Текст книги "Легенда об Ураульфе, или Три части Белого"

Автор книги: Марина Аромштам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава вторая

– Ты видел Креона?

Гимрон кивнул, глядя в сторону:

– Креон не пустил меня в дом. Просил передать, что занят.

– А остальные? Что ты мотаешь башкой? Говорить разучился?

– Они все отказались. Зурдак сказал, что наша усадьба – неподходящее место для дружеской болтовни. И с праздником Красного Духа лучше не горячиться: Ураульф запретил охотиться на лосей.

– Проклятье! И это охотники? Жалкие слизни! И все – из-за косоглазого?

– Дело не только в нем. Дело в Коварде. Ты слыхал? Он не носит красную шляпу. И на лосей не ходит.

– Ковард всегда был чокнутый. У него в башке одни кейрэкские бредни. И он совсем помешался, когда волки отгрызли ноги его любимой сестричке.

– А я слыхал, что не волки. И это было в ту ночь, когда ты охотился с Ковардом. Говорят, что он считает тебя виноватым. Будто тебе известно, откуда взялись плешеродцы. – Гимрон поглядывал с насмешливым интересом: как ответит Барлет?

– Мне плевать, что считает Ковард. Теперь ему не удастся сплавить сестричку с рук. Придется терпеть калеку, пока она не загнется. Вот он и злится.

– Барлет, а дочка Моховника была хороша, признайся! Ты даже строил планы…

– Заткнись… Так значит, этот болван не носит красную шляпу? Будет теперь ловить тараканов и продавать на рынке?

– Ковард сражался в предгорьях. И ходит теперь в героях. (Барлет заскрипел зубами.) Ураульф его наградил: Ковард теперь – предводитель Лесного дозора. Разъезжает по Лесу с такими же, как и он. Он знает охотничьи тропы, знает наши обычаи. Его нелегко обмануть. Нашим ребятам не нравится с ним встречаться.

– Мелкие Духи! Я до него доберусь.

– Как бы он до нас не добрался. – Гимрон получал удовольствие, поддразнивая Барлета. – И знаешь, есть еще новость. Совет объявил о Дне красоты.

– Косоглазый собрался жениться?

– Ураульфу предложат на выбор сорок нарядных красоток. Ту, что объявят лучшей, положат к нему в постель. Ты, кажется, радовался, что кейрэки покинули остров? А скоро от косоглазых здесь будет не протолкнуться. – Гимрон потянул себя за краешки глаз.

Новость взбесила Барлета:

– Я не дам косоглазому пустить на Острове корни.

– Ой! Он тебя испугался. Или ты собираешься за несколько смен светил изнасиловать сорок красоток? Ты, конечно, того, могуч. Но, боюсь, не успеешь. Разве только тебе помогут. – Гимрон с притворным сочувствием взглянул на Барлета.

Барлет, не глядя на брата, вдруг натянул сапоги, вскочил и схватился за плетку.

– Ты куда?

– Есть одно дельце. Ты подкинул неплохую идею. Кое-кто мне поможет…

– Братец! Я пошутил.

Барлет осклабился:

– Не принимай всерьез. Мне плевать на красоток. Хочу подышать свежим воздухом.

– Что ты задумал? – Гимрон слегка побледнел. – Ты же не… Барлет, ты забыл? Колдовство на Лосином острове запрещено. Это… хуже лосиной охоты.

Барлет коротким движением плетки стегнул ни в чем не повинное кресло:

– Говоришь, колдовство – хуже лосиной охоты? Вот и проверим.

* * *

Придурок спал на соломе, свернувшись калачиком, засунув ладони под мышки. Во сне застывшая, наклеенная улыбка оставляла его, и лицо мальчишки могло показаться красивым. Барлет взглянул – и почувствовал брезгливую жалость, беспричинную злость и желание больно ударить. Правда, мальчишка никогда не кричал от боли. Он плакал тихо, почти беззвучно. Такие слезы не могли утолить раздражение. Они вызывали ярость и желание бить сильнее. И Барлет опасался, что однажды, поддавшись соблазну, случайно убьет Придурка. А этого делать нельзя. Мальчишка – залог его власти.

Барлет тряхнул Придурка, вырывая его из сна. Тот вскочил, тараща глаза.

