Текст книги "Констрикторы"

Автор книги: Марина Наумова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Пылали пригородные заборы. С надрывным гудением огненные вихри выплясывали дикий танец над химическим заводом. Их обрывки сыпались на неловко подставившиеся огню крыши, и те в свою очередь вспыхивали разнося огонь по всему пригороду, добираясь до первых многоэтажек и протягивая алые и рыжеватые щупальца в сторону центра.

Да, бедствия – компанейские товарищи...

– Пить... – голосок был слаб и еле различим: в первый момент и Анне и Альбине показалось, что он только послышался.

Они переглянулись, затем, не сговариваясь, посмотрели на задремавшего возле стола "тихого". В комнате стало тихо, где-то тикали часы.

– Пить...

Бледные тонкие губы ребенка шевельнулись и сжались.

– Ты... слышала? – дрогнувшим голосом спросила Анна и неожиданно цепко схватила девушку за руку.

– Да... – чуть слышно выдохнула девушка.

"Тихий" вздохнул во сне, заставляя обеих вздрогнуть.

– Он... он... – Анна провела рукой по горлу, словно стараясь раздавить образовавшийся в нем комок, а вторая рука все сильней держала Альбину.

– Да, он приходит в себя, – зачем-то шепотом, будто опасаясь спугнуть чудо выговорила девушка, ее лицо осветилось нежной улыбкой, взгляд стал ласковым. – Вы победили, Анна.

– Он... – снова начала и снова заткнулась Анна и вдруг резко развернулась девушке, со слезами бросаясь ей на грудь. Громкие рыдания огласили комнату, заставляя "тихого" приоткрыть глаза.

– Что случилось? – вскочил он с места, жмурясь от света лампы.

– Он... – всхлипнула Анна в очередной раз.

– Мальчик очнулся, – пояснила Альбина, не зная, как ей высвободиться из рук потрясенной женщины.

– Уфф... – шумно выдохнул "тихий". – Ну вы меня и напугали... Я уже думал что-то стряслось...

– Пить...

– И дайте человеку воды, истерички.

"Тихий" подошел к столу, взял с него стакан и направился к кровати.

– А ему можно? – поинтересовалась Альбина. Анна кивнула.

Мальчик сделал несколько неуверенных глотков (тонкая шея при этом ходила ходуном) и неожиданно закашлялся, прежде чем кто-либо успел произнести хоть слово, "тихий" уже сорвал с него веревки и помог приподняться, шепча что-то неразборчивое, но ласковое: почти так он утешал и Альбину, когда та умирала от страха на крыше.

– У вас что-то происходит? – высунулась из-за двери белая медицинская маска. – Вам нужна помощь?

– Он пришел в себя, – объявила Альбина, поглаживая все еще рыдающую Анну по голове, как мать порой гладит ребенка.

Ее удивляло, что эта женщина, казавшаяся такой суровой и сильной вдруг так сорвалась, но еще больше Альбина удивилась бы, узнав, что именно такое состояние – неуверенное, держащее слезы наготове и было истинной сутью ее новой знакомой. Да и сама Анна не знала, откуда у нее взялись силы держаться до сих пор.

– Вы хотите сказать что... – лица под маской не было видно, но округлившиеся надбровья глаз оказались достаточно красноречивыми.

– Да. Мы одержали победу, – продолжая держать стакан у губ больного, принял торжественный вид "тихий".

– Господа! – торжественно провозгласил "маска". – Об этом должны знать все. – И его голова скрылась за дверью.

– Зачем? – уже более сдержанно спросила Анна, вытирая слезы рукавом.

– Вы – добрая волшебница, – подмигнул ей "тихий". – Есть еще в мире чудотворцы. А теперь кто-то из нас должен пойти и доложить "большому начальству". Ала, может, ты? Тебя по блату примут вне очереди...

– Какой еще блат, – отмахнулась Альбина, не замечая еле прикрытой насмешки.

