Текст книги "Девушка и Ворон (СИ)"

Автор книги: Марина Кравцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 8. Яблоневый сад

Царевна-Лебедь, вспоминала Лиза, была женой одного из царевичей московских, Георгия. Царевич рано умер, и супруга его исчезла, но их сын на Москве все-таки поцарствовал. А стало быть, в нынешних правителях российских течет лебединая кровь… Интересно, умеют ли они превращаться в лебедей? Почему-то Лизе сложно было представить в образе дивной птицы великого князя Александра Константиновича. Думать о нем сейчас было неприятно, она надеялась только, что он забудет о ней, если еще не забыл. Перстень, как советовал Воронов, спрятала подальше. Поначалу, правда, долго приглядывалась, где ж тут чародейство? Ничего, конечно, не увидела, но Федору Ивановичу она поверила.

Воронов… пока ехали в Яблоньки, Лиза все высматривала его из окна кареты, и очень скоро научилась отличать – он был крупнее обычных птиц и как-то… чернее? Он летел за ними. Весь путь… неустанно. А в нем ведь тоже царская кровь, только другая… На море-океане, на острове Буяне, на семи дубах… Это тоже поди в Запределье. Вот ведь как душа теперь томится!

Она ничего никому не рассказывала – умела держать в себе сокровенное. Теперь Лиза другими глазами смотрела на поля, леса, деревеньки, мимо которых они проезжали… А вдруг где-то среди них есть место особое, потаенное? Откуда можно в волшебный мир попасть… вот бы туда снова хоть на пять минут!

А сейчас Лиза гуляла по яблоневому саду поместья Измайловых. Погода стояла теплая, но уже вечерело, и девушка накинула шаль поверх шерстяного платья. Она глядела на нежную поросль травы, на развернувшиеся из почек листочки – и вспоминала Лебединый край и Хрустальное озеро. А Воронов говорил что-то о том, что бабушки ее не простые… неужели и правда ведьмы? Этого Лиза не хотела, она не любила темного колдовства. Волшебство ведь совсем другое… Может быть, в ее саду – уж точно самом красивом яблоневом саду во всем свете! – тоже есть волшебство?

Почему не летит Воронов? Он бы так много мог ей рассказать. Она его совсем не боится. Может, зря? В Москве Лизе доводилось слышать о нем дурное, но при встрече показалось, что он человек чести. Сейчас бы они могли поговорить…

Алексей Никитич уехал по делам в Чудногорск, оставив дочь на старую свою няньку, до сих пор живущую в их доме из милости. Впрочем, на смиренную приживалку Кузминична ничуть не похожа, сама ключница ее боится. Если отец вдруг задержится в городе, то и к ее, Лизы, дню рождения чего доброго, не поспеет. Хоть и не зовут они гостей, но все же… Вон и пироги уже замесили для праздничного обеда. Что-то тревожит отца, но что – Лиза не могла понять.

– О чем задумались, барышня? – спросила Тая, входя в садовую калитку. – Вечереет, не замерзли бы.

– Ничего, не замерзну… Тая, ты так много сказок знаешь и древних историй, скажи, может ли наш сад быть волшебным?

– Помню-помню, вы здесь птицу Сирин и птицу Алконост встречать собрались, – Тая улыбнулась. – Как по мне, все что хочешь волшебным может оказаться. Не угадаешь заранее.

– А что ты знаешь про Царя-Ворона?

– Ветров внук который? Так вы сами все знаете. Ветрами повелевает, с семи сторон дуют они с острова Буяна и достигают до наших земель.

– Из Запределья приходят?

– Говорят, что так.

– А сын его, Ворон Воронович?

– У того в голове ветер. Девиц похищает, а иные и сами к нему идут. Женится, а жены его не старятся, долго живут, молодыми умирают. А он едва схоронит, уже другую берет.

– А сам живет до сих пор?

– А что ему сделается? Его-то век бесконечный, и сколько девиц у него уже побывало… Ах, незадача!.. – Тая, нахмурившись, смотрела на рукав своей рубахи. – Порвала, за гвоздь в калитке зацепила. Ох, как же..

– А зашить по-прежнему боишься? Машу попроси, скажи, что я велела.

– Смеются девушки надо мной.

– Ну и глупые, что смеются. Я читала, бывают разные непонятные страхи у людей. Кто чего боится. Ты вот иголок… ладно, я тебе новую рубашку подарю.