– Седлай мою лошадь. Поеду в горы. Если что будет не так, спущу с тебя шкуру. Понял? Шевелись! – На всякий случай Барлет влепил Придурку затрещину. Тот дернулся, всхлипнул, утерся – и принялся за работу. Барлет наблюдал: движения рук мальчишки притягивали к себе взгляд. «Ведьминское отродье!» – Барлет передернул плечами, стараясь освободиться от привычного наваждения.

– Все сделал, как надо?

Придурок кивнул. Барлет на всякий случай наградил его новой затрещиной, влез в седло и коротко приказал:

– Снимай рубаху!

Мальчик смотрел с испугом.

– Слышал, что говорю? До утра обойдешься.

Придурок подчинился.

Барлет скомкал рубаху, сунул в дорожную сумку и ускакал.

* * *

Придурок, постукивая зубами, нашел в углу мешковину, накинул на плечи и уселся, подтянув к подбородку колени.

Дядя Барлет очень смелый и носит красную шляпу.

А Придурка никогда не берут на охоту. Потому что Придурок – урод. У него больная спина. Там впадины – как колеи. Будто кто-то проехал по его спине на телеге. Дядя Барлет говорит, урод недостоин охоты. Он даже жить недостоин. И Придурку хочется провалиться сквозь землю.

А иногда, при людях, когда в усадьбу приезжают другие охотники, дядя Барлет говорит:

– Поедем с нами, Придурок!

Но потом всегда добавляет:

– Нет! Лучше дома торчи. А то взгляну на тебя – и тянет блевать. Приходится выбирать – охотиться или блевать!

Охотники громко смеются, когда дядя так шутит.

А на Придурка посмотришь – ему вроде тоже весело. Он всегда улыбается – и когда над ним насмехаются, и когда заставляют работать. Даже когда его бьют. Из глаз текут слезы, а губы, как деревянные, растянулись в улыбке.

Это из-за змеи. Придурок боится змей. Никаких зверей не боится – даже больших и сильных. Только змей. А ему однажды подложили в башмак веретеницу. У веретеницы нет ядовитых зубов. Но она извивается. Придурок прижал ее пяткой, и змея его укусила. И Придурок с тех пор улыбается. И за это его называют Придурком. За это – и за перчатки.

Придурок носит перчатки, длинные, до локтей, из толстой блестящей кожи, – и в дождь, и в жару, и в холод. И дядя Барлет следит, чтобы перчатки не рвались.

Придурок снимает их поздно ночью, когда никто в усадьбе не может его увидеть. И лошади тянутся к нему мордами – просят, чтоб он их погладил. И никогда не лягаются. И слушаются Придурка.

Придурок этому рад. И рад, что его никогда не берут на охоту. Он не может смотреть, как умирают лоси. А убитого лося не может освежевать! От вида лосиной крови у него опухает лицо, стекленеют глаза и на губах выступает пена.

Это случилось впервые, когда в конюшне жил Висли – вислоухий щенок Придурка. Висли достался Придурку слепым и готовым к смерти. Но Придурок не дал щенку помереть – выкормил из бутылки.

Об этом никто не знал. Ни одна живая душа. Придурок устроил в дальнем конце конюшни что-то вроде норы. А Висли был очень послушный и никогда не лаял. Успей тогда Придурок шепнуть ему «Место!», щенка бы никто не заметил. Но Придурку было так плохо, что он ничего не сказал. И Висли неправильно понял, что ему надо делать.

* * *

Он сразу учуял неладное – когда заскрипели ворота и двое втащили мальчика на руках в конюшню.

– Давай-ка, клади на солому!

– Эк его прихватило! Гляди, лицо похоже на блин.

– Придурок! Ты меня слышишь?

– Слышит, слышит. Вишь, шевелятся веки.

– Но само не пройдет. Вон, губы синие. И кровь из носа идет. Всю рубаху залило. И что Барлет вдруг удумал? Ходит мальчишка за лошадьми – и ладно. Вроде бы польза. А тут на тебе: пусть со всеми свежует лосей! Знает же, с придурью малый.

– Вот помрет его братец, будет знать!

– Ну, ты сказанул. Придурок – братец Барлета?

– Точно тебе говорю. Чего ж он о нем печется?

– Печется? Как мимо пройдет, так в подарочек – подзатыльник. И мальчишка худющий – кожа да кости.

– Точно тебе говорю. Это сводный братец Барлета. Ну, что мотаешь башкой? Старый Скулон завел себе полюбовницу. Незадолго до смерти. Эта его полюбовница была не из наших. И он, говорят, сошел от нее с ума – никому не показывал и держал взаперти. А это вот ихний сынок.

