Текст книги "Опустошенный жених. Женская маскулинность. Аналитическая психология"

Автор книги: Марион (Мэрион) Вудман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Значительно позже, на сессиях, где Яффа стала шумно выражать свой протест, птица Феникс стала придавать ей силы и оказалась в близких отношениях с тигром.

Яффа стала очень осторожно работать с телом, постепенно соединяясь с похороненными в нем эмоциями. Она ощущала, что там, под спудом, находится вулкан, который быстро вскрывать слишком опасно. Вплоть до последнего времени, при воспоминаниях о своем раннем детстве, она сразу впадала в состояние столбняка. Она мерзла и дрожала, как от холода. В детстве у нее возникали проблемы с кишечником. Постепенно в процессе работы с телом боль стала проявляться во время тахикардии, при спазмах ребер, груди, сопровождаясь постоянной слезливостью.

Яффа и ее сестра Лара воплощали две стороны одной медали – своей матери. Яффа описывала Лару как двуличную женщину: ее внешнее лицо было жестким, рассудочным, соблазнительным; внутреннее лицо – отстраненным, мрачным, безжизненным: так скрывает свои уникальные черты альбинос. Ее сексуальность в самом своем ядре была сексуальностью нимфоманки: жадной, пожирающей, вонзающей когти в мужское плечо. В то же время она не обладала чувством ценности и потому всегда поступала исподтишка, никогда не находила удовлетворения и постоянно искала очередную игрушку, которую можно было спокойно выбросить, едва она надоест.

Лара тоже была художницей, живущей на грани общественной морали. Привязанная к отцу, оставаясь один на один со своей сексуальностью, Яффа, наоборот, часто закрывалась от людей.

«Если мое тело было готово к сексу, ему следовало стать пожирающим, – говорила Яффа. – Если я не связывала с телом никаких чувств, моя сексуальность становилась такой же дикой, как у сестры. Но когда моя любовь и мое тело соединялись, сексуальность выходила за телесные границы. Совершенное надо мной преступление абсолютно непостижимо. Кроме того, я вышла замуж за мужчину, в котором соединились насилие и сексуальность. Мать хотя бы не насиловала нас физически, зато постоянно нас била, даже когда мы стали подростками.

В шестнадцать лет я стала с легкостью прогуливать школу, тайно встречаться с мальчиками. В семнадцать лет открыла для себя ад, решив, что больше не стану себя предавать. В самых грязных выражениях мать обвинила меня в сексуальных извращениях, находя слова, которые я раньше никогда не слышала. Я посмотрела ей прямо в холодные глаза, в глаза убийцы, и сказала: «Это предательство. Я не позволю так со мной поступать». Она превратилась в чудовище и выгнала меня вон из дома. Затем она меня поймала и повезла в женский монастырь, при этом по пути бормотала, что везет в детскую тюрьму. В моих глазах она была воплощением гестапо.

Я ничего не могла сделать, чтобы доставить ей удовольствие. Когда она легла в госпиталь с истериотимией, я вошла в палату и поцеловала ее. Но едва я отвернулась, она сказала женщине, лежавшей на соседней койке: «Этот спектакль разыгрывается только для вас. Она строит из себя любящую дочь, только чтобы вам это продемонстрировать». После проявления подлинной любви я ощутила, как мне в сердце вонзился меч».

До этого момента еще один меч пресек попытки Яффы стать лучше. Ее домашние задания каждый вечер проверяли с таким пристрастием, что девочка от этих тестов и проверок приходила в ужас. Ее страхи проявлялись в разных стилях ее почерка. Однажды, проверив ее сочинение, мать обвинила Яффу, что она все списала. Яффа настаивала, что написала сочинение сама. В глазах ее матери появился мертвящий холод; они напоминали глаза Медузы, превращавшие ее жертв в камни. «Ты лжешь», – сказала она и ударила Яффу по лицу с такой силой, что у девочки из носа потекла кровь.

