Текст книги "Правила жестоких игр. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Ефиминюк

* * *

– Здрасте. – Постучавшись, я заглянула в приемную деканата.

За столом сидела девица‑секретарь с коротким осветленным ежиком на голове. Она оторвалась от созерцания карточного пасьянса на мониторе компьютера и томно уставилась на меня из‑под тяжелых угольно‑черных ресниц.

– Сегодня студенческие билеты первому курсу вручали. Я опоздала, хотела свой забрать. – Пояснила я и неловко протиснулась в приоткрытую тяжелую дверь.

– Имя. – Сладко протянуло неземное создание, для чего‑то вытянув блестящие губы трубочкой. Ее глаза зацепились за татуировку на моей руке, изучая буквы, словно все предплечье покрывали матерные слова.

– Александра Антонова. – Отрапортовала я, готовая выложить при необходимости адрес и номер страхового полюса.

Пальчики с длиннющими розовыми ноготками долго искали буквы на клавиатуре, нарезая над кнопками несмелые круги, потом имя набралось. Глаза недоуменно пошарили по экрану, выискивая подтверждение моих слов. Девица нахмурилась, склонив голову набок, и следить за ее манипуляциями с каждой минутой становилось смешнее. Видно, наверху надо мной сжалились, впервые за последние четыре года, и не пожелали познакомить лично с главой факультета в самый первый день.

– Ах, вот! – Просияла секретарь и вытащила из ящика стола студенческий билет. – Ты единственная не пришла.

– Пробки. – Не моргнув глазом, соврала я и быстро сцапала серую корочку. На вкладыше имелась моя фотография, стояла печать института и роспись декана в строчке первого курса.

Шла уже середина занятия по латыни, когда я, долго блуждая по бесконечным коридорам, заполненным гудящими студентами, все‑таки разыскала аудиторию.

Преподаватель – невысокий мужчина в очках с толстыми стеклами и внушительной залысиной на макушке стоял посреди класса и тыкал испачканным в мелу пальцем в облупившийся потолок, что‑то вдохновенно втолковывая неразумным чадам. Группа сидела крайне смущенная, переводя затуманенные взоры с пальца учителя, похожего на чудище лесное, на свисающие лопухи побелки.

– Извините. Я могу войти? – Стоя в дверях, спросила я на отличном латинском языке.

– Кто такая? – Буркнул преподаватель, медленно поворачиваясь.

– Александра Антонова.

Мое появление разрядило испуганную тишину. Класс загудел и зашептался, с интересом изучая всклокоченную ярко‑рыжую конопатую девицу, возмутительно опоздавшую на сорок минут.

– Проходите, но я вас запомнил. – Буркнул преподаватель, провожая меня прищуренным взглядом, пока я усаживалась на свободное место и доставала тетрадь для конспектов.

– Ее сложно не запомнить. – До меня донесся сдавленный смешок, заставивший скрипнуть зубами. Учитель обвинительно прищурился, за толстыми линзами глаза превратились в точечки, и шутник тут же примолк. Глупые шутки меня утомляли больше авто сигнализации чужой машины, неожиданно заоравшей ночью под окном.

В любом случае, на протяжении оставшегося времени мне удалось понять, что, похоже, латынь я знала лучше, чем учитель. После трех лет медицинского института, многих ночей, наполненных зубрешкой непонятных слов, латынь меня по‑настоящему заинтересовала, превратившись из мучения в удовольствие. Отчего мне не пришло в голову просто сдать в деканат выписку, что у меня уже имеется оценка по предмету?

Английский тоже проблем не вызвал – в наше время только ленивый не знал языка. Похоже, подобным образом думала вся группа, вводя в смущение заикающуюся молоденькую преподавательницу, трясущейся шариковой ручкой тыкавшую в плакат с сопряжениями глаголов.

После аварии от физкультуры меня освободили бессрочно, поэтому я только занесла справку на кафедру, сдержано поздоровавшись с тренером, из‑под футболки которого агрессивно выпирали мускулы. Он оглядел меня с нескрываемым интересом и даже попытался улыбнуться, отчего бедолагу перекосило. Видно, лицевые мышцы он тоже накачивал стероидами.