– Да где ж ты видел таких у Скулона – чтоб дохли от вида крови?

– В семье не без урода.

– Это – в самую точку.

Оба прыснули. Мальчишка вдруг застонал.

– Эй, эй! Придурок! Ты как?

Придурок не отвечал.

– Да вроде живой еще!

– Хорошо, что живой. А то, слышь! Он Придурка колотит, а чтоб помер – не хочет. Молока велел принести. Только здесь молоко не поможет. К лекарю надобно ехать.

– К лекарю – дорого больно. Не станет Барлет тратиться на Придурка.

– Говорю тебе, станет. Ну, давай-давай, за молоком-то иди. А я пойду за Барлетом.

Люди ушли. Висли нетерпеливо заерзал в норе. Что-то неладно с хозяином. Висли надо быть рядом. Пес подполз к самому выходу и в ожидании замер. Хозяин позвал бы его, будь он в силах! Позвал бы его непременно! Но сейчас ему очень плохо. И он не может позвать. От напряжения Висли дрожал: без команды нельзя вылезать! Но он должен быть рядом с хозяином. Хозяин сейчас не может себя защитить.

Висли вылез из своего укрытия и ткнулся носом мальчику в шею. Тот с трудом разлепил глаза – они утонули в щелях раздувшихся щек – и чуть приподнял голову. Висли слабенько тявкнул. Мальчик дернулся: тише! Нельзя! И снова закрыл глаза. Голова бессильно упала. Висли остался на месте.

В это время ворота хлопнули. Появился Барлет и другой, тот, что был здесь чуть раньше.

– Это еще что такое?

Висли чуть приподнялся и зарычал, не трогаясь с места.

– Да это же вислоухий! Помнишь, Барлет? Щенок! Который тебе не понравился. Ты сердился, что он беспородный и испортил помет. Велел его утопить.

Барлет сделал шаг вперед, и Висли опять зарычал – чуть громче.

– Ой, умираю от смеха! Караулит Придурка. А ничего так пес! Гляди, Барлет, какой верный.

– Придурок – скотина. Очнется – я ему врежу. Мало, что сам урод. Он других уродов разводит. А ну-ка, возьми арбалет. Пристрели его. Слышишь? Ну, кому говорю?

Придурок на время ожил – только лишь для того, чтобы вцепиться в чужую ногу и дернуть того, кто стрелял. Поэтому выстрел оказался неточным. А еще он одними губами дал команду «Беги!». Пес тут же метнулся к заветному лазу, который они вместе с мальчиком прорыли в углу конюшни.

Потом Придурок снова провалился в беспамятство – на несколько смен светил. А когда пришел в себя, лаз оказался засыпан. Потайную нору обнаружили и разорили.

Глава третья

Барлет не видел Дракинду почти два радужных цикла. Она изменилась.

– Ну и страшна ты, Дракинда. Ты бы сейчас не сумела купить даже ноготь летучего мужа.

Барлет ухмылялся, разглядывая Дракинду и позабыв на время о своем важном деле. Все-таки он поступил тогда умно, разрешив ей уйти.

Дракинда насторожилась:

– Зачем ты приехал, Барлет? Я исправно плачу тебе.

– Я привез для тебя подарок, – Барлет вытащил из сумки скомканную рубаху. – На вот, понюхай, чем пахнет. Чуешь запах мальчишки?

Дракинда взяла в руки тряпку и прижала к лицу.

– Вот видишь! Зря ты неласкова! Впрочем, ты всегда была ко мне холодна, – он опять хохотнул.

– Так вот зачем ты приехал? Чтобы я колдовала?

– Как это ты догадалась? – Барлет все еще усмехался.

– Колдовство мне уже не под силу. Оно убивает того, кто заменяет мне сердце.

– Я привезу тебе мышь – новорожденную, теплую. Она заменит жабу… Или кто у тебя в груди?

– Что тебе нужно?

– Ураульф вернулся с победой. Он купается в славе – несмотря на косые глаза. А теперь собрался жениться.

– Ураульф – храбрый воин и дальновидный Правитель. Он не стал убивать своих пленных, как сделал бы это Скулон.

– Не трогай Скулона, старуха! Мальчишка пока у меня, – Барлет разозлился. – Ураульф – самозванец, пришелец. Лосиный остров должен принадлежать охотникам. Косоглазый не может навязывать нам Законы.

