Текст книги "Констрикторы"

Автор книги: Марина Наумова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Спина Артура начала чесаться – так не раз бывало, когда грубая ткань гимнастерки намокала, хоть от дождя, хоть от холодного пота.

Они шли...

– Назад! – уже издалека хрипло выкрикнул он, и руки, держащие автомат, дернулись: сработали нервы.

Окрик не произвел на беженцев никакого впечатления. Первые ряды уплотнившейся людской массы достигли ограждения и замерли, поджидая отставших. К пущему ужасу Артур обнаружил, что среди них оказались и дети.

– Чего приперлись? А ну – назад! – гаркнул над его ухом напарник.

– Давай, заворачивай обратно! – присоединился к нему Артур.

Беженцы начали сгружать мешки, бросая их или бережно ставя на землю, в общую кучу, от чего у Артура мелькнула неприятная мысль о том, что, возможно, они собираются возвести здесь баррикаду. Лишь здравый смысл подсказал ему, что вряд ли кто пустит на такое дело последние пожитки каждый нес с собой самое ценное, что был способен унести на себе, не имея транспорта. Особо Артуру запомнился мелькнувший в общей толпе чудак, притащивший с собой зачем-то высокую, в пол человеческого роста синюю китайскую вазу – он поставил ее перед собой, бережно сгрузил рюкзак, видно, также наполненный чем-то легко бьющимся и принялся рассматривать свое сокровище. Его примеру последовали и другие – вскоре сборище начало напоминать сидячую забастовку.

Если бы время остановилось... – зажмурившись, взмолился Артур. Пусть они сидят вот так долго-долго... сидят всегда, и я не должен буду принимать никаких мер, не стану стрелять...

Некоторое время, казалось, ему везло – все увеличивающаяся и густеющая толпа продолжала вести себя мирно, но вот уже где-то в задних (или в средних – разобрать наверняка было сложно) рядах зазвучали недовольные голоса, кто-то принялся возмущенно кричать – и возбуждение волной захлестнуло всю толпу. Только что сидевшие с тупым ожиданием люди вскакивали на ноги, собирались в кучки; все больше становилось озлобленных лиц, и количество грозило в любой момент перерасти в качество.

"Нет, только не это, – громко бухало сердце в груди молодого солдата срочной службы, пот уже заливал его лицо. – Пусть все обойдется мирно... Господи – к тебе взываю: не допусти... останови их, не дай сойти с ума, не дай мне запятнать руки кровью..."

– Хреново... Сейчас они сорвутся с цепи, – услышал он слова напарника, глянул в его сторону и убедился, что и тому не по себе: не отличавшийся особой тонкостью чувств, да что говорить – часто просто жестокий, он не мог все же решиться стрелять по безоружной массе людей, не переломив внутри себя невидимого запрета.

А напряжение в толпе все росло и гул голосов становился все угрожающей... Наконец, из наиболее крупной группки вышло вперед несколько человек.

– Пропустите нас!

– Вы не имеете права нас задерживать, нелюди!

– Наши семьи тоже хотят жить!!!

Пока от толпы летели только выкрики, но краем глаза Артур уловил, что кое-кто уже начинает выискивать в земле камни.

– Назад! Все назад! – предостерегающе крикнул он.

Человек с вазой вскочил на ноги и быстро принялся просачиваться обратно в сторону леса через смыкающиеся человеческие ряды...

– А ну, пусти!

– Выставили тут цепных псов, суки...

– Пропусти, миленький, – растолкала вдруг всех старуха, бухаясь перед ограждением на колени. – Хоть деток пропусти...

– Поосторожней, бабушка, – прикрикнул на нее Артур.

– Да что ты с ними миндальничаешь, – бросил сквозь зубы напарник. Замешательство уже начало покидать его, сменяясь ответной злостью. – А ну – все назад! Осади – не то буду стрелять!

– Сволочь!

– Звери!

Несколько комков сухой глины поднялись в воздух, пролетая мимо охранников заграждения.

