Текст книги "Мы пришли в этот мир скитальцами (СИ)"

Автор книги: Мария Крайнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Снежок прикинул, не пригодится ли ему один такой в коллекции трупов. Решил, что пригодится, и вытащил из внутреннего кармана плаща голубой с белыми проблесками шар – маленький, не больше ореха. Стоило этому шару соприкоснуться с перьями агонита, как они обратились в тень, и их примеру последовало все тело. Прошла минута, и о крылатом существе напоминала только лужица темно-сиреневой крови на камнях.

– Ну и мерзкие же вы твари, – проронил убийца, отрезая одному из оставшихся агонитов лапу, а затем отправляя его следом за первым в свой мир. – Интересно, какую композицию из вас можно составить? "Птицелюди в борьбе за свет"? У-у-уроды, – напоследок протянул он, и, закинув отрезанную лапу на плечо, поплелся обратно в гору. Костяные лезвия за его спиной рассыпались, спрятав кровь под внушительным слоем сероватой пыли.

Снежок шел и напевал себе под нос бравый незатейливый мотивчик. Настроение у него было на высоте. Во-первых, он наконец-то остался в одиночестве и мог действовать без оглядки на чужое мнение, а во-вторых, заполучил пять весомых трофеев. Подумывая над тем, где бы их расположить, он добрался до подгорного зала и поднялся на круглую площадку-некрополь.

Нэйт, к огромному разочарованию убийцы, не задохнулся. Закинув ногу на ногу, он рисовал на стеклянной крышке невидимый узор, явно интересуясь не итоговым результатом, а возможностью скоротать время. Брошенная на саркофаг агонитская лапа быстро вывела его из равновесия.

Под первыми же каплями слегка загустевшей крови крышка растаяла, и "ключ" рухнул на рыжего проводника, скребнув когтями по стенкам саркофага. Нэйт скривился и поспешил его выбросить, после чего выбрался на свободу сам – слегка помятый, но в целом невредимый. Он с благодарностью посмотрел на Снежка:

– Спасибо. Не знаю, что бы я без тебя делал.

– Ничего. Ты бы лежал и даже не подозревал о том, что вообще-то должен жить дальше, – безжалостно пояснил убийца. И уточнил: – Тебя вышвырнуло сюда с Моста?

– Наверное, – кивнул Нэйт. – Я помню, как мы шли сквозь туман, а потом... а потом не помню.

Снежок нахмурился:

– Ты ведь уже бывал в этом мире, так? И был Богом. Я видел девушку, распятую корнями над алтарем. Вильяр Вэйд сказал, что в лапы агонитов попало человеческое сердце, которое оказалось способным нести свет больший, чем дают белые деревья. И что агониты создавали искусственные тела. Ты был одним из них, верно? Поэтому у тебя в груди пусто. Поэтому Нортальг принял тебя за нежить.

– Да. – Рыжий едва заметно улыбнулся. – Нас было, как ты можешь здесь видеть, шестнадцать. Альнара, Рие и Дельмет не имели разума, поэтому просуществовали недолго. Чтобы давать свет, нужно осознавать, кому и зачем ты его даешь. После смерти Дельмета агониты создали Наистру, а за ней последовала Эн-Тью. Первая погибла спустя шесть лет после становления Богом, а вторая продержалась четыре столетия. Но она была холодной, бесстрастной, ее не интересовало, почему предназначение таково. Она терпела, потому что ей приказали терпеть, и думала, что по-другому быть не может. Когда агонитам надоел этот образ, они убили Эн-Тью и заменили ее Реттидой. Потом был Инот, потом – Астаг. Последний научился управлять своими эмоциями и контролировать Древо. Именно за это его и уничтожили, уничтожили так, чтобы тело никогда не восстановилось.

Нэйт подошел к единственному саркофагу, чья крышка была не стеклянной, а каменной. Снежок подобрал с пола лапу агонита, попытался выдавить из нее еще хоть немного крови. Получилось, и последнее пристанище Астага открылось, предоставив убийце великолепный обзор на высохшие ошметки плоти, перемешанные так, что невозможно было понять, что есть что. Местами из них торчали кости, обгрызенные и растрескавшиеся.

