Текст книги "Ушедшие в никуда"

Автор книги: Марина Лазарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Наутро, едва забрезжил рассвет, Микаэль отправился на поиски брата. Он обошел весь рынок, заглянул в каждую юрту, побывал в синагоге, расспрашивал о брате всех знакомых и незнакомых, но никто не встречал Юнуса. Может, он утонул в Итили и полноводное течение унесло его тело далеко от города? Может, люди, промышляющие разбоем, лишили его жизни? Но он небогат, и всяк видит, что взять у него нечего. Так что же случилось? Груз потери лег Микаэлю на плечи. Но дни шли, и ему нужно было обеспечивать жизнь себе и младшим сестрам. Поэтому каждое утро он катил на рынок грохочущую скрипучую тележку со свежеиспеченными лавашами. Погруженный в свои невеселые мысли, он мало кого видел вокруг.

Утром, удрученный раздумьями, Микаэль прошел мимо хижины Амины, забыв занести ей хлеб, и теперь, отложив на дно тележки пару самых больших лепешек, решил зайти к ней на обратном пути. Девушка встретила его встревоженно. В ее глазах читалась обеспокоенность и что-то еще, чего Микаэль никак не мог разгадать. У Микаэля сжалось сердце. Последнее время судьба обрушивала удар за ударом, и ему уже стало казаться, что эти удары нескончаемы.

– Почему ты смотришь на меня так настороженно, Амина? – спросил Микаэль. – Или мне кажется? Я теперь во всем вижу плохое…

Отец Амины был на службе во дворце малика Вениамина, и Амина пригласила юношу в дом. Она усадила его перед собой:

– Утром мой отец ходил к западным воротам рынка. Он встречался там со знакомым караванщиком, что сегодня с караваном уже отправился в ал-Син. Он видел там Юнуса.

На Микаэля словно горячий ливень обрушился стеной, обжигая жгучими струями лицо, проникая в самое сердце. Жив! А может, отец Амины ошибся? Разве мог его брат покинуть близких людей, не обмолвившись ни единым словом?! Что помешало ему прийти домой и рассказать обо всем? Мысли Микаэля метались от догадки к догадке.

Забыв проститься с Аминой, Микаэль возвращался домой, не зная, что ему делать, у кого искать поддержки. В его сердце в один клубок сплелись радость, что Юнус жив, и сомнения – правда ли это, подспудная обида на брата и желание увидеть его.

Ноги, привыкшие к утомительной постоянной ходьбе в поисках Юнуса, теперь вели его к западным воротам рынка.

Умерив базарную суету, вечер обезлюдил рыночную площадь. Только запоздалые торговцы и торговки собирали свой нехитрый скарб. Юноша подошел к воротам. Его встретила лишь непривычная для базарной жизни тишина. И за воротами Микаэль не нашел никого, лишь закатное солнце красило своими тусклыми лучами городские стены да постанывал ветер, застревая в щелях воротных досок. В этом угнетающем безлюдье витал дух утраты. Микаэль отрешенно смотрел на уходящую за окоем дорогу. Ему казалось, что вечно убегающий горизонт отнял у него брата навсегда.

XXIV

Летит время перелетной птицей, и каждый взмах ее крыл уносит в безвозвратность былое. Еще вчера достославный Рюрик вверил Олегу правление Русью за малого сына своего Игоря. Еще вчера многие мечты Олеговы не давали покоя его буйной голове и отважному сердцу. Но взмах крыла птицы-времени, и покорилось дружине Олеговой великое множество новгородцев, кривичей, веси, мери, чуди. И страны Днепровские, и Смоленск, и Любеч покорились ему. Еще взмах, и Олег, обагренный кровью Аскольда и Дира, победителем вошел в Киев-град. Вошел и утвердил: «Да будет Киев матерью городов русских!» Еще не один раз взмахнет крылом птица-время, прежде чем обретут прочную связь меж собой живущие в обширных росских владениях многочисленные племена, когда устремит князь Олег взор свой к берегам реки Припяти и освободит от власти козар Днепровских Северян, земли Витебские и Черниговские.