...Он заметил лавину слишком поздно – по обе стороны простирался белый лед, а сверху уже катился смешанный каменно-снежный поток, и от него нельзя было ни отклониться, ни укрыться, ни сбежать, а прямо в глаза навстречу светило солнце – убийственно яркое, в считанные секунды выжигающее человеку глаза, повторенное выглядывающим наружу и с под снега ледяной поверхностью...

Он уже был готов закричать, задергаться, но первое же движение вернуло его обратно в кабинет. Прямо в глаза надсадно и жестко бил свет лишившейся во время перестановок и строительных работ абажура лампы.

"Нет, так дальше нельзя, – думал Рудольф, быстро отхлебывая воду из тонкостенного стакана с выгравированной на боку рябиной. – Мне нужен хоть не долгий отдых, иначе..."

Что означало "иначе", он не знал и сам.

"Ну хорошо, – продолжал он монолог, призванный на время помешать ему – эвакуация уже разрешена. Одной проблемой меньше. Собственно, этим я уже выполнил свою работу – сохранил укрепление до ее начала. Разве я планировал что-то большее? Теперь остается отрегулировать порядок отъезда. Первая машина – дети. Это тоже бесспорно..."

Свет лампы бил в глаза, Рудольф зажмурился и снова ему в зрачки заглянуло жесткое солнце, рассыпаясь бликами по ледяным пятнам, а к шуму лавины примешались чьи-то ехидные голоса: "Этот придурок нам не нужен... зачем его предупреждать? Пусть выкручивается как хочет... Да и в случае возмущения он пригодится: если люди придут в мэрию, они застанут там своего козла..."

Голос принадлежал его непосредственному начальнику. "козлом" и "придурком", судя по тексту, оказался сам Рудольф.

Это его специально бросили в зараженном городе, чтобы продемонстрировать населению, что не все представители власти сбежали. Это к нему все стоящие рангом выше относились как к недоразумению, случайному в их кругу человеку – только сейчас, перед катящейся с гор лавиной Рудольф понял это достаточно четко. Теперь он вспоминал и другие приметы особого отношения к своей особе... Особого – к особе...

– Неправда, это провокация! – возмутился он.

– Что? – прозвучал в ответ женский голос.

– Эльвира? – Рудольф несколько раз моргнул, вновь привыкая к свету. Слушайте... Вы ходите по всему укреплению – может, вы знаете, где здесь можно найти хоть чашечку кофе?

– В баре, – машинально ответила она. – Трупы оттуда уже убрали в подвал...

– М-да... – при воспоминании о его первой встрече с делами рук констрикторов, Рудольф ощутил легкое подташнивание. Желание пить кофе тут же улетучилось.

– Можете попробовать вот это, – Эльвира порылась в сумочке и извлекла из нее лекарственную упаковку с круглыми коричневыми шариками. – Это сухой кофе – концентрат. Здорово протрезвляет... А я к вам с новостью.

– Ну?

– С потрясающей новостью, – уточнила Эльвира. – И это вовсе не розыгрыш. Констрикторизм поддается лечению.

– Что? – Рудольф еле удержался, чтобы не вскочить с места. Сон как рукой сняло.

– Мало того, – торжествовала журналистка, – лечится почти элементарно, так сказать подручными средствами. Мальчик Анны очнулся. И не говорите мне, что этого не может быть – я сама свидетель. Анна говорит, что справиться с констрикторизмом не сложнее, чем с воспалением легких. Никаких новых лекарств, никаких операций, никакой медицинской аппаратуры только таблетки, имеющиеся почти в каждой домашней аптечке. Комбинация сульфамидов и антибиотиков. Вот, – прочитала она в записной книжке.

– Так... – Рудольф оперся на стол и встал. – Анна с мальчиком отправляются отсюда первым же рейсом.

– Мы уже обсуждали это, – не моргнув и глазом уточнила Эльвира, как она, не Рудольф, руководила планирующимся отъездом. – Пока он очень слаб. Ему нужно еще полежать – неизвестно, не вызовет ли дорога рецидив. Да и сердце может не выдержать...

