Текст книги "Книга предсказанных судеб"
Автор книги: Мария Очаковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
14. Шарль Сорделе
Москва. Наши дни
– C’est vous! Voila une surprise! [39]39
Это вы! Вот так сюрприз! ( фр.)
[Закрыть] – воскликнула изумленная Ольга, навстречу ей поднялся Шарль Сорделе.
Кого-кого, а его она совсем не ожидала увидеть.
– Я приехал… – начал он и запнулся. Взгляд его, потеплевший лишь на мгновение, снова приобрел привычную суровость. – Я приехал сегодня утром, звонил, но ваш мобильный был выключен.
– Как же вы меня нашли? – спросила Ольга, все еще не переставая удивляться.
– Позвонил по домашнему, поговорил с Денни.
– Понимаю… – медленно протянула Ольга. Мозг ее мгновенно отреагировал на имя сына. Сигнал тревоги отозвался болью в висок: «Неужели он заодно с Филиппом?!»
– …он не знал адрес, но ваша тетя…
– Конечно. Они с Ниной объяснили вам. – Она во все глаза смотрела на Сорделе, пытаясь разгадать, что будет дальше. Но по лицу его, как обычно, мало эмоциональному, скупому на мимику, ничего не удавалось прочесть.
– Как бы то ни было, я здесь, – мрачно ответил он, – и у меня плохие новости.
У Ольги сжалось сердце.
– Впрочем, вы… то есть вам… быть может, это… – Он с трудом подбирал слова. – Собственно, я хотел сообщить, что неделю назад скончалась Аньес.
– Кто?! Аньес? Как скончалась? – От неожиданности она вскрикнула.
Стоящие рядом люди обернулись. Сорделе вздрогнул и напрягся – сегодня он казался Ольге еще более зажатым, чем обычно. Он был даже не «человеком в футляре», как про себя она его окрестила, а человеком в латах, в стальной броне. Пристальный взгляд его, скользнув поверх Ольгиной головы, с тревогой пробежал по вестибюлю.
– Бог мой! Какой ужас! Как же это случилось?!
– Сейчас не об этом.
– Почему же не об этом? Скажите, отчего она умерла, она что, болела?
– В общем, нет, хотя… Только давайте не здесь. Где бы мы могли поговорить? Вы ведь уже освободились? – Шарль вопросительно кивнул в сторону дверей, и Ольга поспешно надела плащ.
Они вышли на улицу. Было довольно прохладно, ветрено. Машинально порывшись в сумке и не обнаружив ключей от автомобиля, Ольга не сразу сообразила, что приехала сюда на метро.
– Ой-ой-ой, как же это… – сокрушенно протянула она. – А я ей звонила примерно недели три назад. A toute heure la mort est proche. [40]40
Смерть всегда близко. ( фр.).
[Закрыть]Боже мой, боже мой! Почему же вы мне сразу не позвонили?
– Ситуация была очень непростой, – помявшись, ответил он. – Я сделал это намеренно.
– Бедная Аньес… и бедный Денни, он очень любил бабушку, – в задумчивости проговорила она.
Ей было искренне жаль свекровь. Перед глазами замелькали картинки из прошлого: Аньес в Париже, когда они впервые встретились, Аньес у себя в Помаре, гуляет с внуком, а вот Денис уже подрос, и они вместе что-то читают, рисуют…
Ольга сдержала свое слово и каждый год привозила Дениса в Бургундию. Иногда они приезжали к ней, даже не ставя в известность Филиппа, и оставались у нее по нескольку недель. Графиня всегда трогательно ждала внука. И хотя Ольгины отношения со свекровью нельзя было назвать сердечными, она очень уважала ее, такую сильную, решительную, мудрую, в настоящем смысле слова необыкновенную женщину.
– Послушайте, Шарль, что мы тут стоим, – спохватилась Ольга и тронула его за рукав. – Пойдемте к нам домой. Денни будет вам рад.
– Chez-vous? C’ est pas possible [41]41
К вам? Невозможно! ( фр.)
[Закрыть], – резко проговорил Шарль и, отстранившись от нее, завертел головой по сторонам.
– Почему?! Шарль! Что вы несете! Не съем же я вас. Пойдемте, это недалеко.
– Нет-нет, к вам домой я не пойду.
– Какой вы странный… Ну тогда, может, посидим в кафе? – предложила Ольга.