Летит птица. Крепнет сила Олегова, растет войско княжеское. Покоряются Олегу берега Днестра и Буга. Но и это не вдосталь неуемному в желаниях своих Олегу. Богатый Царьград не дает покоя князю. Поход затеял он на столицу греческую. Многие отважные воины в дружине его. И счету им – не меряно.

И великий поход на Византию, и победный щит на воротах Константинополя – все сокрылось под крылом птицы-времени. Лишь имя «Вещий», что дал народ князю Олегу, воспарило над суетой, утвердившись в веках, да письменный договор русских с греками, оставшийся в летописях на веки вечные, показал миру, что русские имеют свои законы и «знают святость чести».

Тридцать три раза взмахнула крылом птица-время и унесла с собой в безвозвратность тридцать три года княжения Олега. Лишь в глубокой старости настигла князя смерть. Тогда княжить стал приемный сын его – Игорь. Славные дела Олега остались в сердцах и устах любившего его народа, да в летописях, в коих записан каждый взмах могучих крыл птицы-времени. Дружина же княжеская, созванная из варягов, пришедших на Русь, дабы участвовать в завоеваниях, в надежде обогатиться, за ненадобностью была распущена. Оставшись без княжьего надзору, разбрелась она по свету многими разбойничьими бандами. И гуляли теперь эти банды по земле, устрашая опустошительными набегами народы. Их влекли мирные прибрежные страны Гирканского моря.

Разнузданные безвластием варяги привыкли к победоносным завоеваниям славного князя Олега. Это их опасался Вениамин. Это им разрешал он проходить по хазарским землям в Ширван, Табаристан и другие страны. Именно с этой дружиной и вел сейчас малик-хазар двойную игру. Хоть и не было в этой славянской дружине ни одного славянского имени, все же некогда она была дружиной русского князя. И не хотел Вениамин ссоры с крепнущим русским государством.

Да, Хазария переживала не лучшие времена. Вениамину приходилось идти на многие уступки. Он был снисходителен к русским варягам, он мирился с происками мусульманского мира и закрывал глаза на проповедников, которые весьма успешно насаждали ислам среди хазарских кочевников. Вениамин зависел от них. Хазария торговала с Ираном и Хорезмом, и это приносило ему, Вениамину, немалые богатства. В конце концов, хазарскими арсиями были наемные мусульмане. Вот только как смириться с тем, что Халифат уже запустил свои смертоносные щупальца в правящие верха Хазарии? Здесь Вениамин полагался только на Ибрагима. Он был уверен – Ибрагим все сделает в срок и никто не узнает, что будущего кагана пришлось избирать дважды. Халифат в этой игре потерпит поражение!

Вениамина беспокоила и Русь. Последняя битва хазарских арсиев с русскими варягами не давала малик-хазару покоя. Но волновало его еще и то, что в этой русской варяжской дружине были и те русы-язычники, что обитали в хазарской столице и служили ему, беку Вениамину. Он опять находился меж двух огней. И каков бы ни был исход этой битвы, проигравшим в ней все равно становился он, Вениамин, ибо русский князь Игорь не оставит без внимания эту битву. Пусть разгульная ныне дружина и не имела теперь отношения к государству российскому, но некогда она была княжеской…

Партия в шатранг[27]27
  Шатранг – одна из древних форм шахмат, пришедшая в V – нач. VI в. на смену ещё более древней военной игре, которая называлась чатуранга.


[Закрыть] немного развлекла Вениамина. Он любил эту древнюю игру разума. Он с удовольствием просчитывал ситуации, умело приводя противника к поражению. Это отвлекало его от удручающих мыслей о положении его собственной страны, которая, как на многоклеточном поле аштапады[28]28
  Аштапада – 64-клеточная доска, пришедшая из военной игры чатуранга.


[Закрыть] была лишь фигурой в игре сторон, и там он, Вениамин, с трудом выбирал верные ходы.

Ибрагим был достойным соперником в игре в шатранг. Обыграть его требовалось умение. Он продумывал замысловатые ходы, в которых трудно было вовремя понять, куда поведет он своих воинов дальше. За партиями они часто вели серьезные беседы о судьбе Хазарии, о племенах, ее окружавших, об отношениях с соседними странами.

