Текст книги "Под знаком Близнецов"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Василий улыбнулся:

– Да, у вас яркое образное мышление, Женя…

– Так что насчет информации?

Василий оглянулся, как оперный заговорщик, что подкрадывается к тирану, пряча под плащом кинжал. Наклонился ко мне с высоты своего немалого роста и прошептал:

– Это все Иван Константинович!

Я смотрела на педагога во все глаза. Неужели близнецы нанесли его психике непоправимый вред? А что, ничего удивительного! Если тебя дважды в день бьет током, а на голову падает ведро с ледяной водой, так недолго и потерять контакт с реальностью…

– Иван Константинович Гольцов? Так ведь он умер, – мягко напомнила я.

Вася замотал головой:

– Это совершенно неважно!

Я так и не узнала, что собирался сообщить мне педагог, потому что из-за угла раздались индейские вопли и близнецы заявили, что снимут скальп со всех бледнолицых в доме, если немедленно не пойдут на улицу. Пришлось пойти.

Бульдоги были одеты и построены. На некоторых красовались комбинезоны, на остальных – только жилетки, прикрывающие спину и грудь: желтые, красные, зеленые и синие. Собаки пританцовывали на месте, предвкушая прогулку. Альберт Николаевич держал их за поводки. Казалось, что в руках у него гроздь разноцветных воздушных шариков.

Глебушка, который сегодня находился на посту, распахнул входную дверь, и лавина детей и собак выкатилась во двор. Сегодня был солнечный день, снег переливался алмазными искрами, верхушки елей по краям участка выглядели так, будто кто-то уже нарядил их для праздника. Аня и Антон скакали по двору и вопили, за ними по пятам неслись бульдоги. Я удивилась – даже толстенькие экземпляры, вроде Мао и Черчилля, скакали весьма проворно. Что уж говорить про молодняк!

– Французский бульдог в отличие от своего английского собрата, очень подвижная собака, – раздался у меня за спиной аристократический голос, манерно растягивающий гласные. Я обернулась. Альберт Николаевич, садовник, стоял рядом, держа на руках пузатую самочку. На садовнике под пальто был жилет в елочку, красный шейный платок, длинные седые волосы зачесаны назад. Тонкие пальцы поглаживали короткую шерсть собаки.

– Это Жозефина, – представил Альберт уже знакомую мне собаку. – Наша гордость. За последние пять лет она принесла восемь первоклассных щенков. Вон тот, смотрите, – ее старший сын. Его зовут Фидель.

– Вы продаете щенков или они остаются в доме? – поинтересовалась я. Всегда хотела узнать, как ведут свой бизнес заводчики.

Альберт пожал плечами:

– Ну, Иван Константинович занимался бульдогами не ради денег, а для собственного удовольствия. Очень их любил. Так что он многих оставлял у себя – просто не мог расстаться. Но некоторых, конечно, продавал. Он следил за чистотой породы. Не терпел, когда появлялись бракованные щенки. У бульдогов много проблем со здоровьем – ведь эту породу вывели специально. Вообще, чем дальше собака отстоит от волка, чем больше от него отличается, тем больше у нее проблем…

– Вижу, вы отлично разбираетесь в собаках?

Альберт кивнул:

– Да, мы с Иваном Константиновичем вместе начинали. Первого бульдога он привез с собой из-за границы еще в восемьдесят шестом году. Потом подобрал ему подружку – ее пришлось везти из Москвы, в Тарасове до середины девяностых вообще ни одного бульдога не было, только те, что у Ивана Константиновича.

Альберт спустил пузатую Жозефину на снег:

– Детка, побегай немного.

Та заковыляла прочь.

– Скажите, неужели Катерина повезет с собой за границу всю эту компанию?

Я обвела рукой двор, прямо-таки кишащий собаками.

– Нет, разумеется. Собаки останутся, – снисходительно пояснил Альберт.

– И кому же оставят такое богатство? – удивилась я. – Ведь бульдог – не дворняжка. Эта собака стоит довольно дорого…

Альберт поджал губы и смерил меня высокомерным взглядом. Упс! Так, кажется, я знаю ответ на тот вопрос, который только что задала…

Альберт устремился разнимать парочку молодых бульдогов, подравшихся у крыльца, а я подошла к детям. Они кидались снежками и, казалось, напрочь забыли о вчерашнем происшествии.