– Ураульфа призвали править, потому что устали от крови. Устали от ваших бесчинств, от вашего дикого нрава. Ураульфа призвали, когда наступил предел…

– Как ты смеешь учить меня! У тебя внутри живет жаба.

Дракинда отпрянула и отвернулась.

Барлет опомнился: так он ничего не добьется. Он попробует по-другому.

– Ураульф – храбрый воин? Кого же он победил? Кого перебил в предгорьях? Он перебил горынов. Разве твой собственный муж не из этого племени? Ураульф не позволил горынам отомстить за убитых в Долине. Ураульф не позволил горынам отомстить за мужа Дракинды. – Барлет подался вперед и говорил негромко, взвешивая слова, глядя в лицо Дракинде. – Разве зарубки на Столбе неоплатных долгов перестали кровоточить?

– Так сказал бы предатель.

Барлет заскрипел зубами, но сдержался.

– Ты хочешь, чтобы твой сын вернулся к тебе, Дракинда? Чтобы он примерил отвратные перепонки, за которые ты платила? – он опять позволил себе ухмыльнуться, и Дракинду бросило в дрожь. – Ты хочешь, Дракинда? Тогда не дай Ураульфу пустить на острове корни. Пусть он покинет страну.

Барлет подошел близко-близко и прошептал громким шепотом:

– Это будет считаться за половину выкупа – в придачу к той, что ты уже заплатила. Ну, соглашайся!

В глазах Дракинды отразились сомнение, тревога, надежда. И Барлет догадался, что сделал правильный ход. Его охватило предчувствие сбывшегося желания.

– Не знаю, как ты поступишь. Но он не пустит здесь корни, слышишь меня, Дракинда? И за это, – Барлет осклабился, – я подарю тебе мышь. Ты засунешь ее в свою грудь – вместо подохшей жабы.

Дракинда взглянула на него пустыми глазами:

– Пусть Ураульф приедет сюда. Один. Без провожатых.

Барлет засмеялся довольно, вскочил на лошадь и поскакал в долину.

Дракинда смотрела вслед. Он опять ее обхитрил, этот Барлет, сын Скулона. Он гораздо хуже отца – умный, жестокий, нахальный. И он до сих пор не простил ей, что она ушла из усадьбы.

* * *

Узнав о смерти отца, Барлет испытал непристойное чувство. Ему объявили, что он теперь главный в поместье – несмотря на свой юный возраст. Но он думал только о том, что откроет тайну покойника.

Он догадывался: отец припрятал от посторонних глаз что-то важное, что-то ценное. Что? Он просто сгорал от любопытства и нетерпения.

Барлет задержался у гроба, выждал, когда все уйдут, и незаметно снял с шеи умершего ключ. С наступлением темноты он поспешил туда, куда раньше не смел входить.

Ключ не хотел подчиняться – так дрожали руки Барлета. Наконец он справился с дверью и вошел, озираясь.

Дракинда сидела, бессильно прислонившись к стене, сжимала в руке дохлую мышь и хрипела. Из носа ее тонкой струйкой сочилась кровь.

– Ты кто?

Барлет не ответил. Дракинда его испугала.

– Где старый Скулон?

– Он умер.

– Он должен был умереть. Он нарушил клятву.

Барлет покрылся гусиной кожей.

– Подай мне того паука!

Барлет содрогнулся.

– Подай паука. Силы мои на исходе.

– Паук? Он зачем? – от волнения слова застревали у Барлета в горле.

– Моя мышь умерла. У меня в груди пусто. Подай паука.

Волна отвращения захлестнула Барлета. Он догадался: здесь кроется тайна. И дохлая мышь Дракинды как-то связана со Скулоном.

– Так это все ты… Ты погубила отца?

– Он нарушил клятву, и это его погубило. А я лишь ускорила дело. И мышь моя умерла, когда у коня Скулона отлетела подкова. Ты сын Скулона, не так ли? Скорее, подай паука.

Барлет брезгливо взял паука за лапку и протянул Дракинде.

– Отвернись.

Дракинда сделала что-то, отчего дыхание ее выровнялось, кровь прилила к щекам.

– Теперь исполнение клятвы лежит на тебе. Прикажи принести мне крыло. Я хочу покинуть усадьбу.

– Почему ты решила, что я тебя отпущу?

Но Дракинда смерила его гневным взглядом:

– Твой отец заключил со мной договор, и я по нему расплатилась. Вели принести крыло. И верни моего ребенка. Его украли, когда я утратила силу. Старуха, которая здесь убирала.

