Текст книги "Похищение века"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

«Русский испанец» быстро наклонился ко мне и… впервые за весь вечер разочаровал свою новую родственницу. Он опять прижался губами всего-навсего к моим рукам. Я даже не успела снять перчатки. Но и через тонкую телячью кожу меня обожгло его горячее дыхание…

Нет, кабальеро, мы с вами и правда принадлежим к разным поколениям!

Глава 3

…Мы с доном Мигелем Мартинесом пробирались по театральному закулисью, крепко вцепившись друг в друга. Из всех щелей нам навстречу выползали мужчины и женщины в пышных платьях, камзолах и плащах, в причудливых париках и с неживыми лицами в толстом слое грима. Все они показывали на нас пальцами, укоризненно качали головами, делали страшные глаза и на разные голоса декламировали: «А почему ты не был на банкете?! Позор! Тоска! О, жалкий жребий твой!..» Дон Мигель испуганно загораживался мной и отвечал жалкой прозой: «Простите, извините! Вот, племянницу встретил. Мы с ней в разведку ходили…» При этом фамозо кантанте с интересом рассматривал и даже щупал все встречные плащи оперных героев, как будто что-то искал.

Неожиданно у нас на пути возник мрачный Онегин в цилиндре, завернутый в черный плащ.

Он бесцеремонно оторвал меня от моего спутника, развернул к свету: «Ужель та самая Татьяна?..»

Но тут же бросил – наверное, понял, что не та, – и пристал к «дядюшке»: "Стреляться, Ленский!

Ты удрал с банкета!"

– Я не Ленский, я Радамес! – плаксиво ответил «дорогой гость Тарасова». – Отцепись от меня, я свой плащ потерял! Это не он случайно на тебе? Нет, не он… Мой потяжелее будет!

Возмущенный Онегин провалился куда-то в темноту, а мы все почему-то оказались в ярко освещенном директорском кабинете. Прямо посередке на ковре стояла плаха, и палач в красном балахоне уже занес топор, готовясь отсечь руку Федора Ильича…

Меня сковал ледяной ужас. А самым ужасным было то, что сам Федор Ильич не только не выказывал никакого протеста, но, напротив, относился к идее усекновения конечности с явным одобрением!

Но тут палача схватил за руку Хосе в шляпе с вуалью, вопя на чистейшем русском языке:

– Не надо, не надо! Мы пойдем другим путем!

Я сам найду плащ!

Он вырвал топор, зашвырнул далеко в угол и, подбежав к окну, распахнул его…

– Куда вы, Хосе? – закричал Мигель ему вслед.

– В милицию, сдаваться! – И костюмер проворно выскочил в окно.

Тут послышался театральный звонок, призывающий всех на спектакль. Он звучал все громче и громче, и маски, наполнявшие комнату, быстро растворялись в этом назойливом звуке. Последнее, что я помню, – это деловитый голос директора:

– Друзья мои, нам пора! Осталось три дня и две ночи…

А звонок все звонил, звонил… Телефон!!!

Еще не стряхнув с себя этот ночной кошмар, с закрытыми глазами я схватила трубку:

– Алло!

– Танечка, доброе утро, это Мартинес. Простите, ради Бога, что разбудил вас так рано…

– Да, вы не были на банкете, это ужасно…

– Какой банкет! А, вы еще не проснулись…

Хосе пропал, Таня!

– Что?! – вот теперь я уж точно проснулась.

– Да, да, я не тучу! – голос дона Марта ясно говорил о том, что ему не до шуток. – Боюсь, с ним случилась беда. Когда я вернулся ночью, то обнаружил, что его нет в номере. Я справился у персонала, когда он ушел. Мне сказали, что господин Эстебан действительно выходил из номера, но очень ненадолго и вскоре вернулся. А портье случайно заметил через стеклянную дверь, как он подошел к телефону-автомату на улице. Он кому-то звонил, Таня!

– Но вы сказали мне, будто бы у него нет знакомых в Тарасове…

– И повторяю! Он сам мне это говорил! Более того, Хосе вообще впервые в России. Я просто теряюсь в догадках…

– И что было дальше?