– М-да... – повторил Рудольф подходя к окну. Всего около получаса назад вид оттуда его сильно удручал: по площади, приобретшего следы общего развала и запустения (следствие все тех же строительных работ, рассеявших кругом кучи мусора), то тут, то там медленно ползали фигуры констрикторов, большинство задерживалось внизу и можно было пронаблюдать как они ходят вдоль стен, время от времени ударяясь плечом или всем телом в кирпичную кладку. Сейчас, по его мнению, этих безмолвных сомнамбул должно было скопиться больше, пожалуй, стоило уже проверить целостность свежих участков. Так и было – но не это заставило Рудольфа поменяться в лице и отшатнуться.

– Что?..

– Пожар.

Вопрос и ответ прозвучал наловившись друг на друга.

– Быстро! – едва ли не закричал Рудольф, кидаясь к двери.

– Где пожар? Что горит? – заспешила вслед за ним журналистка.

Горели соседние дома, по счастью, отделенные от мэрии мостовой, но не их судьба так обеспокоила Рудольфа – одна из повалившихся стен рассыпала искры по площади, забрасывая отдельные обрывки пламени к самому навесу, под которыми притаились пригнанные к укреплению грузовики и отдельные легковушки...

Они опоздали всего на несколько секунд – когда несколько человек, на бегу присоединившиеся к Рудольфу выскочили на улицу, огонь уже добрался до бензинового пятна, расцвел, пожирая впитавшееся в мостовую горючие крохи и прыгнул на стоящий с краю автобус.

– Стойте, все назад! – закричал Рудольф, прежде чем раздался взрыв. Площадь становилась похожей на ад – красные от огня клубы взрывного дыма потянулись вверх, яркие брызги огня фейерверком рассыпались по сторонам, сопровождаемые черными обломками где-то по спереди огня медленно передвигались молчаливые, темные силуэты констрикторов. Они не падали, спасаясь от взрывной волны, не уклоняясь от огненных щупалец – и это выглядело наиболее жутко. На многих загоралась одежда, но они продолжали идти, пока не падали: без крика, без какой-либо внешней реакции на сжигающую их боль.

– Зомби... – прошептал кто-то из упавших на землю рядом с Рудольфом.

Казалось, только сейчас ринувшиеся на борьбу с пожаром добровольцы осознали, что прежняя опасность никуда не делась – расстояние между лежащими на мостовой людьми и первыми душителями довольно быстро сокращалось.

– Назад! – прокричал Рудольф, вскакивая на ноги. Почти все последовали его примеру. Спасать транспорт уже было поздно – лишь один стоявший чуть поодаль строительный кран-передвижка еще не был затронут огнем, но сложно было сказать, уцелеет ли он – даже на большом расстоянии вышедшие из укрепления люди ощущали на себе жгучий жар; волосы их с треском закручивались в мелкие спиральки.

– Уходим! – поддержал Рудольфа кто-то малознакомый – в спешке сложно было запомнить все лица.

– Нет, погодите! – перебил его чей-то другой голос, более высокий и резкий, который можно было принять за мальчишеский. – Я сейчас...

– Назад! – закричал Рудольф рванувшейся к крану фигурке, но тот уже не обращал внимания ни на что.

Шумный топот сообщил Рудольфу, что остальные выполнили его приказание. Логичнее всего было отправиться обратно, под защиту дверей и ружей и ему – но Рудольф замер, как завороженный глядя на бегущего к подъемному крану смельчака – вот он открыл дверцу, вот шагнул внутрь...

Кожа на лице Рудольфа начала зудеть от жара, периферическим зрением он заметил, как съеживаются его собственные опаленные ресницы – и не мог тронуться с места, считая почему-то, что бегство его будет предательством. "Быстрее..." – упрашивал он незнакомого смельчака. – Ну!" Он знал что ничем не может помочь этому парнишке – и потому, что даже крик не сможет долететь через вой огня, и потому, что тот просто не нуждается в помощи, он знал и то, что сильно рискует остаться на улице без защиты, что все происходящее ничем не зависит от него – но на Рудольфа нашло вдруг совершенно необычное чувство ответственности. Может, это было сумасшествием – но и огонь, и пылающие фигуры невольных из-за болезни врагов, – все неожиданным грузом спустилось на его совесть.

