Текст книги "Я отворил пред тобою дверь"

Автор книги: Марина Юденич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Разумеется, можно, – он не только был готов к такому моему решению, но и, похоже, полностью с ним согласен Что ж, тем лучше для меня, – И знаете что, мне, пожалуй, нравится ваша идея Изменить душу, изменить внешность это последовательно Отправляйтесь, причем в ближайшие дни Договорились?.

– Даю вам слово.

– Тогда, прощайте Разумеется не навсегда, мы еще на раз и не два встретимся с вами, но несколько позже К тому времени, уверен, вы окончательно станете совершенно другим, новым человеком.

Желаю успеха и, знаете, мне было приятно работать с вам, хотя и не легко.

Ну вот и все Узкая дорога долго петляет меж надменных заснеженных сосен и фарфоровых в инее берез, мелкая снежная пыль облетает с них, серебрясь и сверкая Мерцающим облаком она окутывает машину, словно кто-то неведомый спешит вместе с искрящейся морозной пеленой наслать на меня и пелену забвения. И кажется мне, еще мгновенье – падет на землю легкая снежная метель и не станет для меня обратной дороги этом сказочном заснеженном лесу..

Было воскресенье и биологический будильник, который он сам установил и завел внутри себя много лет назад не звонил, однако он проснулся задолго до привычных по будням девяти часов утра и сразу как-то понял – больше заснуть не удастся Издерганная обрушившимися на нее давно забытыми переживаниями, сомнениями и тягостными размышлениями, психика его, обычно послушная, как умная, хорошо откормленная и выдрессированная породистая к тому же, собака, теперь вела себя как глупая капризная болонка, преподнося ему – то мучительную – до рассвета – бессонницу, то лихорадочную потребность что-то немедленно предпринимать, то вялую, сонливую апатию. Сегодня она вышвырнула его из постели ни свет, ни заря – и неприкаянный он бродил по огромной пустой квартире. – то включал телевизор и тупо смотрел на экран, но никак не мог уразуметь, о чем толкуют пестрые и смешливые как клоуны ведущие утренних программ, то варил себе кофе, но потом забывал его выпить, то раскрывал книгу и долго смотрел на испещренную страницу., но не мог понять написанного, словно написано было на неизвестном ему языке К десяти утра будучи уже порядком измотан, он наконец собрался с силами и почти стряхнул с себя утреннее наваждение, собравшись поиграть в теннис Когда ракетка и две упаковки мячей были уложены в теннисную сумку, а он, облаченный в спортивный костюм, одевал в прихожей легкую замшевую куртку, раздалось легкое жужжание пейджера "Опасайтесь четвертого поворота, но будьте уверены в двух четверках кряду. 1001" – это снова был он или они, или она или нечто – оно, но кто бы это ни был – он был И от этого уже было никуда не деться.

– Хорошо, – сказал Кирилл Синявин. Сказал вслух, чтобы наверняка быть услышанным, – я понял, и я принимаю С четверками все ясно, посмотрим что там с четвертым поворотом? – он говорил это почти весело Впрочем состояние отчаянного залихватского куража, которое вдруг охватило его, с некоторыми натяжками можно было бы назвать и весельем.

Он уверенно вывел свой внушительный и даже устрашающий глянцевой черной массой джип из подземного гаража – по выходным он часто отпускал охрану и водителей и катался самостоятельно Арбат по воскресеньям тоже вроде бы давал своим переулкам отдохнуть – здесь было тихо и пустынно, редкие прохожие, как правило, состояли из обитателей соседних домов, не спеша прогуливающих своих детей и собак или возвращавшихся домой после обхода окрестных магазинов Кураж не оставлял его и он ехал в сторону "Динамо", где все же собирался поиграть в теннис, на довольно высокой скорости, словно бросая вызов объекту 1001, однако внимательно следил за поворотами Четвертым оказался поворот на Остоженку, последний из относительно тихих поворотов – дальше ему предстояло вырулить на Садовое кольцо и влиться в поток машин, одинаково плотный в центре города, невзирая на день недели " Просчитались, уважаемый, – подумал он, включая поворотник и внимательно оглядывая совершенно пустую улицу, пугать надо было пятым или шестым поворотами, там машин побольше, нервы могли сдать и въехал бы я в кого-нибудь за милую душу... А здесь, извиняйте дядьку, и рад бы соответствовать, но никак" Улица по-прежнему была пуста и он благополучно добрался до Садового кольца, где аккуратно перестроился в левый ряд и вдавил педаль газа почти до упора – джип самодовольно рявкнул и рванул с места в карьер, с радостью застоявшегося жеребца демонстрируя свои возможности – дорога впереди была свободна, редкие машины торопливо подвигались вправо – московские водители давно приучены не связываться с обладателями больших черных джипов Кураж усилился, в салоне гремела музыка он снова ощутил себя хозяином положения.