– Ну вот, он позвонил с улицы и вернулся к себе в номер и больше не выходил. Я уже обо всем догадался и проверил окно в его номере. Конечно, оно оказалось незапертым: Хосе сбежал по пожарной лестнице! Постель была не разобрана: значит, он даже не ложился.

– Во сколько он выходил звонить?

– Портье сказал – в самом начале десятого.

То есть почти сразу же после того, как я вернулся в театр.

– Просто не портье у вас, а клад! Все-то он знает…

– Да, я ему тоже сказал, что из него вышел бы неплохой сыщик.

– И вы ничего не предприняли, Мигель! Почему сразу же не позвонили мне?

– Я не посмел – вы уже спали, конечно. Да и сам я, честно говоря, валился с ног. Ведь у меня вчера было целых два перелета: из Мадрида в Москву и из Москвы сюда, – извиняющимся тоном пояснил мой клиент. – И главное, я подумал, что Хосе просто решил снять стресс привычным для себя способом. Ну, любовными утехами. Признаться, я очень разозлился на него опять, плюнул и лег спать. И только сейчас, проснувшись, обнаружил его записку.

– Записку?

– Да, он припрятал ее среди моих вещей – похоже, с таким расчетом, чтобы я ее нашел не раньше утра. Написана явно рукой Хосе: «Дон Мигель, пожалуйста, не поднимайте шума. Я вернусь с плащом». Нет, как вам это нравится, Таня?!

Он сошел с ума! Я-то подумал вчера, что он это ляпнул так просто, от потрясения. Посоветовал ему успокоиться, выбросить эту дурь из головы и принять снотворное, а он…

– Хосе просил вас вчера не заявлять… Ой, подождите, Мигель, вы откуда звоните – из своего номера?

– Из автомата, Танечка, из автомата, я не дурак.

– Вы просто умница! Он просил вас не заявлять в милицию. Вы ему это обещали?

– Обещал, конечно. Он же вцепился в меня, как черт в грешную душу, и готов был упасть на колени! Я ему сказал, что проведу частное расследование.

– Все ясно…

На самом деле ясно мне было только то, что дело это – темное.

– Что вам ясно, Таня, что? Он же не знает ни города, ни языка, влипнет в какую-нибудь скверную историю! Что делать? Куда его черт понес среди ночи?! Или… – Он замолчал, пораженный неожиданной мыслью. – Или ему и правда что-то известно об этом деле?..

– Вот именно, Михаил Викторович, вот именно! Который сейчас час?

– Начало восьмого. Я собирался съездить на могилу матери, я вам говорил…

– Вот и поезжайте. Все равно я раньше чем через полтора часа буду не в состоянии… Только до вашей репетиции нам надо обязательно встретиться у вас в номере. Мне необходимо, уж извините, немного порыться в вещах вашего сбежавшего служащего. Если он, конечно, до тех пор не вернется – с плащом или без него. И пожалуйста, попросите там, чтобы горничные к вам пока не входили.

– О, я понимаю… Конечно, приходите. К девяти я обязательно вернусь. Предупрежу портье, что меня навестит племянница, чтобы вам не задавали лишних вопросов. Да, кстати, я выяснил у него насчет вчерашних телефонных переговоров с Хосе.

– Да, и что же?

– В самом деле, все это выглядит несколько странно. Разумеется, портье говорил с ним по-русски, но у него сложилось впечатление, что Хосе его понял отлично. Правда, сам Хосе не сказал по-русски ни слова, лишь несколько раз произнес «си» – то есть «да» – и положил трубку. Потом Хосе спустился вниз и прошел в сторону бара, но через две-три минуты вернулся несколько растерянный и что-то спросил у портье по-испански про «даму». Тот как мог объяснил ему, что дама и в самом деле прошла к бару и должна быть там. Хосе отрицательно покачал головой – «но, но!». Потом, пожав плечами, добавил по-русски «не понимаю» – и отправился наверх. Вот таким образом.

– Спасибо, Мигель. Вы отличный клиент – сами работаете за детектива! Но я постараюсь исправиться. До встречи, «дядюшка»!

– Hasta luego, Танечка, до скорой встречи!