Освободившиеся полтора часа стали долгожданной паузой в насильственном заколачивании новых знаний. Прохладный уличный воздух освежил и развеял зарождавшуюся в груди панику от закрытых помещений. Мучаясь от головной боли, я побрела в кафе с поникшими искусственными пальмами на входе, замеченное еще утром.

Маленький зал вмещал всего с десяток столиков, накрытых белыми в красный горох скатертями, и большую барную стойку, где из‑под прилавка продавали крепкие напитки, несмотря на строгий запрет ректора. Пахло едой и сигаретным дымом, уплывавшим к потолку сизым туманом. Под негромкую музыку студенты прогуливали занятия. Подхватив стаканчик с чаем, я огляделась, надеясь разместиться с комфортом, но веселившиеся компании расположились, похоже, надолго, с чувством и смаком празднуя первый учебный день. Единственное незанятое место нашлось в самом углу кафе, но за дальним столиком, уложив ноги на стоявший рядом стул, что‑то увлечено читал блондин, по утру окативший меня грязью.

 
Нехотя, я подошла и кивнула на место за противоположным краем стола:
 

– Можно?

Парень промолчал, с упоением изучая старинный томик в потрепанной кожаной обложке с витиеватыми рунами названия. Необычные глаза яркого василькового цвета стремительно скользили по строчкам, странички быстро переворачивались, словно он только искал знакомые буквы. Не дождавшись разрешения, я небрежно бросила рюкзак и, повесив куртку на спинку стула, уселась.

– Веришь во второй шанс? – Вдруг спросил парень, но даже не поднял взгляда от книги.

Покраснев в цвет гороха на скатерти, я покосилась на свою татуировку и кашлянула.

– А ты нет? – Захотелось натянуть куртку, только в душном помещении подобное одевание выглядело бы нелепым.

– Нет. Второго шанса не бывает. – Он и не думал отрываться от чтения, переворачивая листики.

В профиль блондин выглядел на раздражение еще лучше, чем в фас. На подбородке без какого‑либо признака щетины под четко очертанным ртом темнела крошечная родинка. Красота парня отличалась странной неестественностью, как хорошо отретушированная в специальной программе фотография глянцевого журнала.

– Ну, ты, наверное, об этом больше знаешь. – Не дождавшись продолжения беседы, скомкано пробормотала я и поспешно вытащила из рюкзака фантастический роман, насильно всученный мне Пашкой, большим поклонником подобной литературы. Уже пару недель я стоически вникала в перипетии сюжета, поняв одно – кого‑то собирались убить.

От разбора по слогам непроизносимого имени главного героя меня отвлек страшно раздражающий скребущий звук пластиковой ложки по дну бумажного стаканчика. Я подняла быстрый взгляд, и от изумления брови поползли на лоб. Парень по‑прежнему спокойно сидел, не меняя позы, поглощенный книгой, а белая ложечка проворачивалась в стакане, размешивая крупинки сахара. Сама собой.

Неожиданно парень вскинулся, недобро сверкнув синими глазами. Я вздрогнула, словно он застал меня при подглядывании в замочную скважину. Утреннее видение калькой легло на действительность. Моя рука схватилась за бумажный стаканчик на белой скатерти в горох в тот момент, когда он дернулся, готовый слететь со стола. Обжигающий кофе выплеснулся на пальцы, и я осторожно отставила стакан и, сморщившись от боли, промокнула бумажной салфеткой обожженное место.

– Ты любишь сладкое? – Тихо спросил парень, пристально разглядывая мое веснушчатое лицо.

– Терпеть не могу. – Поднимаясь, прошипела я. – Особенно зефир в шоколаде под кофе без кофеина.

Через несколько секунд за мной плавно закрылась дверь в дымное кафе. От дневного света я часто моргала и, глубоко дыша, постаралась унять сердцебиение.

Похоже, демоны внутри сводили меня с ума, дико хохотали и били в барабаны.

