Текст книги "Сицилиец"

Автор книги: Марио Пьюзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Пока Пишотта развлекал Марию Ломбарде, Тури Гильяно поднялся к себе в комнату, чтобы приготовиться к предстоящему путешествию. А в основном – чтобы взять спрятанный там пистолет. Помня об унижении, которое пришлось ему перенести прошлым вечером, он решил отправиться на дело вооруженным. Стрелять он умел, ибо отец часто брал его на охоту.

На кухне его ждала мать, чтобы попрощаться. Обняв сына, она почувствовала пистолет у него за поясом.

– Тури, будь осторожен, – встревоженно сказала она. – Не ссорься с карабинерами. Если остановят, отдавай все.

Гильяно успокоил ее:

– Пусть забирают продукты. Но я не позволю им бить меня или увезти в тюрьму.

Она это понимала. И по-своему гордилась им. Она радовалась, когда Тури проявлял бесстрашие, каким отличалась и она сама. Но в то же время страшилась того дня, когда он вступит в конфликт с реальностями жизни на Сицилии.

Она наблюдала, как он вышел на мостовую виа Белла и присоединился к Аспану Пишотте. Ее сын Тури двигался, как большая кошка; грудь у него была такая широкая, руки и ноги такие мускулистые, что Аспану рядом с ним походил на стебелек сизаля. Но, Аспану был изощренно хитер, чего недоставало ее сыну, был отважен и жесток. Аспану обережет Тури в этом предательском мире, в котором все они вынуждены жить…

Она наблюдала, как они направились по виа Белла, туда, где улица выводила из города на равнину Кастелламмаре. Ее сын – Тури Гильяно и сын ее сестры – Гаспаре Пишотта. Двое молодых людей, едва двадцати лет от роду, они казались еще моложе. Мария Ломбарде любила как того, так и другого и боялась за обоих.

Наконец они исчезли с ослом за подъемом улицы, но она продолжала смотреть, пока не увидела их снова – уже далеко и выше городка Монтелепре, на склоне одной из гор. Мария Ломбарде Гильяно продолжала смотреть, словно она никогда больше не увидит их вновь, пока они не растворились в раннем утреннем тумане, окружавшем вершину. Они уходили туда, где начиналась их легенда.

Глава 4

На Сицилии в тот сентябрь 1943 года люди могли существовать, лишь торгуя на черном рынке. Со времен войны еще сохранилась жесткая карточная система, крестьяне были обязаны сдавать все выращенное на склады центрального правительства по лимитированным ценам, за бумажные деньги, которые почти ничего не стоили. Предполагалось, что правительство в свою очередь будет продавать и распределять эти продукты по низким ценам среди жителей. При такой системе все должны были получать достаточно, чтобы выжить. На самом же деле крестьяне прятали что могли, ибо все сдаваемое на правительственные склады попадало в руки дона Кроче Мало и его приспешников и потом оказывалось на черном рынке. Людям же в итоге приходилось покупать продукты на черном рынке и нарушать законы о контрабанде, чтобы хоть как-то просуществовать. Если они попадались с поличным, то их судили и отправляли в тюрьму. Что же изменилось от того, что в Риме сидело теперь демократическое правительство? Люди получили возможность голосовать, но при этом голодали.

Тури Гильяно и Аспану Пишотта с легким сердцем шли на нарушение этих законов. Именно Пишотта имел связи с черным рынком, и он устроил эту экспедицию. Он договорился с крестьянином, что переправит большой круг сыра перекупщику с черного рынка в Монтелепре. На этом они заработают четыре копченых окорока и корзинку колбас, благодаря чему помолвка сестры Тури превратится в большое празднество. Тури и Аспану нарушали сразу два закона: один, запрещавший сделки на черном рынке, другой – перевоз контрабанды из одной итальянской провинции в другую. Власти почти ничего не могли сделать, чтобы заставить жителей соблюдать законы о черном рынке, – им пришлось бы тогда всех на Сицилии пересажать в тюрьмы. Контрабанда же – другое дело. Отряды карабинеров рыскали по провинции, устраивали засады на дорогах, содержали доносчиков. Конечно, они не могли задержать караваны дона Кроче Мало, который перевозил товар на американских военных грузовиках и имел специальные правительственные пропуска. Но они вылавливали немало мелких крестьян и голодающих деревенских жителей.