Нэйт сглотнул и отвернулся, а Снежок продолжал смотреть. На его лице не отразилось ни единой мысли, даже когда он поднял руки, и мертвая плоть принялась дергаться, шелестеть, складываться, как витраж из разноцветных кусков стекла.

Прошло всего несколько минут, и красочная мешанина в саркофаге превратилась в сильно потрепанное, но уже опознаваемое тело. Мужчина, совсем еще молодой, с остатками светлых волос на голове и пустыми провалами глазниц. Покосившись на неподвижного Нэйта, Снежок снова воспользовался голубым с белыми проблесками шаром. Астаг исчез.

– Я могу забрать их всех? – поинтересовался убийца.

– Можешь.

– Расскажи мне, что произошло дальше. Как появился ты?

Рыжий проводник сел на краешек опустевшего саркофага. Поправил воротник куртки, скрестил руки на груди. Смахнул с рукавов несуществующие пылинки.

– После Астага агониты создали Интру. Интра... сложно сказать, какой она была. Умной? Хитрой? По мне, так она могла бы сбежать. Но не сделала этого. Спустя восемьсот лет ее сменил Ольт, не продержавшийся и недели. За ним последовали Ертерьена, Нальва, Гастэ, Шээрнэ и Кайя. Потом был я. Древо приняло меня так же, как Астага, дало мне изначальный росток и отпустило. Оно разумно, – добавил Нэйт, поймав слегка растерянный взгляд убийцы. – Может принимать решения и чувствовать боль. Древо дало мне свободу взамен на сердце. Я оставил его на алтаре, зная, что агонитам ничего не стоит сотворить новое тело. И ушел. Сначала меня пытались поймать, в страхе, что Бог может отомстить за свои страдания. Но мне повезло повстречать господина Вильяра, и он вывел меня на Мост. Сообщил, что я могу стать Создателем, если пройду еще через шесть миров. Но я не захотел. И остался в Хэнно-Хэннесе, под покровительством герцога Альельеэля. Стал охотником. Остальное ты знаешь.

– Знаю, – подтвердил Снежок. – Но если так, то почему ты решил последовать за Ретаром? Вряд ли ты верил, что мир агонитов обойдет его стороной. Или я тебя переоцениваю?

– Нет, – улыбнулся Нэйт. – Я прекрасно знал, на что иду. Я не хочу становиться Создателем сам, но могу воспользоваться желанием другого. Господин Ретар готов поделиться своим творением с демонами, так что, думаю, поделится и со мной. Я всего лишь хочу получить уютный дом, немного опасности и... чего греха таить... власти.

Убийца промолчал. Рыжий вопросительно приподнял брови:

– А ты? Чего хочешь ты?

– Ничего.

– Ой, да брось. Как будто ты пошел бы за таким существом, как господин Ретар, без выгоды для себя. На мой взгляд, так ты бы скорее его убил, – рассмеялся Нэйт.

– Я убил, – пожал плечами Снежок. – Вогнал нож прямиком в сердце. Но нежить класса "А" неплохо регенерирует.

Он махнул рукой, буркнул "а теперь давай убираться отсюда" и направился к лестнице. Не оборачиваясь.

Шэтуаль стоял перед зеркалом, задумчиво глядя на свое отражение. Растрепанные лиловые волосы, застегнутая под горло куртка с серебряными шипами на рукавах, серые штаны, заправленные в ботфорты с зеленой вышивкой по голенищу. Неизменные револьверы в кобурах на поясе, перчатки, натянутые прямо поверх повязок. Усмехнувшись, инкуб подхватил со спинки стула шапку, надел ее и, повернувшись к выходу, наткнулся на испытующий взгляд Амоильрэ.

Военачальник крепости Нот-Этэ сидел, обняв гитару, в роскошном старомодном кресле. Никакого оружия при нем не было, но Шэтуаль знал, что это не повод сбрасывать ангела со счетов. Атанаульрэ, хоть порой и выбирал себе приспешников из соображений сентиментальности, потом обязательно их учил. Отдавал все, что мог, делился своими знаниями и силой, показывал, откуда и как могут черпать энергию дети света. А первый военачальник был достаточно любопытен, чтобы не пропускать слова принца мимо ушей.

– Вы готовы, господин Шэтуаль? – поинтересовался он, вставая.