– Так как насчет ездовых собак? – спросила я.

Дети кинулись к садовнику и завопили, перебивая друг друга:

– Альберт, миленький, дай нам кого-нибудь в санки запрячь!

– Ну, пожалуйста!

– Давай мы возьмем Адама и Еву!

Вначале садовник сопротивлялся, но близнецы не сдавались. Альберт не смог долго противостоять такому натиску и вскоре сдался:

– Ладно, но только недолго. Бульдогам это вредно! И возьмите кого-то покрепче!

Антон выбрал двух палевых кобелей. Эти были довольно крепкие на вид. Конечно, настоящей собачьей упряжи у нас не было, но я показала, как запрягают собак на Крайнем Севере с помощью обыкновенного ремня. И вскоре близнецы уже носились по двору на санках, запряженных бульдогами.

Минут через двадцать близнецам надоело, да и собаки устали. Дети распрягли собак и уселись на крыльце, тяжело дыша. Жозефина пристроилась рядом.

Картину безмятежного отдыха ничто не нарушало, но мне все время казалось, что я чувствую чей-то взгляд. Я до рези в глазах всматривалась в границы участка. Вроде бы там, за забором под елью, что-то темнеет. Или мне это только мерещится? Я не хотела оставлять детей без присмотра – все-таки до забора далеко, поэтому осталась на месте.

Я взглянула на дом. На втором этаже у открытого окна стоял Макар. Он был все еще в халате. Мужчина курил в окно. Он не смотрел на детей, резвящихся во дворе. Взгляд его блуждал где-то в пространстве. Макар разговаривал по телефону и улыбался. Лицо его озаряла такая искренняя улыбка, что я поневоле загляделась на него. Надо же, обычно отец детишек выглядел так, будто у него постоянно болел живот. А тут такая солнечная улыбка… Интересно, кому она предназначена? С кем разговаривает Макар? Ладно, это не мое дело…

У другого окна стояла Катерина. Она откровенно любовалась картиной безмятежного веселья. Учитель притаился на втором этаже. Он тоже смотрел во двор. Я помахала ему варежкой, и он вяло махнул мне в ответ.

Но самое большое потрясение ждало меня в окне первого этажа. На меня таращилась морда с выпученными глазами, вывернутыми слюнявыми губами размером вдвое больше человеческого лица.

– Мамочки! Кто это там? – невольно воскликнула я.

Альберт Николаевич рассмеялся:

– Это Ильич, наш ветеран. Самый старый бульдог в питомнике. Иван Константинович любил его больше всех. Ильич – внук того, которого советник выписал из Парижа. Он слишком стар, чтобы гулять в такой холод. Попозже я одену его как следует и выведу ненадолго.

– Ильич?! Ничего себе!

Альберт усмехнулся в ухоженные усы:

– Иван Константинович не очень-то любил советскую власть. Он слишком хорошо знал, что она может сделать с человеком. Да и сам он был вынужден уйти в отставку раньше положенного, и пенсия у него была не так велика, как он заслуживал.

Ничего себе – обиды на советскую власть! И это говорил человек, у которого двухэтажный загородный особняк, девятнадцать бульдогов и три автомобиля!

– А почему Ивану Константиновичу пришлось уйти в отставку? – заинтересовалась я.

– В стране, где он тогда служил, случился переворот, пострадали несколько сотрудников посольства. Получилось, что Гольцов несет за это косвенную ответственность… Гитлер, фу! Плохая собака!

И Альберт устремился в кусты, где Гитлер трепал найденный пакет.

Пакет?!

– Не трогать! – заорала я в спину Альберту и бросилась за ним. Кто знает, откуда взялся этот предмет и что внутри? Вряд ли на участке Гольцовых лежат кучи мусора. Значит, пакет появился здесь недавно.

Я немного опоздала – Альберт замер от моего окрика, но пакет разодрали собаки.

То, что из него выкатилось, заставило Альберта Николаевича позеленеть и согнуться в приступе тошноты.

Я быстро прикрыла предмет пакетом и скомандовала:

– Аня, Антон! Собаки замерзли. Вам поручается спасательная миссия – отвести всех в тепло. Кто загонит больше собак, тот выиграл. Альберт Николаевич будет судьей.