* * *

Барлет не спеша ехал по следу воровки: он успеет ее догнать… Значит, Дракинда решила уйти. Она не желает делиться своей красотой с Барлетом. Отец пытался ее удержать и поплатился за это. Барлет должен быть осторожным. А этот ее ребенок… Зачем он старухе? Барлет пришпорил коня и поскакал быстрее.

Воровку он настиг у речки. До мостика было еще далеко, и старуха искала брод. Увидев Барлета, она задрожала, рухнула на колени и выронила пищащий сверток.

– Не убивай, хозяин! Только не убивай! Я все верну, верну.

Барлет для острастки все же хлестнул ее плеткой. Старуха взвыла и стала причитать еще громче. Барлет гарцевал вокруг, поглядывая свысока.

– Зачем ты взяла ребенка?

Старуха поперхнулась от страха.

– Зачем ты взяла ребенка, карга? Тебе мало своих дармоедов?

– Я все тебе расскажу, все расскажу. И покажу. Только сойди с коня.

Барлет чуть помедлил. Но что-то в тоне старухи его убедило. Он нехотя спешился.

– Подойди, хозяин, поближе.

Старуха стала раскутывать сверток, освобождая тельце ребенка от тряпок. Что-то сверкнуло. Барлет насторожился.

– Смотри, хозяин, смотри!

Барлет наклонился ниже:

– Мелкие Духи, заберите меня!

Ручки ребенка были из чистого золота.

– Я бедна, – прошептала старуха. – Я очень бедна, сердечный. Я думала, что возьму себе его руки.

Но Барлет не слушал ее. Много же тайн у Дракинды! Что ж! Он отпустит ее. Но Дракинда еще пожалеет об этом.

– Ты сможешь за ним ходить? Так, чтобы он не сдох? – Барлет кивнул на младенца.

Старуха согласно задергала головой, не веря спасению.

– Иди в усадьбу.

Барлет подхватил ребенка и поскакал назад.

* * *

Барлет велел принести Дракинде крыло. Она накинула плащ – тот самый, в котором пришла, – и собралась уходить:

– Где мой ребенок?

– Ты ведь уходишь, Дракинда?

– Я ухожу, Барлет. Я расплатилась за крылья.

– Ты уйдешь и унесешь с собой крылья – как поклялся тебе мой отец. Он в этом поклялся тебе, Дракинда? – В глазах Барлета мелькнула насмешка. – Он ведь не обещал, что ты унесешь из поместья что-то еще?

Лицо Дракинды вмиг стало серым.

– Что ты хочешь за моего ребенка?

Барлет оглянулся: нет, их никто не слышит.

– У него золотые руки. Они дорого стоят, Дракинда. И мне сейчас трудно назначить цену: они ведь будут расти. Я могу прогадать – как прогадал мой отец. Так что отложим торг. А пока ребенок останется у меня. Но я не могу кормить чужого ребенка бесплатно. Ты будешь платить мне – чтобы с ним ничего не случилось. – Он тяжело взглянул. – А теперь уходи. Когда я решу, что настало время торгов, я найду тебя сам.

Уходи же, Дракинда, пока я не передумал.

* * *

За несколько дней пути до подножья горы Дракинда стала старухой. От колдовства ее серебро почернело. Паук в груди у Дракинды все затянул паутиной. Глаза провалились, взгляд сделался мутным. Идти к вершине горы у нее уже не было сил. И что она скажет жрецу Вершинного Древа? «Взгляни, Даридан! Вот крылья. Чтобы их возвратить, я дорого заплатила. Только нет того, кто должен на них летать».

Она поселилась в предгорьях, в заброшенном доме. Ночами Дракинда открывала окно – чтобы взглянуть на Луну. Но Луна на нее не смотрела.

Что ж! Не смотрит – не надо.

Дракинда вернула крылья. А теперь вернет себе сына. И сын поднимется в воздух – как мечтал ее муж.

Для этого ей придется извести Ураульфа? Она знает, как это сделать. Она в последний раз откроет зеркальный тоннель.

Глава четвертая

Всего три смены светил остается до Дня красоты.

Сьяна примерила новое платье и теперь, отутюжив ленты, подбирала себе венок. Этот, с большими цветками, затеняет лицо. А на этом цветы слишком мелкие и невзрачные. Вот этот, с лазоревыми глазками и изумрудными листьями, придется ей в самый раз. Очень подходит к платью.