– Да. А ты не хочешь хоть немного одеться? Мне на тебя смотреть холодно.

– Нет, благодарю вас. Я оставлю гитару в замке?

– Пожалуйста, – кивнул инкуб, останавливаясь в дверях.

Амоильрэ устроил гитару в кресле, из которого встал, и поправил воротник рубашки. Рубашка была легкой и годилась для использования только в теплое время года, но ангела это нисколечко не смущало. Шэтуаль представил, как по дороге парень превращается в снеговика, и скривился. Наверное, будет непросто объяснить Атанаульрэ, почему подобное произошло.

За пределами Энэтэрье царила ночь. В прорехах между тучами, сеющими мелкий, но невыносимо колючий снег, виднелись кусочки синего неба. Под ногами хрустели заледеневшие цветы льна, покорно ломаясь и рассыпаясь на сияющие осколки. Вдали, из-за линии горизонта, то и дело доносился отчаянный вой, намекающий, что спавшие летом тиэллы проснулись и жаждут крови.

– Неплохая у вас охрана, – заметил Амоильрэ.

Шэтуаль улыбнулся, но ничего не сказал. Военачальник крепости Нот-Этэ, едва только появившись в замке инкубов, был подчеркнуто вежлив и не брезговал льстить. Такое поведение было типичным для всех, кто боялся демонов похоти и разврата – а боялись их очень, очень многие.

Некоторых даже смерть пугала меньше.

Одна из тварей, служивших стражами подвластных Шэтуалю земель, вынырнула из темноты. Отдаленно напоминающая тигра, она уставилась на хозяина огромными черными глазами, униженно попискивая и виляя пушистым хвостом.

– Здравствуй, Аэтирнэ, – погладил тиэллу инкуб. – Я хочу, чтобы ты проследила за замком, пока меня не будет. Я намерен разобраться с несколькими делами. Вернусь, когда закончится снегопад.

Тварь приоткрыла пасть, горячо обнюхала хозяйскую ладонь. Потом, по-змеиному зашипев, сорвалась в бег – туда, откуда пришли Шэтуаль и Амоильрэ. Прошло не больше пары секунд, когда за ней последовали сородичи. Они прошмыгнули мимо белыми тенями, и Аэтаэрнэ, известный своей игривостью, на бегу потерся о ногу военачальника. Тот шарахнулся в сторону, замысловато выругался и укоризненно посмотрел на Шэтуаля:

– Чего вы смеетесь?

– Потому что смешно, – беззаботно пожал плечами инкуб. – Пошли.

Он протянул ангелу руку, и льняное поле кануло в завывающий мрак. Снежинки, по несчастливой случайности отбывшие вместе с шэльрэ, больно врезались в лицо хозяину шестнадцатого яруса. Оставленные ими царапины мгновенно регенерировали, но Шэтуаль все равно – пусть и на мгновение – почувствовал себя несправедливо обиженным.

Потом перед ними предстали апельсиновые сады. Деревья, до недавнего времени шелестевшие густой листвой, теперь стали абсолютно голыми. Ветви и стволы сковал лед, и лед же серебрился на тропинках, ведущих к особняку. Двенадцать круглых окон затянуло искрящимися узорами, а арку входа, у которой привычно застыл рогатый страж, украсили тонкие иглы сосулек.

– Господин Шэтуаль. – Слуга баронессы поклонился. – Я рад вас видеть. Госпожа ожидает наверху.

– Спасибо, Сайрэ.

Инкуб без промедлений поднялся по лестнице. Амоильрэ, наоборот, с интересом осмотрел облицованные агатом скульптуры. Та девушка, что держала в руках книгу, была немного похожа на Адатальрэ – такие же большие глаза, неровный разрез рта и короткие взъерошенные волосы, заставляющие вспомнить о ежах.

– Господин Шэтуаль, – окликнул военачальник. – Что за скульптор тут поработал?

– Не думаю, что вы знакомы, – приглушенно ответил инкуб. – Атанаульрэ не особенно чтит людей. У госпожи Петеарт какое-то время гостил мой знакомый. Очень талантливый, но, к сожалению, ровно настолько же вспыльчивый человек.

Амоильрэ не стал настаивать:

– Понятно. Благодарю вас.