Сейчас Ибрагим, видя удрученное состояние правителя, старался ослабить свои позиции в игре и дать Вениамину шанс выиграть эту партию. Он знал, как по-мальчишески радовался малик-хазар, когда удавалось ему обыграть личного подданного. Ибрагим отдал ему фарзина[29]29
  Фарзин – в игре шатранг фигура, изображающая советника короля.


[Закрыть] в расчете, что Вениамин поставит мат его королю.

– Мой господин. – Ибрагим снял с поля падати[30]30
  Падати – в игре в шатранг – пеший воин, пешка.


[Закрыть]. – Киевский князь возмущен битвой на Итиле и грозится ответить Хазарии вполне официальной войной.

Рука, занесенная над полем аштапады, чтобы сделать ход хасти[31]31
  Хасти – в игре в шатранг – слон.


[Закрыть], застыла в воздухе. Лицо Вениамина сделалось мрачным.

– Необходимо направить на Русь послов прежде, чем русский князь выразит нам свое недовольство, дабы разрешить без крови назревающий конфликт, – размышлял вслух Ибрагим.

Война с Русью ни коим образом не входила в планы Вениамина, и он в очередной раз согласился со своим верноподданным, предложив ему еще одну партию в шатранг.

XXV

День выдался пасмурным и хмурым. С отяжелевшего неба срывались холодные струи дождя. За войлоком юрты было зябко и слякотно. К вечеру дождь еще больше усилился. Микаэль уютно расположился на овечьих шкурах и пил с сестрами вечерний чай с пресными лепешками. Сестры о чем-то весело щебетали, пересмеиваясь между собой. Микаэль с отеческой заботой смотрел на их беспечную болтовню. Сегодня мысли его все время возвращались к Юнусу. Он часто вспоминал брата. Где он теперь? Почему судьба распорядилась так несправедливо, разлучив их? Груз непонятной потери лег на сердце юноши.

Смеркалось.

– Хозяин, – послышался голос за войлочным входом, – позволь войти.

В скромное жилище вошел человек. Одежда его вымокла до нитки, и Микаэль пригласил незнакомца к очагу. По виду он был небогат, но его манера говорить сильно отличалась от речи простолюдинов. Незнакомец осведомился о здоровье хозяина, о том, как идут дела. Немного согревшись у огня, человек сказал, что в юрту к Микаэлю его привело весьма важное дело и что он и его сестры, не откладывая, должны пойти с ним.

– Меня послал сюда бек Вениамин, – почти шепотом, чтобы не слышали сестры, произнес незнакомец. – Бек Вениамин хочет видеть тебя немедля.

Они вышли из юрты в промозглые густые сумерки, которые казались еще гуще из-за обложивших небо тяжелых туч. Дождь лил и лил, превращая почву под ногами в скользкое чавкающее месиво. Итиль опустел, ибо редкий человек выйдет в такую непогоду из дома.

Они шли вдоль высоких, расписанных золотом стен, по толстым верблюжьим коврам. Их шаги утопали в мягком длинном ворсе. Не привыкший к такой роскоши Микаэль под сводами дворца ощущал себя ничтожным и беспомощным. Человек, что привел его во дворец, все время был рядом.

Перед Микаэлем открылись двери большой залы. В глубине залы на высоком резном троне с золотыми подлокотниками, под тонким китайского шелка балдахином восседал бек Вениамин. Сейчас от правителя Хазарии юношу отделяли всего несколько десятков шагов.

– Подойди ближе, юноша, – услышал он голос малик-хазара.

Ноги Микаэля сделались ватными и, казалось, подкашивались при каждом новом шаге. Он подошел к повелителю и опустился на колени. Никогда прежде Микаэль не был так близко от правителя Хазарии. Теперь он мог различить черты лица и еле заметную улыбку малик-хазара. Незнакомец, что привел его сюда, сел рядом с троном правителя, чуть ниже его на ступень.

– Юноша, – вновь обратился к Микаэлю Вениамин, – я позвал тебя к себе для очень важной беседы. Мы скорбим по поводу безвременной кончины кагана Истани – твоего отца. Траур еще длится, но за это время мы должны найти достойного приемника усопшего кагана. Не скрою, нам весьма трудно далось решение, но выбор пал на тебя.