Материнские проекции проясняются в ее реакциях на дочь. Ее собственная фрустрированная животная похоть спроецировалась па девочку-подростка, в которой еще не проснулась женщина. Ее периодические симуляции любовных актов, ее претензия на чувство доброты при очевидной природной пустоте, ее бесчестные поступки в надежде быть признанной в обществе в качестве знаменитой художницы – все это отражалось в материале, спроецированном на своего ребенка: обман, хитрость, скрытность и показуха.

Знаменитые бабушка и дедушка Яффы являлись таковыми в соответствии с собственными понятиями совершенства. Их дочь внешне им подчинялась, но фактически полностью жила в свое удовольствие. Мать Яффы вырастила дочь, у которой основной смысл жизни заключался в ненависти к мужчинам. Сохраняя внутри себя тень суровых родителей, мать Яффы оставалась на внутреннем необитаемом острове. Она жила той жизнью, которая может быть характерна лишь для бесполезного сорняка, жизнью показной и трусливой. Ее дочери должны были выполнять все, что не могла она сама. «Ответственность прежде всего» – таков был ее девиз. Ребенок не мог иметь ни на что права, пока не выполнял свои обязанности. Наказание, а также возможность его избежать, становились главными мотивами каждого поступка. Дочери видели, как эмоционально шантажируют отца даже после его ухода, и чувствовали этот шантаж на себе, поскольку каждая из них наблюдала ложь, проступавшую в любом материнском поступке. Ее правая рука никогда не знала, что делает левая.

Женщина, заявляющая, что ее истина останется истиной для ее детей, принуждает их ко лжи, если у них внутри еще остается дух. Яффа придерживалась собственных суждений, но стала скрытной. Кем бы она ни была, что бы ни чувствовала в действительности, она ради своей безопасности никогда и ничего не выставляла напоказ. Обязанности свои она выполняла чисто механически. Внешне она проживала свою тень; внутренне она цеплялась за все известные ей душевные возможности и ценности.

Внутренний мир Яффы получал подкрепление в результате общения с отцом. Он стал ее спасителем и по иронии судьбы ее тюремщиком. Став девушкой и тоскуя по общению, она нашла в нем мужчину, которому смогла доверить душу. Ей стало существенно легче. Но когда на стенах его квартиры появились ее фотографии, она попала в тюремную камеру собственного образа. Физически истощенная матерью, она испытывала психическое истощение при общении с обожающим отцом. Конечно же, ее мать ненавидела в Яффе вес, что хоть как-то напоминало ей отца, и регулярно пыталась уничтожить в ней его образ.

Мать Яффы может служить примером патриархальной женщины, потерявшей контакт с душой. Она стала исключительно жестокой; все ее крайности обнажают происходящее с женщиной, потерявшей связь с женственностью. Все, что она собой представляет, все ее чувства и ценности, ее эмоции и истинные потребности, давно похоронены. Наполненная горечью, лишившаяся иллюзий, она проживает свою пустоту и отсутствие внутренней свободы, стремясь оказаться частью раздавившего ее статус-кво. Стремление к власти, разрушившее окружающую жизнь, она обратила на других, отравив невинных детей ненавистью, местью, а также извращенной сексуальностью, которую сама же отрицала. Она стала жертвой и насильником-фюрером одновременно; они соединились в ее личности и в тех бессознательных столкновениях, которые она провоцировала в любых отношениях.

Пока такой человек не осознает происходящее, его изнасилованный внутренний ребенок будет насильником. Так произошло с бабушкой, с матерью, с дочерью. Эту цепь могут разорвать только годы напряженной внутренней работы. Чтобы душе вырваться из этой тюрьмы, требуются годы кропотливого малозаметного труда, разрушение тюремных решеток пилочкой для ногтей. Тогда наступает момент, когда пленник сбрасывает оковы и прорывается навстречу свету в конце туннеля, никогда не поворачивая обратно. Этот порыв навстречу свободе – порыв из существования, наполненного стремлением к власти, в жизнь, наполненную любовью. Это переход от энергетической истощенности к энергетической полноте.

