Текст книги "Пятница, тринадцатое"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Просто меня укачало, – торопливо продолжала она. – Я по гороскопу Рыба, с моим знаком это бывает… И потом, ведь я не поехала на такси, а решила добраться автобусом. В салоне было так душно… У меня в глазах все время плясали цифры… Ведь я закончила отчет только вчера за полночь… Когда я открывала дверь корпуса, у меня уже кружилась голова. И вот…

Присутствующие молчали, вяло заканчивая свой завтрак. Только Меньшикова сочла нужным поддержать супругу Артема Погодина:

– Наверняка сегодня какая-нибудь сильная магнитная буря, – предположила она.

– Скорее всего, – оживилась Вера. – По телевизору говорили, что Плутон неблагоприятно влияет на мое созвездие… А потом я вошла, и тут… ваш рубин!

– Мой рубин? – удивилась Антонина Платоновна и посмотрела на свою руку.

– Да-да, – затараторила Вера. – Он так сверкнул в солнечном луче, что у меня в глазах запрыгали какие-то точки, и я…

– По-моему, тебе нужно полежать, – резко оборвал ее Артем. – Давай я помогу тебе добраться до номера.

– Но там вещи… – робко напомнила ему Вера. – Два чемодана в коридоре…

– Я спущусь за ними попозже, – заверил ее Артем. – Ну, вставай же, пойдем.

И они медленно направились вверх по лестнице. Артем придерживал Веру за талию и вел ее под руку. Напоследок, перед тем, как исчезнуть за мраморной колонной на повороте, Вера еще раз посмотрела на сидящих в столовой и, улыбнувшись, пожала плечами.

Через несколько минут Артем спустился за чемоданами и молча отволок поклажу наверх. Вскоре он снова спустился и, о чем-то переговорив с комендантшей, вернулся к столику и объявил:

– Придется Вере походить на массаж. Я попросил Оленьку, чтобы она поговорила с доктором. Знаете, эта бухгалтерская работа так утомляет. И потом, жена так верит во всякие гороскопы…

– Ваша супруга – бухгалтер? – поинтересовалась Меньшикова.

– Да-да, в центральном ювелирном магазине на Московской, – проговорил Артем. – Скажите, а правду говорят, что у них здесь неплохой специалист по массажу и что раньше он работал в правительственном санатории, расположенном на главной даче в ущелье?

– Да-да, растирают, массируют, все как положено у людей, – сухо подтвердил майор, пожирая влюбленным взглядом Меньшикову. – Вы ведь тоже бываете на лечебных процедурах, Антонина Платоновна?

– Процедурах… – недовольно отозвалась та. – Это звучит как-то уж слишком по-стариковски. А на массаж я действительно хожу. Да вы это прекрасно знаете, майор, обычно я вижу вас возле лечебного корпуса на лавочке с журналом. Вам не надоедает все время читать один и тот же номер «Нового мира»?

И она чуть повернула голову к Голубцу, подарив ему одну из тех улыбок, после которых мужчина окончательно теряет дар речи.

* * *

Промежуток между завтраком и обедом все отдыхающие используют по-своему: кто валяется у себя в номере, кто бродит по лесу, пробираясь к «своим» грибным местам, которые держатся от коллег по отдыху в строжайшем секрете. Самой большой популярностью пользуются библиотека, расположенная в нашем корпусе, и кабинет лечебных процедур. Так что обычно образуются две очереди – у отдельного входа читальни с торца первого корпуса и к физиотерапевтам в корпус с круглой крышей.

Вера Погодина с помощью небольшой мзды смогла миновать томительное ожидание и была определена на ежедневный получасовой массаж с последующими процедурами аутотренинга. Она, кстати, нашла с медиками общий язык – те тоже были повернуты на астрологии. Мне об этом доложил майор, который действительно подкарауливал Меньшикову возле корпуса.

Я встретила его во время прогулки по периметру пансионата. Дорожка была усыпана красным вдавленным в грунт щебнем и снабжена клумбами по правую и левую стороны – получалось, что идешь словно по цветнику.

– Похоже, у вас появился конкурент, – кивнула я Голубцу на смазливого бесшабашного пьянчужку, который театрально ахнул, когда Антонина Платоновна появилась в дверях лечебного корпуса.