Гильяно и Пишотте потребовалось четыре часа, чтобы добраться до фермы. Они взяли большой круг зернистого, белого сыра, другие продукты и приторочили к ослу. Замаскировали все это сизалем и бамбуком, будто везут корм скоту, какой держали многие жители в деревне. Они действовали с беспечностью и уверенностью детей, которые прячут свои сокровища от родителей, словно достаточно задумать обман – и он удастся. Их уверенность основывалась еще и на том, что они знали тайные тропинки в горах.

Отправившись в долгий путь домой, Гильяно послал Пишотту вперед высматривать карабинеров. Они условились сигналить свистом в случае опасности. Осел легко нес поклажу и вел себя спокойно… Они уже два часа медленно поднимались в гору, когда появились признаки опасности. Гильяно увидел сзади, на расстоянии примерно трех километров, караван из шести мулов и всадника на лошади, которые следовали за ними. Если эта тропа известна другим, торгующим на черном рынке, ее могла приметить полевая жандармерия и установить засаду. Из предосторожности он послал Пишотту вперед на разведку.

Спустя час он догнал Аспану – тот сидел на большом камне, курил сигарету и кашлял. Аспану был ужасно бледен – не следовало бы ему курить. Тури Гильяно присел отдохнуть рядом с ним. С детства их связывало то, что они никогда не стремились командовать друг другом, и потому Тури ничего не сказал. Наконец Аспану затушил сигарету и сунул почерневший окурок в карман. Они двинулись дальше – Гильяно держал осла под уздцы, Аспану шагал сзади.

Они шли по горной тропе, которая обходила стороной большие дороги и маленькие деревеньки, но иногда они видели древний греческий резервуар, в который вода выливалась через рот потрескавшейся статуи, или развалины норманнского замка, что сотни лет назад стоял на пути завоевателей. И Тури Гильяно задумался, размышляя о прошлом и будущем Сицилии. Он думал о своем крестном Гекторе Адонисе, который обещал прийти к ним после фесты, чтобы помочь ему написать заявление в Палермский университет. А как только подумал о своем крестном отце, его тут же охватила печаль. Гектор Адонис никогда не участвовал в фестах: подвыпившие мужчины смеялись бы над его миниатюрной фигуркой, а дети, иногда выше его ростом, могли и обидеть. Тури размышлял о боге, приостанавливающем рост человека, но насыщающем его мозг знаниями. Ибо Тури считал Гектора Адониса самым умным человеком на земле и любил его за доброту, которую тот проявлял к нему и его родителям.

Он думал об отце, трудившемся на маленьком клочке земли, и о сестрах, которые ходили в поношенных платьях. Счастье еще, что Марианна такая красивая, и потому сумела найти мужа, несмотря на свою бедность и смутные времена. Но больше всего он сокрушался по поводу своей матери – Марии Ломбарде.

Еще совсем маленьким он понял, какая у нее тяжелая, несчастливая доля. Она вкусила сочных плодов Америки и уже не могла быть счастлива в пораженных бедностью городах Сицилии.

Но, думал Гильяно, он изменит судьбу семьи. Он будет много работать и упорно учиться и станет таким же большим человеком, как его крестный.

Неожиданно они оказались в рощице, небольшом лесочке, одном из немногих сохранившихся в этой части Сицилии, где теперь остались одни лишь огромные белые камни да мраморные карьеры. Перевалив через вершину, они начнут спуск в Монтелепре, и тогда уж надо будет остерегаться блуждающих патрулей национальной полиции. Сейчас же они подходили к Куатро Молине – скрещению четырех дорог, и тут тем более стоило поостеречься. Гильяно натянул уздечку осла и махнул Аспану, чтобы тот остановился. Они стояли не шевелясь. Не слышно было никаких посторонних звуков, лишь неуёмный гул насекомых над землей. Друзья пересекли перекресток и скрылись в лесочке. Тури Гильяно снова погрузился в мечты.

Деревья, словно отброшенные назад, расступились, и они вышли на небольшую, усыпанную галькой поляну с бамбуковой порослью и редеющей травой. Вдали предвечернее солнце клонилось к закату и казалось бледным и холодным над гранитными скалами. За этой поляной тропа пойдет вниз длинной извивающейся спиралью в городок Монтелепре. Внезапно Гильяно очнулся от своих мыслей. Пучок света, словно чиркнувшая спичка, резанул по левому глазу. Он натянул поводья, останавливая осла, и подал Аспану знак рукой.

