Текст книги "Стоит только захотеть..."

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 2

Пространство за окном казалось сконструированным из кусочков стекла и готово было разлететься в осколки от малейшего толчка.

Сергей открыл глаза и посмотрел на часы на стене. Было всего только – половина седьмого утра.

Он рывком сел на кровати и тут же ощутил, что, укладываясь спать, не снял ни плаща, ни даже ботинок.

Под столом валялись две опорожненные бутылки водки. Стакан был разбит. Сергей нахмурился, но так и не смог вспомнить тот момент, когда он разбил стакан.

Начинала болеть голова. Сергей провел ладонями ото лба к затылку, как будто зачесывал волосы назад – и боль тут же сползла куда-то в основание шеи, а потом исчезла совсем.

– Что теперь? – спросил Сергей у пустой квадратной комнаты.

Он поднялся и прошел в ванную. Напился из-под крана и закурил, усевшись на край ванны.

«Свете я уже не нужен, – мысли сменяли одна другую, – матери… Когда я понял, что с ней случилось, понял и то, что жить с ней уже не смогу… В сущности, это ведь я виноват в том, что… осталось матери вместо меня… Тогда что меня удерживает в этом городе?»

Сергей докурил сигарету и затушил окурок в раковине. Он заглянул в пачку – это была его последняя сигарета. Денег у него не было уже несколько дней, а документов – вовсе, но это его мало беспокоило. Вчера вечером, когда он выходил из гостиницы в город, тетенька-ларечница дала ему те сигареты, которые он у нее попросил, и, конечно, не вспомнила потом ни о деньгах, ни о самом Сергее.

Примерно так же он устроился и в гостиницу – спросил у портье, какая комната свободна и, получив ответ, предупредил, что будет там жить.

Портье тут же передал ему ключи, и Сергей, абсолютно уверенный в том, что никто его не побеспокоит, поднялся в свой номер.

Позже воздействовать гипнозом пришлось и на дежурную по этажу, и на горничную. Сергей знал, что держать в повиновении многих людей сразу он не сможет, поэтому еще вчера принял решение покинуть гостиницу.

Он поднялся, вышел из номера, закрыл его на ключ, а ключ, спустившись на первый этаж, отдал портье.

Потом вышел на улицу.

Тетенька-ларечница, услышав за собой стук хлопнувшей двери, обернулась к нему от своего прилавка.

– «Космоса» две пачки, – проговорил Сергей, когда встретился с ней глазами.

Спустя тридцать секунд, он уже быстро шел через улицу к черневшей подворотне. Одна пачка сигарет лежала у него в кармане плаща, а другую он терзал худыми пальцами, срывая целлофановую оболочку.

Мысль, пришедшая ему в голову тогда, когда он принимал от ларечницы сигареты, была настолько неожиданна и вместе с тем проста, что захватила его целиком. Сергей прикурил от вспыхнувшего на мгновение огонька зажигалки и, перекатив сигарету в угол рта, моментально забыл о ней. Сунул руки в карманы и быстро пошел вперед.

* * *

Правой рукой я покрепче перехватила руль своего «Ягуара», а левой – достала из кармана фотографию, которую мне передал Гром.

«Вот так да, – вдруг мелькнула у меня мысль, – ну и задание. Да где это видано, чтобы суперагент моего уровня занимался работой частного детектива? Вот этого парня мне нужно отыскать… Правда, обыкновенный частный детектив с этим заданием не справится – парень-то не простой человек, а, как назвал его Гром, экстрасенс».

С фотографии смотрел на меня человек лет… Странно – Гром сказал мне, что Осокину двадцать восемь лет, а судя по фотографии… Этому человеку могло быть и тридцать, и больше лет. Сначала – если смотреть издали – казалось, что изображенный на фотографии молод: улыбается, щурит глаза, как будто смотрит против яркого солнца, но, присмотревшись повнимательнее, можно было заметить паутину мельчайших морщинок, и тогда казавшаяся счастливой и легкомысленной улыбка становилась будто приклеенной.