– Вот гад, – процедил сквозь зубы майор. – Не переношу эту породу.

Пьянчужка действительно был довольно своеобразен – очевидно, из полувымершей гильдии итээровских работников, раз и навсегда усвоившей повадки и приемы разгульной студенческой юности.

Так, увидев красивую женщину, человек подобного склада не мог не оказать ей соответствующих знаков внимания. Соперник грустного майора, недолго думая, наклонился к клумбе, сорвал самую большую красную розу и, пошатываясь, приблизился к Меньшиковой.

– Этот цветок прекрасен, но вы еще прекраснее, – заплетающимся языком проговорил он.

– Пить с утра вредно, – улыбнулась ему Антонина, отстраняя руку с цветком.

Расстроенный отдыхающий зашвырнул розу в кусты – и очень своевременно, так как на горизонте показался спешащий по делам завхоз пансионата. Если бы он увидел такое отношение к вверенному его заботам цветнику, то немедленно поднял бы скандал и незадачливого рыцаря как минимум бы оштрафовали.

– Меня зовут Егор, – крикнул пьянчужка вслед удаляющейся Антонине. – Пятый корпус, шестнадцатый номер. Вы оставите мне хотя бы малюсенькую надежду еще раз увидеть вас, мадам?

– Мадемуазель, – машинально поправила его Меньшикова. – Постарайтесь для начала протрезветь, а то у вас будет двоиться в глазах, и вы совсем одуреете от счастья. И закусывайте, закусывайте…

Бросив через плечо это шутливое напутствие, Меньшикова подошла к Голубцу и, улыбнувшись майору, кокетливо поинтересовалась:

– Решили сменить периодику? Проводите меня до корпуса, если нам по пути.

Обрадованный майор немедленно предложил даме руку, и парочка неспешно отправилась по усыпанной зеленым гравием дорожке, которая пересекала территорию пансионата по диагонали.

– А вы, мадам, нынче тоже без партнера? – поинтересовался у меня Егор, глядя, как ускользает от него добыча. – И чего это женщины так любят военных, а? Не просветите меня на этот счет?

– Загадка, – пожала я плечами. – Должно быть, у нас это в крови. А вот почему мужчины так много пьют, как вы думаете?

– А я вам сейчас все расскажу, – немедленно предложил Егор. – Давайте пойдем ко мне в номер, возьмем по маленькой и обсудим этот вопрос.

– О, нет, – решительно покачала я головой. – Найдите себе кого-нибудь еще. Я совершенно не в настроении. Попытайте удачи вечером на дискотеке, думаю, что вам непременно повезет.

– До вечера еще надо дожить, – философски заметил Егор. – А этой дамочке вы передайте, что она непременно будет моей.

– Вот так и передать?

– Вот так и передайте. Если я чего захочу, так это, считай, уже сбылось, – гордо заявил Егор и, подняв голову, направился к мини-маркету, расположенному в ста метрах от главных ворот пансионата.

В самом санатории «Отрада» спиртное не продавали, разве что в нашем строении – в баре, расположенном в столовой, и этой привилегией могли пользоваться лишь жильцы первого корпуса.

Остальной контингент отдыхающих вынужден был довольствоваться не столь уж разнообразным ассортиментом коммерческого ларька, переделанного недавно под скромных размеров магазинчик.

Глядя на нетвердую походку Егора, я покачала головой, – в городе, что ли, ему не пилось? Стоило ли тащиться сюда, чтобы продолжать квасить «на природе»? – и направилась к себе в корпус.

На веранде первого этажа сидел в кресле-качалке Капустин и читал газету.

– Евгения Максимовна! Вас просили зайти к поварам и просмотреть меню, – завидев меня, оторвался от своего занятия Капустин.

– Это еще зачем?

– Ну, у них с сегодняшнего дня новый порядок. Теперь вы можете выбрать себе еду по индивидуальному заказу, – пояснил он, – иначе вам будут подавать так называемое дежурное блюдо.

– Вот как? Очень мило, – откликнулась я. – Сервис может совершенствоваться бесконечно, так же, как человеческая природа.