Подпиливание Яффой своих оков пилкой для ногтей включало тончайшую телесно-психическую работу и работу со сновидениями, в которых присутствовал образ ее матери, ее тени-сестры и ее духа-отца. Вот что ей снилось:

Вместе со своей сестрой я сижу на скамейке. Напротив нас, в садовой печке, жарится туша. Ужас!

Затем мы с отцом находимся в загородном доме. Я приготовила рыбу, которую мы вместе едим. Отец просит меня взять какой-то соус, а у меня на тарелке только рыба.

При повышении напряжения в телесно-психической работе Яффы трансформирующий алхимический огонь пылает уже не в газовой печи, а в особой садовой печи, на которую они смотрят вместе с сестрой. Находясь в несколько отстраненном положении, она пытается осознать свои телесные симптомы, видя в них проявления бессознательного психического конфликта. Частично этот конфликт заключен в еде вместе с отцом приготовленной ею рыбы. «Соус», который попросил отец, Яффа ассоциирует с сентиментальностью. Во сне она выбирает неприкрытую истину, «только рыбу».

Процесс еды в сновидениях играет очень важную роль. Рот и зубы выполняют в сказках функцию кухни; прежде чем пойти на танцы, принцессе необходимо прибрать на кухне. На кухню поступает необработанная природная энергия (сырое мясо, сырые овощи – в сновидении работает именно та энергия, которая требуется). Там она очищается, перерабатывается и делится на части, пока не преобразуется так, чтобы ее можно было подвергнуть воздействию огня. Пламя следует поддерживать таким, чтобы приготовить пищу, не оставляя ее сырой, но и не пережаривая. (Так, одна женщина, ощущающая тревогу, услышала во сне следующее: «В королевских кухнях нет микроволновых печей».) Зубы, которые кусают, разрывают и жуют пищу, являются преобразователями энергии; очевидно, увиденный во сне образ гнилого или выпавшего зуба имеет глубокий смысл.

После приготовления пищи на трансформирующем огне ее подают на обеденный стол (часто символизирующий домашний алтарь, где одна форма энергии приносится в жертву другой) и едят. Если же пища не пережевана, как следует, не проглочена, не переварена, то есть не принята телом, исторгающим ее, – процесс становится неполным.

Итак, Яффа с отцом ела рыбу. Проблема отношений Яффы с отцом заключалась в идеализации своей любви к нему, которая выходила за любые приемлемые рамки. Любовь была несоразмерна нормальной человеческой жизни. Она попалась в сети невоплощенного духа, соблазнившего ее отказаться от своей телесности и духовности. А потому любой мужчина, если она поверила в истинность его любви, отвлекал ее от реальности.

Невоплощенная духовность подавляет душу не меньше, чем неин-тегрированный инстинкт. Таким духом является Люцифер, Утренняя Звезда. Он настолько яркий и горделивый, что бросает вызов самому Богу, создавая пародию на гармонию и сотворяя Ад. Именно это сделала мать Яффы, вообразив себя всемогущим Люцифером в собственном аду. Отец Яффы вырвался из него, создав собственный мир искусства, не касающийся реальной жизни. Следовательно, для Яффы создалась двойная угроза. Ее не только извлекла из своего тела ведьма-мать, стремившаяся держать ее в полном повиновении (как это случилось с Парой). В свою очередь, отец соблазнил ее своей невоплощенной духовностью, и по отношению к нему дочь не осмелилась сексуально выразить свою любовь.