ГЛАВА 2. Ведьмы живые и нарисованные

Когда Гнездо окутывал вечер, то огромный трехэтажный дом становился таинственно тихим и спокойным. Подчиняясь приказу хозяйки, закрывались тяжелые портьеры, загорались старинные хрустальные люстры. Их переливающийся свет отражался от зеркал, блестел на золотистом рисунке ткани, обтягивающей стены гостиных. Высокая темноволосая женщина с замысловатой прической спокойно проходила по смежным комнатам, плавно взмахивала рукой, и подушки, взбиваясь сами собой, ровно ложились на диванах. В ее присутствии многочисленные цветы на подоконниках и низких столиках оживали, радостно поворачивали к хозяйке бархатистые разноцветные листочки‑реснички.

Женщина с ярко‑васильковыми глазами, выглядевшая гораздо моложе своих лет, недовольно сморщившись, заметила завядшие в вазе розы. Темные бордовые красавицы понуро опустили бутоны, роняя на полированный столик засохшие лепестки. Узкая белая рука с идеально накрашенными ноготками нежно дотронулась до бутонов, и они, мгновенно свежея, выпрямились, словно воспрянули от мягкого прикосновения. На лице Аиды скользнула мимолетная улыбка, и в уголках глаз появились крошечные лучики морщинок. Женщина поймала свое отражение в зеркале, и тут же решила, что пора опять обратиться к знахарке за омолаживающей сывороткой, так недолго и до пигментных пятен дотянуть.

Аида открыла дверь в гостиную, откуда доносился звук включенного телевизора. На огромной плазменной панели шел репортаж. Камера показывала взволнованного испуганного человека с полубезумными глазами. Он что‑то рассказывал журналистам о том, как нечто толкнуло его в спину в темном переулке в самом центре города, и бедолага очнулся только под утро промокший и простуженный. Деревянный голос за кадром прокомментировал: «Этот случай станет одной из сотен городских легенд».

Филипп, ее красавец сын, развалился на диване, закинув ноги в ботинках на подлокотник. Светловолосый Заккери с маленьким потрепанным томиком в руках сидел в кресле, наверное, в сотый раз изучая историю передачи силы между ведьмаками.

– Мальчики, – голос Аиды, певучий и низкий, музыкой разнесся по гостиной, – я видела машину Максима. Он уже вернулся?

 
Парни переглянулись, пряча ухмылки.
 

– Он мне проиграл спор. – Заккери оторвался от книги. – Теперь это моя машина.

– Ваши споры… – Фыркнула мать семейства недовольно.

Дети вели совершенно непонятную для нее, погруженную в хлопоты о Гнезде и семейном благополучии, жизнь. Возвращались глубокой ночью, куда‑то вечно срывались, путешествовали и совсем не уважали старших. Во времена ее молодости за подобное самоволие лишали силы или бросали на растерзание охотникам за ведьмами, но сейчас все изменилось.

 
Вздохнув, она присела на краешек дивана, и Филипп недовольно убрал ноги.
 

– Почему ты сегодня не поехал в институт? – Спросила женщина, ласково поглаживая сына по коленке.

 
Тот невольно отодвинулся, не отрывая взгляда от телевизора.
 

– Ты решила меня контролировать?

Аида растерялась, как всегда при разговоре с единственным чадом, слишком резким и взрослым. Иногда ей казалось, что Филипп уже родился ворчливым стариком, пропустив невероятным образом детство и юность. Женщина рассеянно огляделась, чувствуя себя незваной гостей на чужих посиделках. Взгляд упал на черную пасть камина, огороженную решеткой.

– А почему вы не зажгли камин? – Снова попыталась она склеить беседу.

– Здесь и так нормально. – Отозвался Филипп, в раздражении поджав губы.

В окно пялилась темнота, снова по стеклу струился едва утихший днем дождь, и бились ветки вишни. Красивое бра отбрасывало теплый желтый свет. Фотографии на каминной полке улыбались детскими счастливыми лицами. Пока у сына в двенадцать лет не вспыхнула сила, он был немного мягче.

– Но ведь сразу станет уютнее. – Не сдавалась Аида.

Сын скосил на нее васильковые глаза и так резко щелкнул пальцами, что женщина вздрогнула. В пустом без поленьев камине вспыхнул огонь. Пламя разрасталось устрашающе быстро, и от него шел жар. В небольшой комнате действительно стало нечем дышать.

– Довольна? – Тихо буркнул Филипп, переключая канал следующим щелчком.