В уютно теннисном клубе на "Динамо" его хорошо знали и всегда были рады – он играл здесь уже несколько лет, постоянно арендуя корт и часто заезжал пообедать в небольшой уютный ресторанчик, где никогда не было посторонних, зато случайно можно было встретить очень нужных людей, из числа членов клуба и вкусно кормили Сейчас было не его время, но он был уверен, что симпатичные холеные женщины-администраторы что-нибудь для него придумают и не ошибся.

– Конечно, Кирилл Олегович, – моложавая подтянутая блондинка, бывшая чемпионка Союза по гимнастике, теперь главный администратор элитного клуба улыбнулась ему отнюдь не дежурной улыбкой, – сейчас подъедет Анатолий Георгиевич., он обычно играет с нашим спарингом, но думаю не будет возражать против вас Вы, кстати, не знакомы?.

– Не знаком, что скорее, совершенно не кстати Но был бы очень рад познакомиться и, разумеется, сыграть Представите меня, Людочка?.

– С удовольствием Да я уверена, что он тоже наслышан о вас.

– Ну, вы мне льстите Смотрите, зазнаюсь..

Он многозначительно и близко посмотрел ей в глаза, это был правильный тон, раз и навсегда выбранный им для женщин этой категории – зрелых преданных секретарш больших боссов, метрдотелей роскошных ресторанов, владелиц косметических салонов и модных бутиков – слегка развязный, намекающий на нечто большее, но не преступающий допустимых границ Что же касается Анатолия Георгиевича, то речь шла о владельце сети крупных казино и роскошных ночных клубов, человеке в московском бомонде почитаемом и, несмотря на специфический характер бизнеса, вхожем в самые высшие политические сферы Это знакомство было бы полезным во всех отношениях " Но главное, – думал Кирилл, попивая ароматный кофе в уютном людочкином кабинете, – этот человек, наверняка знает ответ, на вопрос, который встал одним из первых после таинственного выигрыша – можно ли каким-то образом управлять стремительным бегом шарика в колесе рулетки и если – да, в чьей это власти? ". Положительный ответ, разумеется в том случае, если он будет получен из уст профессионала, и при условии что тот будет абсолютно откровенен, низводил измучившую его проблему до простейшей задачи, решаемой простым методом исключения, но это работу он уже вполне смог бы доверить своим людям. Хотел ли он этого знакомства? – Он жаждал его с нетерпением, какого не испытывал очень давно и был почти уверен – этого человека посылает ему в помощь судьба Мир за окном людочкиного кабинета как-то вдруг обрел краски, он почувствовал пряный аромат горячего кофе расслабляющий уют низкого мягкого кресла и остро, радостно ощутил в нем свое тело – упругое, послушное, молодое, сжатое и даже звенящее слегка словно тугая пружина в ожидании яростной изматывающей игры..

Анатолий Георгиевич был абсолютно таким, каким часто мелькал в светской хронике – моложавым, совсем не по-российски улыбчивым и открытым собеседнику Разумеется все это было лишь следствием профессиональной работы иммиджмейкеров и разумной дисциплинированности их клиента, но впечатление производило, а главное для Кирилла – значительно упростило процедуру знакомства и решения вопроса о партнерстве на корте – .

– С удовольствием, – вполне искренне согласился Анатолий Георгиевич, вы хорошо играете – я вас видел Мне – только на пользу. И зовите меня, если хотите, по имени, без Георгиевича, так проще.