– Да я попрошу зашить… как прикажете, – Таисья вымученно улыбнулась и перевела разговор на другое. – А что это вы, Лизавета Алексеевна, сказками про воронов интересоваться изволите?

– Да так… Ветер в них, говоришь?.. Против ветра силы нет.

– Ну как же нет. Это мы, люди, не можем обуздать могучий ветер и птицу достать с неба, а с волшебством-то все можно.

– Расскажи!

– Камень есть, самый-самый сильный, Алатырь, из-под него Синь-река течет и, незримая, впадает во все моря, что есть на свете. И вот Алатырь, белый камень, хоть ветер притянет, хоть облако или птицу, или там пчелу с мошкой… да все что по небу летает. Притянет и не отпустит. Не просто так, конечно, слова особые знать нужно.

– Так где он, тот Алатырь…

– До него добраться и правда непросто, но ходят по миру осколки… вот над ними-то и ворожат.

– Откуда ты все знаешь, Тая?

– Старух люблю слушать. Так что, барышня, идете в дом? Кузминична гневается.

– Отец свою нянюшку словно маленький боится, – звонко засмеялась Лиза. – Ладно, пойду уж, не стану сердить старушку. Да и книгу нашла интересную у папеньки в шкафу. Так что и правда, идем, Таичка.

Проводив барышню в ее комнату, Таисья принесла ей малинового чая с крендельками, а потом, уже по темноте, вернулась в яблоневый сад и прошла в примыкавшую к нему дубовую рощицу.

Когда вышел к ней навстречу высокий человек в мужицкой одежде, Таисья запричитала:

– Да что ж житья от вас нет, окаянных, уж думала все, оставили Москву, так не увижу больше рожу твою пакостную… А вы и сюда добрались!

– Тихо, девка, – цыкнул на нее Шатун. – Скажи спасибо, что с тобой мы еще по-хорошему. Слушай, короче. Надо нам, чтобы барышня твоя через час была на этом вот самом месте, а в доме о том чтоб ни-ни! Как ты это уладишь – твоя забота. Не сумеешь – хуже будет обеим.

В темноте глаза Таисьи блеснули зло, не по-человечьи.

– А знаешь что, медведь-шатун. Не исполню я твоего приказа. Довольно и того, что я тебе в Москве про Лизу лишнее болтала. Она девушка добрая. А добра я мало от кого видала.

– Так больше и не увидишь, – усмехнулся Шатун, степенно поглаживая бороду. – Нешто она при себе держать тебя станет, когда узнает, кто таковская ее дворовая девка? А ежели все узнают? Дом господ Измайловых за версту обходить станут!

– Не докажешь!

– А доказать немудрено. Так что? Никто твою барышню обидеть не хочет, замуж по чести берут. А иначе кому она нужна будет, коли еще и слух пустим, какого она рода… Молчишь? Вот то-то и оно.

– Чтоб тебе провалиться, проклятый…

– Не кидайся проклятьями, самой бы туда не провалится, где давно тебя нечистый дожидается. Ну как?

– Ступай. Сделаю как говоришь. Но смотри – как бы тебе самому голову не потерять.

– Штучки твои эти… не пужай, знаю я от них защиту. Через час, не забудь.

И Шатун ушел, посмеиваясь.

Глава 9. Дракон и монастырь

Катю Вересову Алексей Никитич встретил на монастырским крыльце, она выходила из дома, где жили сестры, прижимая к груди огромную охапку красных лоскутных роз. Темная, тонкая до хрупкости фигурка на фоне сахарно-белых стен… Впрочем, на Кате было не монашеское одеяние, а строгое платье и косынка – траур по отцу.

И несмотря на это, ее лицо – утонченное, почти иконописное – просияло, едва она увидела Измайлова. Катя застенчиво улыбнулась, щуря от яркого солнца синие глаза, и поправила выбившуюся из-под косынки прядь каштановых волос, едва не выронив при этом розы. Алексей помог ей придержать букет.

– Спасибо, Алексей Никитич. Матушке Аркадии несу, сестры сделали из лоскутов. К празднику храм украсим. А скоро и за настоящими ухаживать начну.

– В саду работать станете?

– Пока что да. Отец… вы ведь знаете?

