Текст книги "Девушка и Ворон (СИ)"
Автор книги: Марина Кравцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Воронов чуть приобнял ее – и не встретил сопротивления.
– Я научу, – ответил он. – Но ты сама к себе прислушайся. И пойдем в дом, Лиза, что на траве сидеть – простудишься. Я понимаю, ты в смятении, но и гордость в тебе говорит. Тут надо все хорошенько обдумать. И не считай себя теперь неуязвимой. Ты все же остаешься человеком. Как и я.
Глава 12. Две сестры
Мать Аркадия, игуменья Ивановского монастыря, никак не могла уснуть. За долгие годы монастырской жизни она привыкла проводить часть ночи за молитвой или духовными книгами, но сегодня сон и вовсе не шел. Ей сейчас хотелось просто поговорить с Богом, посоветоваться, задать вопрос и смиренно ждать ответа, зная, что он непременно будет…
Скромная келья, освещенная мягким светом лампад, была тесной, но матушка любила ее. Аскетизм она не ставила себе в праведность. Сколько себя помнила – хотела именно этого, чтобы ничто не отвлекало от молитв, от чтения, духовного созерцания… Вранье, что в монастырь уходят из-за бед или любовных неудач. Попытаться-то можно, но станешь ли и вправду монахиней? В монастырь идут только к Богу – в этом мать Аркадия, в миру Анастасия Дмитриевна Зарянина, была убеждена и никогда не спешила благословлять на постриг девиц и молодых женщин, всегда повторяя: «Лучше будь мирянкой хорошей, чем плохой монашкой». Вот и в Кате Вересовой она не видела будущей инокини, и невзирая на то, что девица – бесприданница, была бы рада ее браку с Алексеем. А тут такое вот стряслось…
И мысли невольно обращались к прошлому…
Старинный барский дом, светлая горница, две пригожие темноволосые девочки играют на густых медвежьих шкурах на полу… Бабушка подзывает их, и когда они уютно устраиваются рядом, достает шкатулку… сестры склоняются над ней. Чудесные украшения из малахита – серьги, бусы и тяжелый перстень с причудливым узором на камне… Младшая, Варенька, тянется к серьгам, старшая берет бусы.
– Ну а перстень, – говорит бабушка, – достанется той из вас, что раньше выйдет замуж. Так матушка ваша повелела.
– Стало быть, – произносит Настя нежным голоском, – перстень будет Вареньки. Я в монастырь уйду. А из бус сделаю четки.
Варя смеется – монастырь, виданное ли дело.
А вот поди ж ты, все сбылось. Повзрослели сестры, бабушка отвезла их к родне в Москву, и к Настеньке сразу же посватался завидный жених. Она не ответила ни «да» ни «нет», просто исчезла в одну из ночей. С трудом ее нашли в старом монастыре, куда девушка, сбежав из Москвы, добралась с обозом. Анастасия наотрез отказалась возвращаться домой. Отвергнутый жених подумал-подумал – да посватался к Варе. А Варенька и рада! Она – не старшая сестрица, глупостей не натворит.
Как потом узнала Настя, ставшая в постриге Аркадией, замужеством своим юная Варвара Дмитриевна была очень довольна, хотя мужа не любила, но упивалась обожанием, которое быстро сумела ему внушить. Насте еще раньше казалось, что в доставшемся Варе малахитовом перстне скрыта какая-то колдовская сила. Давно уже для нее не было тайной, что их с Варей матерью была сама Малахитница – превеликая затейница, Медной горы Хозяйка. Варвара Дмитриевна незадолго до смерти приехала в монастырь к сестре и долго-долго рассказывала ей свою жизнь, открывала тайны души. И сейчас мать Аркадия словно видела перед собой яркие сцены из прошлого, благодаря разговору с Алексеем тихо поднявшиеся из глубин памяти…
Уже рассвело, когда за дверью послышалось негромкое:
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас…
– Аминь, – ответила матушка.
Вошла Катя, бледная и осунувшаяся.