Они вышли из людочкиного кабинета вместе, в коридоре их встретили два одинаково крупных, коротко стриженых молодых человека, одетых тоже почти одинаково – в строгие темные костюмы, белые рубашки, и неприметной расцветки галстуки Кирилл по достоинству оценил экипировку охраны нового знакомого – в ушах у молодых людей едва различимы были "гарнитуры" – крохотные микрофоны, оружие под полами строгих пиджаков едва угадывалось и то наметанным глазом Они и действовали вполне профессионально – оставив почти без внимания видимо хорошо известную им Людочку, сразу же сконцентрировались на высокой спортивной фигуре Кирилла и как бы невзначай попытались оттереть его от шефом, но тот дружески взял Кирилла под руку – телохранители стремительно и почти незаметно перегруппировались по ходу движения – один шел теперь по коридору первым, на шаг опережая Людочку, другой же замыкал шествие, плотно наседая на спину шефа "Все правильно" – подумал Кирилл и в этот момент сзади их окликнул женский голос: "Людмила Васильевна, ключи от раздевалок возьмите" – по коридору спешила пожилая дежурная со связкой ключей " Я возьму", – сказал Кирилл, – подчиняясь элементарной вежливости и сделал шаг навстречу женщине, пропуская охранника вперед Процессия тем временем свернула в небольшой коридор, скрывающий две массивные двери раздевалок для VIP– особо важных персон и оттуда вдруг ударил оглушительный сухой треск автоматной очереди Кирилл этого еще не понял, но тело его, подчиняясь каким-то, ему только ведомым инстинктам, всей своей мощью рванулось вперед и вниз, увлекая за собой пожилую дежурную так и не успевшую передать ему ключи. Произошло это как нельзя более во время, потому что оттуда, куда только что повернулся лицом Кирилл – из другого конца коридора ударила с тем же сухим терском вторая автоматная очередь Воздух стремительно наполнился запахом пороха, чей-то тяжелый ботинок тяжело ухнул по мягкому ворсу ковра в нескольких миллиметрах от головы Кирилла что-то лязгнуло в вышине и он понял – сейчас последует еще одна очередь – стрелять буду в него. Прямо перед собой он видел только толстые темно-красные ворсинки ковра и розовую мочку уха пожилой женщины, с продетой в него маленькой золотой сережкой Он не успел больше ничего увидеть и ни о чем подумать, ударил одиночный выстрел и на него медленно навалилось что-то мягкое, тяжелое, пахнущее порохом и неожиданно тонким едва уловимым ароматом какого-то парфюма.

– Я не умер, – подумал Кирилл, – я чувствую Значит, я жив.

Он действительно остался жив, благодаря единственному выстрелу, которым смертельно раненный охранник успел сразить убийцу.

Его отпустили достаточно быстро, лишь бегло допросив и предупредив, что он понадобится следствию в будущем Тела уже увезли, но в коридоре по прежнему острый запах пороха мешался с запахом крови Кровь была повсюду пропитанный ею темно – красный ковер на полу теперь казался черным, светлые же стены, густо порытые кровавыми брызгами, напротив, приобрели алый оттенок В коридоре, к тому же, теперь было сильно накурено и толпились какие-то люди, он прошел меж ними, не замечая никого, лишь щурясь от яркого накамерного света – на место преступления уже пустили журналистов и поспешил вон, на свежий морозный воздух тенистой динамовской аллеи, но уже у самого выхода вдруг остановился и развернувшись, медленно зашагал обратно.

– Раз, – он начал считать повороты на своем пути, – два– это был поворот на лестницу, – три – он свернул в широкий коридор, в который выходили двери административных кабинетов, – четыре – запах крови и пороха в маленьком коридоре сейчас показался невыносимым, в лицо снова ударил слепящий свет телевизионной камеры – оператор увлеченно снимал нелепые меловые контуры – очертания тел на черном от крови ковре Сомнений не оставалось – это был четвертый поворот.

Если бы кому-нибудь из сотрудников спецслужб, или прокурорских работников, расследующих очередное громкое и определенно заказное, убийство, вздумалось вдруг проследить за единственным случайно уцелевшим в кровавой бойне свидетелем, они возможно были бы сильно удивлены его поведением, а возможно сочли бы необходимым повнимательнее присмотреться к этому человеку – тридцатитрехлетнему предпринимателю Кириллу Синявину Покинув место трагедии, он прямиком направился в казино, расположенное буквально в двух шагах от спортивного комплекса. Там последовало недолгое препирательство с охраной и менеджерами, не желавшими пускать в игровой зал посетителя в спортивном костюме. Разрешилось оно, впрочем, традиционно – посредством нескольких зеленых сотенных купюр, казино было не очень высокого класса игрок в спортивном костюме там врятли оскорбил бы своим видом чей-либо взыскательный взор Расположившись за игровым столом он спросил двойную порцию виски и немного понаблюдав за игрой сделал подряд две очень крупные ставки, поставив оба раза на число четыре.

