355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марина Серова » Сентиментальный убийца » Текст книги (страница 2)
Сентиментальный убийца
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 04:29

Текст книги "Сентиментальный убийца"


Автор книги: Марина Серова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Глава 2 Торжественный выход высокого гостя

Ближе к ночи все стало на свои места.

На сцене в мечущихся лучах светового шоу извивалось несколько фигур, мужских и женских: это был стриптиз-балет, действительно набранный из бывших балетных танцовщиков, которые, как водится, не смогли заработать себе на жизнь высоким искусством и теперь переметнулись в презренную, но денежную сферу шоу-бизнеса.

Гости разбрелись по ночному клубу; наиболее продвинутые уже отправились наверх, где к их услугам были бильярд, кегельбан, столы для покера и рулетки, а также нежные руки квалифицированных массажисток. Со всем прочим, прилагающимся к этим рукам и к этим массажным услугам.

Головин куда-то на время пропал, а потом появился с красными, как у кролика, глазами, хохочущий и неестественно бодрый. Если учесть, что перед своим исчезновением он предлагал мне дернуть по «дорожке» кокса, то не составляло особого труда догадаться, чем он занимался в этой кратковременной отлучке.

А с кокаином – это у него, кажется, довольно серьезно. «Дурь» для богатых.

Я сидела в обществе двух мужчин. Нельзя сказать, что я была сильно пьяна, но выносить общество Турунтаева, будучи трезвой, возможным не представляется.

Господи, как работают его имиджмейкеры? Почему они позволяют ему нарисоваться перед очами избирателя в таком возмутительном виде?

Впрочем, это можно несколько оправдать тем, что данный сейшн был закрытым для прессы. Конечно, несколько ретивых газетчиков и назойливых папарацци местного разлива пытались проникнуть в клуб, но потерпели полное фиаско, не преодолев заслонов «габриэлевских» секьюрити.

Разумеется, я пыталась отделаться от Геннадия Ивановича. Можно сказать, что мне это даже удалось. Но – странное дело! – не доставило ожидаемого удовольствия и облегчения. Другие мужчины из числа тех, с которыми я общалась здесь – исключая, конечно, Головина, – оказались несколько более презентабельными, чем «красный директор» Геннадий Иванович Турунтаев, но куда более скучными.

По крайней мере такого фейерверка маразма, густо сдобренного выдержками из речей Геннадия Андреевича Зюганова, от них не дождешься. Все больше комплименты да разговоры по наезженной схеме: «а не выпить ли нам шампусику, наша бесценная леди?»

Поэтому когда я наткнулась на Турунтаева во второй раз – он был уже без жены, но с каким-то довольно угрюмого вида человеком средних лет, – то почти обрадовалась.

Стоящий за спиной Турунтаева телохранитель аж вздрогнул, когда его босс подпрыгнул на месте, свалив хрустальный графин с водкой, и заверещал:

– Женя… иди-ка сюда, дорогая! Я тут доказывал Алексею Павловичу, что… ты это самое…

Он сбился, очевидно, потеряв нить мысли, и тут же предложил выпить за мир во всем мире, за бог с нами и хрен с ними… «и Ле-е-енин такой молодо-ой, и юный Октябрь впереди-и».

Последнее он пропел на редкость фальшивым голосом и опрокинул в рот стопку водки, не дожидаясь, пока я с ним чокнусь. А потом сказал:

– Вот вы думаете, что у меня тота… тора… толита…тарное мышление? Ведь так, э-э-э?.. А-а-а! – Он с хитрым видом поднял вверх палец, прищурился, видимо, полагая, что в таком виде походит на Владимира Ильича в Горках, и продолжал: – Все дело в том, что деление по политическому признаку ушло в прошлое… сейчас главное – это не партийная принадлежность, а качества хозяйственника и государ… государственника.

И тут предвыборная речь!

Впрочем, Геннадия Ивановича можно понять: у него же через несколько дней выборы.