– Ах, вы, так? – скрипнул зубами напарник Артура, и лицо его перекосилось окончательно. – Стреляю!!! Ну, кому сказанною – назад! Это последнее предупреждение...

– ...! – дошедшие до отчаянья беженцы все больше прибегали к нецензурным выражениям, на некоторое время переговоры между ними и напарником Артура свелись в соревнования по "этажности" выражений.

"Пусть хоть так, – продолжал молится Артур, – лишь бы не стрелять".

Небольшой камень ударил его по щеке, заставляя вскрикнуть от боли. Стоящая за тонкой паутиной колючей проволоки толпа дышала ненавистью, и он ощутил вдруг, что перед ним – зверь – огромный и могучий зверь, готовый в любой момент сорваться с цепи... или уже сорвавшийся и собирающийся прыгнуть.

– Стой, стрелять буду! – ошалев от внезапно нахлынувшего страха завопил он и поднял автомат.

Лица... лица ли были перед ним? Или косые уродливые маски, в которых пропали последние искры человеческого духа? Ненависть и страх, страх и ненависть – вот и все, что можно было прочитать на них, вот и все, чем жили они в этот момент.

В какой-то момент Артур понял вдруг, что смотрит на них в прорези прицела.

"Нет, я не хочу стрелять... я не хочу!"

Прицел запрыгал в его руках и вдруг перед ним очутилась женщина с распущенными и всклокоченными уже волосами, делающими ее похожей на фурию. В руках ее был младенец, ничего не понимая, он пищал и сучил ручками.

– Ну, что же ты не стреляешь, что? – впиваясь в Артура полубезумным взглядом произнесла она. – Ну, рискни, выстрели... Ну?

– Стой, стрелять буду, – отчаянно прошептал Артур, уже не заботясь о том, что его кто-то услышит, что-то умирало в этот момент у него в душе и не могло умереть, корчась в тяжкой болезненной агонии.

– Что, слабо? – продолжала она, все ближе подступая к проволоке, упираясь в нее. – Так что же ты не стреляешь?

– Отойди, дура! – рявкнул напарник, и Артур ощутил к нему впервые тень теплого чувства за то, что он не выстрелил. – Ведь мы не шутим... Можем и прибить.

– Так пожалуйста, – уже не громко и спокойно предложила она. – Что мы теряем?

"Нет, только не это, – простонал Артур про себя, стреляя в воздух, только не это..."

Винный магазин подвернулся им кстати – "охотники" сами того не осознавая, давно уже искали разрядку. И хотя пошедший туда на разведку честно сообщил, что констрикторов в помещении нет, зато все двери открыты, толпа ломанулась внутрь и вскоре уже не одна пустая бутылка разлетелась, сбитая в шутку налету метким ружейным выстрелом.

После первого напряжения, недосыпания, да и от общего настроя, пьянели быстро. Кто-то уже уткнулся носом в землю (компания уже вновь успела подвырасти – то тут, то там находились новые добровольцы, готовые побродить-пострелять), кто-то затеял было по привычке драку, но свалился на пол, сбитый тренированными кулаками основы компании бритого. Обрывки песен, отдельные хвастливые заявления начали вырываться из глоток, кто вспоминал охоту, кто просто разглагольствовал "за жисть".

– Бей ...... зомби, – растопырив руки пошел на вожака возрастной красноносый мужик, удар в солнечное сплетение заставил его согнуться и отлететь в сторону.

Правая рука бритого, тот парень, что проводил агитацию возле магазина "охота" неожиданным пьяным движением расколошматил об стену еще не порожнюю коньячную бутылку и громким, почти истеричным голосом объявил:

– А я знаю, кто это сделал! Это жиды во всем виноваты... вот!

Взгляд его был мутен и красноват.

– Вы слышали? – вытянул вперед руку вожак, и палец его мелко затрясся. – Слышали, да? – пьяно выкрикнул он. – Ребята – бей жидов!

– Бей! – подхватили его крик.

– Вперед!

Наталкиваясь друг на друга, пошатываясь от выпитого, они ринулись к выходу, затем – к ближайшему подъезду, выкрикивая свое нечленораздельное "бей".