Я всегда ей рад… – Его баритон на прощание прозвучал особенно бархатно.

Я без сил уронила голову на подушку. В ней – то есть в голове – звучал взбесившийся симфонический оркестр, причем сильнее всех прочих инструментов бесчинствовали литавры и большой барабан. Но о том, чтобы отвести душу и выспаться в свое удовольствие, не могло быть и речи: чтобы в девять при полном параде быть у моего звездного «родственника», надо начинать собираться сейчас. Да и какое уж тут удовольствие!

Такой мерзкий сон, да еще и в руку…

Но минут десять еще можно поваляться. Все равно нужно собрать забитые «оркестром» мысли.

И скорректировать намеченный план действий в соответствии с последним ошеломляющим событием.

Ну, Хосе Мария Эстебан!.. Карамба! (Я добавила еще несколько слов про себя, но уже не по-испански.) Я нанималась искать драгоценный плащик, но не тебя, козел! Да и как мне теперь подступиться к поискам без тебя?! Я-то рассчитывала, что ты меня выведешь на пропажу. Уж рыло-то у тебя явно в пуху, этого только твой благородный кабальеро не замечает! А мне оно вообще не понравилось – даже мельком, даже на экране. Не мог дождаться, пока я на тебя поближе посмотрю, а потом уже и сяду тебе на хвост… Так нет – надо в бега! Одно слово: нерусь. Иностранщина безмозглая!

Но что все-таки известно этому Хосе? Почему его так шокировала пропажа плаща Радамеса – судя по рассказу Мартинеса, гораздо больше, чем самого хозяина? Уж не потому, разумеется, что он такой честный служака. Кому он звонил на ночь глядя, зачем? И почему сбежал? Просто от страха перед кем-то или чем-то или действительно рассчитывает вернуть плащ? У меня не было никаких сомнений, что бегство костюмера связано с его таинственным телефонным звонком и с не менее таинственной пропажей плаща.

И опять я упираюсь в тот же самый вопрос: что известно Хосе? Замкнутый круг…

Ладно, хватит. Устроила тут «утро вопросов без ответов»… Все равно по Хосе ты не продвинешься больше ни на шаг, пока не проведешь у него в номере маленький хорошенький обыск и не получишь какие-то результаты… дай-то Бог, чтобы они были! Что у нас еще есть, кроме Хосе?

Какие ниточки-зацепочки?

Во-первых, «дама». Уж она-то точно была: ее видел портье. Высокая дама под густой вуалью, говорившая грубым голосом, не снимавшая перчаток и полезшая за деньгами в карман вместо сумочки…

Во-вторых, «дон Марти». «Узкосемейное» музыкальное прозвище дорогого гостя Тарасова, которое, по идее, никому в нашем городе не должно быть известно. И тем не менее оно известно – этой самой «даме». Что сие может означать? Только то, что эта «дама» – а на самом деле скорее всего особа мужского пола – имеет какое-то отношение к опере. Похоже, самое прямое!

В-третьих, ключи. Если только Хосе не оставил дверь одного из номеров открытой или, еще хлеще, не передал хозяйский плащ «даме» из рук в руки, то надо искать еще и третьего сообщника, вольного или невольного, из гостиничного персонала.

Черт возьми, почти что «любовный треугольник»! И на все про все – три дня и уже две ночи…

Перед тем как выйти из дома, уже совершенно готовая и настроившая свое сердце на любовь (родственную, конечно!), я на несколько минут уединилась со своими гадальными костями. Чтобы не искушать судьбу по пустякам, я не стала спрашивать ни про Хосе, ни про «даму», а поставила сразу глобальный вопрос, охватывающий все три вершины моего «треугольника» и еще многое другое. А именно: «с какой стороны» мне ждать хоть маломальской ясности?

Несмотря на некоторую расплывчивость формулировки, результат гадания был на удивление конкретен. 34+9+18: «Вы вспомните о том, что у вас есть старый верный друг, способный поддержать вас и даже преподнести сюрприз».

Хм… Оно, конечно: старый друг лучше… минутного увлечения (хотя и увлечение, надо признать, – вовсе не плохо!) Осталось только вспомнить.