Черные волосы, темно-карие глаза, которые, из-за прищура, были почти не видны.

Я сунула фотографию обратно в карман и прибавила скорость. Уже давно стемнело, а к утру я собиралась прибыть в Самару.

Конечно, поездку можно было отложить и до утра, но… времени на такую роскошь у меня не было. Этот экстрасенс Осокин успел здорово наследить в Елани, и вполне естественным было бы предположить, что он очень скоро уберется из родного городка.

Только мне почему-то казалось, что никуда он из Елани не денется.

Ведь он знал, что в этом городке его будут искать прежде всего, и тем не менее вернулся туда. Значит, у него там есть какое-то важное дело.

Какое именно – я не знаю. Пока.

Я смотрела на беспрестанно появляющуюся и моментально исчезающую в свете фар моей машины прерывистую белую полосу на асфальте и вызывала в своей памяти сведения, которые получила с дискеты Грома.

Сведений там и правда было немного.

Родился Сергей Осокин в городе Елани. Отца своего не знал, вырастила его мать Осокина Светлана Александровна. В файле, находящемся на дискете, была представлена ее фотография – еще довольно молодая улыбчивая женщина, но уже с ранней сединой в черных волосах и печатью будущей беды в темных глазах.

О сестре Сергея сведений не было вовсе, отмечен только факт ее существования.

Детство Осокина прошло, как и у всех детей, – школа, которую он, кстати, закончил с серебряной медалью, педагогический институт. Из института Сергея отчислили с первого курса за неуспеваемость.

«Странно, – подумала я, – серебряный медалист – а тут отчислен за неуспеваемость, да еще с первого курса».

Дальше – армия. Служил на Дальнем Востоке. О прохождении Осокиным службы в армии также нет ничего. Видно, файл, который попал ко мне, составляли из кусочков, чудом сохранившихся после того, как в служебном компьютере побывал сам Сергей, уничтожавший все, что могло бы помочь отыскать его.

Хотя – с другой стороны – поехал туда, где его стали бы искать в первую очередь.

Дальше… закончив службу, вернулся в родной город, где собирался жениться на любимой девушке. Ага! В сведениях, сообщающих о жизни Осокина до армии, нет никакой информации о любимой девушке, а ведь он познакомился с ней явно еще до армии.

Вот, в общих чертах, и все сведения об Осокине Сергее Владимировиче, если не считать еще отдельной вставки в файл.

Странно, что никак не отражены в документе сверхъестественные способности Сергея. Либо такие сведения утеряны, либо Сергей был исключительным человеком с детства и составители файла экстрасенсорные способности Сергея посчитали само собой разумеющимися и не стали делать вкрапления по всему тексту, а дали вставку в конце.

Эту вставку – несколько предложений – я запомнила практически дословно.

«Осокин Сергей Владимирович, помимо гипнотических и экстрасенсорных талантов, обладает способностью концентрировать в себе и использовать по собственному усмотрению энергию исключительной мощности. Природу и источник энергии определить не удалось, сам объект исследования объясняет, что черпает энергию из космических сфер. Детально описать этот процесс объект не смог, более ясно пояснить его механизм – тоже. Однако особенности личностного поведения объекта – крайняя замкнутость, недоверие и враждебность по отношению к окружающим – позволяют предположить, что объект просто не имеет желания контактировать с исследующими его организм учеными…»

И так далее. Еще абзацев пять там написано о том, как объект, то бишь Осокин, уклонялся от обязательных для всех исследуемых процедур, о том, как несколько раз пытался использовать свои способности, чтобы навредить сотрудникам госслужб, о том, как отказывался выполнять учебные задания…

Видимо, много накипело у работавших с Осокиным.

Кстати, еще я заметила одно несоответствие. Гром называл Осокина сотрудником Отдела по изучению боевой психологии, а в тексте из файла чаще звучит обозначение – «исследуемый».

Впрочем, можно предположить, что «исследуемые объекты», начинавшие тесно сотрудничать с фээсбэшниками, именовались уже «сотрудниками».