Садовник взглянул на меня с благодарностью и побрел к дому вслед за детьми, которые начали собирать бульдогов, как овчарки – овечек.

– Пришлите ко мне Глеба! – крикнула я садовнику. Тот, не оборачиваясь, кивнул.

Глеб прибыл минут через пять.

– Смотри! – Я сняла пакет.

На снегу лежала отрубленная голова собаки. Это был не бульдог, а дворняжка. Голове было явно больше недели, судя по ее состоянию. Глеб шмыгнул носом:

– И чего это должно з-значить?

– Понятия не имею. Но мне это не нравится. Похоже на угрозу, тебе не кажется? Скажи, Глеб, ты осматриваешь участок?

– З-зачем это? – удивился парень.

Я вздохнула:

– Ну, ты же здесь охранник вообще-то.

Глеб ощетинился, как еж:

– К-катерина Ивановна велела смотреть, чтобы возле д-дома не болтались чужие. А осматривать участок команды не было. Я охранник, а не сторож!

– Значит, так, – сказала я. – Ты вообще в курсе, что в доме происходит что-то крайне неприятное? Что на детей совершено покушение? Степаныч до сих пор в больнице, между прочим. А теперь кто-то подкидывает на участок вот это. А если бы это была не голова, а бомба? Ты, значит, чересчур важная персона, чтобы следить за участком? Ты не сторож и не дворник, да? Ты крут безмерно?

Глебушка хмуро смотрел на меня. Никому не нравятся разносы. Ничего, голубчик, разбаловали тебя в этом доме, как домашнего кота. Охранник должен быть похожим не на кота, а на собаку! Причем не на дружелюбного французика и тем более не на мопса, как некоторые. А на овчарку или волкодава!

– Начиная с сегодняшнего дня ты каждое утро будешь осматривать участок. Причем делать это будешь очень внимательно. Проверишь каждый кустик. И не в десять утра, когда выспишься, а сразу как рассветет. И в любом случае до того, как во двор выйдут бульдоги и тем более дети. Ясно?

Глеб молчал.

– Дальше слушай. Следи внимательно за исправностью камер. Если какая-то вышла из строя, не ходи посмотреть, что там случилось. Понял? Зови меня. Я заметила, что фонарь позади дома не горит. Сегодня же замени лампочку. И заодно смени все остальные. У тебя есть какое-нибудь оружие? Приготовь его, приведи в порядок.

– У меня только д-дубинка. – Глебушка таращился на меня ясными глазами.

– Ладно. Одолжу тебе свой шокер. С этой минуты – никаких выходных. До тех пор пока Гольцовы не уедут из страны, ты работаешь каждый день.

Глеб нехотя кивнул.

– Каждый вечер мы с тобой будем обходить участок. Мне не нравится, что кто-то болтается по периметру. У тебя есть запасные камеры? Если будет время, нужно установить несколько на заборе. Провода можно проложить под снегом, все равно это ненадолго.

– Вы чего, умеете монтировать об-борудование? – Глеб разинул рот.

– Я много чего умею. Все понял?

Глеб кивнул, потом восхищенно помотал головой:

– Ну, вы д-даете! Ладно, если Катерина Ивановна одобрит, я б-буду д-делать все как скажете.

– Одобрит, – сказала я.

Глебушка ухмыльнулся и спросил:

– А вы это… не переборщили с б-безопасностью? Ну кому надо на нас нападать?

– Вот это я и собираюсь выяснить, – отрезала я. – А эту дрянь убери с участка.

– Почему я? – скривился охранник. Ничего себе, распустила его Катерина!

– Ты проворонил – тебе и убирать!

Не слушая возражений, я повернулась и пошла прочь.

Под дальними елями снег был весь истоптан. Следы принадлежали одному человеку. Ботинки сорок четвертого размера, рифленая подошва. Но не берцы, их я узнаю сразу. Два окурка сигарет «Мальборо». Черная нитка на колючей еловой лапе. Шарф? Шапка?

Так, что мы имеем?