– Хорошо. Но только в кафе мы проедем на метро, – отрезал Шарль.
– Вы имеете в виду какое-то конкретное кафе?
– Вовсе нет. Просто поедем туда на метро.
«Вот ведь остолоп! Почему ему подходят лишь те кафе, куда нужно ехать на метро, а, к примеру, не на трамвае?»
– Я бы предпочел какое-нибудь популярное заведение в оживленной части города, – развил свою странную мысль Шарль.
Ольга предпочла не возражать, и они двинулись к станции метро. Шарль молча шел рядом, то и дело озираясь по сторонам, словно за ним следили.
Было уже восемь часов, когда они спустились в подземку. Она встретила их обычным московским многолюдьем. Но перрон и вагоны, кишащие народом, похоже, произвели на Шарля благоприятное впечатление.
– С’ est vraiment impressionant [42]42
Это действительно впечатляет. ( фр.).
[Закрыть], – оживился он и, перекрикивая шум, продолжил прерванный разговор: – Завтра я уезжаю, но мне непременно нужно с вами встретиться еще раз.
– Как, уже завтра? – удивилась Ольга.
– В Помаре осталось много дел. Необходимо их уладить. Так как насчет завтра?
– Давайте встретимся. Само собой, в кафе в оживленной части города, – понимающе кивнула она, гадая про себя, что все-таки у него на уме: может, какой-то подвох.
– Ну так что же! – прокричал он ей в самое ухо. – Почему вы не спрашиваете, кому после смерти Аньес достанется ее дом, виноградники и все остальное? – По обыкновению, он не называл Ольгу по имени.
– Наверняка кому-нибудь достанется.
– Вот оно что. Вас это как будто не интересует? – с усмешкой спросил Шарль.
– Меня интересует только одно – кому достанется мой сын!!! – не выдержала Ольга.
Она так разволновалась, что чуть не пропустила нужную станцию. Буквально в последний момент им все-таки удалось выскочить из вагона.
«Нет, это невыносимо, в конце концов надо сразу расставить все точки над «i», – решилась она и задала вопрос:
– Шарль, скажите прямо, вы приехали в Москву по просьбе Филиппа?
Сорделе снова усмехнулся.
– Объясните же наконец, это он вас подослал? Что все это значит? Ваши ухмылки, намеки, дом, наследство? Вы с ним сговорились? Вы хотите отнять у меня сына? – во весь голос закричала Ольга. Глаза ее лихорадочно блестели, она наседала на Сорделе, хватая его за рукав. – Имейте в виду, ничего у вас не выйдет! Оставьте нас с Денисом в покое! Нам ничего не нужно!
Под ее натиском Сорделе отпрянул и ошарашенно уставился на нее:
– Мы сговорились с Филиппом?! Мы с Филиппом… – Губы его растянулись в саркастичной улыбке. Прозвучало отрывистое «ха-ха-ха» (он смеялся как Фантомас). – А я вас считал более проницательной.
– Мне совершенно неважно, кем вы меня считали! Я задала свой вопрос и жду! Отвечайте! Здесь и сейчас!
Они продолжали стоять друг против друга, а вокруг по перрону под неумолчный гул подземки туда-сюда сновали люди, толкались, спешили, толпа обтекала их справа и слева.
Вдоволь нахохотавшись, Шарль снова сделался серьезным и произнес:
– Неужели вы еще не поняли, что мы с вами на одной стороне? Вот вам мой ответ, Olga: я приехал сюда НЕ по просьбе Филиппа. Поверьте. Я приехал по другой причине. И пойдемте отсюда, здесь неудобно разговаривать.
Минут двадцать спустя они уже сидели за столиком в «оживленном» кафе по выбору Шарля. Чтобы не заснуть после трудного дня, Ольга заказала себе двойной эспрессо и какой-то салат, ее спутник остановил свой выбор на «vodka russe». От закусок, даже после третьей рюмки, он, как персонаж Бондарчука в известном фильме, отказался. И результат не заставил себя ждать – Шарль Сорделе стал более разговорчивым! Правда, говорил он медленно и с убийственно длинными паузами. Собственно, рассказ его вращался вокруг Аньес. Он вспоминал, какой она была в молодости. Прозвучали какие-то истории из далекого прошлого и то, как однажды он, натворив дел, записался в легион и тем самым доставил ей немало хлопот.