Наверное, так.

«Завербован на службу в ФСБ 30 декабря 19… года по схеме 32-а…»

Знаем, что это за схема. Отлично известно.

По схеме 32-а вербуют людей, очень нужных органам, но не желающих с органами сотрудничать. Выглядит это примерно следующим образом – подстраивается так, что объект (опять это дурацкое слово) попадает в какую-нибудь заварушку и становится замешанным в серьезном преступлении, причем фигурирует по делу главным обвиняемым.

А потом уже, когда вербующийся стынет в одиночной камере следственного изолятора, как бог из машины, появляется сотрудник ФСБ и предлагает сделку, при заключении которой длительный тюремный срок вербующемуся уже не грозит, но вербующийся теперь обязан сотрудничать с ФСБ под страхом реанимации обвинения.

В трудных случаях, как, наверно, и было с Осокиным, вербующемуся напоминают, что у него есть близкие родственники, которыми он, конечно, очень дорожит.

К тому же – все это дело отягощается обязательной подпиской о неразглашении.

Так, так… Это нам хорошо известно – человек, раз в жизни связавшийся с органами государственной безопасности, уже никак не может существовать сам по себе – он сотрудник навсегда.

Это почти всегда очень угнетает человека, и я прекрасно понимаю Осокина, который решился на то, чтобы оторваться от спецслужб.

Я-то выбрала свою профессию по призванию, а ему каково было?

Тем более что он – экстрасенс. Не такой, как все нормальные люди.

Интересно, какой мощности заряд энергии он мог сконцентрировать в себе? В файле об этом ничего не говорится. Как не говорится и о том, что стало с другими экстрасенсами, которые не смогли уйти из-под наблюдения, когда Отдел ликвидировали.

Нехорошее это слово – ликвидировали. Вызывает ассоциации…

Ладно. Не буду пока об этом.

Я военный. Я секретный суперагент. Джеймс Бонд в юбке, как иногда называет меня Гром. Я не провалила еще ни одного своего задания, а этих заданий у меня было столько, что…

И это мое задание я обязана выполнить, используя тот запас сведений, который мне предоставили. Недостающие – собрать сама.

А то, что мне не надо знать, мне… не надо знать.

Я резко оборвала себя и заставила задуматься о том, что я предприму прежде всего, когда попаду в город Елань.

Осокина Светлана Александровна. Мать Сергея Осокина. Я вызвала в своей памяти ее адрес. Первым делом, конечно, надо наведаться к ней.

Потом – в психиатрическую клинику к свихнувшемуся бандиту.

Затем…

В файле не было никаких сведений о любимой девушке Сергея, кроме сведений о факте ее существования. Не было, наверное, потому, что Осокин уничтожил эту информацию в первую очередь.

А значит, велика вероятность того, что его привело в этот город дело, связанное именно с ней.

Я заметила выхваченный светом фар из темноты дорожный указатель в виде стрелочки «На Самару» – и повернула туда, куда стрелочка указывала.

Надо же – чуть не проехала мимо… Неудобно, конечно, в темноте ехать, но времени ждать утра нет.

«И вот что еще странно, – подумала я, – почему так мало сведений осталось об Осокине? Понятно – он уничтожил служебные файлы, но ведь есть люди, которые занимались его делом – вербовка и все остальное… От них можно было почерпнуть информацию. Почему не сделали так, и мне теперь приходится довольствоваться сведениями – более чем скудными?»

Гром ничего об этом не говорил. Значит… Значит, нужную мне информацию получить было невозможно. Иначе – какой смысл лишать меня того, что помогло бы мне быстрее завершить задание?

* * *

Сергей остановился, еще не ступив в черную пасть подворотни. Он увидел, как во дворе дома, на том самом месте, где на него вчера напали трое, люди в милицейской форме копошатся вокруг темного пятна на асфальте.

«Не рассчитал, – мелькнуло у него в голове, – хотел их просто напугать, а вон как получилось. Просто я задумался, а они так внезапно… Я не проследил за степенью концентрации энергии».