Искали по списку жильцов. Подходящая фамилия обнаружилась на втором этаже: дверь была заперта, но ее быстро вынесли топорами.

В комнате у стены жалась круглолицая седая старушка, которую можно было бы показывать по телевизору, как воплощенную Бабушку, двое детей пугливо прислонились к ее невысокому полноватому телу, поблескивая настороженными глазенками.

– Не смотрите туда, – зашептала старушка, прикрывая руками внуков, не смотрите, милые...

– Бей! – вращая глазами выскочил в центр комнаты бритый, здесь он не боялся идти в авангарде.

– Не смотрите... не смотрите... – тихо повторяли старческие губы. Она не боялась сейчас за себя – возраст позволял ей такую роскошь, глаза с выцветшими ресницами смотрели на убийц открыто и спокойно.

– Б-б-б... – рот бритого задергался, шаг, один из немногих оставшихся до жертвы, получился тяжелым, но еще более медлительным оказался следующий... Злоба пропала с его лица, заменяясь тупостью, взгляд остановился... вытянувшиеся вперед руки задвигали скрючившимися пальцами констриктор искал жертву.

Несколько человек попятилось.

– Чего же вы стоите? – сбиваясь на фальцет перехватил командование агитатор. – Бей!

...Руки бывшего начальника, шефа, командира и друга, развернувшись, схватили его в охапку.

– Бей! – повторился крик без уточнения "адреса", и группа снова пришла в движение...

20

– Вот, девочки, перекусите, – "тихий" швырнул на стол небольшой пакет с консервами и торжественно вручил Альбине открывалку. – Надеюсь, Анна, вы простите меня...

Анна подняла покрасневшие от бессонницы глаза с опухшими веками, и ни чего не сказала. Несколько минут назад ей показалось, что Максик стал легче дышать, что в его повторяющемся монотонном дерганье наметился сбой но она не была уверенна, что не принимает желаемое за действительное.

– Еще одну таблетку сульфадиметоксина, – словно не замечая его проговорила она, обращаясь к Альбине. Девушка тут же выполнила ее просьбу, не выпуская консервного ножа из рук.

– Вы поешьте, – робко посоветовала она. Анна внушала Альбине уважение, граничащее со страхом.

– Спасибо, я не хочу, – безразлично ответила врач. – Если можно дайте мне воды...

Альбина протянула стакан, в надежде, что та хотя бы выпьет, но нет рука женщины потянулась к губам больного.

– Ну, как вы тут? – пожала плечами Альбина. Она тоже начала уставать и не особо стремилась к поддержанию разговора. В таком состоянии ее мало интересовала загадка ее спасителя – пусть даже за то, что он пророчествовал... Мало ли чего в жизни бывает...

– Грустно... Альбина, а улыбаться вы еще можете?

– Зачем? – изобразила улыбку она и тут же убрала ее с лица. – Вы тоже присядьте... ведь не ели, так?

– Только после вас, – усмехнулся устало "тихий".

– В таком случае, – не стала спорить девушка, – откройте банку...

Нож вернулся к "тихому", который тут же присел на ближайший табурет и принялся за работу.

– Пока больных в укреплении нет? – все еще глядя мимо него поинтересовалась Анна.

– Пока Бог миловал, – ответил "тихий", передавая открытую банку Альбине. – А вам я все же посоветовал бы подкрепиться, хотя бы ради этого... друга, – кивнул он в сторону кровати.

Анна промолчала, но когда его руки пихнули бутерброд с рыбой ей в ладонь, есть стала, но как-то безразлично и тупо, словно выполняла неприятную работу.

– Спасибо, – слабо улыбнулась Альбина, также принимая угощение.

– Отдохнуть бы вам... Вот что, девушки, может, я могу вам чем-то помочь? Я не медик, но и химик может оказаться полезным... Считайте, что я могу исполнять обязанности фармацевта. Нуждаетесь в таковом?

– Не знаю... спроси у Рудольфа, – слегка растерялась Альбина.