Найя следила за этими приготовлениями, не отрывая глаз и не скрывая своего восхищения:

– Сьяна! Это чудесно! Ты будешь красивее всех!

– А мне-то это зачем? Я не мечтаю стать женою Правителя. – Сьяна почти не лгала. Хотя ее не включили в список первых красавиц, но тоже позволили участвовать в церемонии. Сорок самых красивых встанут на возвышении, а остальные будут гулять вокруг по поляне. Там их будет неплохо видно.

– Как ты думаешь, кто окажется самой красивой?

– Раньше самой красивой считали Трину, дочку Креонов. Но у нее за последние дни веки опухли от слез. И глаза покраснели, как у белого кролика. Уж не знаю, что будет. – Сьяна принялась подвязывать ленты к венку.

– Что с ней стряслось? Отчего она плачет?

– Боится, что ее выберет Ураульф.

У Найи на лице отразилось недоумение.

– Ну, что ты так смотришь? Трине нравится Зурдак. Помнишь, видный такой, высокий? Зурдак, между прочим, уже ее целовал. У Трины такие следы оставались на шее! Проступали через три слоя пудры. И она еще думала, я не замечу, – Сьяна хихикнула. – К тому же – не забывай: Трина – дочка охотника. Ураульф, скорее всего, кажется ей… некрасивым. – Узел ленты вышел неаккуратным, и Сьяне пришлось его перевязывать. – А на Лосином острове главное – красота.

– Ураульф – некрасивый? – Найя ослышалась? – Трина так о нем думает?

– Что, я не знаю Трины?

Какие упрямые эти ленты! Может, Сьяна плохо их отутюжила? А Найя – глупая девочка! – вылупила глаза, будто услышала невероятную новость. Сьяна еще мягко выразилась. На самом деле Трина считает, что Ураульф безобразен, – и поэтому плачет. Что ж! Можно ее понять.

– Ну, что ты так смотришь? Многие с Триной согласны. Он узкоглазый. По-твоему, это красиво?

– Я… – Найя осеклась на полуслове: вдруг она выдаст Сьяне свою сокровенную тайну? – Сьяна! Дело не в этом!

– Именно в этом.

– Если Трине не нравится Ураульф, зачем же ее отправляют на праздник?

– Креону он тоже не нравится. Поэтому и отправляют. Креон отсиделся дома во время войны в предгорьях, участвовал в празднике Красного Духа. Креон опасается: вдруг это ему припомнят? А если Трина станет женой Правителя, Креон и его семья окажутся в безопасности.

– Но она же не сможет любить Ураульфа!

– Ну, ты смешная! Разве об этом речь?

– А о чем же? Разве жених и невеста не должны полюбить друг друга?

Сьяна снисходительно посмотрела на Найю.

– От жены Правителя требуется другое.

– Другое? Какое другое?

– Она должна служить Правителю украшением. Чтобы все говорили: «А Правитель-то понимает: на Лосином острове главное – красота!» А еще пусть рожает красивых детей. Совету нужно, чтобы Правитель пустил на Острове корни.

– Мама мне говорила: счастливы дети любви. Они умножают Белое.

Сьяна фыркнула. Найя уже на нее не смотрела:

– Так вот почему сердился Мирче! Он сказал, это пыльный обычай. И добра от него не будет.

– Уж кому судить, так не Мирче! – тут же вспылила Сьяна. – Это День красоты, понятно? Слепым там нечего делать. Туда приходят смотреть. Нарядные девушки, все мужчины – с цветами. Все так ярко, нарядно. Как только объявят, кто станет женой Правителя, другие мужчины тоже смогут выбрать невесту. Вот когда будет весело! Мужчина бросает цветок под ноги девушке, старается, чтобы девушка на него наступила. Представляешь, как важно не промахнуться? А девушки кружатся по поляне, перескакивают через цветы. Что будет! Что будет! – Сьяна приладила ленты и, любуясь собой, качнула головой вправо-влево. – Можно случайно наступить не туда…

– Сьяна, – Найя вздохнула поглубже, – а Тайрэ, он тоже там будет?

– А куда ему деться? Тайрэ – там же, где Ураульф. А Ковард там, где Тайрэ, – Сьяна прикинулась равнодушной. – Они оба сопровождают Правителя.

– Можно, я тоже поеду? – Найя прижала руки к груди. – Я не буду мешать. Буду стоять в стороне. Но мне очень хочется посмотреть, кто кого выберет.