Сергей вдруг вспомнил свою жизнь в Отделе. Как он изо всех сил сопротивлялся давлению на него сотрудников Отдела, когда они пытались буквально вскрыть его черепную коробку, руками залезть в его мозг и копаться там, чтобы понять наконец – откуда берутся сверхъестественные способности Сергея.

Как Сергей ни объяснял им, что причина не в нем самом, а в темном, изрытом ярчайшими звездами пространстве, которое и днем, и ночью висит у него над головой, – достаточно только закрыть глаза, – они ничего не понимали и продолжали свои дурацкие допросы и эксперименты.

Потом, когда Сергей окончательно остервенел от всего этого идиотизма и замкнулся в себе, сотрудники на время оставили его в покое, а уже через неделю предложили первое задание.

Сергей отказался от выполнения задания, даже не вникнув в его суть.

От него тогда неожиданно легко отступились, а спустя несколько дней принялись снова. Напомнили в очередной раз о подписке, которую Сергей дал им когда-то давным-давно; о том, что, если он откажется выполнять задание, его ждет тюремная камера, о том, что у него есть еще мать и, кажется, невеста, свидание с которой, между прочим, можно разрешить, если только…

Сергей давно убедился в том, что все угрозы толпящихся вокруг него сотрудников – несущественны. Он был самым сильным экстрасенсом, попавшим к ним за всю историю существования Отдела. И, естественно, они могли себе представить, что получится, если перевести Сергея с его экстраординарными способностями в тюрьму.

А при упоминании о матери Сергей тотчас закрывался от допрашивающего плотнейшим черным пологом, через который невозможно было пробиться никаким чужим – ни звукам, ни зрительным образам.

С того самого дня, когда Сергея арестовали на улице за какое-то мифическое убийство, он пытался выйти на телепатическую связь со своей матерью, как он делал обычно, когда служил в армии.

Теперь у него ничего не получалось – связи не было. Сергею не хотелось об этом думать, но он точно знал, что если нельзя установить канал связи с человеком или просто почувствовать его астральное стремление к контакту или, наоборот, сопротивление, то это значит, что человек мертв.

Это уже потом, после своего бегства, Сергей узнал, что мать его не мертва, а…

А невеста… Что невеста? Почти год как Сергей пропал и не подавал о себе никаких вестей ни матери, ни ей. Войти с ним в телепатический контакт Света не могла – для этого нужно обладать либо такими же способностями, как у Сергея, либо находиться с ним в близком родстве.

Сергей просто знал, что Света жива, что все с ней в порядке и…

Все.

Сергей вошел в подъезд.

* * *

В Самаре я была под утро. Остановилась на выезде из города – рядом с будкой контрольно-пропускного пункта ГИБДД. В машине я проспала часа два – этого времени мне вполне хватило, чтобы восстановить потраченные за бессонную ночь силы.

Когда я проснулась, давно уже рассвело. На моих часах было – половина девятого. Я завела машину и двинулась в путь.

Через полтора часа я была в Елани. Для того чтобы добраться до центра города, мне понадобилось всего пятнадцать минут.

Город Елань – небольшой. Из всех видов общественного транспорта я заметила только автобусы.

Автомобилей на улицах было немного, зато сколько угодно – велосипедистов.

«Пожалуй, напрасно, я поехала в этот город на „Ягуаре“, – подумала я, – слишком уж выделяться буду. Надо оставить машину на стоянке поприличнее, а самой передвигаться пешком. Или на такси».

Я остановилась у обочины дороги. Слева от меня тянулся высокий грязно-зеленый забор, за которым серой кирпичной громадой возвышалась глухая стена какого-то предприятия, а справа – находился пятиэтажный дом.

Я припомнила адрес и сверила его с табличкой на углу дома.

Все верно. Я на месте. Именно в этой вот пятиэтажке живет мать Осокина – Осокина Светлана Александровна. И первый свой визит я нанесу именно ей.