Аида в смятении сжала пальцы, отчего с мальчишками никогда не получалось нормального семейного вечера? Эмиль проводил все дни в больнице, не отходя ни на шаг от умирающего отца.

Семья застыла в немом ожидании смерти ее свекра и заранее лебезила перед мужем Аиды, отцом Заккери. Эмиль являлся прямым наследником колдовской силы семьи. После смерти Хозяина Луки могущество ведьмаков Вестичей должно было перейти к нему, а после к одному из наследников.

Заккери сильно нервничал, выискивая доказательства собственной исключительности, ведь претендентов его возраста было еще двое: Максим и Елизавета. Правда, Лиза с головой окунулась в актерскую карьеру, играла главные роли в каких‑то сериалах и круглые сутки торчала на съемочных площадках. Невозможное для молодой перспективной ведьмы поведение, но, к сожаленью, новое поколение плевать хотело на многовековые традиции.

Дверь в гостиную распахнулась резко и неожиданно, в комнату ворвалась хрупкая худенькая девочка, острая и угловатая, с длинными русыми волосами, невысокая даже для своих пятнадцати лет. Она не выглядела красавицей, а большие зеленые глаза смотрели на мир с враждебностью подростка. Ее семья, занимавшая северное крыло Гнезда, затаила дыхание в нетерпении, когда у малышки Снежаны вспыхнет сила и, наконец, преобразит неправильные черты лица.

Аида недовольно поджала губы, заслышав шаги ребенка еще со второго этажа. Может, женщина и являлась посредственной ведьмой, обладавшей лишь обостренным слухом и любовью к цветам, зато природа щедро наградила ее обычной человеческой проницательностью, и в этом ребенке Аида чувствовала непонятную ложь.

– Фил! Хочу тебе кое‑что показать! – В семье секреты не задерживались, и все знали о недетском увлечении маленькой девочки сыном Аиды.

Филипп нехотя оторвал голову от подушки, но на лице заиграла теплая улыбка. Он как будто специально потворствовал чувствам девчонки, всегда любезный и мягкий.

– Для этого нужно вставать?

– Придется.

Парень вздохнул в притворной лени и поднялся, а когда Снежана схватила его за руку, утаскивая из комнаты, то Аида нахмурилась.

– Не переживай, Аида, – хмыкнул Зак, скосив на мачеху глаза, – твой сын в совершеннейшей безопасности.

* * *

– Быстрее! – Снежана буквально взбежала по лестнице, устеленной зеленой ковровой дорожкой, перепрыгивая через ступеньки. Молодой человек спокойно поднимался, следя за пока неловкими и резкими, как у новорожденного олененка, движениями девочки. Сплошные локти и коленки, длинная коса, торчащие косточки ключиц.

Она в нетерпении пронеслась по коридору, таща Филиппа за руку, пока не открыла двери огромного ярко освещенного зала с паркетными полами, где обычно устраивались приемы по случаю гостей. Шабаши проходили четыре раза в год, и на них съезжались гости из дружественных семейств, принадлежащих воздушному клану. Облаченные в вечерние туалеты люди, раскланиваясь друг перед другом, кружились в экстазе старинного вальса, чем вызывали зубную боль.

С трех последних ведьмовских вечеринок Филипп ловко сбегал на острова. Правда жаль не запомнились имена девушек, составлявших ему компанию, но последняя, кажется, блондиночка сильно его раздражала глупыми ужимками.

– Смотри! – Поспешные шаги девочки разнеслись по пустому помещению.

Она встала посреди зала, расставив руки, а потом вдруг резко подпрыгнула и зависла в воздухе. Ее вытянутая тень взметнулась по стене к потолку. Филипп уважительно присвистнул.

– Как тебе?! – Радовалась девочка, застыв в позе креста.

– Когда ты впервые смогла так сделать?

– Неделю назад. – Снежана легко спрыгнула на пол, ловко и уверенно, и хвастливо выпятила нижнюю губу. – Как тебе?

Филипп медленно подошел к ней, потом мягко приподнял подбородок девочки, заставляя ее повернуться к свету. Та затаила дыхание, уставившись на молодого человека в неясном предчувствии чего‑то необыкновенно прекрасного, и по‑глупому прикрыла веки, отчего парень досадливо сморщился:

– Смотри на меня.