Ольга, несмотря на усталость, как могла поддерживала беседу, слушала, кивала, задавала вопросы. Она немного успокоилась, поняв, что приезд Шарля не связан с намерениями Филиппа отсудить у нее ребенка, об этом Сорделе ничего не знал.
«Возможно, ему просто не с кем поговорить об Аньес. А хотелось. И этот визит – дань ее памяти. Но неужели он проделал такой путь, чтобы только поговорить… – строила догадки Ольга, силясь понять цель его приезда в Москву. – Нет, скорее всего, у него здесь какие-то другие дела…»
Но вот после очередной, исполненной в лучших традициях МХАТа, паузы дело прояснилось – Сорделе заговорил о наследстве и завещании. Он говорил долго и довольно путано. Ольга не была докой в вопросах наследственного права Франции, поэтому из всего сказанного ей удалось понять только то, что Аньес так и не оставила завещания. То есть раньше оно, разумеется, существовало, но после очередного скандала с Филиппом графиня его аннулировала и отписала все аббатству В., затем отозвала и это завещание в намерении изменить его в пользу Дениса, но сделать этого не успела.
– Она так часто говорила об этом, я очень часто слышал от нее: «Теперь, слава богу, у меня есть Денни». И даже ездила в контору к Гренадье, поэтому я был абсолютно уверен в том, что дело улажено, – скорбным голосом вещал Сорделе. – Вы знаете… пожилые люди, какими бы разными они ни были, в чем-то похожи. Все старики боятся смерти. Словом, для мадам, насколько я понимаю, это проклятое завещание стало камнем преткновения. Видимо, ей казалось: если она его подпишет, то сразу умрет. Я узнал об этом только после похорон. Теперь получается, что вся ее собственность автоматически переходит сыну как наследнику первой степени. – Тяжело вздохнув и пристально посмотрев на Ольгу, Сорделе продолжил: – Я не хочу, чтобы у вас создалось о ней неправильное впечатление. Аньес очень любила Денни. Перед смертью она попросила меня…
Ольге стало неловко. Ведь именно Сорделе в свое время упрекал ее в том, что она будто бы охотится за наследством старой графини. Нет, вся эта дележка не для нее. И она поспешно его перебила:
– Поверьте, у меня сложилось правильное впечатление. И у Дениса тоже. – Она говорила совершенно искренне.
Рассказ Шарля ее тронул, и она сожалела об Аньес. Но за последние годы в Москве жизнь ее сильно изменилась. Все, что было с Филиппом, казалось ей каким-то нереальным. Будто бы произошло не с ней. Теперь она привыкла рассчитывать только на себя, на свои силы, на свою профессию. И в общем-то, неплохо справлялась. А ту страницу книги перелистнула, забыла, она действительно ничего не ждала от французской родни. Уже не ждала. Когда-то, на заре их романа с Филиппом, когда они расписались, Ольге нравилось чувствовать себя женой богатого аристократа. Вот ведь дура какая! Дорогие рестораны, дорогая одежда, поездки. Подумать только, она – графиня… Какая глупость и вздор, кабы заранее знать, чем это «графство» обернется.
– …попросила меня кое-что передать для Дениса. Я не был уверен, что увижу вас сегодня, поэтому не захватил это с собой, – тихо сказал Сорделе.
Подошел официант, забрал пустые чашки. Обведя глазами зал, Сорделе неожиданно вскинулся и попросил счет.
«Слава богу! Наконец-то можно пойти домой», – с облегчением вздохнула Ольга, она пила уже четвертую чашку кофе и сидела, едва подавляя зевки.
– Вы где остановились? Может, все-таки к нам? – больше из вежливости спросила она, но, увидев, что Шарль качает головой, предложила: – Тогда я позвоню вам завтра, что-нибудь около двух, подойдет? С утра у меня дела.
– Нет-нет, мой мобильный выключен. Я лучше сам позвоню вам. И прошу, не думайте об Аньес плохо. Вы еще многого не знаете…
Прощаясь, он задержал ее руку в своей, но тут же, словно испугавшись, ее отдернул и завертел головой по сторонам.
15. В старом леднике
Франция, Бургундия, графство Помар, 1499 г.
Молодые люди снова расселись по местам, и графиня, сделав знак камеристке, чтобы та удалилась, продолжила свой рассказ:
– Сколько я помню, мы остановились на том, что фра Микеле решил повторно осмотреть тело умершего виночерпия, я же вызвалась его сопровождать.