Свою машину я оставила на обочине дороги – показывать свой роскошный «Ягуар» во дворе было неразумно. А сигнализация у меня в машине хорошая стоит.

Глава 3

Легенду, под которой я собиралась проводить свои поиски, я придумала, когда еще знакомилась с материалами по делу Осокина.

Четвертый этаж, грязная лестница – стены сплошь покрыты абстрактными ругательствами на английском и русском языках, уверениями в любви к неведомым Машам, перемежающимися со схематическими изображениями мужских и женских половых органов, – в общем, очень похоже на декорации к чернушному фильму о молодежи застойной эпохи.

Квартира пятьдесят три.

Я позвонила. За дверью раздалось торопливое шарканье, и я тут же натянула на лицо привычную улыбку.

– Вам кого? – спросил из-за двери женский голос.

– Осокину Светлану Александровну, – ответила я, – я насчет вашей пенсии. Понимаете, руководство нашего Комитета решило провести пересмотр общих сумм пенсий…

Дверь открылась, и в образовавшийся проем просунулось круглое старушечье лицо.

– Вы – Осокина Светлана Александровна? – спросила я, стараясь, чтобы голос мой не казался очень уж удивленным.

– Я, – закивала головой старушка.

Она была очень маленького роста. Несколько секунд я всматривалась в ее лицо, чтобы убедиться, что это точно та женщина, которую я видела на фотографии.

Сомнений нет, это она, но… Судя по материалам файла, ей должно быть пятьдесят с небольшим лет, а она выглядит по меньшей мере – на семьдесят.

– Проходите, конечно, – пригласила Светлана Александровна.

Она пропустила меня вперед, заперла дверь и засеменила, обгоняя меня, по общему коридору, заваленному тюками и коробками. Двери в соседские квартиры были закрыты, но я почему-то была уверена, что к каждой из них изнутри кто-то прилип ухом.

– Вот сюда, сюда…

Я прошла в квартиру и невольно поморщилась от едкого удушливо-теплого запаха старушечьего жилья.

– На кухню, на кухню проходите, – шамкала Светлана Александровна, – тут и поговорим. А то я в комнатах давно не убиралась…

На кухне было относительно чисто. На покрытом пузырящейся от времени клеенкой столе стояла большая чайная чашка с отколотой ручкой и блюдце, по которому извивалась черная трещина. Другой прибор – чистенькие чайная чашка и блюдце – стоял на маленьком холодильнике.

– Садитесь вот на стульчик, за стол, – указала мне старушка, – сейчас я вам чайку…

– Не беспокойтесь, – сказала я.

«Два чайных прибора, – подумала я, – не похоже на то, что Осокина живет одна. Одинокий пожилой человек, конечно, имеет право на дополнительную посуду, но обычно он эту посуду держит в шкафчике или на полке на какой-нибудь, и уж точно не на карликовом холодильнике, откуда чашку легко можно смахнуть».

– Вы одна живете? – спросила я, достав из кармана куртки заранее приготовленные блокнот и ручку.

– Не-ет, – даже как будто удивившись такому вопросу, протянула старушка, – с сыночком я живу.

Тут уж я имела полное право спросить:

– С сыночком? По нашим сведениям, Светлана Александровна, вы живете одна, и потому имеете право на социальную помощь в размере…

– Почему это одна? – Старушка села за стол напротив меня и нахмурилась обиженно. – У меня, слава богу, сынок есть. Сереженька… Вот он скоро придет, тогда вы сами увидите.

«Приехали, – стукнуло у меня в голове, – меня опытного суперагента посылают на задание, которое под силу любому частному детективу. Остается только дождаться Сереженьку и брать его теплым. Надо, наверное, сразу вырубить его, чтобы он не успел применить свои исключительные способности».