Ощущение было сильным и почти мистическим. Казалось весь смысл жизни Рудольфа теперь зависит от того, сумеет ли тот паренек – а Рудольф уже не сомневался, что смельчаком оказался замеченный мельком подросток, которого ему еще хотелось остановить, но не нашлось секунды для лишнего слова, вывести подъемный кран из огня.

"Скорее... скорее... вот так..."

Машина дернулась с места и успела отъехать как раз в тот момент, когда горящий остов навеса рухнул, засыпая искристым снопом место, где она только что стояла.

Рудольф растерянно провел рукой по лбу, впервые ощутив боль от ожогов.

Подъемный кран остановился возле самого входа. Паренек – а это действительно был он – тонкая шея в вороте "водолазки", поцарапанные смуглые руки, почти треугольное небольшое лицо с непропорционально крупным носом – выскочил наружу и улыбнулся, открывая оба ряда крупных чуть неровных зубов, и Рудольфа передернуло от его беззаботно-счастливого вида.

Быть может – вида человека, обретшего себя...

– Пошли, – выдохнул он, пошатываясь приближаясь к смельчаку. – Ты молодец...

Он хотел сказать "герой", но это слово почему-то застряло в последней момент на языке.

Еще через секунду Рудольф уже удивлялся тому странному чувству, заставшему его в врасплох на улице. Перед ним стояла новая проблема, на этот раз действительно требовавшая предельной ответственности.

В рассчитанной на одного человека кабине подъемного крана могли уместиться максимум двое...

23

В этом здании не было не окон не дверей – точнее, одна крошечная дверца нашла-таки себе место на скучной бетонной стене, не знавшей краски, но и эта была так незаметна, что строение легко можно было принять за монолитный бетонный прямоугольник. На его бетонных же соседях дверей оказалось не намного больше, да и редкие окна никак не соответствовали тому, что бы постройки эти могли считаться жилыми. Они создавались как складские помещения одной из недавно выстроенных баз, но судьба принудила играть их другую роль. Именно в это мрачноватое место привозили эвакуированных.

Не веселей бараки смотрелись и изнутри – пустые комнаты с мертвенными полками ламп дневного света уставили койками, матрасов достаточно не нашлось, и потому застиранные простыни стелились прямо на пружинные сетки. Временное жилье походило на больницу – за исключением прошедшей дезинфекцию одежды сюда не допускались никакие личные вещи, и потому почти неуместно смотрелись на этом фоне радостные лица: "Пронесло!" Пусть потеряны жилье, потерян (быть может, еще с возвратом, скарб) – зато самое страшное осталось позади, зато осталась жизнь... Правда, радости несколько мешал замерший в углу солдат с автоматом: кому приятно находиться под прицелом?

– Ну ничего, не бойся, – объяснила девочке женщина, чья койка примыкала вплотную к возвышению с автоматчиком. – Он нужен здесь, чтобы нас защищать... А потом всем сделают анализы, и мы уйдем в новый дом. При этих словах ее глаза на миг наполнились слезами. – Вот увидишь, все будет в порядке... все будет в порядке...

– А что они уже разработали систему проверки? Есть соответствующие тесты? – поинтересовался сидящий через кровать сосед, ему ответили с третьей стороны:

– Они просто устанавливают наличие того или иного вирусного заболевания. Потом больных сортируют, и всех... – палец изобразил нажатие на курок.

– Не болтайте глупостей, – повернулась в их сторону первая женщина, гладя по голове тут же прижавшуюся к ней дочь. – Еще не хватало – сплетни распускать... Вы еще скажите – сразу всех перестреляют, и все...

– А может так и будет. Покажут загранице барак: вот, мол, спали, а потом... – жест повторился.

– Ну что вы мелете, – поморщился солдат и прикусил язык – вступать в разговор он не имел права.

– Вот именно! – стукнула рукой по койке женщина. – Для этого никто не стал бы тратить столько сил, чтобы привезти нас сюда. А кто действительно заболел сам виноват.