Она тут же распахнула глаза, впуская Филиппа в воспоминания, где отражались залитый ярким дневным светом бальный зал, белые легкие занавески, фалдами спускавшиеся к полу. Прыжок и оглушительная радость до дрожи в коленках. В глубине зеленых миндалевидных глаз девочки уже появлялось легкое голубоватое свечение. Нездоровая кожа подростка действительно стала нежнее и чище. Господи, как они не заметили раньше? Снежана, вечный непослушный ребенок, у кого раньше не проявлялось и намека на силу, превращалась в ведьму.

Молодой человек отпустил притихшую девочку и отошел, задумчиво сунув руки в карманы. Его шаги разнеслись по гулкой тишине пустого огромного зала.

Обстоятельство означало одно – Заккери будет на грани помешательства. Сводный брат впадал в ярость от одной мысли, что власть Хозяина семьи может упорхнуть к Лизе или Максу. Теперь к списку конкурентов прибавилась малышка Снежана. Филипп усмехнулся, являясь, как и мать, пришлым в семье, он не претендовал на главенство.

– Родителям говорила?

– Еще нет. – Девочка, ожидавшая восторгов, разочаровано прикусывала губу.

– Думаю, нужно их порадовать. – Хмыкнул Филипп. – Малышка, сможешь изобразить этот фокус за ужином и не расколотить Аидиного сервиза?

 
Девочка пожала плечами, неуверенно улыбаясь.
Филипп с внутренним хохотом уже представлял вытянувшиеся лица родственничков, изо дня в день медленно и со вкусом грызущих друг друга.
 

* * *

К пятнице я чувствовала себя так, словно у меня села батарейка. Бесконечные занятия по истории, высшей математики и логики почти свели с ума. С последним предметом и вовсе возникла заминка: похоже, я оказалась совершенно нелогичным человеком, и даже простые задачи ставили меня в тупик. Препарировать трупы сейчас казалось гораздо приятнее, нежели вникать в тонкие материи мироустройства. Я начинала тихо ненавидеть Горация с античными войнами в придачу, от всей души желая им катиться куда‑нибудь на Колыму.

Паша, всю неделю забрасывавший меня ехидными посланиями, вернулся в город, потребовал внимания и предложил сходить на выставку. Тема ввергала в легкую грусть: «Ведьмы и колдуны», но душа буквально визжала, требуя развлечений.

Мы долго договаривались и объяснялись, как подъехать к факультету. Новый мобильный телефон заголосил надрывную песню любимого музыкального коллектива, и Паша радостно прокричал в трубку: «Мчался бы, как конь ретивый, но на проспекте пробка. Держи крепче свои талмуды. Приеду и спасу», и тут же отключился. Сегодня утром мне пришло видение сильно взволнованного красного, как помидор, парня и неловкого поцелуя. Стало страшно весело и ужасно любопытно, в какой из моментов приятель наконец‑то решится и предпримет, наверное, самый серьезный шаг за нашу многолетнюю дружбу.

Погода наладилась, подарив теплые деньки. Ласковое солнце медленно уплывало за крыши высотных домов, окрашивая небо розоватыми перьями. Молодые люди торопились домой после занятий, переговариваясь и смеясь.

Выйдя на ступеньки, я попрощалась с Катериной, как выяснилось студенткой четвертого курса, и оглядела стоянку, но приятель еще не приехал. Руки ныли от внушительной стопки книг, выданной в библиотеке, плечо подгибалось от тяжеленного рюкзака с литературой, ожидавшей изучения. Ухмыляясь от одного воспоминания о картинке с участием Пашки, я брела к стоянке, рассеянным взором скользя по автомобилям. Рядом со знакомым серебристым Мерседесом сегодня стояло черное спортивное купе, такое замызганное, словно на нем гоняли в дождь по вспаханным полям. На грязной дверце какой‑то шутник накарябал пальцем: «Помой меня, я вся чешусь!»