Вместе они миновали несколько коридоров и галерей, пока не оказались у зала, где баронесса по одной ей известной причине разместила зимний сад. По всему было видно, что цветы принесли сюда совсем недавно. Некоторые из них явно не радовались такой перемене, и Шэтуаль на мгновение разуверился в своем замысле, увидев, как Петеарт ходит с большими ножницами в руках и заботливо обрезает увядшие веточки и листья. В простом рабочем платье, с собранными в незамысловатую прическу волосами и сосредоточенным выражением на круглом личике, баронесса выглядела просто очаровательно. Инкуб нахмурился и, чтобы успокоить себя, подумал, что отступать в любом случае уже поздно.

Амоильрэ покосился на него, сделал неутешительные выводы и поспешил взять инициативу в свои руки.

– Госпожа Петеарт! – воскликнул он, приближаясь к демонице и протягивая ей обе руки. – Вы, должно быть, меня не помните? Я Амо, песнопевец из крепости Нот-Этэ.

– Отчего же? Помню, – улыбнулась та. – Сложно забыть о единственном благом поступке Атанаульрэ. Да и твоя репутация, Амоильрэ со этэ рестле, повелитель зеркал, дитя песней, говорит сама за себя. Зачем ты пожаловал в мой особняк? Тебе что-то нужно?

– Видите ли, – военачальник состроил задумчивую мину, – я как раз был в замке Энэтэрье, когда господин Шэтуаль сказал, что собирается нанести вам визит. Поскольку вы отнюдь не дружны с моим хозяином и не состоите в союзе со Вторым Легионом, я подумал, что будет неплохо взглянуть на вас вблизи. Вы говорите, что моя репутация громка, но о вас ходят еще более интересные слухи. В особенности же, – Амоильрэ понизил голос, – простых шэльрэ интересует ваш слуга, Сайрэ. Вы не поведаете мне, к какому он относится рангу?

– Конечно, – рассеянно ответила Петеарт. – Одну минуточку. Шэт, ты чего застыл? Проходи, садись. Я приказала принести сюда несколько кресел. Терпеть не могу зиму, вот и пытаюсь создать некое подобие теплого времени тут. Что скажешь?

– Очень на вас похоже, – кивнул инкуб, присаживаясь в тени цветущего розового куста. – Еще раз спасибо за приглашение.

– Только не говори, что ты им доволен. Я же знаю, как ты любишь понежиться в лаборатории, когда за стенами Энэтэрье воцаряется непогода. Но мне действительно, – баронесса осторожно отвела в сторону колючую ветку, чтобы лучше видеть лицо своего гостя, – действительно нужна помощь. Ты сможешь уделить мне немного внимания после того, как Амо соберется уходить?

Она думала, что военачальник ничего не услышит, и была потрясена, услышав его спокойное замечание:

– Если пожелаете, я могу оставить вас наедине немедленно.

– Нет-нет! Присаживайся, пожалуйста, тоже. Ты любишь чай?

– Только зеленый.

– Я принесу, – улыбнулась Петеарт. – А потом... не соизволишь ли ты спеть? Среди шэльрэ не так много талантливых песнопевцев, да и те всего лишь подражают господину Лассэультэ. Насколько я помню, ты не страдаешь такой болезнью.

– Как угодно, – покорно согласился Амоильрэ. – Но у меня нет с собой инструмента.

Баронесса с минуту подумала, прежде чем спросить:

– А как насчет арфы?

– Если вы мне ее доверите, я сыграю.

– Вот и отлично.

Военачальник проводил Петеарт обманчиво-спокойным взглядом. Выждал несколько минут после того, как за ней закрылась дверь, и повернулся к инкубу:

– Господин Шэтуаль, что вы делаете?

– Испытываю собственные нервы, – мрачно пошутил тот. – Или ты думаешь, что убить женщину, с которой ты был знаком с десяток тысячелетий, просто?

– Нет. Но чем дольше вы будете тянуть, тем тяжелее потом перенесете. Я не намного моложе вас, господин, – Амоильрэ склонил голову. – А может статься, что и старше, ибо я не помню проведенных на небесах лет. Если вы отступите, если попросите меня сделать то, зачем пришли сюда, я исполню вашу просьбу. На мне, знаете ли, слишком много грехов, чтобы еще один возымел значение.

