Текст книги "Пятница, тринадцатое"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Голубец сокрушенно покачал головой – мол, что с тебя взять, раз даже звания своего не помнишь.

– Вот вы в каких войсках служили? – спросил Егор. – Часом, не по части снабжения?

– Нет, – сухо ответил Голубец. – Вам-то что за дело, молодой человек?

– Да так, просто интересуюсь, – Егор понял, что майору неприятно говорить на данную тему, и это разогрело его интерес. – И все же?

– Пойдемте, Антонина Платоновна, – поднялся со скамейки майор. – Что-то ветер поднимается… Мы можем опоздать к полднику.

– Я бы предпочла прогуляться к озеру, – сказала Меньшикова.

– И я с вами! – мгновенно вскочил со скамейки Егор. – Черт, как штормит-то…

Он покачнулся и, чтобы не упасть, схватился за ветку дерева, которая с хрустом обломилась. Бедный борец с зеленым змием рухнул на землю и, чтобы как-то исправить впечатление, прокричал:

– Вот видите, мадемуазель Меньшикова, я уже у ваших ног!

– Пойдемте, майор, – Антонина Платоновна взяла Голубца под руку, и они стали не спеша удаляться по центральной аллее по направлению к корпусу.

– Служу Советскому Союзу! – проорал им вслед распростертый на земле Егор. – Враг не пройдет, и победа будет за нами!

Медленно начинало смеркаться. Солнце плавно уходило за горизонт, зависнув над лесом и раскинув свои лучи между сосновыми деревьями.

Суббота подходила к концу – второй из десяти дней, которые я намеревалась провести в «Отраде». Отдыхать тут мне нравилось, я научилась ловить кайф от отсутствия дел, городской беготни и чужих проблем, в которые я должна была вникать по долгу службы.

Тетушка ответила мне пространной телеграммой в тот же день – я ведь включила в стоимость оплаченный ответ. Моя дорогая родственница извещала меня о том, что я могу не волноваться за нее и отдыхать «на всю катушку».

Далее тетушка заверяла меня, что книг у нее хватит еще на неделю с небольшим, так что к моему приезду нужно будет спешно озаботиться покупкой новой партии детективов, если не придет посылка по линии «Книги – почтой»: тетушка заказывала в книготорговых организациях около сотни книг в год, предпочитая объемные собрания сочинений иностранных авторов.

Ну вот, теперь моя душа была спокойна и не болела о том, что у тетушки не хватит чтива на время моего отсутствия. Кстати, а как же я второй день подряд обхожусь без видеомагнитофона?

Я покачала головой, удивляясь такому редкому в своей жизни событию. Обычно я находила время просмотреть хотя бы один фильм в день, если работа не затягивалась на круглые сутки.

Когда этого не происходило, я начинала ощущать что-то вроде кинематографического голодания. Которое, конечно же, не сравнить с голоданием кислородным, но тем не менее нехватка впечатлений воспринималась мною довольно болезненно. И я успокаивалась, только включив кнопку «play» на панели своего магнитофона, устроившись перед ним прямо на полу, среди разложенных диванных подушек.

А тут – никакой тебе ломки. Вот что значит здоровый образ жизни!

Хотя, если говорить по совести, больше десяти дней я здесь, конечно, не выдержу.

На то он и отдых, чтобы быть емким и коротким. Ведь что такое отпуск? Восстановительный период перед новым рабочим годом.

А полдник я умудрилась пропустить, провалявшись на кровати в своем номере и позабыв о времени. Так что, когда я спустилась к ужину, меня уже поджидал за столом полдничный десерт.

Сидевшая напротив меня Вера Погодина снова была не в своей тарелке. От меня не укрылось, что она пересела на другое место и теперь находилась слева от мужа. Девушка временами вздрагивала и поводила плечами, как будто ей под платье заполз муравей.

– Давай уедем отсюда, – чуть слышно прошептала она мужу.

– Ты что? – удивился Артем. – С какой это стати? Не-ет, даже и не думай…

– Мне страшно, – настойчиво говорила Вера. – Я… я не знаю, что со мной, но я боюсь. Я хочу домой, в город. И чем скорее, тем лучше.