В каких-нибудь тридцати метрах из зарослей вышли незнакомые люди. Их было трое, и Тури Гильяно увидел их жесткие черные военные шлемы, черные мундиры с белым галуном. Его охватило дурацкое, тошнотворное чувство отчаяния, стыда, что он попался. Приближаясь к ним, трое незнакомцев разошлись веером, держа оружие на изготовку. Двое из них были совсем молоденькими, с румяными, лоснящимися щеками, военные шлемы с кокардой смешно сдвинулись у них на затылок.

Карабинер в центре был постарше и в руках держал винтовку. Лицо у него было все в оспинах и шрамах, шлем низко надвинут на глаза. На рукаве его виднелись сержантские нашивки. Пучок света, ударивший в глаза Гильяно, был солнечным зайчиком, отраженным от стального ствола винтовки. Человек этот, зловеще улыбаясь, целился прямо в грудь Гильяно. От этой улыбки Гильяно рассвирепел.

Сержант с винтовкой подошел совсем близко, двое солдат подступали с боков. Тури Гильяно насторожился. Двух молодых карабинеров с пистолетами-автоматами можно было не слишком опасаться: они подходили к ослу беспечно, не принимая своих пленников всерьез. Они приказали Гильяно и Пишотте отойти от осла, и один из них, забросив автомат за спину, сдернул прикрытие из бамбука с хребта осла. При виде продуктов он даже присвистнул от жадного восторга. И не заметил, что Аспану придвинулся к нему, но это заметил сержант с винтовкой.

– Эй ты, с усами, отойди, – крикнул он.

И Аспану отступил к Тури Гильяно.

Сержант еще слегка приблизился. Гильяно внимательно наблюдал за ним. Его лицо в оспинах казалось усталым; но глаза заблестели, и он сказал:

– Эй, ребята, неплохой кусочек сыра. В нашей казарме он хорошо пойдет с макаронами. Так что скажите нам имя крестьянина, у которого вы его достали, и можете двигать со своим ослом домой.

Друзья молчали. Он ждал. А они продолжали молчать.

Наконец Гильяно сказал спокойно:

– Я подарю вам тысячу лир, если вы нас отпустите.

– Подотрись своими лирами, – ответил сержант. – А ну-ка ваши удостоверения личности. Если они не в порядке, я заставлю вас уделаться и тоже подтереться ими.

Вызывающий тон, вызывающая наглость этих черно-белых мундиров привели Гильяно в холодную ярость. В это мгновение он понял, что ни за что не разрешит арестовать себя, ни за что не позволит этим людям забрать продукты, которые он вез для семьи.

Тури Гильяно достал удостоверение личности и шагнул к сержанту. Он надеялся выйти из-под прицела его винтовки. Он знал, что у него реакция быстрее, чем у большинства людей, и рассчитывал сыграть на этом. Однако взмах винтовки заставил его отступить.

– Брось его на землю, – сказал сержант.

Гильяно бросил.

Пишотта, стоявший в пяти шагах слева от Гильяно, понял замысел друга и, зная, что у того пистолет под рубашкой, попытался отвлечь внимание сержанта. Подавшись вперед и касаясь рукой ножа на бедре, который он носил в ножнах на тесьме, завязанной за спиной, Пишотта сказал с подчеркнутым презрением:

– Сержант, если мы назовем имя крестьянина, зачем тогда вам наши удостоверения? Уговор есть уговор. – И, помолчав, произнес не без сарказма: – Мы знаем, что карабинеры всегда держат слово. – Это слово «карабинеры» было ему так ненавистно, что он не произнес, а выплюнул его.

Сержант сделал два-три шага в сторону Пишотты. Остановился. Улыбнулся и вскинул винтовку.

– И ты, красавчик, свое удостоверение, – сказал он. – А может, у тебя нет никаких документов, как у твоего осла, усы-то у него лучше, чем у тебя!

Двое молодых полицейских засмеялись. У Пишотты заблестели глаза. Он шагнул к сержанту.

– Нет у меня никаких документов. И не знаю я никакого крестьянина. Мы нашли продукты на дороге.

Слишком велика была его смелость, слишком нахален вызов, и это произвело прямо противоположный эффект. Пишотта хотел, чтобы сержант шагнул к нему поближе, а тот отступил на несколько шагов и вновь улыбнулся.

– Bastinado немного собьет с тебя твою сицилийскую спесь. – Он помолчал и добавил: – Обоим лечь на землю.