– Спасибо за такие слова, – криво улыбнулся инкуб. – Но, пожалуй, не стоит. Я справлюсь. Вне зависимости от того, сколько времени просижу.

– Ваше право.

До прихода Петеарт они сидели в молчании. Военачальник разглядывал диковинные цветы, постукивал пальцами по подлокотнику кресла и выглядел абсолютно невозмутимым. Шэтуаль, наоборот, заметно нервничал, успокоившись только тогда, когда баронесса вошла в зал и поставила на низенький столик поднос с тремя изящными чашками и вазочкой орехового печенья.

– Угощайтесь, – пригласила она. И, поймав вопросительный взгляд Амоильрэ, пояснила: – Арфу сейчас принесут.

Ангел кивнул и взял протянутую демоницей чашку.

– Я вижу, Шэтуаль сегодня не в настроении, – заметила Петеарт. – Что-то случилось?

– Холодно, – пробормотал инкуб. – Мое поле замерзло. И сердца на дне фонтана – тоже. Теперь их легче разбить, чем выковырять.

Баронесса рассмеялась:

– Вот как. И вдохновения у тебя, я полагаю, нет?

– Правильно полагаешь.

Шэтуаль развел руками и вздохнул – достаточно правдоподобно, чтобы ему поверили. Петеарт похлопала его по плечу и повернулась к Амоильрэ.

– А что скажешь ты?

– Скажу, – отозвался он, – что с моим вдохновением все в порядке. Я люблю зиму. Это, на мой взгляд, время, наиболее пригодное для любви.

– И работаешь ты над чем-нибудь романтическим? – заинтересовалась демоница.

– К сожалению, нет. Сейчас я принадлежу сюжету о скитальцах, но сложить его в песенном виде невероятно сложно. Первую песню я сложил несколько лет назад, и она очень нравится моему хозяину. Он считает ее такой себе отсылкой к моему прошлому, но на самом деле это в корне неверно. Подобно тому, как господин Кеульлеар воплощает свои ужасы в жизнь, я хотел бы увидеть скитальцев в обитаемом, реальном, мире.

Шэтуаль склонил голову, наблюдая за военачальником с поразительной внимательностью. Амоильрэ слегка нахмурился, но рассказывать не прекратил. В конце концов, ему нечасто выпадала такая возможность.

– Скитальцы – это существа, бежавшие из Безмирья. Драконьи... и не только... души, обретшие плоть и кровь. В самом начале мироздания их было двое. Имя первого начиналось на букву "А", имя второго – на "R".

– К чему эта скрытность, песнопевец? – сощурилась Петеарт. – Ты боишься сглазить свое творение?

– Разумеется, нет.

– Тогда я настаиваю.

– Да, – поддержал баронессу Шэтуаль. – Мне тоже хотелось бы услышать.

Военачальник слегка скривился.

– Ладно. Первого звали Aalteveege, а второго – Reakaerteate, – холодно сообщил он. – "А" погиб на границе Безмирья, защитив "R" от взбунтовавшихся душ-привратников. Об этом говорится в первой песне:

"Я сижу, прикасаясь пальцами

к неподвижной твоей руке.

Мы пришли в этот мир скитальцами

по небесной большой реке.

Ты погиб, и тебе не вспомнится

Этот тихий промозглый день..."

И так далее. "R" остается единственным выжившим, хоронит "А" в обитаемом мире, в который тот так хотел попасть, и уходит странствовать. Но со временем, когда расстояние между ними увеличивается настолько, что обрывается связующая нить, "А" возрождается. Души драконов, – Амоильрэ мечтательно улыбнулся, – всегда возрождаются. И вторая песня показывает, как "R" и "А" встречаются снова – Reakaerteate побит жизнью и здорово в ней разочарован, а Aalteveege свеж, полон сил и наивен, как ребенок. И ее я еще никому не пел. Даже хозяину. Где арфа, госпожа Петеарт?

Баронесса, не растерявшись, хлопнула в ладоши. Дверь в зал приоткрылась, пропуская Сайрэ, несущего роскошно – даже излишне роскошно – инструктированный и наверняка тяжелый инструмент. Демон поставил его рядом с песнопевцем, поклонился и ретировался, щелкая каблуками по полу.