Случившееся далее было единственным прецедентом в практике казино и надолго повергло в шок его персонал и завсегдатаев, к тому же, сильно растревожило владельцев Два раза кряду шарик как заколдованный замер на цифре четыре Таинственный игрок совершенно бесстрастно распихал по карманам девяносто четыре тысячи долларов и не глядя по сторонам покинул казино.

Никого из местных бандитов почему-то даже не посетила мысль хотя бы проследить его дальнейший путь, а одна из тех девочек, что во множестве липнут к стойке бара и игровым столам, утверждала потом, что на светлых спортивных брюках незнакомца были заметны бурые пятна, очень похожие на кровь Ей, впрочем, никто не поверил.

x x x

Тяжкие воспоминания давно уже так сильно и глубоко не захлестывали Павлова Ночь была уже на исходе, а он все лежал на своем неудобном продавленном диване, не смыкая глаз и не гася света Заново, минута за минутой, не упуская мельчайших подробностей он вспоминал все произошедшее с ним восемь лет назад и словно возвращалось прошлое – в ушах звучал глубокий раскатистый голос старого князя, а перед глазами всплывали последние моменты их знакомства на этой земле – полутемный заставленный мебелью и скульптурами коридор и согбенная спина старика, жалкая и безумно трогательная в своей старческой беспомощности.

– Мне следовало тогда умереть вместе с ним, а я зачем-то все цепляюсь за жизнь, – подумал Павлов совершенно спокойно и отстраненно, словно речь шла о каком-то другом человеке. Мысли о самоубийстве иногда посещали его и он даже обдумывал подолгу, как мог бы наиболее прилично уйти из жизни, но та инерция, в силу которой он жил и даже относительно сохранял привычный образ жизни была еще очень сильна, самоубийство, поэтому, потребовало от него больших эмоциональных да и физических наверное сил, а их просто не было в его стремительно дряхлеющем теле.

За окнами занимался бледный и слабый, как чахоточное дитя, зимний городской рассвет – следовало начинать новый день, только тем и отличающийся от предыдущих, что еще на один шаг был ближе к финалу.

Факультет встретил его обычной утренней толкотней и гомоном, что всегда заранее уже, еще за порогом здания раздражало его и приводило в привычное состояние – надменной отрешенности и умного, злого, часто просто ни за что уничтожающего собеседника, сарказма По этой причине многие теперь его недолюбливали и почти откровенно сторонились Студентам же деваться было некуда и они притихшей стайкой ждали его возле запертых дверей аудитории Но – получили неожиданно счастливую отсрочку.

– Евгений Витальевич, – по коридору навстречу ему спешила сотрудница деканата, немолодая уже и давно работающая тут женщина, из тех, кто помнил его перспективным аспирантом и плей-боем, – Женечка, тебе пакет.

Вблизи, когда студенты уже не могли расслышать, она назвала его по имени и ласково заглянула в хмурое, осунувшееся более обычного после вчерашней бессонной ночи, лицо.

– Тогда уж – "табе", – он заставил себя улыбнуться, вспомнив старый анекдот.

– Ну, будь по-твоему – "табе" Плясать будешь или как?.

– Или как, Надежда Сергеевна – "... не к лицу и не по летам", вспомнил он Пушкина, – откуда пакет-то?.

– Из Израиля. Вернее, из Иерусалимского университета Вот держи. – .

она достала из тонко черной папки небольшой ярко желтый конверт, покрытый множеством штампов и щедро оклеенный пестрыми марками.