– Ваша помощь может нам пригодиться, – машинально пережевывая остатки хлеба, проговорила Анна.

"Все же изменения есть, – вглядываясь она в связанное тельце. Есть... вот только бы понять, в какую сторону..."

В это самое время Эльвира, сидя в фойе, "допрашивала" только что прибывшего новичка. Это был плечистый мужчина лет сорока пяти, с вытянутым подбородком, сильно нарушившим все пропорции лица и придающим ему упрямое и грубое выражение.

– ...И вы говорите, что ваша группа уничтожила около двадцати констрикторов.

– Да, – новичок, казалось не знал, куда пристроить свои руки: он то сплетал их на груди, то складывал за спиной, то позволял свободно обвисать вдоль тела, чтобы еще через секунду зацепить их большими пальцами за пояс брезентовых штанов.

– И вас ни на секунду не остановило то, что, быть может, эта болезнь относительно легко излечима?

– Послушайте, – болезненно скривилось его лицо. – Мы просто защищались и защищали... ну, вообще... Кто станет в такие моменты думать? Они – душат, мы – стреляли. Я стрелял... Я не думал, что потом все в это выльется... Просто не думал. Вот... – к ним незаметно подошел "тихий", видно, желая что-то сообщить журналистке, но остановился чуть поодаль и принялся внимательно прислушиваться к разговору. – Я и сам не могу объяснить, как это называется, но вмести со всеми я становлюсь словно сумасшедшим... Я никогда в жизни не стал бы делать в одиночку то, что делал в толпе. Может, это тоже болезнь, не знаю. Я словно растворился в общей массе, в общей ненависти... и мы убивали. Если бы не те дети... Я очень сбивчив, груб, не так ли? Так вот, я пришел в себя только тогда, когда дошло до убийства нормальных здоровых людей. Среди них... точнее, в той квартире были дети, и тогда мы передрались между собой. Тот парень, что привел нас туда "поплыл", кто-то – я уже не помню, кто именно, да я и не всех знал в нашей компании – выстрелил в него, другие начали защищаться. Там творилось что-то ужасное, но это позволило мне прийти в себя, вспомнить, что я имею право поступать самостоятельно... Нет, снова не так – у меня ведь этого права никто не отнимал... Проще: стало нужно выбирать, кто с кем, потому что пошел разброд. Пока все разбирались друг с другом, я взял за руку старушку – там была старушка, я еще не говорил? – и потащил ее к выходу. Ее, и детей... Нам в спины начали стрелять, потом кто-то ударил меня по голове – и я больше ничего не помню. Очнулся среди нескольких трупов. Куда делись дети – не знаю, может им повезло, а бабуся лежала тут же. Потом я об укреплении и пошел его искать. Пока меня не прогнали... Может, и оставят.

– Ну, уж за это не беспокойтесь, – пообещала Эльвира. – Вы еще раз повторите мне всю эту историю помедленнее, как вы охотились на констрикторов, где проходила ваша группа, встречали ли вы подобные формирования ну и так далее...

– Я не уверен, что помню все: повторяю – на меня что-то нашло. Я не осознал, что делаю.

– И рождает чудовище – страх, – раздался за его спиной тихий отчетливый голос, заставляя обоих собеседников замереть от странного, почти мистического холодка, – другое чудовище – толпу... Но и толпа не бесплодна...

Пророк и клоун стоял улыбаясь и плача.

– Вы... – не то испуганно, не то почти разочарованно выдавила Эльвира. – Так же заикой можно стать...

– Можно, – согласился он, – и даже не только заикой. Можно стать частью толпы...

– А вы кто такой? – отвисла громадная нижняя челюсть.

– Это – наш пророк, – мстительно произнесла журналистка.

Бывший охотник на зомби посмотрел на "тихого" с уважением.

– ...Вы били чудовищ, и в какой-то момент кто-то из вас крикнул "бей жидов, армян" или нечто подобное, – серьезно посмотрел он на новичка. Так?

– Да... – тот совершенно опешил. – Но откуда?..