Амоильрэ прикрыл серо-голубые глаза, протянул руки. Музыка всегда давалась ему легко – и на этот раз он выбрал замысловатый, неторопливый, чарующий мотив. Песня присоединилась к нему сначала речитативом, словно экзорцизм, а затем – созвучной мелодией, удивительно мягкой и теплой.

– Небо падает нам под ноги,

превращаясь из снега в грязь.

Я один среди тех немногих,

кто встречает его, смеясь.

Кто не плачет и не боится,

Кто от холода не бежит.

Шэтуаль фыркнул, сообразив, что здесь имеет место нейтральное отношение автора. Петеарт громко на него цыкнула, и Амоильрэ прервался, обратив на своих слушателей укоризненный и крайне недовольный взгляд.

– Извини, пожалуйста, – пожал плечами инкуб. – Продолжай.

– Небо падает. Снег искрится.

Я смотрю на тебя. Скажи,

почему ты так слепо веришь

в то, что я не охвачен злом?

что навеки закрыл я двери,

за которыми злые звери

согревают меня теплом?

Я опасен – на самом деле

я намного опасней тех,

кто стоит под фатой метели,

из себя извлекая смех.

Мои руки – в крови по локоть,

я в аду много раз бывал.

я один среди тех немногих,

Кто действительно убивал.

Кто стрелял, и рубил, и резал,

кто учился себя стеречь.

Кто спускался в объятия бездны,

чтобы мимо прошла картечь;

чтобы враг, натянувший маску

на уродливое лицо,

осознал, что в руках скитальца

скрыто то, чего так боятся

поколения храбрецов.

Я в союзе с владыкой Ада,

а на этой простой земле,

среди снега и листопада,

оказался во славу тех,

кто не смог уцелеть и умер,

оказавшись слабей меня.

Если честно, то я безумен.

В моем сердце полно огня.

Так скажи, почему ты веришь,

что я в силах остаться тут?

...Вслед за первой живой метелью

в этот мир холода придут.

Я хочу посмотреть немножко

на сугробы и на туман.

Слушай, Рэн.

Подари мне кошку -

пусть излечит меня от ран.

Если я для тебя так важен,

научи меня делать чай.

Стань моим совершенным стражем

и хранителем моих тайн.

Доиграв, Амоильрэ некоторое время молчал, опустив голову и кусая губы. Потом буркнул:

– Плохо получилось.

– По мне, так наоборот, – утешила его Петеарт. – Созданием изящных и малопонятных песен известен господин Лассэультэ. А твои песни достаточно прямы, чтобы смысл дошел даже для таких тупых голов, как моя.

– Благодарю вас, – тихо сказал военачальник. – Но не стоит. Я могу писать лучше. Создан для этого. Однако... такие темы... они почему-то безумно меня волнуют. Быть может, когда я это перерасту, когда смогу начать работать в других направлениях – я порадую вас музыкой, повествующей о жизни обычных шэльрэ.

– Хэй-хо, шагай легко, глотки вырывай, – процитировал Шэтуаль, не дав баронессе ответить. – Ты сегодня многословен, Амо. Атанаульрэ совсем не так тебя характеризовал.

– Хорошее настроение, – пожал плечами песнопевец.

– Единственное, – неодобрительно покосившись на инкуба, произнесла Петеарт, – что меня смущает в твоих так называемых скитальцах, это то, что между ними присутствует факт... м-м... нетрадиционной любви.

– Я достаточно бесстрастен на этот счет, госпожа. Ангелы не имеют пола. Я ни разу не пытался делить "А" и "R" по этому признаку. Мне абсолютно все равно, какими они будут. Лишь бы были.

Краем глаза Амоильрэ заметил, что Шэтуаль крутит в пальцах револьвер. Левый, Haenetea. Баронесса тоже это заметила, рассмеялась и сквозь смех выдавила:

– Что с тобой, Шэт? Неужели ты собираешься застрелиться, чтобы выгнать пару душонок из Безмирья лично?

– Нет, – очень спокойно отозвался инкуб. – Я собираюсь застрелить тебя.

– Прости, что?..

Закончить Петеарт не успела. Тихий щелчок взведенного курка, прозвучавший вместе с последней фразой Шэтуаля, сменился громким хлопком. Правая рука демоницы дернулась, между пальцами и запястьем возникла зияющая дыра. Чашка, отлетевшая прочь, к стене, разбилась с оглушительным звоном, породившим эхо.