– Благодарю, – сначала он не почувствовал ничего Ладонь ощутила плотную и довольно увесистую плоскость конверта, но разум и сердце, оставались безучастны. Он сдержанно улыбнулся Надежде Сергеевне и повернувшись, медленно продолжил свой путь, машинально нашаривая в кармане тяжелый ключ от деверей аудитории Началась привычная суета – открывали дверь, всем скопом одновременно протискивались в ее узкие створки, двигали столы и стулья, рассаживаясь по местам, при этом сдержанно, с оглядкой на него, галдели Он не слышал ничего этого – конверт лежал перед ним на обшарпанной поверхности кафедры и вот теперь, как-то сразу и вдруг он понял – прошлое снова позвало его Знать бы только – зачем?.

Писал человек ему незнакомый – преподаватель Иерусалимского университета, выходец из Грузии, историк, закончивший исторический факультет Тбилисского университета Судя по письму, он был несколько старше Павлова и еще в далекие времена, объединяющие их границами единого государства, посвятил себя изучению близкого и Евгению Витальевичу исторического периода и был хорошо знаком с работами начинающего московского коллеги Работы эти тбилисский, а теперь иерусалимский ученый считал блестящими, о чем писал без обиняков и сетовал на то, что потерял их из виду, в связи с событиями, перекроившими его собственную жизнь на совершенно новый и нелегко давшийся ему лад Он покинул Грузию, перебравшись на историческую свою родину и там на некоторое время вынужден был забыть не только про занимательные исследования молодого русского ученого, но и про свою профессиональную деятельность да и, собственно, принадлежность Потребовалось десять лет, ( "не буду отвлекать ваше внимание обычными эмигрантскими байками., про то как пришлось мне чистить ковры в дорогих отелях и мыть посуду в дешевых ресторанах, про это теперь не вспоминает только вовсе потерявший память" – писал он Павлову) для того, чтобы смог он снова вернуться к своей научной работе в известном университете и он сразу же стал интересоваться новыми работами Павлова, полагая, не без грусти, что за прошедшее время тот успел уйти далеко вперед " Каково же было мое изумление. – писал он далее, – когда я мне не удалось найти практически ни одной новой вашей работы или даже просо статьи в профильном журнале Поверьте, я был искренне огорчен, предположив, что вихри горбачевской перестройки вырвали и вас из наших рядов, чтобы забросить в стан торговцев "Сникерсами" или недвижимостью и совершенно искренне обрадовался, когда нашел ваше имя упомянутым в связи с недавней международной научной конференцией в Италии" Павлов и правда, без большого впрочем энтузиазма представлял кафедру на большой научной конференции в Риме, посвященной истории святой инквизиции и проходившей под патронатом самого Папы, Ватикан пытался переосмыслить и озвучить заново некоторые моменты своей истории с учетом юридических и нравственных критериев современного общества и не прочь был с этой целью послушать серьезных исследователей проблемы – он, Павлов, бесспорно входил в их число Именно в силу этого обстоятельства отвертеться от поездки ему не удалось, но он так и не выступил с докладом или сообщением, избегал участия в дискуссиях и контактов с прессой и вообще так мало интересовался происходящим, что устроители конференции сочли себя едва ли не обиженными, но и это не нисколько не затронуло его. Однако в отчетах о конференции его имя все-таки было упомянуто и совсем незнакомый ему человек по имени Яков, из далекого Иерусалима, наткнувшись на это скупое упоминание в толстом научном журнале не счел за труд написать ему длинное, возбужденное и удивительно приветливое письмо Павлов вдруг испытал радостное волнение, каковое давно уже не посещало его душу и усталое, застывшее сердце вдруг дрогнуло в груди, словно кто-то большой и сильный мягко сжал его теплыми ладонями. Далее Яков ( Павлов почему-то про себя едва ли не сразу же стал называть его так, по имени) писал, что недавно министерство науки Израиля передало его кафедре для изучения большой массив уникальных рукописных документов и материалов, обнаруженных при раскопках древней крепости, построенной крестоносцами, а после, служившей некоторое время пристанищем некоего монашеского ордена, стремящегося укрепиться на Святой Земле Монахи ордена, в большинстве своем выходцы из Испании и Португалии, очевидно привезли с собой в Палестину бесценные архивы прошлого и хранили их за стенами неприступной по тем временам крепости А когда не стало ни монахов, ни ордена, ни самой крепости, опаленная солнцем и войнами земля продолжала хранить их тайны еще целую вечность – несколько сотен лет Теперь ученым предстояло прикоснуться к ним и явить человечеству новые возможно совсем не известные страницы его истории Яков приглашал Павлова принять участие в этой работе и в случае согласия, брался решить многие организационные вопросы – не надо быть глубоко посвященным в особенности научных исследований и специфику профессиональных отношений, чтобы оценить широту и щедрость этого жеста, и надо было видимо долгие десять лет через холлы дорогих отелей и кухни дешевых ресторанов возвращаться к своей профессии, чтобы стать на него способным. Так, по крайней мере, понял все Павлов.