Неожиданно это случилось снова: ноги, как заколдованные, запнулись друг о друга, тело вывернулось в невероятную загогулину, пытаясь удержать равновесие, но кипа знаний в рюкзаке и в руках победила. Книги разлетелись в разные стороны, выворачиваясь страницами наизнанку и ломая корешки. Мобильный телефон, будто к нему подвязали крылья, выскользнул из рук и, описав красивую дугу, шлепнулся на лобовое стекло черного автомобильчика с такой силой, что разлетелся на части, оставив после себя след из мелких трещинок и дырочку, похожую на пулевое отверстие.

– Че‑о‑орт! – Только и смогла прошептать я в ужасе, прикрывая ладошкой открытый рот.

– Отличная шутка, Зак! – Донеслось злобное рычание и вслед ему довольный хохот за спиной.

Рядом с машиной появился высокий худощавый парень в рубашке с закатанными рукавами. Чтобы не смотреть на него, я поспешно присела, лихорадочно собирая книги и уронив с плеча рюкзак. У меня горели щеки, уши и даже шея.

– Мне очень жаль! Очень жаль! – Бормотала я, как сломанная шарманка, не смея поднять взгляда на хозяина испорченного автомобиля.

Неожиданно мужская рука с длинными красивыми пальцами и запястьем, скрытым за широким кожаным ремешком часов, схватилась за тот же учебник, что и моя. Я резко вскинулась. На меня смотрели большие васильковые глаза под черными бровями, идеальное лицо молодого человека оказалось совершенно спокойным. Волосы в небрежной стрижке падали на лоб. В следующее мгновение в голове вспыхнула яркая четкая картинка:

 
«… Огромная спальня, смятые простыни, приглушенный свет, темные портьеры. Горячие руки, приоткрытые губы. Красивое напряженно лицо, и синие глаза полные нежности, ожидания, удивления…»
От неожиданности я отпрянула, неловко усевшись на асфальт. Меня затрясло и стало очень неудобно. Видение, буквально кричало о физической близости. Кажется, щеки побагровели, совсем как кумачи, если не ярче.
 

– Я помогу. – Предложил парень вкрадчиво, собирая учебники, и когда снова раздался ехидный смешок, покосился мне за спину.

– Извините. – Я боялась смотреть на него, чтобы случаем снова не пригрезилось нечто возмутительное, и поднялась, разглядывая носы потрепанных кед. Моя рыжая макушка как раз достала до подбородка молодого человека. – Я не грациознее слона в посудной лавке! Давайте договоримся, я оплачу замену стекла…

Даже без знания логики и высшей математики становилось понятно, что понадобится лет восемьдесят, чтобы накопить жалкую стипендию на запчасти к дорогой игрушке.

Не обращая внимания на мой лепет, парень разражено всучил мне стопку книг. У меня вышло только кивнуть в знак благодарности и поспешно подставить колено, когда башня из учебников угрожающе накренилась.

– Твой? – Молодой человек с искренним омерзением зажимал двумя пальцами разбитый мобильный телефон, у которого микросхема отвалилась от корпуса, и по асфальту рассыпались кнопки. Одна циферка чудным образом провалилась в дырочку на стекле автомобиля и одиноко лежала на черной «торпеде».

– Ээээ, был. – Смутилась я, запнувшись. – Новым.

Пока в моей голове складывался удобный предлог для побега, красавчик внимательно заглянул в мои бегающие от конфуза глаза, и неожиданно спросил:

– Тебя ведь Катя зовут?

– Что? – Опешила я, как если бы он вылил мне на голову ведро ледяной воды, а потом насмешливо хмыкнула, дернув уголком рта: – Ну, да. Катя.

Признаться, Пашка не нашел лучшего времени, чтобы вкатить на стоянку, едва выруливая в узком пространстве. Он остановился рядом с нами и опустил стекло у пассажирского сиденья. Из окна на меня смотрела его круглая улыбчивая физиономия с порезанной при бритье щекой и большим сломанным носом.

– Сашка, привет! Закидывай в машину свой гранит науки!

 
Я испуганно оглянулась на брюнета, от удивления у того изогнулась бровь.
 

– Это тоже. Твое. – Он поднял с помятого капота развалившийся на отдельные потрепанные листики том Бердяева и положил поверх стопки в моих руках.