– Это не пророчество... просто так было и будет всегда. У меня было время подумать над этими проблемами... Очень много времени. – "тихий" подмигнул Эльвире. – И я понял, как просты некоторые самые сложные явления. Один человек – это сложно, но если сложить в кучу массу народу... она окажется намного проще, чем каждый человек в отдельности. Потому у нас и вредно быть... пророком.

– Вы знаете, – журналистка прищурилась, – у вас, конечно, есть право говорить загадками, но у меня нет времени их разгадывание. Короче: вы считаете, что нас всех специально старались превратить в толпу?

– Да. Вначале – благополучием, затем – скукой... Только у страха это всегда получалось лучше, хотя... в последнем случае чудовище-толпа может оказаться и неукротимой, для нее нужен слишком сильный дрессировщик. Когда таковой появиться – я лучше попрошусь опять в психи, разумеется в тихие, с правом на свободную прогулку.

– А... – бывший охотник попробовал что-то сказать, но запнулся: нужная мысль покинула его.

– А что касается вас... – "повернулся к нему "тихий". – То это типичный случай. Убийство страшно тем, что однажды можно не остановиться. Развязать себе руки легче, чем связать... Для второго действия нужна уже будет помощь извне, а принять ее наверняка не захочется. Не верите – могу принести веревку... А вообще, милая мадам Светлая... Э.Светлая, – уточнил он с иронией, ставшей уже обычной для его обращения к журналистке. – Я вас искал. В медпункте для вас есть кое-какие новости...

21

– Стрелять буду! – прокричал Артур, укорачиваясь от очередного камня.

Прыгали в прицеле лица. Среди них становилось все меньше мужских быть может, зачуяв его слабинку, вперед выступали женщины. Одичавшие, разъяренные, готовые на все...

"Если я снова выстрелю в воздух, – холодея осознал Артур, – они поймут, что я не способен их остановить... Наверняка поймут."

Теперь в сторону напарника он поглядывал с отчаявшимся и в то же время надеющимся взглядом: его гуманизм был бессилен решить сложившуюся перед совестью дилемму – кто должен выжить, а кто нет: люди из окруженного города, или все остальные, не вошедшие в проклятую зону.

Логика со всей очевидной жесткостью говорила, что спасать нужно большинство, но абстрактное "большинство" находилось где-то вдали, а стрелять предстояло по людям конкретным и живым, находящимся у Артура перед глазами...

– Да потерпите вы, – неожиданно для самого себя произнес он уже другим голосом. – Вам же сказано – эвакуация будет проводиться... Вам надо только подождать.

В свои слова он не верил, жизненная практика приучила его скептически относиться к обещаниям, данным "свыше". Не более наивны были и беженцы во всяком случае, так считал Артур, – и потому странно было, что на какой-то момент крики с обоих сторон замолкли.

Логика – логикой, но человек живет еще и надеждой...

– Не слушайте его! – нашелся "умный" голос на "галерке". – Очередное надувательство... Нас кинули, господа. Так что же нам, подыхать, веря в чужую болтовню?

Фонтан ругательств возобновился. Снова засвистели камни.

Прикрываясь тюками с чем-то мягким, видно – с одеждой – несколько человек уперлись в проволоку, которая начала гнуться и растягиваться.

– Отойди!!!

Автоматная очередь пропахала борозду у границы ограждения, задевая чью-то вдвинувшуюся на запертую территорию ногу.

– Убийцы! – завопили в толпе.

"Я не хочу стрелять... я не хочу..." – Артуру показалось, что еще немного – и сознание покинет его.

Напарник дал вторую очередь, но уже и угроза смерти не могла остановить отчаявшихся людей: выстрелы только прибавили им ярости.

– Эти сволочи еще и стреляют!

– Да бить их надо!

На минуту взгляд Артура снова выхватил из толпы фурию с младенцем она все еще толкалась в передних рядах, но, видно, сорвала голос и из открывающегося рта доносились только неразборчивые звуки.

"А ведь они нас убьют, – понял он, скользя взглядом по толпе. – Как пить дать – убьют. Только очнуться здесь, и..."