– Что это ты какая… – встревожилась игуменья, – плохо спала, Катюша?
– Вовсе не спала. Позвольте, матушка… в грехе хочу покаяться.
«Да какие у тебя грехи», – подумала настоятельница. Вслух не сказала, но Катя как будто прочитала ее мысли.
– Чужую беседу под дверью подслушивать – всегда грех. А я вчера подслушала.
– Вот оно как. Ты присядь, присядь…
Катя скромно примостилась на деревянном стуле возле рабочего стола матери Аркадии. На столе – ворох отточенных перьев, массивная бронзовая чернильница, различные бумаги и объемные книги, среди которых есть и старинные, рукописные…
Матушка не спешила с ответом. «Так и надо, наверное, – подумалось ей. – Она знает… пускай знает!»
– И что же ты услышала, Катя?
– Вы с Алексеем Никитичем разговаривали… обо мне даже речь зашла. И вы с ним, со мной ни о чем не посоветовавшись, сами все за меня решили.
«Тихоня-то тихоня, – подумала мать Аркадия, – да вот в таких-то твердости порой поболее будет, чем в бойких и дерзких».
– А ты что же, голубушка, – произнесла она вслух, – не согласна с решением моего племянника?
– Не согласна, – твердо ответила Катя.
– И замуж бы за него пошла?
– Пошла бы, матушка. Только если я его тайну теперь ненароком узнала, то и он должен знать обо мне все. Что деток у меня никогда не будет… Но, поверьте, у меня и в мыслях нет воспользоваться смятенным состоянием духа Алексея Никитича. Он еще раньше оказывал мне знаки внимания, но я считала, что не пара ему, что он всегда может жениться на богатой и здоровой девушке. А теперь вот он себя чудовищем считает… и мне хотя бы поговорить с ним… объясниться.
– Любишь его? – спросила матушка Аркадия, задумчиво вглядываясь в лицо Кати. Та не замедлила с ответом.
– Люблю.
– И не испугаешься? Мы-то с тобой его в драконьем облике не видели и судить не можем… Но, полагаю, и впрямь надо бы вам объясниться… Хорошо, Катерина. Отправляйся в Яблоньки и передай Алексею Никитичу от меня письмо. Я как раз писать ему собиралась. Тогда уж все и обговорите промеж собой. А потом, мой совет, возвращайся в Чудногорск и подумай хорошенько. И глупостей не делай… Темное дело сотворила моя сестрица, я знаю. И это наследие много дурного может в себе нести.
– Тем более мне надо быть рядом с ним, – убежденно проговорила Катя.
– Тогда, голубушка, помолись-ка в храме да собирайся в дорогу. Я дам тебе кого-нибудь в попутчики. Сюда уже не вернешься?
Катя покачала головой.
– Да уж, чувствую я, в каком ты смятении… А пока собираешься, я письмо напишу. Алеша все в подробностях должен знать… все что было.
Глава 13. Тайны былого
Было это сорок с лишнем лет назад. На землю опустилась одна из черных ночей, самая злая – ноябрьская. В эту ночь черное колдовство удавалось лучше всего, но его еще можно было и усилить, если прийти ворожить в особое, таинственное место.
Одним из таких мест были Чудо-горы – так назывались холмы, возле которых возник когда-то Чудногорск. На вершине одного из них стояла Варя Измайлова, зябко куталась в соболью шубку и задумчиво смотрела вдаль, на сонную деревню, погруженную в беззвездную темень. И только отдаленный Ивановский монастырь уютно светился окнами келий. В одной из них молится, наверное, сейчас за Варю родная сестра Анастасия – монахиня Аркадия…
– Да как бы не помешали мне сейчас твои молитвы, Настенька, – усмехнулась Варя.
Она думала о своей судьбе, загадывала себе еще лучшую долю. Уже успела заскучать в законном браке, но и тут перстень помог – легко завела тайного дружка и тоже не прогадала. Немецкий барон, красавец и богач, и было в нем что-то очень, очень, непростое… Вскоре Варенька узнала его тайну, и показалась ей она хоть и страшной, но безумно притягательной.