– Эту практику решили ввести по очень простой причине, – опустил газету Максим. – Несчастные повара устали от скандалов моего соседа по этажу.

– Ах вот оно что! – улыбнулась я. – Ладно, до обеда я к ним заскочу.

Визит к поварам занял минут двадцать. Я спустилась в цокольное помещение, где «люди в белых халатах» предложили мне выбор из десяти блюд – на весь срок пребывания. Собственно, хитрость была невелика – определенное на десять дней меню просто перетасовали.

Я сказала, что в принципе мне безразличен порядок и что качество еды меня вполне устраивает, за что и получила в подарок благодарную улыбку.

Поднимаясь к себе, я застала на своем этаже Дору Капустину и Антонину Меньшикову.

Дамы сидели в холле в глубоких кожаных креслах и покуривали сигареты, мирно беседуя. Пока я шла к номеру, до меня долетели несколько фраз из их неторопливого тихого разговора:

– Видите ли, Дора, я могла бы кое-что вам рассказать, но, право же, не знаю, стоит ли затевать эту беседу, – говорила Меньшикова, глядя не на свою собеседницу, а куда-то в окно.

– Не могу вам ничего посоветовать по этому поводу, – так же тихо отвечала ей Дора.

– Жизнь сейчас очень трудная, – продолжала Меньшикова, стряхивая длинный столбик пепла в керамический горшочек на журнальном столике. – А для нас, женщин, она трудна вдвойне. И подчас вместо того, чтобы поддерживать нас на этом пути, наши избранники ведут себя по отношению к нам не очень честно.

– Которого из своих избранников вы имеете в виду? – ехидно спросила Дора.

– Вы прекрасно понимаете, кого я имею в виду, – пристально посмотрела на Дору Меньшикова. – То, что я могу вам рассказать, вряд ли сделает вашу жизнь счастливее. Но правда, как бы она ни была горька, – всегда лучше, чем приятная ложь.

Я кивнула беседующим дамам и, повернув за угол по коридору, вошла в свой номер. Приняв душ, я взяла со стола кипятильник и начала греть воду для растворимого кофе.

Дверь я не захлопнула, так что она чуть приоткрылась, и мне было явственно слышно окончание их разговора, пока я колдовала с сыпучим «Нескафе».

Я как бы и не подслушивала их, просто слова сами собой залетали мне в уши и без всякого участия и усилия с моей стороны фиксировались в сознании. Меня этот звуковой фон слегка раздражал, но я не могла подойти к двери и захлопнуть ее, так как вода должна была закипеть с минуты на минуту, – а вернее, с секунды на секунду, – и я рисковала залить стол кипятком.

Вины моей тут не просматривалось ни с какого бока. Посудите сами – кто же велел этим дамочкам беседовать именно возле моей двери на моем этаже? Шли бы на второй, там бы и откровенничали сколько влезет. Или прогулялись бы по дорожкам санатория. Хоть по периметру, хоть по диагонали.

– То, что вы мне сейчас рассказали, – чуть громче, чем раньше, говорила Дора, – меня не волнует ни в малейшей степени.

– Позвольте вам не поверить, – возражала Меньшикова. – Вы просто притворяетесь.

Тональность беседы, пока я плескалась под теплыми струями воды, то доводя их почти до кипятка, то резко вырубая горячую воду, претерпела существенные изменения. Дора говорила гораздо увереннее и была вроде бы даже весела и настроена на ироничный лад. А вот Меньшикова была явно раздражена и пыталась на чем-то настаивать.

– Думайте что хотите, это ваши проблемы, – отвечала ей Дора. – Как бы там ни было, наш разговор закончен. Хотя нет, напоследок я дам вам хороший совет. Как-никак, вы все же намеревались мне помочь. Так вот – не теряйте времени понапрасну. Ваш ухажер с погонами – это совсем не то, что вам нужно. Переключитесь лучше на профессора, это я вам говорю.

Последовала пауза.

– Вы хотите сказать… – медленно начала Антонина Меньшикова.

– Только то, что я вам сказала, – поднялась с дивана Дора. – И хватит об этом.