Сьяна сняла с головы венок и молча положила на столик у зеркала. И заговорила не сразу. Так что Найя воспользовалась молчанием, чтобы ее убедить:

– У меня в последнее время уже ничего не болит. Я крепко держусь в седле, сама взбираюсь на лошадь. Тебе не придется думать, как я доеду.

– А я и не думаю. Это не важно, что ты крепко сидишь в седле. Я вот вообще не езжу верхом. Мне это ни к чему. Ельнец, наш конюх, прекрасно меня довезет. Несколько смен светил нам придется пожить в гостинице. Там все сразу увидят, как ты ковыляешь. Станут тыкать пальцами: «Глядите, безногая – а явилась на День красоты!».

Сьяна погладила Найю по волосам:

– Это праздник не для тебя – раз ты стала калекой. Надо с этим смириться. А ведь я говорила Коварду…

И она отвернулась.

* * *

Всего две смены светил остается до праздника.

– Сверхваж! К вам советник Крутиклус.

– Входите, советник! У вас какое-то дело?

– Не смею рассчитывать на внимание… Сверхваж готовится к празднику. Завтра – День красоты. – Крутиклус вошел, беспокойно шмыгая глазками. Похоже, его знобило: он то и дело щупал свой шарф, плотно укутавший шею, – новый, роскошный, мягкий, из пуха горной козы. Но, кажется, шарф не спасал.

– Вы простудились, важ?

– Да. То есть, нет. Сверхваж, я пришел по важному делу. То есть, может, оно и не важное. Но должно показаться важным… Нужно, чтобы Правитель снизошел до просьбы Крутиклуса… То есть до просьбы старухи, у которой домик в предгорьях. Иначе Крутиклусу не поздоровится. То есть это будет невежливо. А Крутиклус, сверхважу известно, слывет обходительным. Он не склонен грубить. – У Крутиклуса на лбу выступил пот.

– Важ, вы не могли бы выражаться яснее? В чем состоит ваше дело?

Крутиклус снова шмыгнул глазками по сторонам:

– Сверхваж позволит Крутиклусу закрыть поплотнее дверь?

Не дожидаясь ответа, лекарь торопливо вернулся к двери, на мгновение замер, прислушиваясь, а потом на цыпочках подошел к Ураульфу:

– Тсс! Правитель! Послушайте! Вы победили горынов. И горыны вам благодарны.

Ураульф хотел возразить, но лекарь замахал на него руками.

– Они благодарны, поверьте. Я привез доказательства. – Он опять оглянулся. – Есть одна старая женщина. Одинокая, бедная. Ее дом – у самой границы. Так близко к Лосиному острову, что оттуда видно Долину. Она наблюдала битву и видела вашу победу. Она говорит, вы великий воин, вы ничего не боитесь. А мудрость ваша достойна того, чтобы ее воспевали. – Крутиклус прижал руки к груди.

Ураульф нахмурился. Крутиклус затараторил, чтобы не дать Правителю вставить слово:

– Это не я, не я. Это та старая женщина. Она говорит, вы достойны награды. И она наградит вас так, как вы никогда не мечтали.

– Одинокая бедная женщина?

– Да, Правитель, не удивляйтесь (я и сам удивился! Но на Лосином острове всякое может случиться). – Крутиклус сглотнул и снова торопливо забормотал: – У нее для вас кое-что есть. То, что вы заслужили. Так она говорит. А потому – соглашайтесь!

– Важ, я не понимаю…

– Соглашайтесь, важ, соглашайтесь. Она утверждает: ее подарок изменит всю вашу жизнь.

Ураульф вздохнул:

– Не много ли изменений ожидает Правителя?

– Старуха просила Правителя приехать нынешней ночью. Она желает призвать в свидетельницы Луну – пока Луна в полной силе.

Ураульф почему-то молчал, и лекарь счел это добрым знаком: Барлет пообещал лишить Крутиклуса значимой части тела, если тот не справится с поручением.

– Ведь Правитель поедет? Правитель вырос на Севере. Он уважает старость.

Ураульф снова вздохнул, и Крутиклус понял, что почти победил. Осталось совсем чуть-чуть – сообщить о важном условии:

– Правитель должен поехать один, без провожатых. И никому не рассказывать, куда и зачем он поехал. Иначе подарок останется при старухе.

В саду после смены светил Правителя будут ждать. Проводник укажет поворот на горной тропинке.