Амоильрэ устроился поудобнее, собираясь насладиться зрелищем.

Баронесса встала, отвела покалеченную ладонь за спину. Инкуб выстрелил снова, но она ловко отскочила, прошелестев тканью платья. Кресло опрокинулось на чайный столик, поднос с дребезгом рухнул на пол, и во все стороны полетело ореховое печенье. Военачальник крепости Нот-Этэ поймал одно, надкусил, принялся со вкусом жевать.

Петеарт выхватила из сгустившегося пространства хлыст со стальными крючьями на конце. От его удара Шэтуаль закрылся стеной живой плоти, пульсирующей и истекающей кровью. Спустя мгновение эта стена взорвалась, сбив баронессу с ног волной горячего, пропахшего гнилью воздуха. Совсем по-девичьи завизжав, она сменила облик на истинно демонический. Превратилась из симпатичной женщины в некое подобие минотавра, вместо шерсти обросшего золотистой чешуей.

Двери распахнулись, и в зал вихрем ворвался Сайрэ, вооруженный парными дагами. Хлопок, выстрел, искаженное от боли лицо. Слуга демоницы тяжело рухнул на колени, но тут же снова поднялся, бросившись на инкуба с азартом спущенного с цепи пса. Шэтуаль, не растерявшись, наградил его ударом обросшей когтями руки по щеке, а затем, вывернувшись из кривого захвата, бросил Амоильрэ ставший бесполезным револьвер.

Петеарт, от которой несло жаром и резким запахом серы, взвилась в неуклюжем прыжке, явно надеясь рухнуть на инкуба всем своим увеличившимся весом. Не получилось. Шэтуаль отступил и вытащил из кобуры второй револьвер – Haenesoa. Хлопок, и голову демоницы, не сумевшей сохранить равновесие после приземления, разнесло в клочья. Тело изогнулось дугой, начало быстро меняться – а властелин замка Энэтэрье тем временем всадил в него оставшийся заряд. Живот Петеарт, мягко говоря, взорвался, и Амоильрэ с интересом подался вперед:

– Чем заряжен Хайнэсойн, господин Шэтуаль?

– Прости, но я не стану разглашать рецепт, – сказал инкуб и посмотрел на Сайрэ.

Слуга баронессы давно выронил оружие, принявшись с жутковатой медлительностью ощупывать свою кожу. Одна-единственная рана, нанесенная Шэтуалем, возымела необычайные последствия. Плоть на щеке Сайрэ загноилась, потемнела, и вокруг нее начало стремительно разрастаться серое пульсирующее пятно. Оно поглотило нос, глаза, губы и виски демона, прежде чем начать отваливаться целыми кусками, обнажая розоватые кости черепа и челюсть в ярком кровоточащем ореоле.

– Ого, – снова заговорил Амоильрэ. – Это яд?

– Да, – равнодушно подтвердил инкуб.

Сайрэ упал, размазывая кровь по полу. Амоильрэ смотрел на него очень внимательно, не желая пропустить момент, когда низший демон умрет. Тот прометался в агонии с минуту, прежде чем подтянуть колени в груди и замереть, словно уснувший ребенок. Выпавшие глазные яблоки закатились под стол, на котором стоял горшок с маленькими вьющимися растениями, и бешено закрутились на одном месте, озаряя полумрак золотыми проблесками.

Шэтуаль подошел к демонице, выбрал место, не испачканное ошметками ее тела, и присел на корточки. Повел левой рукой, заставляя ее увеличиться и ощетиниться лезвиями когтей, и рассек на плече Петеарт платье. Потом принялся увлеченно что-то вырезать, погружая коготь среднего пальца в уцелевшую плоть неглубоко, но основательно и уверенно. Широкий крест, дуга с тремя точками внутри, нечто, напоминающее языки пламени...

Удовлетворив свою тягу к искусству, инкуб встал и пошел к двери, намереваясь вернуться в замок Энэтэрье и хорошенько согреться. Но на пороге почему-то остановился, прислушался к своим мыслям и произнес: – Рано или поздно ты возродишься, Петеарт. И когда это произойдет, помни: я обязательно приду, чтобы убить тебя снова.