По коридору послышались шаги, и голос Капустиной прозвучал уже на расстоянии:

– Пойду к мужу, посмотрю, как он там. А вы дерзайте, голубушка. Бизнес есть бизнес.

И каблучки застучали по ступеням. Я слышала, как Меньшикова дважды глубоко затянулась и, резко выдохнув табачный дым – до меня даже долетел его запах, – затушила сигарету.

Я полностью переключилась на свой кофе и, включив телевизор, просмотрела краткую сводку новостей по первому каналу и местные новости по телетексту. Как я и думала, ничего особенного ни в мире, ни в моей губернии не произошло.

Обычно, когда человек надолго выключается из привычной обстановки, ему начинает казаться, что за время его отсутствия произошли какие-то грандиозные перемены. Ну, например, он пробыл неделю в Объединенных Эмиратах, плавал в заливе, катался на верблюде, завел роман, шатался по базарам – масса событий и впечатлений. Возвращается – а дома то же самое, как будто он никуда и не уезжал. Внутри себя он разогнался на продолжение приключений на своей территории – ан нет, фигушки, и приходится срочно перестраивать жизненный ритм.

Время между тем приближалось к обеду, и я переоделась, выбрав из не столь уж разнообразного гардероба длинное платье с серым цветочным орнаментом – к нему хорошо подходила серебряная цепочка, которую я непременно хотела сегодня надеть.

Зеркало в стенном шкафу послушно отразило привлекательную женщину, которая оценивающе осматривала свою фигуру, поворачиваясь к амальгаме то боком, то спиной, рискуя вывернуть шею.

Платье сидело отлично, складки лежали там, где им и положено лежать, а вдобавок к цепочке был присовокуплен еще и тоненький браслет.

Удовлетворенная увиденным, я поправила прическу и спустилась на веранду с намерением прогуляться возле корпуса – до обеда оставался еще час с небольшим, и хотелось немного размяться.

Капустин по-прежнему продолжал сидеть в своем кресле, теперь изучая «Деловой мир». Рядом с ним сидела Дора вместе с сыном, который нервно листал подшивку комиксов, взятую в библиотеке.

Тут же, на другом конце веранды, прогуливалась Антонина Платоновна, куря одну сигарету за другой и заполняя пепельницу смятыми окурками.

Внезапно раздался шум подъезжающего автомобиля. Обычно на территории пансионата стоит тишина и машины почти не передвигаются, за исключением служебных автобусиков, подвозящих питание.

Но для подкатившего мотора было сделано исключение из правил. Я видела, как к воротам медленно подрулил девятьсот шестидесятый «Вольво» с затемненными стеклами. Его, само собой, остановили у импровизированного шлагбаума, и после недолгих переговоров машине разрешили-таки въехать на территорию «Отрады».

Машинка, что и говорить, выглядела зловеще. Огромное ее туловище медленно-медленно продвигалось по центральной аллее, задевая боками розовые кусты. И направлялся этот блестящий темным металлом крокодил именно к нашему первому корпусу.

Красота этого «средства передвижения» (оно же – несомненная роскошь) была довольно противоречивой. С одной стороны – дизайн и свидетельство материального благополучия ее владельца вызывали естественное уважение. С другой – понятного рода страх.

На центральных улицах Москвы, да и нашего областного центра такое четырехколесное диво не привлекло бы особого внимания. Но в районе, да еще на территории пансионата, да еще и в виде исключения из правил… Попробовал бы въехать сюда какой-нибудь «Запорожец»!

Я увидела, как мгновенно побледнело лицо Максима Капустина, когда он увидел этот автомобиль. Газета едва не выпала из его рук, кулаки непроизвольно сжались и побелели от напряжения.

– Черт возьми! – бессильно процедил он сквозь сжатые зубы. – О боже, нет! Только не это! Дора, ты видишь, что творится?!

– Что? – подняла глаза Дора. – Ах это… Должно быть, за тобой. Ну что же, сам виноват, голубчик, я тебя предупреждала…

– Замолчи, – резко оборвал ее Максим. – Не хватало еще твоих поучений.

Дора скривила рот и пожала плечами. Посмотрев на часы, она еще раз взглянула на автомобиль и, поднявшись с кресла, велела Вячику никуда не отлучаться и сидеть тут, пока не позовут обедать. Сама же она вошла в корпус и стала быстро подниматься по лестнице.