– Кгррррм… по сути дела, коммунистическая доктрина сейчас является обычной социал-демократической… с послаблениями в сторону централизующей роли государства… наместник Северной Кореи Ро Де У… танки в Праге… вы знаете, Женя, как сильно харизма человека зависит от его хари… нет? В-в-в… – Он поморщился, словно раскусил лесного клопа, а потом забормотал совсем уж бестолково: – Шарлатанство… партийная дисциплина… не позволю про царя такие песни петь… распустились тут без меня…

Потом вскинул голову и, наклонившись ко мне, таинственным голосом проговорил:

– Вчера у Бориса Ельцина повысилась температура… Геннадий Андреевич Зюганов первым поздравил президента с повышением…

Мрачный мужчина, сидевший рядом с ним, покачал головой и проговорил:

– Может, вам нужно освежиться, Геннадий Иванович?

У него был глухой бесцветный голос, да и сам он был какой-то бесцветный, неяркий, незапоминающийся. Но в глазах – совершенно трезвых – мерцала холодная, проницательная насмешка. Вероятно, такими раньше и были наиболее влиятельные партийные функционеры, «серые кардиналы» КПСС. А не этот пьяный директор нефтезавода, вероятно, имеющий к коммунистам еще меньше отношения, чем, скажем, я.

Все-таки я училась в спецзаведении, напрямую курируемом Центральным управлением КГБ Советского Союза. Это вам не завод, пусть даже нефтеперерабатывающий.

В ответ на слова Алексея Петровича кандидат в губернаторы замотал головой:

– Н-нет, что вы! Вот лучше послушайте анекдот. Значит, так. Сочи. Знойный полдень. П-пляж… На песке лежит редкой красоты обжа… обна-жен-ная женщина. Проходящий мимо старикан останавливается и принимается восторженно созерцать такое чудо природы. А она и говорит: «Что ты смотришь на меня, старый хрен! Я ваще фригидна… холодна, как рыба». В ответ старпер пришлепывает губами и кряхтит: «Э-эх… и хороша же в жаркую пору холодная рыба да под старым хреном!»

Последнюю фразу Геннадий Иванович произнес буквально на одном дыхании, выразительно посмотрел на меня, а потом захохотал, аж прикрыв от удовольствия глаза.

Я тоже не смогла удержаться от смеха: настолько все это было забавно. Тоже мне – любитель кулинарных анекдотов с партийным прошлым и настоящим.

– Про себя, что ли, рассказываешь? – вдруг прозвучал над нами холодный женский голос.

Я обернулась.

Татьяна Юрьевна высилась надо мной, как древнеримская Фурия – богиня мщения. Впрочем, нельзя сказать, что на ее сухом вытянутом лице был написан гнев. Скорее какое-то брезгливое, холодное недоумение.

Геннадий Иванович съежился, как мальчишка, которого застали за поеданием варенья из секретных фондов бабушки. Будущий губернатор… да он будет править губернией, а им самим будет править вот эта треска маринованная, или какие там еще рыбные блюда существуют!

– Тебе не кажется, Геннадий Иванович, что нам уже пора? – вопросила она. – Похоже, ты запамятовал, что завтра у тебя по графику несколько важных встреч в рамках предвыборной кампании?

– Н-нет, – окончательно стушевавшись, проговорил тот.

…А как хорохорился, когда сидел за столом, а жена с каменной маской великого египетского Сфинкса на лице сидела рядом! Словно и не замечал ее! А тут две фразы – и полный дефолт.

Неожиданно Татьяна Юрьевна повернулась ко мне.

– Евгения Максимовна, – произнесла она тоном, в котором от свежезамороженной рыбы оказалось не так уж много, можно сказать, что проглянуло даже что-то человеческое. – Евгения Максимовна, я присматривалась к вам, и думаю, что вы очень достойная кандидатура. Дело в том, что у нас есть хорошее предложение для вас.

– Простите? – с трудом скрыв некоторое недоумение, отозвалась я.

– Мне не хотелось бы говорить сегодня: обстановка не соответствует. Да и Геннадий Иванович, откровенно говоря, не в норме.

Геннадий Иванович действительно был не в норме, потому что, когда он попытался подняться на ноги, его неумолимо занесло куда-то в сторону, и он вне, всякого сомнения, упал бы всем телом на стол, если бы его не подхватил рослый телохранитель.