Разумеется, дежурный в вестибюле «Астории»

(не знаю, был ли это тот самый портье, который наверняка подзаработал, продавая информацию дону Мигелю, или он уже сменился) поверил в то, что я племянница приезжей знаменитости, не больше, чем если бы я назвалась его собственной родственницей. Наверное, он подумал о странных привычках некоторых звезд: по всем канонам утром женщины должны уходить из номеров постояльцев, а у этого «дона», видите ли, свой распорядок… Впрочем, мнение портье по этому поводу меня нисколько не интересовало, да он его и не высказывал.

Мимо дежурной на втором этаже я попыталась вообще пройти с гордо поднятой головой, но она вонзила мне в спину уточняющий вопрос:

«Вы к господину Мартинесу?» Прозвучало это так, будто я была предателем Родины, идущим на встречу с резидентом иностранной разведки. Уж эта-то точно сменилась, даже женолюбивому дону Марти вряд ли пришло бы в голову назвать старую каргу «милой женщиной»…

Меня так и подмывало ответить ей как следует, но из соображений конспирации я воздержалась. Жаль было и «дядюшкиной» репутации: кто знает, какие удары ей предстоит еще выдержать в этом «почти родном» волжском городе…

Высокая массивная дверь с номером «23» распахнулась на мой тихий стук почти сразу же.

«Дядя» был в белоснежном свитере и встретил меня с улыбкой. Пока Михаил Викторович освобождал меня от пальто, упивался моей ручкой и сверкал своими испанскими глазами (в которых, кстати, не прошел хмельной блеск, хотя коньяка с утра он не пил), я убедилась, что и мое увлечение не прошло за несколько часов разлуки. Не знаю, как это вышло, но я коснулась губами его щеки, которая оказалась совсем рядом. От удивления Мигель забыл выпустить мою руку из своих. Его уши порозовели, но в целом он выдержал испытание достойно.

– Ой, извините, «дядюшка»! Я по-родственному…

– Ну что вы, «племянница»! – в том же шутливом тоне ответил он. – Это лишний раз доказывает, что сегодня ночью вы мне не соврали.

– В каком смысле?

– В том смысле, что я еще не совсем старик.

– Ах, Мигель, пожалуйста, не начинайте все сначала! У нас мало времени, а у меня много работы. Ведь вы скоро уйдете на репетицию, и мне надо уложиться.

– Но вы могли бы задержаться, если надо, я предупрежу администрацию…

– Ну уж нет. Не забывайте, что я только ваша племянница, а племяннице вовсе ни к чему поселяться в номере дяди насовсем.

– Так вы что, даже и кофе не выпьете со мной?

– На кофе я к вам приду в четыре, вы разве забыли? Или вы отменяете свое приглашение, поскольку исчез Хосе? – строго говоря, это было с моей стороны уж чистым нахальством: на приглашение я напросилась сама, и только под предлогом «расколоть» Хосе. – И отдайте, пожалуйста, мою руку.

– Пожалуйста, извините. – Мигель отпустил меня, сердито сверкнув глазами. – Я отменяю?

Таня, я всегда рад быть с вами, по-моему, это совершенно очевидно. И если хотите знать, Хосе или кто-то другой мне при этом нужен, как… как пятая нога собаке – так, по-моему, говорят? Но разве не вы сами только о Хосе меня и расспрашивали весь вечер? И только из-за него собирались со мной… всякие шутки шутить?

– А вы что же, хотели, чтобы я при Хосе затевала с вами серьезную игру? – спросила я почти надменно.

В его глазах промелькнуло уважительное удивление: мол, недооценил я вас, сударыня. Он понял, что его тонкая провокация не удалась и что первый шаг к сближению придется сделать все-таки ему. Но к этому Михаил Викторович, по-видимому, был еще не готов и потому отступил. Отступил в буквальном смысле, как бы освобождая мне доступ к моей работе, и шутливо поднял руки вверх:

– Сдаюсь, Танечка! Конечно, не хочу. Мое приглашение, разумеется, остается в силе. Если только не случится чего-нибудь экстраординарного. Все же я очень тревожусь за Хосе! Пойдемте, я провожу вас в его апартаменты. Там никто ничего не трогал, как вы и просили, горничных я отослал… – Дон Марти щебетал уже в обычной своей манере.