Конечно же… В Чудногорске, близ которого и находился Ивановский монастырь, Алексей заходил проведать старого приятеля и узнал, что тот скончался несколько месяцев назад. Сердце не выдержало многолетних бурных возлияний. Как и сам Измайлов, старина Вересов вдовел уже много лет. И теперь его дочь, за которой Алексей Никитич ухаживал перед своим отъездом в Москву, осталась совсем одна без гроша за душой. Монастырь принял ее на первое время.

– Постриг думаете принимать?

– Нет, что вы. Я тихая, но не монашка, – Катя светло улыбнулась. – Но пока поживу тут, пускай душа успокоится. Больно за отца. Помолюсь. А потом… работать пойду, наверное.

Странно, думал Алексей Никитич, ведь она, бесприданница двадцати семи лет, никогда не воспринимала всерьез его галантные заигрывания. Да и сам он не знал, что за чувства вызывает у него эта серьезная тихая девица. А сейчас нахлынули волнение и тоска. Как он прожил в Москве все это время и не стремился назад, к ее лицу, улыбке, взгляду, голосу? И почему именно сейчас… когда это стало никак невозможно…

– Знаете, вспомнилось, – сказала Катя, глядя на розы. – Мне ваша дочка сказку рассказывала про аленький цветочек, краше которого нет на белом свете. И вот делала я с сестрами эти розы и думала про Лизонькины слова, что волшебный алый цветок – он ведь тот самый, райский, что приносит птица Алконост, желая подарить человеку счастье. Взглянуть бы на него… Как она, Лиза?

– Невеста, – Измайлов вымучил улыбку. – Упрямая Лизка моя и разборчивая, Сокольскому отказала и, чувствую, женихов не раз еще отвадит.

– Так хорошо, что разборчивая. Жить-то с человеком ей, не с фамилией, не с положением… Простите, что задерживаю вас болтовней. Вы ведь к матушке Аркадии?

– Да, но сначала вы… Ее уже предупредили, наверное, что я приехал.

Он вежливо пропустил Катю на выложенную светлым камнем дорожку, что вела к домику игуменьи, а сам рад был хоть на чуть-чуть отложить разговор, с которым он шел к настоятельнице, доводившейся ему родной теткой.

…Честное слово, Катя не хотела подслушивать. И не терпела ее прямая скромная натура ничего подобного. Просто сестрам срочно понадобилось по некому вопросу решение игуменьи, а ее келейница куда-то запропастилась. Вот Катю и отправили как знакомицу прибывшего гостя спросить – не пожелает ли матушка ненадолго прервать беседу и выслушать их.

Катя вошла в домик, приблизилась к двери матушкиной кельи и только хотела по правилам вместо того, чтобы постучаться, произнести положенное монашеское приветствие: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас», как вдруг…

– Да, Алеша, ты дракон, – голос матери-настоятельницы был жестким и решительным. – Да, оборотничество унаследованное, но матерью твоей было приобретено недобрым путем, стало быть, проклятье. Но бояться тебе нечего, стань достойным христианином, зла людям не делай, добрее к ним будь. Тогда твоя душа не пострадает. Это как болезнь, Алешенька, придется терпеть.

– Терпеть? – голос Алексея Никитича дрожал и срывался. – Да как же терпеть такое, тетушка? Я вот девушку сейчас встретил на вашем дворе. Я жениться хочу на ней! А как мне теперь жениться?

– Девушку? Катю, что ли? Хорошая была бы пара. Но захочет ли…

– За чудище, за оборотня замуж идти? И слова ей теперь не скажу. Я ведь себя не помнил… человеком себя не ощущал. Только ярость, мощь, разрывающая грудь, готовность всех врагов подавить, хвостом, крыльями забить… и упоение этой силой. Змей крылатый… Ах, тетушка…

Кате, в страхе замершей у закрытой двери, показалось, что Алексей мучительно всхлипнул.

– Плохо, если так, – в голосе матери Аркадии слышалась озадаченность. – Если себя не помнишь, в гневе, в напасти какой можешь обернуться против своей воли.

– Вот в том-то и беда. И Катю такой опасности подвергать… если женюсь… дети…

Долгое молчание. А потом вопрос, заданный Алексеем почти с ужасом:

– А Лиза-то?