Микаэль вздрогнул. Таких слов он не ожидал. Хотя он и принадлежал к роду Ашина, а значит, как и многие представители этого знатного рода, мог стать каганом, все же он не держал мысли, что именно на нем сосредоточат свое внимание власть имущие. Смысл слов бека Вениамина хоть и достиг ушей Микаэля, серьезное осознание услышанного едва зарождалось в его уме. То, что говорил малик-хазар, теперь натыкалось на мысли Микаэля: «Ты станешь каганом…» – «Я больше не увижу Амину…» – «Ты будешь жить во дворце…» – «А с кем останутся сестры?..» – «Времени осталось мало…» – «Я должен найти Юнуса…»

Микаэль совладал с собой. Разговор с правителем Хазарии был недолгим, но он зачеркнул для Микаэля всю его прошлую жизнь. Все было решено за него и без него. Ему оставалось лишь покорно повиноваться. Сегодня ему предстояло провести свою первую ночь в касре. Нескоро привыкнет душа к мысли о том, что отныне дворец – его дом.

– А что будет с сестрами? – еле слышно произнес Микаэль.

– Об этом можешь не беспокоиться. Мы сделаем их придворными моей главной жены. Они не будут нуждаться ни в чем, – успокоил его Вениамин.

Микаэля отвели в небольшую, но богато обставленную комнату. Такой роскоши юноша не видел никогда. Изящные светильники, шелковые покрывала, мягкие ковры, парча на стенах… Все это было для Микаэля чужим и ненужным. Он чувствовал себя заложником непонятных ему событий. Его мысли все еще жили там, в городском квартале Итиля, в родной юрте, неподалеку от синагоги. И сейчас, глядя на зажженный светильник с пальмовым маслом, он видел перед собой очаг родной юрты…

Вениамин не торопился отпускать Ибрагима. Он остался доволен сноровкой своего верноподданного. Тот, кто вскоре должен стать каганом, у него в руках. Его имя осталось в тайне. Он недосягаем для Халифата, ибо знают о нем лишь двое – малик-хазар и Ибрагим. Скоро окончится траур, тогда немедля будет назначен день посвящения, а пока Микаэль будет находиться под неусыпным бдением Ибрагима.

XXVI

День посвящения был назначен, но каждый раз отодвигался. Звездочет бека Вениамина все время говорил «нет». Уже давно небо было подернуто плотными облаками. Все ждали ясной погоды. И вот, наконец, звездочет возвестил правителя, что через два дня выглянет солнце, но будет оно недолгим и нужно успеть свершить обряд.

С утра Микаэля готовили к предстоящей церемонии. Его тело омыли розовой водой и умаслили дорогими благовониями. От этих процедур у Микаэля кружилась голова и путались мысли, но еще сильнее билось его сердце в ожидании начала новой жизни. Будет ли она длинной или короткой зависело сегодня только от него…

Утро выдалось на удивление солнечным. Ни единого облачка на небе, ни дуновения ветерка. Тысячи горожан с учащенным биением сердец ожидали на площади начала церемонии. Но чаще и громче в этой огромной людской массе, что собралась на городской площади, билось сердце Амины.

Уже долгое время она не находила себе места. В тот дождливый день Микаэль не принес ей лаваши. Тогда она думала, что всему виной дождь. Но Микаэль не пришел ни завтра, ни послезавтра, ни через три дня. На сердце Амины стало тревожно. Улучив момент, когда отец был на службе во дворце, Амина пошла к юрте Микаэля. К ее изумлению, юрта была пуста. Все здесь оставалось так, словно ее обитатели лишь ненадолго покинули жилище. Амина спрашивала у соседей, но те лишь качали головами. Никто не видел ни Микаэля, ни его сестер, и никто не знал, что могло с ними случиться. Ничего не знал о ее друге и отец. Микаэль пропал бесследно. Амина тщетно искала его, и вот вчера глашатай объявил народу о вступлении на престол нового кагана Микаэля. Словно струна оборвалась в сердце девушки, больно ударив ее. И вот теперь Амина, слившись в единую массу с людской толпой, стояла на городской площади в ожидании ритуала. Она пришла сюда рано, задолго до того, как площадь наполнилась народом, чтобы хоть одним глазом, быть может, в последний раз увидеть своего Микаэля.