Поздним вечером, сидя у себя на кухне, он уже без колебаний придвинул к себе треснутый телефонный аппарат и стал медленно крутить диск, старательно сверяясь с телефонным номером, указанными в конце письма..

Все у меня я получилось удивительно скоро, легко и просто. Старинная знакомая, с которой некогда, в прошлой еще советской жизни вместе боролись мы со скукой и безденежьем в одном из обычный столичных НИИ, которым в Москве в ту пору не было числа, теперь процветала и благоухала прямом и переносном смысле во главе солидной туристической кампании Меня она поняла с полу– слова, а вероятнее всего – с полу– взгляда.

Не продолжай, – остановила она мои объяснения и глядя на меня ласково, но не без превосходства У нее были основания для этого – выглядела она много моложе и привлекательнее, чем во времена нашей научной молодости, и вместе с тонким ароматом модных духов источала такую уверенность в собственной неотразимости и удовлетворение своей нынешней жизнью, что дежурное "Как дела? " в моих устах прозвучало по меньшей мере глупо, – Только Израиль. Клиника – на берегу океана, хирурги – исключительно наша бывшая пофессура, из тех – к кому раньше – или за бешенные деньги или через Четвертое управление Деньги, конечно, и сейчас, бешенные, но в Швейцарии в два раза дороже Через наделю снимают швы, а еще через неделю ты летишь домой, причем у тебя возникают проблемы в аэропорту, потому что все думают, что ты летишь по паспорту своей мамы Ну как, ты уже продумываешь новый гардероб?.

Если быть откровенной, то состояние моей души теперь было настолько ровным и неподвластным каким-либо потрясениям и даже просто волнениям( он и впрямь хорошо потрудился надо ней), что мне абсолютно безразлично было как я выгляжу теперь и на кого буду похожа потом, но нужно было исполнять данное обещание..

Она ничего не преувеличила, моя старинная знакомая и сработала на хорошем профессиональном уровне, в аэропорту Бен Гуриона меня встречало яркое, вполне июньское, по нашим понятиям солнце, сияющая яркой лазурью небесная высь, в которой теплый ветер погогнял белое стадо облаков, размахивая остроконечными пальмовыми листьями и белоснежный "Мерседес", присланный из клиники, шофера звали Яша и те полчаса, которые мы провели в дороге, он умудрился одновременно рассказывать мне о своей новой жизни на исторической родине и расспрашивать о событиях на бывшей, советской И тем, и другим, он был одинаково недоволен.

Профессор Резнер, которому предстояло сотворить мою новую внешность, оказался немного усталым, но жизнерадостным человеком, возраст которого колебался при определении от сорока до шестидесяти, у него были проницательные умные глаза, жесткое красивое лицо и жесткий стиль общения с пациентами, который сильно смягчали неожиданно добрая улыбка и веселый почти мальчишеский смех Мы довольно быстро обо всем договорились, собственно, я просто согласилась на все, что предложил мне он, а потом еще некоторое время отвечала на вопросы, касающиеся состояния моего здоровья, наследственности, аллергиях и прочих медицинских аспектах, которыми интересуются обычно все врачи, принимая нового пациента.

– Ну что ж, пожалуй все, остальное расскажут результаты анализов и исследований Если они не сообщат нам ничего ужасного – полагаю, через три-четыре дня, я смогу пригласить вас, не к столу, но на стол., – доктор Резнер захлопнул тонкую папку с моим именем на обложке выведенным крупно по-русски, и, видимо, продублированным ниже на иврите – затейливой вязью всего несколько букв.

– Спасибо Буду ждать, – я поднялась из кресла и собралась уже покинуть его небольшой, но весьма стильно и дорого обустроенный кабинет, когда он снова обратился ко мне.