«Что же они дают ему так нажираться в избирательную кампанию», – промелькнуло у меня в голове. Или кто-то нарочно его подпоил?

Я посмотрела в ту сторону, где еще недавно сидел Алексей Павлович, но серый человек с лицом и взглядом маститого партийного функционера уже ушел. Тихо и незаметно.

Как будто его и не было.

В этот момент из полумрака на меня вынырнул Самсон Головин. Он был сильно навеселе, рубашка расстегнута, галстук сбился набок, пиджак он и вовсе снял. Его гладко выбритый череп был разрисован губной помадой. В руках он держал винтовку.

Несмотря на то что винтовка была пневматической, Геннадий Иванович отшатнулся, как нервный черт от некондиционного ладана, пробормотал что-то нечленораздельное и, перегнувшись через руки телохранителя, ткнулся-таки лбом в поверхность стола, перевернув при этом прибор с обглоданными фрагментами скелета курицы.

– Я требую оформления шенгенской визы… – донеслось до меня. – А меня обокрали… собака с милицией приходила…

– Женька! – гаркнул Головин мне в самое ухо. – Пошли стрелять в тир! Я там поспорил на сто баксов, что ты легко обстреляешь одного хмыря! Он там выдает себя за бывшего члена олимпийской сборной России по стендовой стрельбе… и почему-то по бобслею!

Я поморщилась:

– Извини, Самсон, я сегодня не в форме. Хандрю, однако. Так что в следующий раз.

– Значит, завтра?

– Значит, завтра.

– Ты что, уезжаешь?

– Да, мне пора. Еще раз мои наилучшие пожелания.

– Распорядиться, чтобы тебя отвезли домой? – галантно осведомился Головин, которого, по всей видимости, мой безвременный отъезд с места торжества не очень огорчил.

– Да нет, я сама.

* * *

Так получилось, что из клуба я выходила вместе с Геннадием Ивановичем и его бесценной супругой. Хотя вместе – это громко сказано, потому что их попросту замкнули в кольцо несколько рослых детин, напрочь отрезав доступ к ним всех проявлений внешнего мира.

Надо сказать, делалось это довольно бестолково, потому что, насколько я могла заметить, высоко-классный киллер без труда нашел бы брешь в их геометрических построениях. Проще говоря, достал бы Турунтаева.

Спускаясь по лестнице клуба, я зацепилась за одного из неподвижно стоявших на ступеньке охранников, деловито выставившего вперед нижнюю конечность, и, споткнувшись, едва не полетела вниз, на тронутую вечерним мартовским морозцем землю.

Возможно, тут сыграло свою роль то обстоятельство, что я особо не стеснялась в употреблении спиртных напитков, причем неразумно смешала вино, шампанское и даже немного водки. Хотя я обычно предпочитаю водку не употреблять.

Правда, уже у самого асфальта мне удалось ухватиться рукой за изящный фигурный держак фонаря, но это только замедлило и смягчило падение, но вовсе не избавило меня от самого факта.

– Черрт!

Охранники Турунтаева повели себя так, словно никакой Жени Охотниковой нет и не было и что она не упала с лестницы благодаря одному из коллег, который расставил свои ноги где не надо. Зато сам Геннадий Иванович, несмотря на то что был определенно пьян куда существенней меня, услышал мой вскрик и, пренебрегая всеми правилами безопасности, оттолкнул своего телохранителя и бросился меня поднимать.

Пострадавший от кандидата в губернаторы верзила потер ушибленный бок и последовал за своим не в меру прытким боссом.

От момента моего падения до того, как Турунтаев очутился возле меня, прошло не более трех секунд.

– Благодарю вас, Геннадий Иванович, – пробормотала я. – Можете считать, что ваш рейтинг повысился еще на одну тысячную процента.

– Правда? – с не оставившей его и в этот момент самодовольностью спросил он, и его руки – вероятно, от переизбытка чувств в связи с неслыханным повышением рейтинга – дрогнули и выпустили меня.