Предположительно, за семьей Гольцовых следит мужчина высокого роста, одетый в черное и в тяжелые ботинки. Негусто. Вот интересно, это он подкинул на участок собачью голову? Этот человек повредил тормоза в машине? Не оборудовать ли мне помост вон на том дереве? А что? Мне много раз приходилось устраивать засады. Охота на охотника – неплохая идея…

Я медленно побрела к дому. Нет, придется оставить эту соблазнительную мысль до лучших времен. Меня наняли охранять близнецов. Если я буду сидеть на елке, кто позаботится о них? На Глебушку надежда небольшая. Интересно, где он служил? Парень понятия не имеет о дисциплине, субординации и мерах безопасности. Неужели он правда служил в спецназе? Надо будет выяснить степень его подготовки. В форс-мажорной ситуации это жизненно важно – знать, кто на что способен…

Я поняла, что замерзла, и решила пробежаться до озера. Посреди круглого заснеженного пространства четко выделялась гигантская черная полынья. Я вспомнила обжигающий холод черной воды и поежилась. «Туарег» все еще там, подо льдом. Интересно, собираются хозяева его доставать или нет? Жалко, отличная машина…

Я побежала к дому. Солнце ярко светило, мороз усиливался, и пар от моего дыхания серебрился в холодном воздухе.

Я вошла в дом. Из столовой слышались веселые голоса детей и Катерины. Отряхивая перчатки от налипшего снега, я медленно поднималась по лестнице в свою комнату. Нужно поговорить с Катериной Гольцовой. И чем скорее, тем лучше. Собачья голова не понравилась мне чрезвычайно. Я все понимаю – угрозы, покушения. Дело, как говорится, житейское. Но голова… От подобного поступка веяло самым настоящим маньяком…

На площадке второго этажа помещался стеклянный эркер. Окна были затянуты кружевными занавесями, получался такой уютный уголок. Именно там спиной ко мне стоял Макар Светозарович и беседовал по телефону.

– И я тебя люблю. Да, да, мечтаю о встрече, – доносился до меня его нежный голос. Ну конечно, жена и дети в столовой, оттуда не слышно, что происходит на лестнице, почему бы не поворковать…

Я кашлянула. Спина, обтянутая халатом, вздрогнула, но мужчина не обернулся. Он произнес еще пару фраз, потом, не понижая голоса, сказал:

– Пока, заяц! Целую. Я позвоню.

Опустил телефон в карман халата и медленно обернулся. С минуту мы изучали друг друга холодными оценивающими взглядами, и даже не знаю, кто из нас испытывал большее отвращение. Бывает антипатия с первого взгляда, и это был именно тот случай.

– Что это вы везде шмыгаете, вынюхиваете и подглядываете? – морща красивый нос, осведомился Макар.

– Я не вынюхиваю. Просто осматривала участок. Кто-то подкинул во двор отрезанную собачью голову.

Макар дернулся, как от удара током, и уставился на меня:

– Что подбросил?!

– Голову. Голову дворняжки. Примерно недельной давности. Я велела Глебу выкинуть ее, пока не увидели дети.

Макар Светозарович некоторое время таращился на меня. Потом покачал головой:

– Да у вас просто-напросто паранойя! И где Катерина умудрилась найти такую чокнутую охранницу? Надо будет с ней побеседовать, что ли…

Я продолжила подниматься по лестнице. Когда я проходила мимо Макара, он отодвинулся, чтобы я ненароком не задела его. Я обратила внимание, что его золотистые волосы стянуты едва заметной сеточкой.

Закрыв за собой дверь своей комнаты, я прислонилась к ней спиной. Сердце стучало чаще, чем надо, и мне пришлось проделать несколько дыхательных упражнений, чтобы успокоиться.

Я уже поняла, что источник богатства четы Гольцовых – старый дипломат. Катерина – актриса местного драмтеатра, Макар – режиссер… Но особняк и три автомобиля заработали явно не они. Интересно, откуда у дипломата Гольцова такие деньги? Я так понимаю, что после окончания службы он приехал на родину и поселился в Тарасове. Купил участок, выстроил дом. Всю жизнь ни в чем себе не отказывал. У него были личный шофер и кухарка, он жил припеваючи… А на какие, спрашивается, средства? Альберт Николаевич сообщил мне, что дипломат оставил службу внезапно, после какого-то инцидента… Надо будет как-то потактичнее все это выяснить.