И сейчас она ждала здесь именно барона, но появился вдруг огромный черный ворон. Словно ниоткуда – его как будто сама тьма выпустила на холм. Ворон уселся на плечо Варвары, и она поморщилась.
– Не дури, царевич, сойди с моего плеча, не то разболится от этакой тяжести. Ты, чай, не обычная птица.
Ворон не стал упорствовать, слетел на траву и обернулся черноволосым юношей невиданной красоты – сверкают глаза в пол-лица, звезды горят на висках, длинные волосы развеваются на ветру, сдерживает их лишь светящийся обруч. Шелковая рубашка навыпуск затянута серебристым поясом с пряжкой в виде месяца, высокие сапоги мягко поблескивают в темноте. Весь он сияющий – светлый и темный одновременно.
– Думал, рада мне будешь, другу давнему. Я ж пролетом тут, спешу в Тумарино, где меня любимая женушка дожидается с сыном Ванечкой.
– А я и рада, Ворон Воронович! Вот только если Максимилиан тебя здесь в человечьем облике застанет – радости ох как поубавится. Хотя тебе-то что сделается…
– Не поверит твой полюбовничек, что ты еще младенцем играла с моими перышками?
Варя вздохнула.
– Он-то, может, и поверит. Только за тайну свою испугается. А я такое дело затеяла… нельзя мне рисковать понапрасну.
– Расскажешь, что задумала? Нечасто увидишь, как дочь Малахитницы на чудо-горе ворожит… или тут не обошлось без ведуньи, с которой я тебя познакомил?
– Не ворожба здесь… другое. Ох, не терзай, Ворон Воронович, оборачивайся давай поскорее. И так уж я извелась – выйдет ли по моему?
– Хорошо, Варенька. Я вон за тем кустиком схоронюсь, в такую-то темень птицу-ворона никак не разглядеть.
И красавец сделал как говорил.
Прошло еще немного времени. Повеяло стылым, не осенним холодом, и приблизилась как будто бы темная туча. Огромное кожистое крыло коснулось замерзшей щеки Варвары, и на холме приземлился дракон, сверкнув во мраке зелеными глазищами. У него было узкое тело, блестящее черной чешуей, и наросты на голове наподобие рогов.
– Наконец-то, Максимушка, – тихо сказала Варя.
В человеческом обличье дракон оказался рослым, щегольски одетым молодцем, да еще и франтом – соболья шапка, плащ оторочен мехом, под плащом – камзол в бриллиантах.
– Заждалась меня, моя красавица?
Голос у него был звучный, говорил он по-русски легко и правильно, но с акцентом.
– Я, Максим, терпеливая. Рада, что прилетел.
Максимилиан обнял женщину за плечи, привлек к себе.
– А вроде бы и не рада… Неужели так сильно боишься?
– Не боюсь, – ответила Варвара, не опуская глаз. – Дай мне свой дар, и пусть все будет, как сговаривались.
Барон провел кончиком пальца по изгибу черной брови, слегка тронул чуть припухлые губы…
– Смелая ты. Дерзкая, отчаянная… за то и полюбил.
– Чего же ты ждешь?
– Думаю… Признаться, опасаюсь немного волшебных ваших холмов. Странная, незнакомая мне магия… но для ритуала необходимо сакральное место, иначе доподлинно не сработает. И если уж решились…
Из-под полы своего роскошного плаща Максимилиан достал небольшую бутылочку и золоченый, украшенный рубинами, бокал. Варя с интересом за ним наблюдала.
– А скажи мне, друг сердечный, обмана не будет?
– Какой же тут может быть обман… Я люблю тебя, Варя.
– И будет все так, как ты говорил? Муженька моего изведешь и женишься на мне?
– Непременно женюсь, почему ты вдруг засомневалась? Увезу тебя в свой родовой замок…
– Да я… так. Не бери в голову, Максим. Давай уж начнем.