– Еще минуту Обычно, я не задаю пациентам этого вопроса и знаете почему? – потому что почти всегда знаю на него ответ Знаете что это за вопрос? Нет? Вопрос простой и естественный – почему вы решили делать пластику? Однако в большинстве случаев ответ написан на лице пациента крупными буквами – " меня бросил мужчина", "я не нравлюсь мальчикам", " я хочу сделать карьеру", " мне просто скучно и некуда тратить деньги", " я хочу быть похожа на... " и так далее и тому подобное – я знаю вариантов тридцать, а может и больше Не хотите пополнить мою коллекцию?.

– А что на лице у меня ничего на читается?.

– Который день вы на Святой Земле?.

– Второй.

– Мои комплименты – вы совершенно адаптировались Не заметили? Отвечаете вопросом на вопрос – это, прошу прощения, наша национальная традиция Ну хорошо, только для вас – я ее нарушу На лице у вас читается, еще раз прошу прощения – полное наплевать И тогда я не понимаю – зачем вам все это нужно? Не хотите – можете не отвечать – он задает вопросы в своей., как я понимаю, обычной манере – довольно резко, но глаза при это смотрят на меня задумчиво и даже грустно Он не понимает, но ему от чего-то меня жаль – вот что читаю я в его глазах и на мгновенье начинаю колебаться – Быть может нужно рассказать ему все? Он добрый человек, я это вижу и умный – он может понять В конце, концов, через несколько дней мое лицо будет в полном и абсолютном его распоряжении – так не должен ли перед этим он понять, что из себя представляет моя душа? Но это мгновение проходит – душа моя ведь, собственно, и не совсем моя сейчас, словно напоминает мне кто-то. Ты ведь добровольно отдала ее в чужие руки, так есть ли у тебя теперь право распахивать ее первому встречному? Да и поймет ли он? Зачем в конце концов ему это надо? – Для коллекции, зачем же еще! – так продолжается то ли мой внутренний диалог, то ли беседа с кем-то извне – и мгновенье моих сомнений тает в вечности..

– Ну как вам сказать, видимо – возраст...

– " А в возрасте стала – к цыганке пошла" – моментально отзывается он и в голосе его вспыхивает ирония, – помните такую песню? Хорошая русская песня, жалобная Не помните? Ну и не надо А вообще, спасибо – коллекцию мою пополнили Что ж, до скорой встречи.

Доктор Резнер поднимается из-за стола и провожает меня до двери, и в глазах у него, по-прежнему, живет печаль Он не рассердился на меня за ложь, ему, без видимой на то причины, меня почему-то жаль.

Спустя два дня, ранним утром – еще не было и семи часов и ясный день был тих и не по– здешенму прохладен, он склонился надо мной сплошь закутанный в серо-зеленую ткань операционного костюма:.

– Знаете анекдот? Ортодоксальный еврей до тридцати лет жил в строгости, исполняя все религиозные заповеди Потом ему это надоело и он отстриг пейсы, одел светский костюм, пошел в бар, там крепко выпил, снял девочку и повез ее к себе домой По дороге произошла авария, он погиб и вознесся в рай Там явился ему Создатель и он в обиде закричал: " Господи, тридцать лет соблюдал я все твои заповеди и только один день нарушал их – за что ты покарал меня так сурово? " "Мойша, это ты? – изумился Создатель, – Прости, я просто не узнал тебя! ".

Я хочу засмеяться, но меня вдруг затягивает гигантская воронка, в которую стремительно закручивается все пространство вокруг – его обычные параметры сбиваются, путаются – я растворяюсь искрящимся виртуальном мире, теряя привычное ощущение собственного тела, а потом наступает тьма..

Черный туман медленно рассеивается, словно на только что включенном экране телевизора постепенно проявляется изображение, но прежде чем увидетья ощущаю – ощущаю нестерпимый холод, который сковывает мое тело и сотрясает его мелким противным ознобом. Я окончательно прихожу в себя, открываю глаза и сразу понимаю, почему мне так холодно – в легкой больничной сорочке, той, что надели на меня перед операцией, короткой и какой-то убого-тусклой, я стою посреди широкого стеклянного коридора – мне он знаком Несколько часов назад по этому коридору меня вели в операционную – он соединяет между собой два корпуса клиники и словно парит в воздухе на уровне второго этажа, собранный из пластин тонкого прозрачного стекла, светлый и прохладный, будто бы продуваемый свежими ветрами с океана.