Я переоделась в джинсы и свитер и вышла с намерением отправиться в столовую и побеседовать с Катериной. Но у моей двери стоял Макар Светозарович.

– Я могу войти? – осведомился мужчина, прожигая меня угольно-черными глазами.

– Лучше я выйду к вам, – сказала я и вышла.

Макар молчал.

– Слушаю вас, – вежливо проговорила я. В конце концов, этот человек был мужем Катерины и отцом близнецов.

– Надеюсь, вы не скажете Катьке о том, что услышали?

Я пожала плечами:

– Разумеется, нет. Ваши семейные дела меня совершенно не касаются.

Глаза Макара слегка потеплели, плечи опустились, словно спало напряжение. Эге, да ты, голубчик, чего-то боишься…

– Понимаете, не хотелось бы расстраивать Катюху. Да еще перед поездкой.

– Понимаю.

Я двинулась в сторону столовой, но потом все-таки остановилась и спросила:

– Макар Светозарович, скажите, когда вы собираетесь поднимать машину?

– Какую машину? – опешил мужчина. Ничего себе! Он уже все забыл, просто выкинул из головы!

– «Туарег», на котором мы ехали вчера, ушел под лед на озере. Вы планируется его поднимать?

Макар задумался. Потом махнул рукой:

– Да зачем он нам нужен! Пусть там и остается. Все равно мы скоро уезжаем. А почему вас это интересует?

– Да так… К примеру, там остался мой сотовый телефон.

– Я вам новый подарю, – улыбнулся мужчина. – Какую модель вы предпочитаете?

– Спасибо, не надо. Я сама куплю.

И я отправилась в столовую, по дороге раздумывая, как легко этот человек относится к своему имуществу и вообще ко всему на свете. На детишек совершено покушение? Фигня! Подкинули отрезанную голову собаки? Да у вас просто паранойя, милочка! Ушла под лед тачка стоимостью полтора лимона – мелочи какие! В общем, своего мнения о Макаре Светозаровиче я не изменила.

В коридоре около столовой меня поджидала Маша. Горничная выглядела заплаканной, острый носик покраснел, в руке скомканный и промокший от слез платочек. Но девушка решительно схватила меня за рукав и проговорила:

– Прекратите к нему цепляться, понятно? Иначе… иначе будете иметь дело со мной!

Я в изумлении уставилась на Машу. Так это ей звонил Макар и признавался в любви? Это ее называл «заяц»?! Позвольте…

– Скажите, Маша, какое вам дело до Макара Светозаровича? – тактично, как мне показалось, спросила я.

Маша вытаращила глаза:

– При чем тут Макар Светозарович?!

С минуту мы тупо смотрели друг на дружку. Стоп! Явно необходима перезагрузка…

– Маша, забудьте все, что я сказала, начнем разговор сначала. О ком вы говорите?

– О Глебушке, о ком же еще!

Я позволила девушке увести себя в тихое место. Оно располагалось аккурат за большим деревом в кадке, стоящим у двери в столовую. Этих деревьев в доме было несколько. То, под которым мы уселись на пуфик, было, кажется, лимоном.

– Я вас внимательно слушаю, – сказала я. Знаю я таких, как Маша. Если их перебивать или задавать встречные вопросы, они пугаются, путаются и принимаются плакать. Так мы до вечера не закончим. А у меня уже урчит в животе от голода!

Маша глубоко вздохнула, собираясь с духом, и ринулась в атаку:

– Вот вы, Евгения Максимовна, постоянно обижаете Глеба, я сразу заметила, с первого дня.

Вообще-то сегодня всего лишь второй день моей работы у Гольцовых. Что за несправедливые наезды! Но я промолчала.

– Вы к нему постоянно цепляетесь, оскорбляете его… А ему, бедному, так в жизни досталось! Если бы вы знали!..

– И как же именно ему досталось? – заинтересовалась я.

– Понимаете, – заторопилась Маша, стреляя глазами по сторонам, – Глебушка – настоящий герой! Он служил в «горячих точках». Вы понимаете, что это значит?

– Более или менее, – честно ответила я.

– Он был ранен в ногу и теперь хромает! А еще контужен и поэтому заикается. Он ужасно стесняется этого!