«Нет, все-таки я что-то не то думаю. К тому же Гром дал мне точное указание – вычислить местонахождение Осокина и не пытаться самой взять его. Может быть… Может быть, Осокин настолько уверен в своих силах, что даже не скрывается? Человек, сбежавший от спецслужб, живет по тому адресу, где он прописан, – бред какой-то… Конечно, определенный смысл тут можно найти – по месту прописки никому в голову не придет его искать, но все же…»

По идее я должна была тут же связаться с Громом по передатчику, висящему в виде кулона у меня на шее, и сообщить ему о том, что операция завершена, – мне оставалось только проверить информацию.

– А ваш сынок… – начала я, но тут же была перебита старушечьим восклицанием:

– Сереженька-то? Он у меня хороший. Он и в институте учился хорошо, и в армии был примерным солдатом. Он вернулся недавно, теперь работу ищет.

– Откуда, – спросила я, – вернулся?

– С армии, – ответила Светлана Александровна и, сложив на груди до прозрачности худые ладони, умильно склонила набок птичью головку.

– Из армии?.. – растерянно переспросила я.

Из армии Осокин вернулся шесть лет назад. Или… или он сказал матери, что проходил какую-то службу… Впрочем, так оно и было.

– А пойдемте, я вам его комнату покажу! – предложила вдруг Светлана Александровна. – Пойдемте, пойдемте… А потом он и сам подойдет. Он за хлебом вышел, через полчаса, может быть, придет…

Старушка вскочила со своего стула и засеменила прочь из кухни. Она заметно оживилась, после того как я завела разговор о ее сыне.

Я поднялась из-за стола и пошла вслед за Светланой Александровной. Странное чувство вдруг овладело мною. Что-то непонятное было в поведении старушки – только я не могла понять – что именно.

Мы прошли заваленную тряпьем и заставленную старой мебелью прихожую и оказались перед красной занавеской, скрывающей, как я поняла, вход в комнату Сергея Осокина.

Я невольно опустила руку в карман и коснулась пальцами тонкой стальной цепочки, змеей свернувшейся у меня в куртке. Обычно, в моем распоряжении было оружие всех конфигураций и видов, какие только могут быть, но, как я смогла убедиться за много лет работы в органах, оружие самое безотказное и удобное – собственное тело. К тому же в смертельное оружие можно превратить абсолютно любой предмет, имея, конечно, определенные навыки. А стальная цепочка – очень удобная штука.

За занавеской оказалась дверь.

– Вот тут, – осторожно касаясь пальцами двери, прошептала Светлана Александровна, – вот тут, – повернувшись ко мне, повторила она.

Я кивнула.

Торжественность и благоговение, с которыми Светлана Александровна открыла дверь в комнату Сергея, похожи были на торжественность и благоговение жреца, заглядывающего в святая святых своего храма.

Тонко скрипнув, дверь отворилась, и Светлана Александровна вошла в комнату, я – следом.

Комната была небольшая, самая обыкновенная – письменный стол, на котором лежали стопкой книги, узкая, безукоризненно заправленная кровать, шкаф для одежды и книжный шкаф. В комнате было полутемно – шторы были спущены, и мне показалось, что они никогда не поднимаются.

– Вот тут мой Сереженька и живет, – не глядя на меня, но улыбаясь, проговорила Светлана Александровна, – это он сам тут все устроил. Сам убирается в своей комнате, он хороший у меня мальчик, старательный. Нет, когда нужно, я тоже здесь все уберу, мне нетрудно… Я ведь сейчас не работаю… по состоянию здоровья, вот и пенсию мне платят… А посмотрите, какие обои!

Я посмотрела.

– Ничего обои, – похвалила я, – хорошие обои… Такие…

Тут я осеклась, а старушка, заметив это, тихонько рассмеялась.

Я подошла поближе. То, что я поначалу приняла за обои, были наклеенные на стены листы ватмана, сплошь покрытые рисунками.

– Это Сереженька сам рисовал, – сообщила Светлана Александровна, – правда, очень красиво получилось?

– Правда, – сказала я.

Я прищурилась.

С пола и до самого потолка – на бумаге, которой были заклеены стены, Осокин оставил тысячи крохотных – в четверть спичечного коробка – изображений звезд. Я почувствовала, что у меня начала кружиться голова, и на мгновение опустила глаза в пол.