Bastinado означало избиение хлыстами и палками. Гильяно знал некоторых жителей Монтелепре, которых лупцевали в казармах Беллампо. Они вернулись домой со сломанными ногами, распухшей до размеров дыни головой, настолько отбитыми внутренностями, что о работе они больше и думать не могли. С ним такого не будет никогда. Гильяно опустился на колено, как будто собирался лечь, уперся рукой в землю, а другую поднес к поясу, чтобы вытащить из-под рубашки пистолет. На поляне царил мягкий дымчатый свет начинающихся сумерек, солнце далеко там, за деревьями, закатилось за гору. Он видел, как Пишотта гордо стоял, отказываясь повиноваться. Конечно, не убьют же они его из-за куска контрабандного сыра. Он видел, как дрожали пистолеты в руках молоденьких солдат.

В это мгновение сзади раздался крик ослов и стук копыт и на поляну выскочил караван мулов, который Гильяно заметил на дороге в середине дня. У человека, ехавшего на лошади во главе, через плечо висела лупара, он был в толстой кожаной куртке и казался огромным. Он соскочил с лошади и, вытащив из кармана большую пачку бумажных лир, сказал карабинеру с винтовкой:

– Так, значит, на сей раз ты сгреб несколько сардинок.

Они, без сомнения, знали друг друга. Впервые сержант ослабил бдительность, чтобы принять предложенные деньги. Оба осклабились, глядя друг на друга. О пленниках, казалось, все забыли. Тури Гильяно медленно придвинулся к ближайшему полицейскому. А Пишотта скользнул к находившимся рядом зарослям бамбука. Солдаты этого не заметили. Гильяно локтем ударил ближайшего полицейского – тот упал. Гильяно крикнул Пишотте:

– Беги!

Пишотта нырнул в бамбуковые заросли, а Гильяно кинулся к лесу. Другой полицейский был настолько ошеломлен или медлителен, что не смог быстро сдернуть с плеча автомат. Гильяно, вот-вот готовый нырнуть под защиту леса, ощутил прилив восторга. Он подпрыгнул, рассчитывая приземлиться между двумя развесистыми деревьями, которые и укроют его. По ходу дела он вытащил пистолет из-под рубашки.

Но он был прав, считая человека с винтовкой самым опасным. Сержант бросил пачку денег на землю, вскинул винтовку и хладнокровно выстрелил. Промашки не было – Гильяно упал, словно подстреленная птица.

Гильяно услышал выстрел и одновременно почувствовал боль, пронзившую его, будто от удара огромной дубиной. Он упал на землю между двумя деревьями и попытался подняться, но не смог. Ноги его онемели, он не мог пошевелить ими. Не выпуская пистолета из руки, он перевернулся и увидел, как сержант трясет винтовкой в знак победы. И тут Гильяно почувствовал, как его штаны наполняются кровью, теплой и липкой.

На какую-то долю секунды, перед тем как Гильяно спустил курок, им овладело удивление. Неужели его подстрелили из-за куска сыра! И вот теперь он обливается кровью – он, который никогда никому не причинял вреда.

Он нажал на спусковой крючок и увидел, как винтовка упала, увидел, как черная с белым кантом фуражка сержанта словно взлетела в воздух, а сам он, смертельно раненный, съежился и рухнул на каменистую землю. На таком расстоянии стрелять из пистолета почти бессмысленно, однако Гильяно показалось, что его рука протянулась вдогонку пуле и, словно кинжал, пробила глаз сержанту.

Затарахтел пистолет-автомат, но пули, щебеча, словно птицы, летели поверху по безопасной кривой. Затем наступила мертвая тишина. Даже насекомые прекратили свой неумолчный стрекот.

Тури Гильяно скатился в кустарник. Он видел, как лицо врага превратилось в кровавую маску, и это обнадеживало. Он не бессилен. Он попытался встать, и на сей раз ноги повиновались. Попытался бежать, но лишь одна нога шагнула вперед, другая же тащилась по земле. В паху было тепло и липко, штаны набухли, глаза застилал туман. Когда внезапно он очутился на свету, то испугался, что снова выскочил на поляну, и попытался повернуть назад. Тут тело его начало падать – не на землю, а в бесконечную, черную с красным отливом пустоту, и он понял, что падает туда навсегда.

А на поляне молодой солдат снял палец со спускового крючка пистолета-автомата, и треск прекратился. Контрабандист поднялся с земли с пачкой денег в руке и протянул ее другому солдату. Солдат направил на него пистолет-автомат и сказал:

– Ты арестован.