– Очень сочувствую парню, – сказала я. – Чего вы от меня хотите, Маша?

Девушка недоуменно поморгала белыми ресницами:

– Неужели непонятно? Прекратите его обижать! Мы так хорошо жили, пока вас не было! Все было тихо, гладко…

И горничная разрыдалась. Я поднялась с пуфика.

– Понимаете, Маша, я вижу, что вы неравнодушны к Глебу. Я не могу вам обещать ничего. Ваш любимый выбрал для себя профессию охранника. Это значит, что он готов к тем неудобствам, которые к ней прилагаются. От Глеба во многом зависит безопасность обитателей этого дома. И вас, кстати, тоже. Так что ему придется немного подтянуться. И… Хотите совет? Не надо защищать мужчину, которого вы любите. Получается, что он полный слабак и не может сам за себя постоять. Если бы Глеб узнал о нашем разговоре, ему бы это не понравилось, верно?

Маша кивнула, глядя на меня совершенно овечьими глазами. Надо же, защищает своего любимого, словно тигрица… Как меняет людей любовь!

– Ну вот и хорошо. Не плачьте. Мы никому не скажем об этом разговоре, ладно? И все будет в порядке. А сейчас мне пора.

И я покинула тихое место под лимонным деревом.

Ну что за дом такой! У каждого обитателя – свои тайны. Я уже являюсь обладателем компромата на бедного Степаныча (занимается своими делами в рабочее время), на Макара (крутит роман с какой-то бабой под носом у Катерины), Альберта (получает за просто так питомник, стоимость которого весьма высока)…

Кстати, куда подевалась Надежда? Повариха отправилась навестить Степаныча рано утром, сварив овсянку на завтрак. Сейчас время обеда, а ее еще нет!

Я наконец-то вошла в столовую. Близнецы уже ушли, за столом одиноко сидела госпожа Гольцова.

– Ну где же вы, Женя! Все давно остыло, – сказала Катерина. На столе стояла коробка из-под пиццы. Я вытаращила глаза. Катерина слегка покраснела: – Извините, Надя еще не вернулась… А я совершенно не умею готовить. Вот, пришлось пиццу заказать. Дети ее любят… Ну куда же запропастилась Надя?!

– Думаю, пора позвонить и выяснить это, – сказал я, откусывая остывшую пиццу. Когда я голодна, то плохо соображаю. И хотя я могу долгое время обходиться без еды, стараюсь питаться нормально, когда есть возможность.

Гольцова отправилась за телефоном.

Я уже допивала едва теплый чай, когда Катерина вернулась.

– Ну что?

– Мобильный Нади выключен. Ничего не понимаю! – Гольцова выглядела растерянной.

– Ну, позвоните Степанычу, – предложила я. – Она ведь должна была с ним увидеться, верно?

Катерина набрала номер шофера и зачем-то протянула трубку мне. Я вытерла рот салфеткой и взяла телефон.

– Алле? Кто это? – раздался довольно бодрый голос Степаныча.

– Семен Степанович? Это Женя Охотникова! Как здоровье?

Мне пришлось слегка отодвинуть трубку от уха, пережидая поток благодарностей. Наконец Степаныч поутих.

– Мы тут Надежду потеряли, – сказала я. – Она была сегодня у вас?

– А как же! – немедленно откликнулся Степаныч. – Пирожков привезла. Только она уехала часов в двенадцать, если не раньше… А чего случилось-то?

– Ничего. Поправляйтесь, Семен Степанович! – и я нажала отбой.

Шофер явно не мог нам помочь.

– Может, она поехала к своей матери? Ну, у которой домик в деревне? – вдруг вспомнила я.

– Не могла она уехать, никого не предупредив. – Катерина на глазах теряла самообладание. – Ой, Женя… А если с ней что-нибудь случилось?

– Не волнуйтесь раньше времени! – постаралась я успокоить Гольцову. Но, честно говоря, сама я не испытывала уверенности в том, что с поварихой все в полном порядке. Похоже, темное облако, клубящееся вокруг дома Гольцовых, зацепило и Надю…

– Катя, постарайтесь успокоиться и выслушайте меня.