Теперь коридор пуст, я в нем – единственная живая душа "Операция, видимо, закончилась, – думаю я, продолжая зябнуть и ощущая себя, к тому же, весьма неловко – рубашка едва прикрывает тело, – странно, что меня оставили одну, но видимо надои возвращаться в палату" Так размышляю я и медленно бреду по коридору. За дверью – ждет меня другой коридор – это коридор одного из корпусов клиники и он совсем иной, чем тот, порог которого я только что переступила – здесь тепло и царит полумрак – приглушенный свет струится откуда-то сверху из-под низкого довольно потолка, неброское покрытие пола мягко пружинит под ногами и скрадывает шаги, стены украшены большими картинами, изображение на которых еле-еле угадывается в мягкой полутьме и вдоль них меж дверей, ведущих в кабинеты и палаты расставлены низкие и даже на вид топкие диваны и кресла Здесь я сразу чувствую себя уютней и спокойней – озноб проходит, а полутьма скрывает мое почти обнаженное тело Однако здесь я не одинока – какие-то люди сидят на диванах и ведут меж собой негромкую и неспешную беседу, завидев, а более того почувствовав мое появление они смолкают и вглядываются в полумрак, пытаясь разглядеть меня получше, я тоже всматриваюсь в их лица – они спокойны и доброжелательны, внимание их не есть любопытство, а стихнувшие разговоры – дань вежливости, а не следствие досады от того, что некто нарушил их течение. Хрупкая маленькая женщина, ласково смотрит на меня огромными добрыми глазами на тонком моложавом лице, хотя аккуратно зачесанные назад волосы ее совершенно седые, красивые слегка надменные губы трогает улыбка – и тогда я узнаю ее – хотя не видела уже очень давно, это моя бабушка, умершая много лет назад Мужчина рядом с ней., напротив выглядит стариком – он очень худ и в глазах его, когда он поднимает их на меня. плещется старческая усталость и безразличие ко всему – но я-то знаю, что ему едва за сорок – потому, что это бывший мой муж, несколько лет назад умерший от сердечного приступа – он много пил перед смертью и как рассказывали старые наши друзья сильно опустился и просто махнул на себя рукой. В дальнем кресле свернулась калачиком, изящно подобрав под себя роскошные ноги удивительная красавица– с копной огненно рыжих волос и уникальными, единственными в том, оставленном ею мире фиалковыми глазами любимая подруга моя – Сашка В прошло году она погибла в страшной автомобильной катастрофе и мы долго не могли поверить в ее смерть потому еще, что хоронить нам довелось обугленные неузнаваемые останки Теперь Сашка была прежней – ослепительной и неповторимой в своей неземной красоте Так постепенно узнаю я людей, некогда близких мне и в разное время ушедших из жизни Теперь они все вместе в полумраке уютного коридора – и я понимаю для чего они собрались, но не испытываю ни страха, ни сожаления Напротив, я хочу поскорее заговорить с ними и услышать в ответ их голоса, но кто-то возникает за моей спиной и слегка касается плеча Я оборачиваюсь и вижу женщину он не знакома мне, потому что забыть такое красивое и необычное лицо с огромными словно горящими каким-то внутренним огнем бездонными как омут черными глазами, я бы не могла Сначала мне кажется, что она одета также как и я, в убогую больничную сорочку, но почти сразу же я понимаю, что наряд ее странен – на ней холщовое длинное одеяние, отдаленно напоминающее сорочку, но более широкое и сильно изношенное, даже истлевшее будто Она близко смотрит мне в лицо и подносит палец к губам, призывая хранить молчание Потом берет меня за руку и маленькая почти детская рука ее, крепка и горяча, и увлекает за собой обратно в холодный стеклянный коридор – галерею, пронизанный светом и открытый всем ветрам, несущимися с океана. Мне жаль покидать теплый уют моего пристанища и так много нужно сказать ожидавшим меня людям Но рука незнакомки твердо и властно влечет меня за собой Дверь за нами закрывается и мне вновь становится зябко и неуютно в потоке яркого белого света, пронизывающего коридор Спутница моя внимательно разглядывает меня в этом ярком свете, словно пытаясь разглядеть что-то скрытое от нее в моей внешности.