Ну что ж, помучайся еще, амиго. Хочешь, но молчишь – дело твое! Я подожду. В конце концов, ты для меня лишь минутное увлечение, и если до этой самой минуты мне очень уж понадобится теплая компания… нет проблем! А вот вы, дон Мигель Мартинес, к «девочкам» не пойдете, как ваш Хосе, и к себе в номер вряд ли притащите «ночную бабочку»: не пристало звезде мировой величины так низко падать, да еще в городе своей юности! Так что вы уж, пожалуй, созревайте поскорей и падайте к моим ногам…

А впрочем, ты прав, «ми корасон», нет ничего хуже, как затевать «серьезную игру» наспех.

Пока мы преодолевали трехкомнатный «люкс», я из вежливости спросила Мигеля, как он нашел могилу матери. Он ответил, что она, слава Богу, в порядке: за ней следят его московские родственницы – сестры по материнской линии («дочерью» одной из которых я, надо думать, и являлась). Этот вопрос снова вернул Михаила Викторовича в «струю» лирических воспоминаний, из которой его выбило мое появление, и он стал немногословным, ушел в себя. Коротко объяснил мне, где его собственное театральное хозяйство, а где личные вещи самого костюмера, и добавил, что я могу не стесняться (совершенно лишнее напоминание!) Спросил, хватит ли мне сорока минут, дольше он задерживаться не может, и необходимо ли его присутствие при этом «мероприятии». Я сказала, что постараюсь успеть и что необходимости в нем нет, но он, конечно же, имеет право присутствовать. И еще попросила его позвонить портье, чтобы немедленно предупредил его по телефону, если появится господин Эстебан.

Мой клиент удивил меня еще раз, сказав, что портье уже предупрежден об этом.

– А насчет моего права… Нет уж, увольте! Я буду у себя. Не хочу вас смущать, – изрек дон Мигель и удалился.

Эх, кабальеро… «Белая кость»! Знал бы ты, в каких передрягах мне приходилось бывать, – у тебя бы, наверное, голос пропал… Сказал бы лучше – сам не хочешь смущаться.

Полчаса пролетели как единый миг. Но вовсе не потому, что работенка, которую я выполняла, была легкой и приятной, – вот уж нет! Просто времени на обыск вообще редко бывает достаточно. Особенно если вы не хотите, чтобы хозяин заподозрил, что в его барахлишке кто-то копался.

Я же не могла ломать замки, вытряхивать на пол содержимое шкафов и чемоданов и вообще переворачивать все вверх дном, как это делают грабители и те, кто их ловит… Еще слава Богу, что Хосе успел распаковать свои вещи, а то бы я вообще не смогла ни к чему прикоснуться!

Впрочем, результат был тот же самый, как если б я и не обыскивала номер. Иными словами – нулевой. Дело осложнялось тем, что я, собственно, не знала, что именно ищу. Искала же я хоть какую-нибудь «ниточку-зацепочку», которая подсказала бы мне, куда подевался этот чертов Хосе.

Но как она выглядит? И, соответственно, где может прятаться? Мне представлялось, что это должна быть какая-то бумажка: записка, план, схема, номер телефона, наконец…

Но ничего такого в бумагах Хосе я не обнаружила. Паспорт, въездная виза, несколько кредитных карточек и около шестисот долларов наличными… Но больше – ничего! Зато если у Хосе была какая-нибудь записная книжка, то ее-то он уж точно унес с собой. Конечно, он мог прихватить и некоторую сумму денег – кто знает, сколько у него с собой было? Уж конечно, не его патрон. Кстати, никаких таможенных документов я тоже не нашла.