Я рассказала Гольцовой о собачьей голове. Реакция женщины меня поразила. Катерина вскочила, как будто собиралась куда-то бежать. Она побледнела и прикусила губу до крови. Алая капля стекла ей на подбородок, отчего женщина сделалась похожа на вампира.

– Что же нам делать? – как во сне проговорила Гольцова.

– Это просто. Дайте Глебу инструкции во всем слушаться меня. А то ваш охранник что-то совершенно мышей не ловит…

Не люблю ябедничать, но тут речь шла о жизни и смерти, а вовсе не о самолюбии Глебушки.

– Да-да, бедный мальчик… ему так досталось. Вы знаете, что он служил в «горячих точках»? – невпопад отозвалась Гольцова.

Дались им всем «горячие точки»! Я, между прочим, тоже там побывала. Однако мне никто на это скидку не делает… Правда, я ее и не прошу.

Телефон Надежды по-прежнему не отвечал. Я решила съездить домой к поварихе, которая проживала на северной окраине Тарасова.

Мой «Фольксваген» мирно стоял во дворе. Надо, пожалуй, переставить его в гараж – там как раз освободилось место безвременно утопшего «Туарега»… Альберт Николаевич все равно ставит свой «жигуль» на улице, у черного хода.

Я сказала Катерине, что вернусь самое позднее через два часа, и посоветовала не выпускать детей из дома.

– Но чем же я их займу? – задумалась Катерина. – В такой чудесный день дома их удержать очень трудно. Что ж, Евгения, поезжайте. Нужно выяснить, что случилось с Надей.

Вскоре до меня донесся ее громкий голос:

– Вася! Василий, где вы?

Я поняла, что отдуваться придется бедному учителю. Ладно, у меня есть дела поважнее. Я села за руль и уже вставила ключ в замок зажигания, как вдруг заметила, что от дома ко мне бежит Альберт Николаевич. Садовник выглядел взбудораженным. Лицо его непривычно раскраснелось, шейный платок сбился на сторону. По всему было видно, что дело серьезное. Я вытащила ключ и опустила стекло.

– Ох, Евгения Максимовна, как хорошо, что вы не уехали! – задыхаясь и хватаясь за сердце, проговорил садовник.

– А в чем дело? – насторожилась я.

– У Жозефины началось! – торжественно, понизив голос до благоговейного шепота, произнес Альберт.

– Что… началось? – не сразу поняла я.

– Ну как же! Роды начались.

– А я тут при чем? – осторожно поинтересовалась я.

Альберт растерянно поморгал. Его синие глаза за стеклами стильных очков казались большими и наивными.

– Я надеялся, что вы мне поможете…

Я вздрогнула. В жизни я повидала всякое, но принимать роды у собак мне пока еще не приходилось… Вот именно. Ключевое слово – пока.

– Альберт Николаевич, при всем моем уважении, я не могу. Я телохранитель, а не ветеринар. Понятия не имею, что надо делать! Ну, то есть теоретически представляю…

– Вот! – Альберт ухватился за мои неосторожные слова, как утопающий за соломинку. – В теории я тоже представляю… Вместе мы как-нибудь справимся. Понимаете, с ней что-то не так. Я немного не уверен в благополучном исходе. Это же бульдог. Такая ответственность…

Я тяжело вздохнула:

– Послушайте, вы же сами говорили, что всегда помогали Ивану Константиновичу в питомнике!

– Да, это чистая правда. Но дело в том, что Иван Константинович не держал у себя самочек! То есть держал, но только по одной, и всегда лично принимал у них роды! – жалобно возопил Альберт. – На моем попечении были остальные собаки. Но самочками хозяин занимался сам! Признаюсь, я ни разу не сталкивался с такой ситуацией… Умоляю вас!

Я вздохнула еще тяжелее и вылезла из машины.

– Ладно, но ничего не обещаю.

– Спасибо! – Альберт в порыве чувств даже пожал мою руку. Мы прошли в дом. Моя поездка откладывалась. Я предупредила Катерину и отправилась принимать роды. Жозефину мы нашли в той комнате, которая называлась собачьей. Псина лежала в корзинке, и бока ее тяжело вздымались. Я присела на корточки и тронула нос собаки. Он был сухой, горячий и потрескавшийся, как старый резиновый коврик.