– Да, спасибо. – Я поспешно отвернулась, вывалила учебники через окно в салон автомобиля приятеля и передала ему рюкзак. – Ладно, ты езжай, я через полчаса буду.

– Хорошо. Значит, через час жду. Ты красная, как пионерский галстук. – Весело подмигнул Пашка, измываясь.

Приятель искренне считал мой страх перед легковыми автомобилями легкой формой шизофрении, но лишний раз не спорил.

Я почти бежала к метро, обгоняя студентов, и шкурой ощущала внимательный взгляд, буравивший точку между лопаток.

К тому времени, когда я добралась до выставки, проходившей в старинном кирпичном здании, напоминавшем логово с привидениями из фильмов ужасов, то солнце окончательно спряталось, нагнав прохлады. На фасаде дома, бывшего прежде пивоваренным заводом, висел огромный плакат с изображением прекрасной полуобнаженной женщины на метле, за ее спиной скалилась полупрозрачная физиономия Бабы‑Яги. Паша стоял, прислонившись к капоту седана и, кажется, сильно утомился ждать. Увидев меня, он просиял:

– Да, ты делаешь успехи, брат. Опоздала всего на двадцать пять минут!

В маленькую узкую улочку не торопились пешеходы, и двери в здание выглядели безжизненными. У меня возникло ощущение, что этим вечером мы оказались единственными сумасшедшими любителями потусторонней чепухи, желавшими пощекотать себе расшатанные нервы.

– Ты чего такая задумчивая? – Пашка чмокнул меня в щеку, от него пахло сладким одеколоном и сигаретами.

– Гранит науки оказался тяжелее, чем я могла предполагать. – Призналась я, приглаживая волосы. Как ни странно, сегодня рыжие пряди лежали аккуратно, а не торчали в разные стороны.

– В смысле?

Взявшись за руки, мы направились к стеклянным дверям, которые для нас гостеприимно открыла вполне живая мумия, замотанная в серые бинты. Фойе выглядело очень колоритно: в погруженном в полумрак помещении застыли подсвеченные восковые фигуры графа Дракулы и очаровательной вампирши, выставившей длиннющие клыки. С потолка в самом центре, где обычно висит люстра, болтался на веревке самоубийца. Я округлила глаза, похоже, развлечение окажется гораздо нелепее, чем представлялось вначале. Как раз в духе Паши, он любил подобные зрелища до дрожи в коленках.

– В смысле? – Задрав голову, я рассматривала вытаращенные глаза куклы, изображавшей висельника. – Помнишь черное спортивное купе?

– Угу. – Хмыкнул в нетерпении приятель.

– Так вот я расколотила мобильный телефон. Он как‑то очень неудачно упал и разбил этой машине лобовое стекло.

– Как разбил?

– Вот так, сама не понимаю как. Это же телефон, а не камень. Был.

– А я‑то думал, что тот красавчик приставал к тебе. – Протянул приятель в притворном сожалении. – Как увидел, несся на всех парусах спасать подругу детства, а оказывается наоборот.

– Как ты думаешь, сколько стоит стекло у «Ауди»? – Я с надеждой покосилась на довольно улыбавшееся круглое лицо Паши.

– Признайся, Антонова, тебе так понравилась его машина, что зависть взяла? – продолжал он ерничать.

– Не смешно!

Столкнувшись с мохнатыми лапами, незаметно и подло высовывавшимися, я отскочила и налетела на приятеля, испуганно охнув.

– Здорово, да? – радовался тот, впившись жаждущим взглядом в портрет полуобнаженной женщины.

– Надеюсь, что меня не заберут отсюда смешливые парни в белых халатах. – Буркнула я себе под нос, оглядывая очередной темный зал с множеством картин на стенах.

Со всех сторон на нас смотрели прекрасные печальные ведьмы, одинокие и легкие. На полу светилась нарисованная специальной краской шестиконечная звезда, заключенная в круг. Из динамиков лилась тревожная музыка, добавляя жути. Как ни странно посетители на необычной экспозиции имелись, и они, словно зомби, проходили от картины к картине, задумчиво разглядывая портреты, и перешептывались, делясь впечатлениями.

