Текст книги "Киндер-сюрприз с героином"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Боюсь, конечно, – сказала я просто. – Но об этом нельзя думать, иначе ничего не получится. Страшнее всего, когда накрывают врасплох и пригвождают ночью к собственной постели, например…

– Примерчики у тебя, – передернулся Виталий. – Слушай, я уже и не рад, что в такое дело впутал тебя. Может, я сам как-нибудь разберусь?

– Нет уж, поздно. Штырь и его штырята все равно меня будут искать, как самого опасного свидетеля. Остальных – либо убили, в чем я все же сомневаюсь – зачем вешать на себя сразу столько мокрых дел? – либо так пригрозили, что они до конца своей жизни не пикнут про этот новогодний праздничек, – сказала я, невольно вспомнив, как красиво переливалась шарами и гирляндами елка во время званого обеда. – Теперь у меня иного пути нет…

– Ну дела… – удивился Виталик. – Я думал, ты так, проследишь за кем-нибудь потихоньку, справки наведешь всякие…

– Ты что-то, друг, путаешь. Про архив рассказываешь. Или про научную библиотеку. Работа частного детектива – совсем из другой оперы…

– Я уж вижу, – сказал Виталик. – Только не знал тогда, что ты этим занимаешься, что ты… такая…

Стоп. Никакой лирики. Хотя горячий грог по рецепту Вахтанга плюс вино и мягкие волны ковра так и уводили мысли совсем в ином направлении. Интересно, а сколько раз эта рыба с бриллиантами в брюхе молча наблюдала здесь любовные сцены? А сама она, золотая-перламутровая, с кем-нибудь трахается или проживает в своем царстве в гордом одиночестве, только подсматривает да завидует? Кажется, я начинала заводиться в ненужную сторону. Стоп. Сейчас предстоит важный момент.

То, что представлялось мне наиболее трудным, я бы даже сказала, невозможным – услышать в телефонной трубке хрипловатый голос Штыря, оказалось делом нескольких минут. Люсьен набрала номер его мобильного, проныла в трубку, что ее мучитель хочет поговорить.

– Выкупи меня, прошу! Сделай что-нибудь. Я хочу домой, – прокричала Люсьен так убедительно, что я даже усомнилась – может, и вправду хочет в свой дворец с кровавыми дорожками? Виталик тоже смотрел на свою бывшую супругу с напряженным интересом.

– Ну как, похоже? – шепотом спросила у него Люсьен.

– Артистка, бля, – согласился Виталик.

– Тебе что надо, Даша? – тем временем спрашивал меня незнакомый голос Шурупчикова, по которому было ясно, что тот шутить не любит. – Пусть девка домой едет, а с тобой мы потом поговорим…

– Во-первых, я не Даша. И потом – я отпущу ее, если вы гарантируете мне личную безопасность и не будете больше преследовать.

– Это как же я тебе ее гарантирую, – усмехнулся в трубку Штырь. – Я что, господь бог, что ли? А вдруг ты под машину или под поезд попадешь? Или тебе с крыши на голову сосулька упадет? Ведь всяко бывает, точно?

– Бывает. В свою очередь, я обещаю обо всем молчать. Только Тамару отпустите. С которой мы вместе приехали.

– Томку? Она что, подружка твоя?

– Какая вам разница? Может, и подружка, – ответила я, вспоминая низенькую тетеньку с кривыми ногами, которую утром увидела впервые в жизни.

– Идет, – с легкостью согласился Штырь. – Специально мы с тобой больше встречаться не будем. Бабу верни – и будем квиты. Томка твоя ночью дома ночевать будет, она мне на хер не нужна… Только интересно узнать, что ты за штучка. Не Дарья, говоришь?

– Какие гарантии? – спросила я Штыря.

– Никаких. Живи – и вся гарантия. Я свое слово сказал, – начал злиться он на другом конце телефона. – Где баба моя?

Врет, естественно. Сам спит и видит, как меня сцапать, продумывает систему охотничьих ловушек и капканов. Сейчас ему и баба никакая не нужна. Никакая, кроме меня. Ну это мы еще посмотрим, на что ты, Шурупчиков, способен.