Тот кивнул, сосредоточился. Прозвучали странные слова на непонятном языке, жестком, неприятном на слух.
– Пей, – сказал барон наконец, наливая из бутылочки в бокал чуть светящуюся темную жидкость и подавая Варваре Дмитриевне. – Пей, моя нареченная, прими в себя мою суть, будь мне верной подругой, будь моей избранницей.
Если что-то и дрогнуло у Вари внутри, она этого ничем не выдала, взяла бокал и молча, лихо осушила его, словно чарку хмельного вина.
Но вино это не было добрым. Варе показалось, что она умирает, только была то не смерть, нет – обновление плоти, изменение всего ее существа. Словно ледяной вихрь вмиг захватил душу, вырывая сознание из тела и бросая куда-то в неведомое, в запредельные миры… В глазах померкло, сердце зашлось, Варя упала на холодную землю, недвижимая, бесчувственная. Но Максимилиана это не смутило. Он склонился над нею…
– Ничего, – сказал он, приподнимая женщину и гладя по щеке. – Так всегда бывает. Скоро пройдет. А я… мне вот что-то худо вдруг стало… непонятно это… тревожно.
Варя и вправду вскоре очнулась, приподнялась, опираясь на руку Максимилиана, но не сразу осознала, что с ней случилось. Когда же снова зазвучал его вкрадчиво-сладкий голос, она вспомнила все.
– Как ты, моя нареченная?
– Я-то… – она засмеялась. Смех был жестокий, недобрый. Я – лучше не бывает. А вот как ты, Максимушка?
– Странно ты как-то говоришь, Варенька… Мне как будто нездоровится. И боль в груди… Что происходит?
– Обманула я тебя… – с упоением заговорила Варвара, и в ее голосе послышалось торжество. – Пока ты спал, пробралась в горницу, где ты ворожишь, и толику своего порошка подмешала в твое зелье, как меня научила ведунья. И потому оно, на твоей крови настоянное, не частицу твоей оборотнической силы мне передало, а всю, всю я ее из тебя выпила! Не нужен мне муж-дракон, который помыкал бы мной до смерти, я сама теперь себе хозяйка, а ты ничего и сделать не сумеешь!
Варя глубоко вздохнула, закрыла глаза, ушла в себя… воздух вокруг нее задрожал, сгустился серебристым туманом, окутывая как коконом. И в тот же миг вырвалась из тумана драконица, яркая, изящная и легкая, взмыла в небо…
Максимилиан попятился в непритворном ужасе. Не Варвара его напугала, но то что он почувствовал от нее – мощь, которой не ожидал, и то, что ощутил в себе – неожиданную беспомощность, слабость. Он попытался обернуться драконом – и не смог. Бросился бежать с холма, словно хотел догнать Варвару, – да споткнулся, свалился с кручи… До смерти не расшибся, но сознание потерял и потом долго не мог вспомнить, что с ним стряслось…
Ворон догнал Варю в полете, вместе они снизились в лесочке и одновременно превратились в людей.
– Вот что я такое сейчас увидел? – заговорил царевич. – Право, не ожидал. Он хотел тебе часть своей драконьей силы передать? Чтобы сделать женой?
– Ну да… – Варвара тяжело дышала, ее глаза пылали, в них до сих пор проглядывало что-то нечеловеческое. – Хотел, чтобы я ему сына-дракона родила… И провела же я его!
– Вот же… а я помню, что твоя матушка желала, чтобы вы с сестрой обычными людьми оставались, волшебства не знали… Даже заклятие нужное на вас наложила, – задумчиво произнес Ворон Воронович. – А ты иной способ нашла. И, наверное, сдерживающие чары Малахитницы тоже разрушились… Признайся, приворожила немца?
– Само собой.
– Зелье на крови, – Ворон покачал головой. – Ну и глуп же он. Да и вообще дурное оно, колдовство заморское. А что баронессой-то стать не захотела? – теперь он явно поддразнивал Варю. – Жила б себе в неметчине, в громадном замке, припеваючи.