Незаметно кружа по залам, приятеля я потеряла, скорее всего, зачарованный Пашка застыл перед огромной во всю стену панорамой, изображавшей ведьмовской шабаш. Один из залов посвящался охоте на ведьм, и в центре стояло старинное пыточное устройство, на котором распинали несчастных, случайно названных колдуньями. «Дыба» – прочитала я объяснение на подставке.

Картина, рассказывающая о сожжении, повергла меня в легкую истерику. Перед глазами снова вспыхнули красноватые язычки пламени, облизывающие капот раздавленного автомобиля, и вид моих залитых кровью порезанных разбитым стеклом рук на нелепо смятом руле…

Не долго думая, я спаслась бегством, оказавшись в новом зале, где рассказывали о сказочных ведьмах. Тут же имелась и ступа Бабы‑Яги с метлой.

Выставка начала меня утомлять, а ноги загудели. Я уже решила найти загулявшегося приятеля, как взгляд упал на одну из картин, и сердце пропустило удар. С портрета в зал бросала холодный и высокомерный взор прекрасная ведьма с большими глазами невероятного василькового цвета. «Аида Вестич. Семья клана воздуха» – значилось на надписи. Непроизвольно я сделал шаг к изображению в богатой раме, вспоминая очи блондина из кафе, и у хозяина испорченной машины глаза имели точно такой же необычный оттенок. В животе нехорошо кольнуло. Снова в памяти возник образ летящего камнем мобильного телефона и моя неуклюжесть, характерная для балерины со сломанной ногой…

– Красивая? – Донесся до меня низкий приятный голос.

Я подпрыгнула от неожиданности и отпрянула от портрета, резко оборачиваясь. Нахмурившись, рядом со мной стоял парень, автомобиль которого пострадал моими усилиями.

– Ну, в некотором роде. – Старательно избегая колючего взгляда, пробормотала я и снова покраснела, костеря себя.

– Что ты тут делаешь? – В его тоне прозвучало обвинение, будто он застал меня над корзиной с его грязным бельем.

– У меня друг любитель подобной чепухи. – Неопределенно махнула я рукой, изучая пуговку дорогой рубашки как раз под расстегнутым воротничком.

– Друг, значит? – Теперь в голосе слышалась насмешка.

– Ну, да. – Язык заплетался. – Я таких выставок не понимаю, мне больше фотографии… – Смутившись окончательно, я кашлянула. – Нравятся.

Парень недоверчиво изогнул бровь, разглядывая мою рыжую шевелюру так, будто она являлась ободранным лисьим хвостом на воротнике престарелой кокотки. Только усилием воли удалось подавить желание поправить непослушную копну.

– Сашка! – Паша как всегда появился очень вовремя и спас от позора. – Я потерял тебя! О! – Увидев парня, обрадовался он, как последний идиот. – Привет! Она сильно испортила машину? Да? – Приятель фонтанировал глупым юмором. – Она умеет.

 
Парень сморщился, вероятно, не оценив шутку.
 

– Павел. – Неохотно представила я, кивнув в сторону приятеля.

– Филипп. – Красавчик пожал дружелюбно протянутую ладонь, и отчего‑то показалось, что сейчас он выйдет в туалет и помоет руку до локтя.

– Ну, нам пора. – Я улыбнулась, подталкивая Пашку вон из зала. Тот упрямиться не стал и быстро засеменил на выход.

– Филипп, вот ты где! – Услышала я за спиной девичий голосок, жеманно растягивающий слова, но не обернулась, хотя умирала от любопытства.

От оскорбительного тона короткой беседы в душе остался неприятный осадок.

 
Значит, Филипп… Глупое какое‑то имя.
Пашка повел себя, как настоящий рыцарь – оставил машину у музея, собрал мои учебники и потащился со мной в другой конец города на метро. Всю дорогу он выглядел задумчивым и помалкивал, похоже, собираясь воплотить в жизнь видение, внезапно переставшее меня веселить. Мысль о его неловком поцелуе заставляла содрогнуться. Словно проклятая, я вспоминала васильковые глаза, приглушенный свет и смятые простыни.
От подобного бреда мои демоны снова захохотали страшными голосами.
 

– Зайдешь? – Я запрокинула голову, проверяя окна, но свет не горел, похоже, родители еще не вернулись.