Как ни странно, эта перспектива пугала его не сильнее, чем необходимость таки перейти от угроз к действиям.

– Все, – негромко признался ему напарник. – Больше я терпеть не намерен. Сами напросились...

Дуло его автомата опустилось ниже и смотрело теперь прямо на людей.

До боли закусив губу, Артур последовал его примеру.

"Я не хочу..."

Проволока лопнула с почти струнным треском. Артур напрягся, и... Неожиданно наступила тишина.

Люди стояли перед прорванным заграждением, сосредоточенно вглядываясь куда-то ему за спину.

"Я просто схожу с ума", – с неожиданным облегчением пришел к выводу Артур, выпуская автомат из рук: сумасшедшего не должны были осуждать за это. Но беженцы, секунду назад готовые разорвать его в клочья, не спешили – стояли и смотрели, ожидая неведомо чего, и до Артура начало доходить, что позади действительно что-то происходит.

Не веря себе, он медленно повернул голову – в нескольких метрах от него стоял "джип" цвета хаки, а к ограждению легкой натренированной походкой приближался человек, знакомый уже многим по телевизионным передачам.

Полковник Хорт любил участвовать лично в интересных делах. Во всяком случае в тех, где он мог смотреться особо эффективно и красиво – не правда, что это чисто женская слабость, в большей или меньшей степени ею грешат почти все политики.

Толпа замерла. К эффекту присутствия Хорта прибавился эффект ожидания и надежды. К эффекту ожидания – эффект присутствия Хорта...

– Господа, – втайне наслаждаясь производимым впечатлением, но внешне безразлично и строго сообщил он. – Только что мною дано распоряжение начать эвакуацию...

– Вы слышали новость?

– Слышали, слышали, закройте дверь и не разносите заразу, – притворно сердитым тоном "тихий" отправил из медпункта очередного вестника.

Ни Альбине, ни Анне не хотелось тратить на разговоры время – другое событие, не менее важное для них отнимало все внимание на себя: больной заснул. Не впал в беспамятство, не утих от слабости – именно заснул, время от времени тяжело вздыхая. Первой новость о ожидающих город переменах принесла Эльвира. Прождав у постели Макса около получаса то и дело заскакивая в медпункт справиться: не проснулся ли мальчик, и если проснулся, то как он себя чувствует.

Остальных посетителей заманивала сюда тишина: в то время как по всему укреплению слышались возбужденные радостные голоса, обсуждался порядок выезда на немногих пригнанных к мэрии машинах; люди просто поздравляли друг друга, когда сдержанно, когда – забыв обо всем и кидаясь в объятья к незнакомым товарищам по несчастью и по надежде (Рудольфу даже приходилось несколько раз умерять их восторг тем, что укрепление пока в осаде: то тут, то там констрикторы бились телами в замурованные окна и двери, к счастью безуспешно и они были намного ближе, чем далекие эвакуационные пункты), лишь в медицинской комнате молчали, оберегая непрочный многообещающий сон больного.

– Да, – прошептала Альбина. – Мне даже не верится... Может, все не так уж плохо, правда? Я имею в виду, что мир в целом не так уж плох, как может показаться...

– Не знаю, не знаю, – скептически хмыкнул "тихий", – в лучшем случае это обозначает спасение от одной из бед. В лучшем... Эх, милая Ала... Сознайтесь – у вас в детстве были веснушки, не так ли?

– При чем тут... – захлопали ресницы.

"Ребенок, – думал, глядя на девушку "тихий", – настоящий ребенок. А как же те, кто уже задушен? Как – больные? Если констрикторизм лечиться ситуация выйдет и вовсе подленькой. Хотя и полковник тот прав... Прав по своему. Здесь нет правильного решения – любое из них компромисс с совестью, не в пользу одних, так в пользу других. И еще никто не знает, каким опасным он станет сам, сделав тот или иной выбор. Есть вещи, о которых просто честней не думать. Даже просто абстрактно рассуждая на тему – кто должен жить, кто – нет, человек уже становиться в душе убийцей. Так что, милая Ала, нас ждет новое общество – общество более чем на половину состоящее из убийц. Такие катастрофы даром не обходятся... И убереги тебя Бог, моя девочка, чтобы тебе не пришлось самой делать такой выбор. Лучше не думай о нем. Лучше – ослепни и сохрани свою чистоту..."