– Лиза… Сестра моя, когда открывала душу, рассказывала, что очень непростое было колдовство. По его условиям оборотничество передается из поколения в поколение, но только если родитель будет жив к тому времени, когда чаду исполнится девятнадцать. Именно в этом возрасте Варвара, мать твоя, и стала драконом. А тебе, дорогой, девятнадцать когда уж было… Я давно и думать забыла об этом, решила, что все, не сбылось… А вон оно как. А с Лизой… никто и не скажет наверняка.

– Я… пожалуй, поеду, тетушка, – сдавленно проговорил Алексей. – Прощайте, милая.

– Как? Только ж вошел. И на трапезу не останешься?

– Не до того мне, простите великодушно.

– Ладно, что уж там… поезжай. Отдохни, успокойся, подумай. Возвращайся тогда с Лизой. Маленькой-то ей нравилось у нас – светло, красиво, сестры добрые. Поцелуй ее за меня. И дай-ка благословлю тебя, Алеша. Не падай духом, Христос с нами.

Катя едва успела, отойдя от двери, укрыться в темном уголке. Но Алексей Никитич и в лоб столкнувшись с ней, быть может, ее бы не заметил. Мысли его сейчас были только об одном – девятнадцать Лизе исполнится завтра после полуночи. И он должен ее увидеть. Непременно увидеть любимую дочь в последний раз, перед тем как пустит себе пулю в лоб, избавляя ее от страшного проклятья.

Глава 10. Ночная песня

– Ты почему одна? – строго спросил Шатун, недобро зыркнув на Таю. Он ждал, поглаживая шею лошади, которую привел в дубовую рощу.

– Поклянись! – потребовала Таисья. – Страшной клятвой поклянись, что не причинишь барышне зла. Не то попомнишь эту ночь.

– Ишь ты, испужала, – засмеялся Степан Сенцов. – Да кто твоей барышне зла-то хочет? Старый знакомец замуж берет…

– Против воли… Не любит она Михаила Платоновича.

– Это знаешь уж… глупости. Чего его не любить? Барин молодой, пригожий что твоя картинка… опять же, знакомства завел в Москве хорошие. Тьфу ты! Что я вообще с тобой тут рассусоливаю? Делай что велено.

– Неспроста это, – не слушалась Таисья. – Господин Сокольский и мухи не тронет, ежели его не раззадорить… Этот твой… Чалый постарался, да?

– А это вот не нашего с тобой ума дело. То затеи господские. Мне главное – в кармане чтоб звенело. И учти, Таисья – помешаешь сейчас, невесть что еще баре надумают. И ворожба не поможет. Не лезь. И иди давай. Всю ночь мне тут торчать, что ли?

– Не в Сокольское ведь соседнее повезешь Лизу?

– Не твое дело. Мне что, силой твою барышню из дома забирать?

– Да иду я…

Как и ожидала Таисья, барышня долго не гасила счету. Горничная знала, если уж та заговорила про интересную книгу, то и до рассвета не уснет. Комната Лизы в правом крыле барского дома выходила окнами в яблоневый сад, она сама давно еще выпросила ее у отца. Лиза и до сих пор ждала, что Алконост прилетит на Преображение освящать яблоки в саду, а что уж говорить про детские годы, когда девочка караулила волшебных птиц денно и нощно.

Долго стояла Тая под яблоней, глубоко задумавшись. Наконец на ее губах мелькнула жестокая усмешка. Мгновение – и на месте красивой статной девушки явился пушистый комок – серый котенок, и направился под окно.

Вскоре барышня услышала самое жалобное мяуканье, какое только можно вообразить. Окно широко распахнулось. Лиза, в домашнем сером платье, закутанная в шаль, выглянула в сад.

– Кис-кис, – позвала она. – Где ты, котеночек?

Мяуканье повторилось.

Лиза завязала шаль узлом на шее и, как проделывала уже не раз, спрыгнула в сад изо окна. Жалобные звуки послышались уже чуть дальше – котенок уводил девушку под сень яблонь.

– Ну где же ты?.. – Лиза огляделась. Лунного света было явно недостаточно, чтобы рассмотреть маленькое животное в ночных тенях. Огорченно вздохнув, она хотела уже было повернуть назад, но вдруг неподалеку послышалась песня. Очень тихая и совсем нечеловеческая. В ней слышались жалобы, стоны и в то же время такое пронзительное созвучие всему – лунному свету, мягкой ночи, шепоту деревьев, что разум Лизы мгновенно потонул в этих звуках. Песня-плач надрывала ей душу, она шла к ее источнику, готовая, как всегда, попытаться понять и утешить, и с каждым шагом сознание расплывалось, сердце срывалось куда-то вниз, уже самой хотелось плакать, ничего не помня, не понимая…

Лиза не заметила, как, ведомая песней, миновала сад и вступила в дубовую рощу. А когда песня смолкла, она упала, словно оглушенная, без чувств. Наступившая тишина была зловещей.