Этого я не ожидала и вписалась носом прямехонько в мостовую. Мое счастье, что натренированные за многие годы рефлексы развернули мое тело, сжав его в комок напрягшихся мускулов (хотя это и не по женской части), и удар пришелся на бок.

Впрочем, и это было достаточно больно.

Я проскрежетала проклятие – лучше бы этот деятель вообще меня не трогал! – и, слыша за спиной сконфуженное бормотание Турунтаева, подняла голову.

И наткнулась взглядом на черную дверцу машины.

Но не это привлекло мое внимание, несмотря на то что дверца принадлежала «Линкольну», на котором привезли кандидата в губернаторы.

Под днищем машины четко вырисовывались контуры какого-то предмета.

Предмет лежал прямо на земле, за левым задним колесом, и был расположен так удачно, что обнаружить его можно было, лишь наклонившись к самой земле и заглянув за колесо.

Так, как это невольно вышло у меня.

Я медленно поднялась с земли и, угрюмо взглянув на виновато потупившегося Геннадия Ивановича, которого немедленно заключили в кольцо охранники, открыла было рот – и тут увидела, что один из охранников, буквально перешагнув через меня, собирается открывать перед Геннадием Ивановичем дверь лимузина.

«Это ваша машина, господин Турунтаев?» – хотела за секунду до того спросить я, но в данный момент этот вопрос был неуместен и попросту нелеп… а промедление подобно смерти.

Я бросилась на Турунтаева, как пантера бросается на свою жертву, и с силой оттолкнула его от «Линкольна» так, что он кубарем полетел на землю и растянулся во весь рост.

В тот же самый момент телохранитель потянул дверцу на себя…

Ослепительный клинок пламени с глухим ревом подбросил роскошный «Линкольн», ломая дверцы и стойки салона. Амбал разинул рот в беззвучном вопле ужаса, и тотчас же его отбросило на несколько метров и с силой ударило о тот самый фонарь, с помощью которого я пыталась удержаться при падении.

Пронзительный женский визг прорезал тишину ночной улицы, до того колеблемой лишь приглушенными разговорами у входа да звуками музыки из полуоткрытых дверей клуба.

Прозрачную серую дымку тут же разорвало порывами ветра, и стал ясно виден горящий «Линкольн». Весь салон его был чудовищно разворочен, на переднем сиденье, присыпанная осколками тонированных стекол, виднелась фигура водителя с начисто снесенной верхней третью черепа.

Я тоже не устояла на ногах и упала прямо на Геннадия Ивановича, который, кажется, даже не успел испугаться. По всей видимости, он больно стукнулся при падении, потому что на его лице было ошарашенное слепое выражение, словно его ударили обухом по голове.

А может, это было и не от боли.

– Что… это? – только и сумел выговорить он.

– Вашу машину взорвали, – быстро ответила я, поднимаясь с него. – Вот что, товарищ кандидат в губернаторы.

– Но… как же так? – пролепетал он и обвел взглядом застывшие от неожиданности и шокового испуга людей вокруг него.

Двери клуба распахнулись, словно в них ударили бревном, и выбежал Самсон Головин. Он был все с той же пневматической винтовкой, но на его широком красном лице вместо недавнего полнокровного удовлетворения жизнью прорезался откровенный ужас.

За ним бежало еще несколько человек, среди которых я успела увидеть ссутуленную фигуру и бледное лицо Алексея Павловича. Человека, который так незаметно испарился в процессе нашего последнего разговора с Геннадием Ивановичем.

Турунтаев поднялся и отряхнулся. Потом взглянул на меня, на останки догорающего лимузина, на трупы шофера и телохранителя, снова перевел взор мутнеющих светлых глаз на меня и, широко шагнув, ухватил меня за рукав и произнес совершенно осмысленно:

– Вы спасли мне жизнь, Евгения Максимовна.

* * *

Я вернулась домой поздно ночью. Тетушка Мила, которая, вопреки моим ожиданиям, не спала, вышла в прихожую в одной ночной рубашке и, увидев мое пепельно-бледное лицо с кровавыми разводами на лбу и щеке (оцарапала об асфальт), остолбенела и лишь через минуту выдавила из себя:

– Женя… что… кто это?