Итак, в условленный час я спустилась на малый двор к белой часовне, где меня ожидал монах. И мы направились к погребу, называемому «старым», его давно не использовали для хранения припасов, так как при кухне имелся новый – более поместительный.
К вечеру подморозило и замело. Тонкий слой снега укрыл землю, и на дворе стало светлее. Кругом было тихо. Лишь с проездной башни слышалась тяжелая поступь стражников. Не нарушая тишины, мы с братом Микеле говорили вполголоса и, пройдя узкий коридор, соединявший малый и хозяйственный дворы, довольно быстро оказались на месте.
Монах отпер ключом дверь, и мы прошли внутрь. Ступив на лестницу, я тотчас ощутила неприятный запах тлена, который с каждым следующим шагом все усиливался. Наконец мы спустились вниз. Но при слабом свете лампы, что была у меня в руках, мы поначалу не смогли разглядеть ничего, кроме пустых коробов, корзин, черепков да бочек, стоящих у входа. Брат Микеле зажег настенные светильники, и мы увидели то, ради чего пришли. В глубине погреба на двух сдвинутых скамьях лежало тело несчастного виночерпия. Это была поистине страшная картина. Приблизившись, я едва не повалилась на пол, настолько меня испугал его вид.
«Боже Всевышний!» – воскликнула я, ибо прежде такого покойника мне видеть не доводилось.
Представьте себе, что все его тело, руки, ноги, живот, шея непомерно раздулись и потеряли человеческие формы. Лицо же с застывшей гримасой страдания сделалось землисто-зеленого цвета. При жизни длинные и курчавые волосы его вмиг поседели и напоминали паклю. Даже находясь на холоде, покойник не перестал смердеть, а в какой-то момент мне показалось, что изо рта его все еще сочится зловонная пена.
Искренне пожалев, что вызвалась сопровождать фра Микеле, я призвала на помощь всю свою выдержку, всю стойкость и для верности отступила на пару шагов назад. Тем временем мой спутник, нимало не смутившись, приблизил к телу лампу и с вниманием принялся его осматривать.
«Почему черты его столь безобразны?» – кое-как справившись с испугом, спросила я.
Но монах не услышал моего вопроса, продолжая осмотр и что-то про себя бормоча и приговаривая. Я заметила, что он весьма осторожен и, достав из кармана длинную медную указку, орудует ею, не прикасаясь рукой к зловонному телу. Кроме указки он использовал также и свой чудесный окуляр, с которым обычно работал в библиотеке. С его помощью брат Микеле с легкостью читал рукописи, чей текст пострадал от воды или был чересчур мелок.
Лишь по прошествии некоторого времени (ах, каким долгим оно мне показалось!) он наконец прервал свое занятие. С облегчением вздохнув, я подумала, что дело сделано. Но не тут-то было. Он отошел от покойника лишь для того, чтобы попросить меня подержать лампу. Пришлось, преодолевая отвращение, исполнить его просьбу.
«Однако ногти у него нигде не посинели», – изрек он в задумчивости.
Я не стала ломать себе голову над смыслом сказанного, про себя я молила Бога, чтобы этот осмотр поскорее закончился. И Господь услышал мои молитвы – брат Микеле засобирался назад.
Увидев мое бледное как полотно лицо, он сказал: «Вы – самая отважная женщина из тех, что мне доводилось встречать в жизни!»
Словно выйдя из преисподней и вновь оказавшись под открытым небом, я радостно вдохнула свежий морозный воздух и осенила себя крестным знамением. Мне не терпелось поскорее покинуть это мрачное место. Но тут монах неожиданно тронул меня за плечо, останавливая: «Постойте, миледи! Посмотрите на эти следы! Похоже, кто-то еще, кроме нас, заглядывал сюда сегодня вечером». – С озабоченным видом он нагнулся, чтобы лучше рассмотреть их.
«Да, по свежему снегу найти следы несложно, – согласилась с ним я. – Возможно, кто-то из слуг проходил мимо…»
«Уверяю вас, мадам, то был не слуга. Человек, стоявший здесь, носит дорогие сапоги на узком каблуке со шпорами. Смотрите, следы ведут к самой двери, их там изрядно. Можно подумать, что он подслушивал».
Теперь вы понимаете, любезные мои слушатели, как важно быть внимательным к мелочам, которые лишь на первый взгляд выглядят незначительными. Именно таким вдумчивым вниманием отличался брат Микеле. Впрочем, других способностей у него также имелось изрядно.