Сначала я удивилась, что он оставил паспорт в гостинице. Но, пораскинув мозгами, пришла к выводу: если иностранец в России отправляется на какое-нибудь сомнительное дело, то это, с его точки зрения, напротив, разумно. Потому что иностранец в России опасается только криминального элемента (и правильно, между прочим, делает!). Но откуда ему знать, что если первому же встречному милиционеру вдруг не понравится его иностранная рожа, да у этой «рожи» еще к тому же и не окажется документов, то все его «сомнительное дело» может закончиться, даже не начавшись…

Кстати, насчет рожи. О ментовских вкусах судить не берусь, а вот мне Хосе Мария Эстебан определенно не нравился. Я внимательно изучила паспортное фото этого «баска». Светлые жидкие волосы, светлые же, слегка навыкате, глаза, оттопыренные уши, тонкие губы… Правда, я в своей жизни ни одного баска не видела и понятия не имею, какие они есть, но этот… Натуральный «фриц», только явно не из «истинных арийцев».

И что-то в нем неприятное, крысиное…

Я внимательно осмотрела пустой кейс, в котором обычно путешествует по миру плащ Радамеса. Тоже ничего подозрительного. В два огромных, еще не «растаможенных» кофра со сценической амуницией фамозо кантанте я едва заглянула.

Что толку? На изучение всего этого великолепия, с помощью которого дон Марти обращается в египетского «героя-любовника» Радамеса, надо было бы по-хорошему потратить целый день. Да и маловероятно, чтобы Хосе припрятал среди хозяйских париков и панталон наркотики, контрабандные бриллианты или долларовую «неучтенку» и спокойно покинул все это на произвол судьбы в своем номере.

Словом, к исходу получаса настроение у меня было совсем упадническое. Добавьте к этому, что я поминутно дергалась из-за телефонных звонков, раздававшихся в номере Мартинеса. Да уж, «дорогой гость Тарасова» был нарасхват! – Но мне-то всякий раз думалось, что это – сигнал о приближении блудного Хосе! Хотя предчувствие недвусмысленно говорило мне, что он, по выражению его патрона, влип в какую-то скверную историю.

В последней надежде я подошла к окну – тому самому, через которое удрали сначала вороватый «дам», а чуть позже – «проспавший» плащ костюмер. Открыла обе рамы и выглянула наружу. Одному Богу (но уж никак не мне!) было ведомо, что я рассчитывала там увидеть – не распростертое же тело Хосе!

Увы, сумки с плащом Радамеса под окном тоже не оказалось. Я мельком взглянула на пожарную лестницу. Взобравшись на широкий мраморный подоконник, до нее легко можно было дотянуться рукой. Правда, обрывается метрах в двух от земли, но это же ерунда…

Я закрыла наружную раму, рассеянно думая о преимуществах старинных зданий: вот могут же люди позволять себе не заклеивать окна на зиму – и ничего, в номерах тепло… Оставалось только нести моему звездному клиенту свою повинную детективную голову. Стоп, а это что такое?..

В щель междурамного пространства завалился маленький клочок плотной глянцевой бумаги – так глубоко, что я не сразу его заметила.

Боясь верить в удачу, я осторожно извлекла его, как если бы он мог рассыпаться.

Это был свернутый вдвое листочек из карманного блокнота. Запись, сделанная на нем – черной шариковой ручкой, мелким размашистым почерком, – в первые секунды показалась мне полнейшей абракадаброй. Возможно, потому, что не только почерк был неразборчивый, но и язык – иностранный.

Приглядевшись, я поняла, что считать эту надпись «иностранной», пожалуй, слишком: это были шесть имен, мужских и женских, записанные в одну строчку латинскими буквами. Быть может, я ломала бы голову гораздо дольше, если бы первыми в этом списке не стояли слишком хорошо знакомые мне «Radames» и «Aida». В середке я узнала еще одно имя – «Otello» (не знать, кто такой Отелло, было бы непростительно даже для меня. Как же, как же! Помните, из школьных сочинений:

«Отелло рассвирепело и убило Дездемону…»).

Дездемоны, правда, тут не было, зато была какая-то «Violetta» – хотя и не знакомая мне, но, по крайней мере, понятная.

А вот с одним именем у меня вообще вышла напряженка. Я не только не имела понятия, о ком речь, но даже не смогла его прочитать.