Я мазнула глазами по зеркалу в прихожей коротким критическим взглядом и быстро ответила:

– Это я.

– Что – я? – не поняла тетушка.

– Ну прямо как в анекдоте, где наркоман приходит домой, звонит в дверь, а его такая же обдолбанная матушка спрашивает: «Кто это?» Он отвечает: «Мама, это я». – «Не-е-ет… мама – это я!»

Тетушка всплеснула руками:

– Господи боже мой, ну когда же ты выйдешь замуж? Чем ты там, у Головина, занималась, что все лицо исцарапано?

И я почувствовала несказанное облегчение, когда четко, чеканя каждое слово, рубанула теплый и сонный воздух ночной квартиры фразой:

– Изучала предвыборную программу кандидата в губернаторы Геннадия Ивановича Турунтаева.

Глава 3 Ответственное партийное поручение

Я ожидала этого звонка. По тому, как развивались события, этот звонок не мог не прозвучать. И он прозвучал – прозвучал, когда я, позавтракав, сидела перед зеркалом и при помощи разных косметических средств устраняла последствия вчерашних злоключений.

Я сняла трубку и произнесла:

– Да, слушаю.

– Евгения Максимовна, это говорит Геннадий Иванович.

– Хотите прислать счет за испорченное мною пальто?

Турунтаев замялся:

– Как, простите?

– Дело в том, что вчера, когда вы так неловко и не без моей помощи упали на землю, вы сильно испачкали пальто. По-моему, даже порвали.

– Ах, вот оно что, – выдохнул тот. – Вы ироничная женщина, Евгения Максимовна. Это хорошо. Еще раз благодарю вас за вчерашнее. Я не знаю, как и… – Он вздохнул, два раза кашлянул и продолжал: – Так вот… я хотел бы с вами встретиться. Обсудить один очень важный вопрос. Дело в том, что я давно слышал о вас много положительного от очень уважаемых мною людей. Так что хотелось бы знать, когда у вас будет свободное время. Хотя…

– Что – хотя?

В трубке возникло молчание, и я услышала отдаленный женский голос, который что-то негромко говорил Турунтаеву. Несмотря на то что голос был едва слышен – вероятно, Геннадий Иванович прикрывал ладонью трубку, хотя и не очень плотно, – я узнала эти металлические интонации, этот подчеркнуто сдержанный сухой выговор. Татьяна Юрьевна. Как же она могла не проконтролировать разговор своего мужа с посторонней женщиной, внешность которой она к тому же имела возможность оценить.

– Дело в том, что у меня очень плотный и насыщенный график, – снова заговорил Турунтаев. – Поэтому хотелось бы как-нибудь утрясти наши планы… привести их, так сказать, к общему знаменателю. Я по образованию математик, – неизвестно к чему сообщил он.

– Хорошо, – проговорила я. – Насколько я понимаю, вы хотите предложить мне работу.

– Вот именно! – воскликнул Геннадий Иванович.

Я подумала, что для серьезного политика (если, бесспорно, он собирается таким стать) наш возможный губернатор несколько импульсивен.

– Хорошо, я могу поговорить с вами на эту тему во второй половине дня. Приблизительно часа в три.

– В три? А в четыре… нельзя?

– В четыре? Ну, значит, в четыре.

– Я пришлю за вами машину, – объявил он. – Водитель отвезет вас на место встречи.

– Куда именно?

– Так… возле здания администрации области есть один закрытый клуб. М-м-м-м…

– Вы имеете в виду «Эверест»?

– Да-да. Я там периодически бываю и считаю его лучшим местом для деловых встреч. В самом деле… не тащить же вас в административный корпус моего завода или по офисам дочерних фирм… гм… простите.

– Все это замечательно, – отозвалась я. – Но прежде, Геннадий Иванович, я хотела бы задать вам один вопрос: кто именно рекомендовал меня вам? Насколько я понимаю, вы знали о роде моих занятий еще до того прискорбного события, свидетелями которого мы вчера стали. И хорошо еще, что не жертвами.