– В восемь утра она будет стоять на ступеньках гастронома «Вкус победы». На главном проспекте Тарасова. Магазин работает круглосуточно, оттуда ее и заберешь. Через час я тебе позвоню. И смотри – не устраивай больше под Новый год таких шабашей, а то Дед Мороз забодает, – разозлилась я почему-то и сморозила непонятно откуда взявшуюся в голове ерунду.

При чем здесь Дед Мороз? Почему забодает? По-моему, я всерьез нуждалась в хорошем отдыхе, пока дело не дошло до психиатра.

– Жопа он, Новый год, – дала я краткую характеристику Штырю после телефонного разговора. – Ты слышала? В восемь утра, на ступеньках «Вкуса победы»…

– Слышала, – обреченно вздохнула Люсьен. – Как скажешь.

Я нарочно назвала именно этот гастроном, расположенный у пешеходной зоны любимого проспекта, куда запрещен проезд автотранспорта. К магазину можно пройти только пешком, минут пять хода и с одной, и с другой улицы. Кроме того, ступеньки магазина хорошо просматриваются из соседнего дома, где живет моя лучшая подруга Светлана, которую придется сегодня раненько с утра потревожить. Любимое занятие Светы – назначать всем подряд мужикам свидания на ступеньках магазина «Вкус победы», а потом смотреть в окно из-за занавески – кто пришел, а кто нет, кто держит в руках цветы, а у кого штаны мятые, как гармошка… Лишь после наблюдений Светлана делала вывод, стоит ли ей выходить на свидание, опоздав на пять минут, или же лучше, глядя в окно, выпить еще чашечку кофе и не тратить зря времени на того, кто с нелепым видом топчется на ступеньках… Сегодня утром пришла моя очередь выглядывать своего суженого из забытой сказки. «Ты не смерть ли моя, ты не съешь ли меня?..»

И потом, в восемь утра у гастронома топчется полно народа – значит, меньше вероятность неожиданных эксцессов, больше свидетелей…

– Я еще выпить хочу, – заявила Люсьен. Она чувствовала себя, похоже, как смертник в ночь перед расстрелом, все желания которого должны исполняться. – Хочу напиться.

– Только так, чтобы утром дойти все-таки до гастронома, – разрешила я, и Виталик с готовностью исчез где-то в недрах огромной квартиры Вахтанга. На время растворился. Интересно, в безопасности ли мы здесь хотя бы на одну ночь?..

– Таня, можно тебя на минуточку! – поманил меня в коридор Виталик. – На пару слов… А может, не надо ее назад, к этому, отпускать? Ты же видишь, она не хочет…

– Тогда вместо того, чтобы заниматься твоим делом, мы втроем должны будем удариться в бега. Рвануть на пару лет куда-нибудь на Кипр. У тебя есть столько денег? Нет уж, я ни в чем не провинилась, чтобы всю жизнь от каких-то скотов прятаться. Извини, – отрезала я решительно. – Ты сам вчера затеял эту историю, теперь ее надо доводить до конца…

Вахтанг уже катил по коридору тележку, нагруженную всякими вкусностями: на первом этаже большие тарелки, внизу – маленькие салатницы, какие-то разноцветные аппетитные горки, щедро украшенные зеленью.

– Думаете, Вахтанг людей голодом морит? – весело приговаривал грузин. – Вахтанг даже тараканов голодом не морит. У него мухи летом и то все сытые и пьяные, вот в какое место ты попала, красавица.

– Здесь фигуру трудно уберечь, – кивнул Виталик.

«Жизнь бы сберечь – и то хорошо», – подумала я, слушая их болтовню.

То, что произошло дальше, очень сильно походило на сон. Я думаю, может, и вправду мне все это приснилось? Мы втроем выпили несколько бутылок горячительных напитков Вахтанга. Потом добавили еще, в античном духе развалившись на мягком ковре. Виталик смотрел на нас обеих с равным умилением – то на меня, то на Люсьен, а я все никак не могла по выражению его светлых рыбьих глаз понять, кто ему сейчас нравится больше. Точнее – кого он сейчас хочет.