Под звуки древних тюркютских мелодий торжественная процессия церемонно ступила на площадь. Шли могущественные хазарские князья и иная знать, шли сановники и ближайшие приближенные малик-хазара. На площадь вплыли носилки, мерно покачиваясь в такт шагам несущих их рабов. На одних во всем своем царском великолепии восседал малик-хазар Вениамин, на других, в пышной торжественности золота, дорогих тканей и благовоний, прибывал Микаэль. Увидев его, Амина вздрогнула. Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Микаэль… Какой он был сейчас чужой и далекий.

Носилки опустили около глашатай-вышки. Ни один мускул, ни один волос не дрогнул на восседавших на них. Они сидели, словно восковые, не шевелясь и не произнося ни слова. Звуки торжественных мелодий смолкли. Тишина опустилась на площадь.

К Микаэлю подошли кендер-каган и чаушиар, сановники по достоинству равные малик-хазару. Они поставили перед ним новые носилки и расстелили войлок. Князь Ибрагим, приближенный бека Вениамина, подал Микаэлю руку. Украшенная золотом и драгоценными каменьями нога юноши ступила на войлочный пьедестал (сердце Амины разрывалось на части). Микаэль сел на войлок. Кендер-каган и чаушиар подняли носилки над землей. Кроме них, теперь никто не мог приближаться к избранному. Они медленно обнесли его кругом по ходу солнца. Как только первый круг замкнулся, они опустили посвященного на землю и пали перед ним ниц. Примеру сановников последовал и собравшийся на площади люд, среди которого была и Амина, впервые стоящая на коленях перед Микаэлем.

И снова сановники подняли войлок и снова обнесли его кругом вместе с сидящим на нем Микаэлем. И снова склонились в почтительном поклоне. Так повторилось и во второй, и в третий, и в седьмой раз… Наконец был завершен последний девятый круг посвящения и поклонения новому кагану.

Микаэль сидел не шевелясь. К нему подвели верхового жеребца и помогли сесть в седло. Под юным седоком конь стал покорно, словно врос в землю. Не смея повернуть голову, боковым зрением Микаэль увидел, как к нему, на молодом скакуне, в котором так и играла кровь, чинно приблизился бек Вениамин. В руках он держал узкое полотно шелковой материи.

Бек Вениамин занес над головой Микаэля шелковую ткань и в следующий миг обвил ее на шее юноши крепкой петлей. Ни один мускул не дрогнул на теле Микаэля. Он держался в седле все так же неподвижно. Петля все сильнее сдавливала горло. У Микаэля застучало в висках и закружилась голова. Кровь пульсировала в жилах под мертвой хваткой все сильнее сжимающейся петли.

Лицо малик-хазара Вениамина не выражало никаких эмоций. Его руки заставляли петлю все крепче сдавливать горло Микаэля (Амина еле сдерживала стон отчаяния, рвавшийся из груди). Микаэль почувствовал, что теряет сознание. Перед глазами поплыли белые и фиолетовые круги.

– Сколько лет ты сможешь царствовать? – словно гром разрезал пространство голос малик-хазара.

– Сорок, – едва прохрипел пьяный от удушья Микаэль.

Петля тотчас обмякла.

– Сорок! – громко повторил глашатай, вещая толпе хриплые, но такие значимые для страны слова. У Амины отлегло от сердца. Сорок лет – по законам Хазарии наибольший срок, который мог находиться у власти правящий каган.

– Да здравствует каган Микаэль! – возвестил тот же громовой голос малик-хазара Вениамина.

При этих словах все, кто был на площади, и сам бек Вениамин склонились ниц пред сидящим на коне Микаэлем. Снова заиграли древние тюркютские мелодии. К правителям Хазарии – Верховному кагану Микаэлю и беку Вениамину, поднесли носилки.

Торжественная процессия покинула городскую площадь, но собравшиеся здесь простолюдины, а среди них и Амина, еще долго оставались коленопреклоненными, как того требовали законы их страны.