Турунтаев негромко прокашлялся, а потом назвал несколько фамилий. Две или три из них были мне знакомы. Это были мои бывшие клиенты, у которых я работала личным телохранителем. Еще одного я знала хуже, потому как он никогда не был моим работодателем, но тем не менее его фамилия упоминалась в известных кругах – а именно, властных и силовых структурах – достаточно часто.

Кроме того, он назвал мне фамилию Самсона Головина, который, как оказалось, приходился ему седьмой водой на киселе… то есть двоюродным племянником.

В целом ответ был исчерпывающим.

– Договорились, Геннадий Иванович, – сухо проговорила я. – Значит, до четырех.

* * *

Приблизительно без четверти четыре, когда я уже была фактически собрана, раздался звонок. Незнакомый мужской голос проговорил, что он от Геннадия Ивановича и что машина ждет меня у подъезда.

Я положила трубку, удостоверилась, что на лице не осталось и следа вчерашних травм и что выгляжу я совсем неплохо, несмотря на причитания моей тетушки касательно того, что женщина, которой под тридцать, уже должна состояться в жизни как серьезная положительная особа, мать семейства и вообще… что по сути – по крайней мере для меня – малосовместимо с тем идеалом, который я брала за образец.

Только когда женщина свободна и не связана узами брака, она может жить в свое удовольствие. Ибо, как говорил один мой добрый знакомый, хорошее дело браком не назовут.

Я вышла на лестничную клетку и тут же наткнулась на живописнейшую мизансцену. У дверей своих квартир стояли дядя Петя и Олимпиада Кирилловна. Первый был чудовищно пьян, что следовало из фатально неустойчивого положения в пространстве и нечленораздельной брани, фонтаном брызгавшей из его рта, щедро сдобренной гневной слюной. Вторая же была столь же жутко разъярена, сколь дядя Петя пьян. Она корчила свирепые гримасы и размахивала сумкой, из которой что-то сочилось и капало на пол, перед носами соседа и седой толстой старухи со сморщенным коричневым личиком, сидевшей на инвалидной коляске перед дядей Петей.

– Чтобы ты, сиволапый пень, больше эту старую першню мне на глаза не показывал! – орала Олимпиада Кирилловна. – Я из-за нее все яйца перебила!

– Какие там… м-м-м… у тебя еще яйца?.. – прогрохотал дядя Петя и свалился под дверь. – Если бы у бабушки были яйца… она была бы дедушкой…

Олимпиада Кирилловна гневно плюнула и хлопнула дверью.

Я уж было хотела пройти мимо, но меня остановил голос старушки в инвалидной коляске:

– Дочка… будь добра, закати меня обратно в квартиру… а то у меня руки онемели от всего этого… а ноги и того уж десять лет не ходют…

Я повернулась:

– Вы что, родственница дяди Пети? Я вас раньше не видела.

– Ну да, ну да, – закивала старушка. – А энтот нажрался, в доме не продохнешь, хоть святых выноси.

Почтенная матрона начала меня благодарить, а потом рассказывать, как сегодня на нее налетела Олимпиада Кирилловна и разбила сумку с яйцами.

Не дожидаясь завершения этой «олимпиады», я коротко попрощалась и вышла.

* * *

У дверей подъезда стояла черная «Волга». Когда я вышла, передняя дверь распахнулась, и я увидела молодого человека лет тридцати, который жестом приглашал меня садиться.

Шофер оказался на редкость разговорчивым человеком. Я впервые видела среди представителей этой профессии такого говоруна.

Хотя не исключено, что шофер – это его неосновная профессия, уж больно цепкий взгляд у этого виртуоза баранки.

– Я не понимаю, как вам вчера удалось то, что вы сделали, Женя. Я, например, смог бы повторить подобное только при одном условии: если бы сам подстроил взрыв. Ух, какой кипеж там подняли! И ФСБ, и шестой отдел, и еще бог весть кто!

Я молчала.

– Если Тарантас возьмет вас на работу, главное – не испортите отношения с его женой… это просто медуза Горгона.

– Кто возьмет?

– Тарантас. Так погоняют нашего шефа, Геннадия Ивановича. За глаза, разумеется.