Все было отчеркнуто жирной чертой. Ниже стояла цифра «133», обведенная кружком, а рядом – еще одно имя: «Mario». Замыкала страничку какая-то примитивная схема из двух пересекающихся линий и фигурной загибистой стрелки.

Вот так криптограмма!

Ладно, начнем сначала: оно-то, пожалуй, и есть ключ ко всему остальному. Тем более что по части оперных героев у меня есть высококвалифицированный консультант.

– Дон Мигель! Михаил Викторович! – Я бросилась в мартинесовские покои.

– Боже мой, как официально! – Он почти столкнулся со мной в проходе между номерами. – Какое заявление вы хотите сделать, Танечка? Нашли контрабанду?

Но, увидев на моем лице печать детективного вдохновения, а в руке – неведомую бумажку, «русский испанец» сразу заразился моим волнением:

– Что это у вас?!

– Посмотрите, это почерк Хосе? Эти имена – персонажи опер? Вы понимаете, что все это значит? – Я вывалила на него сразу целую кучу вопросов.

– Спокойно, разберемся… – Клиент взял у меня бумажку. – Да, это рука Хосе! Что за чертовщина… Где вы это нашли, Таня?

– Между рамами окна. Думаю, она выпала у него из кармана, когда он вылезал на пожарную лестницу. Так вы не знаете, что это может означать?

– Понятия не имею! Определенно могу сказать только, что это действительно оперные персонажи. Кстати, все – мужские, я имею в виду – теноровые партии, из моего репертуара. Аида и Виолетта – героини, мои партнерши. Но вот Марио… Марио… Марио… Нет, такого я не помню. Пожалуй, Таня, это уже из другой оперы! – Мигель засмеялся удачному каламбуру.

Я подошла к нему вплотную и тоже заглянула в записку, которую он держал в руке.

– Но кто это здесь третий по счету? – робко спросила я. – Я думала, что это Хосе зачем-то написал свое имя…

– Танечка! – только хорошее воспитание не позволило ему сказать: «Эх ты, темнота!» – Это же Хозе! Великая «Кармен»! Помните?..

Он прочистил горло, отступил на два шага, с мольбой протянул ко мне руку и пропел:

– «Навек я твой, моя Кармен! Моя Кармен… навек… я твой!»

Никогда бы не поверила, если бы мне сказали, что коротенькая музыкальная фраза произведет на меня такое впечатление. Я услышала в ней не только мощь, от которой тоненько зазвенели подвески хрустальной люстры, но и душу, любящую и страдающую… Черт возьми, не зря они с ним так носятся, эти оперные фанаты!

Фамозо кантанте отвесил мне шутливый поклон, с достоинством выпрямился:

– Ну как, «моя Кармен»?

– Здорово! – восхитилась я. – Но что все-таки означает эта оперная «цепочка»?

– Постойте-ка… – Мигель опять посмотрел на каракули своего костюмера. – А что, если это примитивный шифр, а? Если, скажем, Хосе хотел по буквам записать какое-нибудь незнакомое слово, название? Ведь он театральный человек, и первые имена, которые придут ему в голову, – это имена оперных персонажей, причем наиболее близких ему. Давайте посмотрим…

Но я уже не слушала его, я уже смотрела. Ну конечно… Конечно! Радамес – "Р", Аида – "А", Хозе – "X", Отелло – "О", Виолетта – "В", Альфред – "А"… РАХОВА! Улица Рахова; 133! Ну, «дядюшка»!..

– Ну, Мигель! Миша…

От избытка благодарности я уже опять примеривалась к его щеке, но… Он твердо взял мою голову в свои ладони:

– Ну уж нет, не выйдет! Теперь моя очередь.

По-родственному… Я заслужил, правда?

Записка Хосе полетела на пол…

Ну, если это называется «по-родственному», то… Стало быть, мой клиент имел в виду более близкое родство, чем то, в котором мы с ним числимся. В этот поцелуй он вложил весь свой испанский темперамент, помноженный на русскую широту и непосредственность. Свидетельствую: это он тоже делает неплохо – в полном соответствии со своим кредо артиста. Ну очень неплохо!

– Мне пора… – прошептал герой-любовник, из последних сил отстраняясь от меня.

– Мне тоже."