– Виноват? – подскочила другая женщина, давно уже прислушивавшаяся к разговору. – Так значит, мой муж виноват, что он заболел, да? И чем же это он виноват? Я тебя спрашиваю?

Видя ее воинственный вид, первая пробурчала себе под нос что-то неразборчивое и демонстративно повернулась к ней спиной.

Задав в пустоту еще пару возбужденных вопросов, вторая обвела присутствующих недовольным взглядом, быть может, выискивая, на ком можно "разрядиться", и, сникнув, опустилась обратно на койку.

Видя, что ни скандала, ни по-настоящему интересного разговора не получиться, повернувшиеся было в ту сторону лица утратили интерес, многие начали укладываться спать. Здесь нечего делать – разве что трепать языком, затевать ссоры, на которые уже ни у кого по-настоящему не хватало сил, и дремать, отдыхая от сумасшедших волнений.

Изредка у двери показывался второй военный, уводя на время кого-то из присутствующих на анализ, возвращались они довольно быстро и подтверждали раз за разом, что вирус уже обнаружен и врачи знают, что проверяют.

Они не лгали – в самом деле, на этот момент тест на вирус констрикторизма был уже обнаружен – во всяком случае, все документальные источники это подтверждают. Но будь даже исследован подробно изложены ожидающим своей участи людям, и то вряд ли прекратились бы в бараках пессимистические разговоры.

– Вот увидите – даже если у вас просто грипп...

– Да замолчите вы...

– Все равно он вас шлепнул. Это же военные – что с них возьмешь...

– Мы для них никто.

– Да замолчите!

Несколько раз дежурный солдат был уже готов нарушить все инструкции но всякий раз останавливался в последний момент, сжимая зубы. В его задачу не входило слушанье чужих разговоров. Понятно, что все не довольны – кому бы понравилось очутится в подобном месте...

Бдительный взгляд автоматчика непрестанно бороздил проходы между койками, пока не остановился на одном человеке.

Худощавый мужчина с выпирающими костями подозрительно долго стоял на одном месте, производя пальцами странные пасы.

Солдат насторожился, прищурился – и верно – в какой-то момент руки тощего медленно вытянулись вперед, будто собираясь сдавит в воздухе невидимую шею. Короткая очередь оборвала их движение.

Только несколько отрывистых женских вскриков прозвучало после нее – в бараке наступила полная тишина. Вынырнувшие из-за двери люди в белых халатах быстро уволокли тело, но молчание осталось.

Автоматчик незаметно хмыкнул: он подумал о том, что не слишком то много надо, чтобы люди прикусили языки – достаточно им знать, что кто-то имеет право на выстрел. Только и всего... А остальное произойдет само по себе, и не надо урезонивать болтунов – сегодня мишень не они, а завтра? Кто не понял – сам виноват...

Наброшенные на головы одеяла скрывали выражения лиц – вскоре весь барак уже выглядел спящим. Зоркий страж берег их "сон"...

24

– Я не поеду! – заявила Альбина тоном, не терпящим возражений.

– Но почему. – Рудольф от волнения колотил себя кулаком по раскрытой ладони. – Я же объяснил: материалы о лечении констрикторизма необходимо доставить в столицу в первую очередь. От этого зависит жизнь десятков... сотен, если не тысяч.

– С тем же успехом материалы, а точнее – несколько примитивных записей – может передать и кто-то из детей. – Альбина сама поражалась той жесткости, с которой ей удавалось произносить слова. Анна послужила ей неплохим примером, как слабая женщина может в нужный момент становится более сильной чем ей предназначено природой. – Пусть едут они.

– Но кто-то должен еще и вести машину, – не сдавался Рудольф.

Трата времени казалась ему бесполезной и потому раздражала.

– Среди подростков наверняка найдется кто-то, умеющий это делать, парировала девушка.

– Так, господа... вот подраться я вам не позволю, – как всегда после долгого вслушивания вклинился в разговор "тихий".