– Тарантас, вы говорите? – произнесла я. – Да, если его недоброжелатели будут действовать методами по типу вчерашнего демонтажа машины, то очень скоро Геннадию Ивановичу придется ездить разве что на тарантасе.

– А в этот тарантас впрячь Павлова и Блюменталя, – хохотнул шофер.

Я ничего не ответила, потому что красноречие господина за рулем показалось мне утомительным. Очевидно, поняв это, он больше не тревожил меня разглагольствованиями по поводу и без оного.

Клуб «Эверест» снаружи был довольно-таки непрезентабельным зданием. Вернее, он располагался на втором этаже не очень презентабельного – серого с желтым – здания. Так будет точнее. В отличие, скажем, от того же «Габриэля»: ничей посторонний взгляд никогда бы не заподозрил в нем место элитных тусовок политического, культурного и бизнес-бомонда.

Разумеется, очень узкого круга.

Шофер подкатил к подъезду, у которого уже ждал молодой человек в серой курточке-разлетайке. Если бы не тот же цепкий взгляд, что и у моего словоохотливого шофера, его можно было бы принять за студента старших курсов.

Хотя не исключено, что он им и являлся. Скажем так, по совместительству.

Он коротко кивнул мне и жестом велел следовать за собой. Мы поднялись на второй этаж по обыкновенной, ничем не примечательной лестнице – разве что идеально чистой и с зеркалами в пролете, – и прошли длинным коридором, застеленным приглушающей шаги ковровой дорожкой.

– Вам сюда, – сказал он, распахивая передо мной большую белую дверь. И исчез.

Интересно тут стало. Когда я была здесь в последний раз, этой атмосферы таинственности было явно поменьше. Быть может, ее нагнетают в связи с неумолимо приближающимися выборами губернатора.

Я вошла в просторную комнату, почти пустынную. Только в самом конце виднелась стойка бара, заставленного разнокалиберными бутылками. И два узких длинных стола возле нее.

Во главе этого стола сидели двое. Только двое. Они обедали. По обе стороны стола застыли еще двое парней в белых рубашках и черных жилетках. Судя по тому, что на боку одного и второго в кобурах болтались пистолеты, можно было предположить, что они исполняли роль не только официантов, но и телохранителей.

Обедавшими были Турунтаев и вчерашний солидный толстяк с седеющими кудрявыми волосами и большим длинным носом, чуть скошенным набок. Да, носы у обоих подгуляли. Только у Геннадия Ивановича был похож на непомерно вытянутый картофельный клубень, в чисто русских традициях, как у деревенских Ваньков.

…А вот нос толстяка – с загибом вниз на конце, сильно выдающий семитское происхождение этого человека.

Тот самый Блюменталь?

При моем появлении Турунтаев поднялся с места и, приветливо кивнув мне, подчеркнуто галантно проговорил:

– Присаживайтесь, Евгения Максимовна. Рад вас видеть. Что предпочитаете: кофе с коньяком, с лимоном, с молоком, может быть, по старинке – чай с вареньем?

– Нет, благодарю, – ответила я и села на единственный стул по левую руку от Геннадия Ивановича.

Толстяк продолжал есть, словно и не замечая моего присутствия: судя по всему, мое появление его даже раздосадовало, поскольку внесло нежелательные коррективы в процесс усвоения пищи.

– Позвольте вам представить руководителя моего избирательного штаба, основного координатора, так сказать, предвыборной кампании Иосифа Соломоновича Блюменталя, – проговорил Турунтаев.

Блюменталь поднял на меня острые темные глаза с сильно припухшими веками и еле заметно кивнул. Такое впечатление, что не Геннадий Иванович тут главный, а этот самый Блюменталь.

Хотя Турунтаев постарался быстро развеять это превратное впечатление.

Он горделиво выкатил грудь и продолжил свою избирательную речь:

– Я уже упоминал, что мне рекомендовали вас как прекрасного телохранителя. Конечно, первоначально я не очень в это поверил, поскольку, знаете ли, не женское дело… но потом переменил свое мнение. Убедили.