* * *

Всадник в темном плаще не назвал свое имя. И лицо его было скрыто под капюшоном. Он появился неизвестно откуда, стоило Ураульфу выехать за городские ворота, и теперь, не оглядываясь, скакал впереди. «Странные люди – проводники. У них всегда свои тайны».

Но езда по ночной дороге веселила Правителя и позволяла отвлечься. Луна висела над головой огромным светящимся шаром. Свет ее заливал долину. Давно Ураульф не видел такой чудесной Луны! Он всегда был уверен: Луна его понимает. Луна всегда готова разделить его грусть.

Лучше смотреть на Луну и не думать о завтрашнем празднике, об этом Дне красоты. Он приехал на остров, чтобы его защитить. Чтобы Лосиный остров снова набрался силы. А теперь Ураульф оказался в плену у острова. Для него придумали крепкие путы. Да, он умеет смотреть. Но здесь почти не осталось Белого. Разве что эта Луна…

Долго же они скачут! А ведь эта дорога ему хорошо известна. По ней войска Ураульфа двигались на войну. По ней возвращались с победой. По этой дороге Ураульф едет в третий раз.

Проводник внезапно свернул с наезженного пути и двинулся через Лес. Наверное, так короче.

Горы вздыбились, словно крепость, преграждая дорогу лесному войску деревьев. Между огромных камней – чуть видимая тропа, круто ведущая вверх.

Только где проводник? Он внезапно исчез, будто бы растворился – едва они миновали развилку тропинок. Что ж! Теперь Ураульф обойдется и без него. Видимо, эта тропа и приведет его к дому.

* * *

– Ураульф? Ты все же приехал?

Разве эта женщина не звала его в гости?

Ураульф удивился, но прижал руку к сердцу:

– Пусть светила сменяют друг друга и даруют нам свет.

– Ладно. Слезай с коня. – Она задержала на нем свои пустые глаза.

Странная женщина. На горянку совсем не похожа. И вряд ли можно назвать ее очень старой. Она похожа на ель, разбитую молнией.

– Ты скажешь мне свое имя?

– Имя? В Долине меня называли Дракиндой.

Ураульф не слышал такого имени. Интересно, что оно значит и на каком наречии? Женщина не обратила внимания на слова Ураульфа.

– Так значит, ты – Ураульф? Ты поддался на уговоры и приехал сюда за подарком! – она засмеялась и снова взглянула ему в лицо выцветшими глазами. – Ураульф, Говорящий с Ветрами. Победитель битвы в предгорьях! Он не дал горынам рассчитаться с долгами. А теперь решил показать, что уважает старость. Но я ведь не так стара? Как ты думаешь, Ураульф?

– Мне сказали, ты просишь приехать… Если я неправильно понял, если ты меня не ждала, я готов извиниться. – Ураульфу стало не по себе: эта женщина, кажется, затевает недоброе.

– Ураульф, Ураульф, – Дракинда посмотрела на него с сожалением. – Я знала, что ты приедешь. И запомни: ты сам вытянул этот жребий. Это твое решение. Я хочу тебе кое-что показать. А ну-ка, садись вот сюда – Луна должна тебя видеть. Ты нравишься ей, Ураульф. И она нам охотно поможет.

Почему Ураульф подчиняется? Почему покорно садится на приступку у дома? Эта старуха – колдунья?

В руках у Дракинды круглое зеркало в оправе из серебра. Этот металл хорошо знаком Ураульфу: ведь Белое в пределе становится серебром. Но оправа из серебра почернела от времени. А поверхность зеркала скрыта слоями пыли.

– Ну, Ураульф, смотри!

Дракинда чуть наклонилась и дунула. Пыль поднялась столбом, скрывая горы, и дом, и даже саму Дракинду. Зато зеркало вдруг прояснилось и оказалось глубоким: не зеркало, а окно. Проем в глубокий тоннель. Сначала отверстие целиком закрывала Луна. Она вдруг сделалась близкой, словно желала получше рассмотреть Ураульфа. А потом уменьшилась, и в пространстве окна открылось озеро с блестками синих рыбок в прозрачной толще воды. Деревья, кусты и травы – все замерли по берегам, не смея нарушить покой суетливым шелестом листьев. Отчего Ураульф решил, что они имеют глаза? Все они затаились и смотрят на девушку в озере. Кожа девушки серебрится и светится мягким светом. И девушка тихо смеется, когда Луна касается пальцем ее щеки. Ураульфу кажется, он стоит совсем близко – тут же, среди деревьев.