– Езжай, – устало посоветовала Анна, не выпуская из своих ладоней похудевшую ручонку больного мальчика: он и впрямь выздоравливал, но ослаб неимоверно.

– Нет, – сжала губы Альбина.

Она считала, что выглядит так суровой и грозной, но "тихий" еле сдержал ласковую улыбку: на самом деле Альбина стала похожа на обидевшегося ребенка.

– Так мне позволят сказать слово? – после короткой паузы продолжил он. – Я не только против того, чтобы с материалами ехали дети, я бы на вашем месте не отпустил бы туда и Альбину. Не хочу уточнять, но поездка такого рода может быть очень опасной. Даже более чем.

– Не понимаю, – упрямо надула губки Альбина.

– Вы что – всерьез так думаете? – вместо нее поинтересовалась Эльвира, сразу догадавшаяся, на что может намекать человек с такой биографией. – Гонец всегда рискует...

Нехорошая улыбка возникла на ее лице, озадачив всех, кроме "тихого".

– Именно, – подтвердил он. – Все зависит от того, насколько там хотят получить такие новости. Как-никак, один из методов лечения уже зарекомендовал себя с... удобной стороны. К чему еще новые сложности?

– Нет, постойте, – брови Рудольфа сошлись, делая его несколько старше своего возраста. – Я согласен – дорога действительно небезопасна. – "Как хочется спать... я соображаю все хуже и хуже" – думалось ему между тем. Усталость и впрямь играла с ним странные шутки: то он начинал думать о себе в третьем лице, то видел медпункт как бы со стороны, то просто ему начинало казаться, что он незаметно для себя переместился в какой-то другой мир, как две капли воды похожий на его собственный, но все же выдающий себя отдельными мелочами, чуть заметными глазом несоответствиями. – И в этом смысле действительно... – он забыл начало мысли и лихорадочно подыскивал слова, чтобы закончить собственное предложение. – Да, ехать должны не дети, а тот, кто сможет провести машину и через огонь, и по дороге, на которой вполне возможно, вас будет поджидать масса столкнувшихся машин и толпы констрикторов. Лучше и в самом деле... – он снова запнулся, но на этот раз смысл фразы не упустил, – ...просто поторопить спасателей из города. Рассказать о нашем укреплении, попросить, чтобы выслали вертолеты. Это достаточно реально, если учесть, что эвакуацией занимается армия. Я правильно говорю? – обратился он к "тихому".

"Тихий" заглянул в его покрасневшие сонные глаза с обожженными белыми ресницами, собрался было возразить, но передумал в последний момент: есть ли смысл спорить о причинах, вынуждающих выбирать ту или иную линию поведения, если достаточно, чтобы она совпала с самой безопасной? Да и шанс, что в этом мире еще сохранилась порядочность – был.

– Да, для тех же детей будет безопаснее остаться в укреплении, после недолгого раздумья согласился "тихий". – Только на вашем месте я бы прямо сейчас переселил их в бомбоубежище. Если учесть, что помощи ждать придется не слишком долго, это будет лучшим из вариантов: лично я не так уж верю кирпичным кладкам.

– Да, вы правы, – поддержал его Рудольф. – Спасибо, я должен был сам догадаться...

– Вы – идеалист, – лучезарно улыбнулся ему в ответ "тихий". – А поехать должен тот... пусть это смешно звучит... кого не жалко. От кого тут, да и вообще в этом мире не слишком много пользы.

– В таком случае добровольца вам не найти, – фыркнула Эльвира.

– Вам бы я эту поездку не рекомендовал, – повернулся в ее сторону "тихий". Журналистка снова курила, неторопливо и глубоко затягиваясь. Ваш долг – сохранить для истории местные хроники... А что касается того, кто должен ехать – можно будет просто бросить жребий.

"Ала, – сердце Рудольфа странно дернулось и сжалось до боли. – Должен ехать медик, но Анна не может... простому человеку, несведущему в медицине, могут и не поверить, кроме того – записи наверняка нуждаются в пояснениях... Но если это наш знакомый – как же его фамилия? – прав, то... неужели я смогу ее отпустить?"