Он выжидательно уставился на меня, и я поняла, что он ждет от меня какой-либо реплики, подтверждающей, что я приняла его слова к сведению.

Я очаровательно улыбнулась в полном соответствии с голливудской методикой – единовременным обнажением всех тридцати двух зубов.

– То есть вчера, я так поняла, вы меня испытывали, не так ли, Геннадий Иванович?

– Не столько я, сколько…

– Геннадий Иванович, – оторвавшись от трапезы, укоризненно произнес Блюменталь и повернул тяжелую голову на толстой шее в сторону Турунтаева.

Однако тот не обратил внимания на слова своего распорядителя-координатора – или кто он там ему был – ни малейшего внимания. По всей видимости, приоритетным правом тотального воздействия на Геннадия Ивановича обладала только его почтеннейшая супруга Татьяна Юрьевна.

– Так вот, – продолжал он, – вас хотел испытать не столько я, сколько моя жена. Она вбила себе в голову, что каждая женщина, которая приближается ко мне ближе чем на десять метров, немедленно начинает меня домогаться. И я, соответственно, тоже. И поэтому она, как то говорится в классике, решила создать типическую ситуацию и в ней пронаблюдать за мной и вами. И как раз кстати подвернулся юбилей моего племянника… Самсона Головина. Тем более что вы были приглашены.

– Пронаблюдала? – холодно спросила я.

– Разумеется, – отозвался он, игнорируя нотку сухого скепсиса в моем голосе. – Вы ей понравились, так теперь я могу обсудить с вами ряд вопросов.

Это звучало бы довольно смешно, говори это простой обыватель, плотно сидящий под каблуком своей свирепой супруги, основные семейные функции которого сводятся к выносу мусорного ведра, изготовлению яичницы из рахитичных куриных зародышей да пролеживанию дивана.

Но передо мной сидел потенциальный губернатор области, человек, за которым стояли реальные политические и финансовые структуры.

– Иосиф Соломонович наводил о вас справки, – продолжал Турунтаев. – Он выяснил, что вы обучались в Москве в заведении, которое представляет собой нечто вроде… вроде… курсов телохранителей. Так, Иосиф Соломонович? – Он повернулся к закончившему обедать Блюменталю.

– Насколько я понял, вы обучались в высшей школе, курируемой спецслужбами, по профилю Главразведуправления, не так ли, Евгения Максимовна?

– Можно сказать, что и так, – коротко ответила я. Ну что ж, курсы телохранителей так курсы телохранителей. Не рассказывать же им, в самом деле, подлинные детали моей биографии?

…Конечно, это были никакие не «курсы телохранителей». Геннадий Иванович еще сказал бы: курсы киллеров или курсы шпионов. Как говорится, я бы в киллеры пошел, пусть меня научат.

Откровенно говоря, моей учебы в закрытом Ворошиловском институте, курируемом наиболее засекреченными в коридорах власти силовыми структурами и выпускающем кадры для разведки, – так вот, обучения в нем за глаза хватило бы, чтобы приравнять себя и к высококлассному киллеру, и к дипломированному психологу, историку, переводчику и еще десятку специальностей.

Если же присовокупить сюда трехлетнюю стажировку в элитном спецотряде «Сигма», пребывание в котором было тяжелейшим испытанием даже после «ворошиловки», то в тот же перечень можно включить профессии каскадера, телохранителя, тренера по ряду единоборств, а равно и профессионального снайпера, легкоатлета и автогонщика.

И все это с массой эзотерических примочек и технологий под расхожим ярлыком «секрет фирмы».

– Мы достаточно хорошо изучили вашу личную биографию и удостоверились в том, что ваша профессиональная репутация безукоризненна, – солидным, хорошо поставленным баритоном выговорил Иосиф Соломонович. – Я знаю несколько случаев, когда вам предлагали большие деньги за, скажем так, сознательные проколы в вашей работе, в результате которых ваш клиент должен был загреметь к праотцам. И вы отказывались. Что ж… Нам хотелось бы обсудить условия вашей работы на нас и размер вашего гонорара в случае, если вы примете ваше предложение.

И, совершенно справедливо истолковав причины моего молчания, добавил:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю