого больше трех лет и никто не умер своей смертью. Все они были осуждены и все погибли по-разному: кто в кораблекрушении, кто в битве. А некоторые поразили сами себя тем же кинжалом, которым они убили Цезаря.

Светоний:

«У некоторых друзей осталось подозрение, что Цезарь сам не хотел дольше жить, а оттого и не заботился о слабеющем здоровье и пренебрегал предостережениями знамений и советами друзей. …Другие… полагают, что он предпочитал один раз встретиться с грозящим отовсюду коварством, чем в вечной тревоге его избегать…

Как бы то ни было, в одном согласны почти все: именно такого рода смерть была ему почти желанна. Так, когда он читал у Ксенофонта, как Кир в предсмертном недуге делал распоряжения о своем погребенье, он с отвращением отозвался о столь медленной кончине и пожелал себе смерти внезапной и быстрой. А накануне гибели, за обедом у Марка Лепида в разговоре о том, какой род смерти самый лучший, он предпочел конец неожиданный и внезапный».

Цезарь погиб на пятьдесят шестом году жизни. Мнением народа и указами сената он был причислен к богам. Мартовские иды стали почитаться днем траура, и в этот день никогда не созывали сенат.

Светоний.

«…когда во время игр, которые впервые в честь его обожествления давал его наследник Август, хвостатая звезда сияла в небе семь ночей подряд, появляясь около одиннадцатого часа, то все поверили, что это душа Цезаря, вознесенного на небо».