Поедание рыбы ассоциируется с ассимиляцией страданий пребывания вечной души в земном теле. Именно это обстоятельство составляет суть воплощения. Многие люди, устремленные к совершенству, отрицают в себе желание смерти и бессознательно избегают жизни. Дух, стремившийся достичь совершенства искусства, музыки, пауки, истины, оказался стиснутым рамками несовершенного мира в теле, находящемся под гнетом приговора эго. Есть рыбу – значит признавать совершенство и вместе с тем как-то смягчать к нему устремление, опираясь на ограничения тела. Живущая в теле душа жаждет духа; живущий в фантазии дух ничего собой не представляет, пока не объединится с душой. Одно стремится к другому: душа – к духовному озарению, дух – к живой материи. В таком случае поедание рыбы привносит в реальную жизнь сокровища жизненной влаги (бессознательного). Впитывается мудрость, рожденная в страданиях тела человеческого существа, живущего в несовершенном мире. Говоря иначе, есть рыбу – значит перевернуть страницу в книге и остановить взгляд на Мадонне Рафаэля, которая нежно касается лица младенца. Причем перевернуть страницу в тот момент, когда вы только что сделали аборт или узнали, что никогда не будете иметь детей.

Пользуясь метафорой, можно сказать, что Яффа ела рыбу в реальной жизни. Она реально принимала тот факт, что леденящие душу слова матери полностью отрицали личность дочери, едва признавая ее страдания. Фактически Яффа разошлась со своим мужем, оформляла опекунство и училась оказывать поддержку самой себе. Кроме того, она страдала, не имея способностей к изобразительному искусству. Сущность жизни для нес составляли голос и руки. Ощущая в течение многих лет указательный палец матери, впивающийся ей в плечо, боль, возникающую при попытке что-то сделать своими руками, и голос, чтобы как-то себя выразить, она испытывала страшные муки. Потеря самовыражения оказалась жертвой, которую ей пришлось принести.

Следующий сон демонстрирует существенный сдвиг в установке Яффы по отношению к власти.

Идут приготовления к похоронам. Люди уже собрались; они не испытывают ни скорби, ни грусти.

В это время передо мной проносят труп, от которого исходит слабый запах. Он напоминает мне худощавого Дэрела, патриарха из фильма «Иствикские ведьмы». Рядом с телом сидит женщина. Очевидно, во время таких ритуалов она постоянно чувствует исходящий от тела запах. Наверное, она сопровождает эти ритуалы. Некоторые женщины надели длинные нитки жемчуга, и они перебирают их в руках, как четки. Здесь моя сестра. Я узнаю ее по тому, как она смотрит и смеется. Умерший – ее первый муж. Она говорит, что беременна от него.

«Какое противоречие! – думаю я. – Она уже вышла замуж за великодушного, добросердечного плюшевого мишку».

Умерший был повторно женат, и его новая восемнадцатилетняя жена тоже была беременна. Сестра показала мне фотографию, на которой он изображен вместе с женой. На фото он «супермен» невероятных размеров, держит на руках жену, возможно, мою сестру. Он курил сигару, и от него шел такой же запах, как после его смерти. Затем я нахожусь в помещении напротив дома, где проходили похороны, в женской компании (возможно, среди женщин есть моя сестра).

В этом сне патриархальная энергия, нашедшая свое воплощение в образе «худощавого Дэрела», уже мертва, но от нес еще исходит запах. В фильме «Иствикские ведьмы» Дэрел, которого играет Джэк Николсон, является архетипическим, высокомерным, манипулирующим патриархом, с которым впервые столкнулись три женщины. В конце фильма они его уничтожают, вываляв в дегте и пронзив булавкой его маленькое изваяние.

Ассоциируя, Яффа сказала, что ненавидит сигары, чертов табак, вызывающий фаллический образ воняющего патриарха. Но, поразмыслив какое-то время еще, она вспомнила своего дядю Эдварда, старшего брата отца, дом которого в детстве служил ей пристанищем. «Он не занимался показухой, а жил так, как молился, – сказала она. – Он был живым воплощением любви и справедливости, истинным пастырем своего стада. Каждый день он выкуривал послеобеденную сигару и читал газету. И этот ритуал никогда не менялся».