– Эй, Тайка? – тихо позвал Шатун.

Но Таисья не ответила.

– Ну и шут с тобой.

Шатун нагнулся над бесчувственной Лизой, собираясь перенести ее в седло спокойно жевавшей травку лошади – и получил по голове рукоятью пистолета…

Глава 11. Охотничий домик

Федор осторожно опустил Лизу на лавку, развернул шаль, в которую она была закутана… Спит… зачарованным сном спит… песня эта колдовская – дело нешуточное. Он засветил свечи – на столе и на большом сундуке, и вернулся к девушке. Дыхание ровное, чуть подрагивают длинные ресницы. Легкий румянец сошел со щек, кожа кажется тонкой и бледной… И губы полуоткрыты.

– Лиза… – прошептал Воронов. – Один лишь раз… только мгновение – ты и не узнаешь…

И он склонился к ее губам… Девушка вздрогнула, открыла глаза. Федор от нее в удивлении отпрянул.

– Не пугайтесь, Елизавета Алексеевна, – спокойно заговорил он, взяв себя в руки. – Я вам зла не причиню, и мне многое вам нужно объяснить.

Лиза вскочила на ноги, кутаясь в шаль, словно та могла заслонить ее от пылкого взгляда Воронова, так не вязавшегося с его бесстрастным тоном.

– Что это значит, сударь? В прошлый раз вы меня вроде бы защищали, а что теперь? Я думала – вы друг, поверила вам…

– Прошу вас, Елизавета Алексеевна…

– Отвечайте, Федор Иванович, что я здесь делаю?

– Со мной разговариваете?

– Прекратите! Это вы меня сюда притащили, зачем? Не подходите ко мне…

– Да успокойтесь, пожалуйста. Ваше любопытство понятно и вполне обоснованно, в неведении я вас не оставлю.

– Покорно благодарю, – насмешливо ответила Лиза.

– Вы бы присели, Елизавета Алексеевна. Как говорит народ, в ногах правды нет. Мне надо все вам рассказать.

– Да уж будьте так любезны.

Лиза обвела взглядом помещение, в котором очутилась. Деревянные стены без обивки, крошеные окна – за ними темнота. Кроме лавки, с которой она поднялась, – большой, ничем не покрытый стол, да пара грубо сколоченных стульев, еще сундук подпирает дверь – видимо, в другую половину дома. Вторая дверь, наверное, наружу, и, можно не сомневаться, заперта.

Лиза вздохнула и опустилась на скамью, готовая в любой миг к самым решительным действиям. Федор пододвинул к столу один из стульев, сел, облокотившись о столешницу, как-то растерянно потеребил верхнюю пуговицу сюртука… для чего-то стянул перчатку. На Лизу не смотрел.

«Да он нервничает…» – поняла она с удивлением. На сердце у нее было препаршиво, но ее охватило острое любопытство и еще какое-то чувство, названия которому в ее понимании еще не было. Чтобы успокоиться, Лиза принялась заплетать растрепавшиеся волосы в длинную золотистую косу. Уже то, что молодой мужчина видел ее в таком совсем домашнем виде, было неловко и тревожно.

– Итак, Елизавета Алексеевна, – начал Воронов. – Вы сказали сейчас, что поверили мне. От того, будете ли вы продолжать мне верить, быть может, зависит ваша судьба. Не знаю, насколько правдоподобно прозвучит, но я вас действительно спасал. А вот спас ли…

– Где мы?

– В моем охотничьем доме, сударыня, в часе езды от ваших Яблонек…

– В лесу мы, что ли?

– А что поделать, если только здесь мы с вами можем спокойно побеседовать?

– В какие игры вы втянули меня, Воронов?

Он наконец-то в упор посмотрел на девушку, и его черные глаза так странно блеснули, что Лиза отшатнулась назад и коснулась спиной деревянной стены. В его взгляде не было злобы, но мелькнуло в нем что-то уж совсем нечеловеческое.