– Да сдалась мне, царевич, та неметчина! Это сейчас он перед мной ужом вертелся и по земле расстилался, а стала бы женой, засадил бы в четырех стенах, как в темнице… да и что мне, я по-ихнему ни слова не умею. А тут сама себе баронесса – сколько душ под моим началом, муж ножки целует, а теперь вот – и силища, о которой и не грезилось.
– Коварная… А сделала бы, как он хотел, – потом бы сказки рассказывали о том, как дракон красавицу похитил и утащил в нечистые земли. Про меня вон тоже все время болтают, мол, девчонок таскаю. Надоело. Ни одной не взял за себя против воли. И всех любил, всех до единой. Ладно, пора мне. Приезжай… теперь уж прилетай в Тумарино. Посмотришь на моего Ванечку, он уж подрос… Послушай, Варя, а твои-то будущие дети?
– А что?
– Смотри, чтобы не попрекнули потом. Может быть, не зря от вас Малахитница силу свою прятала.
Варвара усмехнулась.
– Не попрекнут.
Глава 14. Тревожная ночь
Таисья не видела, как Федор увез Лизу из-под носа у Шатуна. Оборвав свою песню, она обернулась кошкой и поспешила прочь из рощицы, прочь из сада… вновь под окна барского дома… хотя теперь-то что ей делать здесь без Лизы?
– Предала я тебя, барышня… – шептала вновь принявшая женский облик Таисья, прислоняясь спиной к стене дома. И мысль была одна: этот светло-зеленый дом с кружевными белыми наличниками, такой красивый, такой веселый – осиротеет он теперь без Лизы…
– Они бы и без меня… – твердила она сама себе вслух. – И что же… все равно бы ей замуж выходить… уж не такой, как она, вековушкой-то сидеть…
Вспомнился вдруг красавец-барин, черноволосый и статный, засматривавшийся на Лизу на праздничных гуляниях – а барышня-то ничего и не замечала! Барин был непростой, явно отмеченный волшебством… И может быть…
Мысли перескакивали с одного на другое.
– А она сопротивляться станет как очнется… характер таков. Что же с ней сделают… что ж это я…
И сколько ни искала себе Тая оправданий – только хуже ей становилось. Она и сама не знала, сколько простояла так, и вдруг – возня у ворот, голоса… Явно карета подъехала… барин вернулся?
Таисья похолодела – что теперь будет? Не сейчас, так утром он поймет, что дочь исчезла… И вновь маленькой кошкой промелькнула бывшая горничная в высокой траве, успела увидеть, как поспешно взбегает Алексей Никитич на крыльцо. Она скользнула в дом… прошла за барином на мягких бесшумных лапках… Вот и Кузминична, маленькая старушка с неизменной клюкой – ею она, когда не в духе, грозно замахивается на дворовых.
– Спит Лиза?
– Не знаю, батюшка. Сходить посмотреть?
– Сходи, Кузминична, увидеть хочу дочь поскорее…
Вот и все… Таисья вновь покинула дом, убежала в сад, там опять стала человеком… человеком ли? Нет. Она смотрела на свои руки и даже в темноте видела, какой мертвенно-белой и едва ли не прозрачной становится ее кожа, как вены с темной, неживой кровью проступают от запястий к локтям. Коса расплелась, всклокоченные черные волосы упали на лицо, в котором уже не было ни кровинки, и Таисья засмеялась диким, нечеловеческим, пугающим смехом, прежде чем броситься бежать в сторону леса, чтобы оставить этот дом позади – навсегда…
Но этот жуткий смех никто не услышал – в господском доме уже стоял переполох, с воплями бегали дворовые, кричали на все голоса, причитали, звали барышню. Ночь озарилась светом факелов… Кто-то куда-то поскакал на лошади. Алексей Никитич то появлялся во дворе, то вновь скрывался в доме, в руках у него был пистолет, с которым он, кажется, не знал, что делать.