Амина не видела вокруг себя никого. Она не чувствовала в расходящейся толпе чужие локти и плечи, что толкали ее. Потерянная в своих горьких мыслях она дошла до дома. Амину душили слезы. Видя, как переживает дочь, отец усадил ее рядом. Он успокаивал ее по-мужски сдержанно. Слезы дочери болью отзывались и в его сердце. Он молчал о многом, но теперь, когда престол Верховного кагана вновь обрел своего господина, он решил, что может поведать дочери и о совете малик-хазара на летнем кочевье, и о том, что Юнус принял мусульманство.

Слушая рассказ отца, Амина менялась на глазах. Слезы ее внезапно высохли. Она сидела перед отцом, вытянувшись в струну. Серьезные, повзрослевшие вдруг глаза ее смотрели сквозь него. Трудно было сказать, куда был устремлен этот взгляд. Все лучшие дни были для нее сейчас в прошлом. В настоящем она встретилась с потерей и предательством. Будущее казалось ей беспросветным.

XXVII

Торговый караван, сплетенный из нескольких десятков навьюченных верблюдов, держал неблизкий путь из ал-Сина в Хазарию через небезопасные земли гузов. Солнце, завершая свой каждодневный путь по небосводу, приближалось к окоему. Нужно было подумать о ночлеге. Не каждая юрта, не каждое становище этих полудиких кочевников пылали радушием принять под сводами своего домашнего очага припозднившегося в пути чужака. Свои законы, свои обычаи царили в этой стране. Ни один иноземец не мог проехать по земле гузов, если не было у него здесь кунака.

До становища Ауэза оставалось многим меньше четверти фарсаха пути. Юнус беспокойно поглядывал на небо – успеет ли караван до темноты разместиться на ночлег? Навьюченные животные тяжело ступали по бесконечным пескам азиатской пустыни, меряя шагами огромные расстояния от привала до привала.

Ауэз был очень богат. Он владел огромными табунами лошадей и верблюдов. На его пастбищах паслись многочисленные стада тонкорунных овец. Ему прислуживало множество рабов и рабынь. В кунаках у Ауэза значились многие купцы и путешественники, что шли с товарами в Мавераннахр, Балх и ал-Син. Когда их караваны оставались у него на ночлег, он ставил для каждого из них юрту, ублажая друзей ласками юных невольниц. Он подгонял к ним столько овец, сколько надобилось гостям. Ауэз давал путникам лошадей и верблюдов, давал и овец для пропитания в пути.

Именно с Ауэзом свела судьба Юнуса, когда много месяцев назад впервые ступил он на землю гузов новоиспеченным мусульманским купцом. Ауэз был кунаком Кахтана, Язида и Нерсе, весьма успешных торговцев, которым фортуна вверила Юнуса. Пройдя с ними путь от ал-Сина и обратно, юноша ни разу не посетовал на Провидение, что так круто изменило его жизнь. Фахретдин, которому Юнус вез сверток от Мусы и Исраила, нашел его сам. Взамен он вручил Юнусу другой сверток для его друзей. Все это было столь необременительно, что Юнус не придал этому особого значения и ни разу не задумался, что было в этих свертках. Успешно продав рыбий клей, выручив за него немалые дигремы, купцы везли в Хазарию ткани, пряности и серебряную монету. Верблюды Юнуса тоже не шли налегке. Сколько раз вспоминал он добрым словом Мусу и Исраила. И его мошна, туго набитая дирхемами, приятно отяжеляла пояс.

Добрались до становища, когда солнце совсем уже скрылось за горизонтом, а густые сумерки позволяли различать лишь силуэты разбросанных по степи жилищ.

Ауэз вышел навстречу путникам. Его беспокойный нрав, отразившись в громком резком голосе, тут же поднял на ноги отошедших было ко сну обитателей его родового племени. Забегались рабы и рабыни, засуетились жены и дети. Все лишились покоя в гостеприимной суете перед только что прибывшими иноземными купцами.

Юнус спешился с лошади. После долгого перехода протяженностью в фарсах, земля плыла под ногами.

– Приветствую тебя, Кахтан, – суетился Ауэз, – и тебя, Нерсе, и тебя, Юнус. Мой дом – ваш дом. Мои бараны – ваши бараны.

Пока рабы ставили войлочные юрты, распрягали лошадей и верблюдов, гости, как того требовали законы страны гузов, раскладывали перед хозяином дома приготовленные для него дары.