– Вы не ответили...

– А? – казалось, он только что очнулся – мысли успели увести его далеко от разговора. – Я что, что-то не то сказал?

– Нет, просто, – окончательно смешалась Альбина. – У вас очень резкие переходы с темы на тему.

– Ну да... я же сумасшедший, – хихикнул он. – Не забывай. И потому можешь спокойно радоваться, что кошмар позади.

– Но вы ведь так не считаете? – впервые за все время к разговору присоединилась и врач.

– Я просто неисправимый пессимист. Веселый пессимист – и это уже само по себе не вполне нормально. – "тихий" подошел к стене и принялся, подталкивая пальцем, раскачивать таблицу для проверки зрения единственную деталь, кроме кровати и стеклянного традиционного шкафчика, указующую на то, что в этой комнате медпункт находился еще до катастрофы.

Цветные обои, кашпо на стенах, кресла, особый, слишком тяжеловесный для медицинского стол создавали иллюзию заурядно кабинетной обстановки, хотя, по изначальной задумке, силились имитировать обстановку домашнюю.

– Да, сложности будут, – задумчиво произнесла женщина. – Все сразу уехать не смогут, это – факт. Могут начаться ссоры, каждый захочет уехать первым.

– Да, – развел руками "тихий" – Об этом не подумал и я... Но что будь что будет. Не станем портить людям праздник...

ИНТЕРЛЮДИЯ. О КРАСОТЕ КИТАЙСКИХ ВАЗ

В хрониках эпидемии затерялась одна история, не имеющая отношения к основному развитию событий, но достаточно загадочная, чтобы ее стоило упомянуть. До сих пор никто не дал ей мало-мальски логического толкования но бесчисленное количество свидетелей подтверждают правильность изложенных в ней фактов.

Жил-был коллекционер. Не совсем обычный – это был коллекционер без коллекции. Он мечтал о ней, собирал мысленно, видел во снах, грезил наяву, но оказался способным на практике приобрести всего две вазы – да и то благодаря нескольким годам полуголодного нищенского существования.

Любопытные вещи делает с человеком страсть – лишившись всего здоровья (поскольку природа никому еще не позволила безнаказанно голодать по собственной воле), семьи (какая же женщина выдержала бы жизнь с таким сумасшедшим), уважения друзей – одних из-за того, что он вообще избрал себе в жизни такую нелепую цель, других – потому что так и не смог сопоставить себе настоящей коллекции, застрял на полдороги, – этот человек считал себя самым богатым на Земле и, может не только на ней.

Как только рабочий день заканчивался, он бегом спешил домой, чтобы вытащить свое сокровище, поставить его в центре комнаты и сесть рядом, восторженно и заворожено вглядываясь в путаные завитки узоров. При этом, как свидетельствовали соседи, выражение его лица становилось столь блаженным, что любой сказал бы – вот человек, знающий, что есть счастье.

Красоту сложно видеть и понимать – редко она бывает на все сто процентов бесспорной. Разве что у признанных шедевров не понимающих их истинной ценности станет делать вид, что так же восхищен, как и знатоки, и хотя большинство людей хотя бы понаслышке знали, что китайские вазы есть предмет коллекционный а, стало быть, уважаемый, мало кто понимал суть невероятного поклонения перед обычной – если вдуматься – посудиной. Ну ваза. Ну – красивая. Мало ли в свете красивых ваз? Было бы из-за чего тут калечить собственную жизнь...