– Как дела, Жозефина? – спросила я. Альберт взволнованно дышал за спиной. Собака высунула язык и лизнула мою руку. Язык был тоже сухой и шершавый, как терка.

– И давно она в таком положении?

– Часа два уже, – вздохнул Альберт. – Видимо, Жозефина чересчур резво побегала на прогулке. Да и срок уже подошел…

Следующие полтора часа я провела на четвереньках рядом с корзинкой Жозефины. Я легонько поглаживала напряженный живот собаки, а та благодарно лизала мне руку и тяжело дышала. Альберт Николаевич передвигался по комнате на цыпочках. Он выгнал остальных бульдогов, и теперь вся эта компания наполняла дом искрометным весельем. Периодически сверху доносились вопли близнецов и ругань Катерины. В собачьей остался только Ильич. Это был необыкновенно толстый старый бульдог в красивом ошейнике, настоящий собачий патриарх. Он важно восседал в кресле – Альберт объяснил, что у него есть свое собственное, в которое Ильич никому не разрешает садиться. Бульдог поглядывал на нас умными глазами. На мой взгляд, из нас он был самым опытным в том, что касалось размножения бульдогов, и мог бы дать дельный совет. Жаль, что он не умел говорить.

– Может, позовем Катерину Ивановну? – предложила я на исходе второго часа. Даже на мой непросвещенный взгляд было ясно, что собаке требуется помощь.

– Что вы, что вы! – замахал руками садовник. – Катерина Ивановна ничего не понимает в этом!

– Ну, тогда позвоните ветеринару. Своими силами нам не справиться.

Альберт позвонил. Ветеринар предложил привезти собаку к нему в клинику. Это было разумно – в клинике есть операционная и все необходимые лекарства. Альберт завернул Жозефину в одеяло, сел в свой фыркающий «жигуленок» и отбыл.

– Как ты думаешь, все будет нормально? – спросила я у Ильича. Тот поднял морду и едва заметно кивнул.

– Ладно, если ты обещаешь… я тебе верю.

И я оставила бульдога в одиночестве. Так, сейчас сяду в мой верный «Фольксваген»…

– Женя, я этого не вынесу! – таким словами встретила меня Катерина.

– Что-то случилось? – напряглась я.

– Случилось! – Казалось, Гольцова вот-вот разрыдается. – Надя не отвечает на звонки. Жозефина не может родить. Какие-то люди снова болтались на границе нашего участка. Моего отца убили. Моим детям угрожает опасность. Мой муж уехал куда-то и не берет трубку. А так… ничего не случилось, ровным счетом ничего! Дети истрепали мне все нервы. Вася совершенно с ними не справляется! И еще эти проклятые бульдоги… Я сегодня два раза упала – Гитлер подстерег меня на лестнице!

Да, нервы госпожи Гольцовой явно натянуты до предела…

– Знаете что, Катя? Вам лучше пойти в свою комнату и немного полежать. Лучше всего в темноте. Включите хорошую негромкую музыку, выпейте пятьдесят граммов коньяку… А я вам помогу – призову к порядку бульдогов и детей.

Катерина всхлипнула. Беда всех сильных женщин – окружающие так привыкают на них опираться, что совершенно теряют чувство меры. А женщина – она ведь не лошадь, она существо нежное и хрупкое. Скотина все-таки этот Макар. Где его носит, когда семья в нем так нуждается?

– Отдохните, вам необходима передышка. Все будет хорошо.

– Ох, Женя, я так рада, что вы появились у нас в доме! – вздохнула Гольцова, утерла слезы и пошла к себе.

Я заглянула к близнецам. Аня и Антон скакали на кровати в комнате мальчика. Оба выглядели близкими к помешательству и красными, как свекла. У детей такое бывает – сначала они веселятся, а потом просто не могут остановиться. Обычно подобное веселье заканчивается слезами – нервной системе ребенка нужна разрядка.

Я поняла, что злюсь на Василия. Конечно, он такой… жалкий, но раз он берет деньги за свою работу, следует хоть как-то ее выполнять, верно?

Было всего пять часов вечера, но за окном быстро сгущались сумерки. Я подошла и погасила свет.

– Ой, почему темно? – заныла Аня.

– Включите немедленно! – потребовал Антон. – Мы еще не закончили играть!