В таком случае образ этого пахнущего трупа оказывается не столь негативным. Образ отца обладает внутренней свободой, любовью и справедливостью, которые в детстве служили островками души. Запах мертвой патриархальности не смущает «ритуальную служащую» (по всей вероятности, образ матери). Она настолько притерпелась к этому запаху, что даже не замечает его. Неуместность «жемчуга» и «четок» в руках у женщин свидетельствует о том, что, несмотря на утерянную связь с традиционным христианским бисером, они сохранили контакт с основой души, которую символизирует жемчуг. Во время похорон источающего запах патриарха они по-своему молились, держа в руках эту душевную основу, прошедшую через очищение страданием.

Факты реальной жизни Яффы исключительно важны для понимания смысла этого сна. Обе сестры были замужем, хотя в детском возрасте замужество было для них совершенно непостижимым. Лара тосковала по отцу, Яффа – по матери. Лара, любимица матери, вышла замуж за художника, как ее отец, чья теневая часть превратилась в диктатора-патриарха. Яффа, принцесса своего отца, вышла замуж за пацифиста, отказавшегося служить в армии. В детстве он сам перенес насилие и в браке постоянно насиловал Яффу и физически, и психологически. Лара вышла замуж за своего отца. Яффа – за свою мать.

В данном сне теневая сестра присутствует на похоронах своего первого мужа, диктатора-патриарха, при этом беременна от него, хотя вышла замуж за его полную противоположность, добродушного плюшевого мишку. В переходный период ее тень обладала и ненавистным ей семенем патриархальности, и зародышами союза с маскулинностью, с которой она стала устанавливать контакт. Образ тени-сестры несет в себе двойную связь, ибо, несмотря на развод с патриархом и повторный брак, она сохранила фотографию его и его восемнадцатилетней беременной жены. Короче говоря, и тень, и зрелая восемнадцатилетняя женственность несут в себе зародыши, способные к воспроизведению цикла.

То, к чему это может привести, ясно показано на фотографии: диктатор-супермен, тиран-защитник своей жены. Фотография дает сжатое изображение мира, в котором жила и продолжает жить Яффа, пока не привнесет в сознание зародыш, существующий в развивающейся женственности и ее тени. Сам по себе зародыш обладает новой творческой энергией, а запах сигары вспоминается не без приятных, хотя и соблазняющих ассоциаций с безусловно любимым мужчиной. Если она в состоянии распознать угрозу, понять, как следует относиться к нежизнеспособным установкам, и взять из патриархальности все хорошее, что в ней есть, то в помещении напротив она может стать самой собой, обладая энергией женственности. Если же она не будет внимательной и последовательной, то может вновь провалиться в бессознательное.

В жизни Яффа еще раз повторила брак с матерью, в котором было меньше насилия, по не меньше гнета. Во время следующего сна она находилась в глубокой депрессии, признавая, что между ней и мужем существует трещина, которая становится все глубже и шире. Она больше не могла выносить его сексуальных притязаний, а с другой стороны, не могла дать ему понять, какие могли бы существовать отношения в интимной жизни и сексе. Ее работа с телом в сочетании с работой над сновидениями вселила душу в ее тело, и она уже не могла терпеть того, что переживала как ночное насилие над своей сакральной плотью. Закончилось перманентное предательство самой себя.

Этот сон приснился несколько дней спустя:

Мы с сестрой бредем по грязной лесной тропинке. Идти чрезвычайно трудно. Вдруг между деревьями светлеет. Мы приближаемся к совершенно иной части леса. Я с облегчением вздохнула. Внезапно тропинка превращается в бурную, опасную реку. Чтобы остаться в живых, мы немедленно поворачиваем назад. Здесь мы видим больницу, перед которой суетится какой-то мужчина. Сестра замечает, что у него отсутствует указательный палец. Направляясь дальше, мы проходим больницу или жилой дом. В одном окне женщина (может быть, индианка?) наводит на нас винтовку. Я быстро убегаю из поля ее зрения.