Потом снова посмотрела на стены.

Спору нет, самодельные обои довольно оригинальны, только звезды в изображении Осокина получились странные и немного – я не могла не почувствовать это – жутковатые. Похожие в одно и то же время и на осколки разбитого стекла, и на невиданных многоногих чудовищ.

У меня опять начала кружиться голова, и мне вновь пришлось отвести глаза от стен.

Вот уж никогда не думала, что обыкновенные рисунки смогут так… взволновать меня.

– Так он… – заговорила я, двинувшись к письменному столу. – Сережа только демобилизовался?

– Да, да, – закивала старушка, – совсем недавно. Еще не успел работу найти…

Новая мысль мелькнула у меня.

– А что, – поинтересовалась я, – из армии его ждал кто-нибудь? Девушка?

Светлана Александровна долго молчала, прежде чем опять заговорить.

– Не хочу я… – с трудом выговорила она, – не буду про нее… Не любит она его. Он ее любит, а она его… Крутит только…

– Не дождалась? – кажется, невпопад спросила я.

Светлана Александровна отвернулась от меня и посмотрела на дверь, ведущую из комнаты.

– Чай, – вспомнила она, – пойдемте, я чаем вас напою…

Вот черт, не удалось мне выяснить, где живет девушка Осокина. То есть, получается, бывшая.

– Сюда, сюда! – снова щебетала Светлана Александровна, – на кухню вот! Чайку… А сейчас и сам Сереженька придет. За хлебом он пошел…

А книги, лежащие на письменном столе в комнате Осокина оказались школьными учебниками – «История Отечества», «Основы тригонометрии» и «Русский язык».

* * *

У Светланы Александровны я просидела еще около часа. Все это время она, не давая мне вставить ни слова, рассказывала о том, каким прелестным ребенком был ее Сереженька в раннем детстве.

Все мои попытки направить разговор в другую сторону ни к чему не привели – Светлана Александровна ни за что не желала выбираться из вороха милых воспоминаний почти тридцатилетней давности. Так что никаких новых сведений о Сергее Осокине мне узнать не удалось, кроме того, что родился он, оказывается, трех килограммов пятидесяти пяти граммов весу и до трех лет очень любил сладкое, а потом почему-то разлюбил.

Наконец, произнеся несколько довольно-таки расплывчатых фраз насчет выдуманной два часа назад цели моего прихода, я принялась прощаться.

Светлана Александровна никак не хотела меня отпускать, все повторяла, что Сереженька придет буквально через полчаса или, может, быть, даже, минут через двадцать; потчевала слабозаваренным чаем и несокрушимыми пряниками, хранящимися в ее буфете, должно быть, с того самого времени, когда трехлетний Сережа разлюбил сладости.

Старушка проводила меня до дверей и пригласила заходить еще.

Я сказала, что зайду обязательно – такая служба.

Когда дверь в квартиру Осокиных закрылась, я застыла в неподвижности в общем коридоре.

Никакого сообщения Грому я передавать уже не собиралась. Странно все было. Мне вдруг вспомнились жуткие обои в комнате Сергея. Будто тысячи насекомых выползли из щелей, да так и застыли на покрытых белой бумагой стенах. Звезды, похожие на пауков…

Дверь с лестничной площадки в общий коридор распахнулась и на пороге показался низкорослый молодой человек в драных спортивных трико. Старая длинная кожаная куртка была накинута прямо на грязную хлопчатобумажную майку. Увидев меня, он остановился, и цинковое мусорное ведро в его руках качнулось.

– Вы к кому? – неприязненно щурясь на меня, проговорил он.

– Я ухожу, – улыбнулась я, шагнув вперед.

Однако молодой человек не посторонился. Он выставил перед собой ведро, явно желая преградить мне путь.

– Ходят тут, – проворчал он, – а потом вещи пропадают…

На это я не нашлась что ответить.