Насчет себя я нисколько не сомневалась – особенно в тот момент, когда Виталик облизнул свои губы от терпкого грузинского вина, дегустацией которого мы занимались. Жалко, что сейчас мы не вдвоем – пожалуй, я на время все простила бы сладкому «изменнику». Честно говоря, я даже и не заметила, куда вдруг подевалась Люсьен – может, незаметно спать пошла в другую комнату или ушла к Вахтангу? Но ничего не скажешь, девушка исчезла по-английски, видимо, поняв по нашим откровенным переглядываниям, что нам хочется побыть наедине. Смотрите-ка, благородство вдруг проснулось в ней – наверное, решила по-своему, по-женски отблагодарить меня за спасенную жизнь, по-женски призабыв, кто с самого начала подверг эту самую жизнь смертельной опасности. Все же Штирлиц когда-то был прав – запоминается последнее, нужно уметь грамотно ставить точки.

– Пойдем? – шепнул Виталик, кивнув на стоящую в углу тахту.

– Пойдем, – так же тихо шепнула я.

Быстренько закруглившись с трапезой, мы разделись и забрались под одеяло. Я помнила, что Вахтанг разбудит в семь утра: Виталик сказал, что он может быть безупречным будильником. Значит, до завтрашнего трудного дня есть еще несколько часов – целая вечность, – и можно провести их с максимальным удовольствием… Постанывая от наслаждения, я то и дело чувствовала под своими пальцами упругое, крепкое тело Виталика, запутывалась в его горячих, жадных руках и ногах… Короткая пауза – и мы снова начинали кувыркаться до полного изнеможения. Казалось, наше наслаждение друг другом будет продолжаться бесконечно. Виталий, похоже, окончательно почувствовал себя Казановой, и я подумала, что вряд ли когда-нибудь видела его столь страстным и неукротимым… Это был какой-то один сплошной поток ощущений, в котором все определяло властное желание мужчины во что бы то ни стало подчинить себе женщину, пригвоздить к себе при помощи сильнейшего орудия, способного возжигать яркое пламя наслаждения…

Невозможно сказать, сколько времени продолжалась наша спонтанная встреча. Время от времени мы подкреплялись вином, укладывались вроде бы спать – и тут же вновь, от одного неосторожного прикосновения все воспламенялось сначала. Такое ощущение, словно нам с Виталиком разрешили последний раз в жизни любить, и каждому страшно было потерять хотя бы одну минуту из дарованной ночи. Я поняла, что этот прощальный надрывный тон задавал именно он – мой фаталист. Никто из нас почти не сказал за все время ни единого слова, но все, что происходило сейчас в душе Виталика, я и так понимала, в прямом смысле – прочитывала кожей…

Ах, как же это было удивительно и сладко! Последнее, что помню я про эту ночь, – мой мысленный диалог с перламутровой рыбой, которая неподвижно застыла на дне ярко подсвеченного аквариума и, как мне показалось, с нескрываемым интересом смотрела в нашу сторону. Никогда, что ли, такого не видела? Вряд ли. Ты, дура бриллиантовая, всякого навидалась в номерах Вахтанга, нечего из себя невинность изображать… Сама, наверное, чуешь, что живешь последнюю ночь, завтра от заворота твоих рыбьих пузырей окочуришься, а вида все равно не подаешь… Правду говорил мой великий каратист… А я вот не выдержала, нарушила закон внутреннего равновесия. Нельзя иметь никаких личных отношений с клиентом, ведь я ж сама себе столько раз твердила – нельзя, нельзя, рано или поздно неизбежно наступает расплата. Уж лучше раньше…

– Слушай, а жалко все же Люську. Совсем она запуталась. Я даже подумал, что надо бы с ней… как-то. Ты, в случае чего, ничего? – сказал в тишине Виталик, поглаживая меня по плечу.

Ну вот, оказывается, и ждать долго не пришлось. Как ни путано изложил Виталик свою тайную мысль, а чересчур даже ясно, что он имел в виду. Существуют вещи, к которым при всем желании привыкнуть невозможно – и прежде всего к неосознанной жестокости мужиков, которые способны, еще не отдышавшись после страстных объятий, начать рассказывать, какие блинчики вкусные жарит его супруга по воскресеньям или что-нибудь еще в том же роде. Как говорит Светка – в каких-то вещах они инопланетяне, существа с других планет. Но почему вот только всякий раз наступает момент, когда об этом напрочь забываешь?