– Ах, бабушка, вы всегда щедры на похвалу, когда речь заходит об этом францисканце! – воскликнула девушка.
– Поверь, Элинор, он ее заслужил. Помнится, я и тогда в разговоре с ним не удержалась от похвалы.
Итак, мы с братом Микеле двинулись обратно. На этот раз я предпочла вернуться к себе кружным путем, через донжон и голубятню. Спутник мой был молчалив, меня же терзали тревога, сомнения и любопытство. Не терпелось узнать, к каким выводам он пришел после осмотра умершего.
«С моей стороны было бы слишком самонадеянно утверждать, что теперь мне, наверное, известно, каким ядом отравили несчастного, – проговорил он наконец. – Визит наш прошел не без пользы, и кое-какие догадки появились… Я говорил вам уже, что мне знакомы лишь некоторые отравляющие вещества, но действие их непохоже на то, что мы видели. Ни в одном из описанных случаев я не встречал упоминаний о… впрочем, детали можно опустить. Скажу лишь, что его поседевшие волосы навели меня на одну мысль. Мне также вспомнился рассказ одного еврея-алхимика, которого я однажды встретил в Умбрии. Он состоял на службе при дворе герцогов Сфорца, куда я попал, выполняя поручение нашего настоятеля. Однако, чтобы дать точный ответ, мне потребуется посмотреть «Трактат о ядах», что хранится в вашей библиотеке».
Фра Микеле продолжал свои рассуждения о природе ядов и их воздействии на человека. Но я, признаться, слушала его без должного внимания, думая о другом. Мои смутные догадки, подкрепленные словами монаха, переросли в уверенность, что оба убийства, и оруженосца Гальгано, и веселого виночерпия, связаны между собой. Ведь и тот и другой преданно служили графу, охраняли и оберегали его: один – в замке за трапезой, другой – повсюду вне его стен. Теперь же оба мертвы… Поиски нового предегустатора, наипаче нового оруженосца, потребуют изрядно времени. Всем хорошо известно, что истинная преданность в жизни встречается не чаще чем олень с золотыми копытами. А во время поисков граф, лишенный верных ему слуг, будет беззащитен, и злодей, если таковой существует, может попытаться его убить. Ибо глупа та кошка, которая, увидев горшок без крышки, не сунет туда лапу.
И я, не мешкая, решила поговорить с Мишелем.
– Бабушка, скажите, каков из себя он был? На портрете, что висит в галерее, граф де Рабюсси имеет весьма привлекательный вид, – перебила рассказ любопытная Элинор.
– Портрет, увы, неспособен передать подлинные человеческие черты. Хотя граф и впрямь был не лишен мужской красоты. Но с возрастом лицо у него сделалось красным, возможно, от любви к вину, а взгляд преисполнился самодовольством. Ростом супруг мой был невысок, но крепок и мог полностью полагаться на свое телосложение. Про себя он говаривал, что голова у него из железа, а желудок из меди.
– О! Несомненно, это свидетельство физической силы! – воскликнула молоденькая внучка.
– Итак, я решила пойти к мужу и предупредить его об опасности. Но на пути моем возникло одно препятствие – он не принимал в своих покоях без доклада и даже для меня не делал исключений. Я редко бывала на его половине, о чем, впрочем, не жалела. «Что ж, видно, придется нарушить правило», – подумала тогда я.
Пройдя через аванзалу, я поднялась по устланной ковром лестнице. От того мои шаги были бесшумны, я же, напротив, тотчас услыхала наверху голоса и смех. В галерее мелькали смутные огни и черные тени, они приближались. Признаться, в тот момент я…
– Вы испугались, ваша светлость? – встрепенулся Бернар.
– Право, не знаю… был ли то страх или досада на самою себя за непредусмотрительность. Мне следовало взять с собой Татуш, а не бродить по ночному замку одной.
«Кто здесь? Что происходит?» – выкрикнула я в надежде, что грозный и громкий голос скроет мое смятение.
Вместо ответа раздались неясные голоса, шепот и возня. И тут одна тень, отделившись от прочих, стрелой пролетев мимо меня, устремилась вниз по лестнице. Я успела лишь разглядеть, что это служанка.
«Что здесь происходит?» – повторила я свой вопрос.