– Кто кого и куда втянул – тут сам дьявол теперь ногу сломит. Но, Лизонька, что вы натворили?! Вы ведь не думали, будто ворожбу наводить – все равно, что с куклами в детстве нянчиться? Люди ж не просто так от подобных дел сторонятся… Но вы, положим, могли и не знать…

– Так вы еще меня и обвиняете? – наконец-то Лизе стало страшно. По-настоящему страшно. – Да чего вы все это говорите, Воронов? В ваших словах ни капли здравого смысла. Вы…

– Скажите правду. – Федор вдруг как-то… потускнел, что ли? – Вы сознательно великого князя приворожили на балу? Я вас умоляю, Лиза, скажите правду!

– Вы оскорбить меня хотите, – тихо проговорила девушка. – За что? Что я вам сделала, Федор Иванович?

– Великий князь Александр Константинович жениться на вас собрался, знаете? Только не радуйтесь. Есть одна особа, она ни перед чем не остановится, чтобы убрать вас со своей дорожки… или отомстить. Поэтому сегодня – вот сейчас! – вас должны были отвести в отдаленное, полагаю, имение Михаила Платоновича Сокольского, где уже все приготовлено к венчанию. В Луконино, возможно. Я вас похитил, да – но у ваших же похитителей.

Лиза поднялась и сделала несколько шагов в сторону Федора. Он тоже встал ей навстречу, нервно сминая в ладони снятую перчатку.

– Как забавно придумано! – Она и правда засмеялась. – Этот ягненок, Мишенька, значит, волк в овечьей шкуре? Принудить меня решил к замужеству, подлец. Но вы меня спасли, да так, что теперь я наедине с вами, ночью, в вашем доме… и вы меня целовали! И вы, конечно же, герой…

– Нет, – Воронов перехватил ее маленькую руку, уже готовую опуститься на его лицо в пощечине. – Я не герой. Именно поэтому вы здесь. Надо понять, что делать дальше. Я могу не так уж и много. Могу разговоры подслушать – не мудрено, в вашем яблочном саду я днюю и ночую, думал, скоро совсем в человека превращаться разучусь. То, что Шатун – помните, говорил вам про него? – с вашей горничной Таисьей замышлял против вас, в том ничего удивительного нет…

– С Таисьей? Теперь еще и Таю приплели!

– Тая предала вас, Лиза. Я не очень много услышал, но думаю, что Шатун мог ей угрожать, потому что он знает ее тайну.

– Да какие у нее… – Лиза осеклась на полуслове.

– Сами же видели, наверное, – сочувственно проговорил Федор, – непростая ваша Таисья. Перстень надеть не она вас подговорила? Хотя какая ей в том выгода…

– Нет, не она. Я знала, что перстень непростой, – Лиза подняла голову и посмотрела на Федора снизу вверх. Прямо в глаза. – Но знала только это. Он мне от бабушки достался в наследство – так почему было на бал не надеть? Про чары я не догадывалась.

– Но как же так? Неужели отец вам ничего не рассказывал? Еще и позволил надеть…

– Да ничего он не позволял, я сама… – проговорила Лиза с досадой. – Но а что он должен был мне рассказать? Вы-то хоть не темните, говорите как есть. Если хотите, чтобы я и дальше вас слушала.

– Так ведь деда вашего батюшки, уральского помещика, этим же перстнем и приворожили… Мне рассказывал Ворон Воронович, слыхали о таком? Он везде бывает, во всех концах света, и все знает. Чудо как хорош был собой ваш прадед, девушки по нему сохли. И нашлась одна, которая и женила его на себе, и двух дочек родила потом… Никто бы ее в жены не взял по доброй воле, даже и без венчания бы не сошелся, хотя и раскрасавица – потому что боятся, до сих пор боятся, как огня. Это прабабушка ваша.

– Да кто ж она такая-то?

– Так и не догадываетесь?

– Нет.

– Малахитница.

– Медной горы хозяйка… – потрясенно ахнула Лиза.

– Она самая. Когда прадед ваш умер, она сгинула. Так обычно и водится у тех, кто на два мира живет. Девочек растила бабушка, но осталось от Малахитницы наследство, и перстень она велела передать той, что раньше сестры замуж выйдет. Видать, чтобы мужа в узде чарами держала… Старшая-то сестра в монастырь ушла…

– Правда… – сказала Лиза. – Да… Я знаю, я чувствую, что все это правда! И зачем только я его надела!