– Вера, возьми себя в руки, – тихо и внятно произнес Артем. – Здесь люди. Что они о тебе подумают, а? Ведь ты же не такая…

Артем Погодин наверняка хотел сказать что-нибудь вроде «дура» или «истеричка», но, поразмыслив, выбрал вариант помягче.

– …не такая нервная.

– Ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь, – прерывисто шептала Вера.

– Но ведь мы же здесь не просто так, – Артем взял ее голову в свои ладони, заставил поднять подбородок и внимательно посмотрел Вере в глаза.

Она попыталась отвести взгляд, но Погодин снова развернул ее лицо к себе. Казалось, его сильные руки могут запросто свернуть ей шею.

– Мы так долго ждали этой поездки, – проговорил он с максимальной убедительностью. – Вспомни, ты же сама мне говорила: здесь то, что надо. И тут мы можем сделать то, к чему так долго готовились.

– Да, – как загипнотизированная, посмотрела на него Вера. – Ты прав.

– Мы начнем завтра же, – внушал он ей. – И все будет хорошо.

– Хорошо… – повторила за ним Вера. – Ты прав. Но… но мне все равно страшно…

Погодин тяжело вздохнул и, опустив руки, принялся управляться с ужином.

Вера почти ничего не ела в этот вечер – сидела, нагнувшись над тарелкой, и от силы раза три поднесла ко рту вилку со спаржей.

Я заметила, как две слезинки скатились по ее щекам и плюхнулись на скатерть возле солонки.

Эта ночь прошла без каких-либо приключений, если не считать налетевших в комнату комаров, которые то и дело будили меня своим пронзительным звоном, кружа почему-то все время над правым ухом.

Комендантшу Оленьку больше не мучили кошмары, и я в общем-то благополучно проспала эту ночь.

Мне приснился тот же сон – снова постояльцы корпуса бежали по дороге, а сверху на них сыпались камни. И снова я знала, что один из булыжников-метеоритов рухнет кому-то на голову, а я не смогу спасти этого человека, потому что от меня было скрыто, кто окажется жертвой.

И что любопытно – я не могла сосчитать во сне всех присутствующих.

Я твердо знала, что по дороге бегут все обитатели первого корпуса, и одновременно была столь же твердо уверена, что кого-то из них не хватает.

Это противоречие было настолько явным, что я мучилась во сне, пытаясь понять, что же это означает, – увы, безуспешно.

Как выяснилось впоследствии, сон был из разряда вещих. И мое недоумение по поводу невозможности совмещения точного числа обитателей корпуса и нехватки одного из них разрешилось самым простым образом.

Это произошло в понедельник вечером. А вот с утра понедельника я уже знала, на кого упал камень, который тревожил мои сны…

Глава 5

Воскресенье, 15 сентября

Завтрак воскресного дня прошел на удивление бурно. Славик Капустин превзошел сам себя – наверное, хорошо отдохнул за ночь и набрался новых сил.

Два опрокинутых стакана с какао, размазанное по столу желе из ананаса, очередное преследование кошки и дикие вопли про мертвецов – видимо, Славик вспомнил, что недавно была пятница, совпавшая с тринадцатым числом, и решил, что останавливаться в своем бесовстве не стоит, понедельник – тоже неплохой день для того, чтобы проявить себя перед отдыхающими во всей красе.

Мальчик разбаловался до такой степени, что даже обычно спокойная Милена стала возмущаться – правда, вполголоса и обращаясь не к чете Капустиных, как обычно, не реагировавших на выходки своего чада, а апеллируя к своему мрачному супругу.

– Вот, Сема, погляди, что делается! Приличные вроде люди, а сынка воспитать не могут. Прямо совершенно неуправляемый какой-то мальчишка. Вот из таких преступники и вырастают.

Волков с недоумением посмотрел на жену и сквозь зубы процедил:

– Ты думай, что говоришь, мать. Пацан как пацан, подрастет – поумнеет.

Но тут в голову Семе Волкову полетела сухая косточка от абрикоса, которую младший Капустин запустил куда-то в неопределенное пространство из дальнего конца коридора. Косточка ударилась об стенку и рикошетом пронеслась через столовую, угодив в макушку Волкову, расправлявшемуся с креветочным салатом.