«Не бойтесь, миледи, это всего лишь я, – донесся до меня голос кузена Анри. – Точнее, мы. К несчастью, у нас с сеньором де Клержи, а также у господина поэта бессонница. Говорят, она нередко случается у влюбленных».
Они приблизились ко мне, разгоряченные и ухмыляющиеся. Одежда всех троих была в беспорядке, а запах, исходивший от них, без слов говорил, что выпили они изрядно. Всплеснув руками, кузен Анри опустился передо мной на одно колено:
«О! Дражайшая Алиэнора! Какая редкая удача видеть вас одну без привычного шлейфа из слуг!»
Он обратился ко мне «Алиэнора», так звали меня давным-давно мои добрые родители. Да, с переездом в Бургундию многое в жизни моей переменилось, и не только я сама, став женой и матерью, но даже имя мое стало звучать здесь иначе.
Воспоминания о прошлом растрогали меня, и на короткий миг я, забывшись, позволила кузену по-братски себя обнять.
Де Клержи тотчас весьма глупо улыбнулся, а господин Вийон разразился каким-то четверостишием в мой адрес. Привыкший лицедействовать, он говорил громким голосом, изображал церемонные поклоны, низко кланяясь, взмахивая руками и выставляя вперед то одну, то другую ногу. В какой-то момент мне показалось это забавным, но стоило мне увидеть его сапог, как я сразу вспомнила следы на снегу. Именно о таких сапогах с большими шпорами, на узком каблуке говорил монах!
«Простите мой вопрос, но не могли бы вы назвать, у какого сапожника вы заказали эти сапоги?» – спросила я.
«Увы, не ведаю, так как получил их в подарок от друга!» – с усмешкой ответил поэт.
Испугавшись своей догадки, я поспешила прервать разговор. Но тут в конце галереи показался свет – дверь в покои мужа отворилась, и перед нами предстал граф де Рабюсси. Лицо его выдавало крайнее раздражение. С укором он оглядел нас и, не проронив ни слова, скрылся. Известно, что наибольшими ревнивцами являются именно те, кто сам частенько доставляет повод для ревности.
В растерянности я даже позабыла о причине, по которой там оказалась, и, вернувшись к себе, озадаченная, рассказала обо всем няне Татуш. Та же, слушая меня, неодобрительно качала головой.
«Думаешь, будет ссора?» – окончив, спросила я ее.
«Сдается мне, мадам, что черная кошка меж вами уже пробежала, – с уверенностью ответила Татуш и прибавила: – А после кошки придет и колотежка».
Так оно и произошло.
– Ах, бабушка, неужели ваш супруг был груб с вами? – поразилась Элинора.
– Выходит, что граф нарушил главный закон рыцарства! – Жакино в запальчивости вскочил со своего места.
– Именно так, мой друг. Ибо в доме моего супруга лучшие идеалы рыцарства, благородного мужества, верности даме сердца в ту пору, о которой я веду речь, были изрядно подзабыты. Так что утро следующего дня началось для меня с обидных упреков, а закончилось синяками. Можете вы себе представить, что храбрый Тристан в порыве ревности угощает тумаками свою возлюбленную Изольду?! – сказала пожилая дама и с улыбкой оглядела слушателей. – С того времени много воды утекло. И все же я помню, как в то утро Мишель вошел ко мне в будуар. Камеристка и Татуш как раз помогали мне одеться в платье серого бархата и серый барбет [43]43
Женский головной убор с характерным полотнищем, закрывающим подбородок.
[Закрыть], которые надлежало носить на первой неделе поста. Супруг мой, соблюдавший пост разве что во время обедни, после которой он во весь опор несся к столу, оглядел мой туалет с плохо скрываемым раздражением:
«Досадно, что ваша набожность, дражайшая женушка, имеет столь избирательную природу. Сдается мне, что в компании моего брата вы готовы позабыть о строгих правилах поста!»
«Монсеньор, ваши упреки оскорбляют меня», – ответила я.
«А ваше поведение меня бесчестит! – вскричал он, и лицо его исказилось от гнева. – Подумать только, моя жена бродит среди ночи и бесстыдно любезничает с гостями!»
Однако повторять все то, что было тогда сказано, нет никакой нужды, и потому, минуя подробности, я перейду сразу к сути. В то утро мне досталось преизрядно. Граф на славу угостил меня тумаками, с усердием показав, на что способен. Иной виллан [44]44
Так называли крестьян во времена Средневековья.