Наконец, искать Лизу кинулись по окрестностям. В саду же и в рощице никого не застали – ни Таисью, ни Шатуна…
Шатун еще до всего этого переполоха очнулся в полном одиночестве среди молоденьких дубков. Башка трещала, что б ее!.. Таисья его так приложила? Нет, тут явно мужская рука постаралась. Где ж эта растреклятая русалка… ну да шут с ней. Понять бы, что стряслось. Лошадь, кажись, увели. Видать, и барышню умыкнули. Ежели вернули домой, так теперь нее не добраться. А увезли куда – и того хуже.
«Тьфу ты пропасть, опять незадача, – думал Шатун. – Так, чего доброго, Чалый совсем доверять перестанет. А платит он хорошо, досадно будет, коли развязаться захочет».
Шатун дураком не был, бросаться что-то делать, не подумав, он не собирался. А думы были невеселые. Он точно знал: когда Тая привела к нему зачарованную барышню, рядом никого не было. Да и самой русалки тоже – ее голос звучал вроде бы в отдалении. Это что же, кто-то возник словно ниоткуда? А если и в самом деле… Степан знал только одного человека, который так вот умел…
В свое время совсем еще молодой Федор Воронов немало покуролесил, и хотя лихих дел не творил, но некоторые поединки с его участием проходили так странно, что убитых выставляли жертвами разбойников. А то и вовсе приходилось прятать тела. При таких-то сомнительных обстоятельствах Шатун и познакомился с Вороновым. И однажды понял, что этот мальчишка имеет над ним таинственную власть. Потомственный оборотень, мало того – внук царевича из Запределья, он мог повелевать проклятыми оборотнями, когда те были в зверином обличье. Ворон – птица странная, небо с землей связывает, жизнь со смертью – так говорят в народе. В черные ночи Воронов не раз сдерживал самые страшные выходки колдунов, сам он их ничуть не боялся. Но случайно ли в ту апрельскую ночь занесло его в Лебяжью рощу? Значит, в ту же сторону летел, куда Шатун вез тогда господ, то бишь к измайловскому дому. Носится Ворон за Лизкой этой повсюду, вот и все, – догадался Степан. Да пропади оно все пропадом.
Пешком вернулся в ближайшую к Яблонькам деревеньку Елисеевку, где на постоялом дворе ждала его жена Дарья.
Лесовичка была невысокая, крепкая женщина лет немало так за тридцать, с лицом румяным и круглым, как у купчихи. Носила она цветные платки и яркую расшитую душегрею, и был бы у нее совсем безобидный вид, если бы в маленьких глазах под дугами русых бровей не проскальзывало порой что-то жесткое и колючее.
Она, то хмурясь, то усмехаясь, помогла мужу, перевязала и заговорила его рану, а он как на духу поведал ей о своей неудаче и поделился сомнениями.
– Воронов, – отрезала Дарья. – Больше некому. Верно мыслишь, Степушка. Сиди здесь, никуда не суйся, ни во что не встревай. А я-то уж Яблоньки, разузнаю, как там да что.
Вернулась Дарья уже засветло и торжественно вручила Степану большое черное перо.
– В барском саду под яблоней нашла. Смекаешь? Перышко-то черней да покрупнее будет, чем у простой птицы. А что у Измайловых-то творится, мамонька моя! Все на ушах! И правда сгинула девчонка. Ищут. Умыкнул ее твой Воронов, как пить дать. Надо бы туда возвратиться, может, еще что узнаю.
– Чалому бы весточку послать, – угрюмо изрек Шатун, рассматривая корявый древесный пол. Тут был для него еще один источник унижения – Дарья была грамотной, а он ни писать, ни читать не умел.
– Подождет твой Чалый, не помрет небось! Дай сперва разузнаю все путем. А там и придумаем, как бы выкрутиться и все ж хоть малость какую урвать с этого дельца. Эх, найти б на Федьку управу – прям полегчало бы!