Снова сестры – две стороны одной матери – находятся вместе. Только на сей раз они в лесу, который у Яффы ассоциируется с ее жизнью. «Не с жизнью матери или отца, а с моей собственной». Они вступают в благоприятный мир своей инстинктивной энергии не раньше, чем попадают в угрожающий жизни яростный и стремительный поток. Яффа начинает входить в контакт со своими подавленными инстинктами, а эго и сестре-тени грозит опасность стать жертвами собственной свирепости.

Повернув назад, они увидели перед больницей пациента-мужчину. В реальной жизни Яффа пыталась твердо отстаивать свою правду и вложила всю внутреннюю маскулинность в организацию курса своего обучения. Хотя образ, символизирующий ее маскулинную энергию, по-прежнему находится в больнице, по крайней мере, уже отсутствует так мучивший се в прошлом указательный палец, но он появляется вновь в виде нацеленного ружья в руках темной женщины (неизвестной части се личности). Энергия зла – энергия, разрушающая жизнь, – сначала воплощавшаяся в образе се матери, теперь находит проявление в обезличенной, неизвестной энергии, близкой к архетипическому уровню.

При повышении напряженности борьбы за выживание эго набирает силу, по возрастают и силы, направленные против него. Архетипичес-кая энергия как позитивная, так и негативная несет в себе притяжение, вызывающее трепет. Вполне возможно, что во сне неизвестная женщина символизирует до сих пор нераскрытую энергию женственности Яффы, энергию, которая сначала проявляется в виде сильного всплеска ярости (образ нацеленного ружья).

Спустя семь лет после сновидения о своем поджаривающемся теле, лишенном рук и ног, громкий голос во сне сказал: «Руки для того, чтобы все обнять, ноги для того, чтобы пойти, куда хочешь». Получилось так, словно ее душа нашла в теле пристанище, и таким образом она получила опору и реальное видение. Происшедшее с ней можно объяснить тем, что Самость как бы придала ей новую энергию для борьбы с враждебными силами. Ее руки обрели способность стать «всеобъемлющими», а ее ноги – сильными, чтобы «идти без устали».

Этот голос утвердил намерение Яффы посвятить себя внутренней работе и открыл ей новый уровень веры в происходящий процесс исцеления. Столь сильный голос Самости часто открывает путь в глубинные таинства психики. Если эго обладает достаточной силой, чтобы выдержать ничем неприкрытую правду, сны движутся в центр тьмы. В глубине мрака находится освобождающий душу свет.

Я «забираюсь» в постель с женщиной, к которой меня тянуло и с которой хотела заняться любовью. Я спросила, как она к этому отнесется. Она сказала: «На самом деле я получаю удовольствие только с моим другом Джеффри». Я это «проглотила». Сейчас мы друзья и между нами есть дистанция.

Теперь я сижу рядом с матерью. Она предлагает мне какие-то трусики, которые я пытаюсь надеть, а затем снова снимаю. Возникает ощущение стыда, так как я в одних трусиках.

Мать указывает на ворону, которая кажется ручной, и манит птицу к себе. Рядом сидит кошка, и я содрогаюсь при одной мысли, что она может поймать ворону. Ворона подлетает и садится, а кошка ласково лижет перья на крыльях птицы.

Этот сон еще больше проясняет проблемы, существующие у Яффы с матерью. В первой части сна, когда ее тянет заняться любовью с женщиной, та ей отвечает, что получает удовольствие только со своим другом Джеффри. Джеффри – девичья фамилия се матери. В ассоциациях к сновидению Яффа сказала, что мать никогда не была по-настоящему замужем, никогда не была привязана к отцу. Он был ей нужен, чтобы родить Яффу и Лару. И только он, их отец, оказался виноватым в ее страданиях.