– Ничего, – сказала я спокойно, а про себя подумала: получила, Танечка, по заслугам, и теперь уж у нас с тобой, дорогой клиент, точно – никогда и ничего, даже если ты совсем умирать будешь от желания.

Глава 7 ОЧЕНЬ СТРАННЫЙ ДЕД МОРОЗ

Утром, слегка бледные после перепоя, но полные новых сил и решимости, мы втроем покинули Вахтанг-холл и сразу же, выйдя из подворотни, разошлись в разные стороны. Люсьен с видом жертвы, отданной на заклание, медленно побрела к ступенькам магазина «Вкус победы», я дворами стала пробираться к дому Светы, чтобы оттуда пронаблюдать, как пройдет встреча. Виталик отправился домой проведать отца, после чего мы договорились встретиться с ним и обсудить дальнейшие действия. Многозначительно переглянувшись, при этом подумав каждый о своем, мы растворились в ослепительном молоке зимнего утра, в его бодрящей снежной свежести.

От заспанной растрепанной Светки, которая, открыв дверь, сразу же вновь завалилась в постель, я позвонила Володьке – он оказался уже на службе и вовсю занимался моими, то есть нашими делами, но пока ничего нового сказать не мог. Сварив себе кофе и удивляясь тому, что Светлана может спокойно спать в такое утро, когда меня буквально колотит от тревоги, я устроилась возле окна вести наблюдение. Странно, но Люсьен на ступеньках магазина «Вкус победы» все еще не было. Ясно, что ноги не идут, – но ведь не настолько же, чтобы прийти позже меня? Так-так… Наручные электронные часики Светки, валяющиеся на кухонном столе, пропищали восемь часов. Даже от этого мышиного звука в абсолютной тишине я невольно вздрогнула. Вот два каких-то крупных мужика уверенными шагами подошли к магазину, но вовнутрь заходить не стали. Похоже, посыльные от Штыря. Сам он вряд ли придет, опасаясь засады. Остановились на крыльце и озираются по сторонам, мешают озабоченным покупателям входить в гастроном и выходить из него. Вот один отправился в магазин, а второй выжидательно замер возле мусорной урны, внимательно оглядываясь по сторонам. Черт возьми, где же Люсьен? Неужто она затеяла какую-то самодеятельность? А ведь я так понадеялась на ее помощь в «бункере» у Штыря, целый час вчера рассказывала, что и как она должна попытаться разузнать! И Люсьен кивала с умным видом, даже какие-то советы подавала. Неужели в последний момент испугалась?

Второй «штырек» вышел из магазина, молча пожал плечами, и теперь они снова стояли на ступеньках вдвоем, разглядывая спешащих по проспекту прохожих. Знала бы бабулька, которая что-то выговаривает «сынку», который задел ее палку, что тот сейчас может запросто засадить ей пулю между глаз, – побежала бы, наверное, со своей хлебной авоськой не оглядываясь.

Ничего себе: пятнадцать минут девятого, а Люсьен все еще нет. В волнении я хлебнула со дна чашки кофейной гущи и зажала ладонью рот, словно мой кашель можно было услышать на улице. Минуты тянулись слишком медленно. Так бывает, если смотришь на струйку песка, перетекающую из сосуда в песочных часах.

Ау, Люсьен, твой закидон сильно осложнит мою жизнь. И не только мою!

Мужчины все еще топтались на крыльце магазина, курили. Интересно, наблюдает ли за этой сценой Штырь? Или ждет, когда «его бабу» привезут куда-то в условленное место?

Двадцать пять минут девятого. Резко развернувшись, мужики пошли в том же направлении, откуда только что появились. Теперь точно ясно, что Люсьен испугалась – в этом не оставалось никаких сомнений. Как я даже не предположила, что такое может случиться? А все потому, что вчера чересчур расслабилась, потеряла бдительность. Попранные в постели неписаные законы частного детектива начинают мстить за себя, показывать зло язык.