Глядя на аккуратно притормозившую возле центрального входа в наш корпус машину, я подумала о том, что отражение уровня комфорта в современном массовом искусстве отстает от жизни.

Еще не так давно столь горячо любимая нашим губернатором Вика Цыганова (прошу понять меня правильно – горячо любимая исключительно как певица) возглашала со сцены нашей филармонии куплеты своего хита, переработанного из народной песни: «Цыгане любят „Вольвы“, да „Вольвы“ не простые! Цыгане любят „Вольвы“ девятьсот сороковые!»

Уже давным-давно проехали, Вика! Теперь у нас девятьсот шестидесятые в ходу! Так что нужно спешно перестраиваться, а то лучше позвонить в Швецию, узнать, какая модель в ближайшее время должна сойти с конвейера, да и вставить ее в новую песенку.

Луч солнца весело играл на эмблеме фирмы – темной надписи в эллипсе на фоне нескольких вертикальных полосок и двух диагональных.

«Вольво», – подумала я, – а ведь это что-то по-латыни. А ну-ка, Женя, давай вспоминай, чему тебя учили в «ворошиловке».

Закрытые московские спецвузы давали хорошее образование, и я быстро припомнила, что «Вольво» в переводе с языка древних римлян обозначает «я верчусь». А еще слегка поднапрягшись, даже смогла восстановить в своей памяти страничку из учебника по страноведению, где было сказано, что раньше на эмблеме «Вольво» присутствовал еще и круг со стрелой – как бы знак мужского начала, планеты Марс и, одновременно, символ железа – шведской сталелитейной промышленности.

Забавно, что в детстве, которое я провела во Владивостоке, я, в отличие от своих ровесников в других городах Союза, могла свободно различать «Тойоты» и «Ниссаны», колесившие по Приморью, в то время как в прочих областных центрах встречались разве что «Шкоды» да «Татры». А теперь ребятишки навскидку определят фирму иномарки со ста метров, и в диковинку им уже не «Мерседесы» и «Фольксвагены», а разве что четыреста двенадцатые «Москвичи»…

Глаза Максима Капустина с ненавистью смотрели на выходящих из автомобиля людей.

Их было двое – квадратный широкоплечий бугай с золотой цепью на шее и столь же неизменной золотой печаткой с алмазиком на мизинце; следом за ним из машины вылез мордоворот в костюме, тщательно двигающий челюстями, как на рекламе жевательной резинки.

Характерная выпуклость под мышкой человека в костюме не оставляла сомнений – там находится кобура с огнестрельным оружием.

Эта парочка, оставив дверцу автомобиля незапертой, – что было совершенно естественно, хотела бы я посмотреть на дурака, который рискнет угонять такой автомобиль, – медленно направилась к веранде.

Увалень с золотым ошейником выглядел очень озабоченным, и забота его была явно не из приятных – он направлялся прямиком к Капустину, и его лицо не выражало ничего хорошего для Максима. Охранник четко следовал за ним по пятам, то и дело озираясь по сторонам.

Капустин продолжал сидеть на своем кресле, тяжело дыша. Наконец он поднялся и, велев Вячику никуда не уходить, сам направился к приехавшим.

– Пришлось тебя побеспокоить, – процедил обрамленный цепью бугай, не подавая руки Максиму. – Сам понимаешь, ждать мы не можем. Так что поговорить надо. Найдется минутка?

– Ну, пошли, – коротко бросил Капустин и, обреченно махнув рукой, направился вместе с «гостями» куда-то в сторону леса.

Поникший Максим шагал, заметно сутулясь, и был явно не в своей тарелке. За ним, засунув руки в карманы, шел главный «гость», а замыкал шествие охранник, не перестававший жевать резинку и вертеть головой.

– Вот как жизнь поворачивается, – проговорила Меньшикова, гася очередную сигарету и с интересом глядя вслед удаляющейся троице. – Что ж, каждому свое. Лови день, как говорили древние!

С этими словами она решительно подошла к номеру профессора. Сосредоточившись, постучала, приложила ухо к панели и, проговорив «можно?», резко распахнула дверь и вошла внутрь.