[Закрыть]не сумеет отделать так свою любезную женушку. Я не погрешу против истины, предположив, что его светлость давно мечтал об этом и досадовал лишь на то, что ему никак не представляется удобного случая.
Увы, супружество подобно дальней дороге, вступив на которую никто не может знать наперед, что ждет его – юдоль скорби иль сад наслаждений, иногда же одно сменяет другое.
Noblesse oblige [45]45
Положение обязывает ( фр.). Дословно – благородство обязывает. Выражение уходит корнями в раннее Средневековье.
[Закрыть], мои милые дети… О! Если бы нам было позволено выбирать себе мужей, жен, полагаясь на сердечное влечение, душевную привязанность, на прекрасную любовь, о которой сложено столько стихов. Увы, нет, сии земные радости доступны лишь простолюдинам. Мы же, их сеньоры, себе не принадлежим. Долг предписывает нам думать об интересах рода, семьи и наипаче о землях, коими мы поставлены управлять. Наши дети и внуки, мальчики и девочки – это заложники и гаранты исполнения клятв и договоров, это брачные союзы, объединяющие земли в домен общих владений. Иной брак способен остановить войну и даровать мир тысячам людей… Но это отнюдь не означает, что супругам он принесет лишь одно разочарование. Мой пример скорее исключение, чем правило.
Полно, милая Элинора, не спеши вешать нос. – Графиня с нежностью поглядела на внучку. – Пусть печальный опыт моего первого брака не терзает твою молодую головку. Ибо Господь вознаградил меня во втором замужестве. А твой отец выбрал достойную партию для своей младшей дочурки.
Наш союз с графом де Рабюсси был заключен в самые трудные для нашей семьи времена. Тогда дела моего отца, доброго барона Гийома Гранфуа, шли из рук вон плохо, ибо страшный чумной мор, случившийся накануне, опустошил наши земли, унеся с собой треть от всех там живущих допрежь. И не стало пахарей, чтобы сеять хлеб, не стало косарей, чтоб его убирать… Обезлюдели селения, сорняком заросли нивы, и повсюду царило унылое запустение. Неопытные и необученные юнцы, работники в поле, конюшие, пастухи, ремесленники, домашняя прислуга, щеголи в шелковых нарядах, некогда принадлежавших тем, кто навсегда покинул сей мир, требовали за свою работу вдвое, а то и втрое больше обычного. Однако вот что поразительно. От одного лекаря, имевшего солидный опыт, я слышала, что в тот послечумной год ему весьма редко встречались случаи тяжелых родов. Все роженицы благополучно и легко разрешались от бремени. А младенцы, появлявшиеся на свет, были все как один отменно здоровы. Он утверждал, что ни один из малышей, коих он принимал, не умер…
Но вернусь к моему убитому горем отцу, когда он, со слезами оглядев свои обезлюдевшие земли и сотворив молитву Господу, вознамерился совершить паломничество в монастырь Сантьяго-ди-Компостела в королевстве Арагона и Кастилии в надежде, что святой Иаков сотворит чудо и наши земли вновь обретут жизнь. С собой в паломничество отец взял и нас с братом. Путь наш был долог и труден, так как проходил через крутые Пиренейские горы, с вершин которых снег не сходит даже в летний зной. Пройдя половину пути, мы остановились на горном перевале Рансево, в одноименном аббатстве. С давних пор там находили приют тысячи путников. После короткого отдыха мы с отцом уже собрались продолжить путь, но в ночь накануне хлынул обильный дождь, дороги размыло водой, и они сделались опасны. Нам ничего более не оставалось, как задержаться в аббатстве еще на несколько дней. В один из них мы и свели знакомство с графом Мишелем Помар де Рабюсси. Он, как и мы, был паломником. Однако он направлялся к мощам апостола Иакова по другим, отличным от наших причинам, ибо бургундские земли его, не затронутые чумой, вполне процветали, принося изрядный доход. Но черная лента на его руке указывала на то, что он носит траур. Позднее нам открылось, что граф де Рабюсси, потерявший в один год и супругу, и единственного сына, ехал туда с мольбами о наследнике (или с мольбами об искуплении грехов). Меж тем дождь все лил и лил, нам же, запертым в стенах монастыря, ничего не оставалось, как ждать, пока он не прекратится, ждать да бездельничать, ибо никаких особенных дел у нас не было.