Одна радость, что хоть двух бандюг разглядела в мельчайших подробностях и любого без труда узнаю при личной встрече. Двадцатипятикратная морская подзорная труба, в которую Светлана выглядывала своего потенциального мужа, помогла разглядеть даже шрам над бровью у одного мордоворота и все детали более приятной на вид внешности другого. Но все остальное было довольно неутешительно и мрачно.

Я бросилась к телефону звонить домой к Витале – благо номер его домашнего телефона прочно сидел в мозгах еще со времен нашего сладкого романа. Вдруг они с Люсьен о чем-то договорились, когда я уже отключилась под гипнотическим взглядом рыбы? Или у него есть какое-то свое объяснение поступку Люсьен?

Никто подозрительно долго не подходил к телефону. Странно, обычно Павел Андреевич с утра на ногах.

– Алло. Мне Виталия.

– Я… – раздался странный, какой-то даже страшный, безжизненный голос Виталика. – Где ты? Приезжай срочно.

– Да ты в своем уме? – изумилась я его приказу. – Ты еще не знаешь ничего. Тут такие дела…

– Отца убили. Он мертв, – сказал Виталий, и в телефоне послышались короткие гудки – бросил трубку. А я села за кухонный стол, обхватив руками голову. Вот попала в заваруху, теперь непонятно, как выпутываться. Ну кому мог понадобиться добрейший человек Павел Андреевич?

– Ты что? Тоже башку ломит? – спросила возникшая в дверях Светка, сонно потягиваясь. – Мне кофе-то хоть оставила? Да что с тобой?

– Кто-то жизнь ломит, в смысле – ломает. И прямо под Новый год.

– Слушай, а ты где отмечать будешь? Приходи сюда, а? Заодно посмотришь на моего нового дорогого – у тебя же глаз – алмаз. Там один товарищ с прошлого раза про тебя заспрашивался.

– Постараюсь, Светик. Спасибо за кофе. Я тебе еще позвоню, – сказала я подружке, торопливо одеваясь. В гардеробе Вахтанга нашлась для меня чья-то старенькая дубленка и затрапезный берет. Эх, пропала моя белая снегурочья шубка, оставленная на вешалке дачи-дворца Штыря! Приходится довольствоваться чьими-то обносками. Но это к лучшему. Скорее всего вчера в темноте, а потом в пылу борьбы бандиты не слишком запомнили мою внешность и находятся в полной растерянности, абсолютно не зная, как и где меня искать.

– Ты чего так вырядилась? Опять, что ли, следишь за кем-то? Может, лучше мою куртку наденешь? – предложила Света, увидев, как неуклюже пытаюсь я обуться в чужом, тяжелом балахоне. Я с благодарностью сменила его на Светкину спортивную куртку.

– Ты должна мне помочь. Учти, это очень важно. Начиная с девяти утра будешь звонить по телефону вот этой девушке. – Я протянула Свете визитку с координатами «Вестника Тарасова» и ни в чем не повинной Дарьи. – Звони не переставая, пока не застанешь ее. Если не будет на месте – всеми правдами и неправдами найди ее домашний телефон и сумей убедить, чтобы она хоть на день куда-нибудь скрылась. Скажи, что от этого зависит ее жизнь – я потом все объясню. Поняла?

– А что, правда жизнь зависит? – удивленно смотрела Света на визитную карточку, словно на ней были начертаны тайные знаки судьбы.

– Сейчас конкретно и лично – от тебя. Сумей ее предупредить и убедить. А у меня сейчас срочное дело. Созвонимся…

Мчась в такси к дому Виталика, я проклинала Саньку-рекламиста самыми нехорошими словами за то, что напечатал на визитке несколько настоящих фамилий – выпендрился, понимаешь ли… Впутал ни в чем не повинного рекламного агента в охоту, которая на глазах становилась все более жестокой. «Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет…» Поверить невозможно, что на сей раз стреляли в Павла Андреевича, бывшего учителя истории, образцово-показательного пенсионера и просто доброго человека. Сердце сжалось при воспоминании, как тот в последний раз совал мне в руки детский подарок. Только что, всего лишь позавчера…