– О чем вы задумались, приятель? – приподнял клоунские брови "тихий".

– Медик. – Рудольфу показалось, что его голосом говорит кто-то другой – Должен ехать человек с медицинским образованием.

– Нет. – "тихий" задавил свой вскрик. Да... Вы правы.

Последние слова дались ему с большим трудом.

– Значит еду я? – неуверенно спросила Ала и съежилась, становясь сразу особо слабой и беззащитной на вид.

– Нет, – снова возразил "тихий", так же порывисто и нервно, но без затаенного отчаянья, как в первый раз. – Почему обязательно медик? В конце концов... можно сказать, что у меня тоже есть медицинское образование. Во всяком случае, в свое время я был младшим санитаром.

– Альтернативная военная служба? – догадался Рудольф. В ответ "тихий" согласно кивнул.

– И еще... – "тихий" немного нахмурился. – Хорошо бы, если...

Он замолчал, словно прикусил язык. Некоторое время все ждали продолжения, затем Ала не выдержала.

– Что – если?

– Ничего, – сухо отозвался он. – Я чуть было не сказал глупость... Короче – поступайте как знаете.

"Они могут подумать, что я просто бегу отсюда, стараясь спастись... Да, они наверняка так подумают рано или поздно. Разве что Эльвира понимает, чем рискует гонец... Ну что ж... Какое мне, собственно, дело до того, что обо мне подумают? Меня ведь нет... Я похоронен и забыт. А эти люди... если я окажусь прав и вестник там не нужен, лучше им не знать, чем он рисковал. Я просто исчезну для них во тьме..."

– Не улыбайтесь так. – Раздался почти жалобный голос Альбины.

Девушка заглянула ненароком "тихому" в глаза и отшатнулась, словно увидела привидение. – Лучше я поеду... Я!

Она уже боялась той неведомой опасности, тень которой различила сквозь его зрачки, как боялась всего непонятного, и, быть может потому захотела быть сейчас рядом с этим человеком, чтобы хоть немного вернуть ему прежний долг.

– Нет, – решительно и спокойно возразил он. – Я категорически против.

– Или мы поедем вместе... – не сдавалась девушка.

– В конце концов, решаю не я... Так, у меня есть одна просьба, перебил "тихий" сам себя. – Эльвира... Вам не слишком тяжело переписать методику лечения к себе в блокнот? Пусть на всякий случай сохранится дубликат...

– А это еще зачем? – Рудольф чуть не растерялся.

– Я сказал – гонец может и не доехать, – с нажимом на последнем слове проговорил "тихий" и подумал про себя, что не доехать – то есть, не добраться до столицы, гонец тоже может. – Бывает разное... И нужно быть уверенным, что ценные сведения пропадут. Даже вот что – моя просьба это само по себе, пусть любой свободный от дел человек постарается переписать, продублировать сведения в максимальном количестве экземпляров. В идеале хоть по одному должен иметь каждый, затем, – он говорил все взволнованней и сбивчивей, – нужно будет сделать тайники. Много тайников – и всюду положить эти записи. Хоть один из них и сохранится...

– Я вас не понимаю, – демонстративно развел руками Рудольф, зато Эльвира вдруг вытянула вперед шею и сосредоточенно наморщилась – снова она угадывала скрытое за словами. "А ведь это и есть настоящее дело... мельком подумала она. – Самое настоящее из всех... Вот только окажусь ли я на него способной? Утаить и сохранить..."

– Я этим займусь, обещаю. – Высказывание прозвучало почти неестественно торжественно, от чего Эльвира смутилась едва ли не впервые в жизни.

– Надеюсь... – буркнул под нос "тихий", поднял глаза и в его выражении что-то изменилось. Несколько секунд он и журналистка смотрели друг на друга, и даже со стороны сделался ощутим незримый молчаливый диалог. Затем "тихий" проговорил почти так же вдохновенно, как она: – Нет, верю...