Федор взял ее руку и мягко сжал в своей.

– Простите меня, – сказал он.

– Что же… – Лиза отняла руку и спрятала ее за спину, другой удерживая шаль на груди. – С перстнем прояснилось. Но что я здесь делаю, так и не знаю.

– А мы здесь от Шатуна прячемся, – сказал Воронов. – Вы в беспамятстве у ног его лежали в дубовой роще. А я из ворона человеком обернулся и ударил его по голове, хотя надо было бы прикончить. Да поостерегся стрелять. А вдруг его где-то поблизости сообщники ждали? С ними бы не справился. Проклятыми оборотнями я могу повелевать, когда они в зверином обличье, потому что я царевича-оборотня внук, но против мужичья с дубинами… – он пожал плечами. – И увез я вас, потому что не знал, какова опасность. Отец ваш уехал… А если нападение? Не на дворню же ваших полагаться. Да и сегодня, допустим, наша возьмет, а завтра? Здесь вы в безопасности, пока со мной. Клянусь вам.

– А поцелуй? – тихо спросила Лиза, пытливо глядя на Федора, словно желая что-то прочитать в его душе.

– Поцелуй… – Воронов глубоко вздохнул. – А с ним-то ведь интересно вышло. Но подождите немного… вернемся и к этому. Пока вот что хочу вам рассказать. Сидя на старой яблоне, я смотрел на огонек в вашем окне. В облике ворона терпения мне не занимать. Привлекла мое внимание Таисья, что блуждала по саду, как потерянная, а потом направилась в сторону рощи. Я летел за ней – с дерева на дерево. И хотя ворона сложно удивить, увидев Шатуна, я неприятно изумился. Думал, что уже все, хотя бы здесь вас оставят в покое. Ан нет. Разговор между Шатуном и Таисьей многое для меня прояснил, и мне нужно было решить, что делать дальше, прямо сейчас… Но с девушкой что-то странное стало твориться. Я вообще-то чувствовал, что с ней что-то неладно… но когда она сначала кошкой замяукала, а потом запела…

Лиза вспомнила эту песню, и у нее все похолодело внутри.

– Что же это было такое, Федор Иванович? Это Тая? Что она сделала?..

– Она ведь странная, горничная ваша?

– Многие люди странные. Таисья нелюдима, другие девушки ее не любят. Иногда так начинает говорить, словно лет сто тому назад жила. Ничего никогда себе не шьет, иголок боится…

– Вот-вот. Опасаюсь я, Елизавета Алексеевна, что ваша Таисья давно уже мертва, а то, что сейчас на ее месте – это нежить, русалка. Каким колдовством она человеческий облик на себе постоянно удерживает, понятия не имею, но песнями своими она себя выдала. Это же чистейшей воды русалочья ворожба! Вас она погрузила в непробудный сон, и я тоже поддался, даже в птичьем обличье, ничего не слышал и не знать хотел, кроме пения ее, пока не затихло. А когда опомнился – вы уже лежали в траве… а Шатун… Вот, кстати, и разгадка, почему он один пришел на встречу. Он от Таисьиного колдовства как-то защитился. Отвар полыни можно выпить заранее… Я и вас хотел полынью отпаивать, есть у меня где-то здесь … Свечи зажег именно для вас – я-то в темноту вижу. Но…

– Но что, Федор Иванович?

– Да засмотрелся я на вас, Елизавета Алексеевна… и не удержался. Очень уж вы… прелесть вы чудеснейшая, вот и все. Я вас поцеловал, простите меня за это. Так ведь от поцелуя моего вы проснулись. Не от чего другого… Но… пока довольно об этом. Просто простите. И решайте, как поступить. Не желаете ли на время укрыться в монастыре вашей тетушки? Туда никто сунуться и досаждать вам не посмеет.

– Ах, не посмеет! – Лиза вспылила. – А почему я прятаться должна, от кого? Да, сглупила я с этим перстнем, прости меня, Господи, так не со зла же… И как они смеют… пусть бы великий князь сам шел в монастырь, если искушению противостоять не смог! А я…

Она побледнела и пошатнулась.

– Что с вами, Лиза? – Федор был уже рядом, готовый ее подхватить.

– Сама не знаю… Нехорошо как-то стало.