Увы, страшная новость оказалась правдой. Виталий собрался идти в милицию давать показания и ждал только моего приезда. От подробностей убийства Павла Андреевича, тело которого сейчас находилось в морге, у меня даже защемило сердце. В старика стреляли ночью в подъезде, когда тот возвращался домой в костюме Деда Мороза – ходил в таком виде в соседний дом поздравлять детей из какой-то многодетной семьи. Пуля попала в самое сердце, и смерть наступила сразу. Из соседей на шум из своих квартир никто не вышел. Лишь рано утром девочка, выйдя гулять с дико заскулившей на площадке собакой, увидела мертвого Деда Мороза с окровавленной бородой, после чего вызвали милицию и началась привычная процедура опознания…

– А меня не смогли найти. Не знали, где я, – сказал Виталик, пряча глаза.

Я примерно догадывалась, о чем он сейчас подумал. В то время, когда ночью Виталя был на верху блаженства, его отец лежал в подъезде мертвый, с простреленным сердцем. Какие тут найдешь слова для утешения? Про то, что наша жизнь – это сплошное параллельное кино и в каждой точке происходят свои ужасы и мелодрамы, зачастую никак не пересекаясь сюжетами, – говорить не хотелось. Тем более для меня эта тема – закрыта навсегда, не стоит лишний раз трепать нервишки.

– Зря я тебя послушался. Получается, что спрятался, а вместо меня убили отца. Я у Вахтанга сидел, а в него попали, – с ненавистью к себе прошептал Виталий. – Никогда себе этого не прощу. До конца дней.

– Погоди, здесь что-то не то. Как это вас могли перепутать? Из-за костюма? Маловероятно. Вполне возможно, что убийца ждал именно Деда Мороза, то есть Павла Андреевича, и ты здесь ни при чем, – попыталась я хоть чем-то успокоить Виталика, на которого страшно было смотреть. Я даже не стала ему пока говорить про бегство Люсьен, чтобы до конца не убивать парня. А сама подумала: ну правда, как можно ошибиться, если в подъезде, как и позавчера, было светло?

– Они нарочно. Раз меня найти не могут – решили показать, что ни перед чем не остановятся. Разве ты не поняла: они вызвали меня на открытый бой? А я сидел, вино пил… – горячился Виталик.

– Кто они? Ты их знаешь? – спросила я Виталика в упор.

– Нет. Не знаю, – ошалело развел он руками, осознавая, что по-прежнему понятия не имеет, с кем нужно вступать в этот самый открытый бой. С воздухом, что ли?

– То-то и оно. Лично я не уверена, что это дело рук Штыря. Хотя от него всего можно ожидать. Только зачем ему новое убийство в центре Тарасова?

Неужто из-за Люсьен? Что-то не похоже на страшную месть из-за похищенной любимой, особенно после приказа стрелять по машине. Здесь явно дела более серьезные. Но какие?

Виталик решил не слушать больше ничьих советов. Пошел в милицию давать показания и выяснять самолично подробности ночного убийства. Что ж, это его право. Мое дело – попытаться все же прекратить зимнюю охоту. Тем более что и сама я оказалась под прицелом.

Я решила пока подождать Виталика здесь, не метаться попусту по городу. Нужно сделать необходимые звонки, поразмышлять над убийством бедного, доброго Деда Мороза. Рискованно, конечно, но не больше, чем все остальное. Пока в дом, оцепленный милицией, бандиты соваться не должны.

Возле входной двери в квартиру Ежковых что-то хлопотливо фотографировала и вымеряла следственная бригада. Они утверждают, что всю ночь в подъезде горел свет. Странно, как тогда наемник мог перепутать Виталика со стариком? Почему-то версия опосредованной мести Виталику через убийство отца тоже представлялась мне чересчур фантастической, а как раз в ней-то ни менты, ни соседи не сомневались. На лестничной площадке громко обсуждалось, сколько родственников и знакомых погибает в наше время ненароком из-за горе-бизнесменов, на которых включены счетчики… Слушая разговоры сквозь приоткрытую дверь и невнятные показания перепуганных соседей, я подумала из чувства протеста: а что, если попробовать вывернуть эту версию задом наперед и представить, что стреляли именно в Павла Андреевича? Тогда и вся предыдущая история может увидеться несколько в ином свете. Может, в машине преступники тоже целились в Ежкова-старшего? И тогда, на даче. Почему Виталик решил, что вся эта заваруха связана исключительно с его конкретными делами? Предположение про охоту на Павла Андреевича, конечно, выглядит абсурдно, это ясно. Но если его хотя бы опровергнуть, можно приблизиться к разгадке.