Охнув, тот дотронулся рукой до своего «бобрика» и с ненавистью посмотрел на мальчишку, а потом окликнул своего соседа по столу:

– Ребятенка-то пошугайте! Он у вас черт-те что творит, а вы и ухом не ведете!

– Вячик! – окликнула сына Дора. – Будь поаккуратнее, сынуля!

Этого ей показалось вполне достаточно, и, быстро улыбнувшись Волкову, Дора снова принялась за фруктовый коктейль.

Но Семен решил, что подобное замечание не остановит сорванца, и переключился на Максима.

– Он у вас что, всегда такой… шустрый? В школу, что ли, не ходит?

– Н-ну, – неопределенно пробурчал Максим, – в общем-то ходит. Просто, видите ли, мы применяем японскую методу воспитания.

– Японскую? – крякнул Волков. – Вам что, наших русских не хватает?

– В общем, не хватает, – спокойно подтвердил Максим, вытирая губы салфеткой. – Японцы, видите ли, считают, что до определенного возраста детям можно разрешать все. Скажем, лет до двенадцати-тринадцати. Зато потом необходимо перемещать ребенка в очень жесткую среду, где его поведение будет ограничено строгими социальными рамками. Судя по традиционному поведению японцев, эта методика дает очень хорошие результаты.

– Жесткая среда – это здорово, – подтвердил стриженый Сема. – Но я бы снизил границу лет до двух-трех, пока детеныш не начал болтать…

А Капустин-младший продолжал резвиться. Вынув из кармана коротких штанишек какую-то железяку, он придумал для кошки новое испытание.

Вячик, он же Славик, проводил металлической штуковиной по ребристой батарее центрального отопления, издавая немыслимый скрежет, который безумно пугал кошку. Деться бедному зверю было некуда, так как мальчишка отрезал усатому четвероногому все пути к отступлению.

Профессор на этот раз не выдержал. Дверь номера, в котором он обитал, распахнулась, и на пороге появился рассерженный старец.

Он некоторое время глядел на издевательство Славика над животным, как бы раздумывая, начать ли ругаться или применить более мягкий способ убеждения. И, судя по его дальнейшим действиям, остановился на последнем выборе – как-никак годы смягчают характер.

Алексей Данилович Шмаков умудрился изловить Вячика, когда тот в очередной раз гонял кошку по коридору, и, ухватив его за плечо, что-то зашептал на ухо мальчишке, показывая на свою комнату.

Тот заинтересованно склонил голову и, кивнув, подбежал к родителям.

– Пап, мам, можно я пойду к этому дяденьке в номер, он хочет показать мне какие-то интересные книжки! – попросил запыхавшийся Вячик.

– Конечно, – согласилась Дора, с благодарностью посмотрев на ожидавшего у дверей профессора. – Потом сам поднимешься в номер, хорошо? Постой-постой, я тебе губы оботру, а то ты извазюкался в желе. Ну вот, все, теперь беги!

Вячик Капустин вприпрыжку поскакал по коридору и, напоследок скорчив зашипевшей кошке страшную рожу, ко всеобщему удовольствию, исчез в номере профессора Шмакова. Дверь захлопнулась.

И только теперь, когда мальчика не было среди нас, я смогла оценить все прелести тишины, не нарушаемой ни топотом ног, ни музицированием на батарее отопления, ни дикими воплями.

Уж и не знаю, чем профессору удалось так зацепить мальчишку – наверное, у Алексея Даниловича и вправду был педагогический талант, только факт остается фактом – Вячик пробыл в номере целых два часа.

Наверняка профессору нелегко далось общение с мальчуганом – судя по тому, что Шмаков выходил из номера и просил у комендантши нитроглицерин, Алексей Данилович чувствовал себя неважно.

– Мои запасы иссякли, – виновато развел он руками, – не найдется ли у вас пары таблеточек? Сердце, знаете ли, пошаливает…

– Сейчас посмотрю, – засуетилась Оленька и, проинспектировав свою аптечку, протянула Алексею Даниловичу крохотный цилиндрик с таблетками.

– О, спасибо! – поблагодарил ее Шмаков. – Мы с мальчуганом рассматриваем картинки в моих книгах, да что-то вдруг прихватило.

– А я распоряжусь, чтобы завтра вам из города привезли лекарства, – пообещала комендантша, – машина пойдет с утра, вот вы списочек-то и приготовьте, я его нашему шоферу и вручу.

– Да нет, спасибо, этого мне вполне хватит. – Шмаков спрятал нитроглицерин в карман теплой вельветовой пижамы. – Мальчик, конечно, шустрый, но мозговитый. Похоже, родители с ним не очень-то занимаются.

Оленька сочувственно закивала – мол, дите без присмотра при живых-то родителях.

– А я тут, собственно, работаю над мемуарами, – сказал профессор уже в дверях. – Мне необходим покой. Да, видно, не суждено.

– Наверное, вам есть что рассказать о своей жизни, – рассеянно проговорила комендантша, протирая полировку столов в помещении.

– Еще бы! – остановился на пороге комнаты профессор. – У меня была бурная биография. Можно сказать, что в ней представлены все изгибы истории Советского Союза. Ну, книжка выйдет, я подарю один экземпляр библиотеке санатория. А то тут у вас, я смотрю, одни отщепенцы: всякие Солженицыны да Сахаровы…

– Дядя Леша! – раздался из комнаты голос Славика. – Вы еще долго?

– Иду-иду, – заторопился Шмаков. – Ну, на чем мы остановились?..

Я заказала в баре кофе с корицей и медленно попивала сладкую терпкую жидкость, откровенно кайфуя и находясь в рассредоточенном состоянии.

– А, вот мои сигареты! – раздался из столовой веселый голос Доры, быстро спустившейся вниз по лестнице. – Я утром забыла пачку на подоконнике за занавеской – смотрю, а их нет.

– Так я столы протирала, вот и переложила на стойку, – пояснила Оленька.

– Славик еще у профессора? – поинтересовалась Капустина.

– Книжки рассматривают.

– Ну и славно.

Сигареты Доры, как выяснилось впоследствии, сыграли свою роль в случившейся в понедельник трагедии. Пачка «Пьер Карден» снова оказалась в центре внимания госпожи Капустиной часом позже.

Когда я поднималась к себе наверх, выкушав еще одну чашечку кофе – в баре его хорошо готовили, – то застала семейную чету Капустиных в холле на диване.

Пока я поднималась к себе на третий этаж, Дора с тревогой говорила мужу:

– Слушай, тут происходит что-то непонятное… Я даже боюсь, что Славик…

– А поточнее?

– Видишь ли, я стараюсь бросить курить, – говорила Дора, – ну, ты знаешь мою методику: по десять сигарет в день строго по часам.

– Я в курсе, – лениво отозвался Максим. – Ну и что случилось?

– Случилось – это громко сказано. Просто одной сигареты у меня не хватает. Ты, часом, не брал? Может быть, машинально?

– Наверняка ты сама машинально выкурила на одну больше, – вяло отвечал Капустин.

– Да нет же, я уверена, что не сбивалась с ритма, – заверяла его Дора.

– Я не понимаю, в чем суть твоего беспокойства? – начал терять терпение Капустин.

– Может, Славик своровал? – предположила Дора. – Вдруг он начал курить?

– Это уже твои проблемы, – оборвал ее Капустин. – И не лезь ко мне с пустяками…

Скука предобеденного времени была разбавлена еще одним событием – на горизонте снова появился Егор, который принялся подкалывать майора Голубца и Антонину Платоновну Меньшикову.

В начале разговора Егор был настроен довольно дружелюбно.

– Не хотите ли пивка? – предложил он присутствующим на веранде, обращаясь ко всем сразу. – Сегодня в поселке свежее завезли.

Поскольку ему никто не ответил, Егор решил конкретизировать свое обращение.

– Мадемуазель Меньшикова! – воскликнул он. – Позвольте поинтересоваться, а какое у вас звание? Судя по выправке – никак не меньше полковника!

Антонина Платоновна мило ему улыбнулась и скромно ответила:

– Я сгожусь разве что на медсестру. Помнится, мы проходили какие-то курсы…

– А вы, майор, – поинтересовался Егор, – готовы защищать отчизну, если враг вдруг нагрянет? Как вы думаете, кто сегодня вероятный противник?

– Понятия не имею, – отмахнулся Голубец. – Мне своих забот хватает.

– «Жила бы страна родная – и нету других забот», – Егор процитировал советскую песенку и поднялся к нам на веранду, хотя его никто не приглашал. – А у вас тут очень даже ничего…

Он бухнулся на диван и, распространяя за версту от себя запах перегара, закурил.

– Ба, да здесь автономное питание! – воскликнул Егор, когда его взгляд упал на стойку бара. – И ходить никуда не надо! Киряй себе на здоровье и балдей. Правда, цены тут того-с…

Егор изучил витрину бара, куда ему был заказан доступ, все же сверил наличность в карманах и разочарованно пожал плечами.

– Придется смотаться в поселок. Экономишь либо деньги, либо время. А времени у меня завались! Ну что, никто не составит мне компанию?

– Похоже, что нет, – кашлянув, ответил майор. – Вам следует поторопиться, а то все пиво в ларьке раскупят. Время уже близится к обеду…

– А вам лишь бы брюхо набить, – огрызнулся Егор. – Черноморский флот просрали? Просрали! НАТО к границам подпустили? Подпустили!

– Что? – выпучил глаза изумленный майор. – Вы это мне говорите?

– А кому же еще! – хмыкнул Егор. – Вот и остается завивать горе веревочкой.

– Ну, знаете ли! – даже задохнулся от возмущения майор Голубец.

– Да знаю, знаю, – замахал рукой Егор. – Можете не оправдываться. У государства перед армией долги, квартирный вопрос еще не решен и все такое. Приграничные конфликты опять же.

– Послушайте, милейший, – привстал с дивана Голубец, – я не понимаю, что вам от нас нужно? Вы преследуете Антонину Платоновну где только можно, ведете себя со мной вызывающе…

– А-а, дуэль! – радостно отозвался Егор. – Это запросто! Только надо сначала выяснить, кто из нас оскорблен, правда?

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы оскорбленный мог выбрать оружие! Вы считаете себя оскорбленным, майор? Нет? Тогда выбираю я, поскольку вы меня обидели.

– Я вас обидел?

– Конечно! – уверенно кивнул Егор. – Вы же отказались выпить со мной! А это смертельная обида для джентльмена. Вы ведь джентльмен, не так ли? Или я ошибаюсь, а, майор? Вы в каких войсках служили?

– Послушайте, это переходит всякие границы! – возмутился Голубец. – Я сейчас же пойду в администрацию санатория…

– И настучите на меня? – уточнил Егор. – Значит, вы не джентльмен. Извините, майор, я в вас ошибся. Желаю здравствовать!

И, подмигнув напоследок бесстрастно наблюдавшей за этим диалогом Меньшиковой, Егор, пошатываясь, направился к центральной аллее.

– Как, однако, много здесь пьют, – рассеянно проговорила Дора.

– Где «здесь»? – спросил майор. – В санатории, что ли?

– Да нет, в России, – ответила Дора Капустина. – Странно, почему этот тип вас так невзлюбил? Неужели мужская ревность?

Меньшикова, хотя это и был камешек в ее огород, продолжала спокойно сидеть на своем месте, никак не реагируя на слова Доры.

– Черт его знает, – ответил Голубец. – Дурак, наверное…

– И, однако, он не дает проходу именно вам, майор, – встала со своего места Дора. – Наверное, это неспроста. Как вам кажется, Антонина Платоновна? Вы припоминаете наш недавний разговор?

Меньшикова была явно смущена и не знала, что ответить на столь четко поставленный вопрос. Антонина Платоновна развела руками.

– Мужчины… Что с них взять?! – неуверенно пробормотала она.

– Взять?! – усмехнулась Дора. – Взять можно очень многое. Ну это я так, к слову пришлось. Похоже, скоро позовут обедать…

И Капустина ушла к себе в номер. Голубец вопросительно посмотрел на Меньшикову, но та лишь пожала плечами и закурила новую сигарету.

Я не слышала состоявшийся между ними разговор, если он вообще и был, так как отправилась в библиотеку со скуки полистать периодику.

Зарешеченные окна помещения, заставленного книжными полками, выходили на главные ворота, и я, подняв глаза от номера «Elle» за прошлый сезон, увидела фигуру Егора, направляющегося в поселок за пивом.

И не могла не отметить один любопытный факт – шагал он твердо и уверенно, совсем не напоминая пьяного человека. Удивившись такой метаморфозе, я тотчас же забыла о Егоре – мое внимание привлек материал о новом голливудском проекте Спилберга, которому журнал отводил целых десять страниц…

Антонине Платоновне пришлось выдержать за обедом еще одну атаку. На этот раз повышенный интерес к ее персоне проявила Вера Погодина.

– Вы снова не надели перстень, – сразу же заметила она, как только Меньшикова села к столу. – Неужели до сих пор не нашли?

– Нет, – рассеянно отозвалась Меньшикова. – Наверное, лежит в косметичке. Надо будет посмотреть… Как вы думаете, что заказать завтра на ужин?

Антонина Платоновна явно лгала, и я не могла этого не заметить, в отличие от Веры, которая поддалась на ее уловку и углубилась в изучение меню.

Но мне-то было ясно, что если перстень и лежит в косметичке, то Меньшикова просто не могла его сегодня не заметить – иначе как бы она сумела наложить тени и слегка подвести глаза?

Как бы там ни было, в то время обед интересовал меня больше, чем маленькие и непонятные секреты моих соседей – мало ли у кого какие прибамбасы и почему я должна во все это вникать?

И не лучше ли позволить окружающим делать то, что им вздумается, и наслаждаться хорошим обедом и полноценным отдыхом?

Такая, казалось бы, единственно разумная точка зрения нормального человека поддерживалась явно не всеми обитателями первого корпуса.

После обеда я присутствовала при крупном споре между Капустиным и Волковым, который едва не перешел в более серьезное выяснение отношений.

Страсти накалились до предела. Даже маленький Славик оставил свои шумные игры и с напряжением следил за диалогом отца с Семой Волковым.

А началось все, как это и водится в подобных случаях, с сущей ерунды.

Сема слегка поддал после обеда, задержавшись в баре, и, дважды повторив хорошую дозу джина без тоника, завел с Максимом разговор о бизнесе.

Волков сидел, развалясь в кресле, и курил купленную тут же в баре толстую сигару «Король Эдуард». При этом он почему-то не «прополаскивал» рот дымом, а глубоко затягивался крепким табаком.

Сплевывая крошки, Сема выпускал дым, безуспешно пытаясь заставить его клубиться колечками, но в результате только закашлялся, да так, что Милене пришлось постучать его по спине.

Капустин не сумел сдержать улыбку, и, очевидно, именно это рассердило Волкова.

– Вот какую дрянь продают! – Волков с яростью затушил в пепельнице обслюнявленный окурок. – Травят народ почем зря!

– Не нравится – не курите, кто же вас заставляет, – спокойно отозвался Максим.

Но Сема Волков уже завелся, и так просто его нельзя было остановить.

– Своего, что ли, табака нет, что ввозят такую мерзость? – ворчал Волков. – Всю Россию на фиг разворовали и продали.

– Вы что, на прошлых выборах голосовали за коммунистов? – поинтересовался Максим.

– А хотя бы и так! – мрачно посмотрел на него коротко стриженный Сема.

– Странно…

– Это еще почему?

– Ну, вы не производите впечатление человека, который хочет возвращения старых порядков, – заметил Максим Капустин.

– Мы всем довольны, – встряла в разговор Милена. – И политикой мы не занимаемся. Только бизнес. Работаем как можем.

– А чем вы промышляете? Какой у вас бизнес? – осторожно спросил Максим.

– Алюминий, – коротко ответил Волков. – Преимущественно экспорт.

– Наверное, вы работаете с Аксаковым? – поинтересовался Капустин.

– С ним, – сухо ответил Сема. – А какое вам дело до моего бизнеса?

– Абсолютно никакого! – поднял руки Капустин. – Обычное любопытство.

– Любопытной Варваре… знаете, что с ней было? – сумрачно спросил Сема.

– Наслышан, – кивнул Максим. – По-моему, вам надо немного охладиться. С вашей комплекцией вредно так раздражаться, милейший.

– Я сам знаю, что мне надо, – зарычал Волков. – И такие шибздики, как ты, – мне не указ. Понял? Ты понял, я спрашиваю?

– Чего ж тут не понять…

– Ну и все, – коротко рявкнул Сема. – Я сказал. И хватит базара.

Он с трудом поднялся с кресла и, окликнув супругу, вышел на улицу.

– Зачем ты так с ним? – укоризненно посмотрела на мужа Дора, когда Волковы ушли к себе наверх. – Это же хам, быдло.

– Ну да, – кивнул Капустин. – Но почему нельзя таких ставить на место?

– Да ты посмотри на него! – зашептала Дора. – Такой ведь и убить может!

– Этот? Меня? – усмехнулся Максим. – Исключено. Полностью исключено, дорогая.

– Ну, знаешь, я ничего не понимаю в бизнесе, но, по-моему…

– Совершенно необязательно что-нибудь понимать в бизнесе. Во всяком случае, в данной конкретной ситуации. У тебя какая оценка была в школе по географии? – почему-то поинтересовался Максим.

– Не помню… – удивленно ответила Дора. – Кажется, четверка.

– Я бы тебе и тройки не поставил, голубушка, – рассмеялся Максим.

Я вернулась в библиотеку, чтобы посмотреть старые фонды периодики. И наткнулась в запыленном углу на настоящее сокровище!

Кто бы мог подумать, что я с таким трепетом буду брать в руки «Искусство кино» двадцатилетней давности?! Но для меня эти пахнущие плесенью страницы с черно-белыми фотографиями сейчас были дороже и милее самых накрученных иллюстрированных журналов на финской мелованной бумаге с калейдоскопом радужных цветов.

Сразу пахнуло детством, Владивостоком, где я жила до шестнадцати лет, моей комнатой в доме родителей и первыми впечатлениями от еще ни разу в жизни не виданных кинофильмов.

Дело в том, что в советской кинокритике существовал своеобразный жанр: львиная толика так называемого «буржуазного» кино ни под каким видом и ни при какой погоде не могла быть показана на советских экранах.

Однако народ должен был знать о том, какую гадость и мерзость снимают за бугром, и целая когорта кинокритиков зарабатывала на жизнь тем, что клеймила на страницах киноизданий тамошний отврат, изредка помещая кадрики из рецензируемых фильмов.

Понятно, что запретный плод сладок. Понятно, что представление о Бунюэле и Бергмане можно было получить из таких статей самое приблизительное, не говоря уже о более коммерческих режиссерах – таких, как Коппола или Фридкин. Но названия фильмов врезались в память, равно как и скупо пересказанные сюжетные линии, прочнее же всего застревала картинка.

И потом, когда все эти до последней степени изруганные фильмы стали появляться на видеокассетах – о, какой кайф было узнавать эти самые фотографии из того же «Искусства кино» или «Советского экрана», видя их «вживую»! Конечно, разочарований было больше, чем можно было бы предполагать. Ведь считалось, что если у нас ругают, значит, это наверняка шедевр. Оказалось, что не всегда шедевр, но и не полное дерьмо, как заверяли нас кинокритики.

Но многие названия по-прежнему продолжали звучать, как магические заклинания: «Крестный отец», «Последнее танго в Париже», «Механический апельсин».

И задумчивый Аль Пачино в роли Майкла Корлеоне воспринимался на экране видеомагнитофона как старый добрый знакомый – еще с детских лет. Ведь это его фотографию я видела в таком-то номере «Искусства кино» за такой-то год, листая свежий номер журнала!

Зажав под мышкой кипу изданий, я стала быстро подниматься по лестнице, обогнав Сему и Милену, возвращавшихся с прогулки.

Заскочив в номер, я захлопнула дверь и бухнулась на кровать, предвкушая несколько ностальгических часов в компании старых журналов.

Не тут-то было!

Только я оперла голову о локоть, подложив подушку за спину, как вдруг…

Милена кричала так, что тряслись стекла даже на моем этаже. Я всерьез испугалась, что балконная дверь не выдержит – ее стекло вошло в резонанс с высокой нотой, взятой госпожой Волковой, и несколько раз содрогнулось, отвечая на ее вопли.

Она продолжала кричать, пока я выходила из номера, держала столь же высокий тон, пока я сбегала по лестнице, и не унялась до тех пор, пока я не вломилась к ней в номер, обуреваемая дурными предчувствиями. Что и говорить, легкие у Милены работали прекрасно.

Рванув на себя незапертую дверь номера, я вбежала, и моим глазам открылась такая картина: Сема тупо чесал затылок, сидя в кресле, а Милена стояла посреди комнаты, закрыв лицо ладонями, и продолжала истошно вопить, делая краткие передышки для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуха и исторгнуть новый крик.

Завидев меня, она чуть сбавила громкость и периодичность своих возгласов, но по-прежнему не могла произнести ни слова, лишь потыкала рукой в направлении спальни и на всякий случай отбежала подальше.

Я зашла внутрь и увидела на кровати среди сбитых простыней нечто серое в пятнах, свернутое в плотные кольца. Подойдя поближе, я поняла, что это – гадюка средних размеров. Еще два шага по направлению к гадине уверили меня в том, что она – дохлая.

Вернувшись к Волковым, я подошла к Милене и положила ей руку на плечо.

Всхлипывая и надрывно сморкаясь, госпожа Волкова спросила:

– Вы видели?

– Видела! – торжественно заявила я. – Она дохлая. Абсолютно никакой опасности.

– А вдруг она оживет?

– Это невозможно, – заверила я ее. – Даже и не мечтайте.

– Во бардак, а? – подал голос Сема, все это время задумчиво сидевший в кресле. – Ну дает администрация! Змеюки по номерам ползают!

А к номеру Волковых уже стекался народ. В дверь заходить боялись и толпились снаружи, одна лишь Оленька решилась просунуть голову.

– Идите-ка сюда, гражданочка, – поманил ее пальцем Сема. – Не бойтесь, заходите смелей! Вот так. Дверку за собой закройте.

Оленька послушно выполнила его просьбу и остановилась посреди комнаты, сложив руки на животе и ожидая, что скажет ей клиент.

– Змея! – патетически провозгласил Семен. – Дохлая змея в моем номере!

– Да что вы? – неуверенно проговорила Оленька. – Такого быть не может.

– В спальне на кровати, – печально вздохнул Сема. – Посреди супружеского ложа. Зайдите и убедитесь сами, а потом мы побеседуем.

Оленька проскользнула в спальню, сдавленно ахнула и вернулась назад.

– Да-а, – протянула она, – вот как бывает! А знаете, ведь у нас тут много змей водится. Это значит – места хорошие, чистые. В смысле экологии. Но в номера они ни разу не заползали. Впрочем, был тут один случай в шестьдесят – дай бог памяти – пятом году…

Лучше бы она этого не говорила. Лучше бы она упала на колени и взмолилась о пощаде. Тирада насчет экологии и воспоминания о давних временах доконали Сему. Теперь он начал орать во всю мощь:

– Что это за дом отдыха, мать вашу, если у вас в номерах гадюки дохнут?!

– Мы разберемся…

– А вдруг бы она была живая? – не унимался Семен. – Откуда она здесь взялась, в конце-то концов? Я вас спрашиваю!

– Ну… заползла, наверное, – беспомощно произнесла Оленька, оглядывая номер. – Вон у вас щели какие в плинтусах.

– У нас? – аж подскочил на месте Сема. – Это у вас щели в плинтусах! Да и ночью что-то за стеной шуршит. Что там может быть за обоями? Тоже небось гадюки? Может, здесь их целый выводок?!

– Это древоточцы, – уверенно успокоила его Оленька. – Такие ма-аленькие жучки…

– Древоточцы? Я свои деньги плачу не за то, чтобы древоц… древоточцев, – тьфу, язык тут у вас сломаешь, – по ночам слушать и любоваться на мертвых змеюк. Унесите эту тварь и выкиньте к чертовой матери! – яростно завопил Семен. – Постойте, вот еще что! Я подам иск! Да-да, мы скоро встретимся в суде, и я с вас сдеру за моральный ущерб кругленькую сумму.

– Да! – подключилась к нему Милена. – Вы нам заплатите за все!