25

– ...А теперь слушай мое условие, – сказал "тихий", когда подъемный кран свернул на одну из улочек, ведущих к столичной междугородней автомагистрали. – Ты – моя случайная попутчица. Ясно? Я подобрал тебя на дороге...

Он не мог простить себе, что так и не сумел настоять на своем: понимание опасности у Рудольфа распространялось лишь на часть его объяснений, слишком нелегко было этому человеку менять убеждения, пусть даже сильно подточенные предательством ближайших сослуживцев.

По этому поводу "тихий" мог развернуть целую теорию – всегда существует вероятность, что посреди грязи кто-то останется чистым. Не то, чтобы Рудольф в его понимании был действительно полностью невинен, как младенец, но "тихий" не мог не заметить, что тот и на самом деле порой бывал невероятно слеп: подлости жизни в большинстве своем проходили в двух шагах от него, оставаясь им незамеченными, вера же в то, что мир лучше, чем есть, помогала ему становиться иногда слепым.

Его бросили одного в зараженном и скорей всего обреченном на смерть городе? – чья-то ошибка, простой недосмотр... Сбежали сами? – растерялись, да и совещание в столице... не выдумали же его специально?

Можно было только поражаться, как Рудольф попал в городские руководители, хотя на это "тихий" имел ответ: честные трудяги ни где не бывают лишними, даже если требуются для отвода глаз: вот, мол, и такие у нас есть... И все же недолгое знакомство разбудило в нем чувство похожее на уважение, хотя бы к тому профессионализму, с которым тот сумел организовать строительство укрепления. Казалось бы – ни чего сложного: распределить людей по участкам, скоординировать их общие действия – но "тихий" знал на своем опыте, что сам с этим делом не справился бы. Каждому свое...

"И все же ей надо было остаться" – глядел он на профиль девушки, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы взглянуть на дорогу. Он не был за рулем уже давно, но там, в больнице, к нему не раз приходили сны, в которых он вел машину – легко, безо всякого напряжения, заранее чувствуя все изгибы дороги, так, что можно было спокойно отвлечься и подумать о чем-то своем. Эта, реальная дорога тоже казалась ему заблудившейся частью сна, которая ненароком выскочила в мир, именуемый всеми реальным. Светлые дома, подсвеченные отблеском дальнего пожара, казалось, шевелились, меняли свои очертания вместе с цветовыми пятнами, изредка появляющиеся неторопливые фигуры тоже чем-то напоминали живые обленившиеся тени. Они были неопасны сейчас – скорость сохраняла двоих беглецов, или идущих на подвиг героев, а, проще – двух человек, сжавшихся в тесной кабинке, рассчитанной на одного.

"Мы не успели толком даже познакомиться с ней, – продолжал вглядываться в лицо девушки "тихий". В профиль она была не так красива, как в фас, но была милей и ближе. Так щеки ее казались более пухлыми, что вместе с чуть курносым носом и простило и молодило ее. – Девочка... Она, пожалуй, действительно слишком молода для меня. Значит – все правильно. Мне просто глупо о чем либо мечтать и тем более – влюбляться в случайных знакомых. Мало ли милых девочек на свете... Будем считать, что Ала и упрям всего лишь случайная попутчица. Вот я только что посадил ее к себе и скоро высажу, чтобы расстаться с ней навсегда и больше не встретиться. Да так."

– Вы так странно улыбаетесь, – раздался ее испуганный голосок. – Мне делается не по себе...

– Ну ты же сама согласилась ехать с сумасшедшим.

– Ты не сумасшедший. – Ала зачем-то прислонила палец к губам, словно попросила замолчать. – И я хочу, чтобы ты объяснил мне все... Я чувствую себя полной дурой: вы все время говорили о какой-то опасности...

– Тише, – нога "тихого" сама надавила на тормоз, прежде чем он успел сознательно отдать ей такой приказ: дорогу загораживал дымящийся обвал. Мы еще только в начале пути.

Краем глаза он уловил неуверенный кивок, при виде огня Альбина сразу притихла.

"А еще я бы хотел, чтобы эта поездка длилась вечно... Чтобы нас было только двое – она и я"...