– Вы куда сейчас, Таня?

– На улицу Рахова, 133.

– А что там – вы знаете?

– Понятия не имею. Но узнаю.

– Но это может быть опасно!

– Выходить на сцену тоже опасно: юпитер может на голову упасть. Или помост – обвалиться… А опаснее всего – для моего расследования! – нам с вами сейчас оставаться наедине.

Он страстно сверкнул глазами и увлек меня к выходу:

– Идемте, «моя Кармен»!

– Кармен? А я думала, что я Аида, вы же Радамес.

– Нет, вы Кармен, Танечка! Роковая женщина… А Хозе я тоже люблю. Собственно, у этих двух бедняг – Хозе и Радамеса – похожие судьбы: оба предают свой долг ради любви и погибают… Вот и я из-за вас, Таня, на репетицию опоздал! И, кажется, тоже уже погиб… – Мигель рассмеялся своим бархатным смехом. – Слышите, телефон разрывается? Не буду брать… Кстати, звонил наш милейший директор, Федор Ильич. Интересовался, есть ли прогресс в нашем деле. Что мне ему сказать? Ведь он тоже ваш клиент.

– Скажите ему, что все тип-топ.

– «Тип»… что? Я не знаю этого выражения.

– Ну, не все же вам знать!

Даже будучи увлечена своим «увлечением», я не забыла, пользуясь безлюдьем в гостиничном коридоре, тщательно осмотреть замки номеров 23 и 24. Как я и думала, было не похоже, чтобы в них копались отмычкой.

На шумный, забитый народом проспект Кирова мы вышли вместе. Портье сделал вид, что ему это совершенно безразлично.

Разношерстной публике «тарасовского Арбата» было, как ни прискорбно, начхать на великого кантанте Мигеля Мартинеса. «Арбат» жил своей жизнью, далекой от «великих, непреходящих ценностей человечества». Здесь Мигель был только одним из толпы. Лишь несколько ближайших женских голов повернулись в его сторону. Но только потому, что дон Марти действительно был заметным мужчиной. Даже в такой толпе!

Погода решила сегодня побаловать тарасовцев и гостей города: ветерок был потеплее, солнце – поласковей вчерашнего. Но, увы, пройтись под руку нам было недосуг: Мигель поворачивал налево, а я – направо. Навстречу неизвестности.

– Пожалуйста, будьте осторожны, Таня! Если бы я знал, что буду так волноваться за вас, то имел бы дело только с мужчиной-детективом!

Мой клиент заставил себя погасить свое волнение приятной улыбкой и, конечно, на прощание приложился к моей ручке.

Мои губы невольно ей позавидовали…

«Он оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли он…» Мы оглянулись оба, и «русский испанец» махнул мне рукой.

Нечасто, Танечка, вам так везет с клиентом.

Тьфу ты, под его влиянием сама себя уже на «вы» называю! Я-то надеялась, что он хотя бы после своего «родственного излияния» исправится, перестанет «выкать»… Но не тут-то было! Кабальеро, одним словом.

Итак, Рахова, 133. Центр, пешего ходу от «Астории» – пятнадцать минут. Я знаю этот район, даже представила себе квартал. Одни девятиэтажные громады… Как я буду там искать какого-то неведомого Марио?

Итальяшка, что ли? Откуда он на улице Рахова? Уж не сицилийская ли мафия открыла свое представительство в Тарасове?..

Нет, а все-таки Мигель молодец. Ловко он разобрался с этой писулькой! Конечно, я и без его подсказки догадалась бы через секунду-другую, просто он был в своей стихии, да и Хосе лучше знает. Но все равно – голова! И вообще…

Ладно, Бог не выдаст – Марио не съест! На местности сориентируюсь. Может, стрелка поможет? «Ориентировка» Эстебана лежала у меня в сумочке, но доставать ее не было необходимости: в памяти у меня она засела крепко, как фотокадр.

Друг ты мой… единственный… Который «старый и верный»! Не пора ли мне вспомнить, наконец, что ты есть? И – кто ты есть. И где ты есть…

И не пора ли тебе поддержать меня и даже преподнести мне сюрприз?