Тяжело вздохнув от предстоящего морального испытания, я толкнула дверь в комнату-кабинет Павла Андреевича, где стояли на полках его книги, а в углу виднелся знакомый картонный ящик с детскими подарками, на стуле аккуратно висел старенький, но безукоризненно отглаженный пиджак. Вещи словно бы ждали возвращения хозяина и были уверены, что тот вот-вот вернется. В идеальном порядке, как это нередко бывает у отставных военных или педантичных учителей, на большом старинном письменном столе были расставлены приборы для ручек и карандашей, маленькая аптечка, в которой всегда был под рукой валидол и нитроглицерин, баночка для скрепок, визитница. Присев за стол Павла Андреевича, я начала просматривать визитки в коллекции бывшего учителя. Какой-то деятель из Министерства образования, незнакомые фамилии и названия фирм, много визиток сотрудников банков и коммерческих магазинов. Непонятно, откуда у пенсионера столько знакомых среди толстосумов? Коллекционировал он их, что ли, эти визитные карточки, как и я? Дойдя почти до конца красивого блокнота в кожаном переплете, с той лишь разницей, что каждая пластиковая страница имела специальные окошки для визитных карточек, я обалдело замерла, не веря своим глазам.

«Кривин Владимир Алексеевич, президент торговой фирмы „Гном“ – золотыми буквами было написано на черном картонном прямоугольнике.

«Томилин Анатолий Сергеевич, коммерческий директор торговой фирмы „Гном“ – значилось на соседней визитке.

Вот это да! Эти-то друзья откуда здесь взялись? Разбор бумаг на столе Павла Андреевича Ежкова объяснил мне, по крайней мере, его пристальный интерес к жизни сильных мира сего. Папка для бумаг, подписанная аккуратным учительским почерком старомодным словом «Прошения», содержала целую стопку заготовленных к отправке писем от детского фонда «Открытое сердце» ко всем подряд организациям с просьбой о деньгах, которые в одном случае обзывались «спонсорской помощью», в другом – «материальной поддержкой» или «меценатством». Насколько я поняла, Павел Андреевич проделывал сизифов труд, беспрерывно писал и рассылал свои прошения во все присутственные дома города Тарасова и напрашивался на личные визиты к директорам, после которых он нередко лишь получал для своей коллекции новую визитную карточку. Почти ко всем письмам были приколоты ответные резолюции с вежливыми, безликими отказами, но, видно, Павел Андреевич не терял надежды на то, что его «Открытое сердце» может достучаться в закрытые. Кое-где в руки попадались приколотые к письмам бумажки с напоминаниями самому себе типа: «Позвонить в марте. Ожидается рекламная кампания» или «Прийти снова через месяц».