В детстве главная цель Яффы заключалась в том, чтобы мать ее любила и принимала такой, как она есть. Существовавшая между ними связь любовь-ненависть имела характер инцеста. Так, оба мужа Яффы очень походили на ее властный материнский анимус. Узнав, насколько нарциссичной была ее мать, Яффа вскоре поняла, что, по существу, мать использовала ее и сестру как зеркало, а также для исполнения, причем всегда как-то не так, как следовало, своего желания. Отсюда появилась неимоверно заниженная самооценка. Поскольку имелись ожидания, что ребенок будет отзеркаливать родителя (хотя все должно быть наоборот), потенциал девочки не нашел своего развития, его просто задушили.

«Близость» с матерью разрушается на второй стадии сна. Давая ассоциации на образ трусиков, Яффа вспомнила отвратительное длинное шерстяное нижнее белье, купленное дочерям матерью. По дороге в школу Яффе приходилось останавливаться в кустах, снимать с себя длинные коричневые панталоны, запихивать их в свой портфель, надевать короткие белые трусики и отправляться дальше. Став взрослой, она никогда не могла себе позволить надеть модные трусики или соблазнительный пояс, пока не разрушила тяготеющую над ней власть материнского комплекса. Переход в сновидении начинается в тот момент, когда мать предлагает ей белые трусики (чего она никогда в жизни не делала), однако Яффа не хочет их у нее принимать. Будучи частично обнаженной, она ощущает лишь стыд. Здесь отражаются ее детские страхи, связанные с возможностью остаться перед матерью обнаженной. Даже тогда она чувствовала насилие в материнской сексуальности и знала, что нагота ее и Лары сексуально возбуждала мать.

В последней, завершающей части сновидения указано направление движения энергии. Здесь в крепких кельтских корнях Яффы слышится эхо ворона, птицы Одина. Духовная энергия, которую символизирует ворон, уравновешивается инстинктивной энергией, символом которой служит кошка. Яффа считает их врагами по своей природе. Но кошка ласково лижет ворону. В этом сновидении начала проявляться трансформация инцесту-альной связи, соединяющей сексуальность и насилие, существующие между матерью и дочерью. Когда этот сдвиг достигнет сознания, возможно, между инстинктом и духом образуются новые отношения. Вместо взаимной враждебности эти две энергии могут обрести естественную гармонию; они могут взаимодействовать, совершенно не уничтожая друг друга.

Инстинкт и духовность подобны двум змеям на жезле Асклепия: разделяющей и соединяющей (согласно мифологии, Асклепий и Меркурий имели жезлы, которые обвивали две змеи. – В.М.), каждая из которых обладала собственной силой, гармонически уравновешивая друг друга.

В процессе возрастания осознания, а также в результате работы с телом и сновидениями эго Яффы проходило проверку внутри и вовне во взаимоотношениях с мужем, с детьми, с ее новыми учителями и новыми воспоминаниями. Ее внутреннего ребенка, который слишком хотел внимания и заботы, дурачили все больше и больше; ее внутренняя мать, находившая ее неисправимой дурой, разглагольствовала, чувствуя себя над ней полновластной хозяйкой: «Разве я не забочусь о своих детях? Разве я мало им даю?»

Ей приснился огненный круг; ее тело превратилось в пламя. Размышляя над огненным кругом, она вспомнила, что всегда наслаждалась тетралогией Вагнера. Самое уязвимое место Зигфрида, закрытое листом, находилось в центре спины. Злодей Хсйген его обманул. Потеряв свой нежный зеленый панцирь, Зигфрид перестал быть неуязвимым. Яффа тоже переживала сильную боль в позвоночнике, прямо против сердца. Пока она дышала не слишком глубоко, чтобы вобрать в себя побольше жизни, она не испытывала сильной боли. Через боль в теле она стала представлять полный масштаб своей травмы.