– Вы к кому приходили-то? – спросил молодой человек.

– К Осокиной, – ответила я, – из Комитета социальной защиты. Может быть, вы меня пропустите, мне еще по двум адресам сегодня зайти нужно…

– По адресам… – прогудел молодой человек и вдруг, пошарив по стене рукой, щелкнул выключателем.

И примерно минуту внимательно изучал меня при свете ярко вспыхнувшей электрической лампочки. Заложив руки в карманы, я терпеливо стояла под его взглядом до тех пор, пока он не задал следующий вопрос:

– Что вам у Осокиной надо-то было?

«И профессиональному терпению сотрудника Комитета социальной защиты может прийти конец, – подумала я, – какие, однако, странные соседи у Осокиной».

– А вам какое дело? – строго спросила я. – Вы, извините, кто такой?

– Сосед я Осокиной, – представился молодой человек, – Санек… то есть Александр Михайлович. А ваше удостоверение можно посмотреть?

– Нельзя, – твердо сказала я, – удостоверение, будет вам известно, предъявляется людям, интересующимся личностью предъявляющего исключительно из служебных интересов – милиционерам, охранникам… Понятно?

Произнеся эту галиматью, я начальственно нахмурилась.

– П-понятно… – пробормотал молодой человек, которому, судя по выражению его лица, ничего понятно не было. – А это… мы в ваш Комитет, кстати, уже заявление подавали. Насчет Осокиной.

«Вот это уже интересно», – подумала я.

– Во-первых, кто это мы? – осведомилась я. – И по какому поводу заявление?

Молодой человек поставил мусорное ведро себе под ноги. Растерянность понемногу начинала покидать его.

– Мы – это соседи по коридору, – внушительно выговорил он, – а заявление по такому поводу: Осокина очень больной человек, за ней нужен уход. А мы – соседи – этот уход осуществляем. То есть продукты покупаем ей, квартиру ее убираем, понятно? Без нас она бы давно уже… в грязи утонула. Она ведь это… больная и одинокая.

– Одинокая? – переспросила я, – я только что разговаривала с Осокиной, она говорит, что живет с сыном…

– С сыном?! – Молодой человек хихикнул. – Который только что из армии вернулся? Который ушел за хлебом и через полчаса должен подойти?

– Н-ну да…

– Совсем вы уже в своем Комитете… – сбитый с толку поначалу молодой человек стал вдруг очень уверен в себе. – Да нет у нее никакого сына!

– Как это нет? – очень натурально удивилась я. – По документам – Осокин Сергей Владимирович. Год рождения, прописка…

– Прописка! – фыркнул молодой человек, извлек из кармана куртки папиросу и закурил, немедленно наполнив тесный коридор клубами сизого табачного дыма. – Ее сын пять лет как пропал без вести! Пять лет назад из дома вышел: за хлебом, сказал, пойду – и… все. Так и не вернулся. А старуха его ждала-ждала – заявление писала в милицию, бегала целыми днями по городу… Эта… девчонка тут его… бегала тоже… А потом – через месяц, наверное, – смотрим – притихло все. Мы к Осокиной зашли, а она уже того…

– Что – того? – не поняла я.

– Свихнулась! – четко выговорил молодой человек. – Сидит за столом и ждет своего Сереженьку. Говорит: он сейчас придет. Ну и… все пять лет так. И девчонка та куда-то пропала. А Осокина…

«Так вот оно в чем дело, – подумала я, – что-то в этом роде я и подозревала… Как же я сразу не догадалась – только что из армии…»

– Так что, – заключил молодой человек и выплюнул окурок папиросы себе в ведро, – вам тут, можно сказать, делать нечего. Мы за ней ухаживаем и это… В обиду ее не даем. Живет бабка.

– А что же? – спросила я еще. – Родственников у нее больше никаких нет?

– В том-то и дело, что никаких, – сказал молодой человек и цокнул языком, как будто был очень рад тому, что у Светланы Александровны Осокиной, кроме пропавшего сына, нет никаких родственников.