Да, никто не понимал этого человека, даже собратья по страсти. В большинстве своем коллекционеры – люди достаточно состоятельные, тем более те их них, что избрали своей страстью не марки или а предметы изначально не дешевые. Мало среди них осталось искренних бескорыстных энтузиастов все так же недоумевали по поводу "чока" своего неудавшегося коллеги. Нет денег – за коллекционирование китайских ваз не берись. Коллекция – это ведь не только качество, а и количество, вечно растущее, вечно обновляющееся... В погоне за ним не до любования одним из предметов (пусть даже – двумя или тремя). Да, кто из них не восхищался тем или иным ценным приобретением, иные предметы и у маститых коллекционеров вызывали нежные чувства – но никто из них не стал бы столь безраздельно отдавать себя коллекции-недоделке, коллекции-уроду, недоколлекции – мало ли какие обидные прозвища ей еще можно еще придумать.

Он видел в своем сокровище не вложение денег, не воплощение престижа – красоту, и жил ею, превращая свое любование вазой в особое таинство.

Когда грянул гром, по улицам зашагали душители, а толпы начали громить магазины, превращая в руины торговый центр города, ужаснувшись творимым кругом разгромом, чудак подхватил свою вазу, сунул вторую в наплечный мешок и покинул свою нищенскую чердачную комнатку. Он не думал о своем спасении – то, что его жизни что-то угрожает прошло мимо его сознания.

Ваза. Ваза, которую могут разбить взбесившиеся варвары – вот что единственно волновало его, когда он осторожно вливался в тянувшийся к лесу людской поток. Лишь о ней он думал, когда то спереди, то сзади, то сбоку раздавались крики, и людская река круто поворачивала в сторону от обозначенной им трагедии. Общий поток вихлял – чудак нес свою вазу по прямой, только изредка уступая особо мощному движению, чтобы то не смело его на своем пути ненароком.

Он шел пока не наткнулся на колючую проволоку.

То, как он отреагировал на нее было уже описано выше. Он сидел и думал о том, что здесь во всяком случае для вазы будет безопасней. Даже если пойдет дождь – она в худшем случае намокнет, но зато никакой сумасшедший не броситься ее разбивать.

Он ошибся, но быстро понял это сам: как только шум вокруг стал угрожающим, чудак подхватил свое сокровище и поволок его обратно в лес.

Вот здесь, – думал он, пробиваясь между стволами деревьев, – мне и в самом деле будет безопасней. Диким зверям не нужны вазы..."

Диким зверям вазы были не нужны хотя бы потому, что все они или сидели в зоопарке или давным-давно превратились в шкуры. Чудак этого не знал, как не знал многого другого – например, кто у власти в той стране, в которой он живет, как называется эта страна, чем она была в прошлом и чем может стать в будущем.

Зато он знал всю биографию синей китайской вазы.

В какой-то момент чудаку навстречу попался констриктор. Посмотрел на него, понюхал воздух, пощупал вазу окровавленными лапами, и прошел мимо.

Констрикторы предпочитали душить людей, а этот чудак был слишком уж для этого странным.

Так он и шел, сам не зная куда.

Люди шарахались от него, принимая за констриктора.

Констрикторы обходили его стороной, принимая совсем уж не ведомо за кого. Ну а диких зверей, как уже было сказано, в лесах не водилось. Так он и шел, так он и шел...

Ваза медленно плыла над многолетним слоем хвои, над трилистниками кислицы, над мелким, выжженным солнцем черничником. На нее смотрела пара влюбленных глаз.

Больше эти глаза не умели видеть ничего, и потому в них поблескивал счастливый огонь.

...вне общей беды, вне времени, вне жизни.

22

Пожар возник незаметно, и даже когда его языки начали подниматься над домами, ни в одной из пожарных станций не прозвучал сигнал тревоги. Где-то констриктор придушил хлопотавшую у плиты хозяйку, кто-то оставил бесхозный включенный утюг... падали на ковры тлеющие сигареты, высыпались искры из каминов, попорченных во время сражений... Над всем этим плыл ставший невидимым газ, и под его дыханием крошечные язычки пламени набирали силу, крошечные искорки превращались в маленькие костры, которые не долго медля тянулись друг к другу, сливались и с новым порывом белесоватого ветра расцветали все пышнее, обрушиваясь на стены домов и на все, что могло послужить им пищей.