В ящике стола в аккуратном порядке лежали папки с документами детского фонда «Открытого сердца» – устав, какие-то договора, план работы, газетные вырезки с заголовками типа «К детям – с открытым сердцем», «Открытое сердце – значит веселый праздник»… Отдельная папка представляла собой целое собрание сочинений протоколов собраний детского фонда «Открытое сердце», написанных чьим-то круглым пионерским почерком в лучших советских традициях. Все здесь было по правилам: присутствовали, голосовали, постановили… Спрашивается, кому это надо? А вот мне и понадобились протокольчики-то. Можно прочитать – и за полчаса составить полную картину трехгодичной деятельности детского фонда «Открытое сердце». Если будет необходимость. Впрочем, интересного на первый взгляд в протоколах не было: финансовые грошовые дела, организация концертов ко Дню защиты детей, распределение рейдов по многочисленным семьям… Вот чем, оказывается, занимался советский историк в отставке – продвигал в жизнь теорию малых дел, придуманную сто лет назад народовольцами и позже осмеянную большевиками. Устав от обилия рассыпанных по протоколам пионерско-пенсионерских начинаний, я на полпути оставила изучение этого собрания сочинений «Открытого сердца», решив заглянуть лишь в самый последний лист. И прямо-таки обалдела, опять увидев на странице ту же знакомую фамилию – Владимир Кривин, при чтении которой во рту появлялся железный привкус крови. Как он здесь-то оказался? Протокол собрания, датированный 18 октября этого года, содержал краткие сведения о перевыборном собрании детского фонда «Открытое сердце», структура которого подразумевала трех руководителей-сопредседателей и остальных добровольных членов. Первым и постоянным председателем фонда оставался главный его закоперщик, о чем можно было судить по первым протоколам, – Павел Андреевич Ежков, вторым был неизвестный мне Матвей Егорович Бебеко, третьим – слишком хорошо и печально известный Владимир Алексеевич Кривин. Что за чертовщина? Почему Виталик вчера ничего не сказал о том, что отца с Кривиным связывали какие-то дела? Вот это новости – а я-то думала только про подарки, конфетки-бараночки…

Теперь я с особым нетерпением ждала возвращения Виталия домой. Скорее всего зря он возомнил себя живой мишенью. Кто-то неведомый метил и стрелял прямо в «Открытое сердце» – сначала раз, потом еще раз. Не может быть, чтобы два этих убийства были лишь совпадением. Нет-нет, что-то здесь не так, особенно накануне Нового года… Прежде всего надо проверить расчетный счет «Открытого сердца» в банке. Отыскать Матвея Егоровича Бебеко, бухгалтера и того, кто вел протоколы. Что еще?..

Наконец-то вернулся Виталик, на которого я смогла наброситься с расспросами.

– Даже вспоминать об этом не хочется, – сказал Виталик, безжизненно махнув рукой, когда я стала спрашивать его о фонде «Открытое сердце» и об участии в нем Володьки Кривина. – Ты не о том сейчас думаешь, это сплошные пустяки.

– С самого начала. Все в подробностях, – прицепилась я к Виталику, рассказ которого оказался не слишком длинным.

Четыре года назад Павел Андреевич вышел на пенсию и начал страшно переживать по поводу своей невостребованности и ненужности обществу. Виталик думал, что отец вовсе не переживет такого удара и отправится на тот свет вслед за матерью, которая за год до этого не перенесла операции. Идею фонда подкинул Павлу Андреевичу сам Виталик после жалобы старинного друга отца, клубного работника с сорокалетним стажем Матвея Егоровича Бебеко на невозможность «пробить стену», даже когда хочешь сделать доброе дело. Виталик тогда и подсказал, что в наше время любые дела – и добрые, и недобрые – лучше делать официально, имея юридический адрес, расчетный счет и бумаги с фирменными знаками. Он же самолично помог старикам, видя, как оживился отец при одной только мысли заняться новым делом, состряпать устав, заплатить деньги за регистрацию и расчетный счет, перевел в новый фонд немного денег. Виталик так и думал – будет подкидывать старичкам скромные суммы, чтобы те отводили душу с пользой для общего дела, тем более Матвей Егорович славился в городе как незаменимый организатор детских утренников и всевозможных клубных праздников. Если нет денег – можно подбрасывать сладкой натурой… Но Виталик явно недооценил организаторские способности отца, который решил поставить дело на широкую ноту, разработал план работы на год и отдельно на каждый месяц, а также параллельный план по сбору средств для намеченных мероприятий. Начались даже конфликты из-за того, что Павел Андреевич беспрерывно ходил выпрашивать деньги к людям, которых Виталик считал своими врагами, и часто ставил сына в нелепое положение. Но убедить отца хоть в чем-либо, этого упрямого и убежденного в своих идеях учителя с тридцатилетним стажем, было практически невозможно. Он считал, что дела, которыми теперь занимается, и вообще детские проблемы должны быть вне любых торгово-денежных и личных отношений. «Я действую не как отец Виталия Ежкова, а как представитель детей – а это большая разница, – говорил Павел Андреевич после очередного дурацкого случая. – И этого мне никто, даже родной сын, запретить не сможет».