Оставив Вячика Капустина сидеть на пустой веранде и перелистывать очередной комикс в ожидании возвращения папы или мамы, я решила снова подняться к себе в номер – стоять здесь и смотреть на «Вольво» было как-то неуютно. Слишком уж не гармонировал этот автомобиль со спокойной и размеренной жизнью пансионата.

Когда я поднималась по лестнице, то на втором этаже из-за двери номера Погодиных явственно раздавались чьи-то стоны. Стоны, надо сказать, вызванные не болью, а наслаждением.

Мне показалось, что я различаю в этом голосе какие-то знакомые интонации. Неужели это Дора? И в то время, как к ее мужу приехали какие-то подозрительные типы на навороченной тачке?

А Артем? Тоже хорош гусь! Пока его супруга поправляет здоровье в лечебном корпусе, он развлекается с женой соседа.

Кстати, а в прошлый раз не эти же самые голоса я слышала, когда не застала Дору у нее в номере? Да-да, ведь в то время Максим с сыном мирно плавали на лодочке по озеру, а Вера Погодина еще не приехала.

Что ж, курортный роман есть курортный роман. По мне, так скучно, а кому-то, наверное, очень даже нравится. Как говорится, о вкусах не спорят: кому мил арбуз, а кому и свиной хрящик…

Ну конечно, это была Дора!

Когда я, накинув короткую шаль, вышла на балкон покурить, то на расположенной как раз подо мной лоджии эта парочка сидела на полу и отдыхала после бурной любви – я видела только вытянутые ноги Доры с Артемом, и до меня явственно доносились их утомленные голоса.

– А ты уверена, что твой не придет? – вяло спрашивал Артем.

– На все сто, – спокойно отвечала Дора. – Да если бы и пришел – велика беда?

– Ну да, ведь мы же в моем номере, – хлопнул себя по лбу Артем.

– Так что беспокоиться надо тебе, – со смехом говорила ему Дора.

– Мне позвонят из лечебного корпуса после того, как закончатся процедуры, – ответил Погодин. – Я должен выйти и встретить Веру, так что мне-то как раз беспокоиться не о чем.

– А вот и звонок, – раздался голос Доры. – Хорошо, что мы управились.

– Алло? – Голос Артема стал чуть глуше, так как он прошел к комнату. – Да-да, я уже выхожу. Большое спасибо. Буду через минуту-другую.

– Идем, да?

Дора, насвистывая, стала одеваться, и вскоре я услышала звук захлопывающейся двери.

* * *

К обеду публика стекалась неравномерно. Вера с Артемом какое-то время задержались у себя в номере, майор тоже запоздал.

Первыми посетителями столовой стали Капустины в полном составе. Максим выглядел усталым, измученным, но все же довольным. Очевидно, ему удалось как-то разрулить свои проблемы с неожиданными визитерами и теперь он отходил после встряски.

«Может быть, он ходит у них в должниках?» – подумала я, осторожно цепляя ложечкой холодную творожную массу с клубникой.

Антонина Меньшикова сидела рядом со мной, лениво потягивая апельсиновый сок и изредка поглядывая в сторону двери профессора.

Майор Голубец изнывал от резкой перемены отношения к собственной персоне и пытался понять, чем вызвано такое охлаждение. Он то и дело пытался заговаривать с Антониной, но она отвечала невпопад и всем своим видом давала военному понять, что устала от его ухаживаний и не намерена поощрять их впредь.

Наконец подошли Вера с Артемом. Погодина выглядела посвежевшей и уже не напоминала ту до смерти перепуганную девушку, которая еще сегодня утром при всех присутствующих бухнулась в обморок.

– Вы пришли в норму? – ласково проговорила Антонина, приветливо глядя на соседку. – Я очень рада. Оставьте все свои недуги в пыльном и суетливом городе. Здесь нужно отдыхать и расслабляться.

– Конечно, – бодро ответила Вера. – О, как тут хорошо кормят! М-м… Клубника в сентябре – это кайф! Да какая вкусная!

– И красная, – добавил Артем. – Наверняка парниковая, а не мороженая.

– Да-да, сверкает, как драгоценный камень, – восхитилась Вера. – Прямо как ваш огромный рубин, Антонина Платоновна!

Меньшикова мило улыбнулась и едва кивнула соседке по столу.

– Спасибо, мне очень приятно, что вам понравился мой камень.

– Неужели он действительно так повлиял на тебя, что ты потеряла сознание? – спросил Артем. – Какой-то особый магнетизм?

– Да что ты! – усмехнулась Вера. – Никакого магнетизма. Я же говорила – устала, укачало… А просто лучик сверкнул в камне, вот я и…

– А можно посмотреть на этот рубин? – попросил Артем, обращаясь к Меньшиковой.

Та взглянула на свою руку, потом подняла глаза на Погодина.

– Я не надела его сегодня. Искала-искала в номере… Наверное, куда-то засунула.

– Как же так?! – всполошилась Вера. – Это же стоит кучу денег!

– Да? – равнодушно отозвалась Антонина Платоновна. – Никогда не интересовалась. Камень достался мне в наследство от бабушки.

– Тем более нужно искать! – беспокойно проговорила Вера. – Уверяю вас, это целое состояние. Теперь такие камни – редкость.

– Найду, – спокойно заверила ее Меньшикова. – Я просто очень рассеянная.

– Да-да, настоящая редкость, – не унималась Вера. – Сейчас в продаже нечасто можно встретить настоящие камни, по большей части на прилавках – исключительно промышленный ширпотреб.

– Сама-то ты не приобрела себе никаких драгоценностей, несмотря на то, что работаешь в Ювелирторге, – пошутил Артем.

– Ну да, – с готовностью согласилась Вера. – Просто я хорошо разбираюсь в камнях и считаю, что платить большие деньги за вещь среднего качества просто глупо. Вот взять хотя бы алмазы…

И Вера в продолжение всего обеда оживленно рассказывала о качествах камней, пробах золота и платины, турецком и греческом импорте драгметаллов.

Тем временем в столовую вошли Волковы. Семен вытирал пот со лба – он тоже торопился после процедур к обеду и был очень сердит на жену.

– Кой черт тебя понес на базар в эту деревню? – ворчал он, переступая порог.

– Так яблочек…

– За каким тебе яблочки понадобились? – не унимался Семен.

– Так Шмакову!

– Какому еще Шмакову? – разозлился Семен. – Что за Шмаков?

– Да Алексей Данилыч же! – терпеливо поясняла ему супруга.

– Никак не врублюсь! Что ты несешь, старая? Крыша, что ли, у тебя едет?

– Да я тебе еще не рассказала! – тихо проговорила Милена, косясь на дверь номера профессора. – Сейчас нельзя, тут люди…

– Люди… – передразнил ее Семен. – Вечно у тебя какие-то тайны!

– Успокойся, Сема, – ласково, но твердо урезонивала мужа Милена. – Сядь, покушай пока. А я быстренько заскочу к Алексей Данилычу и присоединюсь к тебе. Вот супчик, что ты заказывал…

– Так ты что, будешь этому хрычу носить яблочки? – дошло наконец до Семы. – С какой это радости? Мы что, перед ним в долгу?

– Да, – просто ответила Милена. – А долг, милый мой, платежом красен.

И, подхватив под мышку тяжелый целлофановый пакет, Волкова подошла к номеру Шмакова, постучалась и, дождавшись ответа, скрылась внутри.

Милена Волкова не появлялась оттуда до самого конца обеда.

Сема явно нервничал и даже один раз порывался встать и разобраться, в чем тут дело.

Но привезли на тележке второе, и он углубился в двойную порцию котлет по-киевски с грибами, которые немного притормозили его порыв. А заказанные сто пятьдесят коньячку под кофе и вконец разморили Сему Волкова. Он раскинулся в кресле и принялся что-то мурлыкать себе под нос, ожидая возвращения супруги.

Уже и тележка с переменой блюд дважды вкатывала в номер Шмакова, а Милена все не появлялась среди обедающих. Наконец она вышла в столовую, довольная и почему-то раскрасневшаяся.

– Ну что, отнесла… яблочки? – икнул Сема. – Сама-то есть будешь?

И он вяло кивнул на стол, уставленный кушаньями, дожидавшимися Милену.

– Попроси, чтобы разогрели и принесли мне в номер, – предложила Милена. – Пойдем наверх, я тебе сейчас все подробно расскажу.

– Н-ну пошли, – с трудом поднялся Сема. – Он что, твой любовник?

Милена засмеялась, прижимая руки к лицу. Она была смущена и взволнована.

– Ладно уж тебе, – махнула она рукой на мужа. – Ты как был дуб дубом, так и остался. У меня с Алексей Данилычем особенное, давнее…

Все, что происходило после обеда, ничем выдающимся не отличалось.

Вялый сон после сытной еды, неторопливые прогулки, библиотека и кегельбан в здании бывшей танцплощадки, игровые автоматы для тех, кто побогаче, – вот, собственно, и все, что можно припомнить.

Хотя…

Да-да, ведь именно в этот день запойный Егор предпринял новую атаку на Антонину Платоновну – «мадемуазель Меньшикову», как он выражался.

– Мадемуазель! – раздался зычный голос Егора, когда я шла по аллее, направляясь в сторону главных ворот – хотела заскочить на почту, чтобы отправить тетушке телеграмму, в которой уточнила бы дату своего возвращения. – Можно вас? В смысле – на минутку?

Вопрос был обращен именно к Меньшиковой, с отсутствующим видом сидящей на лавочке рядом с майором Голубцом.

Военный, как и полагается военному, не терял надежды взять неприступную крепость и утвердиться в ней в качестве полноправного хозяина. Голубец с удвоенной энергией шел на штурм и время от времени даже порывался схватить Антонину за руку, но та ловко уворачивалась от него, словно от назойливой мухи.

– Вы что-то хотите мне сказать? – Меньшикова решила уделить толику своего внимания столь решительному и последовательному ухажеру.

– Да!!! – обрадованно проговорил Егор и бухнулся рядом с ней на лавочку.

Недовольный Голубец вынужден был чуть-чуть потесниться и теперь сидел на самом краю. Майор казался крайне раздраженным, но покамест молчал.

– Вам случалось влюбляться без оглядки? – сразу взял быка за рога Егор.

– Н-ну…

– Молчите! – оборвал ее Егор. – Не отвечайте! Лучше послушайте, что я вам скажу! Это чувство ни с чем нельзя спутать. Кажется, что самое невозможное и невероятное, небывалое и немыслимое – произошло. И не с кем-нибудь, а с тобой! Представляете?

И снова, не успела Меньшикова ответить, как Егор затараторил, стараясь не упустить инициативу, которая пока что была в его руках.

– Вы видите свое отражение в глазах любимого человека! И вы сами, такой, как есть – пьяница, бабник, безалаберный бродяга, – отражаетесь в них преображенным! Вы хотите быть лучше, уже в ту самую секунду, когда видите объект своего поклонения!

Егор, оказывается, был не чужд вдохновения. Его буквально «несло». Несмотря на изрядную степень подпития, поэтические образы и сравнения так и сыпались из него.

– Эти глаза! Эти прекрасные алмазы! Эти драгоценные рубины!

При слове «рубины» Меньшикова недовольно поморщилась и с подозрением посмотрела на Егора. Она скривила рот и с издевкой спросила:

– Рубины, мон ами, красного цвета. Если чьи глаза и можно сравнить с рубинами, так это ваши в данную минуту. И, пожалуйста, отодвиньтесь немного, от вас несет перегаром. Почему вы пьете такое плохое вино? Вы настолько горький пьяница, что вам уже все равно?

– Рядом с вами – весь мир одно серое пятно! – не очень удачно оправдывался Егор. – А что я пью… Так кто же не пьет? Вот вы, например, майор, тоже небось не дурак выпить, а?

Голубец презрительно посмотрел на красную рожу Егора и четко произнес:

– Я знаю, когда, с кем, что и сколько можно пить. В отличие от вас…

– Хм! – взъерепенился Егор. – А я тоже, между прочим, имею чин. Хоть и поменьше, но все равно. Лейтенант запаса, кажется. Старший, что ли… Черт, что же нам присваивали после сборов?..