– Теперь тебе ведь нужно разделить ее только на двоих. Отпусти меня, – сказал контрабандист.

Солдаты посмотрели на лежащего сержанта. Он, без сомнения, был мертв.

– Я схожу за парнем в кустарник – он ведь ранен. Принесу тело, и вы оба станете героями. Только отпустите меня, – сказал контрабандист.

Другой солдат поднял удостоверение личности, которое Тури Гильяно бросил на землю по приказанию сержанта. И громко прочитал:

– Сальваторе Гильяно, город Монтелепре.

– Сейчас его можно не искать, – сказал другой. – Мы доложим в штаб – это более важно.

– Трусы, – сказал контрабандист.

Это уже было оскорблением. За это они заставили его взвалить тело сержанта на свою лошадь и шагать к ним в казармы. Перед тем они отобрали у него оружие. Они очень дергались, и оставалось лишь уповать, что его не ухлопают по ошибке или из нервности. А в остальном все это его не слишком волновало. Он прекрасно знал фельдфебеля Роккофино из Монтелепре. Они и раньше прокручивали делишки, будут прокручивать и дальше.

Никто из них и не вспомнил о Пишотте. А тот слышал все, что они говорили. Он лежал в глубокой ложбинке, поросшей травой, с ножом в руке. Он ждал, что они начнут искать Тури Гильяно, и собирался напасть на одного из них, перерезать ему горло и захватить автомат. Он был настолько ожесточен, что даже не чувствовал страха перед смертью, а услышав предложение контрабандиста принести труп Тури, навсегда запомнил лицо этого человека.

Он знал, что Тури тяжело ранен и нуждается в помощи. Двигаясь по опушке, он обогнул поляну, чтобы добраться до той стороны, где исчез товарищ. В кустарнике никаких признаков его не было, и Пишотта побежал по тропинке, по которой они сюда шли.

По– прежнему ничего, пока Пишотта не взобрался на огромный валун с выемкой на вершине. В этой каменной выемке собралась лужица почти черной крови, а по другую сторону валуна тянулась длинная лента липких ярко-красных капель. Он побежал дальше и остановился пораженный, увидев Гильяно, который лежал поперек тропинки, все еще зажав в руке смертоносное оружие.

Пишотта опустился на колени, взял пистолет и сунул его себе за пояс. В это мгновение Тури Гильяно открыл глаза. Они горели страшной ненавистью, но смотрели куда-то мимо Аспану Пишотты. Пишотта чуть не заплакал от радости и попытался поднять его на ноги, но сил не хватило.

– Тури, попытайся подняться, я помогу тебе, – сказал Пишотта.

Гильяно уперся руками в землю и приподнялся. Пишотта обхватил его за талию – ладонь потеплела и стала влажной. Он отдернул руку, отвернул рубашку Гильяно и с ужасом увидел у него в боку огромную зияющую рану. Он прислонил Гильяно к дереву, разорвал свою рубашку и, заткнув рану, чтобы остановить кровь, завязал рукава вокруг пояса. Обхватил друга рукой, а другой поднял левую руку Гильяно в воздух. Так, балансируя, он повел Гильяно осторожными мелкими шажками по тропе вниз. Издали казалось, что они спускаются с горы, танцуя.

Так Тури Гильяно пропустил фесту в честь святой Розалии, которая, как надеялись жители Монтелепре, должна была принести их городку чудо.

Он пропустил соревнование по стрельбе, которое наверняка выиграл бы. Пропустил скачки на лошадях, во время которых всадники обрушивают на головы встречных соперников дубинки и плетки. Пропустил пурпурные, желтые и зеленые ракеты, которые взрывались и рассыпались точками по усыпанному звездами небу.

Он так и не попробовал чудесных сладостей из орехового теста в виде морковок, бамбуковых палочек и красных помидоров, сладких до одурения, или фигурки сказочных рыцарей – Роланда, Оливера или Карла Великого – из волокнистого сахара с сахарными мечами, в них вставлены рубиновые леденцы и изумрудные кусочки фруктов; дети приносили все это домой, тащили в постель, чтобы погрызть перед сном.

Помолвка сестры тоже прошла без Тури.

Жители Монтелепре были разочарованы. Лишь годы спустя они узнали, что феста явила чудо в облике молодого человека, ведшего под уздцы осла.