«Я не могу больше носить эту тяжелую голову, – говорила она. – Это невероятно большая ноша. Я слишком долго думала о своих мучениях. Теперь любую рационализацию рассматриваю как извинение. Мои мысли и душу подавляли так, что я говорила с ровной таинственной улыбкой: «Я благодарна своим страданиям. Они меня учат. Я становлюсь взрослой». Сплошные выдумки! Совершенно не обращать внимания на свое тело! Во мне произошел такой великий перелом. Действительно, какое высокомерие! Пусть пострадает! Пусть горит пламенем! Я не знала, что такое настоящие страдания. Я прошла через все, закрыв свое тело. Теперь я вижу, что это действительно значит. Моя прежняя жизнь – лишь пустые намерения, безо всякого наполнения. Я только хотела заморочить всем голову. Я приспособлюсь ко всему, лишь бы не ссориться. Сейчас хочу свободы, чтобы жить своей жизнью».

Трансформирующий огонь породил ассоциации с вагнеровской Брунхильдой. Брунхильда, любимая дочь Вотана, знала о существовании человеческой любви и предпочла человека-героя совершенным ценностям бога-отца Вотана. Разгневанный отец навсегда приковал ее к скале. Но Брунхильда оградила себя от него огненным кольцом (страсти), и это кольцо мог разорвать лишь освободивший ее герой.

Вотан на это согласился, но при одном условии: если мужчина отважится пройти сквозь огонь, чтобы ее освободить, она перестанет быть богиней и превратится в простую смертную.

Образ Брунхильды пробудил в Яффе не только осознание зрелой женственности, но и сконцентрированную, уверенную в себе маскулинность. Выведя ее временно на плато в развитии женственности, Самость открыла путь к росту ее маскулинности.

Я иду по своему родному городу по плохо освещенной дороге. Можно было бы выбрать другой путь, где больше движения, но я предпочла тихую, малолюдную улицу. Я чувствую опасность. Сзади идет мужчина, который кажется еще страшнее, когда зовет меня по имени. Он должен меня знать, он видел меня много раз! Наверное, размышляет, как лучше всего на меня напасть!

Навстречу мне приближается его сообщник. Я по-прежнему осознаю опасность, но не чувствую никакой паники. Первый мужчина обнимает меня со спины и берет за грудь. Я испытываю «кисло-сладкое» ощущение, не сопротивляюсь, не бегу, но знаю, что должна себя защитить. Вижу стоящую машину, в которой сидят три женщины, и медленно направляюсь к ней. Мужчина позволяет мне подойти к женщинам. Я догадываюсь, что в конце концов они не причинят мне вреда. Я шепотом прошу женщин помочь мне защититься. Все трое молчат. Позлее, в дом, где живут эти женщины, приходят отцы двух из них. Напротив сидит один из нападавших и рисует! Я изумлена, так как считала его преступником! Отец другой женщины сидит за столом, заглатывая еду, как сумасшедший. Я думаю: наверное, обидно так глотать, не получая никакого удовольствия. Страшный голод! А женщины мне говорят, что первый отец совершенно безвреден, и всем это хорошо известно.

Я считаю, что должна посмотреть ему в лицо и разувериться в том, что он может причинить вред. Я представляю себе, как или я сама, или он могли бы повиснуть на перилах балкона и там посмотреть в глаза друг другу. ПОТРЯСАЮЩЕ!

Медленно, но неуклонно этот сон привносит меч домой. Решив покинуть проторенный путь, сновидица идет по малолюдной дороге, где встречает насильника (с сообщником), который очень хорошо ее знает. Когда ее хватают за грудь, она чувствует это «кисло-сладкое» насилие, напоминающее ей руки мужа – холодные, навязчивые, насильно совершающие половой акт. Насильники либо обладают властью, либо она проецирует на них собственную власть. В процессе совершения преступления возникает опасность, что насилие вызовет насилие, однако она не борется и не впадает в панику. Вместо этого она медленно направляется искать защиту у женщин в стоящем неподалеку автомобиле, преступники позволяют ей это сделать.