– А что – нехорошо? Что чувствуете?

– Тошнит… словно все внутри наизнанку вывернуться хочет… голова кружится. Ох, вот искры перед глазами… и как будто зеленью мазнуло.

Воронов, ни слова не говоря, схватил девушку в охапку и поспешно вынес прочь из избы. Он уже понял, что происходит. Лиза вырвалась, но не своей волей, ее словно выдернуло из рук Федора. Ее фигурка потонула в столь знакомом Воронову мареве и дрожании воздуха, и явилась вдруг ящерица, малахитового цвета, с золотистыми прожилками на крыльях… намного крупнее обычной ящерки, но, хотя и крылата, все же не дракон. А еще была она ярко, чарующе красива – сказочное создание… но ей было неспокойно. Ящерка-дракончик гневно металась между деревьями, а Федор стоял и смотрел, готовый в любой миг превратиться в птицу и взлететь на дерево, но почему-то не делал этого. Его глаза расширились. Он не мог отвести от ящерицы взгляда. Но скоро это прекратилось. Воздух снова задрожал и затуманился, Лиза без сил опустилась на траву… Воронов был уже рядом, он присел рядом с ней.

– Не знала, что во мне такое есть, – произнесла девушка и замолчала.

– Как ты себя чувствуешь? – наконец осторожно спросил Воронов.

– Плохо… и странно. Вроде бы уже не совсем я… и в то же время… Но почему?

– Это наследие.

– Малахитница… ящерка. Крылатая?

– Нет. Но драконом, Лиза, была твоя бабушка… Варвара Дмитриевна. Это странная история. Позже я расскажу тебе ее, как рассказывал мне дед, Ворон Воронович. Ты крылата, и при этом тебе, как женщине, обличье Малахитницы передалось. Два наследия соединились.

– Ох уж… точно не дракон! Горы не сверну.

– Дракончик… но если от прабабки тебе все до капли досталось… Видишь ли, в облике ящерки Хозяйка Медной горы могла, если хотела, взглядом в камень превращать. Ее потому каменной девкой и прозвали. Но не она камнем была, а ее жертвы.

– Вот так подарок на день рождения… – прошептала Лиза. – Мне ведь девятнадцать уж поди исполнилось, думала, дома с отцом праздновать будем, пироги есть… Не хочу я никого в камень превращать…

– Ты в себе теперь много интересного откроешь.

– И ты будешь летать за мной по-прежнему?

– Теперь уж вообще не отстану.

– Ты зачем за мной следил?

– Сначала любопытно было. Когда появился в Москве сын той самой драконицы и внук Малахитницы, да еще и сосед по имению, я поспешил завести с ним знакомство. К сожалению, мы даже приятелями не стали, слишком уж разные. Но ты… я наблюдал, как ты гуляла по Москве, как гладила лошадей и кошек… а еще – обожала покупать калачи с маком. Видел, как ты высматривала из окна птицу Алконост, как молилась в храме, а потом кормила лебедей… Нередко я был рядом с тобой в человеческом облике, но ты, чем-то увлеченная, меня не замечала. Я ходил за тобой на Пасхальных гуляниях. И столько раз пытался найти повод завести знакомство… Мне казалось, что в тебе есть что-то близкое, понятное… что и ты меня поймешь. И ты всегда в моих глазах была полна прелести, Лиза. И когда случилась эта история с великим князем, я разозлился. Взревновал, наверное.

– Федя…

– И вот что я скажу тебе. Если я смог поцелуем снять злые чары, значит – люблю тебя. Без обмана. Теперь тебе решать. Могу в монастырь тебя проводить, а если хочешь… выходи за меня. Я всю жизнь оберегать тебя стану. Не отвечай сейчас. Просто подумай…

– В монастырь не поеду, – упрямо возразила Лиза. – А что до замужества…

Она вдруг засмеялась:

– Да понять бы для начала, кто я такая! И какая из меня сейчас жена? И что это будет – ворон с ящерицей сойдутся?

– В Запределье и не такое бывает, милая.

– Теперь, Феденька, я никому помыкать я собой не позволю. Ежели они все меня предали – и Миша, и Таисья, и отец ничего рассказать не пожелал – сама я по себе буду. Оборотнем стану жить. Мне бы только справиться… научиться превращаться как ты, по желанию, и вновь в человека перекидываться… Научи меня, Федя?